Текст книги "Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг."

Автор книги: Элиас Лённрот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Мне пришлось отложить посещение известного рунопевца Пиетари Кеттунена, проживающего в деревне Куолисмаа, что в четырех милях от Иломантси; но пугало меня не расстояние, а сложности другого плана: по пути надо было переправиться через несколько озер.

Финны Иломантси, исповедующие православие, составляют примерно треть всего населения волости. Несмотря на другое вероисповедание, большинство из них все же одолели грамоту. Во многих домах имеются финские книги, и они время от времени усердно читают их по примеру своих соседей-лютеран, с которыми живут в добром согласии. В этих краях не наблюдается того уничижения веры соседей и возвеличивания своей, какое нередко встречается в отдельных местах южной Европы, где люди различных вероисповеданий живут поблизости друг от друга либо смешанно. Здесь, наоборот, финны-лютеране каждое воскресенье ходят на православное богослужение, которое начинается на несколько часов раньше, чем их служба, а православные, в свою очередь, прямо из церкви во главе с попом идут в лютеранскую церковь. Во времена шведского владения православным разрешалось принимать лютеранскую веру, но не наоборот. Нынче все по-другому: дети должны исповедовать то же учение, что и их родители. Одежда мужчин у православных мало чем отличается от одежды лютеран, но у женщин различие в одежде все же имеется. У них своеобразный головной убор, и они носят просторные кофты, чаще всего красного цвета. В Иломантси проживают еще и православные другого толка, называемые «раскольниками». У них здесь два монастыря, но из-за дальности я не смог их посетить.

21 [июля] я отправился из Иломантси в Энонтайпале. В это же время по деревням, расположенным вдоль дороги, ездил по служебным делам оспопрививатель, некий Винтер, с которым я встретился в Иломантси. Он делал прививки против оспы. Я проехал с ним пару миль, но наутро мы расстались, и я снова продолжал путь один. Уже под вечер я пришел в дом священника в Энонтайпале, где остался на ночь. Утром я отправился к знахарю Хассинену, который жил в четверти мили от дома священника на острове Нестеринсаари. Мне говорили, что он знает множество заклинаний, да он и сам не отрицал этого, но записать мне удалось всего два заклинания. Он ни в какую не соглашался прочитать их, а если и читал, то не позволял их записывать. Когда же я читал ему ранее записанные руны, он непременно спрашивал, от кого я их услышал. Чтобы не возбуждать его подозрений относительно того, что я составляю якобы списки имеющихся в стране колдунов, дабы привлечь их к правосудию, пришлось сказать, что позабыл имена людей, от которых делал записи. Но он все равно не поверил и отговорился тем, что ему некогда петь руны, когда лососей ловить надо. А вообще-то он неплохо отнесся ко мне, предложил кофе и наказал приготовить для меня свежего лосося, выловленного им. Старая хозяйка была больна, и знахарь сам ухаживал за матерью. У двух ее невесток была договоренность между собой: пока одна ухаживает за скотом, другая ведет хозяйство, а через год они поменяются. Первая из них до самой осени находилась на дальних пастбищах и скот по вечерам домой не пригоняла. В хозяйстве у них было тридцать дойных коров. Позднее мне рассказали забавную историю сватовства младшего Хассинена к хозяйке, что нынче вела дом. В молодости она славилась редкой красотой. Многие сватались к ней, но она всем отказывала. Хассинен тоже приехал к ней со сватом. «Иди ты к черту!» – прозвучал ответ девушки. Тогда Хассинен выступил вперед и сказал: «Послушайте, ведь то, что вы говорите ему, вообще-то относится ко мне». – «А пошел-ка ты тоже туда-то и туда-то!» – послала она и его. Когда Хассинен попытался все же поговорить с ней, девица вскочила и убежала в ригу. Хассинен – за ней. У девушки в руках оказался серп, которым она грозилась ударить жениха, если тот не оставит ее добром. Тогда он схватил жердь и выбил из рук девицы серп, но нечаянно угодил ей по руке. Девушка заплакала, запричитала: «Изувечил меня». На что жених промолвил: «Я тебя и калекой прокормлю». Девица со слезами последовала за Хассиненом к матери. Мать, выслушав объяснение Хассинена, спросила у дочери: «Пойдешь ли ты, дочь моя, за него замуж?» – «Так кому я теперь нужна, калека...».

Для семейной жизни карел характерно, что сыновья обычно приводят молодых хозяек в дом отца. Наиболее достойный из братьев становится главным хозяином [большаком], но остальные тоже считаются хозяевами. Жена большака, однако, не всегда главенствует среди невесток, этой чести с согласия остальных удостаивается самая искусная и расторопная из них, а также самая властная.

В четверг, 24 числа, из Нестеринсаари я снова вернулся в дом священника в Энонтайпале. На берегу острова лодки не оказалось, и мой проводник провел меня к узкому проливу, переправиться через который было бы невозможно, если бы не проложенные по камням бревна. Рискуя свалиться в стремнину, мы все же удачно переползли по ним на другой берег, и я, весьма довольный и радостный, продолжил свой путь в Энонтайпале, где и переночевал. На следующий день сразу после завтрака я снова был в пути. [...]

Второе путешествие 1831 г.

Лённрот отправился из Хельсинки 28 мая, намереваясь северным путем попасть в Беломорскую Карелию. Он миновал Рауталампи, Пиелавеси и Ийсалми, дошел до Каяни, а оттуда по глухим местам через деревни Вуосанка, Микиття и Хярмяярви добрался до местечка Куусамо, что на границе с Россией, где его поездка неожиданно прервалась. 6 августа Лённрота настигло письмо медицинского управления, в котором собирателю рун предписывалось вернуться обратно в южную Финляндию для борьбы с начавшейся в стране эпидемией холеры. 22 августа Лённрот вернулся в Хельсинки.

ОТРЫВОК ИЗ ПУТЕВОГО ДНЕВНИКА

19 июня, в воскресенье, избавившись от мучительной простуды и чувствуя себя уже с неделю вполне здоровым, я отправился из Рауталампи в Пиелавеси[33]33
  Рауталампи – приход в центральной Финляндии, Пиелавеси – в северном Саво.


[Закрыть]. В церкви у меня была возможность наблюдать за людьми в праздничной одежде, которая мало чем отличается от той, что носят жители побережья. На мужчинах – короткие сюртуки, либо с отложным воротником, либо с так называемым воротником стойкой. Сюртуки эти сшиты в основном из серого домотканого сукна и лишь у некоторых выкрашены в синий цвет. Длинные штаны из того же сукна либо из грубого некрашеного холста. Обувь такая же, как везде в Саво и в Карелии, – так называемые пьексы[34]34
  Пьексы (фин. pieksut) – кожаная обувь с загнутыми носками, без каблуков.


[Закрыть]. Даже знатные люди не считают зазорным носить эту обувь. Большинство мужчин носят шляпы, шапки встречаются гораздо реже, но у всех шейные платки. Карманные часы, которые в южной Финляндии считаются предметом первой необходимости и имеются у каждого батрака, здесь встречаются очень редко. На женщинах длинные юбки и короткополые кофты, считается, что это очень красиво. У иных, кто побогаче, юбки шелковые. Раньше полы кофт были длинней, а юбки короче, но теперь это считается старомодным. Тану – своеобразный головной убор замужних женщин некоторых приходов Саво (в Мянтюхарью, Хирвенсалми, Миккели и т. д.) – здесь нигде не увидишь. На голове у женщин либо чепец, либо платок.

По окончании богослужения я пообедал и отправился в путь на лодке. Это была необыкновенно длинная, но не широкая семивесельная лодка. В нее село около пятидесяти человек – количество, вполне достаточное для нашего судна, но явно избыточное при таком сильном ветре. Одновременно с нами выехало еще десяток лодок. В целом это напоминало небольшую эскадру. Между гребцами начались состязания, чья лодка быстрее, и тут девушкам и парням пришлось попотеть. Мне жаль было бедных девушек, многие из них гребли, не сменяясь почти весь путь, тогда как мужчины гребли поочередно. Я тоже предложил свои услуги, но то, чтобы магистр сел на весла, посчитали вопиющим нарушением установленных порядков. «Удивится всяк холоп, коль на весла сядет поп», – гласит пословица. И мне, таким образом, пришлось сидеть сложа руки. Несколько замедлили продвижение два порога на нашем пути. Первый, Тюуринкоски, длиной чуть более версты, но менее бурный, чем второй – Нокинен. Мы преодолевали пороги с помощью шестов, упираясь ими в дно и проталкивая лодку вперед. На одних веслах тут далеко не уедешь. Красивое и одновременно жуткое зрелище представляли порог и лодки, идущие впереди. Лодки с трудом поднимались по порогу, и порой казалось, что они вот-вот сорвутся и устремятся на нас. На этих каменистых порогах должен быть очень опытный кормчий. Если лодка наскочит на камень, с него трудно сняться. Но еще большая опасность подстерегает людей при спуске.

Когда порог был пройден, шесты уложили на подпорки, вделанные по правому борту лодки, на четверть локтя выше уключины. Те, что уже одолели порог, наблюдали за лодками, которые вели схватку со стремниной, и сыпали шутки в адрес гребцов, казалось, начисто забыв о том, что сами только что были на их месте.

Особое очарование поездке придавали и красивые лиственные леса по берегам озера, и множество островов, и затишье, и веселое настроение людей. Время пролетело незаметно, мы прошли по воде целых три мили и высадились на одном из островов под названием Кунинкаансало[35]35
  Кунинкаансало (фин. Kuninkaansalo) – Королевский бор.


[Закрыть].

Столь необычное название этого удаленного от больших дорог места связывают с тем, что будто бы когда-то король Эрик[36]36
  Эрик – король Швеции; очевидно, Эрик ХIII, который совершил две поездки в Финляндию, в 1403 и 1407 гг.


[Закрыть], осматривая владения, велел доставить его на этот остров и приготовить здесь обед. Столом для него служил большой плоский камень. Мне так и не довелось увидеть тот камень, он был довольно далеко от берега. Пока я слушал этот рассказ, люди подоставали из своих берестяных коробов вино и еду, чтобы перекусить. Они и мне предложили поесть и поднесли стакан вина, который я осушил в память о короле Эрике. Во время еды кто-то заметил огромный комариный рой, который вился довольно высоко над землей. Видимо, слетелись несколько комариных роев и так сгустились, что казались черной тучей. Мне никогда не приходилось видеть такого большого количества комаров, хотя раньше они мне не раз досаждали, хорошо хоть на сей раз оставили нас в покое.

Нам предстояло пройти еще 7/4 мили до деревни Йоутиниеми, куда держали путь все лодки. Мы прибыли туда к полуночи. Ночь была настолько светлой, что мои попутчики достали библию и без затруднений прочитали вслух вступительное слово к ней. Я тоже попробовал читать и заметил, что глаза совсем не устают от чтения, да и чему тут удивляться, если ночь отличалась ото дня лишь тем, что не светило солнце. Сумерки длятся всего несколько мгновений. Пока я не привык к белым ночам, мне казалось, что времени не больше десяти или половины одиннадцатого вечера, но оказывалось, что вот-вот должно взойти солнце. В доме, где я остановился на ночь, мне приготовили ужин. Было уже поздно, но хозяйка во что бы то ни стало хотела сварить мне что-нибудь, поскольку, по ее мнению, ужин без горячего – не ужин. С большим трудом мне удалось убедить ее, что достаточно и хлеба с простоквашей, но она все же принесла еще масло и мясо. Наутро для меня был приготовлен завтрак, за который никак не хотели брать платы.

Дальше мне предстоял путь в 6/4 мили до Йокиярви, либо пешком по берегу, либо по воде. Я выбрал первое. В провожатые пришлось взять одного старого крестьянина по фамилии Яскиляйнен, поскольку на здешних дорогах, как мне говорили, легко заблудиться.

По дороге проводник рассказал мне о свадебном обряде, существующем в их краях. Молодых венчают в воскресенье, после чего они направляются в дом невесты, куда прибывают и свадебные гости, приглашенные со стороны невесты. На следующий день отсюда едут в дом жениха с тем, чтобы быть там к вечеру. Чуть не забыл одну деталь: по дороге из дома невесты в дом жениха сват должен на свои деньги угощать вином и кормить весь свадебный поезд. Сват возглавляет шествие, он просит за деньги устроить всех на ночлег и накормить. Их встречают в доме жениха, а после ужина новобрачных отправляют спать. Из девушек выбирают одну, чтобы прислуживала им, в ее обязанности входит принести утром свадебной чете воду для умывания. Такую прислугу называют сааяс. Утром, когда молодые выходят к гостям, начинается сбор денег и прочего, что необходимо в доме молодых. Входит каасо с чашей пива в руках, гости пьют из нее и при этом обещают что-нибудь подарить молодоженам. Одни дают деньги, другие обещают дать овцу или две, а кое-кто и телку и т. д. Понятно, что родственники при этом стараются отличиться. Часть сбора идет в пользу каасо. Вся эта церемония называется туопписет[37]37
  От слова tuoppi (фин.) – кружка.


[Закрыть]. После этого разыгрывается как бы небольшая ссора между женатыми и холостыми мужчинами. Первые хотят заключить жениха в свой круг, а последние не выпускают его из своего. Так они тянут поочередно бедного жениха к себе. Верх берет то одна, то другая сторона. Жених совсем как те пушки на поле Лютцена[38]38
  ...на поле Лютцена... – Во время тридцатилетней войны 1618 – 1548 гг. под городом Лютценом в Саксонии шведская армия нанесла в 1632 г. поражение наемным войскам имперского дома Габсбургов под командованием Валленштейна.


[Закрыть], которые переходили из рук в руки: то их захватывали шведы, то имперская армия отвоевывала обратно. Наконец заключается мир и парни оставляют жениха на попечение женатых. При этом пьют чарку мира, которая называется харьяллисет[39]39
  Харьяллисет (фин. harjalliset, harjakaiset) – угощение в связи с заключением сделки; магарыч.


[Закрыть]. Потом начинается такая же игра между замужними женщинами и девушками за невесту. Если сват умелый и опытный, то, по словам моего попутчика, конца нет всяческим забавам, которые длятся целый день. На следующее утро молодуха раздает небольшие подарки новой родне. Свекровь получает сорочку, правда, в наше время более состоятельные невесты одевают ее с головы до ног. Остальным дарят сорочки, варежки, пояса, кушаки и т. д. Священнику еще до совершения обряда венчания подносят полотно на рубаху и носки.

Пройдя пешком 3/4 мили, я подошел к порогу Яускоски, где нанял гребца для переправы. На пороге были построены две мельницы и сукновальня. Я поднялся на берег и вышел на дорогу через двор одного мельника. Тут стояли две бабы и, невзирая на меня, отчаянно ругались. Спор разыгрался из-за того, кому первой молоть зерно, а я в толк не мог взять, как можно из-за такого пустяка столь яростно ругаться. Перевозчик, какое-то время сопровождавший меня, сказал, что, видно, обе они под хмельком. По дороге от Яускоски до Йокиярви, расположенного в четверти мили, встречались отдельные хутора и маленькие избушки. Заходя в некоторые дома, я отметил, что жилища здесь повсюду чистые и опрятные. Ковши для питья, которыми я из-за жаркой погоды часто пользовался, были чисто вымыты. Стены в избах, как вообще принято в Саво и Карелии, обструганы добела на высоту чуть выше человеческого роста. Следует заметить, что нынче все реже строят дома без дымохода. При постройке нового дома многие ставят печь с трубой. В Йокиярви я нанял перевоз в Кемилянниеми, до которого миля пути. Хозяин с девочкой лет 14-15 были моими гребцами, а вернее сказать, сопровождающими, потому что почти весь путь я греб сам. По дороге я спрашивал у них финские названия разных предметов, встречавшихся нам на пути. Девочка, несмотря на свои юные годы, живо отвечала на мои вопросы. Будь дорога подлиннее, она стала бы настоящим филологом по родному языку. «А как по-вашему называется это? А как то?» – беспрестанно спрашивала она, тем самым пополняя мои знания новыми диалектными словами. Когда мы доехали, я спросил у мужика, сколько я должен за перевоз. Он попросил всего лишь 20 копеек, но я дал ему 16 шиллингов, потому что не оказалось денег помельче. Но это было недорого, потому что сюда же входила и плата за обед, которым меня накормили в Йокиярви. В ответ я услышал: «Большое спасибо». В Карелии в таких случаях обычно говорят: «Бог воздаст».

Расставшись со своими попутчиками, я дошел до одного дома в Кемилянниеми, построенного на мысу в живописнейшем месте. Меня доброжелательно встретила старшая из дочерей, ставшая хозяйкой дома после смерти матери, умершей полтора года назад. За короткое время она рассказала мне об их жизни и хозяйстве, которое она ведет вместе с братом и сестрой. Она предложила поесть, но мне не хотелось. Молоко и вода – обычное питье в летнее время в здешних местах – казались наиболее желанными для моего пересохшего горла. [...]

(Далее мы можем следовать за Лённротом лишь по этим отрывочным заметкам)

Ночь в Котаниеми. Оттуда на восходе солнца (во вторник) отправился в имение к настоятелю Неовису. На следующий день была пожога болота и леса под подсеку. На болоте земля красная, (железистая?) [...] Искупался здесь. Вечером началась простудная лихорадка. [...] Иванов день провел у Люра, во время обеда за столом вновь стало знобить, такое состояние длилось до четверга. В Иванов день приходил рунопевец, но из-за болезни я вел записи лишь по нескольку минут, после чего приходилось снова ложиться. Певец был доволен, что его пригласили к настоятелю Люра да к тому же еще хорошо накормили.

В следующую среду был Петров день. Я отправился в Пиелавеси на день раньше. [...] Избы в основном курные, стены обструганы до высоты двери. Печь то слева, то справа от двери. [...] Развито скотоводство. Есть крестьяне, у которых по 20 – 30 коров. [...] Заморозки зачастую губят весь урожай. Хлеб едят с примесью заболони. Нищие. Покойники. [...] Вдоль дороги, по которой несут покойника, встречаются обкарзанные деревья, на которых помечены имя [покойника] и год [смерти]. Коровам устраивают дымокуры от комаров. По вечерам коровам [добавляют в пойло] соль. Волки и медведи [в этих местах] не встречаются.

ПРИЛОЖЕНИЕ

НАРОДНЫЙ ПРАЗДНИК ХЕЛКА [40]40
  Праздник Хелка – обрядовый весенний праздник, который справлялся в приходе Сяксмяки, в губернии Хяме, до конца XIX в. Лённрот, побывавший там в качестве врача в связи с борьбой против эпидемии холеры в 1831 г., наблюдал этот праздник и описал его.


[Закрыть] В ДЕРЕВНЕ РИТВАЛА

Во всяком народном празднике есть нечто необъяснимо отрадное и достойное уважения; вероятно, у каждого, кто бывал на них, создается такое впечатление. Сам праздник, корни которого уходят в глубокую древность, встает перед нами не мертвым памятником, а картиной живой старины. В современной жизни трудно найти другую форму, кроме народного праздника, где прошлое представало бы перед нами более явственно. Правда, кое-кому может показаться, что в театре, к примеру, древнюю жизнь изображают более полно, но это не так. [...]

Праздник, который я здесь хочу описать, проводится в приходе Сяксмяки, в деревне Ритвала. Его так и называют – Хелка деревни Ритвала. Деревня находится недалеко от большого озера. Один из хребтов возвышенности

Маанселкя, который тянется вдоль озера, значительно сужаясь, приближается к деревне Хуйттула, расположенной в четверти мили от Ритвала. [...]

Коротко опишу Хелку деревни Ритвала. Праздник этот проводится каждое воскресенье после полудня, начиная с Вознесенья и вплоть до Петрова дня, то есть до конца июня. Девушки собираются в одном конце деревни и, взявшись за руки, становясь по четыре-пять в ряд, медленно идут по деревне и поют древние руны. Довольно далеко от деревни на возвышенном ровном месте под названием гора Хелка девушки останавливаются. Там они образуют круг, танцуют и поют руны[41]41
  В прежние времена девушки брали с собой корзиночки, в которые собирали на горке Хелка цветы, и потом шли, как пелось в песне, «к чистым богам», возможно – для жертвоприношения. В песне упоминаются синий мост и красная пристань, через которые должно пройти шествие. Не знаю, что это означает. (Примечание Лённрота.)


[Закрыть]. Затем той же дорогой медленно и с песнями возвращаются обратно. Вечер проводят уже в деревне, где собирается большая толпа людей и затевает разнообразные забавы и увеселения, не считаясь с этикетом. Непременным условием этого праздника является то, что ни один мужчина и ни одна замужняя женщина не имеют права участвовать в этом шествии. Им позволяется только присутствовать в качестве безмолвных зрителей и слушателей. Но это не обижает их. Другое дело – девушки, которые потеряли свое честное имя и которым тоже запрещено участвовать в празднике.

Теперь уже трудно выяснить, что послужило поводом для этого праздника и каково было его первоначальное назначение. Можно только предполагать, что зародился он еще до прихода в страну христианства, на что указывает слово «бог», употребленное в некоторых песнях во множественном числе, что вряд ли было возможно после принятия христианства. Кроме того, в той же песне, как мне кажется, есть некоторые указания на то, что первоначально этот праздник был обрядом жертвоприношения, но по ней невозможно определить, с какой целью его проводили – чтобы добиться хорошего урожая, или, возможно, из-за чего-то иного. Другие же песни дают материал для иных догадок относительно появления и первоначального назначения праздника. В одной из них речь идет о девушке, которая до конца осталась верна своему жениху и ни за что не согласилась обвенчаться с другим, хотя ей сказали, что суженый ее умер на чужбине. В конце концов жених вернулся, и девушка послала своего юного брата встретить его. На вопрос жениха, как поживает Инкери – так звали девушку, – мальчик необдуманно отвечает: «Да хорошо она живет, целую неделю играют ее свадьбу» и т. д. На этом песня обрывается. Жених, очевидно, понял эти слова буквально и совершил какой-нибудь отчаянный поступок, прежде чем узнал истину. А девушка либо выплакала свои глаза от тоски-печали, либо с горя покончила с собой. Подобное событие наверняка должно было привлечь к себе большое внимание и, следовательно, могло явиться поводом для проведения поминок в честь девушки. [...] В другой песне поется о деве Магдалене, которая совершила три тяжких греха и трижды лишила себя чести называться девственницей. Признаться, не понимаю, почему именно с ее именем связывают проведение этого праздника, ибо тысячи других девушек могли бы считаться достойными подобной почетной памяти. [...]

Особенно торжественно проводится праздник Хелка в Троицу. Молодежь из соседних приходов собирается в Ритвала на праздник. Когда я услышал, сколько народу здесь бывает в этот день, у меня создалось впечатление, будто мне рассказали о древних Олимпийских играх, с той лишь разницей, что состязания здесь ведутся только в пении, и девушки, естественно, стараются, чтобы голос их звучал как можно приятнее – как во время шествия, так и после, в деревне. Молодежь, собирающаяся здесь, веселится всю ночь. Играм, танцам и песням нет конца. Не знаю, возможно, когда-то на празднике не были соблюдены рамки приличия, или что другое явилось причиной, но местный ленсман не так давно запретил праздновать Хелку. Правда, народ начал роптать, и особенно потому, что здесь живо еще старое предание, которое гласит, будто бы наступит конец света, если не праздновать Хелку. Так и говорят: «Конец света придет, когда забудется Хелка в Ритвала и зарастет поле в Хуйттула». В тот год, когда не проводили Хелку, случился в этом краю неурожай. Это сочли карой небесной за пренебрежение к празднику Хелка и после того стали опять праздновать, как и прежде. Если бы власти попытались снова помешать, мне кажется, недовольство было бы еще больше. С тех пор праздник проводится каждый год, очевидно, и в этом году скоро будут праздновать.

Э. Л.