Текст книги "Под необъятными небесами"
Автор книги: Элизабетта Ердег
Соавторы: Карло Аурьемма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
8. Вдали от нахоженных маршрутов
Сад Тома Нила
Необитаемый остров только для нас двоих. Мы ищем его с момента, как вошли в Тихий океан. Остров или атолл, пусть маленький, с надёжной стоянкой для «Веккиетто». Место, где можно остаться одним, как Робинзон Крузо, лучше с лесом, по которому можно побродить, с пальмами, на которые можно залезть, кокосами, которые можно пить и морем полным рыбы, которая только и ждёт, пока её поймают и зажарят вечером на пляже. Невозможно, чтобы такие места остались лишь в романах и фильмах, где-то на земле должно быть такое место.
В начале века Галапагоссы, к примеру, были необитаемы.
Необитаемым был остров Кокос, а некоторые атоллы Туамоту даже не были ещё открыты. Возможно мы уже опоздали. Человек заканчивает колонизацию планеты, люди добрались повсюду, до самых дальних уголков и земель. Необитаемые острова исчезают.
Всё это естественно и понятно, это господство человеческой расы.
Но есть что-то ненормальное в этой тенденции людей распространяться повсюду, словно масляное пятно по воде. Что-то неосмотрительное, не принимающее во внимание будущее планеты, её естественное равновесие. Это безумный, не поддающийся контролю процесс.
А необитаемые острова? Остался хоть один, чтобы осуществить нашу мечту?
Тихий океан безграничен. Оставив нахоженные маршруты и углубляясь в наполняющий его мир островов и микрогосударств, возможно и мы сможем найти свой остров или, по крайней мере, чтонибудь о чём можно будет рассказать.
После Папеэте и Бора Бора, которые превращаются в копии Лазурного берега, ветер несёт нас к островам Кука. Их около пятнадцати, островов и атоллов, разделённых на две группы и раскиданных на огромной территории.
– Куда пойдём, Лиззи?
Это обычное решение, которое нужно принять заранее, глядя на большую, почти пустую карту. Группы точек разбросаны по бескрайним просторам. В середине находится атолл, который называется Суваров. «Полупогружённый кольцевой коралловый риф с семью поросшими лесом островами и множеством песчаных островков.» – говорит лоция Адмиралтейства. – «Населён колониями птиц и черепахами.»
«Атолл необитаем.» – продолжает лоция – «Вход в лагуну с северозападной стороны. Пресную воду можно набрать в старой цистерне, в нескольких метрах от пляжа. Лагуна полна рыбы и акул.»
Кто-то в Папеэте сказал нам, что там теперь природный парк, рай для птиц, и что туда теперь нельзя попасть. Но мы всё равно попробуем. В конце концов, пойти и посмотреть, ничего не стоит.
– Та та та, тарата та та… – Скандирует Фрэнсис в такт с детьми.
Ларри, трёх лет и Виктория, двух, ритмично двигаются на деревянном столе. Мальчик выставляет вперёд одну ногу, потом другую, поворачивая плечи, девочка, держа неподвижно ноги и грудь, делает волновые движения руками и бёдрами, как танцовщица тамурè.
Эти движения заложены у них в генах. Никто их этому не учил, и даже если где-то видели, они всё же слишком малы, чтобы запомнить. Здесь, на Суваров, они уже 18 месяцев с дедушкой, Фрэнсис, мамой Ларри и родителями Виктории. Вокруг лишь пальмы, птицы и море. Суваров больше не необитаемый атолл.
Фрэнсис здесь на государственной службе. Она исполняет обязанности карантинной службы, таможни и смотрителя острова, хотя по ней этого не скажешь, видя как она выходит в цветастом парео, босиком и с ослепительной улыбкой, в лучших полинезийских традициях: – Добро пожаловать на Суваров!
Раньше эту должность занимал её отец, но и теперь, состарившись, Тангижим остался здесь, в месте, которое любит больше, чем свой дом. У этого старика, всего шестидесяти лет, голубые глаза, белые волосы и кожа, от солнца и времени, ставшая похожей на пергамент.
Это король острова.
Семья живёт на одном из островков, том самом, который служил домом Тому Нилу, новозеландскому медику, на котором до сих пор остались посаженные им растения.
Том Нил, легенда Южного Тихого океана, в какой то момент своей жизни решил жить отшельником и приехал сюда, на Суваров (не так уж и плохо быть отшельником в этих местах!). Построил хижину, выкопал колодец, рядом с кокосовыми пальмами посадил хлебные деревья, папаю, бананы, таро и сладкий картофель. Был 1952 год и он оставался на острове в одиночестве более 20 лет. В те времена, как впрочем и сегодня, яхты редко проходили здесь. Том всем предлагал оставить запись в гостевой книге, запастись тем, что необходимо и поделиться тем, что было в избытке. Его деревянная статуя до сих пор стоит в тени пальм у основания полуразрушенного мола. На деревянной дощечке вырезан его девиз: «Возьми, в чём нуждаешься, оставь, чем богат». Не одна лодка, потерпевшая аварию на Суваров, была отремонтирована и смогла продолжить плавание, благодаря материалам сохранявшимся на острове.
– В этом году было много дождей. – Рассказывает Фрэнсис, сопровождая нас по острову. – Цистерны, которые мы построили, полны наполовину, и колодец, вырытый Томом, снова работает. Её отец залез на одну из пальм, чтобы нарвать орехов для нас. Он бос, длинные ноги торчат из потёртых шорт. Упираясь поочерёдно в ствол ступнями и разгибая ноги, он поднялся на высоту в 20 метров. Этому он научился в детстве, почти сразу после того, как начал ходить.
Лазить по пальме для него так же привычно и просто, как жевать или дышать.
Тем временем Фрэнсис представляет нам остальных членов семьи и просит детей поприветствовать нас танцем: – Та та та, тарата та та.
Мы сидим в тени пальмы, смотрим на танцующих ребятишек, пьём прохладную жидкость кокоса. Вокруг никого. Как чудесно! Мы только что закончили десятидневное плавание. Ветра почти не было.
Мы были на Бора Бора, переполненном туристами и яхтами, так что здешнее спокойствие кажется нереальным. Возможно, такую Полинезию мы искали. Почти необитаемый остров, люди – как в старые добрые времена.
Фрэнсис, типичная полинезийская «красотка». Ей 23 года, весит около 80 килограмм, толстые руки, чёрные, блестящие волосы и ослепительно белые зубы. Всегда улыбается или громко смеётся.
– Я здесь уже 18 месяцев, и, наверное, останусь до следующего ноября. Потом, не знаю. Зависит от правительства, от отца и от моего бой френда, он не захотел поехать со мной.
Она начинает рассказывать о семье: – Мой жених не отец Ларри.
Тот сейчас женат на моей сестре. У моего брата, который сейчас здесь, с нами, есть ещё один сын, который сейчас со своей матерью в Новой Зеландии.
Это не удивительно. Во французской Полинезии, где осталось мало полинезийского и больше французского, сохранилась прежняя концепция любви и любовных отношений, которая так поразила первых прибывших сюда европейцев.
Описания путешествий Бугенвиля, Кука и Лаперуза сообщали о невероятной свободе нравов жителей Полинезии. Свобода, которая казалась ещё более невероятной, на фоне нравов Европы тех времён.
В первой половине прошлого века путешествующая вокруг света женщина, эмансипированная по тем временам, писала в своём дневнике: «…дома всех французских чиновников, это места встреч туземных красоток. Они приходят и уходят в любое время и появляются с французами даже на публике. […]Я не мало ездила по свету, но нигде не встречала такого бесстыжего поведения» [6]6
Ida Pfeiffer. A Lady's Voyage around the World. Londra, Century, 1988.
[Закрыть]Но это не бесстыдство, просто здесь любовь понимают по другому.
Ситуация и сегодня не сильно изменилась, не смотря на вековые усилия миссионеров. На Маркизских островах две девушки рассказывали нам о Энцо, итальянце, который год назад приплыл сюда на снабженческом судне и задержался на несколько месяцев.
– Это его сын. – говорит одна.
– Это, тоже. – добавляет другая.
В деревне все дети принадлежат не только своим родителям, но и всему сообществу, и если кто-то хочет усыновить их, всегда пожалуйста.
Когда мы допиваем свои кокосы, Тангижим ведёт нас нас посмотреть сад. Туда ведёт тропинка, обозначенная белыми раковинами. Трава подстрижена, как английская лужайка. Это он скашивает траву каждый день с помощью мачете. Здесь есть уголок, где растёт папайя, На растениях посаженных Томом, висит деревянная табличка c надписью TN.
– Остальные посадил «дед». – переводит Фрэнсис. – Ветками и черенками, взятыми от деревьев Тома.
Здесь много бананов, они образуют целую рощу. Каждое растение отмирая, даёт жизнь нескольким другим. Тангижим следит, чтобы их не было слишком много, выкорчёвывает уже отплодоносившие, подготавливает землю для новых. Ещё есть огород с таро и другими клубнями. Растения высажены ровными рядами, земля вскопана. И ещё глубокий колодец, выкопанный Томом.
– Тангижим доволен, потому что после многих лет ему удалось привести в порядок колодец. – лицо Фрэнсис расплывается в широкой улыбке.
– Эта вода годится для питья? – спрашиваю я.
– Вполне. Но дождевая намного лучше. – переводит Фрэнсис, к которой отец обращается на языке, который они называют language.
– А если нет дождей?
– Тогда мы поступаем как наши предки. Пьём воду из колодца. Она солоноватая и её нужно оставить в ведре на солнце, на несколько дней, после чего можно пить.
Ржавая металлическая бочка служит печкой, плюс яма земляной печи, завершает удобства на острове.
Утром мы забираем Фрэнсис и отправляемся на соседний остров, собирать птичьи яйца. Поездка длится около часа. Фрэнсис стоит на носу, смотрит проходы между кораллами и указывает направление.
Вода в лагуне кристально прозрачная, зона белых кораллов кажется усыпанной снегом.
Высаживаемся на низком, плоском островке, покрытом кустами, где фрегаты и олуши выводят птенцов. Гнёзда фрегатов находятся на ветках, у олуш прямо на земле.
Как только мы ступаем на землю, самцы и молодь взмывают в воздух, заслоняя солнце и издавая оглушительные крики, чтобы отпугнуть нас. Фрэнсис решительно идёт вперёд. Самки держатся до последнего, издавая сдавленные крики, и, только когда мы уже в нескольких метрах, поднимаются в воздух, оставляя белое, в коричневых крапинах яйцо.
Фрэнсис собирает яйца. Она встряхивает их, постукивает костяшками пальцев и по звуку определяет, хорошие они или нет.
Очень быстро она собирает примерно дюжину, мы же, слегка оглушённые, бродим среди гнёзд, фотографируя птенцов, ещё не оперившихся и беззащитных.
Так проходит большая часть дня. Периодически Фрэнсис ударами мачете открывает кокосовый орех, чтобы попить, а потом раскалывает его, чтобы съесть ещё желатинообразную мякоть.
– Завтра пойдём искать пальмовых крабов. – объявляет она. Потом будет утро, ловли тунцов за коралловым рифом. Потом очередь ловли омаров и ночь черепах.
Наше прибытие внесло смятение в жизнь маленького сообщества.
Обычно они целыми днями заняты ремонтом и поддержанием порядка в хижине, укреплением маленького мола из коралловых глыб, рыбалкой, изготовлением корзин и циновок. Вечером мы ужинаем вместе за большим столом под навесом. На ужин рыба или омары. Мы их ловим и они готовят их в земляной печи. Яйца фрегатов, внутри которых иногда оказываются маленький эмбрион.
– Ну… самое главное, чтобы они небыли тухлыми. Так ведь? – убеждает нас Фрэнсис, удивлённая нашей реакцией.
Вечером, когда мы готовим пиццу, все возбуждены. Они уже слышали о ней на Раротонга и даже детям интересно попробовать.
Когда мы ставим на стол дымящиеся сковородки, Тангижим, увидев желтоватые ломтики чеддара (это единственный сыр, имеющийся на борту), он принял их за ломтики майоре: – У вас на острове тоже растёт хлебное дерево? Здесь он король, но для него не существует мира за пределами Раротонга.
Незаметно пролетают недели. Мы бы хотели остаться ещё, и они тоже хотят, но нам нужно отправляться на Фиджи, пока не стало слишком поздно, пока не начался сезон ураганов.
И вот, настал этот день. У всех блестят глаза, у каждого есть подарок для нас, челюсти акулы, ожерелье из раковин, Тангижим приносит мешок кокосов. Последняя, Фрэнсис, ведет нас в свою комнату, открывает ящик и дарит цветастые парео и две соломенные шляпы, утяжелённые раковинами, чтобы их не сдувало ветром.
– Когда будете их носить, вспоминайте о Ларри и обо мне.
Когда мы выбираем якорь, вся семья собирается на берегу. Все, кроме Фрэнсис. Мы обнаруживаем её на другой стороне острова, напротив прохода в рифах. Она машет полными руками и кричит: – Не забывайте меня. Счастливого пути.
Через полтора года, в Милане, мы получили письмо от неё. Пишет, что все живы и здоровы. Правительство продлило её пребывание на Суваров ещё на год. Под Рождество на остров заходила ещё одна лодка, с австралийцем одиночкой.
– В июле я вернулась на Раротонга а в сентябре у меня родился ещё один мальчик. У него тоже голубые глаза.
Дом Офизи.
– Я здесь, чтобы приветствовать вас на моём острове. В воскресенье в моём доме будет обед. Для меня будет большой честью, если вы сможете прийти.
Говорящий человек имеет характерную полинезийскую внешность: кожа медного оттенка, чёрные, блестящие волосы, белые зубы. У него изысканные манеры, витиеватая речь и вид полный достоинства, как у сановника при дворе английского короля 18 века. Мы находимся в королевстве Тонга, на самом северном острове, Нуатопутапу. Офизи, так зовут нашего собеседника, один из его трёхсот жителей.
Деревня находится в нескольких метрах от лодки. На зелёном травяном ковре, чистом и подстриженном, как английская лужайка, расположились около сорока хижин из пальмовых листьев.
Некоторые из них приподняты над землёй на четырёх сваях, с лесенкой, ведущей в дом, другие больше похожи на простой навес с двумя скатами и стенками, сделанными из всего одного слоя листьев.
На траве среди хижин играют дети, бегают собаки, роются поросята, женщины готовят и моют посуду.
Мы только что прибыли сюда после шести дней плавания. Для того, чтобы войти в канал, у нас был лишь эскиз, скопированный с другого рисунка на другой лодке, который, в свою очередь, был скопирован с фотокопии карты. Ориентирами для входа были, белый пляж, веха и азимут на восточный край Уафоу, островок с конусообразной горой в шести милях.
Придерживаемся обычных правил.
– Если не успеем пройти канал до четырёх часов, вернёмся на несколько миль назад, ляжем в дрейф и будем ждать утра. Согласна?
– Согласна.
Когда входим в пролив между двумя островами, уже четвёртый час.
Нам нужно отыскать пляж и веху. Мы устали и мысль о том, чтобы провести ночь на якоре в спокойной лагуне, вдохновляет и мы пробуем.
Вдруг, прямо по курсу слышится глухой удар и поднимается гора воды.
– Что это было?
– Не знаю. Может быть не обозначенный подводный риф, на котором обрушиваются волны.
– Я поднимусь на краспицы.
В этот момент в пятидесяти метрах появляется огромная, чёрная масса и сразу же начинает погружаться, вращаясь. Через какое-то время, мне показалось прошло несколько минут, хотя это были секунды, появляется чёрный хвост и с шумом хлопает, поднимая столб воды.
– Карло! Киты!
– Киты? Невозможно, так близко от берега! К тому же здесь не глубоко.
– Ну да. Я где-то читала, что они приплывают в такие места рожать.
Тем временем появляется ещё один хвост и снова хлопок нарушает тишину. Мы забываем о заходе в лагуну, об ориентирах, закате солнца и направляемся к китам, которые продолжают погружаться и выныривать, не обращая на нас никакого внимания. Они огромные, вдвое больше лодки.
– Возьми фотоаппарат Один из китов явно крупнее других, другой толще. Они выныривают и вращаются по очереди. Однако, тот, что поменьше, более быстрый. В конце концов они выныривают одновременно, издают двойной силы хлопок и поднимают двойную волну. Каждый раз они ближе на несколько метров.
Мы убираем паруса и пускаем двигатель, меняясь по очереди на краспицах, чтобы лучше видеть в бинокль и через телеобъектив.
Животных, похоже, совсем не беспокоит наше присутствие, так что нам начинает казаться, что они нас не видят. Но, если это так, они могут всплыть и под нами!
Примерно через пол часа киты погружаются и больше не выныривают. Мы больше не видим их и понимаем, что уже слишком поздно для захода в лагуну.
Возвращаемся назад, уже четыре часа. Но мы так возбуждены тем, что только что видели, да ещё от страха провести ночь в море с этими гигантами, решаем всё-таки попробовать войти.
Карло на краспицах. Он находит пляж и, кажется, вешку. Берём азимут на восточную оконечность самого маленького островка и идём в направлении единственной точки, где длинная волна, идущая с океана, не образует белых барашков, разбиваясь на коралловом барьере. Идём на минимальной скорости, держа эскиз лагуны перед глазами. По мере того как углубляемся в проход, вода успокаивается и шум прибоя затихает за кормой. Неожиданно с краспиц раздаётся крик.
– Назад! Полный газ назад!
Хватаюсь за рычаг управления двигателем, сердце уходит в пятки.
Несколько секунд и лодка останавливается. Отходим назад на несколько метров, переключаю на нейтраль.
Может быть пляж был не тот, может быть вешки уже нет, но перед нами коралловый барьер и слева по борту тоже. Пытаемся понять, в чём дело, разглядывая рисунок, тем временем минуты проходят, свет меркнет. Глубина четыре метра, и хоть всё кажется спокойным, если мы останемся здесь на ночь, рискуем сесть на мель во время отлива.
– Спокойно. Подумаем, что можно сделать. – Карло умеет всегда оставаться спокойным. Ну или почти… – Очень просто…а что это за звук? – Я вижу не очень хорошо, но слух у меня тонкий.
– Ничего не слышу.
– Слушай. Кажется звук мотора.
Из за мыса, за который мы должны были зайти, чтобы оказаться в защищённой лагуне, появляется пирога с подвесным мотором. Она медленно приближается и кто-то на неё подаёт нам сигналы. Пирога подходит ближе и я начинаю различать черты лица человека сидящего за рулём.
– Эй, да я его знаю. Я его уже видела.
Лодка подходит к нашему борту и улыбающийся человек глушит мотор и протягивает руку: – Привет Карло и Лиззи.
Это Бенно. Подаю ему руку и помогаю подняться на борт, чтобы обнять. Это наш друг, немец. Мы потеряли его в Венесуэле. Он сбрил бороду и сменил свой облупленный динги, поэтому мы его сразу не признали.
– Зодиак капут. – говорит он, с гордостью показывая на новый тендер.
Мы встретились в Венесуэле. Он уехал из Германии, потому что у него были проблемы с сердцем. Он не знает английского, не знает навигации, не подозревал о существовании лоций (так как он читает только по немецки), плыл вдоль берега используя туристические дорожные карты. Тем не менее, на своей 14 метровой лодке с двумя мачтами, они дошли до Венесуэлы. Он и его жена, мясник по профессии. Она говорит только по немецки, на Франкфуртском диалекте и целыми днями готовит, вяжет крючком и поддерживает чистоту на лодке. Когда мы только познакомились, он попросил нас помочь несколько дней в плавании по атоллу и на якорных стоянках.
В конце концов решили, что мы пойдём впереди, а он за нами. И так около десяти дней. Когда у него случались какие-нибудь проблемы, он вызывал нас по рации и кричал: – Карло! Карло! Но не мог объяснить, что случилось. Тогда мы ложились в дрейф, чтобы дождаться его, а он делал то же самое, и, прежде чем до него доходило, что нужно подойти к нам, проходило минимум пол часа.
Через несколько дней мы уже не могли.
Приближалось Рождество и мы решили провести его одни на Лос Авес, группе необитаемых островков в двадцати милях на запад от Лос Роше и потом отправиться в Панаму. Но как сказать об этом Бенно, который следует за нами по пятам, даже на пляже и в воде, когда ныряем и дал нам понять, что для пущей безопасности хотел бы пройти с нами последний участок Карибского моря? Мы придумали хитрый план.
– Завтра (24 декабря), скажем, что идём в Панаму. Вот увидишь, он не пойдёт, немцы чтут традиции сильнее, чем итальянцы. – Предложила я.
– Уверена? А если всё-таки решит идти с нами?
– Тогда через несколько миль придумаем какую-нибудь отмазку.
Скажем, что сломался ветрорулевой и нам нужно вернуться. Пусть идёт сам.
Следующее утро застало нас в пути на запад, Бенно шёл сзади. Он ни секунды не раздумывал, когда мы сказали, что собираемся выходить. Показал нам часы и перевёл стрелки на пол часа назад, давая понять, сколько времени ему понадобится, чтобы выбрать якорь. У него сломалась лебёдка и он не мог сильно напрягать спину.
И тут раздаётся крик Карло: – Перо ветрорулевого сломалось.
Переломилось пополам!
Бог покарал нас, ветрорулевой сломался на самом деле!
Потребовался добрый час, чтобы разъяснить Бенно, что у нас проблема, но он, хоть ничего и не понимал, тенью следовал за нами к Лос Авес.
И так, первое в кругосветке Рождество мы отмечали на необитаемом атолле, ремонтируя Джованни. Вокруг никого, только пожилой немец, играл на губной гармошке Stille Nacht. Мы уже привыкли к нему. Через три дня, вместе вышли на Панаму и на этот раз, не желая того, потеряли его в первую же ночь. Он упорно ходил только под бизанью и генуей, не поднимая грот. Ночью, глядя, как его огни становятся всё ниже, я кричала ему в рацию:
– Benno! Put the main sail on. OK.
– Main sail much work, much work.
Утром его уже не было видно. Весь переход мы думали, где он мог быть. В Панаме спрашивали о нём, но никто ничего не знал. Только на Бора Бора нашли его имя в журнале местной марины. Нам сказали, что у него ушло три дня на переход с Раратеа (30 миль), так как мотор не работал и он не знал как войти в канал. В конце концов его затащили внутрь на буксире.
Тем не менее сейчас он здесь и на этот раз он показывает нам дорогу. Бенно прибыл сюда неделю назад и уходит завтра. Обед у Офизи, это прощальный обед.
На утро мы сходим на берег и нас сразу окружает толпа ребятишек.
Они называют нас паланги(иностранцы) и засыпают теми немногими фразами на английском, которые выучили в школе: Hallo! How are you? What's your name?
Воскресенье, все в деревне одеты празднично. Поверх длинной юбки или штанов одевают тонганскую юбку, полосу ткани завязанную вокруг пояса, с которой свисает бахрома из плетёного пандануса, доходящая до колен. Все нас приветствуют и приглашают посидеть у их хижины. Появляются циновки, украшенные цветными шерстяными нитями, чтобы присесть или прилечь. Каждый чтонибудь нам предлагает: кокос, гроздь бананов, корзинку манго. Мало кто говорит по английски, но всё равно получается понимать друг друга. Все очень интересуются нашей религией.
– Мы христиане.
– Христиане? – Они немного смущаются. Этот термин им непонятен.
– Roman catolic.– уточняем мы. Их лица освещаются улыбками.
– Как Папа. Правда, что Папа живёт на вашем острове? У него большая хижина?
– О, боже! Я бы вказала да. Ну он там живёт не один… Ну, нет, в гости мы к нему никогда не ходили.
Наконец, в сопровождении всех детей деревни, добираемся до дома Офизи. У нашего хозяина два строения, одно на сваях, другое в виде навеса. Первое, это собственно дом, построенный согласно вековым традициям Тонга. Лесенка с двумя пролётами под 90 градусов, ведёт в хижину поднятую над землёй. Внутри одна комната с двумя просветами в боковых стенках, служащих окнами. В глубине, у стенки, кровать, низкий деревянный столик, покрытый циновкой с орнаментом из шерстяных нитей и подушка, небольшой деревянный параллелепипед. На стенах развешены тапа. На верёвке из кокосового волокна, протянутой в углу, висит рубашка и пара штанов. На полу масляная лампа и керосинка. Под одним из окон, доска: стол. На нём раковины и разные предметы, напоминания о прошедших лодках: ножик, курительная трубка, пустые бутылки странных форм, книга, авторучка и тетрадь, в которой Офизи предлагает оставить запись всем тем, немногим (не более десяти лодок в год), которые останавливаются на Ниуатопутапу. На крюке над дверью, неизменное мачете.
Вторая хижина, это обеденный зал, где уже всё готово к банкету.
Она хорошо продувается и в ней свежо. Вдоль длинных стенок расположены две длинные скамьи. У стены, напротив входа, на столе, покрытом банановыми листьями, приготовлены кастрюли, стопка разномастных, в трещинах, тарелок и кучка вилок, видимо собранных по всей деревне, поскольку тут все едят руками.
Мы входим в хижину и предлагаем принесённые с собой подарки: тушёнка в банках, рыболовные крючки и немного пивных дрожжей.
Местные жители добавляют их в кокосовые орехи и после сбраживания получают то, что они называют пивом.
Офизи принимает дары с достоинством, с улыбкой на лице, складывает их на табуретку, предлагает нам садиться на лавки, садится за стол и начинает:
– Приветствую Вас, пришедшие издалека. С одними мы прощаемся, другим говорим – Добро пожаловать. Но для всех это знак дружбы, которая сохранится на многие годы, даже когда вы будете далеко, когда вернётесь на ваши острова. Мы не богаты, но всё, что у нас есть, мы рады разделить с вами. Здесь всё лучшее, что может предложить наш остров. Если бы у нас было что-то большее, мы бы приготовили это для вас с такой же любовью.
Офизи говорит спокойно и торжественно. Через двери хижины нас разглядывают десятки детских глаз, бросая тайком взгляды на расставленные на столе яства. Здесь лежат два омара, блюдо сырой рыбы и блюдо жареной, ломтики таро и пудинг из папайи, два блюда свежих, только что собранных водорослей, приправленных лаймом.
Но главным блюдом стола является поросёнок, приготовленный в земляной печи. Золотистый, дымящийся, он лежит на чём то, похожем издалека на блюдо из слоновой кости, на самом деле это сердцевина бананового ствола.
– Благодарю вас за то, что вы пришли сюда. – Продолжает Офизи: – Благодарю за принесённые дары и прошу бога о том, чтобы мы когданибудь встретились ещё раз.
Потом он разводит руками: – Кушайте. Угощайтесь.
Мы, сидящие на лавках, не знаем как себя вести. После такой торжественности, приниматься сразу за еду нам кажется неловко.
Бенно и Аннамария улыбаются и жестикулируют. Теперь Карло берёт слово. В его жилах течёт более южная, горячая кровь, чем у нас, и это у него получается особенно хорошо.
– Мы тоже приветствуем вас и счастливы быть здесь. Ваше угощение великолепно. В нашей стране тоже, если к нам приезжает гость издалека, мы приглашаем его домой и разделяем с ним пищу.
Надеюсь, что однажды мы сможем предложить угощение вам.
Бенно смущён. Он здесь уже давно, и ему ни разу не пришло в голову высказаться «официально». Он встаёт и на своём ужасном английском бормочет что-то вроде:
– Спасибо…до скорого…было хорошо…
Потом начинается распределение пищи, и, по старинной полинезийской традиции едят только гости. Члены семьи и их друзья будут есть только после того, как те наедятся и удовольствуются тем, что осталось.
Сначала это нас сильно смущало, ещё и потому, что приглашавшие уговаривали, чтобы мы ели ещё и ещё. Мы, в свою очередь настаивали, чтобы они обедали с нами, но потом сдались. Здесь так принято, как у нас посадить самого важного гостя во главе стола или подавать женщинам в первую очередь. Какое мы имеем право менять их старинные традиции?
Дети смотрят на нас снаружи, никто не осмеливается войти. Только двоим позволено быть здесь, они ответственные за напитки, то есть открывают и подносят свежие кокосовые орехи, полные освежающей жидкости. Это единственное, что пьют в этих местах.
Снаружи, вдалеке слышны глухие звуки ударов китовых хвостов по воде.
