Текст книги "Любовь по расчету"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
Юдифь вспыхнула.
– Мама, я отвечаю за все. Кроме того, он меня плохо знает, мне легче притвориться, что я ничего не понимаю. Ты же не сможешь сдержать ненависть, – девушка скрепила прическу бронзовыми заколками и расправила складки платья.
Алисия удивлялась перемене в дочери. За короткое время ребенок превратился в зрелую женщину. Голос звучал повелительно, с той же требовательностью, которая заставляла людей повиноваться ее отцу, а иногда и сжиматься от страха.
У Юдифи даже взгляд изменился – открытый, бесстрашный, прямой, словно она вызывала на поединок, противопоставляя чужой воле свою. Алисии все еще хотелось защитить единственное дитя от злых сил, но женщина понимала, что теперь должна сдерживать порыв.
– Будь осторожна, дорогая. Змеи жалят исподтишка.
– А у кошек есть когти, – парировала Юдифь, тряхнув головой. Затем обняла мать, что обычно придавало ей уверенность в себе. Алисия крепко прижала дочь к сердцу. Больше она ничего не могла сделать.
Роберт де Беллем, граф Шрусбери, лорд Монтгомери, старший сын скандально известной Мейбл Талвас, которую убили за ее собственную садистскую жестокость, внимательно оглядывал большой зал замка Ледворт и обдумывал, как приступить к осаде. Не из личных соображений, просто ради приятного времяпрепровождения, чтобы скоротать время в ожидании появления молодой хозяйки.
От нечего делать он осматривал стены. Глаза светло-серого водянистого цвета, не лишенные привлекательности, красивый прямой нос, черные брови вразлет – Беллему было тридцать восемь, но выглядел он не старше двадцати пяти. Кое-кто поговаривал, что Роберт продал душу дьяволу, и верил по невежеству, что сделка заключена в обмен на вечную молодость и власть. Другие, более трезво мыслящие, говорили, что у него вообще нет души. Роберт де Беллем не интересовался мнением посторонних, глубоко презирая всех, кроме самого себя.
Де Беллем похлопывал хлыстом по ноге, забавляясь пустотой зала и полным отсутствием прислуги, которая при виде его, казалось, попряталась по закоулкам. Их страх был приятен и льстил самолюбию.
Но вот в зал вошла молодая леди и направилась к де Беллему, стоящему возле очага в окружении свиты, среди которых был и де Лейси. Леди шла уверенной походкой, высоко держа голову, и смело встретила взгляд Беллема. Это было так не похоже на обычную реакцию, которую он вызывал в дамах – те начинали дрожать и заикаться– что вызвало интерес.
– Извините, что заставила вас ждать, милорд, но времена таковы, приходится соблюдать осторожность, – произнесла Юдифь низким грудным голосом и присела в глубоком реверансе.
Беллем заметил золотистый цвет волос, красивую форму рук, придерживающих платье.
– Действительно, трудно отличить врагов от друзей, – ответил он с ехидной улыбкой и поднял ее лицо за подбородок.
Де Беллем пытался найти черты сходства между дочерью и сводным братом, но не обнаружил их. Широко посаженные глаза, скулы и изящный рот она унаследовала от Алисии, но тонкий нос красивой формы, упрямый подбородок и необычные глаза цвета серого опала не напоминали ни кого из родителей.
– Жаль, что я не смог присутствовать на вашей свадьбе, был занят делами, – Беллем помог ей выпрямиться. Девушка была очень стройна, но фигура сохраняла угловатость подростка. Если ФитцМайлз успел сделать ей ребенка, это пока не заметно. Возможно, она не слишком плодовита, как и ее мамаша. Если лорд Равенстоу внезапно умрет, земли вдовы перейдут королю. Не то, чтобы Беллем предвидел трудности в заполучении владений себе, но если ФитцМайлз оставит ребенка, тогда молодой отпрыск станет хозяином поместий и матери, и отца, а такое богатство означает власть. Хотя, корову можно доить разными способами.
Роберт сжал запястье Юдифи цепкими пальцами.
– Вашему мужу следовало бы быть возле своего бесценного сокровища. Он всегда так невнимателен?
Уолтер де Лейси насторожился, это напомнило Юдифи фразу матери о лисице в курятнике. У нее пересохло во рту и заныло в груди, но девушка постаралась не выдать страха и придала лицу выражение полной невинности.
– Он поехал по делам, милорд, я не спросила, куда. Хотите подождать его возвращения?
Юдифь сделала служанке знак принести вина. Роберт де Беллем выпустил ее руку и оперся о стол.
– Играете роль хозяйки замка? – ехидно заметил он, когда Юдифь отпустила перепуганную служанку и сама стала наливать вино гостям. – сколько вам лет, дорогуша?
– Шестнадцать, милорд.
– И сладка, как спелая вишня, – он вращал чашу, изучая тонкий английский рисунок. – Скажите, Юдифь, ваш муж ожидает ребенка месяцев через семь вашей свадьбы?
Девушка залилась краской.
– Если Богу будет угодно, милорд, – с трудом выдавила она, чувствуя, как Беллем раздевает ее похотливым взглядом,
– И если мужу будет угодно воздержаться от общества своей уэльской пассии и прочих любовных связей, – съязвил де Лейси.
Юдифь осторожно поставила графин. «Английское вино слишком дорого, чтобы его разливать», – напомнила она себе, а это была лучшая бутыль.
– Я не вмешиваюсь в дела мужа, – произнесла она твердо, метнув на де Лейси настороженный взгляд. – Он обращается со мной хорошо, и я благодарю за это Бога.
Де Беллем улыбнулся, почуяв за нежной внешностью железный характер и злость.
– Я еще не встречал женщины, которая не уступила бы обаянию Гайона, – засмеялся он.
– Или мужчины, – вставил де Лейси. – Не каждой невесте выпадает честь получить в соперники короля.
– Заказать угощение или вы намереваетесь следовать дальше и заехали, чтобы поздравить нас с бракосочетанием? – Юдифь почти дрожала от негодования.
Де Лейси заметил поодаль здоровенного саксонца с квадратной челюстью, капитана стражи, внимательно следившего за происходящим и готового к защите в любой момент.
Де Беллем пожал плечами.
– Мне нужно быть сегодня в Шрусбери, хотел бы обсудить одно дельце с вашим мужем, но это может подождать. Кстати, я привез свадебный подарок, – на столе перед ним лежал узел. Де Лейси с коварной улыбкой протянул своему господи ну кинжал, чтобы перерезать завязки.
Стараясь унять дрожь, Юдифь наблюдала за движением рук Беллема. Завязки разлетелись, на стол выпали собольи шкурки, блестящие, иссиня-черные на фоне мешка из домотканого полотна.
– Норвежские соболя, чтобы украсить ваши платья... или постель, – он широким жестом раз вернул одну из шкурок.
Соболя были с лапками и мордочками. Юдифь с трудом подавила отвращение... и поблагодарила. Подарок был очень ценным, достойным под ношением для самой королевы.
Дядюшка не требовал благодарности. Он надеялся, что цена подарка со временем окупится, да и стоил он ему недорого – просто попрактиковался в искусстве владения мечом, одно удовольствие.
– Ваша мать с вами, в этом замке?
– Да, милорд. Она просит извинить ее, ей не здоровится.
– Я всегда на нее так действую, – смеясь, Беллем поглаживал лезвие кинжала, словно тело любовницы.
Юдифь охватила неприятная дрожь, она подумала с облегчением, что правильно сделала, оставив большую часть свиты Беллема за воротами замка.
– Вы боитесь меня, Юдифь? – спросил тот вкрадчиво, любуясь своим отражением в металлическом зеркале.
– У нее есть для этого причины? – раздался голос Гайона, появившегося бесшумно и внезапно.
Де Беллем резко повернулся. Поспешность, с которой он это сделал, выдала, что он удивлен и не ожидал видеть хозяина так скоро. Умение Гайона ФитцМайлза появляться незаметно всегда раздражало барона, одному Богу известно, что тому удавалось подслушать в такие мгновения.
– Клянусь кровью Христа, нет! – засмеялся де Беллем, метнув кинжал де Лейси. – Но вам известно, как распространяются слухи.
Гайон увидел собольи шкурки, ноздри раздулись, он посмотрел в глаза Беллему.
– Да, я хорошо знаком с этими дорогами,– ответил молодой человек вкрадчивым тоном, расстегивая плащ. – Вашим людям я предоставил помещение во дворе замка. Оружие им вернут, когда будете выезжать.
Тонкие губы дрогнули в усмешке.
– Милорд, это визит долга, чтобы поздравить нас с браком, или у вас другие цели?
– Ваше гостеприимство ослепительно, племянник. От него просто рябит в глазах.
– А от вашего, дядюшка, можно совсем ослепнуть, – парировал Гайон.– Интересно, какая участь постигла бы мою жену, если бы вам удалось нагнать их по другую сторону моста? – он метнул испепеляющий взгляд на де Лейси.
– Ничего предосудительного не случилось бы, уверяю вас.
– Это по какому кодексу? – усмехнулся Гайон.
– Дядя привез нам удивительный подарок, вот эти прекрасные соболя, – поспешила вмешаться Юдифь, видя, что Гайон впадает в ярость. Если бы он был котом, шерсть на его спине давно бы встала дыбом. Но стычку с графом Шрусбери не могли себе позволить ни Гайон, ни, тем более, она.
На мгновение воцарилась тишина. Глядя на мужа умоляющим взглядом, Юдифь подошла к нему и взяла за руку, как бы желая подчеркнуть радость от встречи, но, на самом деле, чтобы помешать выхватить кинжал. Она чувствовала, как напрягся каждый его мускул. Дикий леопард был готов к прыжку, который приведет его к гибели.
В отчаянии Юдифь приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать плотно сжатые губы, пытаясь вывести мужа из этого состояния, заставить расслабиться.
Гайон осознал настроение жены. Сквозь ту манящую сознание ярость робко пробился лучик рассудка, не дал вцепиться в горло де Беллема, остудил пыл. Он с трудом отвел взгляд от водянисто-серых глаз благоприобретенного родственника, готового принять вызов.
– Ты достойна и более дорогого подарка, дорогая, – Гайон обнял жену за талию и поцеловал в щеку, понимая – она только что оттащила его от края пропасти.
Юдифь все еще чувствовала в муже внутреннее напряжение, но теперь он держал себя в руках.
– Вы угадали, – приятным голосом произнес де Беллем, словно не замечая враждебности хозяина. – У меня действительно другие цели, хотя ничего важного. Мне даже как-то неудобно говорить об этом деле.
Гайон сильно сомневался, что граф Шрусбери вообще способен испытывать неудобство. Он изобразил внимательный интерес, делая вид, что не замечает ехидной гримасы де Лейси. По лицу Юдифи понял – та тоже догадывается, о чем пойдет разговор.
– Дорогая, забери подарок, положи в надежное место и позаботься, чтобы гостей хорошо на кормили, – сказал он жене.
Юдифь укоризненно посмотрела на мужа, тот освободил руку и пальцем ласково провел по ее веснушчатому носику. Этот жест означал – он вежливо дает ей понять, что ее присутствие не желательно. Гайон перевел взгляд с соболей на портьеру.
Юдифь сделала реверанс и, извинившись, удалилась.
– Так вы говорили... – Гайон скрестил руки на груди.
– Пустячное дело. Покойный брат Морис задолжал мне за строительство Равенстоу, – граф Шрусбери улыбнулся улыбкой палача.
Юдифь задумчиво поглаживала мех, не замечая своего жеста. В середине дня они обычно довольствовались хлебом, сыром и вином, но не на этот раз. Повар приготовил более изысканное угощение, добавив жареных голубей, запеченную баранину, вымоченную в молоке сельдь, приправленную миндалем, и медовые пирожные с толчеными орехами и сухими фруктами.
Юдифь не знала, достойное ли это угощение для графа, но ничего лучшего за столь короткое время предложить не могла. Дядюшка не выразил неудовольствия, напротив, набросился на еду с завидным аппетитом, чего нельзя было сказать о ее муже– тот мало ел, но много пил, словно задался целью упиться до бесчувствия, и уже начинал растягивать слова, голос стал громче.
Роберт де Беллем наблюдал за Гайоном с не скрываемым презрением и ехидной ухмылкой. Сам он воздерживался от вина, ум работал четко, речь оставалась внятной и ясной.
Юдифь попыталась попросить мужа вести себя осторожнее, но нарвалась на резкое замечание и сжатый кулак. Она решила пойти в свою комнату, чтобы избежать побоев на людях. В памяти еще были свежи воспоминания об отце – когда тот напивался, хватало неприятного для него замечания, чтобы кулаки пошли в ход. Особенно болезненными были удары от перстней, они часто ранили до крови.
Юдифь сидела в своей комнате в мрачном настроении и гадала, что толкнуло Гайона на подобное поведение.
Он должен Беллему большую сумму денег, и это обстоятельство в последнее время вызывало озабоченность мужа. Но он не казался подавленным. За три месяца супружества Юдифь ни разу не видела его подвыпившим, тем более, пьяным. Невозможность понять Гайона волновала Юдифь еще больше.
Снаружи комнаты послышался какой-то звук. Мелин, свернувшаяся калачиком на постели, подняла голову и замурлыкала. Юдифь отложила шкурку соболя и поспешила к двери. Эрик и один из сержантов втащили в спальню Гайона. Источая запах перегара, тот стоял, шатаясь, у порога.
– Предатели!– ревел он во весь голос– Я достаточно трезв и могу сам проводить гостей до ворот! Пустите меня!
Не прекращая громко протестовать, Гайон все же позволил дотащить себя до постели. Юдифь со страхом наблюдала за ним.
– Не беспокойтесь, госпожа. Милорд протрезвеет быстрее, чем вы думаете, – успокоил Эрик и вышел, уводя второго охранника.
Мелин вскочила на грудь Гайону, царапая когтями одежду.
Гайон оторвал ее от себя, посадил на покрывало, сел и стал стягивать тунику.
– От меня разит, как после ночи в борделе!
Он запустил богато вышитую тунику в противоположный угол комнаты. Туда же последовала рубаха.
Юдифь следила за ним, стоя у двери.
– Вы не пьяны! – наконец догадалась она.
– Трезв, как камень.
– Как же так? – спросила девушка, не понимая. – Почему вы делали вид, что напились до чертиков?
– Чтобы не возникало сомнений, что я переживаю по поводу долга.
– Но я видела, сколько вы выпили! Гайон хитро усмехнулся.
– Полный кувшин подкрашенной воды, а вина ровно столько, чтобы провоняла одежда. За столом прислуживал брат Эрика, заметила?
Он снял нижнюю тунику из грубого полотна и швырнул на постель.
– Но зачем? Зачем дяде считать вас пьяницей? – Юдифь подобрала промокшую от вина одежду, чтобы положить ее на сундук.
Гайон посмотрел на нее с таинственным видом.
– Он получил мое серебро. Теперь все считают, что я проваляюсь в постели в пьяном бреду, по меньшей мере, весь следующий день.
– Что вы задумали? – Юдифь снова испугалась. – И почему надеваете на себя эти отвратительные тряпки?
– Упражняюсь в воровстве, малышка. Чем меньше будешь знать, тем лучше.
– Я не идиотка!
– Нет, конечно, – Гайон поднял голову. – Слишком умная. И не скалься на меня – я хотел сделать комплимент. Тебя невозможно долго обманывать.
– Как вы делаете со своей уэльской пассией и другими наложницами! – отрезала Юдифь и прижала пальцы к губам, удивляясь, что сама не за метила, как заговорила словами де Лейси.
– Если мне в последнее время и пришлось бывать на границе, то отнюдь не в погоне за удовольствиями. Были дела поважнее.
Юдифь опустила глаза.
– Извините, милорд, я сказала глупость. Выражение ее лица не свидетельствовало о раскаянии, но Гайону не хотелось заниматься выяснением причин.
– Почему вы приехали в дурном расположении духа, милорд? – спросила Юдифь, поднеся соболью шкурку к разгоряченному лицу.
Гайон нахмурился и помедлил с ответом. От стегнул пряжку пояса и лишь потом заговорил.
– Два дня тому назад я проезжал мимо каравана с товаром, направлявшимся в Шрусбери. Торговец, Хью Сиор, приятный человек. Я знал его и раньше. Отец и я, бывало, ездили с ним. Если у него и были недостатки, то чрезмерная болтливость и безрассудная отвага там, где пахло прибылью. Сегодня его труп нашли во рву – задушен собственными штанами, конечности отсечены. Разумеется, товар исчез. Уверен, шериф обвиняет слугу Хью, ведь парень тоже испарился, и, к тому же, состоя на службе у де Беллема, он нашел в слуге удобного козла отпущения.
Гайон сделал глубокий вдох, чтобы усмирить закипавшую ярость.
– Хью знал, что в Шрусбери собрались важные люди, и вез им норвежских соболей и шелка. Только не доехал. Посмотри на ткань, в которую завернут твой свадебный подарок. Уж не дума ешь ли ты, что коричневые пятна – следы придорожной грязи?
Юдифь сжалась в страхе.
– Нет, Гайон! Не может быть! Это неправда!
– Хорошо, котенок, неправда, – повторил он вяло, натянул тулуп из овечьей шкуры и шерстяной коричневый капюшон. – Просто разыгралось воображение.
Юдифь с содроганием отбросила шкурку, ее мутило. Гайон продолжал одеваться, губы были плотно сжаты. Раздался невнятный звук, он насторожился, обернулся и увидел белое, как полотно, лицо Юдифи. Ее душили спазмы. Он хотел сделать ей внушение, что легче всего поддаться отчаянию и следует держать себя в руках, но понял по расширенным от страха глазам, что жена еще совсем ребенок. Гайон подошел к ней и обнял, а Юдифь спрятала лицо у него на груди. Ласковые слова, произнесенные на безупречном валлийском, успокаивали.
Наконец, девушке стало легче.
– Мама была права, – с отвращением произнесла она. – Змеи жалят исподтишка.
– Если не удается зажать их шею и вырвать зубы, – тихо сказал Гайон.
Юдифь встрепенулась.
– Не знаю, что вы задумали, милорд, но думаю, нечто очень опасное. Заклинаю Богом, подумайте о себе!
– Ты слишком много волнуешься, – он улыбнулся и поцеловал ее в щеку. Она повернула голову, на мгновение их губы встретились – ее -мягкие, пунцовые и неопытные, его – не претендующие на обладание. Гайон первым освободился от объятий.
– Сегодня для всех я нахожусь в пьяном отуплении. Предоставляю тебе право домыслить остальное.
– Когда вернетесь, милорд?
– Думаю, к ночи, – Гайон натянул капюшон и плотно завязал его. – Желаю удачи, дорогая, – он игриво дернул ее за косу и вышел из комнаты.
Юдифь заперла дверь на засов и села на постель, стараясь унять беспокойство. Предстояло решить практические вопросы, например, что делать с подарком, добытым ценой подлого убийства.
Оставить соболей невозможно, девушка с трудом могла заставить себя смотреть в их сторону. Сжечь? Неразумно. Швырнуть в лицо дяде Роберту? Если бы такое было допустимо, Гайон сделал бы это сам. Отдать кому-нибудь? Юдифь задумалась. Лучше вернуть туда, где они были куплены. Это нетрудно узнать.
Юдифь достала пергамент и начала старательно писать. Сбоку пристроилась Мелин.
Граф Шрусбери легко держался в высоком позолоченном седле, ноги свисали прямо, пятки сверкали золотом шпор, сапоги из мягкой кожи доходили до середины икр и были зашнурованы крученой зеленой тесьмой. На лице застыло выражение злобного удовлетворения. Жесткий рот и водянистые глаза таили презрительную улыбку, левая рука застыла на рукоятке кинжала.
Позади позвякивали колокольчики на шее пони, нагруженного дорожными принадлежностями графа. Это звук услаждал слух. Другой пони вез коричневые кожаные мешки, в которых позвякивали монеты. По обеим сторонам ехали стражники.
Четыреста сладких серебряных монет. Гайон ФитцМайлз оказался достаточно умен, чтобы вы платить долг. Единственное, что удивляло де Беллема – способность молодожена заплатить полностью, хотя он подозревал, что это значительно истощило возможности новоиспеченного родственника.
Победа сделала де Беллема великодушным, сначала он предложил взять с Гайона половину долга, оставив остальное до Рождества, когда должна быть собрана рента, но его щедрость не была оценена. Де Беллем предложил ФитцМайлзу выход из затруднительного финансового положения – продать тещу замуж и тем вернуть часть расходов, но из-за этого чуть не вспыхнула драка. Де Лейси уже схватился за кинжал, но ФитцМайлз еще держал себя в руках, просто вышел из комнаты, стукнув кулаком по тяжелой двери.
Молодо-зелено. Де Беллем довольно ухмыльнулся, вспомнив, как Гайон поглощал вино с ненасытностью настоящего пьяницы, как его движения становились все менее грациозными, язык начал заплетаться, веки наливались тяжестью. В душе Роберт ожидал именно этого. Служа при дворе, ФитцМайлз часто кутил с принцем Генрихом, напиваясь до бесчувствия под звуки лютни и бубна, глядя на танцующих девиц. У парня нет морального стержня. Но это еще полбеды. Главное, он не способен к самодисциплине. Для графа это был серьезный недостаток. Мужчина должен знать, чего хочет. Но ФитцМайлз не мужчина, он полуварвар. Чего от него ожидать?
Овечье блеянье прервало размышления графа, он вернулся к более насущным проблемам. Дорога впереди была запружена огромным стадом, пушистым, блеющим, издававшим жуткий запах. Лошадь попятилась. Де Лейси выругался и осадил коня.
– Черт побери! – зарычал де Беллем. – Уберите с дороги этих вонючих овец!
Громкое блеяние заглушило слова – стадо приблизилось и окружило всадников. Лошадь под графом беспокойно завертелась, вьючные пони стали взбрыкивать задними ногами. Изрыгая ругательства, мужчины пытались сдержать лошадей, одновременно выхватывая из ножен оружие.
Уолтер де Лейси замахнулся кинжалом на ближайшую овцу, но в тот же миг просвистела стрела. Еще немного, и его сердце пронзило бы насквозь.
Среди овец были люди, одетые в овечьи тулупы, маскирующие воинов, но теперь те поднимались в полный рост. Это были валлийцы, смуглые и стройные.
– Бросай нож, – приказал ближний к де Лейси валлиец. Барон хотел поработать клинком, но увидев, что противник приготовился к удару, бросил кинжал.
– За это ты дорого заплатишь, – произнес он глухо.
Не ответив, валлиец жестом приказал спешиться. Пришлось повиноваться.
Роберт де Беллем не испугался, ему был неведом страх даже перед угрозой смерти. Но его бесила собственная беспомощность, ярость достигла такой силы, что грозила выдавить глаза из орбит.
Руки Беллема связали за спиной, на голову надели черный капюшон и завязали, чтобы он ни чего не видел. Варварское наречие раздражало слух. Де Лейси попытался что-то сказать, но получил такую затрещину, что его вырвало. Кто-то засмеялся. Ярость кипела в Роберте, дышать в капюшоне было трудно, грубые волоски ткани прилипали к губам, набивались в рот. Он заерзал, но веревки только сильнее и больнее врезались в запястья.
Гайон опустил лук, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Команды звучали по-валлийски. Поклажа была снята. Овец, лошадей и пони погнали в чащу леса, где их могли обнаружить только жители Уэльса.
Гайон прошептал что-то одному из воинов, не скрывая радости при виде двух пленников, и вскочил на лошадь, которую подвел Эрик.
Связанные господа не разбирали слов, но торжествующий тон, которым те были произнесены, от них не ускользнул. Если бы де Беллем не видел собственными глазами, в каком состоянии волокли из зала Гайона ФитцМайлза, и если бы его захватчик явно не был валлийцем, он бы догадался, кого нужно благодарить за случившееся.
Однако, сейчас Беллем лежал посреди дороги, пытаясь освободиться от пут, рядом в таком же состоянии лежали его люди. Вокруг раздавался стук копыт, чужая речь. Потом звуки стали удаляться. Подкова ударила Роберта в бок, он скрючился от боли. Вскоре наступила тишина, только ветер свистел. Начинался дождь.
Розин прислушалась к стуку дождя по ставням. Весенний ливень. Обычно в такую погоду в просветы между облаками бриллиантовыми искорками проглядывали звезды.
Очаг догорал, бросая теплый уютный отсвет, приятный запах грушевого дерева разносился по комнате.
Рис и Элунед уже легли спать, но еще не уснули, из-за занавески доносилось их перешептывание. На прошлой неделе сыну исполнилось одиннадцать лет, и он чувствовал себя взрослым. Последнее время мальчик жаловался на то, что вынужден спать с сестрой, которая просто девчонка. О, невинность отрочества! Придет время, когда он с радостью согласится делить постель с «просто девчонкой» для целей совсем иных, нежели сон.
В Уэльсе мальчика в четырнадцать лет считали взрослым. Тогда ей самой будет тридцать, Элунед десять, а последний ребенок, если выживет первые несколько месяцев, вступит в пору детства.
Розин снова взялась за шитье, сделала несколько стежков и отложила работу. Свет был слишком тусклым для тонкой работы, да и настроение неподходящим. Сегодня ею овладело беспокойство, все валилось из рук. В животе заворочался ребенок, толкнулся ножками. До родов оставалось почти четыре месяца, так что особых неудобств пока не ощущалось. Тело налилось соками, как распускающийся цветок, она сама удивлялась таинственным изменениям, происходящим в ней.
Старый пес, сидевший у ног, вдруг зарычал и насторожился. Розин встала, держа одной рукой собаку за ошейник, в другую взяла кочергу.
За дверью раздался голос Твума, ржание лошади. На вопрос слуги послышался ответ на валлийском языке, но с легким акцентом, который она узнала бы в любых обстоятельствах. Розин усмирила собаку и, отбросив кочергу, пошла открывать дверь.
– Гайон! – она бросилась в его объятия. Твум понимающе кивнул и пошел спать. Розин освободилась из крепких рук Гайона и втащила его в дом. Задвинула засов и снова оказалась в его объятиях.
– От тебя пахнет овечьей шкурой. Гайон потерся подбородком о ее щеку.
– Что за приветствие тому, кто проделал долгий путь ради этой встречи!
– А не ради своих целей? – съязвила Розин. – Сколько в тебе тщеславия!
Ее густые черные волосы как покрывало закрыли ему руки, теплая налитая грудь прижалась к его груди, в чреве стучал ножками ребенок.
– Как дела? – спросил Гайон нежно и озабоченно.
Розин пожала плечами.
– Теперь не тошнит, аппетит волчий. Когда разнесет, как свиноматку, буду проклинать тебя и ту жаркую ночь на сеновале... Ты приехал оди... – Она замолчала. Гайон отвел взгляд от нежной кожи и светящихся глаз как раз вовремя, на нем повисли дети Розин. Они радостно визжали и ластились, как щенята. Солидность Риса улетучилась, словно ее и не было, остался просто мальчишка. Гайон шутя отбивался и ворчал, выразительно поглядывая на мать, потом прикрикнул на сорванцов.
Элунед послушалась и пошла за вином. Рис присел перед догорающим огнем, обняв колени – здоровый, хорошо сложенный мальчик с приятными чертами лица.
– Сколько вы пробудете у нас? – внезапно спросил он, испытующе глядя на Гайона черными, как агат, глазами.
– Рис! – упрекнула мать. Сама Розин не осмеливалась задать этот вопрос.
Гайон рассеял ее опасения.
– Не принимай близко к сердцу, дорогая. Я к этому привык. Если бы не знал, что Рис мальчик, то подумал бы, что вопрос задала моя жена. Они очень похожи.
Последовало странное молчание. Вопрос Риса оказался лишь началом. У Розин было много других вопросов, но она не хотела задавать их в присутствии детей – не позволяла гордость.
– Всего несколько часов, – продолжал Гай он. – Я рискнул потянуть дьявола за хвост, и теперь обязан вернуться домой до рассвета, иначе он пощекочет меня вилами.
Гайон улыбнулся девочке и взял чашу с напитком, который та принесла для него. Напиток был крепким и сладким, золотисто-прозрачным, как мед, и ароматным, как тот осенний вечер, когда был зачат ребенок.
Рис помолчал минуту, потом до него дошел смысл шутки, сказанной на валлийском наречии, мальчик сообразил, что Гайон обладает многими навыками, которых обычно бывают лишены другие нормандцы. Что-то грозило лорду Гайону, он опасался, что его могут обвинить в каких-то делах, которые никому не полагалось знать. Элунед приняла слова лорда буквально и трепетала от восторга.
– А где сейчас твой дом? – Розин поставила перед ним блюдо с хлебом и сыром и подумала с горечью, что они ведут себя, как слуги, старающиеся ублажить господина.
– В Ледворте, – Гайон что-то бросил Рису.
Мальчик ловко поймал подарок. Это были кожаные ножны на меховой подкладке – шерсть лучше удерживала нож, который полагалось смазывать жиром. Сам нож был почти оружием – восемь дюймов длиной, остро наточенное лезвие, украшенная искусной резьбой рукоятка: медведи и тюлени среди полярных льдин.
– Я не забыл твой день рождения, – сказал Гайон, наблюдая, с каким восторгом мальчик рассматривает нож.
Розин испытала смешанные чувства. Детство для сына практически кончилось, нож приближал его превращение в мужчину.
– Не нужно было это дарить, – она нахмурилась.
– Поругай меня, – ответил Гайон весело и при тянул к себе Элунед. – И я не забыл, что твой день будет на Пасху, но меня в то время может здесь не оказаться, я привез подарок заранее. Отгадай, в какой руке.
Элунед пришла в восторг и весело приняла игру, Гайон дразнил ее, выставив вперед сжатые кулаки. Наконец, она забарабанила по его рукам маленькими ладошками. Гайон взмолился о пощаде и протянул маленький кожаный футляр, в котором лежало ожерелье в виде незабудок из слоновой кости.
Элунед бросилась Гайону на шею и крепко поцеловала.
– Верный способ покорить мужчину, – засмеялся тот, застегивая золотую пряжку на шее девочки.
– Ты нас балуешь подарками, – растроганно произнесла Розин и отвернулась, чтобы помешать угли в очаге.
– Вовсе нет, – возразил Гайон. – Мне никогда не удавалось оценить тебя по достоинству и, видимо, не удастся.
Розин сосредоточенно орудовала кочергой.
– У тебя всегда находились для нас добрые слова, которые не купишь за серебро. Элунед, Рис, вам давно пора спать. Марш в постель!
– Но, мама...
Та строго посмотрела на детей, подбоченясь и нетерпеливо покачиваясь на каблуках.
Гайон удивленно поднял брови, не ожидая такого тона.
– Маму надо слушаться, детки, – сказал он мягко. – Думаю, она хочет о чем-то поговорить со мной. Давайте дадим ей эту возможность.
Элунед надула губки. Рис встал, не выпуская из рук ножа, на лице боролись противоречивые чувства – долг и ребяческий эгоизм. Наконец, первое одержало верх. Мальчик поблагодарил Гайона за нож, поцеловал в щеку мать и пошел за занавеску.
– Это несправедливо! – хныкала Элунед.
– Жизнь всегда несправедлива, – Розин обняла дочь. – Чем старше ты будешь становиться, тем лучше станешь это понимать. А теперь пожелай спокойной ночи и иди спать.
Девочка повиновалась с тяжелым вздохом. Она так сильно обвила ручонками шею Гайона, что чуть не задушила его.
– Жаль, что ты не можешь остаться с нами, – сказала она печально, целуя его в щеку.
– Мне тоже жаль, малышка, – ответил Гайон без тени лукавства.
Гайон и Розин остались наедине. Женщина стояла спиной к нему, все еще вороша в очаге угли. Молчание становилось тягостным. Собака заскулила. Наконец, Розин не выдержала, отшвырнула кочергу, повернулась к Гайону.
– Зачем ты здесь? – ее душили слезы.
– Думал, ты будешь мне рада.
Розин хотелось крикнуть, что он ошибается, но вовремя одумалась.
– Да, рада, слишком рада. Ты губишь нас. Являешься с подарками, чтобы убедиться, как мы тебя обожаем, а потом исчезаешь. Я больше не могу этого выносить!
– В твоей власти все изменить, – мягко ответил Гайон. – Пожалуйста, переезжай в Оксли.
– Чтобы оказаться в клетке и, когда тебе захочется, услаждать твой слух пением? – Розин снова отвернулась к очагу.
– Я приехал не для того, чтобы ссориться, дорогая. К тому же, не хочу расстаться на этой ноте. Мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы не делать такие глупости. Если я невзначай насыпал соль на рану, прошу прощения. Ты никогда не давала понять, что наши отношения для тебя глубже, чем просто удовольствие.
