Текст книги "Французская волчица — королева Англии. Изабелла"
Автор книги: Элисон Уэйр
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)
Двор все еще находился в Ковентри 10 декабря, когда были разосланы повестки на следующую сессию Парламента в Йорке, 7 февраля, {1520} а 19 декабря все съехались в Глостер для похорон покойного короля. {1521}
20 декабря тело предполагаемого Эдуарда II похоронили в аббатстве святого Петра в Глостере с пышностью и церемониями, позволяющими легко позабыть о том, что короля недавно свергли. Подлинной целью этой воистину королевской и вполне публичной церемонии были, вероятно, демонстрация правильного поведения Изабеллы и Мортимера по отношению к низложенному монарху, восстановление престижа монархии и предупреждение для возможных самозванцев.
Тело провезли по улицам Глостера на великолепном конном катафалке, украшенном гербами английских королей. На катафалке с балдахином, который специально изготовили в Лондоне, установили вырезанную из дерева и раскрашенную статую короля в церемониальных одеждах и короне из позолоченной меди – первое из известных нам упоминаний о наличии такой статуи на королевских похоронах. Это было новшеством, поскольку до 1327 года напоказ выставляли не статую, а само набальзамированное тело на катафалке {1522} , а это заставляет предположить, что на этот раз что-то пошло не так. Дно повозки опиралось на спины позолоченных деревянных львов и было украшено резными изображениями четырех евангелистов и восьми ангелов, полностью покрытых листовым золотом.
Эдуард III и королева Изабелла следовали за гробом во главе траурной процессии – причем, как говорили, Изабелла несколько чересчур выставляла напоказ свое вдовство. Мортимер также участвовал в процессии, одетый в черный, специально заказанный для этого наряд. {1523} Улицы были переполнены народом, но это было предусмотрено заранее: были устроены прочные дубовые барьеры, чтобы толпа не запрудила проезд. Перед церемонией и после нее в северном приделе у высокого алтаря аббатства отслужили погребальную и заупокойную службы. {1524}
Теперь вся страна знала о смерти Эдуарда II, но ни один голос не раздался в опровержение официального заявления о его естественной смерти, никто не протестовал против дурного обращения с ним после отречения. Он был очень непопулярен, а немногочисленные его сторонники либо были нейтрализованы, либо лежали в сырой земле.
* * *
После 1330 года Эдуард III заказал в память об отце великолепную гробницу из пербекского мрамора с пышной декоративной резьбой. Сверху было расположена великолепная фигура из драгоценного алебастра, моделью для которой, возможно, послужила деревянная погребальная статуя. Обе эти работы вполне можно считать стилизованными портретами с натуры, поскольку почти несомненно их автором был один и тот же мастер, сделавший позднее гробницу для принца Джона Элтемского в Вестминстерском аббатстве. У обоих изображенных видны черты сходства – например, чуть выпяченная нижняя губа.
Приглашение одного и того же скульптора для создания гробниц и отца, и сына позволяет предположить, что оба заказа исходили от королевы. Фигура Эдуарда II, изображенного в короне, со скипетром в руках, почти несомненно создавалась с оглядкой на гробницы французских королей в Сен-Дени, и в этом также можно усмотреть влияние Изабеллы, поскольку она, несомненно, видела эти гробницы. Над гробницей возвели двойной купол из стрельчатых арок, первый в таком роде, – прежде таких над гробницами королей Англии не устраивали.
Как и в случае с Томасом Ланкастером, репутация Эдуарда II после смерти постепенно улучшилась – может быть, в связи со слухами об убийстве. После того, как в 1329 году глостерским аббатом был избран Джон Уигмор, стали расходиться рассказы о чудесах, сотворенных у гробницы Эдуарда, и кое-кто заговорил о том, чтобы этого откровенно не святого человека причислили к лику святых. {1525} Хронист из Мо едко заметил по этому поводу, что никакое количество посетителей гробницы или даже чудес, случившихся там, не может сделать Эдуарда святым, ибо вся его жизнь была сплошным грехом.
Тем не менее, по мере того, как число посетителей возрастало, гробницу Эдуарда оформили как часовню, с нишами для молящихся паломников. Там вечно толпился народ, и пожертвования составили такую сумму денег, что аббат смог перестроить южный трансепт в новом «перпендикулярном» стиле. {1526} В 1343 году Эдуард III и Филиппа д'Эно совершили паломничество к гробнице {1527} , а их внук, Ричард II, чей гербовый щит с белым оленем появился на гробнице Эдуарда II, несколько раз обращался к папе с просьбой о канонизации Эдуарда II. Ему это не удалось, но культ «убиенного короля» сохранялся более двух столетий и исчез только после Реформации.
10. «Отныне, Мортимер, начинается наша трагедия»
Изабелла не надолго задержалась в Глостере после похорон. На следующий же день двор отправился в Тьюксбери, а рождественские праздники провел в Вустере, где оставался по меньшей мере до 28 декабря. В те праздничные дни Изабелла передала во владение Мортимера замок Уоллингфорд.
Хьюго де Гланвиль, согласно отчету, который он позднее передал в казначейство, оставался в Глостере еще четыре дня после похорон, а затем отправился на север, в Вустер, куда и прибыл 26 декабря. Повинуясь приказу королевы, он тайно привез с собой женщину, которая бальзамировала тело покойного короля. Гланвиль провел в Вустере только один день, а затем подался в Йорк. Мы знаем об этом эпизоде только потому, что писцы казначейства позднее сделали запрос, отчего это Гланвиль целых семь дней ехал из Глостера в Йорк, и ему пришлось объяснять им, что ехал он через Вустер, и почему. {1528}
Желание Изабеллы увидеться с бальзамировщицей показывает, что у нее имелись какие-то сомнения относительно судьбы Эдуарда II, и она подозревала, что Мортимер не раскрыл ей всю правду. Альтернативная гипотеза, что она именно знала об убийстве и беспокоилась, не известно ли женщине слишком много и не проговорится ли та, менее вероятна, поскольку Изабелла тогда знала бы, что Малтреверс, Герни и Окл владеют той же опасной информацией. Кроме того, все трое были вознаграждены за свою службу, причем следует подчеркнуть, что об этих наградах всем было известно, но они были отнюдь не настолько щедрыми, чтобы купить их молчание. Конечно, может быть, что Изабелла хотела лично поблагодарить эту женщину за умение молчать и припугнуть на будущее, чтобы та держала язык за зубами, но ни о каких ей наградах сведений не сохранилось.
Все-таки вероятнее, что Изабелла вызвала ту женщину, потому что сомневалась, действительно ли муж умер естественной смертью, и надеялась получить благоприятный ответ от особы, которая могла все точно знать. То, что Гланвилю было приказано привезти женщину тайно, несомненно, объясняется желанием королевы, чтобы Мортимер ничего не узнал. Если тело, которое бальзамировала знахарка, действительно принадлежало Эдуарду II, то каких-либо следов убийства не должно было остаться, поскольку его, скорее всего, придушили. Но если речь шла о несчастном привратнике, то мы не знаем, как именно Эдуард убивал его; вполне мог и задушить, чтобы тот не закричал и не привлек внимание стражи. Весьма маловероятно, чтобы при бальзамировании обнаружились следы ожогов внутри тела, потому что история с раскаленным прутом почти наверняка выдумана. Поэтому мы можем предположить, что при любом раскладе знахарка могла уверить королеву, что король умер своей смертью.
Гланвиль также привез Изабелле серебряный ларец с тем, что она считала сердцем своего покойного мужа. Позднее сообщалось, что она приняла его с большой скорбью.
* * *
Тем временем 23 декабря Филиппа д'Эно прибыла в Англию, а на следующий день совершила торжественный въезд в Лондон, где ее приняли с «великим ликованием» и «богатым убранством», и поселилась в Эли Плейс, городской резиденции епископа Хотэма в Холборне. {1529} Горожан поразила эта «вполне женственная» тринадцатилетняя девочка {1530} , которая воплощала выгоднейший торговый договор с процветающими Нидерландами. На протяжении трех дней для нее устраивались пиры, танцы и пение, турниры и скачки, затем ей поднесли в дар столового серебра на 300 марок, и еще три недели после ее отъезда 28 декабря празднование в Лондоне продолжалось. {1531}
В сопровождении кузена короля Джона де Бохуна, графа Херефордского и коннетабля Англии Филиппа начала долгое путешествие на север, по дорогам, покрытым снегом и грязью, чтобы встретиться с женихом. К 1 января 1328 года она достигла Питерборо. Четыре дня спустя двор находился в Ноттингеме, затем направился на север через Ротвелл и Нэй-рсборо {1532} в Йорк, куда и прибыл 20 января. {1533} Через три дня король выехал верхом из этого города навстречу своей новой королеве. Изабелла присутствовала при том, как он взял Филиппу «за руку, а потом обнял и поцеловал ее». Бок о бок счастливая молодая пара во главе кавалькады под веселые звуки «великого множества песен и музыки» вернулась в Йорк, где их приветствовало множество лордов «в прекрасных уборах». Затем Эдуард сопроводил Филиппу к дому королевы-матери, где ей предстояло оставаться под опекой Изабеллы до свадьбы. {1534}
В снежную вьюгу 30 января молодых обвенчали в кафедральном соборе Йорка. Обряд совершал архиепископ Мелтон с помощью Хотэма. В помещении было очень холодно, так как хоры еще не были полностью перекрыты кровлей, но церемония была великолепная, при большом стечении народа. {1535}
После венчания молодые вернулись в покои, приготовленные для них во дворце архиепископа {1536} , который располагался на месте нынешнего Динс-Парка [129]129
Dean's Park (Парк Декана) – рекреационная зона неподалеку от знаменитого Йоркского собора, с зелеными насаждениями и историческими объектами. Однако от средневековых строений, упоминаемых в книге, здесь не осталось ничего. (Прим. перев.)
[Закрыть]. Поскольку близился великий пост – период, в течение которого верующие должны были воздерживаться от половых сношений, – Эдуард и Филиппа отложили «завершение брака», тихо прожили эти недели в Йорке, и только после Пасхи их союз стал по-настоящему супружеским, что было отмечено тремя неделями пиров, танцев, турниров и развлечений.
Стрикленд считает, что эти свадебные празднества представляли собой попытку Изабеллы отвлечь внимание общества от смерти Эдуарда II. Но если так, зачем она устроила Эдуарду такие роскошные государственные похороны? И потом, разве не было естественным желание королевы развлечь сына после того, как он потерял отца?
Несмотря на то, что в дальнейшем Эдуард имел мимолетные увлечения другими женщинами, брак этот стал одним из самых успешных среди королевских семей. Филиппа была доброй, дружелюбной, по-матерински заботливой; она также умела одеваться и вести себя во всем до мелочей, как настоящая королева, хотя и проявила с возрастом склонность к полноте. Эдуард явно обожал ее. Подобно своей предшественнице Изабелле, ей предстояло обрести репутацию миротворицы, и ее популярность среди английского народа была велика. Фруассар писал: «Никогда, со времен королевы Гвиневеры»,не обретала Англия королевы столь доброй «и столь почитаемой. И пока она жила, страна наслаждалась милосердием, процветанием, почетом и доброй удачей».
Однако поначалу роль Филиппы оставалась второстепенной – она была вынуждена подчиняться свекрови. Для нее не завели отдельного хозяйства, как полагалось королеве Англии, ее бытовые проблемы и снабжение отдавались в руки служащих короля. Более того, ей не выделили собственного земельного удела, поскольку земли, по обычаю остававшиеся в распоряжении королевы-супруги только при жизни мужа, Изабелла не собиралась выпускать из рук. О приготовлениях к коронации Филиппы речь также не заходила.
По всем меркам Филиппой, очевидно, пренебрегали, и мы можем догадаться, что причина заключалась в обиде либо ревности Изабеллы к молоденькой девочке, которая отняла у нее положение королевы-супруги. Филиппе досталось все, что Изабелла потеряла или чего никогда не имела: молодость, красивый и любящий муж и все радости жизни впереди. А Изабелле уже исполнилось тридцать два, что в XIV веке считалось пожилым возрастом; вероятно, ее прославленная красота начала постепенно убывать. В возрасте Филиппы она была замужем за человеком, который ее игнорировал, ее девичьи попытки создать счастливую семью пошли прахом, и брачный союз завершился жестокостью, мятежом и смертью.
Она обладала любовью Мортимера или же по меньшей мере делила с ним ложе – но не могла публично признать его любовником и, поскольку его жена еще была жива, не могла выйти за него замуж. Но важнее всего для Изабеллы в ее тогдашнем положении были отношения с сыном, без которого она не могла сохранить свою власть, и Филиппа представляла собой угрозу, как любимая жена молодого Эдуарда – она могла влиять на него так, как никогда не было дано матери. Поэтому следовало твердо удерживать Филиппу на заднем плане и не давать ей в руки никаких средств давления на короля и общество.
1 февраля в Венсенне внезапно скончался Карл IV. С его смертью прервалось прямое наследование по мужской линии в доме Капетингов, передававших власть от отца к сыну с 987 года. Но он оставил беременную вдову, и до тех пор, пока ребенок не появится на свет, кузен Карла, Филипп Валуа, взял на себя функции регента Франции.
Мортимер присоединился к Изабелле в Йорке 4 февраля. {1537} Всю следующую неделю регентский совет заседал ежедневно, пытаясь добиться согласия между вельможами {1538} , что было необходимо, поскольку из-за предполагаемого мира с Шотландией страсти накалялись. Перспектива мира не пользовалась популярностью в стране, однако Изабелла и Мортимер были полны решимости добиться своего.
Наконец 1 марта Эдуард III по настоянию матери явился, очень разгневанный, на заседание Парламента в Йорке и при всем честном народе признал независимость Шотландии. После этого было направлено новое посольство для окончательных переговоров с Робертом Брюсом и подписания мира. {1539} В тот же день Хотэм отказался от должности канцлера и весть о смерти Карла IV достигла английского двора. Последнее должно было сильно опечалить Изабеллу, так как у нее больше не осталось братьев, а Карл неизменно оказывал ей поддержку многие годы. Теперь из всех отпрысков Филиппа IV Изабелла оставалась последней – и горе не заслонило от нее тот факт, что ее сын стал теперь ближайшим родственником Карла по мужской линии. Она считала, что если Жанна д'Эвре родит девочку, то французский трон должен перейти к Эдуарду III.
* * *
Орлитон снова был в фаворе; королева и Мортимер осознали, что его поддержка слишком ценна, чтобы ее потерять, и в начале марта, после того, как он удовлетворительно разъяснил Парламенту обстоятельства получения им кафедры в Вустере, ему выдали наконец причитающиеся доходы.
В королевстве постепенно все утихало, и Изабелла наконец воспользовалась первой же подвернувшейся возможностью урвать для себя несколько недель с Мортимером. 2 марта король издал указ, чтобы все шерифы оказывали его матери всю возможную помощь во время ее поездки по стране {1540} , и с 3 марта до 21 апреля Изабелла и Мортимер отсутствовали. {1541} Где они побывали, документы не сообщают. В день их отъезда ставленник Мортимера, сэр Джон Малтреверс, был назначен управляющим хозяйства королевы вместо лорда Джона Роса – человека Ланкастера. {1542} Малтреверс выполнял эти обязанности всего одну неделю, а это означает, что его назначение использовали как способ удалить ланкастерцев – еще одна явная трещина в фасаде дружбы между Изабеллой и Ланкастером.
17 марта Роберт I скрепил печатью формальный мирный договор с Англией в Эдинбурге. Несмотря на длительные споры, требования английских лордов, у которых имелись владения в Шотландии, не были учтены, и эти незадачливые господа получили прозвище «ограбленных».
Вдова Карла IV еще не родила, но 28 марта Эдуард III, несомненно, по наущению Изабеллы, но не нуждаясь в одобрении, объявил, что намерен вернуть себе «законное наследство» – корону Франции, на которую он претендовал в силу происхождения своей матери. {1543} И Эдуард, и Изабелла были готовы доказать, что салическое право не воспрещает женщине передать право наследнику, и потому корону следует передать не двоюродному брату покойного короля, а племяннику, поскольку это родство более близкое. Но 8 апреля, после того, как королева Жанна родила дочь, французские пэры собрались в Париже и избрали своим королем Филиппа Валуа. 14 апреля он был объявлен Филиппом VI.
* * *
21 апреля Изабелла и Мортимер прибыли в Стэмфорд {1544} , и в тот же день Мортимер отправился дальше в Нортхэмптон {1545} , где тремя днями ранее собрался Парламент. Изабелла была еще в Стэмфорде 26 апреля, и в конце месяца созвала там совет, на котором присутствовал также Мортимер. Затем они вдвоем поехали в Нортхэмптон и до 3 мая уже были там. {1546}
Тем временем Парламент одобрил Нортхэмптонский договор, который Роберт I подписал в Эдинбурге. {1547} По этому договору шотландцы получили все, чего хотели и за что боролись, в первую очередь – право на независимость и признание Роберта Брюса королем. Договор также устранял всякие претензии на английское господство над Шотландией, претензии, выдвигавшиеся почти каждым английским королем со времен Завоевания, и права любых английских лордов на земли в Шотландии. Договор должен был скрепить брак принцессы Джоан с Дэвидом Брюсом. В обмен Брюс, как и обещал, готов был предоставить Англии помощь против всех врагов, кроме французов, и выплатить компенсацию в 20 000 фунтов за ущерб, причиненный его свирепыми набегами на северные области. Договор был нехотя ратифицирован Эдуардом III 4 мая, и на следующий день о мире с Шотландией объявили в Лондоне. {1548}
Поднялся ропот возмущения. Люди называли договор «позорным», считая, что Эдуард III «из-за лукавых советов предателей» коварно лишен наследственных владений в Шотландии. {1549} Молодой король, беспомощный перед решимостью матери и Мортимера, был вне себя от ярости из-за того, что его вынудили согласиться на это унизительное решение и с ужасом сообразил, что, по сути, продал свою сестру {1550} – а Ланкастер замечал, что договор был принят без согласия короля и его народа. {1551} Особенно скорбели «ограбленные».
Король не скрывал, что он яростно противился миру и не хотел даже слышать о договоре, даже прилюдно заявлял, что «королева и Мортимер сами все устроили». {1552} Из-за их наущений он вынужден был отказаться от «королевства Шотландии, за которое предки короля столько потрудились и погибло столько благородных мужей». {1553}
Нортхэмптонский договор в одну ночь уничтожил популярность Изабеллы и Мортимера. Как могли они, спрашивали люди, так много дать человеку, которого большинство англичан считало военным преступником? Пошли даже дичайшие слухи о том, что Мортимер сделал такие уступки шотландцам в обмен на поддержку его стремления сделаться королем Англии. {1554} Хронист из Лэйнеркоста был ближе к истине, утверждая, что Эдуард III, «поддавшись на зловредные уговоры матери и Роджера Мортимера», вынужден был согласиться на этот договор, чтобы осуществить свои намерения относительно Франции.
И все же с точки зрения подлинных интересов страны договор в Нортхэмптоне был большой политической удачей. Он избавил Англию от безнадежной и дорогостоящей войны, принес мир на земли севера. Хотя и король, и большинство его подданных предпочли бы нанести резкий решительный удар и завоевать Шотландию, горький опыт уже не раз показывал, что возможность такого решения мнимая. Правительство не могло позволить себе подобную экстравагантность, поскольку Изабелла с Мортимером так разбрасывались средствами, что казна, унаследованная от Эдуарда II, теперь была практически опустошена. На заседаниях Парламента оба они доказывали, что мир крайне необходим, если предстоит война с Францией. {1555}
Именно Нортхэмптонский договор, а не слухи о соучастии в убийстве Эдуарда II, стоил Изабелле доброго отношения народа и поддержки союзников. У нас практически нет доказательств, что недовольство народа Изабеллой усилилось после смерти или похорон Эдуарда. Разумеется, с осени 1327 года началось некоторое разочарование в ее режиме, но оно было вызвано позорным провалом Уирдэйлской кампании. (О непоследовательность народа: убедиться воочию в невозможности победы над шотландцами – и ругать королеву за то, что она сделала из этого разумные выводы!)
Ясно также и то, что в 1328 году началось все более яростное соперничество между Изабеллой и Ланкастером за влияние на короля и правительство. Несмотря на родство, они никогда не были естественными союзниками и объединились только ради победы над Деспенсерами. Но с момента, когда Изабелла присвоила часть наследства Линкольна, отношения между ними стали быстро ухудшаться. Королева, похоже, из кожи вон лезла, чтобы спровоцировать Ланкастера и подорвать его авторитет – а он, в свою очередь, стал одним из самых суровых ее критиков и охотно вырвал бы власть из ее рук, если б мог.
Дело сэра Роберта Голланда наглядно иллюстрирует ту пропасть, которая постепенно возникала между королевой и Ланкастером. Поначалу бывший доверенным сторонником Томаса Ланкастера, крепко привязанный к нему из-за его богатства и успешности, Роберт Голланд в 1322 году оставил графа и перешел на сторону короля. Новый граф Ланкастер так и не простил ему этого предательства, поскольку уход Голланда лишил Томаса очень важной для него поддержки в Мидленде и непосредственно привел к его поражению.
Даже сторонники короля были потрясены этим предательством. Эдуард II посадил Голланда в тюрьму и конфисковал его земли. На сессии Парламента в феврале 1327 года, когда Изабелла и Мортимер еще сотрудничали с Ланкастером, было постановлено, что владения Голланду не возвратят, хотя его простили за то, что он бежал из тюрьмы. В сентябре 1327 года Голланд подал прошение о возврате прежних земель в то время, когда Изабелла уже начинала видеть в Ланкастере угрозу своей позиции; по ее подсказке это прошение было наконец удовлетворено Эдуардом III в декабре. {1556}
Это был верный признак того, что к концу 1327 года союз Изабеллы и Ланкастера затрещал по швам. Ланкастера обижало то, что Мортимер оттирает его на обочину, и Изабелла понимала, что Ланкастер, и влиятельный, и популярный, имеет достаточный потенциал и средства, чтобы стать могущественным и успешным оппонентом. Намереваясь сохранить монополию на власть, она не хотела рисковать еще большим падением своей популярности, идя на открытый конфликт с графом, но принялась исподтишка подрывать его авторитет, мало-помалу отстраняя Ланкастера и его сторонников отдел управления. {1557} После восстановления Голланда в правах она демонстративно оказывала ему покровительство и «была на диво благосклонна» {1558} , чем преследовала, вероятно, две цели: не только перетянуть на свою сторону одного из главнейших врагов Ланкастера, но также спровоцировать графа на ссору и тем самым получить предлог отстранить его от дел. {1559}
Но у Ланкастера были и более серьезные причины не одобрять поведение Изабеллы. Она была алчной и скупой – в этом сомневаться не приходится. Как мы видели, у нее имелись важные причины стремиться к финансовой безопасности и привилегиям своего статуса, но ее стяжательство было чрезмерным по любым меркам и заслуживало порицания. Возможно, это ее качество, присутствовавшее всегда, после перенесенных душевных испытаний приобрело невротический оттенок – иначе она не захватывала бы, например, собственность Ланкастера себе во вред. Но для современников это ситуации не меняло. Ясно также, что с момента подписания Нортхэмптонского договора в 1328 году адекватность Изабеллы как правительницы все сильнее компрометировалась, и большинство прежних союзников постепенно оставляли ее.
Однако положение Изабеллы было почти безвыходным. Она не затем возглавила вторжение, свергла короля, укрепила свой авторитет и создала собственное правительство, чтобы позволить кому-то вырвать власть из ее рук. Для этого Изабелле требовалось сохранить контроль над сыном, с которым у нее, несомненно, был хороший психологический контакт, поддерживать свой статус и влияние и удержать при себе любовника; она, несомненно, рассчитывала, что останется у власти в тени трона и после того, как король войдет в возраст (что сделала столетия спустя Екатерина Медичи).
Но, видя маневры Ланкастера и его клики, Изабелла чувствовала, что может потерять все это сразу. Поэтому у нее не оставалось иного выбора, как поддерживать свой режим и дискредитировать противников. А для этого требовалось, в частности, контролировать доступ к королю, назначать своих людей на важные посты и накапливать достаточный запас средств и территорий, чтобы ее власть распространялась по всем государству, и под рукой всегда были средства для преодоления любого кризиса или угрозы ее политическому превосходству.
Эта сложная ситуация также означала, что королеве приходилось прибегать и к не слишком достойным методам – таким, как злоупотребление личной («Малой») печатью короля для оказания благодеяний покровительствуемым {1560} с целью загодя создать систему поддержки, которой можно будет воспользоваться при необходимости; или же нажим на правосудие ради нанесения ущерба противникам. {1561} И, кроме того, ей следовало укреплять власть Мортимера, ее главного союзника и самого надежного защитника, как бы непопулярен он ни был, и придерживать в сторонке Ланкастера и остальных членов регентского совета.
Изабелла прекрасно понимала, что граф является официальным опекуном короля, а она сама – всего лишь мать и никакой официальной роли в правительстве не играет. Ланкастер мог бы, при желании, на вполне законных основаниях перехватить контроль над королем. И пока перед Изабеллой стояла эта страшная и недопустимая перспектива, она была вынуждена оберегать собственные интересы всеми мерами, которые, будучи любящей матерью-собственницей, склонной к манипуляциям, наверняка искренне считала интересами своего сына – порой в ущерб благополучию всего королевства.
Стремясь заслужить одобрение, Изабелла содействовала составлению статутов, направленных против беззакония, повсеместно охватившего страну – наследия слабого правления Эдуарда II и переворота, свергнувшего его. Эта ситуация весьма печалила многих. Влияние Ланкастера можно разглядеть в некоторых пунктах этих постановлений.
Постепенно использование Малой печати ограничивалось, дарения и помилования, которыми королева и Мортимер явно слишком щедро распоряжались {1562} , становилось уже не так легко получить; обвиняемым запрещалось приводить с собой в суд вооруженных приспешников; полномочия мировых судей расширялись; королевским чиновникам предписывалось исполнять свои обязанности честно, всегда и всюду поддерживая установленный королем мир. Для надзора за ними учреждались особые судьи, уполномоченные наказывать провинившихся. {1563} Это были серьезные меры, и Изабелла была твердо намерена внедрить их.
Она уже предприняла большие усилия для подавления беспорядков в Лондоне, тонко сочетая угрозы, примирительные жесты и карательные меры, например, временное перемещение казначейства и суда Королевской скамьи в Йорк. Горожане были яростными защитниками своих свобод и прекрасно сознавали, что могут повлиять на все королевство. Изабелла знала, что, несмотря на энергичную поддержку с их стороны в 1326-1327 годы, их союзничество было ненадежным, и они могли в мгновение ока восстать против нее по малейшей прихоти. В октябре 1327 года они вновь избрали мэром сторонника Ланкастера, Хэмо Чигвела. Поэтому было необходимо постоянно поддерживать их благосклонность, одновременно давая ясно понять, что насилие и беспорядки будут пресечены, и утверждая власть короны.
Итак, склонившись перед общественным мнением, королева взялась с большим рвением восстанавливать законность и порядок в стране. На протяжении последующих двух лет она многократно направляла чрезвычайных уполномоченных к своим окружным судьям, чтобы помочь им внедрить новые установления. Она также приказала шерифам запретить сборища вооруженных людей. {1564} Изабелла знала, что режиму, не способному навести порядок, грозит падение; народ Англии, пережив многие годы беззакония и смут, обязательно будет благодарен тем, кто восстановит правосудие и мир. В этом снова проявилось ее понимание важности работы с общественным мнением, а ее законодательная деятельность, видимо, была направлена на то, чтобы уравновесить катастрофические последствия Нортхэмптонского договора.
К сожалению, несмотря на все приказы и красивые слова королевы, через полгода раздались жалобы, что новые установления не соблюдаются – хотя винить в этом одну Изабеллу, пожалуй, не стоит. Однако, как мы увидим, она сама подрывала основания своих нововведений, откровенно нарушая их.
* * *
До того, как 14 мая завершилась сессия Парламента, король дважды поднимал вопрос о том, чтобы в течение года выделить своей жене земельный удел и годовую ренту в 15 000 фунтов. {1565} На что он рассчитывал, непонятно: осуществить это намерение было проблематично, поскольку финансы короны находились в бедственном состоянии.
Значительно важнее было заявление королевы-матери о том, что она поддерживает претензии сына на французский престол. Ее решимость вызвала восторженную реакцию у Эдуарда III. Кроме того, это решение льстило английскому народу, чье чувство национального достоинства было задето миром с Шотландией. Королева незадолго до того уже побудила Эдуарда написать папе, что его мать не может наследовать французский престол, «так как королевство Франция слишком велико, чтобы женщина, в силу слабости ее пола, могла его удержать» – но он сам желает объявить себя ближайшим родственником Карла IV по мужской линии. Изабелла наверняка понимала, что если бы она выдвинула собственную кандидатуру, то дочерей ее братьев сочли бы имеющими больше прав.
16 мая епископы Орлитон и Нортберг были направлены во Францию, чтобы официально заявить о претензиях Эдуарда III на место короля. {1566} Орлитон доказывал, что Изабелла могла законно передать свое право сыну: не было еще случаев, чтобы корона переходила к женщине, а потому никто никогда и не лишал женщин права на корону! С другой стороны, если всякое феодальное владение во Франции могут наследовать женщины, почему нельзя наследовать владения короны?
Но нельзя было также отрицать, что мужчина тридцати пяти лет от роду, с опытом государственного управления, намного более предпочтителен, чем пятнадцатилетний подросток, состоящий под опекой матери и ее любовника – и двенадцать пэров Франции, осведомленных о сомнительных личных делах Изабеллы, категорически не желая видеть английского короля на престоле Франции, «начисто отказали» Эдуарду, настаивая, что благородство престола Франции «столь велико, что он не должен даже по наследству переходить в руки женщины». {1567} Попытки Изабеллы заручиться поддержкой гасконского дворянства тоже не принесли плодов. Французские вельможи добились своего и 29 мая короновали Филиппа VI.
