Текст книги "Царь мышей"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

– Что это с нею стряслось? – забеспокоился Длиннорукий. – Опять замутило?

– Да нет, просто она… – принялась было объяснять Нюрка из Бельской слободки, но боярин Павловский поспешно ее перебил, видимо, из опасения, что Нюрка со свойственным ей простодушием выразится недостаточно утонченно:

– Просто она, некоторым образом, достигла блаженства. У нее от этой песни частенько такое случается.

– А-а-а, ну ясно, – кивнул Длиннорукий, а сам подумал: «Вот горячая девка, а мою-то Евдокию Даниловну уж ничем не проймешь…»

– Кстати, дорогой князь, а собственно для чего мы к вам пришли, – спохватился боярин Павловский. – Отря мы уже создали, а названия никак подобрать не можем. Вот решили с вами посоветоваться – может, вместе чего и надумаем.

– Прекрасно! – обрадовался князь. – Я целиком и полностью на вашей стороне и даже сам вступил бы к вам в отряд, кабы помоложе был. А название – это дело важное, первостепенное. Надобно, чтобы оно не только вдохновляло и вело за собой, но и било, как молот, и жгло сердца, как огонь!..

– А чем не название – «Огонь и молот»? – вдруг встрял Ваня Стальной.

– Да ну что ты, Иван, это уж какими-то, прости Господи, застенками отдает, – решительно возразил боярин Павловский. – А вообще-то мы уж много чего перебрали, да все не то. «Дети Путяты» – как-то двусмысленно. «Путятинским путем» – язык сломаешь, покамест выговоришь. «Соколы Путяты» – слишком воинственно. Я вот предлагал «Юные путятинцы», так ребята не согласились. Говорят, получается, что как будто поколения одно другому противопоставляем, а наша задача – всех объединить… Вроде все названия хороши, а самого лучшего никак не найти.

– Знаете, друзья мои, что я вам скажу, – осторожно начал Длиннорукий. – Я вот часто с нашим Государем встречаюсь, беседую, и не токмо как градоначальник с царем, а и просто по-человечески. И подумалось мне – а обрадуется ли Путята, коего скромность всем ведома, ежели вы свой отряд его именем назовете? И так ведь ясно, что вы – за Путяту. А отчего бы вам не назваться как-нибудь по-другому, может быть, даже немного иносказательно? Ну, к примеру, так, – князь на миг задумался, – «Верный путь».

– А что, это уже гораздо лучше, – загорелся боярин Павловский. – А вот если…

– Идущие вместе, – вдруг тихо проговорил гусляр Цветодрев.

– Как? – проворно обернулся к нему Павловский.

– Идущие вместе, – так же тихо повторил юноша.

– Идущие вместе… Идущие вместе… Идущие вместе… – прошелестело по рядам, и всем стало ясно, что именно так отныне будут зваться юные путятинцы. И что, может статься, именно этому словосочетанию, неожиданно сорвавшемуся с уст младого певца, суждено будет сохраниться на скрижалях Царь-Городских летописей времен начала славных дел царя Путяты.

* * *

Хотя отец Александр и не ожидал столь скорого возвращения своих друзей, он был им очень рад.

После бурных и немного суматошных приветствий священник обратил внимание на дотоле незнакомую ему девицу:

– А ты кто будешь, неведомая Магдалина?

– Не Магдалина, а Акулина, – поспешил дубов исправить эту невинную и явно не нарочную бестактность. – А полностью – Акулина Борисовна.

Однако сама Акуня, кажется, была настроена вовсе не так шутливо. Она видела, сколь радостно приветствовали друг друга хозяин и гости, и чувствовала, что на нее глядят не то чтобы как на неровню, а хуже – как на чужую, непонятно зачем попавшую в не свое общество.

– Да, батюшка, я распутная девка, – зло проговорила Акуня, глядя прямо в глаза отцу Александру. – А где ж ты был, батюшка, и вы где были, люди добрые, когда у нас в деревне голод случился, когда люди с голода мерли, как мухи? Какое вам дело было до нас, быдла деревенского? Я-то в город тогда подалась, пыталась милостыню просить, да все гнали. Хорошо хоть прибилась к Ваньке Копченому, мелкому вору, вместе с другой девушкой, такою же бедолажкой, как я. Да, за кусок хлеба готова была на все. И подрабатывали, где можно, на самой черной работе. А когда уж совсем прижимало, то и собой приходилось торговать. Не нравится, батюшка? А ты послушай. Шла на это, и не только на это, только чтобы выжить. Жизнь заставила стать такой, какая есть, оттого что люди отворачивались. Ванька-то хоть по пьяному делу, случалось, и поколачивал, да по-своему все ж-таки заботился, любил, да и мы бы без него наверняка пропали бы. Он и работенку приискивал по корчмам и везде, где случится. Но все-таки был кусок хлеба и ночлег, какой-никакой, жили в заброшенной конюшне на окраине города. И где ж вы были, такие приличные да порядочные, когда Ванька занемог, кровью харкать начал? Никакие же лекари не пойдут на конюшню за те гроши, какие мы могли отдать. Мы бы отдали, да у нас ничего и не было. Ну и преставился Ванька на грязной соломе, даже похоронить по-человечески не могли, выволокли за город и закопали в поле. А без него у нас жизнь совсем поганая началась. У подруги-то и вовсе ум за разум зашел. И подалась бы я, батюшка, в уличные девки, да и там все прихвачено. Я вот и пить начала с горя да от безысходности. И только и оставалось, чтобы подохнуть, как собака под забором, и вам, люди добрые, до этого бы и дела не было.

Акуня замолкла, как бы сама устыдившись – нет, не своих слов, а своей откровенности. Чувствовалось, что она говорит все это в первый, а может, и в последний раз в жизни.

– Александр Иваныч, мы с Акулиной Борисовной хотели бы с дороги умыться, – поспешно проговорила Чаликова.

– А, ну это завсегда пожалуйста, – ответил отец Александр, избегая смотреть на Акуню. – Что-что, а умывальня у меня в полном порядке. Васятка, проводи дам. А потом поставь самовар – завтракать будем. Хотя для завтрака уже поздновато – ну так будем считать это ленчем. Завтрак ленча лучше, чем суд Линча, – чтобы как-то разрядить напряженность, сострил батюшка и сам же первый захохотал своей «майорской» шуточке.

Надя и Акуня ушли следом за Васяткой, а отец Александр провел Дубова, Серапионыча и Чумичку к себе в комнату и, усадив кого на стулья, а кого прямо на лежанку, заговорил неожиданно серьезно:

– Знаете, друзья мои, дело у меня к вам есть. В общем, думал я, думал, да и надумал домой возвращаться. Верно все же говорят – где родился, там и пригодился.

– Очень разумное решение, – одобрил Василий. – так что давайте прямо сегодня вечером, вместе с нами!

Отец Александр с сомнением покачал головой:

– Право, не знаю, получится ли так быстро. Я ведь еще ни с кем о своих планах не говорил, да и говорить не буду. Просто хочу столковаться с отцом Иоилем, он до меня здесь настоятельствовал, а теперь на покое, чтобы подменил меня, покамест нового не назначат. – Отец Александр загнул палец. – Второе – Васятка. Главная моя забота. Хоть боярин Павел обещал за ним приглядеть, но тут уж я и тебя Чумичка, просить буду – не оставь его.

– Не оставлю, – твердо пообещал Чумичка.

– Ну и третье – устроить то дело, ну, вы помните…

– О бегстве двоих возлюбленных? – пришел ему на помощь Дубов. – Вы, Александр Иваныч, просили нас что-то придумать. И вот мы, кажется, таки придумали.

Заслышав шум за дверью, Василий сделал движение рукой, достойное заправского конферансье, и тут же в скромной священницкой горнице в сопровождении Васятки появились две женщины: одна – Надежда Чаликова, а вторая…

– Княгиня! – вскочил отец Александр с топчана, где он только что сидел, по-домашнему развалившись рядом с Серапионычем.

И вправду, без румян, белил и прочей аляповатой косметики, призванной завлекать невзыскательных гостей Бельской слободки, Акуня выглядела просто один к одному с княгинею Евдокией Даниловной Длиннорукой.

– Ну, понятно, – проговорил священник, придя в себя. – Это и есть ваша придумка. Замечательно. В таком случае задача упрощается. Сначала дадим весточку настоящей Евдокии Даниловне, чтобы собралась в дорогу, а потом… Ну, впрочем, дальше уже дело техники, у меня все продумано. Спасибо, спасибо вам, дорогие мои! – И отец Александр стал горячо жать руки своим друзьям. – Прям-таки гора с плеч.

Проводив дорогих гостей, отец Александр вернулся в опустевший храм. В уме он «проигрывал» предстоящие действия, которые уже не раз обговаривал и с Пал Палычем, и с Ярославом, да и с Евдокией Даниловной. Конечно, все это требовало некоторых хлопот, но хлопот приятных и уж никак не пустых. Во всяком случае, предстоящее дело должно было стать достойным завершением недолгого пребывания майора Селезня в параллельном мире.

Отец Александр затеплил свечку и установил ее перед иконой св. Николая – небесного покровителя всех «в пути шествующих».

* * *

Карета остановилась в узком переулке, и ее хозяин через неприметные двери ввел Каширского в какое-то мрачное помещение. За короткий миг, пока его спутник своим ключом открывал двери, Каширский успел только сообразить, что это – задворки большого и, должно быть, богатого терема.

– Куда вы меня ведете? – не выдержал Каширский, когда они проходили четвертый или пятый темный коридор.

– Скоро узнаете, – дружелюбно улыбнулся господин. – Поверьте, друг мой, вы не останетесь разочарованы.

– Какой же я вам друг, если вы даже не хотите назвать свое имя! – не выдержал Каширский.

– Как, неужели я не представился? – удивился господин. – Извините, профессиональная привычка. А зовут меня Лаврентий Иваныч.

– Очень приятно, – буркнул Каширский, которому это имя ни о чем не говорило.

Пройдя еще несколько необжитых помещений, Лаврентий Иваныч ввел своего подопечного в обширную залу с побеленными потолками и рядами лавок вдоль стен.

– Немного подождите, вас пригласят, – с этими словами Лаврентий Иваныч усадил Каширского на одну из лавок, а сам скрылся за высокой дверью, расположенной прямо напротив той, через которую они вошли.

Каширский огляделся, но единственным светлым (вернее, темным) пятном во всем помещении была Анна Сергеевна Глухарева, сидевшая неподалеку, небрежно закинув ногу за ногу.

– Анна Сергеевна, где я? – спросил Каширский, подсев поближе к своей сообщнице.

– Там же, где и я, – неприязненно ответила Глухарева. – В приемной шефа.

– Какого шефа? – поначалу не понял Каширский. – А-а, самого! И за что же такая честь?

И вправду – Каширский и Анна Сергеевна ни разу не видели Путяты с тех пор, когда на прорицательном сеансе чародей Херклафф предсказал князю Путяте царство, Глухаревой кучу навоза, а Каширскому – «каталашку».

Cтав царем, Путята не снисходил до того, чтобы лично отдавать указания столь сомнительным личностям, как Анна Сергеевна и Каширский – связь с ними держал некто Глеб Святославович. Правда, Каширского иногда посещали смутные подозрения, что «заказы» Глеба Святославовича порою исходят не от Путяты, или, точнее, не совсем от него. Но «человек науки» предпочитал в эти мысли не углубляться – их с Анной Сергеевной вполне устраивало, что Глеб Святославович и его начальство не только прилично оплачивают работу, но и служат им надежной «крышей». Или, вернее, служили таковою до нынешнего утра…

Судя по доносящимся из-за дверей приглушенным голосам, царь в это время беседовал с заморскими послами. Того, что говорил Государь, почти не было слышно, зато голос посланника, похожий на воронье карканье, доносился очень четко и гулким эхом отдавался под высоким потолком:

– Мы прибыли, дабы передать послание Ливонского герцога, который с некоторым запозданием имеет честь поздравить Ваше Величество со вступлением на законный престол. Несмотря на то, что наши страны находятся не близко одна от второй, отношения между нашими государствами были самые дружественные. И наше правительство не сомневается, что теперь деловые и торговые связи будут развиться еще лучше, чем прежде…

А вскоре через приемную проследовали и сами послы. Впереди с важностью нес себя главный посланник – сухощавый господин с длинными седыми волосами и эспаньолкой, одетый в роскошный камзол, украшенный огромной брошью, искрящейся бриллиантами и изумрудами.

– У Шпака магнитофон, у посла – медальон, – как бы в шутку сказал Каширский, заметив, с каким вожделением взирает Глухарева на посольские драгоценности. В ответ на это Анна Сергеевна довольно злобным голосом привела другую цитату из «Ивана Васильевича»:

– А царь-то ненастоящий!

Но тут из тех же дверей появился чернобородый человек в кафтане царского дьяка:

– Господа, милости просим, Государь вас ждет.

Государь ожидал гостей, сидя на престоле в окружении нескольких придворных, в числе которых был и Лаврентий Иваныч. При виде Глухаревой и Каширского Путята довольно резво спрыгнул с трона и засеменил им навстречу, вызвав выражение непритворного ужаса в очах чернобородого дьяка, вынужденного сносить столь «нецарственное» поведение царя.

– Здравствуйте, здравствуйте, дорогие друзья мои, – говорил меж тем Путята, дружески обнимая Каширского и лобызая ручку Анне Сергеевне. – Вы и представить не можете, как мне неловко, что вас так по-глупому задержали на входе в город. Как всегда – никто ничего не знает и все друг на друга кивают. А сам за всеми не уследишь. Пожалуйста, господин Каширский, примите мои самые искренние извинения!

– Да ну что вы, Государь, какие пустяки, – великодушно отвечал Каширский, уже прикидывая в уме, не настал ли подходящий случай замолвить словечко за конфискованное имущество.

Меж тем Путята продолжал:

– Право же, господа, не держите зла на наших простодушных привратников – они ж никак не могли знать, что вы возвращаетесь из Загородного Терема, где вели пара… пала… паларельные поиски сокровищ царя Степана. – Путята даже рассмеялся, хотя и чуть натужно. – Вот Лаврентий Иваныч битый час втолковывал господам привратникам, что вы вовсе не пытались похитить чужое добро, а несли его, дабы передать в царскую казну!

– Да, так оно и было, – с важностью подтвердил Лаврентий Иваныч. – Чтобы добиться вашего скорейшего освобождения из-под этой смехотворной стражи, дорогой господин Каширский, мне немало пришлось порассказать о вашем с уважаемой Анной Сергеевной бескорыстии и любови к справедливости!

Столь гнусных поклепов Глухарева стерпеть не могла. Сенсорно почувствовав, что Анна Сергеевна уже готова взорваться и наговорить неизвестно чего, причем невзирая на лица и не выбирая выражений, Каширский незаметно наступил ей на туфельку.

– Ай! – вскрикнула Анна Сергеевна. – Что вы себе позволяете, невежа!

– Совершенно с вами согласен, сударыня, – по-своему истолковав ее слова, произнес Путята. – И знаете, друзья мои, обычно я стараюсь никого не перехваливать, но вам скажу: вы в своих разысканиях превзошли даже самого Василия Николаича Дубова и его помощников, на которых я возлагал большие надежды!

При имени Дубова Анна Сергеевна аж зашипела от злобы, и Каширский, чтобы как-то загладить неловкость, провозгласил:

– Рады служить Царю и Отечеству!

– И вы своими делами доказали эти слова, – проникновенно откликнулся Путята. – Тем более, что здесь находится свидетель и, так сказать участник ваших славных свершений. – Царь кивнул в сторону человека, стоявшего по правую сторону от престола. Он был одет с некоторой щеголеватостью, а шляпа с пером более соответствовала обычаям даже не Кислоярских бояр, а скорее, рыцарей Ново-Ютландского королевства.

И лишь когда сей господин галантно поклонился царю и учтиво приподнял шляпу, обнажив плешь, Анна Сергеевна и Каширский увидали, что это ни кто иной, как Петрович. На сей раз «установки» Каширского сработали, что называется, на полную катушку – бывший Соловей-Разбойник «стал совсем другим человеком» настолько, что даже внешне изменился до неполной узнаваемости.

– Лаврентий Иваныч, мы хотели бы еще раз полюбоваться на эти замечательные сокровища, – сказал Путята. И добавил, выразительно глянув на Анну Сергеевну: – Покамест их не потратили на народное благосостояние.

Лаврентий Иваныч подошел к столу в углу палаты и сдернул покрывало. На столе кучей лежали все те драгоценности, включая золотой кувшинчик и малахитовый ларец, которые Каширский откопал у озера.

– Неужели Петрович заложил? – тихо спросила Анна Сергеевна.

– Нет, это исключено! – искренне возмутился Каширский. – Я ему дал устано…

– Вашими бы установками да задницу подтирать! – в бессильной ярости прошипела Глухарева.

Царь подошел к столу и принялся перебирать сокровища. Выбрав колечко попроще, он с легким полупоклоном преподнес его Анне Сергеевне:

– Сударыня, это то немногое, чем я могу отблагодарить вас за неоценимую услугу!

Судя по виду Анны Сергеевны, она была бы не прочь швырнуть это колечко Путяте прямо в морду, а заодно и высказать все, что о нем думает, но ей все же каким-то чудом удалось сдержать себя и даже поблагодарить всемилостивейшего монарха:

– Спасибо, Государь, ваша щедрость воистину не знает пределов.

– Да, моя щедрость меня погубит, – не то в шутку, не то всерьез согласился Путята. И тут же доказал эти слова, извлеча из кучи сокровищ тот самый кувшинчик, который накануне так приглянулся Каширскому.

– А это вам, мой дорогой ученый друг. Если желаете, я велю выбить надпись: «Господину Каширскому в знак признательности от Путяты».

– Спасибо, не надо, – вежливо отказался Каширский и чуть не выхватил кувшинчик у Путяты из рук.

– А тебя чем бы я мог отблагодарить, мой верный и благородный Петрович? – оборотился Путята к Соловью.

Петрович низко поклонился и еще раз приподнял шляпу:

– Лучшей благодарностью для меня будет, ежели эти нечаянные драгоценности и впрямь хоть сколько-нибудь помогут нашим бедным простым людям!

«Хорошо устроился», – злобно подумала Анна Сергеевна. – Сам весь в белом, а я – в дерьме с ног до головы!"

Каширский тут же принял эту «телепатему», ибо и сам испытывал сходные чувства. Он устремил на Петровича пристальный взор и, почти не разжимая губ, зашептал:

– даю вам… Или нет, освобождаю вас от вчерашней установки!

И не успел Каширский договорить, как Петрович сделал шаг вперед, обвел мутным взглядом всех, кто был в палате, сорвал с себя шляпу и, швырнув ее оземь, стал ожесточенно топтать. И Путята, и Лаврентий Иваныч, и все остальные с немалым изумлением глядели на него, лишь Каширский смиренно взирал на выходки Петровича, как бы говоря: «А я тут не при чем».

Но Петрович, очевидно, так не считал. Ткнув пальцем в сторону Анны Сергеевны, он надсадно заверещал:

– Вот они, главные ворюги! Это они, царь-батюшка, тебя обворовать хотели, а я им не дал! Все кругом воры и мироеды, одни мы с тобой честные люди, а эти все только и глядят, как бы трудовой народ обобрать!..

Выдав сию обличительную речь, Петрович в изнеможении опустился на пол рядом с растоптанной шляпой.

Царь-батюшка многозначительно молчал, как бы ожидая, что еще «выкинет» Петрович. И не дождавшись, вкрадчивым голосом обратился к Анне Сергеевне и Каширскому:

– Тут вот господин Петрович намекал, будто бы вы меня обворовать хотели. Не желаете ли вы лично развеять эту инси… исни… инсинува… в общем, этот наговор?

– Придурок, – желчно бросила Глухарева. Каширский же, напротив, не преминул блеснуть научным слогом:

– Дело в том, Государь, что наш уважаемый Петрович имеет ярко выраженную тенденцию смешивать плоды воображения с действительностью, чего я отнюдь не желаю поставить ему в укоризну, ибо вызвано это объективными причинами, как-то несоразмерное употребление горячительных напитков и как следствие – некоторые симптомы недуга, который в научном обиходе именуется делириум тременс, а в просторечии белою горячкой…

– Что-о? – воспрял с пола Петрович. – Да я тебе щас покажу, у кого из нас белая горячка! Ты у меня увидишь, ворюга, кузькину мать!..

– Ну, теперь вы сами можете убедиться, Государь, случай весьма запущенный, – спокойно заметил Каширский.

– Грабить буду! – вдруг пуще прежнего завопил притихший было на миг Петрович, раздирая на груди нарядный кафтан. – Всех перережу, всем кровь пущу!

Однако ржавых ножей на привычном месте он, увы, не обнаружил – тот образ, в коем бывший Грозный Атаман пребывал со вчерашнего вечера, их не предполагал. Впрочем, отсутствие ножей ни в коей мере не сбавило боевого задора Петровича.

Но что было дальше, незадачливые кладоискатели так и не узнали – воспользовавшись общим замешательством, они незаметно выскочили из царской палаты, оставив Путяте с Лаврентием Иванычем расхлебывать последствия гипнотических экспериментов над подопытными лиходеями и душегубами.

* * *

Рыжий уже знал об итогах экспедиции и с нетерпением поджидал своих гостей.

– Где ж вы запропали? – говорил он, приветствуя кладоискателей. – В город въехали утром, а ко мне пожаловали к самому обеду!

– Нет-нет, не надо обеда! – замахала руками Надежда. – Все как будто сговорились нас накормить. Сначала Дормидонт, потом Владлен Серапионыч затащил в харчевню, а потом еще отец Александр…

– Погодите, а при чем тут отец Александр? – удивился Рыжий.

– Ну, мы решили подвезти Васятку до Сорочьей, а разве от отца Александра так просто отделаешься? – засмеялся доктор. – Вот и пришлось еще и с ним почаевничать…

– Не беспокойтесь, господин Рыжий, свои трофеи мы направили прямо к Государю вместе с Петровичем, – заверил Дубов. – Надеюсь, ничего по дороге не пропало?

– Нет-нет, все прибыло в целости и сохранности, – успокоил хозяин. – Государь очень доволен и просил передать вам свою искреннюю благодарность.

– За что? – удивилась Надежда. – Ведь находки-то пустяковые!

– По правде сказать, мы не очень-то надеялись вообще хоть что-то найти, – поделился Рыжий. – Я, конечно, не знаю, какова ценность клада, но, думаю, в любом случае больше, чем ноль. А наш Государь привык довольствоваться малым. Поверьте мне, он ценит благие намерения не меньше, чем результат. И умеет быть благодарным. И еще он просит всех нас пожаловать сегодня же к нему, чтобы поблагодарить лично.

– О-ой, – чуть театрально простонал Василий.

– А нельзя ли обойтись без личного визита? – уточнила Надя дубовское междометие.

– Нет-нет, ну как же! – возмутился Рыжий. – Очень прошу вас, хотя бы ради меня.

– Ну, ради вас – так и быть, – дал себя уговорить Дубов. Остальные молча с ним согласились.

– Надеюсь, очень много времени это не займет? – осторожно спросил Серапионыч. И пояснил: – Вечером мы думаем возвращаться домой, а до того хотелось бы еще по городу прогуляться…

– Ну, это само собой. Обещаю вам, что все произойдет быстро и по-деловому. Государь – человек занятой и при всем желании долго задерживать вас не будет. – И вдруг Рыжий по-доброму, как-то по-человечески улыбнулся: – Как я понимаю, обедать вы не хотите, но осушить чарку за успешно проделанный труд вы, разумеется, не откажетесь?

Разумеется, от такого предложения никто отказываться не стал, тем более что вино у Рыжего было очень вкусное и вовсе не «бьющее в голову».

После первой чарки Рыжий сказал, будто продолжая начатую, но прерванную беседу:

– Кстати, Надя, насколько я помню, вы вчера, еще до отъезда, успели повидаться с княгиней Минаидой Ильиничной?

– Ну да, кончено, – ответила Надя, не очень понимая, отчего Рыжий об этом вспомнил, но уже предчувствуя что-то не совсем хорошее. Минаида Ильинична была супругой погибшего князя Борислава Епифановича, и Чаликова, не без оснований полагая, что злодеи могут желать смерти и княжеской вдове, решила ее предупредить об опасности.

– С ней что-то случилось? – затревожился Дубов.

– Да, случилось, – с запинкой сказал хозяин. – После вашей встречи княгиня отправилась к Государю, где… нет, ну, про подробности я не в курсе, знаю только, что она пересказала ему ваш разговор…

– О Господи, зачем? – выдохнула Надежда.

– Государь успокоил Минаиду Ильиничну и приставил к ней своего личного охранника… – Рыжий вновь замолк.

– И что? – не выдержала Чаликова.

– В общем, я опять-таки не знаю подробностей, но… Ее больше нет.

Надя чувствовала, что Рыжий знает больше, чем говорит, но по каким-то причинам не рассказывает о подробностях – может быть, щадя чувства своих гостей.

– Боже мой, если бы я знала… – только и могла вымолвить Надежда.

– Уверен, Надя, что здесь нет вашей вины, – заметил Рыжий, то ли искренне так думая, то ли просто желая утешить Чаликову. – Когда что-то должно произойти, то этого уже не миновать.

И если для Нади известие о смерти княгини Минаиды Ильиничны было печальной новостью, не более того, то Василий ясно понял: каждый час их пребывания в Царь-Городе чреват смертельной опасностью не только для него, Василия Дубова, и его спутников, но и, наверное, для других людей, в том числе и таких, о чьем существовании он даже не догадывался.

* * *

Глухарева и Каширский шли по одной из красивейших улиц Царь-Города, застроенной роскошными теремами, каждый из которых представлял собой высочайшее произведение искусства. Однако ни Анна Сергеевна, ни ее спутник не обращали ни малейшего внимания на окружающую красоту – их мысли и разговоры были совсем иной природы: о том, как вернуть утраченные драгоценности. Само собою, ни Анну Сергеевну, ни Каширского никак не устраивало, что откопанные на берегу Щучьего озера сокровища попали не в их карман, а в государственную казну.

– Вот ведь мерзавец! – кипятилась Глухарева. – Я ему верой и правдой служила, а он…

– Не волнуйтесь, Анна Сергеевна, нервные клетки не восстанавливаются, – привычно успокаивал ее Каширский. – Давайте мыслить реалистически: в полном объеме клад нам уже не вернуть, но по закону нашедшим полагается четвертая часть, и на нее мы могли бы попретендовать.

– Ну и флаг вам в руки, – раздраженно бросила Анна Сергеевна. – Претендовать-то можно, да хрен вы чего добьетесь!

– А что, если привлечь Эдуарда Фридриховича? – выдал следующую идею господин Каширский. – Хотя его методы абсолютно антинаучны, но иногда парадоксальным образом приносят плоды. А мы взамен могли бы предложить ему пятьдесят… Нет, хватит и сорока процентов выручки.

Анна Сергеевна встала, как вкопанная:

– Да вы что, охренели?

– А чем вас не устраивает такой вариант? – пожал плечами Каширский.

– Если Херклафф узнает, то все себе заберет! – процедила Глухарева. – А то вы его не знаете.

– Увы, знаю, – вынужден был согласиться «человек науки». – А вот ежели, например…

Однако озвучить очередной план (скорее всего, столь же утопичный) Каширский не успел – на них наткнулся какой-то господин, который брел по улице, блаженно глядя в небо и при этом что-то себе под нос напевая.

– Не видите, что ли, куда прете? – обрадовалась Анна Сергеевна возможности поскандалиться. – А если пьяны, то сидите дома!

– Да-да, сударыня, вы правы, я пьян! – мечтательно проговорил прохожий. – Но не от вина, а от счастья, что живу в стране, где такой замечательный… да что там замечательный – великий царь!

– Ну вот, еще один спятил, – прошипела Анна Сергеевна и ткнула Каширского в бок. – Признавайтесь, ваша работа?

– Нет-нет, уж здесь я не при чем, – искренне возмутился Каширский. – Видите – человек влюблен и счастлив.

– Совершенно верно, – подхватил прохожий. – Нет сегодня на свете человека счастливее боярина Павловского!

– Кто это – боярин Павловский? – не поняла Анна Сергеевна.

– Я! – радостно отвечал прохожий. – Самый верный и бескорыстный слуга нашего обожаемого царя Путяты, вдохновитель всех, идущих вместе с Государем в светлое будущее!

И, раскланявшись, боярин Павловский полетел дальше – видимо, в светлое будущее, оставив Анну Сергеевну и Каширского там, где они находились. То есть в не очень светлом настоящем.

– Анна Сергеевна, а вы не желаете идти вместе с Путятой в светлое будущее? – усмехнулся Каширский. Анна же Сергеевна была настроена далеко не столь благодушно:

– Убить его мало!

– Тоже мне Софья Перовская, – хохотнул Каширский.

– А вот кого я точно жажду замочить, так это Дубова, – сказала Анна Сергеевна уже тише и безо всякого запала. Каширский понял, что теперь она говорит совершенно серьезно. И столь же серьезно ответил:

– Ну, вы уж сколько раз пытались… гм, пытались это осуществить, и всегда неудачно.

– Вот именно, и такое впечатление, будто он заговорен, – согласилась Глухарева. – И всякий раз становится у меня на пути. Вы знаете, сколько раз этот мерзавец срывал наши замыслы?

Каширский принялся загибать пальцы на обеих руках, но вскоре сбился со счета:

– Много.

– Значит, надо мочить! – подытожила Анна Сергеевна.

– Боюсь, что это и впрямь невозможно, – чуть помедлив, заговорил Каширский. – Вы очень верно заметили – как будто заговорен. И я даже знаю кем – Чумичкой. А с ним тягаться мне, увы, не под силу… Даже с моей высокой квалификацией, – скромно добавил ученый.

– А Херклаффу? – вдруг спросила Анна Сергеевна.

– Что – Херклаффу?

– А ему по силам?

– Ему – да. Хотя и тут еще фифти-фифти.

– Тогда у меня есть план. – Анна Сергеевна принялась что-то шептать на ухо своему сообщнику, что выглядело несколько странно, особенно учитывая, что буквально только что госпожа Глухарева громогласно высказывала готовность к цареубийству.

По мере того, как Анна Сергеевна излагала свой убойный план, глаза и рот Каширского открывались все шире и шире – должно быть, Глухарева, от которой можно было ожидать всего, чего угодно, предлагала нечто такое, чего от нее не ожидал даже ко многому привыкший Каширский.

Однако он был отнюдь не единственным слушателем – едва Анна Сергеевна начала шептаться, среди уличных булыжников невесть откуда возникла белая мышка с длинным серым хвостиком. Выставив вперед круглое ушко, она внимательно прислушивалась к шепоту Глухаревой, как будто могла что-нибудь услышать.

– Ну, как? – спросила Анна Сергеевна уже обычным голосом, и мышка, вильнув хвостиком, скрылась за булыжником, так и не замеченная собеседниками.

– Видите ли, почтеннейшая Анна Сергеевна, – заговорил Каширский, едва успев справиться с изумлением, – с точки зрения теоретической науки и просто здравого смысла ваша идея – полный нонсенс. И это еще очень мягко сказано. Право же, я и не подозревал в вас увлечения научной фантастикой.

– А спорим, что не фантастика?! – взвилась Анна Сергеевна, которая не терпела, когда ей перечили.

– И спорить нечего – нонсенс и фантастика, – самоуверенно отрезал Каширский и подал Анне Сергеевне руку: – Идемте, хватит здесь «светиться».

– И все-таки попомните мое слово – я своего добьюсь! – уже на ходу заявила госпожа Глухарева.

* * *

Государь принимал Дубова и его спутников не в том почти затрапезном наряде, в котором он обычно ходил, а в парадном царском облачении: при роскошной короне и в кафтане, отороченном соболями да горностаями и усыпанном драгоценными камнями. Правда, все это на нем сидело довольно мешковато. Да и престол, на котором восседал Государь, был ему не то чтобы не по размерам, а лучше сказать – Государь и его трон приходились друг другу совершенно чужеродными предметами и при соприкосновении оба чувствовали себя не очень уютно. Видимо, Путята и сам это понимал, поэтому при виде дорогих гостей он соскользнул с трона и торопливыми шажками чуть вразвалочку направился в их сторону. Василий заметил, как неодобрительно вздохнул бородастый дьяк при столь вопиющем нарушении вековых обычаев.