Текст книги "Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг."

Автор книги: Элиас Лённрот

«Когда мы, бывало, – рассказывал он, – ловя неводом рыбу на озере Лапукка, отдыхали на берегу у костра, вот бы, где вам побывать! Помощником у нас был один крестьянин из деревни Лапукка, тоже хороший певец, но все же с покойным отцом его не сравнить. Зачастую, взявшись за руки, они пели у костра все ночи напролет, но никогда не повторяли одну и ту же песню дважды. Тогда еще мальчишка, я слушал их и постепенно запомнил лучшие песни. Но многое уже забылось. Из моих сыновей после моей смерти ни один не станет певцом, как я после своего отца. Да и старинные песни уже не в таком почете, как в годы моего детства, когда они звучали и во время работы, и в часы досуга. Бывает, правда, когда соберется народ, иной, выпив малость, и споет, но редко услышишь что-нибудь стоящее. Вместо этого молодежь теперь распевает какие-то непристойные песни, которыми я не стал бы и уста свои осквернять. Вот если бы в ту пору кто-нибудь искал руны, как теперь, то и за две недели не успел бы записать всего, что только один мой отец знал».

Говоря это, старик растрогался чуть не до слез, да и я не мог без волнения слушать его рассказ о добрых старых временах, хотя, как это часто бывает в подобных случаях, большая часть похвал старца основывалась лишь на его воображении. Старинные руны пока еще не забылись настолько, как он полагал, хотя их на самом деле становится все меньше и меньше. Руны еще можно услышать в наши дни, возможно, их услышат несколько поколений и после нас. Неверно и то, что к рунам относятся с пренебрежением. Наоборот, когда их поют, то слушают и молодые, и старые.

Несмотря на бедность, дом Архиппы был мне более по душе, чем иные зажиточные дома. Все в доме почитали старого Архиппу, как патриарха, таковым он казался и мне. Он был лишен многих предрассудков, широко распространенных здесь. Он и все домочадцы ели вместе со мной, за одним столом, из одной и той же посуды, что вообще редко бывает в этих местах. Что в сравнении с этим маленькая неуклюжесть, которую старик проявил во время еды! Он руками взял рыбину из общего блюда и положил мне на тарелку. Сколь ни странной казалась такая манера угощения, но у меня хватило ума оценить ее как проявление доброжелательности. Аппетит у меня от этого не пострадал, тем более что, как и во всех здешних домах, тут строго соблюдают правило мыть руки перед едой и после еды. Для этого в каждом доме имеется рукомой, подвешенный к грядке недалеко от входной двери, тут же висит полотенце. Под умывальником находится довольно большая лохань. Рукомой обычно делают из какого-нибудь металла, дерева, бересты и т. п., в зависимости от состоятельности хозяина.

Может быть, кому-то интересно узнать, как исполняет руну настоящий певец[89]89
  ...как исполняет руну настоящий певец... – Как установлено исследованиями, Лённрот, описывая исполнение рун вдвоем взявшись за руки, повторяет рассказ Портана, который наблюдал такую манеру исполнения в центральной Финляндии. В Карелии никем из собирателей подобная манера не зафиксирована. Имеются фотографии XIX в., на которых рунопевцы сидят, взявшись за руки, но это инсценировано фотографами; сами же певцы говорили, что такая поза при исполнении рун им незнакома.


[Закрыть]. Если рядом нет другого певца, он поет и один, но если рунопевцев двое, как того требует более торжественное исполнение рун, они садятся рядом либо друг против друга и, взявшись либо за одну, либо за обе руки, начинают петь. При пении они размеренно покачиваются вперед и назад, и создается впечатление, будто они по очереди тянут друг друга к себе. Сначала один из них поет строку, другой присоединяется к пению на последнем такте и повторяет всю строку. Во время повторения первый обдумывает следующую строку, и так продолжается пение, независимо от того, исполняют ли они уже известную руну или создают новую. По большим праздникам, когда собирается сразу несколько певцов, между ними порой возникают состязания. Знакомые и друзья с обеих сторон бьются об заклад, кто из певцов окажется победителем. Архиппа рассказал, что от их деревни петь на состязаниях всегда выдвигали его и он не припомнит ни одного поражения. Как же они состязаются в песнопении? Иначе, чем в академиях изящных искусств: побеждает не тот, чьи песни лучше, а тот, кто больше пропоет. Сначала один исполняет какую-нибудь руну, на которую другой отвечает руной примерно такой же длины. Затем опять очередь за первым, и так пение продолжается. Если у одного песни иссякли, а другой еще продолжает петь, последнего признают победителем. Когда певцы посредственные, то тут можно вдоволь посмеяться над их усилиями сказать последнее слово. Такое состязание напоминает драку двух куриц: побеждает та, что дольше прокудахчет. Лучшие песни ими давно позабыты, приводятся лишь разрозненные отрывки рун и отдельные слова, с помощью которых певцы стремятся выйти в победители. Иначе обстоит дело у хороших рунопевцев, о которых говорится в руне: «День за днем он распевает, сказывает ночь за ночью». И в самом деле, только сон прерывает состязание, в котором либо не оказывается победителей, либо выигравшими считаются оба. Хороший рунопевец обычно начинает песню словами:

 
Овладело мной желанье,
мне подсказывает разум:
не приняться ли за песню,
не начать ли песнопенье?
Золотце мое, мой братец,
мой красивый соплеменник,
мы встречаемся не часто,
чтобы говорить друг с другом
в стороне суровой этой,
на печальных землях Похьи.
Подадим друг другу руки,
пальцы с пальцами сведем мы,
чтобы песни спеть из лучших,
чтоб хорошие исполнить
слушателям дорогим,
слушателям ненаглядным
средь растущей молодежи,
среди юного народа, —
эти песни, что добыты,
заклинания, что взяты
с пояса у старца Вяйнё,
из-под Илмари горнила,
с кончика меча у Кауко,
с острия стрелы у Буко
на полянах дальних Похьи,
на равнинах Калевалы.
Так когда-то пел отец мой,
пел, строгая топорище,
мать меня учила песням.
Матушка их напевала.
колесо вращая прялки,
запуская веретенце.
Есть еще слова другие,
выученные реченья,
выхваченные с обочин,
выдерганные с кусточков,
с вереска на боровинках
в дни пастушеские в детстве,
в дни, когда ходил за стадом
по медовым кочкам луга,
по лужайкам золотистым,
по следам моей Чернушки,
по путям моей Пеструшки.
Сотни слов я взял оттуда,
тысячи набрал я песен.
Все в клубочек замотал я,
закрутил в моток покрепче,
положил клубок на сани,
в чуночки моток упрятал.
Долго были на морозе,
долго зябли от печали.
Вот несу с мороза песни,
приношу из стужи руны
на конец скамьи железной,
на конец доски сосновой
здесь под матицу родную,
под прославленную кровлю,
вот развязываю узел,
вот клубочек распускаю.
Запою я песнь из лучших.
из прекраснейших исполню
на ржаной на грубой пище,
лишь запив ячменным пивом.
Коль не будет рядом пива,
не окажется и кваса,
я спою сухою глоткой,
я спою и на водице,
чтобы вечер не был скучным
день счастливо завершился,
началось прекрасно утро,
наступил бы день грядущий.
 

В доме Архиппы, когда я пришел к ним, один из детей был при смерти. Все домашние, как и я, понимали, что лекарства уже не помогут. Они спросили у меня, как я думаю: от бога ли эта болезнь или же наслана дурными людьми? Я сказал первое, да и сами они были склонны так думать. Вечером все легли спать, одна мать осталась сидеть возле постели больного ребенка. Через некоторое время меня разбудил пронзительный, душераздирающий, глубоко трогающий плач-песня[90]90
  Так Лённрот называет жанр причитания, с которым встретился впервые.


[Закрыть] матери, который возвещал о кончине ее ребенка. О сне нечего было и думать. Пока мать причитала и плакала одна, было еще терпимо, но вскоре из соседнего дома привели специально приглашенную плакальщицу, голос которой был во много раз пронзительней, чем у матери. Они обняли друг друга и начали причитывать что есть мочи. Наконец тело было обмыто теплой водой, обтерто березовыми листьями и одето в чистую льняную рубашку. Рот прикрыли чистым полотняным лоскутом, по такому же лоскуту положили на ноги. В талии тело обвязали шнурком, заменяющим пояс, поскольку, отправляясь в путь, не говоря уже о вечности, принято подпоясываться. Все это время женщины голосили, повторяя тот же душераздирающий плач. Мать и другие плачущие (а днем их собралось несколько человек) время от времени обнимали друг друга либо старого Архиппу и других домочадцев. Лишь меня избавили от этих объятий. Старик Архиппа несколько раз просил мать успокоиться, но напрасно. Голошение продолжалось целый день. Подобное выражение скорби здесь называется причитанием, а сама скорбная песня – иткувирси [плач]. Но мне придется оставить объяснение содержания плачей на следующий раз.

Э. Л.

ПРИЛОЖЕНИЕ ПРЕПОДАВАТЕЛЮ КЕКМАНУ [91]91
  Кекман К. Н. – секретарь Финского литературного общества в 1831 – 1838 гг., первый преподаватель финского языка в Гельсингфорсском университете (с 1829 года).


[Закрыть] (Черновик письма, по-фински)

1 мая 1834 г.

[...] На следующий день рано утром я поехал в Кивиярви, где поменял лошадей, чтобы доехать до деревни Латваярви. Прибыв туда 25 апреля, я этот день и весь следующий записывал от одного восьмидесятилетнего старика различные руны.

27-е было воскресенье, и я попросил деревенских баб собраться вместе, чтобы записать от них песни. Вскоре изба наполнилась людьми. Я сварил большой котелок чаю, чтобы напоить всех желающих. Пели почти до самого вечера.

Оттуда я вернулся в Финляндию. 28 число провел в Кианта в доме священника Сакса и уже в самую распутицу добирался до Каяни, куда и прибыл вчера днем. Теперь тебе известно о моих странствиях... Ты, по-видимому, знаешь, что повсюду в российских деревнях живут кучно. Например, в Ухтуа более восьмидесяти домов на одних пахотах, точно так же в Вуоккиниеми, Ювялахти и других. Так что можешь представить себе, сколько рун мне удалось собрать за поездку. Записал много новых рун о Вяйнямёйнене и добавлений к старым. Хорошо, что не успели напечатать те руны[92]92
  Имеется в виду рукопись, которую Лённрот зимой 1834 года отправил в ФЛО для напечатания.


[Закрыть]. От женщин я записал много сетований, если можно так назвать те песни, которые у других народов называются балладами, – впрочем, скоро сможешь их посмотреть. За поездку я исписал целых две книги бумаги. За время всех моих поездок я не встречал более искусных рунопевцев, чем в 1828 году в Кесялахти Юхана Кайнулайнен и во время нынешней поездки в Латваярви – Архиппа. Первому по своим тогдашним средствам я дал один рубль, второму – три с половиной риксдалера, но будь я побогаче, я дал бы им в качестве почетной награды по двадцать рублей каждому. [...]

АПТЕКАРЮ СКОГМАНУ (Черновик письма)

20 ноября 1834 г.

Спасибо тебе за письмо, которое я получил по возвращении из Кухмо и волости Репола, что на русской стороне. Ехал я туда по открытой воде, но пока занимался прививками и разными другими делами, лед стал и выпал снег. Начало пути совпало с кекри[93]93
  Кекри – у карел и финнов дохристианский осенний праздник поминовения покойников, позднее слился с поминальной, так называемой родительской, субботой в конце октября.


[Закрыть], поэтому, наверное, догадываешься, что у меня ни в чем не было недостатка. К слову, до сего времени мне не приходилось видеть этот край таким богатым. Вот только домашнее пиво, приготовленное к приезду, не заслуживает похвалы, поскольку в нем совсем нет хмеля. Но я вышел из положения таким образом, что не пил его вовсе. Иначе обстояло дело с чаем, которым меня усердно поили в Репола, в доме священника. По весьма достоверному описанию того чаепития можешь судить, сколько мне пришлось выпить в тот день: утром – шесть чашек чаю и четыре чашки кофе в доме попа (в первой половине дня), после завтрака я был приглашен в гости в дом крестьянина Тахвонена, где выпил четыре чашки чаю и три чашки кофе, сразу после обеда (перед отъездом) – еще шесть чашек чаю, опять в доме попа. Бог весть чем бы меня угостили вечером, но я своевременно уехал, познав на горьком опыте, сколь трудно приходится порой бедному желудку.

Подробности после, через пару недель, когда я собственной персоной буду иметь честь нанести тебе визит. [...]

ПРЕПОДАВАТЕЛЮ КЕКМАНУ

Каяни, 6 февраля 1835 г.

...Этой осенью по возвращении из Хельсинки я вновь съездил на русскую сторону в волость Репола за пополнением к записям[94]94
  В этот раз Лённроту удалось записать в деревнях волости Репола песни, относящиеся к медвежьему празднику.


[Закрыть], о чем уже писал ранее...

Шестое путешествие 1835 г.

Закончив работу над «Калевалой», Лённрот с еще большим энтузиазмом продолжает начатое дело, значение которого он стал более ясно осознавать. В апреле 1835 года он совершает поездку в восточную часть территории, занимаемой русскими карелами, о чем и рассказывается на следующих страницах. Из Кухмо он прошел через Репола в Рукаярви, оттуда вдоль реки Чиркка-Кемь – в Юшкюярви, Ухтуа, Ювялахти и Вуоккиниеми и через Кианта вернулся домой. В приложении приводится несколько отрывков из писем, по которым видно, что в конце августа 1835 года Лённрот побывал в Лапукка, что находится на русской стороне.

ПРЕПОДАВАТЕЛЮ КЕКМАНУ (По-фински)

Кухмо, 12 апреля 1835 г.

Дорогой друг!

Минула уже целая неделя, как я выехал из Каяни, намереваясь до начала распутицы переправиться на русскую сторону. Распутица уже на носу, а я пока что не продвинулся дальше пасторского дома в Кухмо. Но себя я не виню за излишнюю медлительность, просто пришлось задержаться на несколько дней из-за одного тяжелобольного. Кроме того, я поджидал свежую противоосповую вакцину, чтобы отвезти ее в Россию. Эту вакцину просил у меня и устно и письменно священник из Репола. Но скучать здесь не пришлось. В начале недели я ходил с попами, которые проводили кинкери в деревнях, расположенных вдоль границы с Россией. Там мне удалось записать несколько рун от крестьян, приехавших на кинкери с русской стороны. Вторую половину недели в доме священника Кухмо играли в карты с тремя попами, ленсманом из Соткамо, волостным писарем и пр. Но, как говорят, и хорошей свадьбе приходит конец, и теперь после обеда мне предстоит отправиться в путь в Репола. Началась распутица, дороги развезло, а до погоста Репола семь миль. Тем не менее надеюсь попасть туда так или иначе, хотя бы на лыжах. По-видимому, так и придется добираться, говорят, лошадь проваливается на каждом шагу. Так я заранее хочу поприветствовать тебя письмом, поскольку есть возможность отправить письмо с ленсманом из Соткамо до Каяни, откуда он перешлет его тебе. В прошлый раз я, кажется, забыл попросить тебя подправить заголовки к каждой руне, прежде чем печатать тексты. Если будет надобность, могу более пространно написать во вводной статье о поэтике рун. Хотел бы о поэтике написать по-шведски в газету «Helsingfors Morgonblad», но времени на все не хватает. Может быть, ты напишешь, а то наши господа поэты, даже сам Ютейни, совсем отошли от настоящего стихосложения, не худо бы им напомнить об этом.

Как тебе нравится название «Калевала»[95]95
  «Калевала». – У Лённрота было несколько вариантов названия для будущего эпоса, но наконец он остановился на Калевале, обозначающей край, где обитали герои эпоса. В народных вариантах рун это название встречается крайне редко, но Лённрот исходил из древнего имени Калева, мифического предка героев эпоса, которых в рунах нередко называют сынами Калевы.


[Закрыть]? Если хотите, можете и другое название дать. [...]

Кажется, я не все материалы отправил в архив, так как на листах со старыми рунами записаны и некоторые новые, а их я еще не сдавал.

На этом кончаю. Передавай привет всем и пиши мне, я же отвечу, как только вернусь из России. С дружеским братским приветом

Элиас Лённрот

ИЗ ДНЕВНИКА (по-фински)

В Рукаярви 21 апреля 1835-го, во вторник на святой неделе

В свадебном обряде патьвашка[96]96
  Патьвашка – главный сват на свадьбе, возглавлявший партию жениха. Кроме свадебного ритуала патьвашка должен был знать соответствующие заклинания и магические приемы, чтобы с их помощью оберегать жениха и невесту от «порчи». В роли патьвашки обычно выступали известные знахари, как например, сын Мийхкали Перттунена Пекко.


[Закрыть] нужен для того, чтобы злые люди не испортили отношений между молодыми. Он предохраняет их своей магической силой.

Несколько лет тому назад священников в России наделили землей. Но из них редко кто годится в хлебопашцы, а наемная сила обходится дорого – плата за работника сто рублей в год. Поэтому они отдают землю в аренду и за это получают третью часть урожая. Когда попов наделяли землей, им отводили лучшие поля и луга, не спрашивая согласия тех, кто раньше обрабатывал эти угодья. Из-за этого в ряде мест некогда богатые крестьяне обеднели. Но у них нет права жаловаться на несправедливое отношение к ним, ведь вся земля принадлежит царю, а за ними закреплено лишь право на возделывание земли, но не на владение ею.

В Рукаярви встают рано, около пяти-шести часов утра. Затапливается печь. В нее кладут большие круглые камни, которыми потом нагревают пойло для коров. Возможно, в древности и пищу варили при помощи раскаленных камней. Вероятно, отсюда и произошло слово keittää (варить), которое сначала, по-видимому, было kivittää (нагревать камнями, от kivi – камень). Позднее, видимо, прибегали к помощи плоских камней – плитняка, откуда и произошло слово pata (котел), т. к. варили на плитняке paaella. Так же от слова paasi (плитняк) произошел глагол paistaa (печь).

Затопив печь, начинают стряпать калитки, сульчины, пироги, блины и т. д. на целый день. Для калиток сначала раскатывают сканцы толщиной примерно в две линии[97]97
  Линия – старинная мера длины, равняется 1/12 дюйма или 2 мм.


[Закрыть], на которые накладывают начинку – кашу из ячневой крупы, сваренную на молоке. Края сканца загибают кверху и ставят калитки в печь. Для сульчины раскатывают сканцы еще тоньше, даже до пол-линии, и выпекают на углях. Они из пшеничной муки. Вынув из печи, стряпню смазывают квасом, а в середку калитки кладут еще сметану. Перед едой сульчины начиняют довольно густой пшеничной кашей, сваренной на молоке, и сгибают пополам. Кроме того, на обед, муркина[98]98
  Муркина (кар. murkina) – обед около 11 – 12 часов.


[Закрыть], готовят еще мясную или рыбную похлебку, молочный суп, рыбу, мясо, творог, масло. Когда печь протопится, закрывают дымоволок на потолке и готовят кофе или чай и пьют по нескольку чашек подряд. Затем обед. После него до шести часов вечера ничего не едят, а там опять пьют чай, а затем ужинают. Время, когда топится печь, не из приятных, потому что низенькая изба наполняется дымом, то и дело приходится открывать двери, чтобы проветрить, и тогда становится холодно. Проходит три-четыре часа, прежде чем можно будет закрыть дымоволок. [...]

Только что пришел с танцев, или игрищ, кисат, как их здесь называют. Нанятая за два гроша с каждого юноши маленькая изба быстро заполнилась народом. В моем присутствии играли под русские песни тремя способами. Первый называется шина. В нем, как и в кадрили, все стали парами. По две пары находятся в беспрестанном движении. По очереди то одна, то другая пара переходит с одной стороны избы на другую, обходя встречную пару, причем девушки проходят по центру, а парни обходят девушек справа. Это повторяется несколько раз и сопровождается выходом каждого парня перед девушкой, которая все это время старается стоять неподвижно. Затем пары кружатся и отходят в сторону, а две другие, стоящие друг против друга, выходят танцевать им на смену. И так весь круг танцующих втягивается в танец, как в пурпури[99]99
  Пурпури (фин. purpuri) – финский народный танец из 14 и более фигур.


[Закрыть].

Кясиветелюс[100]100
  Кясиветелюс (кар. käsivetelys) – букв, «хождение рука об руку», старинная карельская игра.


[Закрыть] также играли под русские песни. Здесь вперед выходит только одна пара. Парень и девушка становятся друг против друга. Сначала кавалер берет, к примеру, правой рукой девушку за левую руку, проходит с нею несколько шагов, находясь слева от нее. Затем меняет руку и ведет девушку обратно левой рукой за правую руку, находясь теперь справа от нее. Так они прохаживаются несколько раз, и на этом танец заканчивается.

Третий танец называется круг. Сначала все встают в круг. Затем пары перемещаются с места на место: с одного конца переходят на другой, под поднятыми руками танцующих проходят за круг, иногда оказываются спиной к кругу или выходят из круга, то вновь возвращаются в него. Все эти игры исполняются медленно, кроме первой, при которой чуть не стукаются лбами о воронец.

Игрище едва не закончилось печально. Явилась хозяйка с кочергой: «Что за разбойники ворвались в дом?» Оказывается, муж без ее ведома разрешил играть в доме. Ее увели, и игры возобновились, как только вернулись девушки, успевшие в испуге убежать на улицу. Иногда девушка приглашала парня в игру, а иногда – наоборот. Пары то и дело обменивались любезностями, как и водится на танцах. У меня была с собой флейта, и я стал наигрывать песни. Оказалось, что не было особой разницы в том, что играешь, плясали под любые песни. Мне сказали, что кроме этих есть еще много разных игр, которые сегодня не игрались. Здесь не танцуют полек, контрдансов и пр., которые танцуют у нас.

Все девушки были одеты кто в красные, кто в белые рубахи, поверх которых – юбки с выкроенными вместе либо пришитыми к ним лифами, если можно так назвать две полоски, или лямки, шириной в два или более дюйма, перекинутые через плечи[101]101
  Так Лённрот описывает сарафан – предмет одежды карельских женщин.


[Закрыть]. Волосы у каждой были заплетены в косу, от косы вдоль спины висела шелковая лента, длиной в пол-локтя и шириной в полтора дюйма[102]102
  В Швеции и Финляндии локоть равнялся 0,594 метра, дюйм – 2,47 сантиметра.


[Закрыть]. Голова была повязана косынкой, предварительно сложенной в полосу шириной в четыре с половиной дюйма, как обычно мужчины складывают свои шейные платки. Ею обвязывали голову, начиная со лба, а сзади под косой завязывали на один узелок. Любой, увидев этих девушек, подтвердил бы, что они были нарядно одеты. Да и на лицо недурны, правда, некоторые из них были рябые, зато другие по-настоящему красивы. К тому же они скромно вели себя, что меня особенно порадовало. Парни были одеты по-разному. У некоторых брюки заправлены в высокие голенища сапог. У иных верхняя часть носков с узором – паголенки – отвернута на голенища. Рубашка, синяя либо красная, приспущена на штаны. Поверх рубашки у одних кафтан, у других полушубок. У кого шейный платок, а кто и без него. Лишь один парень был в сюртуке, но он и танцевал все время с дочерью попа.

ИЗ ДНЕВНИКА (по-фински)

Рукаярви, 22 апреля, среда, 1835 г.

Теперь осталось пустить кровь одному больному и можно отправляться из этой большой деревни дальше. Здесь не удалось записать ни слова, ни полслова. Ухожу, как некогда Вяйнямёйнен уходил из Туонелы, но где мне отыскать Антеро Випунена, чтобы пойти к нему и найти нужные слова?[103]103
  Намек на эпический сюжет «Хождение к Випунену», составляющий 17-ю руну второго издания «Калевалы».


[Закрыть] Не побоялся бы, если бы пришлось идти хоть по остриям иголок. Осталось записать причитание от одной женщины, если она согласится его исполнить, так как опасается, как бы не было дурных последствий от этого.

ИЗ ДНЕВНИКА (по-фински)

Дом священника в Кианга, 1 мая 1835 г., в пятницу

22 апреля, в среду, отправился из Рукаваара, унося с собой добрые воспоминания о том, как меня там принимали. Но тщетно я пытался отыскать там руны. Лишь в последний день записал от женщин несколько причитаний, да и то не особо значительных. Я уже и раньше пытался записывать причитания, но все безуспешно. Похоже, они очень древние, так как в них есть совершенно немыслимые слова, которых не понять ни с первого, ни со второго раза. А если начнешь переспрашивать, то исполнительница, как и записывающий, перезабудет половину, и поэтому не удается записать все полностью. На свадьбе причитывают по девушке-невесте, покидающей отчим дом, на похоронах – по покойнику и т. д.

Из Рукаваара прошел 13 верст до хутора Екко деревни Тийкши, оттуда до Келловаара 20 верст, затем в Чиркка-Кемь – 7, Юшкюярви – 43, Нурмилахти – 40, Луусалми – 10, Ухтуа – 30, Ювялахти – 15, Вуоккиниеми – 30, Чена – 5, Кивиярви – 25 верст, затем 6 верст до Вийанки, 4 – до Хюрю, 10 – в Пуссила и 50 – до Кианта.

Переночевал в Екко. Затем дошел до Келловаара. Там записал несколько рун от одной старухи – сестры Архиппы из Латваярви[104]104
  ...сестры Архиппы из Латваярви. – Сестра А. Перттунена Моарие, от которой Лённрот записал семь рун. Ее муж Мийхкали и сын Симана тоже были рунопевцами. От Симаны позднее записывал Борениус, всего от него записано 13 рун.


[Закрыть]. Пополудни продолжил путь по реке Кемь в сторону Юшкюярви. Опасаясь, что лед уже тонкий, со мною поехали двое провожатых: сын упомянутой старухи со своим дядей. Ночью поспали немного в лесной избушке и снова отправились в путь, я проспал в санях всю дорогу. Затем был весьма приятно разбужен песней. В следующей избушке я два часа записывал песни от сына старухи – Симаны, а под вечер мы были уже в Юшкюярви.

ПРЕПОДАВАТЕЛЮ КЕКМАНУ (по-фински)

Каяни, 8 мая 1835 г.

Дорогой друг!

С тех пор как я около месяца тому назад отправил тебе письмо из Кухмо, я почти все время пробыл на русской стороне от границы. Сначала из Кухмо прошел 7 миль до села Репола, затем – 12 до Рукаярви, оттуда – 8 в Юшкюярви, далее – 8 в Ухтуа, оттуда – 1 ¹/₂ в Ювялахти, затем – 3 в Вуоккиниеми и там – 3 в Кивиярви, откуда наконец вернулся на свою сторону. Кроме перечисленных мест заходил по пути в несколько мелких деревень, пройдя за пять недель всего 80 миль. Рун записал в разных местах целую книгу. Они могут послужить дополнениями и поправками к «Калевале», но я пока еще не успел определить, что куда отнести. Пожалуй, лучше все-таки напечатать то, что уже подготовлено, а со временем добавить все, что еще удастся собрать. Потому что если сейчас начать дорабатывать, то это задержит издание прежних. Я всегда считал, что чем дальше от границы, тем больше рун, но теперь убедился, что это не так. В Рукаярви – погосте, расположенном примерно в десяти милях от Белого моря, руны исполняются очень редко, а оттуда в сторону побережья они, по слухам, исчезли почти полностью. В этих краях русские песни совсем вытеснили финские[105]105
  Имеется в виду – карельские.


[Закрыть]. Когда мы от Рукаярви поднимались вверх по реке Кемь к Юшкюярви, то по дороге в некоторых деревнях, а также в самом Юшкюярви мне спели немало рун. В Ухтуа я повстречал прежде мне незнакомого мужчину по имени Ямала[106]106
  Ямала – Сиркейнен, Варахвонтта, один из редких известных по имени рунопевцев деревни Ухтуа (ныне поселок Калевала). В путевых заметках о поездке 1834 года Лённрот упомянул вдову Магро, которая больше других спела ему песен.


[Закрыть], который сначала обещал за пять рублей петь целый день с утра до вечера, но увидев, что карандаш в моей руке двигается быстрее, чем он ожидал, решил переиграть. Теперь он брался спеть двадцать рун подлинней за ту же плату и остальное, что припомнит, за добавочную оплату. Так я и записывал целый день только от него. Рядом сидел мальчуган и после каждой руны делал отметку на палке. Уже стемнело, когда Ямала спел обещанное количество рун, а на другой день до полудня я записывал от него же руны покороче. Когда я кончил, собрались деревенские девушки, которые начисто освободили мой карман от двадцатикопеечных монет. Таким образом, здесь и в других деревнях я записал довольно много рун. Если бы у меня было время, я с удовольствием отправился бы вновь вдоль границы до самой Лапландии, хотя вряд ли удастся выбраться туда раньше следующего года. После этого мне хотелось бы направиться в другую сторону, вдоль границы вплоть до Ладожского озера. Пограничные районы все же наиболее богаты песнями.

В прошлый раз я писал, что мне хотелось бы совершить более продолжительную поездку за счет Академии[107]107
  Российская Академия наук.


[Закрыть], и ты посоветовал мне написать прошение канцлеру, но, подумав и взвесив все еще раз, я решил отказаться от этого. И не потому, что считаю такую поездку бесполезной, но, если даже она окажется удачной, я все же сомневаюсь, смогу ли я сделать столько, чтобы оправдать издержки. А если не смогу, то станут говорить, что я бесполезно трачу казенные средства. Лучше поехать на свои деньги, тогда, если даже потрачу их впустую, меня никто за это не упрекнет. Так что решил совсем выбросить из головы эту затею, но хотелось бы, чтобы кто-нибудь другой был отправлен в поездку с таким заданием. Это было бы нужное для Финляндии дело. [...]

Как ты находишь объяснение, полученное нынче мною относительно слова Сампо[108]108
  Сампо – волшебная мельница, символ благополучия в «Калевале». В народных эпических песнях сампо семантически многозначно. Отсюда и множество толкований как этимологии слова «сампо», так и семантики образа. Наиболее известна теория Сетяля-Харва, которая рассматривает сампо как мифологический мировой столб (или его культовое изображение), упирающийся в Полярную звезду, вокруг которой вращается звездное небо. Представления о мировом столбе имеются в мифологии многих народов, в том числе у скандинавов, мифология которых, по предположению иссследователей, могла оказать влияние на представления о мире у финнов и карел.


[Закрыть], по которому Сампо обозначает всю нашу Землю, а из-за звездного неба оно получило второе название – «пестрая крышка?» По-моему, недурно, особенно если вспомнить его первоначальное название у лопарей sabme, которое у финнов легко переиначилось в sampo. По этой версии все войны за Сампо являлись бы отражением завоеваний финнами лопарских земель. [...]

ФОХТУ ВИКМАНУ (Черновик письма)

Кианта, 30 августа 1835 г.

После того как писал тебе последний раз, я направился в Россию, где посетил деревню Лапукка по ту сторону границы. Заморозки почти везде погубили урожай, так что ячмень, к примеру, скосили косами и даже не обмолотили. Видать, для них будущий год будет очень тяжелым. Хоть на пожогах и сохранилось кое-что, но этого так мало, что зерна не хватит даже на семена. Может, на той стороне дела обстоят лучше. Эту неделю еще похожу с попами на кинкери, а затем не задерживаясь вернусь через Пуоланка. Через неделю, вероятно, покину эти края.

ПРЕПОДАВАТЕЛЮ КЕКМАНУ

Каяни, 18 сентября 1835 г.

Мой дорогой брат!

Только что вернулся домой через Кианта, Пуоланка, Хюрюнсалми с русской стороны, где странствовал около шести недель и прошел в общей сложности шестьдесят миль. Благодарю тебя за те три письма, которые пришли за время моего отсутствия. Слова, которые ты просишь объяснить в «Калевале», я подыскал и постараюсь отправить этой почтой. Присылай и впредь поболее, я постараюсь объяснить, что знаю. За последнюю поездку опять накопилось несколько сот новых пословиц и загадок. Как только перепишу их, сразу же вышлю их тебе или твоему брату в Оулу. Пробовал упорядочить загадки лучшим образом, чем у Ганандера[109]109
  Имеется в виду сборник финских загадок, опубликованный Ганандером в 1783 году.


[Закрыть], у меня оказалось сотни полторы новых, кроме того, нашлись более удачные варианты некоторых старых. [...]

Мийхкали Перттунен, сын Архиппы

Рунопевцы Юрки Малинен, сын Онтрея, и Охво Хоманен

Деревня Вуоннинен

Латваярви

Кладбище в Луваярви

Плакальщица из Ювялахти

Вид на Ченаниеми

Девушка Окахви из Ювялахти

Деревня Ювялахти

Деревня Венехъярви

Супружеская пара из Венехъярви

Деревня Вуоккиниеми

Порог Кёуняс

Мальчик из Кивиярви