Текст книги "Гений (СИ)"

Автор книги: Эли Эшер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

– Эй, Сирхан, а нам? – раздался возмущенный крик. Один из потрошивших машину обнаружил, что произошло, и возмутился, – Ты зачем девку зарезал? Сам попользовал, а нам что, не надо???

Сирхан обратил на него ледяной взгляд, и ничего не сказав, поднялся с колен и начал застегивать штаны.

– Нет, ты постой, – продолжил настаивать возмутитель спокойствия, – Ты что нас, совсем ни во что не ставишь? Нам тоже девку хотелось! Зачем зарезал?

– Хочется – так вон она, пользуй, – пожал плечами Сирхан, кивнув в сторону трупа.

– Ты мне что, мертвяков предлагаешь, некрофил недоделаный? – бандит неожиданно перешел на русский, выхватил свой нож и начал надвигаться на Сирхана, – Да я тебя самого сейчас, не посмотрю, что Аль Каеда, задницы у всех одинаковые!..

Договорить он не успел. Острый сбалансированный нож вылетел из рукава Сирхана и воткнулся в глаз бунтаря, который неустойчиво остановился и рухнул от инерции ножа назад, на спину, лицом вверх, глядя оставшимся и быстро тускнеющим глазом в затянутое черными дождливыми тучами небо. Спецназ Королевства Саудовской Аравии вбивает владение оружием так, что потом годами позже руки знают что делать, с гордостью подумал Сирхан. Даже после того, как этот самый спецназ пришлось покинуть после громкой спецоперации начала двухтысячных, и перехода на конспиративное положение.

Тем временем машину выпотрошили, и остаток банды обратил внимание на то, что только что произошло за их спинами. Первым молчание нарушил главарь, подсвеченный для тех, кто мог видеть сверху, зеленым целеуказателем.

– Все? – решительно буркнул он, оценив обстановку и обращаясь уже не к Сирхану, а ко всей банде, – Падаль бросать, оружие грузить джип, сколько влезать, и марш-марш.

Получив столь внятную команду люди зашевелились, и уже через минут десять тяжело груженный внедорожник, сопровождаемый группой бойцов, двинулся по дороге в обратном направлении.

* Реальность, Амстердам, Шэрон Хоббс

Шэрон проснулась от кошмара. Переводя дыхание, она попыталсь вспомнить содержимое сна. Приснится же… она и замужем за мужчиной, да еще и мусульманка! Ее взгляд скользнул на другую половину кровати, где милая Салли тихо сопела в подушку, отвернувшись лицом к стенке. Нет, подумала Шэрон, она, конечно же, толерантна и ничего плохого не скажет о мусульманах или гетеросексуалах, да и не принято критиковать мусульман или проявлять еще какую нетерпимость в Голландии – стране одной из первых разрешивших однополые браки, чем Шэрон и Салли и воспользовались. Но представить себя на их месте? Это уже перебор!

Взглянув в сторону, и убедившись что ее законная супруга продолжает счастливо созерцать третий сон, Шэрон умилилась, и улеглась обратно, пытаясь уснуть. Нет, и правда, приснится же такая дрянь, вместо ласковой верной Салли какой-то противный волосатый пузан! И вообще, она и мужчина??? Ее всю передернуло от одной мысли. Нет, только женщины умеют любить, а мужчины… это какое-то биологическое недоразумение. На что они годны, грязные, неуклюжие, поросшие недоразвитой шерстью безмозглые животные, которые даже и не пытаются быть привлекательными для женщины. Удивительно ли, что только во сне и в кино можно увидеть привлекательного мужчину, потекла мысль в ее погружающемся в сон сознании, вон как тот араб из сна, он как раз был очень даже ничего…

Шарон опять резко поднялась в постели. Нет, с такими снами можно далеко зайти, решила она, и опасливо взглянув на Салли, встала, и пошла в другую комнату. Налила себе остывшего кофе из кофеварки и села за ноутбук. Не, не нужны ей такие сны, лучше уж поработать. Тем более, что на носу сдача статьи о ядерной угрозе Ирана. Да и со второй статьей о свободолюбивом народе Республики Ичкерия, угнетаемой русским империализмом, тоже срок поджимает. А в Лондоне, где находятся редакции обоих престижных изданий, пунктуальность ценится, так что опаздывать не стоит.

Вот этой второй статьей я сейчас и займусь, подумала Шэрон, пока сон ярок. Видать переработала над ней, вот и снится на тему. Ну, ничего, сейчас все это вылью на бумагу, и больше таких снов не будет, решила она, глотнула кофе, и открыв черновик начала бодро печатать про гордых воинов сопротивляющихся оккупационной армии на бескрайних сибирских просторах заросших густыми лесами развесистой… как ее там? У обочины росло, куст такой, с мелкими красными ягодами. Один из персонажей во сне назвал это растение… Что-то на «к». Какое есть характерное русское растение начинающееся на «к»? Шэрон ввела запрос в поисковике, потом другой, включив красные ягоды… О, обрадовалась она, нашла! Klyukva!

* R66 Алексель

– А что теперь? – поинтересовался я.

– Теперь скучаем, – ответил Миха, – поскольку им надо дать пройти по дороге хоть немного, а то с приключениями они до перевала до утра не доберутся. Можно чуть поразвлекаться, но только чуть, чтоб не мешать им время наверстывать.

– А чуть поразвлекаться – это как, – опять спросил я, – Поговорить с ними можно?

– Почему ж нет? – ответила Йогита, – Поговорить всегда можно.

– Ну, тады я пошел… – ответил я и занялся материализацией своего образа внизу.

Так, подумал я, делать новое тело лениво, и вообще, образ рисовать ни к чему. Можно и проще сделать, маленькая сеточка, которая на внимание к себе отсылает обратно управляющий сигнал, заставляющий того, кто смотрит, самому придумать образ на месте. Вот только, какой?… Да, ладно, делов-то, пусть самый яркий образ из памяти и видят, что-нибудь связанное с доминирующей эмоцией, что бы это ни было. Вот этот кусок команды возбуждает эмоциональный центр мозга, а этот кусок передает это возбуждение в центр зрительной памяти. Вот и всего делов.

Вообще-то нет, не подумайте, можно было бы слепить полноценное тело или хотя бы иллюзию оного, как я обычно делаю, но когда хочешь всего лишь несколько минут поговорить – это просто разбазаривание сил. Прежде всего, это как выбирать картинку для вебсайта, на который никто не будет ходить. Сам видел людей, которые дни угробили на это пустое занятие. А, во-вторых, сами подумайте, нужны узлы, которые делают трехмерную модель, потом нужны узлы, которые создают двухмерную проекцию и отсылают их назад, каждый раз, когда получают запрос, причем не только серьезный, а и просто брошеный взгляд. Способ, который я использовал, куда как экономичнее. Все что нужно – это детектор внимания, и дальше даже случайно брошеный взгляд вызывает ответный командный импульс вообразить на этом пустом месте то, что принимающий мозг сам пожелает. Что-то вроде гибрида отражающего зеркала и буги-мен или монстра под кроватью. Мне ж, в общем-то, по фигу, что остальные бандиты там увидят, а собеседник получит вполне стабильную картинку, нарисованную его собственным воображением, и мне ни о чем и думать не надо. Хорошо!

Так я и сделал, и тут же материализовался этим способом, шагающим метрах в двух от того самого резкого араба, с которым и собирался поговорить. Араб покосился на меня, но ничего не сказал. Другие бандиты, заметив меня либо ускоряли шаг, либо отставали, так что очень быстро вокруг нас образовалось пустое пространство, обеспечивающее некоторую конфиденциальность бесед. Чем я и воспользовался.

– Сирхан, – спросил я его, – Я бы хотел тебя спросить, как это все тебе нравится?

Сирхан осторожно скосил глазом и ничего не сказал.

– Нет, правда, сам посуди, как же нам понять – это то, что вы сами хотели, или мы чего-то напутали?

– Это не то, что мы хотели, – лаконично ответил Сирхан.

– Почему? – искренне удивился я, – Вон, и война с неверными, и женщины, и светлая цель, напоминающая дом, где можно пожрать и повеселиться. У викингов что-то вроде имелось в раю, целый день битва, потом все воскресают и жрут. Плюс валькирий на каждого хватает, ну, сам понимаешь. В общем, полное удовольствие и самое то для воина. Правда ад у них был не огненный, а снежный, ну, так, мы ад и не пытаемся тут сделать, а на рай вроде вполне тянет. Особенно для пустынного жителя – много воды, нет жгучего слепящего солнца, никаких солнечных очков не надо…

Во время моего разговора Сирхан продолжал идти молча и лишь бросая время от времени косые взгляды, значение которых я как-то не понял. А расстояние между нами и прочими бандитами продолжало увеличиваться.

– Это не рай, – так же кратко сообщил он после длинной паузы.

– То есть, ты думаешь, что рая не заслужил?

Сирхан покосился, но до ответа не снизошел.

– Нет, ты пойми, я не подкалываюсь, я понять хочу, что тут можно улучшить? – настойчиво продолжил я, – Скажем, твоих друзей я улучшить не могу, они какие есть, такие сюда и попали. Понятно, что с ними никакое место раем выглядеть не будет, но в остальном-то – красота, природа, зелень, не пустыня какая раскаленная, как ад описывают, вода просто с неба падает… чего еще надо?

Сирхан задумался.

– Ты – слуга шайтана, пришел меня искушать. Но я пройду это испытание, – сказал он, наконец, и с надменной усмешкой вытащил из разгрузки гранату. Оборонительную, ребристую, вроде нашей лимонки. И подняв ее в руке на уровне лица, выдернул из нее чеку и отпустил рычаг. Спереди и сзади бандиты с воплями прыгали в придорожные кусты, хотя и непонятно, чем кусты могли в данном случае помочь, а через положенные четыре секунды шарахнуло, и стало тихо. Машина впереди тоже остановилась и заглохла, хотя водитель остался цел – спасли ящики с автоматами, обошлось разбитым задним стеклом и несколькими дырками в задней части корпуса. Я мысленно вздохнул огорченно и развеял уже ненужную отражающую конструкцию внизу. Разговор явно не получился.

Тем временем уцелевшие бандиты вылезли из кустов, наспех перевязали пострадавших, и обойдя останки Сирхана потопали дальше за вновь деловито урчащей машиной.

– Лех, ты это специально сделал? – раздался в сознании михин голос.

– Что специально? – удивился я.

– Ну, как, что? Пугал их! Неужто, само собой так вышло?

– Я?

– Ну, да, а кто же еще?

– Я, вообще-то, просто с этим арабом поговорил, вот и все.

– Ну, да, конечно, я уже поверил и расплакался, – сьехидничал Миха, – А кто визуализацию сделал такую, что больше половины спящих от одного только вида проснулись? Вообще-то, когда я говорил, что они проснувшись должны бежать штаны менять, я вовсе не имел в виду буквально. Хотя и против ничего не имел.

– Да, никакую такую визуализацию я не делал, – попытался отбрехаться я, – Просто, чтобы не возиться с поиском картинки поставил отражение сильнейшей эмоции в визуальную память, так что каждый что хотел, то и видел.

– Ага, я и говорю, поверил и расплакался, – откликнулся Миха, – А ты на демонов настраивал, или на спящих? Во-во, на демонов. А как ты думаешь, какая самая сильная эмоция у проведших несколько лет на войне.

– Неужто страх? – начало доходить до меня.

– Бинго! Парень все-таки что-то соображает! – съязвил Миха, – Именно, что страх. Я тут к паре пациентов подключился… ты знаешь, думаю, что их монстры под кроватью тоже штаны менять бегали.

– Ну, и что теперь делать?

– А зачем что-то делать, – включилась в разговор Йогита, – Наоборот, очень хорошо получилось. Мы эту штуку с твоими монологами обязательно в запись вставим. А этого араба специально стирать не будем, пусть опять и опять через это проходит. Глядишь, может и надоест. Не все такие тупые как Сизиф… А насчет твоего «просто разговора», мы просто понятия не имели, что ты это случайно учудил. Что значит, поколение Гора, такое сотворят, что хоть стой, хоть падай, а им самим хоть бы хны, даже не заметил… – хмыкнула она напоследок.

– Ну, ладно, а что теперь-то делать? – спросил я.

– А теперь рутина, – ответила Йогита, – Ты ж большинство спящих отработал уже, так что работы немного осталось. Напускать туман, отстреливать по одному, одиночек заставлять отбиваться от группы и исчезать, может еще монстриков каких напустим в небольшом количестве, в общем, классика жанра, ничего особенного. Мы с Михаилом в основном все сами сделаем, а когда нужно, тебя просить будем, так что реагируй поживее. В остальном делов всего и осталось – реинкарнированного до аула довести, как и планировали.

– Ну, командуйте, – мысленно пожал плечами я.

* R66, командир боевиков Усман

Все не ладилось и все было неправильно. Начиная с того, что Усман даже вспомнить не мог, как же он оказался командиром этого отряда, и что же они делали до того… Да и отряд не отряд, а бред какой-то.

Неприятности начались с этой летающей стервы, обсыпавшей их всех гнилым виноградом. Потом нукеры чуть не подрались из-за бабы, хорошо хоть обошлось одним трупом, не считая самой бабы. Потом в отряд затесалось нечто такое жуткое, что несколько человек тихой сапой ушли в зеленку и так оттуда и не вернулись. Причем, было у Усмана чувство, что не вернулись не по своей воле. Интуиция просто вопила, что за пределами выделенного им маршрута ничего хорошего ни его, ни его людей не ждет. Правда, в пределах маршрута тоже не все было покрыто розовыми лепестками. А затем еще и этот обдолбанный придурок из Аль Каеды рванул себя гранатой, да еще несколько других бойцов захватил с собой. Все-таки правильно брат всегда говорил, что никому чужим доверять нельзя, кем бы они ни были.

Запрокинув голову навстречу проливному дождю, Усман смыл чуть грязь с лица, а затем, придерживая наспех перевязанную руку, в одиночестве поковылял по дороге, вспоминая дальнейшие события. Первым делом в непролазной грязи застряла тяжело груженая машина, и ее пришлось бросить вместе со всем грузом, ради которого все это вроде бы и было затеяно. Потом опустился туман, в котором бойцы терялись, чтобы никогда больше не появиться, а иногда и просто принимали друг друга за чужих и палили почем зря, сокращая и так уже небольшой отряд. Одного на глазах у Усмана спалило молнией. Смерть приходила в каком-то ей одной известном ритме, настигая в тот момент, когда казалось бы можно расслабиться и попытаться вздохнуть ненадолго. Одного бойца не убило, а ранило, и брат тащил его за собой, задерживая отряд. Обоих пришлось убить – сначала раненого, а потом и самого бойца, когда стало ясно, что тот будет мстить. Последнего оставшегося бойца Усман послал по подозрительно взрытой дороге вперед, и тот проделал ему проход в минном поле ценой своей жизни.

Аллах Акбар, подумал Усман, значит, такова была их судьба. Теперь, не связанный ни грузом, ни людьми, ему была одна дорога, в тот самый аул, куда они собирались с самого начала, в его родной аул. Родители приютят, укроют, а там видно будет. Вон его уже видно, даже двухэтажный родной дом из каменных блоков песчано-серого цвета, прилепившийся к склону скалы, разглядеть можно. И оборонительные башенки по краям. Родители, наверное, сейчас чай пьют, а может уже спать легли… В очаге – священном семейном очаге – догорают угли, все еще дающие тепло дому. А надоочагная цепь – другой священный символ дома – наверное еще держит на себе чеканный чайник, если только мать не убрала его бережно в сторону…

В шум дождя и раскаты грома вторгся еще один звук. Механический, равномерный. «Шайтан-арба…» – пробормотал про себя Усман. Вот и за ним пришли, понял он.

Нет, пришли не за ним. Справа от него в сторону аула шла, с трудом видимая среди дождя во вспышках молний, тройка вертолетов советского производства. Вертолеты проигнорировали одинокого бойца на дороге и деловито шли к своей цели. Неужто та летающая стерва и тут соврала, и русские тут все-таки есть?

Но нет, не соврала. Молния выхватила из темноты борт ближайшей машины с белым бортовым номером, большой красной звездой на красной же полосе, и желтым иероглифом, вписанным в эту звезду. Вертолеты заложили небольшой вираж, корректируя курс. Ракеты воздух-земля слетели с направляющих и понеслись к цели, оставляя в черном небе реверсивный след, подсвеченный их же выхлопом. Склон горы с лепящимися к ней домами вспыхнул и закрылся облаком оранжевого и черного цвета, не оставляя надежды, что хоть что-нибудь в этом облаке пламени могло выжить…

Усман упал на колени и впервые в жизни почуствовал, что силы оставляют его…

* R66 Алексель

Йогита и Миха и правда в основном справились без меня. Надо сказать, работа и правда была профессиональной, выверенной, Голливуд отдыхал. Можно сказать, приятно посмотреть, если не считать того, что смотреть было не очень приятно.

Когда, как и планировалось, от отряда остался один подсвеченный зеленым целеуказателем главарь, который продолжал упорно продираться в сторону родного аула, в небе появилась тройка вертолетов.

– А разве они в такую погоду летают? – удивился я вслух.

– Это – мой мир, – ответила Йогита, – У меня если надо, то и крокодилы летают.

– Так, вроде это и есть «крокодилы», – ответил я, имея в виду прозвище появившихся в небе летающих машин.

– Тем более, – флегматично согласилась Йогита.

Вертолеты, идя невысоко над верхушками деревьев и серьезно ниже нижней кромки облачности, проигнорировали одинокого человека на дороге и завернули вираж к тому самому аулу. С моим ночным зрением на них хорошо были видны знаки различия Народно-Освободительной Армии Китая. То-то мне форма избиваемого лейтенанта в начале показалась необычной. А я было подумал, что Йогита по небрежности советскую форму у киношников со складов позаимствовала, ан, нет…

Собственно, а чего удивляться? Если эта территория окажется без защиты, кому она достанется? Западу? Ну, да, мечтать не вредно. Мусульманам? Ага, зьисть-то он зьисть, да хто ж ему даст? Если не Россия, то только второй осколок империи Чингиз-Хана – Китай – и может.

Тройка Ми-24 достигла нужной дистанции, застыла на мгновение в воздухе, и, как художественно говорили в старые времена, «с лонжеронов», а на самом деле с несущих, слетели ракеты «воздух-земля». По восемь штук, четыре справа, четыре слева с каждого вертолета. Всего двадцать четыре штуки. Кажется, что не так и много… Я слышал, что залп эскадрильи вертолетов – это гектары выжженой земли, но раньше как-то не приходилось видеть. Теперь увидел. Уж не знаю, что были там за заряды, но весь склон с аулом закрылся огромным, плоским, желто-черным, под цвет георгиевской леночки, облаком пламени, полностью скрывающим аул с самыми высокими его зданиями в инфернальных клубах дыма и огня. Вертолеты, очевидно, удовлетворенные результатом, развернулись и пошли обратно на базу.

Вот так и происходит война большой страны и маленького гордого народа, когда большая страна плюет на международные конвенции и права человека ничуть не менее своего маленького гордого противника. И не в последней степени потому, что производит буквально все, от обуви и одежды до электроники, потребляемой теми, кто эти конценции если не блюдут, то пишут, и давно уже разучились производить что-либо, помимо этих самых конвенций и паршивого программного обеспечения. Ничего нового со времен Нерона и Тита.

Тем временем, наш последний оставшийся подопечный, упал на колени, и неожиданно начал растворяться в воздухе… по крайней мере его нижняя часть.

– Что это? – спросил я.

– Прорыв внешней информации в демона, – сообщила Йогита, – Вообще-то прорисовка тела не должна была быть задета, но похоже, демон начал захватывать и ее, вот и получилось, что видишь…

Растворение тела тем временем почти закончилось, и перед нашим взором предстала голова на туманном столбе, как у джина из сказок тысячи и одной ночи.

– Ну, все, закончили, – сообщила Йогита, – И вообще, утро уже. Развеваем тучи и материализуемся на полянке возле нашего хорошего знакомого.

Я послушно выполнил указание, похоже, Миха тоже сделал это, и над долиной впервые открылось чистое небо. Было уже раннее утро, и небо уже было не черным, а глубоко синим, с редкими последними звездами на нем и разгорающейся багровой полосой на востоке. На мокрой поляне появился стол, как для пикников, с какой-то закуской, бутылками и посудой, а рядом с висящей в воздухе головой подопечного появилась Йогита в ее любимой форме одежды – камуфляжных брюках, вдетых в высокие пехотные ботинки-берцы, и облегающей черной футболке, подчеркивающую ее грудь и хорошо сложенное тело. Осмотревшись вокруг, она сгребла пациента за волосы, небрежным жестом, как будто отмахиваясь от сигаретного дыма, развеяла туманную часть, и подойдя к столу, шлепнула на него, как ни странно, все еще вполне живую голову. Затем она села за стол и дала знак присоединиться мне и Михе, который только что материализовался рядом со мной. Мы уселись и стали ждать продолжения.

– Ну, рассказывай, как ты до такой жизни дошел, – устало спросила Йогита голову.

– А что рассказывать? – спросила голова.

– Как в бандитах оказался? – пояснила Йогита.

– Отец послал. Сказал, твой брат – большой человек, езжай в город, будешь ему помогать. Я приехал. Город хорошо. Тепло, хорошо, женщины. Потом брат сказал, это – плохой человек, его надо убить. Я убил. Брат сказал, кяфиры будут мстить, надо уехать. В горы. Уехал. Так и оказался.

– Ну, вот что с такими делать? – сказала Йогита, повернувшись к нам.

– Я не знал, русский бог такой сильный, будет мстить, – продолжила голова, и покосившись на Йогиту, добавила, – русский богиня.

– Неправильно понял, – ответила Йогита поморщившись, но не став уточнять своей национальной принадлежности, – Если ты против тейпа пойдешь, что будет?

– Плохо будет, – ответила голова, – Старики осудят.

– А если тейп против тукхума пойдет?

– Тоже плохо, один тейп против много тейпов, не победить.

– А если против всего мохка?

– Очень плохо. Мохк – все тукхумы вместе, все тейпы вместе, тейп против мохк идти, тейп конец.

– А для чего тукхум нужен?

– Враги приходить, тейп воевать. Много врагов – помощь нужна. Тукхум приходить, много тейпов, много воинов. Тукхум воевать, врагов гнать.

– А если много врагов?

– Мохк нужен, много тукхумов, врагов гнать.

– А если много-много врагов? Пара миллиардов?

Голова промолчала.

– Русский нужен, – ответила за него Йогита, – Вы на свой большой мохк полезли.

– Шамиль русский воевал, – возразила голова.

– Шамиль, как слово дал, империи и царю служил, не то, что вы. Как и ваши давние предки. А что до этого воевал, так тейпы тоже друг с другом бывает воюют, это хорошо?

– Когда братья воюют – это плохо.

– Вот именно. Ладно, чего там, гуляй Вася. Теперь уже реинкарнатор тебя не развеет. Следующий раз так не делай, – заявила Йогита, и легким взмахом руки равеяла голову. Я мысленно проследил как в сетевой реальности душа направляется в реинкарнатор, и взглянув на Миху с Йогитой, понял, что следил за ней я не один. В любом случае, похоже, и правда развеивание ему сейчас не грозит, а дальше… ну, а дальше от него самого зависит.

– А чего он так криво говорил? Командовал вроде куда как разумнее и увереннее? – спросил я.

– А где ему было научиться, – спросил в ответ Миха, – Всю жизнь в горах, школьная система разрушена, учиться языку негде. Попал в город и тут же вляпался в уголовщину. Да и там общался в основном с соплеменниками и проститутками. Для них и этого языка хватало.

– Вообще-то, язык у него очень даже ничего был, – вставила Йогита, – Вполне развитой. Не по правилам, но заметь, все понятно, и достаточно сложные концепции излагал. Представь себе, что ты какой-нибудь немецкий или французский полгода поучил, и тебе надо о таких сложных вещах говорить, думаешь справился бы? В смысле, без Гайи?

– Логично, – согласился я, – А чего ты там насчет их предков?

– А ты, Алексей, не знал? – удивилась Йогита, – Они ж вовсе не от дикарей произошли. Была тут страна, в основном равнинная, Авария-Хазария. А в горах у нее гарнизоны стояли. Потом пришел Тимур, страну стер с карты, а до горных гарнизонов – руки коротки оказались. Вот и вышло, что эти гарнизоны одичали и стали тейпами. Пехотный гарнизон стал тейпом пращников – ширдой, стройбат, занимавшийся новыми укреплениями – тейпом строителей башен, бывалой, и так далее. Ну, и местные тоже само собой были, но в целом, они вовсе не дикари, останки империи, пусть и небольшой. Служили ей верой и правдой, пока было кому служить… Вот теперь опять одичали. Впрочем, чего это мы все о грустном, да о грустном…

– Извини, а это точно правда? – острожно спросил я.

– Вопрос, конечно, сложный, – согласился Миха, – Кроме гарнизонов были и местные жители, да и позже пришельцы там же оседали. Но сам понимаешь, в таких случаях ядро принципов приходит от тех, у кого они были…

Он разлил очередную бутылку по чеканным металлическим кубкам-чашам с низкой витой ножкой и схватил со стола что-то похожее на еще горячий пирожок.

– Слушайте, други мои, вопрос один не проясните? – приступил я к беспокоившей меня теме, взяв свой кубок, – Вот все эти патриоты там, патриоты тут, Россия – Чечня, Америка – Ислам, Израиль – арабы, Англия – ирландцы, Украина – весь остальной мир… Мне кажется, или мы и правда на одной из сторон во всем этом? Как-то странно было бы.

– Нет, конечно, – ответила Йогита, – Мы – на своей стороне. Нам что нужно, чтобы меньше душ загубленных, зараженных и уничтоженных демонами было. Жестко контролировать поведение смертных мы не можем, прямо диктовать тоже, а то в наших домашних животных превратятся. Уже случалось. Вот и приходится такими вот воспитательными мерами обходиться. Вот ты спрашивал, а чем это мы такой небольшой группой лично занимаемся? Тут-то мы кино делали, но вопрос очень правильный. В этом мире долин много и во многих автономное лечение идет, без особого нашего участия. Тех, кто в зоне боевых действий погиб или там в плену, у кого душа ненавистью и страхом так захламлена, что в реальность пускать больше нельзя, таких мы вот в такой же долине ставим против их же противников, тех, у которых такая же проблема. И даем им воевать, сколько влезет. Каждый день воюют, убивают друг друга, утром в час Быка воскресают, и все по новой. И так пока не надоест. Пока ненависть и страх не пережгут.

Есть долины с русскими и чеченцами, есть с армянами и азербайджанцами, раньше с турками и армянами были, но уже давно на нет сошли. Есть с арабами и евреями, с американцами несколько вариаций тоже. Раньше американские долины были больше с корейцами или вьетнамцами, сейчас в основном с иракцами и афганцами. Африканские племена таких парных врагов тоже много поставляют. Опять же, из Латинской Америки много, но там не национальности, там по политическим убеждениям, но суть та же. Правда русских, евреев и американцев хронически не хватает, так мы их теми, кто эти войны провоцирует, разбавляем, тоже для лечения, хотя и от других болезней. Часто их же собственными предателями. Ну, или британцами, эти со своей политикой «временных союзников и постоянных интересов» в каждом отхожем месте мировой политики отмечаются. Ну, ты видел.

Заметь, никаких «сторон», никаких предпочтений. Кто сколько пациентов поставляет, столько и принимаем.

– Жестко, – грустно заметил я.

– А что делать? Развеивать, что ли? – грустно согласилась Йогита и подняла кубок, – Все лучше, чем за упокой потом пить. Трудно, зато живы остаются. Ле хаим!