Текст книги "Спросите Фанни"

Автор книги: Элизабет Хайд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

В тот вечер, лежа в кровати, Лиллиан снова стала прокручивать в голове свою перепалку с противником абортов. Она была довольна, что не промолчала в ответ на провокацию, а постояла за себя. Если это снизит рейтинг Мюррея среди католиков, ну и пусть. А проблемы с Дэниелом рассосутся. Команда Блэр не обязана всегда быть идеальной.

В доме спокойствие. В соседней комнате похрапывают родители Мюррея. Дальше по коридору Рут, скорее всего, читает с фонариком, а рядом с ней крепко спит Лиззи. Еще дальше в комнате мальчиков Дэниел, наверное, судорожно мастурбирует, а Джордж мечтает о завтраке. С улицы доносится только плеск Атлантического океана, волны нежно гладят берег, убаюкивая жителей ближайших домов.

Всех, кроме Лиллиан. Она выскользнула из кровати, пошла на кухню и перечитала статью, которую набросала вчера ночью. Слишком ханжеская, решила Лиллиан. И какая-то абстрактная. Она налила себе еще водки и подумала о своем опыте – о том, как в 1968 году узнала, что беременна; о своей подруге, которая чуть не умерла от потери крови во время подпольного аборта. А если бы она, Лиллиан, не любила Мюррея и не хотела выйти за него замуж? И, начав писать, она слилась воедино с девушкой из своей статьи и прошла вместе с ней по тускло освещенной лестнице на второй этаж в квартиру с вытертым линолеумом на полу, дребезжащими от ветра окнами и ветхой простыней на обеденном столе вместо скатерти. Она стискивала зубы во время операции и едва добралась на автобусе до дома, где повалилась в кровать, а когда два дня спустя оказалась в приемном отделении больницы Святого Иосифа, где ее осыпали упреками все подряд, что отказалась дать адрес врача, делавшего аборт, потому что, если бы не он, на кого еще ей рассчитывать?

Так гораздо лучше, подумала Лиллиан, откладывая ручку. Непонятно, статья это или рассказ, да и не важно. Лиллиан была довольна.

Было три часа, когда она вернулась в комнату и скользнула в кровать рядом с Мюрреем, лежавшим к ней спиной. Летом он спал в футболках, а не в стариковских пижамах, которые его мать дарила на каждое Рождество. Лиллиан хотела рассказать ему о статье, но боялась сглазить. Поэтому она только прижалась к мужу, вдыхая его сладкий, чуть перечный запах.

Мюррей засопел и заснул еще крепче.

Глава 8

Че!

Идея «блэрмобиля», зародившаяся Четвертого июля, превратилась в реальность после произошедшего с Дэниелом. Мюррей хотел, чтобы народ Нью-Гэмпшира видел, что у них нормальная семья, которая вместе проводит выходные – изучает окрестности, ужинает, время от времени останавливается выпить кофе с пирогом и купается в девственном озере, каких много в этом штате, – в противоположность, скажем, той семье, где своенравный подросток напивается до чертиков в парке аттракционов, а его мать хамит противникам абортов.

Шестнадцатилетняя Рут с восторгом восприняла официальную роль. Однако Дэниел счел эту принудительную семейную спаянность как наказание и не хотел верить, что родители собираются заставить его по субботам разъезжать вместе с ними. Джордж предложил нанести на борт старого синего минивэна пацифик; Мюррей наложил запрет на эту затею, но позволил сыну наклеить на бамперы сине-белые стикеры. Лиззи удовлетворилась разрешением взять с собой Барби.

Несмотря на внутренние разногласия, они были довольно фотогеничной компанией. Мюррей сидел за рулем, Лиллиан согласилась не курить в машине, а дети оттачивали искусство демонстрировать белоснежные улыбки – результат многолетних и разрушительных для семейного бюджета усилий ортодонтов.

Сложность заключалась в том, что даже такая просторная машина оказалась мала для семьи из шестерых человек, чтобы путешествовать долгими часами с многочисленными остановками, и все друг друга раздражали. Перебранки обычно вспыхивали в первый же час поездки. У Дэниела воняли носки, и сам он тоже вонял. Джорджу надо было репетировать для участия в школьном оркестре, и он брал с собой трубу. Рут кричала, что у нее лопаются барабанные перепонки. Лиззи без конца пела одну и ту же песню прямо в ухо Мюррею. Рут тошнило от запаха ног Дэниела. Лиллиан в конце концов не выдержала и закурила.

Мюррей высказал сомнение, что все семьи столько ругаются.

– Вы ведь с братом тоже ссорились, – напомнила ему Лиллиан. – Твоя мама говорила, что ей приходилось даже разнимать драки. У нас, по крайней мере, еще кулаки в ход не идут.

– Это пока, – буркнул Мюррей. – Подожди, когда в Джордже заговорит тестостерон.

– Если они начнут драться, я оболью их из садового шланга, – пообещала Лиллиан.

Временное решение – по крайней мере, для путешествия в «блэрмобиле» – было очевидным. Дэниелу принять душ и не снимать обувь. Никому не брать с собой вонючих пакетов с попкорном. Никаких сигарет. Никаких музыкальных инструментов. Книги разрешаются, аудиоплееры тоже. Общий разговор допускается, если только он не переходит в спор, в случае чего Лиллиан объявляет игру в молчанку: «Кошка сдохла, хвост облез. Кто промолвит, тот и съест». Только с такими ограничениями всем удастся пережить день в дороге.

Весь сентябрь по субботам они колесили по второму избирательному округу Нью-Гэмпшира. Иногда Мюррей позволял вести машину Рут. Они посетили Гановер, районы Белых гор и Великих северных лесов, заезжали на обувную фабрику и завод по производству шерсти. На мясокомбинате их угостили болонскими сэндвичами. Когда кроны деревьев пожелтели, «блэрмобиль» начал застревать в пробках вместе с отдыхающими из Нью-Йорка, приехавшими на природу пошуршать листьями.

– И ради этого я бросил футбол? – выражал недовольство Дэниел.

– Ты не был лучшим игроком в команде, – напомнила ему Рут.

– Потому что у меня разбито колено, – огрызнулся в ответ Дэниел.

– Бедный калека, – поцокала языком Рут.

– Играем в молчанку, – прекратила перепалку Лиллиан.

Тем временем им приходилось постоянно иметь дело с журналистами. За семейными ужинами Лиллиан поражалась, чего только не способны раскопать борзописцы. Репортеры обнаружили, что в колледже Мюррей входил в организацию «Студенты за демократическое общество». Что как-то летом в Бостоне Лиллиан встречалась с членом «Черных пантер».^[18] «У нас было всего одно свидание», – протестовала она, но внимание газетчиков все равно переключилось на ее обеспеченное детство и спекуляции по поводу того, что ее связь со студентами-радикалами в колледже являлась формой бунта против привилегированного происхождения.

Мюррей резко сложил газету.

– Это не репортаж, а чистые домыслы! – возмутился он. – Кому какое дело, с кем ты проводила время в колледже?

– Не надо было мне давать интервью, – сказала Лиллиан.

– Что за черные пантеры? – спросила Лиззи. Накануне она побрила Барби электрической бритвой Мюррея и теперь пыталась исправить ошибку, приклеивая волосы назад скотчем. – Они водятся в Нью-Гэмпшире?

– Ты встречалась с «черной пантерой»? – удивилась Рут. Шел 1984 год, и на уроках истории в школе они изучали события шестидесятых.

– Однажды, – ответила Лиллиан. – Ничего серьезного.

– И она была совсем черной? – интересовалась Лиззи.

– Нет, серо-буро-малиновой, – съязвила Рут.

– Рут! – одернула ее Лиллиан. – Чернее не бывает.

– Наверняка дедушке это не понравилось, – заявил Дэниел, которого всегда будоражили маленькие семейные разногласия.

– Да, не понравилось, – кивнула Лиллиан. Она умолчала о том, что парень отказался пожать руку ее отцу. Ей до сих пор было неловко.

Лиззи вдруг шарахнула головой Барби по столу.

– Не получается! – крикнула она.

– Дай я попробую, – предложила Лиллиан, беря куклу. – Дорогая, нужно думать, прежде чем что-то делаешь.

– Зачем я только на свет родилась! – заныла Лиззи, пряча голову в коленях Лиллиан.

Джордж вышел из кладовки с пустой банкой из-под арахисового масла.

– Закончилось, – сообщил он.

– Потому что ты ешь его как мороженое, – заметила Рут.

– Я растущий организм, – заявил Джордж.

– Ты неандерталец, вот ты кто, – возразила Рут.

– Что у тебя на подбородке, Рут? – вмешался Дэниел, чтобы поддержать младшего брата. – Очередной прыщик?

Рут нервно коснулась подбородка.

– Не трогай, – предупредила Лиллиан. – Только хуже сделаешь.

– Я прямо вижу, как он растет, – дразнил сестру Дэниел. – Фу, уже побелел.

Рут расплакалась и выбежала из комнаты.

Лиллиан вздохнула.

– Разве обязательно издеваться над сестрой, Дэниел?

– Она назвала Джорджа неандертальцем, – ответил Дэниел. – Смотри. – И он начал жонглировать тремя мандаринами.

Лиззи тоже попробовала, но фрукты тут же попадали на пол.

– Никто мне так и не ответил, – пожаловалась девочка, собирая их.

– Я забыла, о чем ты спрашивала, дорогая, – сказала Лиллиан.

– Что такое черная пантера?

– Радикал, – бросила Рут, вернувшаяся с пятном густого оранжевого тонального крема на подбородке.

– А что такое радикал? – спросила Лиззи.

И Рут принялась рассказывать про различные политические группировки в Соединенных Штатах, про либералов и консерваторов, радикалов левого крыла и правого, организациях «Студенты за демократическое общество» и «Студенческий координационный комитет ненасильственных действий», антивоенное движение, Общество Джона Бёрча,^[19] Пэтти Херст^[20] и так увлеклась своей ролью оратора, что не заметила, как все вышли из комнаты, кроме Джорджа, который, обнаружив новую банку арахисового масла, сделал себе целую горку тостов и принялся намазывать их один за другим, уничтожая запас, который Лиллиан приготовила на следующую неделю.

* * *

Тем временем выборы приобретали напряженность, поскольку избирателей теперь интересовали не столько сексуальные скандалы, сколько ужасающая всех перспектива выдвинуть в Конгресс демократа. Оппонент Мюррея неустанно дискредитировал его пригодность к государственной службе. В каком-то году Мюррей не заплатил налог за дом (правда). Он действует от лица мафии (курам на смех). Он представляет интересы наркоманов (частично правда: однажды он защищал человека с зависимостью и устроил его в специализированную бостонскую клинику на лечение). Он объединяет фонды своих клиентов (ложь). Каждое обвинение требовало ответа, что отнимало у Мюррея время, которого и так не хватало даже на обсуждение серьезных вопросов.

О Лиллиан журналисты накопали еще больше грязи. «Юнион лидер» до нелепости раздул тот факт, что ее видели выходившей из нового отеля «Копли плаза» в Бостоне с пакетами из дорогих магазинов, намекая на мотовство и несоответствие стилю Мюррея, приближенному к «синим воротничкам». Это было несправедливо: просто мать повезла Лиллиан по магазинам в честь дня рождения – и они, черт возьми, покупали вещи только на распродажах. Другой репортер, вдохновившись этой историей, заметил, что однажды она запросила налоговую скидку в связи с использованием жилья под офис. На вопрос, каким бизнесом она занимается, Лиллиан ответила, что она писательница: «Хотите прийти посмотреть мой кабинет? Полюбоваться на стопку писем с отказами из издательств?»

Но к следующему вопросу она оказалась совсем не готова. Они сидели в кафетерии на Мэйн-стрит в Конкорде. Репортер открыл коричневый конверт и подвинул к ней через стол сложенную пожелтевшую газету. Это был экземпляр «Дэйли Гэмпшир газетт», на первой полосе которой красовалась черно-белая фотография любительского, но очень убедительного изображения Че Гевары, нарисованного на южной стене Торговой палаты Нортгемптона в штате Массачусетс. «Студенты колледжа Смит арестованы за вандализм» – гласила подпись, и в прилагаемой статье рассказывалось, как Лиллиан Холмс вместе с двумя другими студентами повязала полиция, когда они раскрашивали лохматую бороду кумира.

– Желаете прокомментировать? – спросил журналист.

– Да бросьте вы, – ответила Лиллиан. – Мне было двадцать лет. Почему вы не спрашиваете меня о помощи семьям с детьми-иждивенцами? Или о волонтерской работе в столовой для нищих?

– Ну и ну! – ернически покачал головой репортер.

– Идите ко всем чертям, – буркнула Лиллиан и потянулась за газетой, но собеседник быстро забрал ее.

– Вы признали свою вину? – поинтересовался он.

Собственно, по совету отцовского адвоката она действительно призналась во всем и была приговорена к четырем месяцам общественных работ и к оплате затрат на пескоструйную очистку стены.

– Интервью окончено, – сказала Лиллиан. – Пишите что хотите. Вот мое заявление: «Учась в колледже, я была подвержена многим идеям, часть которых можно отнести на счет юношеского идеализма. Я не поддерживаю и никогда не поддерживала коммунистический режим на Кубе». Всё. Вы довольны?

Репортер быстро заносил ее слова в блокнот.

– Я получил все, что мне надо, – произнес он.

– Очень хорошо, – Лиллиан встала, – тогда идите в жопу. – И она вихрем вылетела из кафетерия.

Когда она приехала домой, то уже успокоилась, но, увидев Мюррея, снова расстроилась: муж не знал, что ее привлекали к суду за вандализм. Мюррей и сам только что вернулся и переодевался наверху.

– Как прошло интервью? – спросил он, ослабляя галстук.

Лиллиан поведала ему о стычке с репортером.

– Погоди-ка, ты малевала портрет Че на стене Торговой палаты?

– Вообще-то это была фреска. – Она постаралась сдержать оттенок гордости в голосе. По ее мнению, фреска удалась на славу, особенно если учесть, что Лиллиан не художник.

– И тебя арестовали?

– Я заплатила штраф, – объяснила Лиллиан. – И оттрубила на общественных работах.

– Почему ты никогда мне об этом не рассказывала?

– Даже не знаю, – пожала плечами Лиллиан. – Прости.

У Мюррея выдался неудачный день. Пришли результаты нового опроса.

– Извинения не спасут меня на выборах, – возразил он. – Особенно теперь, когда люди узнают, что я женат на коммунистке.

– Я не коммунистка! – воскликнула Лиллиан. – И никогда ею не была!

– А выглядит так, будто была, – сказал Мюррей. – Для некоторых кругов в этом штате Джо Маккарти живет и здравствует. Черт бы их всех побрал.

Когда он злился, уголки рта напряженно поднимались вверх, как у учителя начальной школы, и тогда муж казался Лиллиан совсем несимпатичным. Она постаралась убедить себя, что любой человек в гневе некрасив, но внутри у нее как будто щелкнул переключатель, и теперь она не могла вспомнить, почему вообще когда-то находила Мюррея привлекательным. (Хотя сейчас, наверное, и она его не особенно восхищала.)

Тут раздался стук в дверь. Мюррей чуть приоткрыл ее. Лиззи сообщила, что Джорджа вырвало хот-догами.

– Мы разговариваем, Лиззи, – ответил Мюррей. – Мама скоро придет.

– Он не добежал до туалета, – добавила Лиззи.

– Дай нам минуту, – сердито потребовал Мюррей.

Когда Лиззи ушла, Лиллиан села на кровать и обхватила себя руками.

– Мне надо было тебе сказать, – повторила она. – Еще в самом начале.

– Так почему же ты молчала?

Она попыталась представить свой образ мыслей в двадцать три года, когда она летом встретила Мюррея в юридической фирме. Видимо, она сочла тогда, что юный студент-юрист плохо о ней подумает. Но не могла же она предположить, что обстоятельства ее ареста догонят их в далеком будущем во время политической кампании.

– Не знаю, – сказала она.

Мюррей бросил на нее недовольный, но смягчившийся взгляд.

– У нас, конечно, не было вечера взаимных признаний, – заметил он. – И все же следовало понимать, что кто-нибудь может раскопать эту историю. Пока она не попала в газеты, нужно рассказать об этом детям. Прямо сейчас. Черт возьми.

В ужасном настроении после нахлобучки от мужа Лиллиан вышла из комнаты и отправилась в кухню, чтобы приготовить ужин. Они только что постелили на пол линолеум под кирпич; пока в доме суетились рабочие, распорядок дня у нее сбился. Лиллиан выложила пироги-полуфабрикаты на противень. Она злилась и на Мюррея, и на себя и боялась, что репортер упомянет, как она послала его в жопу. Тогда, памятуя еще и о случае на встрече с учителями, люди сделают вывод, что она привыкла сквернословить.

А ведь так оно и было на самом деле. И, откровенно говоря, сейчас она этим даже гордилась. Ей стоило бы вообще поменьше стесняться в выражениях.

Лиллиан добавила в тоник еще джина.

Когда все расселись за столом, получив по пирогу и пытаясь, не разломав, вытащить их из алюминиевых форм, Лиллиан поведала детям о своей сегодняшней выходке.

– Так держать, мама, – одобрил Дэниел.

– Хочешь сказать, что у тебя есть судимость? – настороженно спросила Рут и тут же добавила: – И мне придется писать об этом в заявлении о приеме в колледж?

– Ни в коем случае, – ответил Мюррей. – И не думайте, что это дает вам право выкидывать фортели, – проворчал он.

– Мне уже лучше, – сказал Джордж, из-за тошноты приговоренный к куриному бульону. – Можно мне пирога?

– Даже не думай, – отрезала Лиллиан: ей пришлось убирать рвоту, пока пеклись пироги, и она не собиралась после ужина заниматься тем же.

«Она их выпорола всех и загнала в постель».^[21]

Как оказалось, репортер «Юнион лидер» исхитрился связать с Че Геварой самого Мюррея. В газете опубликовали фотографию фрески Лиллиан под крупным жирным заголовком с именем Мюррея, и, если не вчитываться, складывалось впечатление, будто он сам нарисовал портрет Че буквально пару дней назад. Мюррей раздраженно сложил газету; Лиллиан снова обиделась; Дэниел купил себе экземпляр, чтобы принести его на урок обществознания; а Рут написала статью для школьной газеты о том, как ошибки молодости могут настичь нас двадцать лет спустя. Взносы в кампанию Мюррея резко упали, как и количество его сторонников по предварительным опросам. Лиллиан, которая копалась в памяти в поисках еще каких-нибудь проступков, способных (как указала Рут) настигнуть ее, была слишком занята, чтобы писать, и, конечно, когда в тот день она добралась до кабинета, сочла свою писанину за последний месяц никуда не годной: персонажи одномерные, рассказы слишком цветистые и почти бессюжетные. Она проклинала кампанию и поймала себя на мысли, что желает Мюррею проиграть, чтобы жизнь вернулась в привычную колею.

* * *

В первую субботу ноября, за четыре дня до выборов, помощники Мюррея запланировали большой митинг перед зданием Капитолия штата. Мюррей выразил пожелание, чтобы там присутствовали все члены семьи.

– Кампания почти закончилась. Никто больше не станет копаться в нашем прошлом, – объявил он.

– Не понимаю, каким образом мое присутствие на трибуне может повлиять на твоих избирателей, – ворчал Дэниел. Он стал таким обидчивым в последнее время. Лиллиан скучала по клоуну.

– Мы семья, – возразил Мюррей. – И держимся вместе.

– А можно мне сказать что-нибудь в микрофон? – спросила Лиззи.

– Кому надо выступить, так это мне, – заявила Рут. – Я, по крайней мере, знаю слабые места этой кампании.

– Если хочешь выступить – пожалуйста, – разрешил Мюррей.

– Правда? – Получив желаемое, Рут нервно заулыбалась.

– Конечно, – ответил Мюррей. – Напиши небольшую речь, минут на пять, и обсудим.

Так Рут начала готовить речь и практиковаться каждый вечер в ванной. За два дня до митинга она репетировала ее перед семьей.

– Никаких комментариев с галерки, – предупредил Мюррей других детей, когда они собрались в гостиной. – Уважайте сестру. Она усердно трудилась над текстом и должна выглядеть уверенно.

– Чушь какая-то, – буркнул Дэниел, падая на диван.

– Что тебя гложет, сын? – забеспокоился Мюррей. – Что бы мы ни делали, ты все критикуешь. У тебя проблемы в школе?

Дэниел сложил руки на груди и исподлобья уставился на родных. Джордж вошел в комнату с миской попкорна, как будто они собрались смотреть фильм.

– Ладно, Рут, – дал отмашку Мюррей. – Давай послушаем.

Рут встала перед камином. Она была еще в школьной форме – клетчатой юбке в складку, белой рубашке и пиджаке. Внезапно застеснявшись перед членами семьи, она развернула веером карточки с подсказками, закрыла глаза, пошевелила губами и начала:

– Я вышла на трибуну, потому что верю в своего отца. – Она обращалась к морю, расстилавшему за диваном. – Я верю в то, что он отстаивает. – Дальше она коснулась всех тезисов программы Мюррея, и Лиллиан вдруг с удивлением осознала, что у Рут есть талант к ораторскому искусству. Она представила себе будущее и увидела Рут юристом, а может быть, даже кандидатом на выборную должность, и вообразила, какую испытает гордость оттого, что они с Мюрреем привили дочери эту способность с самого начала. Лиллиан окинула взглядом всех своих детей, и, хотя предвыборная кампания теперь вызывала у нее только досаду, ее вдруг охватило безмерное чувство любви к ним всем: к Рут, спокойной, хладнокровной и уверенной в себе; к Дэниелу, которому сейчас нелегко, но он минует трудный период и снова станет смешить людей, поднимать им настроение и внушать более оптимистичный взгляд на жизнь; к Джорджу, который будет заботиться о других с тем же пылом, с каким всегда опекал младшую сестру; к резвой маленькой Лиззи, которая наверняка будет презирать правила и делать все, что вздумается. Стихийная материнская любовь поднималась, точно дым, из самого нутра через грудную клетку к горлу, и вместе с ней приходил ужас утраты, потому что жизнь таит в себе столько опасностей. Внезапно Лиллиан уверилась, что, несмотря на ежедневные бытовые препирательства, однажды ее дети будут тесно связаны, как фрагменты мозаики, и когда они с Мюрреем уйдут в иной мир, все четверо сплотятся, станут опираться друг на друга и любить братьев и сестер до конца дней. И она приложила к этому руку и может похлопать себя по плечу за отличную работу.

Глава 9

Снег

В день последнего митинга, в субботу перед выборами, Лиллиан встала рано и увидела, что лужайка покрыта инеем: ночью резко похолодало. Циннии потемнели, но выносливые хризантемы выстояли, лишь посеребрились кончики красных и желтых лепестков. Лиллиан сварила крепкий кофе и расположилась у окна, наслаждаясь последними красками осени перед долгой серой зимой.

У нее было полчаса, прежде чем встанут Мюррей и дети, поэтому она поднялась на третий этаж в гостевую комнату, села за стол и взяла в руки конверт, пришедший со вчерашней почтой: не один из тех недобрых стандартных бежевых конвертов с возвращенной рукописью и отказом в публикации, которые она привыкла получать, а тонкий, кремового цвета, с личным письмом на плотной бумаге от редактора «Нозерн ревью» – небольшого журнала, куда, в числе прочих, она посылала свои рассказы. Лиллиан развернула письмо и прочитала его в пятый, а то и в шестой раз.

Уважаемая мисс Холмс!

Нам очень понравился Ваш рассказ «Да кому какое дело?», и мы хотели бы опубликовать его в «Нозерн ревью».

Тем не менее мы считаем, что в текст стоит внести некоторые изменения, которые, по нашему мнению, послужат большей стройности повествования. Я перечислил их в приложении. Прошу Вас рассмотреть их и сообщить нам, согласны ли Вы принять их к сведению.

В любом случае, мы очень рады, что получили от Вас этот рассказ, и надеемся на сотрудничество с Вами.

Искренне Ваш,

Маршалл Вон, редактор

Лиллиан перечитала приложенный список. Такие незначительные поправки! И они действительно улучшат сюжет – ну кто же в здравом уме будет возражать?! Лиллиан отчаянно хотелось провести все утро в кабинете и написать новый, сильно улучшенный вариант рассказа. Но придется подождать до понедельника, когда дом снова окажется в ее распоряжении.

Она убрала письмо и приложение в конверт и сунула его между страницами в пачке черновиков. Она еще не поделилась новостью с Мюрреем: он готовится произнести речь, и все ее слова влетят в одно ухо и вылетят в другое. Она сообщит ему сегодня вечером, после митинга. Муж, скорее всего, даже не слышал о таком журнале, но наверняка разделит ее радость.

Было уже полвосьмого, и Лиллиан спустилась в кухню и налила себе вторую чашку кофе. Послышалось шарканье, и через мгновение в кухню вошла Рут во фланелевой ночной рубашке, босая и нечесаная, и открыла шкаф.

– Хлопья закончились, – требовательно объявила она, словно Лиллиан могла щелчком пальцев обновить запасы.

– Возьми что-нибудь другое, – предложила мать, разливая апельсиновый сок. Хватило только на три стакана. Черт.

Рут сморщилась, но тут же просветлела:

– Я знаю! Приготовь булочки!

Лиллиан распределила сок по четырем стаканам.

– Ох, Рут, у нас сегодня такой тяжелый день, – запротестовала она.

– Пожалуйста!

Лиллиан хотела было отказать, но на самом деле – почему нет? Она пекла булочки десятки раз. Смешать в миске несколько яиц, молоко, муку, смазать маслом формы для кексов, налить туда тесто и через полчаса достать из духовки золотистые подушечки. Их любят все, особенно Дэниел. Может, сегодня удастся его развеселить.

Кроме того, это отличная возможность для Рут научиться печь.

Лиллиан потянулась за своей главной помощницей на кухне – поваренной книгой Фанни Фармер, которую подарила ей мама, а той – ее мама, и открыла на странице с нужным рецептом, заляпанной жирными пятнами в процессе многократного использования. Рядом со списком ингредиентов теснились написанные почерком Лиллиан комментарии, как увеличить количество булочек. Надо же рассчитывать еще и на Джорджа. Кроме того, там имелись заметки о способе приготовления: «Духовку предварительно разогреть. Не просеивать муку!»

Внезапно к Лиллиан пришла идея рассказа. «Элеанор: до белого каления / Люси», – записала она на полях.

– Доставай миску, – велела она Рут.

Дочь с вызовом взглянула на нее:

– Я собиралась в душ.

– Вот поставим противень в духовку, и пойдешь, – сказала Лиллиан. – Тебе надо научиться самой их печь.

– Не хочу я учиться печь булочки, – проворчала Рут.

– Ну пожалуйста.

– Я ненавижу готовить, – заявила Рут. – Когда я вырасту, то найму кухарку. Не обижайся, мама, но я не хочу быть простой домохозяйкой, как ты.

У Лиллиан перехватило дыхание. Простой домохозяйкой? Неужели все шестнадцатилетние девочки так жестоки? Она с трудом взяла себя в руки.

– Хочешь булочки – приготовь сама, – отчеканила она, и до Рут, видимо, дошло, как прозвучали ее слова, потому что она опустила голову и не стала спорить. – Сначала яйца. – И Лиллиан прошлась вместе с Рут по всему рецепту, заглядывая дочери через плечо. – Не страшно, если останутся небольшие комочки. – Тем временем она разложила по двум противням для кексов вощеные бумажные формочки. – Не мелочись, наполняй гнезда на две трети, – посоветовала она, когда Рут стала наливать тесто в углубления. – Большие булочки вкуснее.

После того как Рут поставила противни в духовку, Лиллиан разрешила ей идти в ванную.

– Только возьми с собой часы, чтобы не передержать булочки. Мне надо вымыть пол, намолоть муку и погладить твоему отцу рубашку.

Рут выскользнула из кухни.

Не прошло и часа, как все сидели за столом и ели горячие булочки.

– Спасибо, мама, – с полным ртом прошамкал Дэниел.

– Благодари не меня, а Рут, – возразила Лиллиан, откидываясь на спинку стула и закуривая сигарету.

– Маленькая домохозяйка, – подколол сестру Дэниел.

– Пошел ты, – отмахнулась та.

– Во сколько сегодня митинг? – спросил Мюррей.

– В три, – ответила Лиллиан. – Оденьтесь нарядно. Опрятные брюки. Никаких кроссовок. Рут, твоя речь готова? Хочешь еще раз отрепетировать?

Рут помотала головой.

– А я тебя проинструктирую, – усмехнулся Дэниел.

– Как будто ты что-нибудь понимаешь, – съязвила Рут.

– Вот видите, что бывает, когда я стараюсь быть милым, – пожаловался Дэниел.

Рут повернулась к отцу:

– Я выступаю до тебя или после?

– До, – ответил он. – Ты у меня на разогреве. Не забывай говорить в микрофон. Лиллиан, я тебя очень прошу не дымить за столом.

Лиллиан потушила недокуренную сигарету. Когда закончится эта кампания, надо бы бросить дурную привычку.

– Все ставят свои тарелки в посудомойку, – скомандовала она.

Дэниел взглянул на Джорджа, который щедро мазал последнюю булочку джемом.

– Ты бы хоть сначала остальным предложил, – упрекнул он брата.

* * *

В конце концов пришлось ехать к зданию Конгресса на двух машинах, поскольку Джордж в последний момент заляпал рубашку джемом и Мюррей начал беспокоиться, что опоздает. Лиллиан считала, что две машины – это напрасная трата бензина, но, раз Мюррей так нервничает, пусть едет вперед.

Никогда еще погода не менялась так быстро, как в тот день. Утро было солнечное, но к началу митинга на севере стали собираться тучи. Лиллиан оглядела толпу. Последнее мероприятие! Пришло меньше людей, чем они ожидали, но кое-где все-таки мелькали сине-белые плакаты. Лиллиан сделала вывод, что семья Блэр привлекательно выглядит на трибуне: в середине они с Мюрреем, рядом с ними с одной стороны Лиззи и Дэниел, с другой – Рут и Джордж. Дэниел широко расставил ноги, Лиззи обнимает лысую Барби, Рут сжимает свои карточки с тезисами, а Джордж не знает, куда деть руки.

Пока Рут произносила речь, резко похолодало. Когда к микрофону подошел Мюррей, начало моросить, а к концу его выступления повалил мокрый снег. Несмотря на весь энтузиазм в отношении кандидата, избиратели ринулись к своим машинам.

А вместе с ними засобиралась и семья Блэр. Рут и Джордж хотели остаться в городе, а Мюррею надо было встречаться с ветеранами зарубежных войн, так что Дэниел и Лиззи сели в минивэн с Лиллиан.

– Можно я поведу? – спросил Дэниел. На прошлой неделе ему исполнилось пятнадцать с половиной, и он только что получил ученические права.

– Не сегодня, – ответила мать. Дороги уже покрылись слякотью, и на водительское место села сама Лиллиан. – Живее, – поторопила она детей.

– Ты не забыла, что мне надо остановиться у дома Дженнифер? – напомнил ей Дэниел.

– Зачем?

– Лабораторная по биологии.

– А это не может подождать до завтра? Дорога в ужасном состоянии. – Дженнифер жила на вершине Скул-стрит-хилл – крутого холма, на который Лиллиан не хотела взбираться в такую погоду.

– Нет, не может, – раздраженно ответил Дэниел.

Даже утренние булочки не задобрили его.

– Почему?

– Потому! – огрызнулся он.

Лиллиан устало вздохнула. С другой стороны, дело не только в лабораторной работе. Если она побоится подниматься на Скул-стрит-хилл, придется весь вечер терпеть упреки Дэниела. Ничего, не так уж много и намело.

– Ладно, – согласилась она. – Только мигом.

И действительно, она благополучно заехала на холм и притормозила возле дома Уайтов. На улице сгустились ранние сумерки, и окна были освещены. На лужайке стояли два предвыборных плаката: Мюррея и Мондейла-Ферраро. Уайты принадлежали к новой волне демократов в Конкорде, бывшим либеральным республиканцам, которые разочаровались в администрации Никсона, сменили партию и в 1976 году проголосовали за фермера, который выращивал арахис.^[22] Сами Уайты щедро вкладывались в кампанию Мюррея.

Барбара Уайт, приятельница Лиллиан по работе в комиссионке, открыла Дэниелу дверь и стала энергично махать Лиллиан, приглашая ее в дом.