Текст книги "Царь мышей"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

– Ну ладно, – решился доктор. – Быстрых результатов не обещаю, но попытаться можно.

Отпив еще немного чаю, Серапионыч прокашлялся и заговорил низким голосом, не очень умело подражая интонациям Каширского:

– Даю вам установку…

Серапионыч осекся – он увидел, как Дормидонт резко побледнел, стиснул зубы, а в глазах его явилась тень невыразимого страдания.

– Ну что ж ты замолк? Продолжай, – выдавив из себя улыбку, с каким-то даже вызовом промолвил царь.

– Но мне кажется, Ваше Величество, что воздействие моих слов…

Царь стукнул кулаком по столу, да так, что чашки подпрыгнули:

– Продолжай!

– Вы должны добровольно отказаться от усталости, – продолжал доктор уже своим обычным голосом, – и передать ее…

Серапионыч вновь замолк – Дормидонт застонал и сжал голову руками:

– Прекрати, эскулап. Не надо! – И, как бы придя в себя, добавил: – Давай лучше выпьем.

– Но вы же не пьете, Государь, – напомнил доктор.

– Того вина, что дон Альфонсо привез, – указал царь на кувшинчик, который все еще стоял на обеденном столе. – Брат Александр знает, что я теперь не употребляю, оттого и вина прислал бесхмельного. – И Дормидонт сам наполнил две чарки.

Выпили. Помолчали. Решив, что царь уже пришел в себя после неудавшегося «сеанса», Серапионыч заговорил как бы совсем о чем-то постороннем:

– Государь, тут у вас в лесу по всем приметам должны подосиновики водиться, а мы с Надюшей ни одного не нашли…

– Дождей давно не было, – буркнул царь. И, помолчав, добавил, обращаясь не к доктору и даже не к себе, а так – неизвестно куда: – Вот так же все и начиналось – «даю вам установку»… А знаешь ты, эскулап, что это были за установки? – внезапно бросил он пристальный взор на гостя.

– Государь, а может, не надо? – попытался было доктор уйти от разговора. – По-моему, вам тяжело говорить об этом.

– В себе держать – еще тяжелее, – вздохнул царь. – Никому другому я про то сказать не могу – скажут, мол, с ума спятил. А ты меня поймешь.

– В таком случае я весь внимание, – проговорил Серапионыч и откинулся в кресле, приготовляясь внимательно слушать. Хотя уже догадывался, что он услышит.

– Именно эти слова – «даю вам установку» – я слышал постоянно, почти что ежечасно в последние месяцы своего царствования. И вставая, и отходя ко сну – одно и то же…

– Простите, что перебиваю, – перебил доктор. – Вы сказали – «слышал». Вы только слышали, или видели того, кто вам это говорил?

– Нет, не видел, – твердо ответил Дормидонт. – Да и слышал – это не совсем так. То есть я действительно слышал, но не извне, а как бы внутри себя. Может, я выражаюсь не очень ясно, но ты меня понял.

– Да, я понял, – подтвердил доктор. – И даже слишком хорошо понял. Ваше Величество, знакомо ли вам такое имя – Каширский?

– Догадываюсь, к чему ты клонишь, – невесело усмехнулся царь. – Да я и сам тогда подумал – уж не Каширского ли это изыски. И отдал приказание – выяснить, не объявился ли сей проходимец в наших, понимаешь, краях.

– Простите, а кому вы отдали приказание? – с самым невинным видом полюбопытствовал Серапионыч.

– Путяте, – ответил Дормидонт. – И он, недолго времени спустя, ответил, что никакого Каширского в Царь-Городе не обнаружено, но коли сей охальник и чернокнижник появится, то немедля препровожден будет в темницу и предан справедливому суду. И, знаешь ли, вскоре после того разговора «установки» исчезли.

– На время?

– Да. Но потом опять возобновились. И были… Как бы тебе сказать? Даже слова подобрать не могу. Какие-то вязкие. Дремучие. Нет, не знаю, как точнее назвать. Но ты меня понимаешь?

– Да, – твердо ответил доктор. – Теперь я вас понимаю.

«Ничего ты, эскулап, не понял, – подумал Дормидонт. – Небось, считаешь, будто эти дурацкие установки заставили меня от престола отречься? Ну и считай на здоровье, не буду я тебя ни в чем переубеждать…»

Царь надолго замолк. Серапионыч тоже молчал, привычно попивая чаек. Содержание заветной скляночки, неожиданно приятно сочеталось с брусничным вареньем, которым гостя потчевал Дормидонт.

Молчание прервалось появлением Дубова и его друзей.

– О-о, вот и гости пожаловали! – оторвался от раздумий Дормидонт. – А то я уж подумал, что вы там совсем, понимаешь, закопались в этой старой писанине.

– Так оно и есть, Ваше Величество, – рассмеялся Василий. – И поняли, что без вашей помощи не раскопаемся.

– Да уж, давно моей помощи никто не искал, – вздохнул царь. – Как раз с Рождества… Ну и чем же я могу вам помочь?

– Разобраться вот с этим, – Надя торжественно разложила на столе перед Дормидонтом чертеж, найденный на дне сундучка.

– А-а, так это ж наш Терем, – едва глянув на беспорядочное скопление черточек и значков, определил Дормидонт. – Вот здесь вот мы с вами теперь сидим, а тут входное крыльцо. А это что? – вгляделся царь. – Вот бес, намельчили, ничего не разглядеть, понимаешь.

Василий пошарил в кармане и извлек лупу.

– Хорошая вещица, – одобрил Дормидонт, – хоть бы даже для чтения. А то пару страниц прочитаю, и книгу откладывать приходится – ничего не вижу.

– В таком случае, дарю ее вам, – сказал Дубов.

– Спасибо тебе, – сердечно поблагодарил царь. – Погоди, Василий Николаич, а сам-то как?

– Ну, в нашей стране такую лупу достать – не вопрос, – улыбнулся детектив. – А вы, Государь, поможете нам разобраться в чертеже.

– Ну, тут и разбираться-то особливо нечего, – махнул рукой Дормидонт. – Здесь Терем в таком виде, как его задумал Степан, то есть чуть не втрое больше, чем теперь. Оттого-то и понять сразу нелегко. И что ж вам отсюдова нужно? А то ежели я его начну весь объяснять, так до утра, понимаешь, прообъясняю.

– Как что? – простодушно удивилась Надя. – Место, где запрятан клад!

– А-а, ну ясно, – усмехнулся царь. – Только боюсь, дорогие други мои, что должен буду вас разочаровать – надпись, что там-то или там-то находится клад, здесь вряд ли отыщется.

– А на это мы и не надеемся, – совершенно серьезно ответил Василий. – Но, может быть, вы увидите какое-то указание… Нет, не впрямую, конечно, но хоть какой-то намек на то, что где-то что-то не так, как обычно.

– Чегой-то я не шибко понял, об чем ты говоришь – пробурчал царь, – но попробуем. – Некоторое время он молча водил лупой над чертежом, внимательно вглядываясь в нагромождение значков. – Ну, с чего начнем?

– Государь, а нет ли здесь каких-то поправок, сделанных рукою царя Степана? – вдруг спросил доселе молчавший Васятка. И пояснил: – Я не думаю, что тайник входил в изначальный замысел – иначе слишком многие про него знали бы. А так можно было что-то немного изменить, ну там бы дверь или окно передвинуть, или стенку чуть потолще, а в стене что-нибудь оборудовать, хоть даже своими силами, или при помощи верного человека.

Нельзя сказать, что путанные рассуждения Васятки кого-то убедили, но доля здравого смысла в них все-таки имелась.

– Рукою царя Степана? – переспросил Дормидонт. – Есть, как же без них. И я даже точно могу сказать, где именно.

– И как вы это определяете? – заинтересовалась Надежда.

– Да очень просто. У Степана была такая привычка – делать пометки красными чернилами. Я видел наброски старых указов и посланий – обычно его помощники и люди из Посольского приказа писали их черным цветом и отдавали царю Степану. Тот проходился красным и отдавал писцам, чтобы переписывали набело, с учетом его пометок. А здесь… – Дормидонт еще раз бегло пробежался лупой по чертежу. – Видать, Степан и тут порядком отметился. Хотя больше по мелочам.

– Например? – Василий достал свой сыщицкий блокнот.

– Да вот хотя бы. Видите, тут должна была быть дверь, а Степан передвинул ее с середины горницы на самый край.

– Так это ж то, что нам надо! – вскричала Надежда. – Там, где должна была быть дверь, в проеме он и спрятал сокровища. Давайте пойдем туда теперь же и разломаем стену…

– Не спешите, сударыня Надежда, – остудил ее пыл Дормидонт. – Во-первых, это лишь одна из множества подобных пометок, и ежели бы мы по-вашему делать стали, так половину терема попортили бы, понимаешь. А во-вторых, эта Степанова пометка относится к той части, которая так и не была построена. Так что извините великодушно – ни двери там, ни проема, ни сокровищ.

– То есть Ваше Величество хотите сказать, что от красных пометок Степана большой пользы не будет? – разочарованно переспросила Чаликова.

– Увы, похоже, что так, – с сожалением ответил Дормидонт. – Хотя, впрочем… Вот не угодно ли сюда глянуть? – Царь указал на красную пометку почти на самом краю чертежа.

– Но это ж, должно быть, в недостроенной части? – неуверенно проговорил Василий, который понемногу начал «въезжать» в чертежные премудрости.

– Как раз наоборот, – возразил Дормидонт. – По первоначальному замыслу, от основной части терема отходили как бы два крыла, которые оканчивались такими вот небольшими теремками.

– Ага, значит, тот домик на отшибе… – смекнула Надежда.

– Ну да, он должен был стать частью всего терема, – подтвердил Дормидонт. – Строить начали одновременно в двух местах – главную часть и одно из крыльев, но с дальнего конца. Ну а дальнейшее вам известно. – Царь стал прилаживать лупу и так, и сяк, но никак не мог разобрать красной надписи. – Ох и намельчил же мой грозный пращур! Глянь-ка ты, Васятка, может, молодыми-то глазками чего и разберешь.

Васятка стал вглядываться в надпись и с лупой, и без нее, и с близкого расстояния, и отодвинув чуть ли не длину вытянутой руки, потом сказал:

– Я не очень уверен, но похоже – «тайник».

– Тайник! – не в силах сдержать чувств, вскочила Надя. И вновь Дормидонту пришлось ее разочаровать:

– Это, сударыня Надежда, вовсе не то, что вы думаете.

– Как, не то? – искренне возмутилась Надежда. – А для чего же еще тайники делают, как не для сокровищ?

– Наденька, мне кажется, что когда хотят что-то надежно спрятать, то на плане слово «тайник» обычно не пишут, – терпеливо объяснил Дубов.

– И это тоже, – согласился царь. – Но я хотел другое сказать – такие тайники, они чуть не в каждом тереме есть, и даже в крестьянских избах бывают.

– Но для чего? – спросил Серапионыч.

– Ну, много для чего. Кому, понимаешь, чтобы полюбовничков али полюбовниц было где скрыть. Или какие-то вещи там держат, чтобы другие не увидали. Да что там – я и сам в опочивальне за ложем закуток устроил, у меня там всегда чарка стояла. Это чтобы жену не огорчать, царствие ей небесное, – вздохнул Дормидонт. – Много она, бедняга, терпела от моего тогдашнего пьянства…

– То есть вы полагаете, Государь, что тайник, который на чертеже, Степан велел построить для каких-то своих личных нужд? – подытожила Чаликова.

– Не хочу вас разочаровывать, но так оно, похоже, и есть, – подтвердил Дормидонт. – И это еще в том случае, ежели тайник вообще, понимаешь, успели сделать…

– А вы как думаете, Вася? – обратилась Надя к Дубову. – Что говорит ваш дедуктивный опыт?

– Знаете, Наденька, впечатление двоякое, – охотно откликнулся детектив. – Если рассуждать здраво, то Государь прав, и искать там нечего. Но ежели немного пофантазировать, то можно представить себе такое, например, развитие событий. Допустим, что тайник в указанном месте действительно был устроен и что Дмитрий Смурной о нем знал. Хотя вряд ли он очень велик по размеру и вряд ли туда можно много чего засунуть. Но предположим, что Дмитрий положил туда что-то очень ценное – более ценное, чем то, что мы нашли на огороде. Еще одно допущение – что царь Степан должен был лично прибыть в Терем и «распорядиться по своему усмотрению», то есть перепрятать сокровища понадежнее. Но он, как известно, заболел и вскоре умер, так и не успев ничем распорядиться. И, наконец, допущение последнее: не зная более надежных мест, Смурной не стал ничего перепрятывать. А о существовании чертежа с пометой царя он мог и не ведать. Следовательно, имеется некоторая вероятность, что в домике что-то есть. Но, пожалуй, довольно ничтожная. Пришли, взяли чертеж, увидели надпись «тайник» и нашли кучу золота – такого не бывает даже в кладоискательских книжках. К тому же в домике, наверное, мало что сохранилось из того, что там было спервоначалу.

– Ну еще бы! – подхватила Чаликова. – Чего там только не бывало – молельная, вертеп распутства, лаборатория алхимика…

– А еще теплица для выращивания плодов из полуденных стран, – добавил царь. – Моя покойная матушка этим делом зело увлекалась. Даже велела еще одну печку для пущей теплоты пристроить. – Дормидонт глянул в чертеж. – Хотя и не на том месте, где тайник обозначен.

– Ну так давайте сходим и проверим, – вдруг предложил Васятка.

– А ведь и правда, – согласился Дубов. – Признаться, столь простое решение мне даже и в голову не приходило!

– Ну вот, понимаешь, и поищите. – Дормидонт вытащил из кармана увесистую связку ключей, а самый потемневший отделил и протянул Василию. Видно было, что ключом давно не пользовались. – А сам я тут останусь. Тяжело мне туда входить. Ведь матушка там же и скончалась, у своих цветов. Вот с тех пор уж годов двадцать все стоит в запустении… Ну, ступайте же!

* * *

Каширский продолжал раскопки, радуясь уж тому, что не слышит над ухом неразумных указаний Анны Сергеевны и истошных воплей Петровича. Теперь ничто не мешало ему настроиться на «золотую волну» и более точно определить, откуда она исходит.

Каширский на миг прекратил кидать землю, приподнял лопату наподобие антенны и стал медленно поворачивать по кругу. И вдруг, отложив в сторону свое орудие, решительно бросился в самый угол ямы, где стал лихорадочно, руками раскапывать влажный песок.

Похоже, на сей раз экстрасенсорика все-таки не подвела господина Каширского – очень скоро его пальцы наткнулись на что-то твердое, оказавшееся поверхностью небольшого металлического сундучка, уже изрядно заржавевшего. Даже не извлекая его из ямки, Каширский с замиранием души отодрал крышку и обнаружил внутри ларец поменьше, сделанный из зеленого камня, похожего на малахит. Крышка была украшена непонятным, но очень красивым узором, а по стенкам бежали тонко выточенные зеленые слоники.

«Ценная вещичка, – подумал кладоискатель, невольно залюбовавшись отделкой шкатулки, – а что внутри…»

– Анна Сер… – крикнул было Каширский и осекся: на радостях он совсем забыл, что кроме него и Анны Сергеевны, здесь крутился Петрович.

Каширский поставил шкатулку на землю и осторожно выглянул из ямы, однако не обнаружил поблизости не только Петровича, но и самой Анны Сергеевны. И лишь приглядевшись повнимательнее, узрел на другом берегу озера двоих копошащихся обнаженных людей. Один из них, в коем Каширский опознал Петровича, то и дело пытался сбежать, а другой, точнее другая, а еще точнее госпожа Глухарева, не давала ему этого сделать.

– И чем они там занимаются? – в недоумении вопросил Каширский. – Впрочем, что ни происходит, все к лучшему…

Содержание малахитовой шкатулки оказалось подстать самой шкатулке – она была до краев наполнена золотыми монетами, украшениями и иными драгоценными предметами, предназначения которых Каширский не знал. Недолго думая, он стал набивать сокровищами карманы, однако более крупные изделия, вроде золотого кувшинчика, если и влезали в карман, то подозрительно оттуда выпирали.

На дне ларца лежал исписанный листок пергамента, на котором Каширский прочел следующее: «Малая толика Ново-Мангазейских сокровищ была перепрятана здесь мною, Димитрием Смурным, на пятом году царствия Феодора Степановича». Далее следовал длинный и подробный перечень: сколько золотых денег и какого достоинства; сколько перстней, сколько жемчужных ожерелий, золотых сосудов и прочих драгоценностей.

Каширский на миг задумался. Ход его мыслей был примерно таков: «Стало быть, здесь только часть сокровищ. Анна Сергеевна, конечно, захочет продолжать поиски остального, и все кончится, как всегда. То есть мы попадемся охранникам и потеряем даже то, что я нашел путем сложнейших астральных изысканий. Вот именно – нашел-то я, а Анна Сергеевна только под ногами мешалась. И что ж теперь, делиться с ней пополам? Ну уж дудки!».

В голове Каширского возник весьма хитроумный план, однако его исполнение требовало некоторого времени. Выглянув из ямы и убедившись, что Анна Сергеевна и Петрович все еще на прежнем месте и предаются прежнему непонятному занятию, Каширский приступил к делу. Прежде всего он разорвал «накладную» на мелкие клочки и закопал их в другом углу. Затем, разложив содержимое шкатулки на дне ямы, отобрал самые ценные и в то же время некрупные изделия, которые аккуратно рассовал по многочисленным карманам своего затрапезного кафтана. Остальное он столь же аккуратно сложил в малахитовую шкатулку, которую вернул в ржавый сундук и присыпал песком.

Произведя эти манипуляции, господин Каширский выбрался из ямы и стал поджидать свою сообщницу.

Вскоре Анна Сергеевна появилась тем же путем, что и покинула место раскопок – то есть вплавь через озеро.

– Ну как, нашли что-нибудь? – спросила Глухарева, неспешно облачась в свои черные одежды. Каширский приметил, что в голосе его компаньонки на сей раз не было обычного раздражения, а наоборот – чувствовалась удовлетворенность и даже некоторая расслабленность, каковые Каширский тут же приписал благотворному воздействию водных процедур.

– Да нет, пока что не нашел, – вздохнул Каширский. – Но чувствую, что цель близка. А где же наш любезный Петрович?

– Хм, я его надолго вывела из строя, – горделиво заявила Анна Сергеевна. – А вообще, зря мы тут копаемся. Разве не видите – нам подкинули самую примитивную «дезу», а мы и попались, как рыба на крючок!

– Ну и что вы предлагаете? – как бы между прочим спросил Каширский.

– Кинуть все это археоложество к бесам, идти к терему и следить за дубовской бандой! – отчеканила Анна Сергеевна, и в ее голосе послышались прежние нотки. Видимо, благотворное воздействие водных процедур оказалось не очень-то длительным.

– Что ж, правильное решение, – одобрил Каширский. – Но я попросил бы вас, дорогая Анна Сергеевна, повременить еще самую малость. У меня такое чувство, будто сокровища где-то близко. Знать бы, где копнуть.

– А вы знаете? – с непередаваемым сарказмом переспросила Глухарева.

– А я знаю! – не без вызова ответил Каширский.

– Ну так копайте, – неожиданно легко согласилась Анна Сергеевна. – Но не долго. А то уже темнеть начинает – будем еще тут по потемкам блудить!

Однако Каширский решил сыграть свою роль до конца:

– Анна Сергеевна, мне нужна ваша помощь. Я тут несколько притомился и хочу на некоторое время передать вам свои экстрасенсорные способности…

– Только давайте без буйды, ладно? – перебила Анна Сергеевна. – Говорите, что я должна делать.

– Следуйте за мной. – Каширский спрыгнул в яму и помог спуститься туда Анне Сергеевне. – Вы что-нибудь чувствуете?

– Чувствую, – честно призналась Анна Сергеевна. – Непреодолимое желание надавать вам по шеям!

Каширский щелкнул пальцами:

– А сейчас? Разве вы не ощущаете золотого потока, идущего вон из того угла?

– Ну, предположим, ощущаю, – нехотя согласилась Глухарева. – Только все это шарлатанство!

– А вы проверьте, – предложил Каширский. – Вот вам лопата, копните и убедитесь, что ваши чувства вас не обманывают.

– А по-моему, вы уже совсем с крыши съехали от своего экстрасенсорного астрала, – пробурчала Анна Сергеевна, однако лопату взяла.

– Ну, копайте же, – поторопил Каширский.

Анна Сергеевна нехотя стала ковырять землю, и вскоре лопата наткнулась на что-то твердое:

– И вправду, что-то есть. Ну вы, блин, даете!..

Еще через пару минут окрестности огласились победным криком – так Анна Сергеевна выражала бурную радость по поводу извлечения малахитового ларца, наполовину заполненного драгоценностями. Ее напарник также старательно радовался, хотя избегал при этом резких движений, которые могли бы вызвать звон второй половины клада в его карманах.

Но тут окрестности огласились звуками совсем другого рода:

– Всех перережу! Всех пограблю! Всем кровь пущу!

(Очевидно, Анне Сергеевне все-таки не удалось «вывести надолго из строя» бывшего Грозного Атамана).

Госпожа Глухарева едва успела прикрыть заветную шкатулку своими юбками – над ямой изобразился Петрович. Правда, вид он имел, мягко говоря, не совсем товарный, а лохмотья были надеты наизнанку.

– Ну, долго вы еще тут будете? – вопросил Петрович, глядя на Анну Сергеевну со смешанным чувством страха и ненависти.

– А ты что, хочешь продолжить, котик мой? – почти пропела Глухарева и потянулась к грязным штанинам Петровича, насколько это можно было сделать, не очень вставая со шкатулки. Петрович отдернул ногу, будто от змеи, и даже отпрыгнул от края ямы, словно она была полна крокодилов и львов.

– Что делать? – тихо спросила Анна Сергеевна у своего сообщника. – Может, замочить его к такой-то матери?

– Не надо, – самым обычным голосом ответил Каширский. – Лучше дадим установочку.

И, вытянув руки в сторону Петровича, он принялся вещать замогильным голосом:

– Даю вам установку. Вы должны десять раз медленно обойти вокруг озера, после чего станете совсем другим человеком. Ступайте же!

Петрович послушно повернулся и, вздыхая, побрел вдоль берега. Но когда он сделал первый круг и вернулся на прежнее место, то ни Каширского, ни Анны Сергеевны уже не застал – лишь на краю ямы чернела воткнутая в землю лопата.

* * *

Выйдя на двор, Василий и его друзья увидели, что небо уже почти стемнело и даже высыпали первые звезды. День был столь насыщен событиями, что пролетел, как на крыльях.

Дубов незаметно дотронулся до Надиной руки:

– Наденька, вам и вправду так сильно хочется найти эти сокровища? Даже зная, что…

– Да-да-да, – перебила Чаликова. – Честно говоря, мне и хочется их найти, и надеюсь, что не найдем…

Замок на дверях оказался еще более проржавевшим, чем ключ – похоже, за прошедшие два десятилетия его открывали не очень-то часто (если вообще открывали). Чтобы заставить ключ повернуться, Чумичка даже извлек из-под кафтана баночку какой-то густой жидкости и капнул в скважину замка. Однако на вопрос, обычное ли это масло, или некое волшебное средство, колдун лишь загадочно усмехнулся.

Внутри было совсем темно и затхло. Пришлось зажечь светильник, и тогда уж удалось разглядеть помещение. Домик состоял из двух не очень больших комнат, причем одна явно обустраивалась еще при царе Степане, а вторая просто доделывалась уже после него – там был обычный дощатый пол, а стены и потолки безо всяких «излишеств». Зато первая комната, при всей запущенности, все-таки производила впечатление: хотя пол и очень сильно протерся, но было видно, что когда-то он был покрыт разноцветным паркетом с тонким узором; стены и потолок украшала лепнина, причем не какой-нибудь «ширпотреб», а сделанная со вкусом настоящего художника. В углу красовалась изразцовая печка.

Василий сверился с чертежом и указал на стену, противоположную печке:

– Вот здесь.

– Где – здесь? – переспросила Надя.

– Где-то в этой стене. А более определенно тут уже не понять.

Надежда оглянулась. Обстановка комнаты ничего не говорила о том, что здесь творилось на протяжении двух веков – лишь несколько забытых на окне глиняных горшков, может быть, напоминали об увлечении Дормидонтовой матушки. Почти полное отсутствие мебели давало возможность более ясно оценить архитектуру и оформление: причудливый рисунок паркета, печные изразцы, ни один из которых не повторял другой; наконец, изысканные лепные украшения. Например, посредине потолка красовалось очень искусно выполненное гнездо аиста. А на той стене, где предполагался тайник, раскинулся барельеф, изображающий опушку леса. Надежда невольно залюбовалась тонкой отточенной выделкой каждого растения, каждого животного – и должна была признаться себе, что ничего подобного не встречала ни в Эрмитаже, ни в Версале, ни во дворцах Рима и Венеции.

А Васятка так и вовсе разинул рот от изумления – он-то уж точно ничего такого за свою недолгую жизнь не видывал.

– И заметьте, друзья мои – это самая обычная комната, а вовсе не какая-то парадная палата, – сказал Василий. – Можно только представить себе, каков был бы весь Терем, если бы царь Степан прожил на несколько лет дольше.

– Ну, приступим? – Доктор полез в чемоданчик за стетоскопом и приладил раструб к уху огромного медведя, выглядывающего из чащи леса. В полумраке, царящем в комнате, и медведь, и деревья казались настоящими и гляделись почти зловеще.

Вооружившись авторучкой, Надя принялась простукивать стену с другого края, где мимо пенька деловито бежал ежик с несколькими грибами на колючей спине. Васятка и Чумичка не очень понимали действий Нади с Серапионычем и оттого наблюдали за ними со смешанным чувством любопытства и недоверия. Дубов же, напротив, прекрасно понимал и оттого глядел с не меньшим недоверием – он знал, что в таких случаях на внешнее впечатление полагаться не следует, ибо в нем наличествует немалая доля самовнушения. И если человек хочет что-то обнаружить (в данном случае – пустоту в стене), то он ее обнаружит независимо от того, есть ли она там, или нет.

Надежда и Серапионыч медленно продвигались навстречу друг другу и наконец встретились у подножия кряжистого дуба. Доктор вытащил из ушей трубки и вопросительно глянул на Чаликову.

– По-моему, если что и есть, то ближе к середине, – как-то не очень уверенно ответила журналистка.

– Знаете, Наденька, я пришел к тем же выводам, – закивал доктор. И, еще немного поколдовав над барельефом, очертил рукой прямоугольник примерно метр в длину и полтора в высоту.

– Вот здесь! – И, заметив выражение некоторого сомнения на лице Дубова, предложил ему стетоскоп: – Не верите, сами послушайте.

– Нет-нет, доктор, и вы, Наденька, я вам, конечно, верю, но что вы предлагаете делать, так сказать, практически?

– Как что? – изумилась Надежда. – Конечно, ломать стену!

Однако этому воспротивился Васятка:

– Да что вы, такую красотищу портить!

– Я и сама не хочу ничего портить, но как же быть? Ведь ореха не отведаешь, скорлупки не сломав.

– Мы пойдем другим путем, – решительно заявил Дубов. – Давайте сперва подумаем. И тайник, если он есть, и эта замечательная картина – они могли быть созданы только при жизни царя Степана, так как затем работы были резко свернуты. А Митька Смурной спрятал сокровища за несколько дней до смерти Степана, стало быть, маловероятно, что барельеф был сделан поверх тайника.

Некоторое время все молчали, как бы осмысливая слова Дубова. Первым прервал молчание Серапионыч:

– Знаете, друзья мои, все это напоминает одно давнее дело Василия Николаича, в которое я имел честь был впутанным.

– А вы его потом прозвали «Полетом над гнездом ласточки», – улыбнулся Василий. – Нет-нет, Наденька, не пытайтесь вспомнить, это случилось еще до нашего с вами знакомства.

– Ну вот, и тогда тоже сокровища были запрятаны за барельефом со зверями, хотя и не столь искусно сделанным. Нужно было всего лишь каким-то особым способом дотронуться до ласточки, и в стене открывалось отверстие…

– Ну так и здесь ласточка есть! – радостно подхватила Чаликова. – Вот, глядите, как раз посередине.

С этими словами Надя принялась щупать изображение ласточки – дергать за хвост, теребить клюв, нажимать на крылья.

– Наденька, оставьте птичку в покое, – остановил ее Дубов. – Что-то мне подсказывает, что искать нужно не там.

– Мне тоже, – добавил Васятка. – Я не знаю, как вернее сказать… Ну, в общем, это должно быть где-то повыше. Потому что иначе кто-то мог просто случайно задеть, и тайник бы открылся.

– А ведь верно! – воскликнул Дубов. – Молодец Васятка, умная голова. Владлен Серапионыч, не могли бы вы поточнее обозначить ту часть стены, где вы услышали пустоту? И главным образом верхнюю границу.

– Нет ничего проще. – Доктор вновь всунул трубку в уши и принялся более внимательно, чем в первый раз, прослушивать стену. Потом взгромоздился на стул – чуть ли не единственный предмет мебели, бывший в комнате. Дубов с Чумичкой даже встали поближе, чтобы подстраховать доктора на случай, если стул не выдержит.

– Вот здесь! – Серапионыч провел линию по вершине дуба и рядом с ним, где по «небу» пролетали птицы. – Ну а вертикальные пределы те же, что я вам показывал. – И с этими словами доктор ловко спрыгнул со стула.

– Ну что ж, и это уже больше, чем ничего. – Василий поднял светильник кверху и осветил аистиное гнездо на потолке. Кругом него были заметны несколько вмятин – вероятно, память об алхимических опытах одного из бывших хозяев Терема. Затем детектив подошел к печке и приложился к ней ладонями, будто желая согреться, хотя печку не топили уже, наверное, лет двадцать.

Остальные молчали, понимая, что именно в этот миг, может быть, в уме Василия что-то происходит, когда еще немного – и он исторгнет из себя нечто незаурядное.

Однако произнес Дубов слова, которые поначалу вызвали у его друзей даже некоторое недоумение:

– Не слишком ли много аистов?

– В каком смысле? – удивленно переспросила Надя.

– Многие изразцы на печке изображают аистов, – Василий загнул палец. – На потолке их целое гнездо, – он загнул еще один палец. – Потом, те две птицы, что летят по верху на барельефе – они ведь тоже аисты, или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься, – впервые разомкнул уста Чумичка. Остальные согласно закивали.

Василий разогнул пальцы и радостно потер руки – Надя и Серапионыч знали, что это движение означает высшую степень возбуждения:

– И обратите внимание: медведь один, ежик один, даже ласточка, и та одна, а аистов – два!

– Ну и что из этого следует? – все никак не могла сообразить Надежда.

– Пока что ничего, – улыбнулся Дубов и вдруг столь стремительно вскочил на стул, что тот заскрипел пуще прежнего, и теперь уже Серапионычу пришлось «на всякий случай» встать рядом.

– Вот, смотрите, – раздался сверху голос Дубова. – Первый аист летит высоко, под самым потолком, и несколько правее, так что в прямоугольник, очерченный Владленом Серапионычем, не попадает.

– Не попадает, – подтвердил доктор.

– А второй чуть пониже. И гляньте: в отличие от своего товарища, он немного выгнул шею книзу, и оттого его голова… Да-да-да, как раз! Пожалуйста, возьмите кто-нибудь у меня светильник, а я исследую голову аиста.

– Вася, но это же гениально! – в искреннем восхищении выдохнула Надя, принимая фонарь.

– Элементарно, – ответил детектив со скромностью, впрочем, отчасти наигранной.

Дубов смахнул с аиста многолетнюю пыль и стал осторожно ощупывать его голову.

– Дайте что-нибудь острое, – попросил он через несколько минут.

Доктор вновь отворил чемоданчик, уложил туда сделавший свое дело стетоскоп, достал хирургический скальпель и протянул Василию:

– Только осторожнее, не порежьтесь.

– Не скажу за весь барельеф, но аист сработан из чего-то прочного, возможно, даже из мрамора, – стал объяснять Дубов. – И работа очень тонкая. А его глаз, такое впечатление, что заделан какой-то лепниной, и к тому же весьма небрежно.