Текст книги "Царь мышей"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

С этими словами Путята медленно направился к выходу. Князь Длиннорукий кулем плюхнулся на стул и теперь сидел ни жив ни мертв, тщась осознать ужас произошедшего и всю глубину своего предстоящего падения. Зато княгине, похоже, и море было по колено.

– Ты что, пащенок такой, угрожать нам задумал?! – взвилась Евдокия Даниловна и, схватив со стола кувшин с остатками наливки, запустила им в Путяту.

– Что вы себе позволяете! – пискнул Государь, едва увернувшись от кувшина.

– Два – два, – с еле скрываемым злорадством проговорил Василий.

Однако Евдокию Даниловну этот ничейный счет явно не устраивал – она только-только вошла во вкус. Следом за кувшином в Путяту полетели кружки, тарелки, недоеденная луковица и, наконец, расписной поднос, на котором все это лежало. А Дубов едва успевал загибать пальцы:

– Два – три. Два – четыре. Два – пять. Два – шесть…

Поняв, что промедление чревато самыми печальными последствиями вроде цветочного горшка или полведерного самовара, Путята поспешил прочь из негостеприимного дома. Украдкой показав княгине даже не один, а оба больших пальца, что означало высшую степень восхищения, Василий выскочил следом.

На улице, неподалеку от крыльца длинноруковского терема, уже стоял царский экипаж, а «Идущие вместе» при виде обожаемого правителя приветствовали его с радостью, но не очень громогласно, чтобы ненароком снова не напугать царских лошадей.

Уже садясь в карету, Государь сдержанно сказал Дубову:

– Василий Николаич, я бы на вашем месте так не резвился, покуда останки вашего друга, новопреставленного отца Александра, не преданы земле.

И Путята даже благочестиво перекрестился.

– Что вы сказали? – вскричал Дубов.

– Что слышали, – почти грубо ответил царь и скрылся в карете.

Василий понял – это не выдумки.

Будто на автопилоте, он добрел до дома Чумички и, получив от него подтверждение печальной вести, попросил колдуна поскорее переправить его на Горохово городище. Дубов понимал, что сделал все, что мог, и, наверное, даже чуть более того.

* * *

Опоздав на последний автобус, Серапионыч с Васяткой отправились в Покровские Ворота, куда по тропкам, хорошо известным доктору, они добрались за пол часа.

Хозяин, Иван Покровский, встретил гостей очень радушно, и так как время ужина давно миновало, то просто приготовил безалкогольный глинтвейн по собственному рецепту – то есть вино заменил виноградным соком. Такое варево можно было пить и Васятке, а доктор недостаток градусов восполнял небольшими, но частыми добавками из своей знаменитой скляночки.

Поскольку Иван Покровский принадлежал к числу «посвященных», то есть прекрасно знал о существовании параллельного мира и даже бывал там, то Серапионыч мог ему поведать все без утайки. И, разумеется, доктор не упустил возможности блеснуть мастерством рассказчика, так что даже Васятка едва признавал в его изложении те события, в которых сам участвовал. Единственное, что заставляло Серапионыча сдерживаться и хоть как-то «отслеживать» повествовательный поток – это опасение невзначай назвать отца Александра «покойным» или как-то иначе проговориться о его горестной участи.

Глядя на представительного владетеля Покровских Ворот, Серапионыч с трудом узнавал в нем того юного поэта, вместе с которым гостил в Доме культуры у профессора Кунгурцева каких-то несколько часов назад. Но в том, что внутренне он мало изменился, доктор понял, едва Покровский открыл рот.

– Владлен Серапионыч, то, что вы рассказываете – это просто удивительно, – сказал Иван, щедро подливая гостям «трезвого» глинтвейна. – Но одного не пойму – для чего Путяте понадобилось действовать именно так? Ведь с его способностями он мог бы достичь своих положительных целей, не прибегая к негодным средствам.

Иван Покровский ненадолго замолк, как бы ожидая возражений со стороны гостей. Но так как возражений не последовало, то поэт продолжал:

– Ну, Васятка наверняка в Бога верует. – Васятка молча кивнул. – Мы с вами, Владлен Серапионыч, люди не очень верующие, но Путята ведь должен знать о том, что его неизбежно ждет. И дело не только в Высшем Суде. Знаете, я где-то читал, или слыхал, что умные люди, если они действительно умные, стараются вести себя порядочно и по возможности не творить зло, ибо подсознательно понимают – иначе раньше или позже их начнут терзать угрызения совести…

– А с чего вы взяли, Иван, что Путята – умный человек? – машинально подливая из скляночки в стакан, спросил Серапионыч.

– Ну, не знаю, – чуть смешался Покровский. – Хотя, конечно, что считать умом?..

– Если бы все было, как вы говорите, дядя Ваня, то уже давно бы наступил рай земной, – заметил Васятка и неожиданно для себя сладко зевнул. Что, разумеется, было совсем не удивительно после дня, столь богатого приключениями и впечатлениями.

Иван Покровский невесело рассмеялся:

– Ну вот, все как в добрые старые времена: выпиваем и решаем мировые вопросы. Такими делами лучше заниматься с утра, на свежую голову, а теперь давайте я провожу вас в гостевые комнаты.

…Когда Серапионыч зашел к Васятке пожелать доброй ночи, мальчик спросил не столько вопросительно, сколько утрвердительно:

– Скажите, Серапионыч, ведь отец Александр погиб?

– Откуда ты знаешь? С чего ты взял? – деланно завозмущался Серапионыч.

– Вы не умеете скрывать правду, – через силу улыбнулся Васятка. – Так же, как Василий Николаич.

– Да, Васятка, Александр Иваныч погиб, – медленно проговорил доктор. – И я уверен, что наши друзья не дадут его погубителям уйти от ответа.

Васятка молча повернулся к стене, и Серапионыч увидел, как подернулись его худенькие плечи. Доктор присел к Васятке на кровать и молча погладил его по светлым волосам.

Долгие годы по долгу службы Серапионычу чуть ли не ежедневно приходилось утешать скорбящих родных и близких, но сейчас он впервые не знал, что ему говорить – любые слова были бы лишними.

Часть четвертая
Тайна «Третьей планеты»

Постоянно погруженный в свои колдовские дела, Чумичка мало уделял внимания быту. Хозяйки у него не было, а на мелкую работу – стирку, глаженье, уборку – он обычно нанимал гномов, которые обитали у него во дворе, в землянке. Сложнее было со стряпней, но и этот вопрос решился как бы сам собой после того, как Чумичка раздобыл скатерть-самобранку. Правда, самобранка досталась ему без «инструкции к пользованию», и заказывать какие-то определенные кушанья Чумичка не мог, довольствуясь теми блюдами, которые скатерть ему выдавала по собственному усмотрению.

Но на сей раз, будто зная, что у хозяина гости, самобранка расстаралась на славу, приготовив завтрак, которым остался бы доволен и сам князь Святославский – тут была и свежезасоленная севрюга, и гречневая каша с маслом, и яблочный пирог, а на запивку очень вкусный клюквенный кисель.

Как уважаемый читатель, наверное, уже догадался, гостями Чумички были Надежда Чаликова и Василий Дубов. Справедливо рассудив, что в дом Рыжего им теперь возвращаться никак «не с руки», да и вообще, не стоит слишком «засвечиваться» на улицах Царь-Города, Чумичка, недолго думая, повез их к себе.

И вот за завтраком они строили планы на предстоящий день, хотя прекрасно понимали, что действительность внесет в них свои неизбежные поправки.

Но вначале Надя решила прояснить один вопрос, который остался не совсем ясен из рассказа о вчерашних приключениях Дубова:

– Извините, Вася, может быть, я что-то упустила, но как вам удалось устроить исчезновение боярина Андрея?

– А разве я вам, Наденька, не сказал? Боярин Андрей покинул домашний арест в бочке из-под вина. Теперь он, должно быть, уже в Замошье. Или где-то еще дальше.

– Я тоже вначале подумала, что в бочке. Но ведь вы бочку из окна выбрасывали вместе с самим боярином Андреем?

– Разумеется, боярин Андрей находился в бочке, а его роль в это время и позже исполнял Мисаил, якобы страдающий от поноса, – терпеливо разъяснил Дубов.

– Да, неплохо придумано, – похвалила Надя. – Ну ладно, хватит болтать, пора собираться.

И с этими словами она вышла в сени, где оставался саквояж с вещами.

– А ты, Василий, чем заняться думаешь? – спросил Чумичка.

– Постараюсь выяснить, что произошло с Александром Иванычем, – ответил Дубов. – Для начала потолкую с Пал Палычем – он должен быть в курсе дела… И еще, друг Чумичка, у меня к тебе громадная просьба – пожалуйста, не упускай Надю из вида. По-моему, она сейчас на любые безрассудства способна.

Чумичка молча кивнул, и Дубов понял, что за Надежду он может быть спокоен.

Тут в комнату вошла Чаликова – на ней было длинное темное платье и черная шляпка со спускающейся на пол лица вуалью.

– А что, очень даже ничего, – одобрил Василий. – Кого-то вы мне напоминаете, только никак не вспомню, кого…

– Ну, не буду терять времени даром, – сказала Надя. – Пожелайте мне успеха.

Но уже в дверях, что-то вспомнив, остановилась:

– Ах да, Чумичка, мы же совсем позабыли о твоей просьбе!

Надя еще раз сбегала в сени и вручила Чумичке половину кристалла, которую так и не спрятала в «своей» реальности.

– Что-то не так? – забеспокоилась Надежда, увидев, как Чумичка рассматривает кристалл.

– Это не он, – пробурчал колдун. И кратко пояснил: – Подделка.

– Как? Не может быть! – завозмущалась Надежда – Это какая-то ошибка, погляди еще раз!

Василий, как всегда, оставил в стороне эмоции и ухватился за суть дела:

– Наденька, во время путешествия в наше светлое прошлое вы все время держали кристалл при себе, или… или как?

– Мы его оставили в саквояже на квартире Серапионыча, – не задумываясь, ответила Надя. – Но саквояж стоял закрытый и на шкафу!

Дубов чуть усмехнулся:

– В таком случае все элементарно, как кусок хозяйственного мыла. Милейший господин Херклафф открыл Анне Сергеевне и Каширскому «окно в прошлое», чтобы они устранили вашего покорного слугу, а сам прошел следом и преспокойненько, безо всяких хлопот, овладел кристаллом. А уж как – это дело техники.

Когда Чаликова наконец-то ушла, колдун протянул Дубову лже-кристалл:

– Возьми. Как знать – может, и пригодится.

– Спасибо, – Василий взял кристалл и принялся рассматривать его на свет. – Даже не скажешь, что не настоящий, а стекляшка.

– Не стекляшка, – перебил Чумичка, – хоть и не настоящий.

– В каком смысле?

– Заимевши одну половинку, Херклафф взялся сам сделать вторую, но такое даже ему оказалось не по зубам. Хотя кое на что эта поделка все же годится.

– А откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Дубов.

– Знакомый кудесник рассказывал. Херклафф пытался ему эту штуковину за сто золотых всучить под видом настоящей, да тот вовремя чухнул, что дело нечистое – больно уж дешево для такой редкостной вещицы. А вещица хоть и не настоящая, да на кое-что способна.

– Белье гладить?

– Можно и белье гладить, – усмехнулся Чумичка. – А еще можно кого угодно увидеть, стоит лишь захотеть.

– Так просто? – недоверчиво переспросил Василий.

– Проверь, коль не веришь, – предложил Чумичка. – И никаких заклинаний не нужно. Просто скажи – хочу увидеть, и назови, кого.

– Хорошо, – кивнул Дубов. И неожиданно для себя выпалил: – Хочу видеть Путяту!

Большая грань кристалла замутилась, как будто пошла облаками, но очень скоро облака рассеялись, и на их месте появилось довольно четкое изображение скромно обставленной комнаты с двумя людьми, сидящими за столом один напротив другого. В первом Василий тут же узнал Путяту, а во втором, не без некоторого удивления – чароеда и людодея Херклаффа. Приглядевшись, Дубов удивился еще больше: царь сидел, словно на иголках, подобострастно глядя на почтенного иностранца, зато Херклафф, вальяжно раскинувшись в кресле, гляделся настоящим барином, разве что ноги на стол не положил. (Видимо, оттого, что все-таки был просвещенным европейцем, а не «диким» американцем).

– Как ты думаешь, Чумичка, о чем они говорят? – спросил Дубов.

Чумичка принялся делать всякие колдовские знаки, сопровождая их разнообразнейшими заклинаниями. Но увы – изображение оставалось немо.

– А если просто попросить – дескать, нельзя ли, чтобы появился звук? – осторожно предложил Василий. И едва он это произнес, как из глубин кристалла заслышались голоса – не очень внятные, но, прислушавшись, можно было без труда разобрать, о чем идет речь.

ХЕРКЛАФФ: – Фаше Феличестфо, мы уже целый час торгуемся, и нет никакой позитифни результат. Будем делиться, или как?

ПУТЯТА: – Ах, ну о чем вы говорите, Эдуард Фридрихович? Если бы у меня было, чем делиться, разве ж бы я не поделился? Я очень ценю ваши услуги, но казна пуста…

ХЕРКЛАФФ: – Битте, не надо делать из меня эйне дурак. Их бин прекрасно знать, что в Загородный Терем быль найден клад – голде унд бриллиантен. Я не есть просить все, но половина – будьте любезен. И тогда мы будем ф окончательный расчет.

ПУТЯТА: – Какой клад? А-а, вот вы о чем! Нет-нет, это полностью исключено – все ценности давно оприходованы и сдадены в казну.

ХЕРКЛАФФ (высокомерно): – Я сказаль – половина, и ни на айн пфеннинг меньше. И не попробуйте это… мухлевайть! Я вас из шайссе сделал херр Кайзер, а могу этот процесс пофернуть цурюк.

ПУТЯТА (после недолгого молчания): – Хорошо, будь по-вашему. Приходите после обеда – получите свою долю.

ХЕРКЛАФФ: – Ну конешшно, получу! А если нихт, то я вас, как это гофорит фройляйн Аннет Сергеефна, с гофном скушаю!

И чародей, не прощаясь, покинул царские покои, по пути небрежно опрокинув пару стульев.

– Ну что ж, Эдуард Фридрихович, ты получишь свою долю, – проводив гостя долгим немигающим взором, пообещал Путята.

– Так что они, наш клад, что ли, делят? – возмутился Дубов.

– А то чей же? – не без ехидства отозвался Чумичка. – А ведь я с самого начала говорил, что эта затея до добра не доведет!

– Совершенно с тобою согласен, – задумчиво кивнул Дубов. Но в его понимании затеей, не доводящей до добра, была не только и не столько поездка в Царский Терем за кладом, но и вообще – все их путешествие в параллельный мир.

* * *

По узким кривым, сплошь в рытвинах и ухабах, улочкам Марфиной слободки брел человек в сапогах и кафтане, какие обычно носили купчики средней руки либо старшие приказчики более богатых торговцев. За ним чуть не по пятам, даже не стараясь как-то скрыть себя, следовал другой человек, одетый куда скромнее и неприметнее.

Преследователь остановился прямо посреди переулка, а тот, за кем он шел, некоторое время продолжал двигаться вперед, но, достигнув улочки, куда переулок «впадал», тоже встал и заозирался, как бы не понимая, как угодил в эту глухомань. И тут он услышал странный голос:

– Даю вам установку – повернуть налево. Или нет, лучше направо?

Голос исходил не извне, а как будто откуда-то изнутри. Но, отчего-то послушный ему, человек сначала дернулся в одну сторону, а потом столь же резко завернул в другую.

Улица, на которой он теперь оказался, с правой стороны переходила в широкий проход между ивовых зарослей, за которыми голубела водная поверхность.

– А теперь даю вам долговременную установку, – заговорил тот же странный обволакивающий голос. – Идите вперед, и вперед, и только вперед. Вперед и ни шагу назад, что бы ни встретилось на вашем пути!

Человек в купеческом кафтане послушно зашагал по улице, а потом по тропе между ив.

Кинув последний взор вослед своему подопечному, неприметный господин резко развернулся и скорым шагом поспешил в противоположном направлении.

А человек в купеческом кафтане вышел на берег водоема, оказавшегося одним из Марфиных прудов. Ничего вокруг не замечая, он продолжал столь же бездумно и размеренно двигаться вперед, прямо в воду: сначала по колени, потом по пояс… «Установки» действовали исправно.

В это время на берегу пруда невесть откуда появился низкорослый мужичок в живописных лохмотьях. Окинув хозяйским глазом окрестности, он отметил некоторый непорядок:

– Так. Не успеешь и по нужде отлучиться, как уже какому-то дураку в воду припонадобилось. – И, возвысив голос, оборванец заверещал: – Эй ты там, заворачивай взад! Неча тут чистую воду засорять!

Однако человек продолжал все так же размеренно продвигаться вперед, и теперь над поверхностью виднелась только его голова.

– Ты чего, не слышишь? – еще раз крикнул мужичок. – Глухой, что ли?! А ну как и впрямь… – Недолго думая, блюститель чистоты скинул грязные дырявые башмаки и бросился в воду. Хотя плыл он не слишком умело, «по-собачьи», но все же успел добраться до утопленника, уже почти полностью ушедшего под воду.

– Да что ты тут безобразишь! – закричал мужичок и чуть не силой потащил беднягу к берегу. По счастью, тот не сопротивлялся.

Вскоре он уже лежал на берегу, а нежданный спасатель всячески пытался привести его в чувство.

– Грабить буду!!! – потеряв терпение, громогласно взвыл блюститель городских водоемов. – Буду грабить и убивать!

Утопленник медленно открыл один глаз, потом второй:

– Где я? Что со мною?

– Ну, слава те господи, живой, – облегченно вздохнул оборванец. – Здорово ж ты, видать, набрался, что топиться вздумал!

– Кто топиться вздумал?

– Ну не я же! Вот сведу тебя, куда следует, там тебе живо объяснят, где можно топиться, а где нет!

Взгляд утопленника обрел некоторую осмысленность:

– Но я же и не думал топиться. Ничего не могу понять…

– Ну ладно, ты тут покамест соображай, что с тобой стряслось, а я пойду, – озабоченно проговорил спасатель, оглядев водоем. На противоположном берегу пруда, как на грех, появился какой-то рыболов с удочками. – Ты погоди, покамест я этого бездельника сгоню, а потом вернусь. Ладно?

Оставшись один, человек сначала с трудом приподнялся, а потом даже попытался встать, однако ноги слабо его слушались. С еле сдерживаемым стоном он опустился на траву.

…Ярослав проснулся и увидел прямо перед собой взволнованное лицо Евдокии Даниловны, которая настойчиво трясла его за плечо. Сквозь давно не мытое окно в корабельную каюту едва проникал утренний свет.

– Снова тот же сон, – ответил Ярослав на немой вопрос Евдокии Даниловны. И тяжко вздохнул: – И зачем я не утонул тогда?..

– Не смей так говорить, – возмутилась княгиня. – Ты должен благодарить Господа Бога, что он послал тебе спасение!

– Прежде всего я должен благодарить того человека, что вытащил меня из воды, – через силу улыбнулся Ярослав. – А более всего – отца Александра. Я ведь, едва в себя пришел, сразу понял, что меня извести хотели. Да я уж слышал о таких случаях. Отсиделся в кустах, а потом, когда стемнело, к отцу Александру побежал. И знаешь, Евдокия, я ведь ему даже не столько за то благодарен, что приютил и что наше бегство устроил, а потому что спас от отчаяния и вернул веру в жизнь…

– Ну, ты уж мне про то говорил, – перебила Евдокия Даниловна, опасаясь, как бы их разговор не был услышан через ветхие корабельные перегородки.

– Но про тех страшных людей, что моей погибели ищут, я никому не скажу, – вполголоса произнес Ярослав. – Не токмо тебе, но и на исповеди самому отцу Александру, коли еще свидимся. Я ему только то и сказал, что напрасно к нему пришел – и сам погибну, и вас погублю. Так что лучше мне уйти, и пускай будет, что будет. А его ответ я до слова запомнил: «Раз человек в опасности, то мой долг – не дать ему погибнуть. Да ежели я вас теперь брошу на произвол судьбы, то сам себя уважать перестану». А потом еще добавил: «Не помню кто сказал, но я полностью согласен: спасая одного человека, ты спасаешь все человечество».

– Да, отец Александр – истинный праведник, – согласилась Евдокия Даниловна. – Дай Бог ему здоровья и счастья.

– Дай Бог, – эхом повторил Ярослав.

Некоторое время они молчали, думая каждый о чем-то своем, а корабль медленно, но верно уносил их все дальше от Царь-Города – от отца Александра, о чьей гибели они даже не догадывались, от Васятки, от боярина Павла, от князя Длиннорукого, его лже-супруги Акуни и тех злодеев, что искали смерти Ярослава.

Молчание прервала Евдокия Даниловна:

– Скажи, если не тайна – а куда мы путь-то держим?

– Разве ж я тебе не говорил? – чуть удивился Ярослав. – Да впрочем, и не удивительно – не до того было. А путь нам предстоит не ближний – аж но в Ливонию.

– Где это? – искренне удивилась княгиня. – Я о такой земле даже и не слыхивала.

– На брегах Варяжского моря, – попытался объяснить Ярослав. – Но не там, где варяги, а с другой стороны, ближе к нам. – Однако, поняв по лицу Евдокии Даниловны, что и о Варяжском море она имеет весьма отдаленное представление, перешел от географии к экономике: – Через Ливонию проходят важные торговые пути, в том числе морские, и мы с тобой легко затеряемся среди многочисленных торговцев и посредников. Кстати сказать, сударыня, перед вами – полномочный посланник одного из Ново-Мангазейских торговых домов. Ну а ежели и там не будем чувствовать себя в надежности, отправимся еще дальше – мир велик.

Но Евдокия Даниловна уловила и в голосе Ярослава, и в том, как он произнес это, какую-то неуверенность, как будто ее возлюбленный пытается успокоить себя, а княгиню – подбодрить.

* * *

Похоже, Петрович прочно «вошел в оборот». Во всяком случае, его «дипкурьерская миссия» в Загородный терем, когда он самоотверженными действиями помешал наемным кладоискателям присвоить сокровища, была оценена по достоинству. Царь даже лично велел изъять его из ведения градоначальника и передать в распоряжение Сыскного приказа – того самого, который долгие годы ловил Петровича в бытность оного Соловьем-Разбойником.

Как бы там ни было, на городские пруды Петрович уже не возвратился. А с утра он заступил на весьма ответственный пост – возле храма Всех Святых на Сорочьей улице. Богослужения там временно не проводились, и Петровичу было вменено в обязанность никого из посторонних в церковь не пропускать, а про наиболее настырных из числа любопытствующих докладать, куда следует.

Впрочем, любопытствующих было немного, а редкие прохожие, идя мимо храма, торопливо крестились и ускоряли шаг – весть о злодейском убийстве отца Александра быстро облетела всю округу. Да и вид Петровича, торчащего на паперти, не располагал к проявлению излишней любознательности.

Не прошло и часу с начала дежурства, как Петрович узрел двоих господ в богатых кафтанах, неспешно движущихся по Сорочьей в его сторону. В одном из них Петрович узнал некоего Лаврентия Иваныча, важного вельможу, которого видел на последнем приеме у Путяты. Второго, с неприметным свертком в руке, Петрович в лицо не знал, но вид он имел не менее важный. Пока охранник думал, как ему поступить, оба господина взошли на паперть, будто не замечая Петровича. Тот невольно посторонился, и второй господин своим ключом отпер дверь. Лишь входя вовнутрь, Лаврентий Иваныч соблаговолил заметить Петровича и барственно ему кивнул – дескать, все в порядке, свои пришли.

Петрович поближе подвинулся к неплотно закрытым дверям и стал прислушиваться. «Свои» говорили не очень громко и не слишком разборчиво, но и то немногое, что Петровичу удалось расслышать, оставалось для него крайне темным.

– Михаил Федорович, а стоит ли это делать? – донесся неприметный глуховатый голос Лаврентия Иваныча. – Давай остановимся, пока не поздно.

– Вот когда этот, – далее следовало неприличное слово, – боярин Павел до нас докопается, тогда уж точно поздно будет, – со злобой отвечал тот, кого назвали Михаилом Федоровичем.

– Так не проще ли его самого?.. – еще более понизил голос Лаврентий Иваныч.

– Погоди, и до него доберемся, – ворчливо ответил Михаил Федорович. – А для начала прихлопнем к такой-то матери этот гадюшник! Или мы даже на такую малость больше не способны? И если так, то нам давно пора на пенсию, клопов давить.

Петрович отошел от двери. Ему было совсем непонятно, о каком гадюшнике идет речь, и что это за пенсия, на которой давят клопов. А все непонятное вызывало в Петровиче резкое отторжение, потому он и не стал дальше слушать заумную беседу.

И тут Петрович содрогнулся – по Сорочьей улице стремительной походкой шла женщина в длинном черном платье, такой же шляпке и свешивающейся на лицо темной тряпке. Никаких сомнений не оставалось – то была Анна Сергеевна Глухарева, столь гнусно надругавшаяся над Петровичем на пруду Загородного терема. Сам не сознавая, что делает, Петрович чуть не кубарем слетел с паперти и, забежав за угол церкви, прижался к стене. Однако обидчица его даже не заметила – она легко взошла по ступенькам и столь же легко проскользнула через полуприкрытую дверь.

Немного выждав, Петрович решился выглянуть из своего неверного укрытия, но тут же спрятался вновь: по улице с той же стороны и столь же стремительно шла женщина в черных платье, шляпке и мантилье, ничем не отличающаяся от той, что только что вошла в храм.

– Ведьма! – мелко дрожа, пролепетал Петрович, когда вторая «дама в черном», не обратив на него никакого внимания, свернула на один из огородов, которые почти сплошь окружали церковь.

Едва переступив порог, «первая» дама поняла, что она здесь не одна – до церковных сеней, где она оказалась, ясно долетали два мужских голоса. И хоть говорили они не так уж громко, но благодаря акустике, которой славился Храм на Сороках, слышимость была отменной.

– Ты, однако же, Михаил Федорович, говори потише, – спохватился один из них. – А ну как ненароком кто услышит?

– Да никого здесь нет, – уверенно пророкотал Михаил Федорович. – Нет и быть не может. Так что пользуйся возможностью, Лаврентий Иваныч – говори все, что на душе лежит. Никто не услышит.

– А Петрович?

– Петрович, коли и услышит, ничего не поймет. Ну а поймет – ему же хуже.

– А устройство сработает? – озабоченно и вместе чуть ехидно спросил Лаврентий Иваныч. – Или опять как в прошлый раз?

– Сработает, сработает, – доставая из свертка некий механизм, ответил Михаил Федорович. – Это ж только на первый взгляд будильник с проводами, а на самом деле – особая сверхнадежная конструкция. Между прочим, я был один из тех, кто курировал проект, а меня ты знаешь: я бы никакой халтуры не допустил!

– А почему же твоя хваленая конструкция позавчера не сработала? – не без подколки произнес Лаврентий Иваныч. – После того, как мы с тобой этого чертова попа ухайдакали.

– Тут может быть несколько объяснений, – размеренно, словно лектор, заговорил Михаил Федорович. – Либо сбой в механизме, что маловероятно, либо мы сами в спешке что-нибудь перепутали. Что поделаешь – человеческий фактор.

– Кстати, о человеческом факторе. Я получил донесение, что Надежда Чаликова опять в городе, – как бы мимоходом заметил Лаврентий Иваныч.

– Ну что ж, с этим делом покончим, тогда и Чаликовой займемся, – мрачно пообещал Михаил Федорович. – Страсть как журналюг люблю…

Услышав свое имя, женщина непроизвольно вздрогнула. Теперь она знала, как зовут тех, на чьей совести гибель отца Александра и, возможно, не его одного.

Тем временем Михаил Федорович и Лаврентий Иваныч от общих разговоров перешли к тому делу, ради которого собственно и прибыли в Храм на Сороках. Из своего неверного укрытия по голосам и то затихающим, то приближающимся шагам Надежда могла понять, что злодеи ходят по церкви и что-то ищут – не то оставленные накануне улики, не то какое-то «место». А когда в их речи стали проскальзывать слова «запал», «часы», «шнур», Надежда поняла, что расхожую мудрость о промедлении, которое смерти подобно, в некоторых случаях следует понимать буквально, и что теперь именно такой случай.

Когда злоумышленники оказались на наибольшем расстоянии от выхода, где-то вблизи алтаря, Чаликова неслышно подкралась к дверям и в полумраке разглядела, что огромный ключ вставлен в замок с внутренней стороны.

Поняв, что в ее распоряжении всего несколько секунд, Надя резко вынула ключ, выскочила на улицу, с силой захлопнула дверь, быстро заперла ее и опрометью бросилась прочь, едва не сшибив Петровича, околачивавшегося на ступеньках паперти. Отчего-то почуяв неладное, Петрович принял самостоятельное решение – по возможности незаметно следовать за ней.

В дверях еще не провернулся ключ, а Михаил Федорович уже понял, что они с Лаврентием Иванычем оказались в западне. Михаил Федорович бросился к выходу, но споткнулся о неровность в давно не чиненом полу. Содержимое свертка вылетело у него из рук…

Страшный грохот взорвал покой тихой окраины. Наученная опытом работы в «горячих точках», Надежда упала на землю, закрыв руками голову. Когда она решилась приоткрыть глаза, то увидела, как храм, будто карточный домик, опадает вниз. Еще миг – и от него осталась лишь куча развалин, над которыми чуть возвышалось то, что мгновение назад было главным куполом.

Не успели смолкнуть звуки разрушения, а Чаликова уже поняла, что оставаться здесь ей нельзя – уж потому хотя бы, что в этом злодеянии неизбежно обвинят ее. Недолго думая, Надя перелезла через ветхий покосившийся заборчик и скрылась в огородах.

* * *

Хотя Пал Палыч, сделавшись боярином Павлом, перестал быть главой Сыскного приказа, сидеть без дела он не мог и чуть не ежедневно приходил в Приказ, где ему, как советнику Государя, было отведено небольшое, но уютное помещение, которое он именовал светлицей.

Когда боярину Павлу доложили, что его хочет видеть какой-то неизвестный господин, он тут же велел пропустить нежданного посетителя к себе:

– Присаживайтесь, уважаемый… Можно ли узнать ваше имя-отчество?

Посетитель присел на краешек стула:

– Видите ли, Пал Палыч, дело в том, что я – Василий Дубов…

Пал Палыч искренне расхохотался:

– Ну, коли вы Дубов, то я в таком случае – англицкая королева. А Василий Николаич Дубов, я так надеюсь, теперь весьма далеко от Царь-Города.

– И тем не менее, я – Дубов, – не отступался посетитель. – Просто по уважительным причинам должен быть сменить внешность.

Боярин Павел пригляделся и прислушался. Голос незнакомца и впрямь был, как у Дубова, но вот его лицо… Пожалуй, в глазах угадывалось что-то дубовское, да в изгибе губ – но не более того. Если бы Пал Палыч жил в нашем мире и в наше время, то он, пожалуй, нашел бы в самозванце сходство сразу с двумя советскими артистами, вернее, с их персонажами – Штирлицем Вячеслава Тихонова и Шерлоком Холмсом Василия Ливанова. Но так как Пал Палыч ни об одном из них не имел ни малейшего представления, то просто отметил в облике гостя несомненные ум и благородство.

– Вижу, Пал Палыч, вы мне все-таки не верите, – усмехнулся незнакомец. – Ну что ж, я бы на вашем месте тоже не поверил.

С этими словами он извлек из кармана маленькую круглую коробочку и листок пергамента. Открыв коробочку, он взял на кончик пальца малую толику некоей бесцветной, но весьма приятно пахнущей мази, дотронулся до лица, а потом старательно, по слогам, прочел то, что было на листке:

– Ки-гим-ле-по-фосс.

Не успел гость это произнести, как черты его лица стали изменяться прямо на глазах у изумленного Пал Палыча, и миг спустя он увидел перед собою Василия Николаевича Дубова.