Текст книги "Распутин. Тайна его власти"

Автор книги: Элизабет Хереш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Распутин был в состоянии, в конце концов, убедить таких доверчивых женщин, как эта, в том, что «удовлетворение низменных желаний – процесс, очищающий от грязных чувств и грехов», который устраняет последнюю преграду на пути к высшему блаженству. Поэтому Хиония и не видит «ничего плохого» в том, что Григорий вместе со всеми ходит в общую баню и позволяет «сестре» мыть свое тело (по принципу, что оскорбление как средство самоуничижения ведет к единению с Богом). Это происходит, по мнению Хионии, «из святых побуждений», как и общий сон в доме у Распутиных, когда он в присутствии своей жены разделял ложе с одной из «сестер» (что вначале привело к борьбе за матрацы, а потом, в качестве наказания, к охлаждению гостеприимства непонятливой хозяйки дома).

Если Хиония впоследствии и отвернулась от своего «мастера», потому что благодаря неоспоримым фактам с глаз ее спала пелена иллюзий, превратив женщину в самую жестокую обвинительницу Распутина, другие его почитательницы продолжали верить в то, что Распутин и правда Святой.

Усвоенная им еще с юношеских времен, в период общения с сектой «хлыстов», проповедь, согласно которой путь к спасению души лежит только через «уничтожение плоти», заставляет многих добровольно полностью перейти в его власть, если при первой попытке их «бесов» изгнать не удается, и они продолжают мешать спасению их душ.

Среди тех, кто не сомневается в утверждениях Распутина, будто бы он сам, своим телом, берет на себя грехи других людей и передает им божью милость, потому что «душа попадает в вечность» только через «уничтожение плотских желаний», находится и Акулина Лаптинская. Он встретился с ней, когда та была монахиней. Акулина увидела в Распутине настоящего духовного наставника и сняла с себя монашеские одежды, чтобы служить своему, почти не умеющему писать, господину не только секретарем. Записи, сделанные ею отчасти под диктовку этого дьявольского мужчины, отчасти по собственной инициативе, позволяют подробно ознакомиться с повседневной жизнью Распутина. А то, что для нее осталось тайным, вскоре стало известно из документов тайной полиции, которая не только покровительствовала Распутину, но и следила за ним.

Nomen est Omen[6]6
  Имя – это уже значение (лат.).


[Закрыть] – встречи с Распутиным

Вместе с авторитетом Распутина растет и его самоуверенность. Чтобы сойтись ближе с дамами из высшего общества – в этом он отдавал себе отчет – одних простодушных объяснений недостаточно.

Обращение к религиозным аргументам здесь не действовало, как бы убедительно они ни преподносились. Кто бы в этих кругах поверил, что известный епископ Гермоген, и даже царь информированы об используемой Распутиным практике физической любви как средстве самоочищения, в чем он мог так правдоподобно убеждать какую– нибудь робкую служанку? Или что ему ни при каком другом случае, кроме как при совершении полового акта, не откроется видение Святой Троицы, во что бы он мог заставить поверить, например, крестьянскую девушку из своего родного села? Нет, по отношению к образованной даме из общества, которая к тому же имела (корректные) связи с духовенством, Распутин не мог поступать так грубо. Дама, о которой идет речь, пригласила его в свой загородный дом, разумеется, не для того, чтобы найти в Распутине нечто большее, чем собеседника. Религия и мистицизм стали модными темами в петербургском обществе. Для этого и приглашался Распутин.

По ее рассказам, поздоровавшись, он три раза поцеловал ее в губы. Эта имевшая обезоруживающее действие простота уже не раз помогала ему. Когда же последующая беседа не пошла в желаемом (для Распутина) русле, он начал нервно теребить бороду, и наконец, спросил, не хочет ли его собеседница что-то сказать или в чем-то признаться ему. Дама ответила отрицательно. Он встал и начал беспокойно ходить по комнате из угла в угол, этим выражая свою беспомощность. Неожиданно остановился и откровенно признался: «Знаете, я действительно умею любить». Вначале его собеседница сделала вид, будто не расслышала. Когда же Распутин настойчиво повторил то, что он сказал, женщина вышла из комнаты. Тогда Григорий попытался воздействовать на нее как на «дочь божью». Это она тоже отклонила на том основании, что он не священник и не может благословить ее – мысль, которая, очевидно, до сих пор вряд ли кому-то приходила в голову. Даже уверения Распутина, что он якобы обладает даром, который значит гораздо больше, чем сан священника, не принесли пользы. И Распутину пришлось сдаться.

Впрочем, его аргументы значили, вероятно, гораздо больше, чем просто попытка обосновать отвергнутые заигрывания. Распутин явно находился под влиянием полученных в юношеские годы впечатлений от секты. Хотя он и не считал себя причастным к «хлыстам», их мышление до такой степени засело у него в голове, что духовные сферы становились идеально доступными после преодоления физических преград или, по крайней мере, преодоление физических преград способствовало их достижению. Распутин пытался быть лидером в беседе, как и подобает «старцу» по отношению к «ученикам». Он старался утвердить этот авторитет по отношению к другим, как правило, представителям женского пола, физически подчиняя их себе.

Городское общество, где Распутин поначалу был новичком, постепенно развратило его. Так, например, он перенял некоторые аргументы своих поклонниц – аргументы, с помощью которых те старались оправдать свою готовность принадлежать Распутину перед ним и перед Богом. Распутин усвоил их теории – о добродетельной любви, подаренной Богом, о любви, освобождающей от плотских страстей (для высшего блаженства). Эти теории хорошо укладывались в его религиозную концепцию, они способствовали приближению к нему «жертв», над которыми он потом мог издеваться.

В глубине его души все еще тлела искра некогда страстного желания черпать силы в аскетической жизни, о чем можно догадаться, наблюдая за его длящимися часами медитациями. Похоже, что Распутин и в самом деле верил в услышанную им во время посещения Афона легенду о том, что якобы крест Господень возник из дерева, посаженного Лотом – тем самым Лотом, который находился в греховной связи с собственными дочерьми: «Даже сам Господь не боится возвеличивать такие грехи! Лот виноват, что поддался великому соблазну, но он покаялся. И Бог его простил – это значит, что даже дьявола можно спасти…» – заверял Распутин своего знакомого Меньшикова. Но даже резкие замечания Меньшикова, что эту историю невозможно найти в Библии, и предположение, будто «греческие монахи знают, что могут внушить русским паломникам все, что угодно», кажется, не смогли разубедить Распутина.

Насколько возросла самоуверенность Распутина уже в первые годы его пребывания в Петербурге, рассказывает Владимир Бонч– Бруевич, знакомый Распутина. Григорий Распутин впервые пришел в салон, принадлежащий аристократической семье Икскюль, интересовавшейся религией.

«Свободно и непринужденно он вошел в салон, порог которого никогда не переступал раньше, и, проходя по ковру, обратился к хозяйке дома: „Ну, моя дорогая матушка, у Вас здесь все стены увешаны как в музее, а при этом одной только картины хватит, чтобы накормить пять голодающих деревень. Радостно видеть, как тут живут, в то время как там молодые мужики умирают от голода…“. Когда его представляли другим гостьям, он обычно сразу задавал вопрос: „Замужем? А что твой муж? Почему ты пришла одна? Если бы вы были вместе, я смог бы видеть, как ваши дела, как вы живете…“».

Даже у графини Игнатьевой, супруги советника царя Александра III, Распутин, пользуясь своим авторитетом, вел себя совершенно бесцеремонно. Разумеется, она сразу же не понравилась ему, потому что при приветствии смерила его пренебрежительным взглядом, да еще в удивлении приподняла брови, а ее «Очень рада» было произнесено с явной недоброжелательностью и высокомерием. Когда же она стала советовать присутствующему там другу Распутина, епископу Царицына, подчиниться только что принятому решению Синода и уехать из Царицына, Распутин не выдержал и вмешался. Он с угрожающим видом подошел к Игнатьевой, злобно сверкнув на нее глазами, и закричал: «Я тебе говорю, прекрати! Я, Григорий, говорю тебе, он останется в Царицыне! Усвоила? Ты слишком много на себя берешь, а при этом ты – всего лишь обыкновенная женщина…»

Впечатление, какое производил Распутин на своих современников, становилось все более противоречивым, а мнения о нем все более расходились. Имевшая склонность к мистике царица после первой встречи с Распутиным в конце 1905 года была так потрясена его религиозностью, что захотела познакомить с ним свою подругу и придворную даму Анну Танееву.

По сравнению с другими, как правило, из аристократических семей придворными дамами, Анна была совершенно нетипичной фигурой для свиты царицы. Полноватая, крестьянского типа, она отличалась добродушием, наивностью и глубокой религиозностью, и в силу своего узкого кругозора, крайней доверчивостью.

Ее представили царице Александре Федоровне как дочь честолюбивого чиновника имперской придворной канцелярии Танеева. Сначала ее приглашали к царице для совместного музицирования, потому что Александра, как и Анна, любила играть на рояле. Порой они пели дуэтом – у Анны был альт, у царицы – сопрано (впрочем, вначале они пели и для гостей, что позже категорически запретил Николай). Можно было заранее предугадать, что Анна придет в полный восторг от Распутина. Вот как она описала их первую встречу: «Милица Николаевна пригласила меня и назвала день, когда должен приехать Распутин. Я очень волновалась в предвкушении знакомства с таким человеком. Милица Николаевна мне заранее сказала: „Просите его обо всем, о чем хотите, он прочитает молитву – он может обо всем молить Бога“.

Распутин прибыл в простом черном сибирском казакине. Я была словно загипнотизирована его пронизывающим взглядом. Здороваясь, он поцеловал Милицу Николаевну, затем нас представили друг другу. Он стал меня расспрашивать, чем я занимаюсь, где живу и т. д. Потом я его спросила, поскольку уже была обручена, но еще плохо знала своего жениха, – а свадьба уже недалеко, – стоит ли мне выходить замуж. Он ответил, что советует мне выйти замуж, но этот брак не будет счастливым. Разговор продолжался не более десяти минут…»

Немного позже Анна Танеева вышла замуж за Вырубова, но уже через месяц развелась с ним. Будучи пьяным, он избил ее. Из-за грубости супруга и недостатка опыта общения с женщинами нормальных супружеских отношений у них не получилось. Принимая во внимание покровительство царицы Александры, организовавшей свадьбу для своей близкой подруги, крушение этого брака казалось особенно неприятным. Сама же Александра Федоровна принялась с удвоенной энергией оказывать своей придворной даме психологическую поддержку. В дальнейшем Вырубовой, эта фамилия осталась у нее до конца жизни (царица же называла ее просто Аней), пришлось играть роль посредницы между Распутиным и царицей.

Спустя год после их первой встречи Анна Вырубова случайно увидела Распутина на улице. «Я была счастлива снова видеть его, мне ужасно хотелось прийти к нему и рассказать о своем несчастье. Ведь в то время многие в Петербурге доверяли ему и просили у него духовной помощи…» – вспоминала она позже.

Анна Вырубова стана самой ярой поклонницей и защитницей Распутина во всех предъявляемых ему обвинениях, и до самой смерти, а она пережила Распутина на несколько десятилетий, оставалась на его стороне. Ее непоколебимая вера в святость Григория была основана на тех примерах, о которых она знала задолго до знакомства с ним. Правильность его предсказания относительно ее замужества лишний раз убедила в том Анну: «Я расскажу об одном случае, который объяснит, какое у него было чутье – пусть каждый назовет это, как ему хочется. Я вспоминаю, как однажды в церкви к нему подошел мужчина и попросил помолиться за одного из заболевших членов семьи. „Ты должен об этом просить не меня. Помолись лучше Святой Ксении!“ – ответил ему Распутин. На что мужчина с удивлением вскрикнул: „Откуда Вы могли знать, что мою жену зовут Ксения?“ Я могла бы привести сотни подобных примеров. Но даже если их еще как-то можно объяснить, намного удивительнее его предсказания о будущем, которые сбывались».

В 1907 году Распутину исполнилось тридцать восемь лет. Чем выше взбирался он по общественной лестнице (последняя ступень ее вела в Царский Дворец), тем более критичным и пристальным становился контроль над его поведением, внешностью и любым из жестов – будто всем хотелось проанализировать с критических позиций появление этого карьериста и задаться вопросом: А что в нем особенного? Как он этого добился? И не ошибка ли все это? Неоднозначны и высказывания о нем.

A. Сенин, односельчанин Распутина: «Он ходит, как обычный сибиряк. У него худое, заостренное книзу лицо, обрамленное длинной темно-каштановой рассыпающейся бородой, большой нос, грубые черты лица, выдающиеся скулы, глубоко посаженные зеленоватые глаза, болезненно бледный цвет лица, каштановые, подстриженные „под горшок“ волосы. Пальто из сукна и высокие, узкие вверху лакированные сапоги…»

И. П. Меньшиков, его знакомый и в некоторых вопросах скептически настроенный по отношению к Распутину собеседник: «Болезненно-злобное выражение лица, нервный и беспокойный, сияющие глаза, елейная манера говорить, нечто среднее между безгрешным монахом и бичующим пророком. Бьющий ключом поток афоризмов, часто загадочного характера…»

B. Н. Коковцов (министр финансов, а позже председатель совета министров): «Мне было неприятно отвратительное выражение его глубоко посаженных и близко поставленных глаз, которые казались стальными. Они насквозь пронизывали меня, будто Распутин хотел приговорить меня к смертной казни. Возможно, он только проверял. Для полноты впечатления ему не хватало рубашки заключенного с характерным четырехугольником на спине…»

Е. Ф. Джанумова – вначале поклонница, а потом противница Распутина: «Его глаза словно въедаются в своего визави и просверливают его до основания. При этом от него исходит что-то гнетущее. И это что-то, словно материализовавшись, овладевает вами. Вместе с тем, его глаза излучают добро – но все же в них есть нечто лживое и противоречивое. Но каким жестоким может быть его взгляд – и страшным, когда Григорий разгневан…».

Арон Симанович, знакомый Распутина, еврей, который использовал влияние Распутина в интересах еврейских кругов: «Пронизывающий взгляд его светло-серых глаз исподлобья казался притягательным и обезоруживающим. При этом становилось как-то неприятно. Его густые каштановые волосы тяжелыми прядями спадали вниз. На лбу у него была шишка[7]7
  Она осталась еще с молодых лет, когда живущий по соседству крестьянин уличил Распутина в воровстве.


[Закрыть], которую он тщательно прикрывал несколькими прядками волос, для чего всегда носил с собой расческу, непрестанно причесывая свои длинные блестящие, часто намазанные бриолином волосы. Борода обычно выглядела неаккуратной. У него был большой рот, а от зубов остались лишь темные пеньки…»

Чем известнее становился Распутин, тем с большей иронией судачили о нем. То говорят, что его одежда покрыта пятнами, сапоги вымазаны дегтем, а под ногтями грязь, то начинают подтрунивать над его щегольским видом, а скорее над усилиями приобрести таковой, – начищенные сапоги, шелковые рубашки, меховая тужурка – в общем, посмеиваются над «крестьянином с надушенной бородой и маникюром».

Трудно сказать, как нужно было одеваться Распутину в его лучшие времена, когда он вызывал всеобщую зависть и подозрение, чтобы удовлетворить русское общество. Это сложно любому выходцу из низов. Феноменальная карьера человека, вышедшего из низших слоев общества и поднявшегося на головокружительную высоту социальной и властной пирамиды, давалась нелегко и Распутину. Каждое его действие априори становилось объектом критики, он все равно наступал кому-нибудь на любимую мозоль, и не имело значения, пытался ли он приспособиться к новому окружению, меняя одежду и поведение, или оставался верным своему сословию. Из-за противоречивого отношения к нему с одной стороны, почитателей, с другой, – тех, у кого он вызывал презрение и насмешку, вокруг него кипели страсти и несовместимые друг с другом чувства – от любви до ненависти.

Распутин реагировал на это спокойно. Не удивительно: ведь его власть росла. Он вращался в высших кругах. Между тем, пожертвования его покровителей (покровительниц) и почитателей (почитательниц) – всех тех, кому он каким-то образом помог или, по крайней мере, попытался это сделать, – обеспечили ему материальное благосостояние. Он ни в чем не нуждался. Находясь в таком положении, Распутин смог привезти из Сибири в столицу сначала старшую, а потом и младшую дочь, чтобы они ходили здесь в школу и помогали по дому (жена и сын остались в Покровском). Кроме дочерей, с ним жила Акулина Лаптинская, преданная Распутину, как «божьему человеку», молодая женщина, монахиня, выполнявшая функции секретарши.

Создав себе такую жизнь, Распутин мог хладнокровно реагировать на разного рода нападки и насмешки. Он гордился своим положением. Оставался верным своему стилю, подчеркивал свое происхождение, продолжая носить подпоясанные рубахи и заправленные в сапоги брюки, – но только из более дорогой ткани, чем у обычного крестьянина, – этим он будто хотел сказать всем: «Я – крестьянин и горжусь тем, что смог добиться в городе уважения и признания». Но временами, пытаясь доказать всем свое предназначение как «божьего человека», Распутин менял стиль, надевая одежду монаха, в зависимости от личности посетителя и ожидаемого эффекта от встречи. Большая часть светской одежды Распутина, будь то шелковые или вышитые рубашки и необычные пояса, была подарена ему почитательницами или покровительницами. Ни на одной из фотографий тех лет Распутина нельзя увидеть ни в каком другом обличим, кроме как в одном из этих двух нарядов.

Вкусы Распутина и его манера есть оставались неизменными, крестьянскими. «Обычно он ест на кухне, – рассказывал его сосед. – Он сидит во главе стола, вместе с прислугой, с одной стороны от него – существо крестьянской наружности в черном платье и белой косынке, с другой стороны – небольшой темный мужчина, вероятно, секретарь, затем монахиня, потом служанка и еще маленькая девочка в коротком коричневом платье. Все едят суп деревянными ложками из одной большой миски…»

«Распутин, – продолжил рассказ „небольшой темный мужчина“ – Симанович, – редко пользовался столовыми приборами. Вместо того чтобы есть с ножом и вилкой, он орудовал в тарелке пальцами. Больше всего любил брать хлеб рукой, обмакивать его в уху, вынимать и делить между всеми сидящими за столом. Иной раз это выглядело очень неаппетитно…»

Русский историк Амальрик объясняет это обычаем, принятым в восточных странах и вполне приемлемым даже в высшем обществе. Например, персидский шах, будучи официальным гостем на банкете у царя Александра III, согласно обычаям своей страны, пальцами стянул с тарелки своей соседки (царицы Марии Федоровны) особенно соблазнительный кусочек и отправил себе в рот.

Хоть Распутин и получал от своих поклонников деликатесы, вроде икры, дорогой рыбы и фруктов, по словам Симановича, дома у него всегда были только картошка, кислая капуста и черный хлеб, а также темное соленое печенье. Он не ел мясо и сладости, предпочитая овощи.

Если в еде он остался верен своим привычкам еще с паломнических времен, то отношение к вину изменилось. Отдавая предпочтение мадере, он пил и другие сорта красного вина, с годами все больше и больше, – а вот водку старался не употреблять. Минеральной воде предпочитал природную воду или квас, но основным его напитком был чай. Курить Распутину не нравилось, и он ненавидел, если кто-то курил в его присутствии.

Его приверженец и, о чем уже упоминалось, друг, иногда выполнявший функции «секретаря», Арон Симанович, рассказывал о педантичной чистоплотности Распутина, полагая, что обвинявшие его во внешней неопрятности, по-видимому, проводили аналогию с его «грязной душой». Но это не соответствовало действительности. Распутин с удовольствием ходил в баню (как в Петербурге, так и у себя дома, в Покровском), был там завсегдатаем, что вполне соответствовало сибирским обычаям. Но как видно из других примеров, рассказы Симановича можно считать правдоподобными лишь с большой натяжкой.

Распутину недоставало не только знания правил общественного этикета, но и возможности приспособиться к ним. Общение с выходцами из различных слоев общества привело к появлению в его поведении более изощренных форм хитрости: так например, сознавая, что его воспринимают как простого неотесанного сибирского крестьянина, он подчас бесцеремонно вел себя в аристократических салонах, в своем хамстве не обращая внимания на присутствие весьма уважаемых хозяев дома; в то же время по отношению к простым людям, и в первую очередь, к крестьянам из его родной деревни, он вел себя корректно, не позволяя грубых слов.

Тем не менее, скандальный сибиряк берет на себя смелость и подает в имперскую канцелярию прошение об изменении фамилии. Причина поступка ясна: фамилия «Распутин» (от слова «распутство») кажется ему иронией судьбы и плохим знаком для человека, находящегося на границе между святостью и распутством. И он решил перехитрить судьбу, выпустившую его в жизнь с таким именем.

Интересно официальное обоснование, которое Распутин подыскал для прошения, поданного им 15 декабря 1906 года в придворную канцелярию в рукописной форме (очевидно, написанное одним из его помощников) и подписанное всего лишь именем Распутина, без фамилии:

«Нижайшее прошение.

Ваше императорское Величество, я проживаю в селе Покровском и ношу фамилию Распутин, в то время как многие другие жители моего села имеют такое же имя, из-за чего могут возникнуть недоразумения. Нижайше уведомляю Ваше Императорское Величество и прошу, дабы повелено было мне и моему потомству именоваться по фамилии „Распутин Новый“.

Вашего Императорского Величества верноподданный Григорий.

Прошение крестьянина Тобольской губернии Тюменского уезда села Покровского Григория Ефимовича Распутина от 15 декабря 1906 года».

В документах придворной канцелярии, занимавшейся адресованными царю прошениями, можно найти сделанные от руки заметки, свидетельствующие о затруднительном положении, в которое Распутин поставил имперских служащих. Принято ли иметь двойное имя? Насколько это оправданно? Срочно запрашивается информация о нем из Тобольска, а заодно выясняется, нет ли каких-либо обвинений против Распутина. Однако несмотря на обвинения, слухи и подозрительные факты, еще с юных лет подпортившие репутацию Распутина, из-за недостатка улик в картотеке судимостей его имя не значилось.

11 января 1907 года директор канцелярии и государственный секретарь Будберг подготовил соответствующий документ, который был передан министру финансов, вероятно, занимающемуся этими вопросами:

«Его Императорское Величество по моему нижайшему сообщению относительно прошения крестьянина Григория Распутина (…) соблаговолил удовлетворить его ходатайство от 23 декабря 1906 года и милостиво позволить ему (здесь продолжение „со своей семьей“ вычеркнуто) впредь именоваться Распутин-Новый».

Это двойное имя было зарегистрировано актом от 7 марта 1907 года в журнале регистрации села Покровское, которое все еще оставалось официальным местом жительства Распутина, и где он бывал примерно дважды в год.

Однако это ничего не изменило. Распутин как был «Распутиным», так им и остался.