Текст книги "Гений (СИ)"

Автор книги: Эли Эшер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Для справки, я на этот раз не погружался полностью в эльфа, а только приглядывал, что вокруг него происходит, так что Тариэль решал все самостоятельно, и в данный момент прицепился к Таине, откуда у нее лук. Кстати, и правда, откуда? Эльфийский, такой на базаре не купишь. И ведь я ей такой не делал. Надо же, пройдошистая тетка, разжилась где-то. Ну, и ладно, ну, и умница. Чем больше она о себе сможет побеспокоиться, тем меньше мне за ней следить.

А Таина, как будто подтверждая мои мысли, выторговала у эльфа сопровождение этим вечером на бал гномов за ответ, откуда у нее лук. Тут мне и правда интересно стало. Во-первых, уж на балу у гномов точно выплывет, действительно ли у нее тут жених образовался, а во-вторых, Тариэлю это будет исключительно полезно и в плане образования, и в плане дипломатической подготовки. Ну, и что, что эльфы гномов не любят? Так тем ценнее будет тот, который с ними знает, как общаться, а может, и знакомства имеет. Второе даже важнее, поскольку и так понятно, что будь у нее гном-жених, вряд ли бы она на гномий бал с эльфом пошла. Так что, принца все-таки надо готовить. Утешает, что до этого еще несколько недель есть, успеем.

Глава 15. Первые подопечные: Дипломатия по-эльфийски

* F58 Тариэль

Это ж надо было так не вовремя отцу найти поручение для своего сына. С другой стороны, подумал Тариэль, сам виноват, оказавшись вблизи этого долбанного – в буквальном смысле этого слова – Храма Великой и еще какой-то там Матери, на который у Высшего Совета Эльфов вдруг завелся зуб.

Все началось с того, что ему пришлось таки отправляться в столицу, и все-таки удалось уговорить Симу уехать с ним. Несмотря на молодую хорошенькую спутницу, нападать на двухметрового эльфа любителей не находилось. Особенно учитывая, что они восседали на далеко не безобидной кобыле, помимо бронебойных копыт, обладающей также роскошной парой клыков, и души не чаявшей в своем хозяине и его возлюбленной. Так что, приставать к обозникам для защиты не требовалось. Ночевали с относительным комфортом, на постоялых дворах, а заодно и с большим взаимным удовольствием. Ну, а учитывая магическую способность сильфы не давать всаднику с нее свалиться, досыпали в дороге.

Однажды пришлось все-таки заночевать в чистом поле, и какие-то уроды решили на них втихаря напасть. Что обнаружилось только утром, поскольку сторожившая сильфа-кобыла Тиллиль тут же позавтракала одним нападающим, а остальные разбежались, так и не потревожив влюбленных. Нет, вопли, конечно, были слышны, но уставшая Сима уже крепко спала, а естественно чуткий к окружению Тариэль, услышав довольное ржание Тиллиль, благоразумно решил не мешать любимице. В конце концов, он не просил на него нападать, а кобыле-сильфе тоже нужно есть, в то время как ему самому от разбойника не нужно было совершенно ничего. Так что, логически рассуждая… Кстати, что Тиллиль плотоядна, Тариэль обнаружил достаточно быстро, но в общем не очень удивился, еще до этого заметив у нее многочисленные привычки темноэльфийских коней.

На очередной ночлег они остановились в относительно большом поселении с удивительным количеством трактиров и постоялых дворов. На одном из постоялых дворов они и остановились, стребовав просторную комнату на втором этаже. Увидев светлого эльфа, прибывшего со смертной женщиной, хозяин постоялого двора уставился на них со своеобразным озадаченным выражением на толстом рябом лице. В далекой незнакомой Тариэлю реальности такое выражение лица назвали бы «приехал в Тулу со своим самоваром».

Оказалось, что поселение разрослось при Храме Великой Матери, который являлся обьектом паломничества чуть ли не со всей страны и далее, причем по весьма занятной причине. В жреческий ранг в храме возводились лишь женщины. Нет, мужчины в храме были, но исключительно в роли рабов, охранников и младших служителей, а посвященными божеству, включая высшее руководство, были только женщины. У жриц было два главных обета – не отказывать ни одному паломнику и не общаться с внехрамовыми мужчинами ни по каким другим поводам. Паломники входили во первый двор, где снимали лишнюю одежду и оружие, оставаясь в одних рубахах или туниках, уж у кого чего было.

За оставленными вещами приглядывали служители, и попытки воровства воспринимались как серьезное богохульство и карались соответственно, а паломники тем временем босиком проходили во внутренний двор, где и ждали их жрицы в простой и весьма откровенной одежде из редкой сетки. Далее паломник мог подойти к любой ожидающей жрице, кинуть ей любую, хоть самую мелкую монету, и повести ее за собой в одну из занавешенных ниш по периметру двора, понятно для чего. Нет, еще предстояло пройти какое-то испытание оставшись с ней наедине, но если кто и отказывался от него, этим не хвастали, не справившиеся, если такие были, молчали по каким-то другим причинам, а остальные разьезжались довольные, активно приукрашивая таланты жриц в искусстве любви, тем самым рекламируя храм, как чуть ли не лучший бордель мироздания, что приводило к новым потокам паломников.

Вот в таком центре, скорее даже античного, чем средневекового секс-туризма и оказался случайно Тариэль с Симой. Выслушав рассказ, он пожалел, что не решил остановиться в предыдущем поселении, поморщился, и на всякий случай застелил кровать запасным плащом, дабы не касаться подозрительного постельного белья, которое против своего обыкновения зачем-то постелил проникшийся уважением трактирщик. Заодно и от помывки пришлось отказаться, в данном случае по совершнно гигиеническим причинам. В принципе, к эльфу почти никакая зараза не липла, но все-таки Тариэль решил подстраховаться ради смертной возлюбленной.

Вся эта история не вызывала ничего кроме легкого омерзения и желания уехать оттуда пораньше утром, забыв просто как неприятный фрагмент путешествия, но, как назло, с Тариэлем пожелал пообщаться вельможный отец. Тариэль с Симой сидели в трактире при постоялом дворе в занавешенной нише с небольшим столиком и двумя короткими лавками с двух сторон, прообразом частных кабинетов дорогих ресторанов Земли, когда на руке Тариэля ожил фамильный перстень, сочетающий помимо прочих полезных свойств и функции переговорного артефакта. К счастью, общаться по нему можно было негромко и не привлекая внимания, громкое обсуждение семейных дел за условной занавеской в переполненном трактире вовсе не звучало для Тариэля хорошей идей. К счастью, артефакт был неплох, говорить можно было шепотом, почти условно, а при необходимости можно было даже передать изображение, просто сконцентрировавшись на нем взглядом или представив, как следует, в воображении.

– Ты один, сын мой? – поинтересовался глава Дома Валлинор.

– Не совсем, со мной моя деали, и кроме того, я сижу в шумном трактире, но в отдельном закутке, так что никто, кроме нее, услышать ничего не должен.

– Ты нашел деали? – спросил отец, – Твой дядя мне об этом упомянул, но я не обратил внимания. Раз уж она здесь, дай на нее взглянуть, сын.

Ну, что ж, можно и показать. Тариэль уставился на скуластое треугольное лицо с чистой светлой кожей, короткими до плеч соломенными волосами и огромными серыми глазами, испуганно и ожидающе следящими за ним.

– Что ж, ты в своем праве, сын мой, и Дом Валлинор даст ей кров и защиту, – важно сказал отец, – А с рождением первого ребенка и положенное уважение.

– Так вы одобряете, отец? – спросил Тариэль.

– Тебе не нужно моего одобрения, ты в своем праве, сын мой, – ответил тот, – Но, если это тебя так заботит, то, да, одобряю. О женитьбе тебе еще думать рано, может, лет через сто… А тем временем лучше, если твои пристрастия будут внутри Дома, а не распыляться по случайным знакомствам. Да и к тому времени, когда придется тебя женить, не помешает иметь пусть и небольшой, но кровно связанный Младший Дом верных полукровок, готовых поддержать тебя. Впрочем, время покажет. А я хотел поговорить о другом. Во-первых, я думал, ты должен был сопровождать дядю. Как случилось, что тебя послали вперед?

– Дядя хотел, чтобы я подготовил все в столице к его приезду.

– Хорошо, – согласился отец, – Тогда о деле. Ты сейчас как раз должен быть ближе всех к некоему Храму Великой Матери, я правильно понимаю?

– Да, отец. Мы прямо сейчас в селении выросшем вокруг этого храма.

– Ну, что ж, – задумчиво донеслось в ответ, – Может быть, это судьба или воля богов. Да и практика тебе не помешает. У меня к тебе есть дипломатическое поручение. Видишь, ли, сын, этот Храм Великой Матери вовсе не такой безобидный аттракцион, как выглядит. Сами жрицы с внешним миром не общаются, но их слуги начинают проявлять все большую активность, очевидно, под руководством жриц, и вмешиваться в совсем не сакральные дела. Вдобавок к этому, храм выработал какие-то средства, похоже, магические, позволяющие угрожать партнерам в переговорах и просто всем, оказавшимся у них на пути. Мы не лезем в дела смертных, по крайней мере обычно, но неделю назад эмиссары храма осмелились угрожать нашему послу в столице, и вот этого мы терпеть совершенно не можем. Убили его слугу какой-то магической гадостью, в которой мы пока еще не разобрались. Пока тебе понятно?

– Да, отец. Как я могу помочь?

– Ты будешь Голосом Леса, и в этом дипломатическом статусе должен навестить Верховную жрицу храма и изложить ей внятно предупреждение, что мы знаем об их причастности и терпеть это не намерены.

– Но, отец, какой смысл подобного заявления, не подкрепленного демонстрацией силы?

– Будет им демонстрация. Твоя задача – сделать так, чтобы у них не было сомнений, от кого эта демонстрация, и отпало желание связываться впредь.

– Демонстрация силы тоже на мне, отец? – удивился Тариэль.

– Нет, сын, просто доставь сообщение. Твой дядя с делегацией следует за тобой по пути, это их забота. Пойми, в дипломатии нельзя затягивать с ответом на подобные действия, а люди твоего дяди – ближайшие, кто может этим заняться. Просто им не стоит задерживаться в этой дыре, а сообщение нужно доставить заранее. Вот и приходится отправлять тебя.

– Завтра же, отец.

– И… – в голосе, звучащем из артефакта звучало сомнение, – будь осторожнее, сын мой. Дипломатического опыта у тебя мало, а люди этого храма не выглядят адекватными. Наглые выскочки никогда не знают, когда остановиться. Могут пойти на свою демонстрацию. Постарайся этого избежать, но если случится – в средствах не стесняйся. По мне так, если от храма останутся одни головешки, Совет Перворожденных плакать не будет, а тебя с дипломатическим статусом никто не посмеет тронуть, если не готов к войне с нами. И имей в виду это их магическое оружие, в котором мы еще не разобрались. Твоя задача – доставить сообщение, и целым и невредимым отойти в сторону.

– Я понял, отец.

– Ну, что ж, удачи, сын.

И связь прервалась. Сима испуганно смотрела, как помрачневший Тариэль уставился в одну точку на столе, потом хватил стакан вина и разродился длинной энергичной тирадой на эльфийском, которую здесь все равно нет смысла приводить. Ибо на эльфийском вы все равно не поймете, а в переводе на русский правила приличия позволили бы опубликовать только предлоги, междометия и знаки препинания. Нет, можно, конечно, воспользоваться традиционными в фэнтези иносказательными эвфемизмами вроде «детей шакалов» или тестикул какого-нибудь не очень популярного бога, но это не передало бы энергии и напора, скорее подходящего языку гномов, чем Перворожденных, и сравнимых только с естественным звучанием аналогичного содержания на «великом и могучем».

Собственно, и сам Тариэль не мог понять, чем ему не нравится это поручение. В конце концов, отец прав, ему и правда пора начинать участвовать в дипломатических делах, хотя бы, чтобы учиться. Нет, давило какое-то неприятное предчувствие, но в остальном и правда – а на чем и тренироваться, как не на делах захолустного провинциального храма, пусть даже и набравшегося какими-то путями влияния и наглости. Тариэль сделал несколько плавных изящных дыхательных упражнений, одни из тех, что производили такое впечатление на смертных, а на самом деле всего лишь регулировали сердцебиение и баланс кислорода и углекислоты в крови, успокаивая и переводя сознание в нечто вроде легкого транса. Потом, налив и выпив второй стакан, Тариэль улыбнулся Симе:

– Не волнуйся, солнышко, просто нам придется задержаться здесь на еще один-два дня, и поедем дальше. Помнишь я говорил про долг перед родом? Вот так это выглядит. Ведь ты не против?

Сима, смотря в глаза, протянула руки через стол к его рукам и сжала их своими ладонями.

– Что-то тебя рассердило? Это не опасно? А то, я на тебя смотрела, у меня просто сердце не на месте было.

– Нет, что ты, никакой опасности, – улыбнулся Тариэль, удивившись насколько их сердца оказались согласными друг с другом. И правда, что они могут мне сделать, подумал он, – Да и дело пустое, так, сообщение передать. Зато есть и хорошая новость. Отец на тебя посмотрел и только что официально принял тебя в семью.

– Так просто? – удивилась Сима, – Я думала, какой-нибудь ритуал будет.

– Будет, и очень красивый – тебе понравится. Но это уже формальность. Слово отца – это все, что на самом деле требуется. Теперь ты уже под защитой и покровительством всего Дома Валлинор. Тебе еще предстоит привыкнуть к тому, что Перворожденные не дают клятв, мы просто не произносим слов, которые мы не выполняем. Как мои слова любви к тебе, солнышко.

Сима просто сжала ладошками руки любимого и промолчала.

– Завтра у меня дела, – добавил эльф, – А пока, давай возьмем с собой кувшин, немного еды и пойдем к себе. А то тут шумно.

* F58 Тариэль

Утром Тариэль подготовился к визиту согласно правилам Малого Этикета. Надев переливающуюся золотом осенней листвы тунику, должную символизировать мудрость осени, он перепоясался дорогим поясом с небольшим символическим кинжалом на нем – не дело являться с мечом на переговоры, даже если это простое сообщение. Сверху он накинул легкий белоснежный плащ, столь гармонировавший с волосами, которые он старательно заплел в Косу Мира. Справившись со всеми этими обязательными Заглавными Буквами, как иронично называл мысленно оба этикета сам Тариэль, он оставил Симу на постоялом дворе, вскочил на Тиллиль и двинулся в сторону храма.

Туда уже тянулись многочисленные паломники, если их можно так назвать, но при виде двухметрового эльфа на рослом коне, они расступались, сопровождая его удивленными взглядами. Двигаться так, в стиле даже не ледокола, а скорее лодки, раздвигающей ряску, было необременительно, но неприятно. Нет, мысль, что кому-то из паломников придет в голову, будто он, Перворожденный, двигается к храму чтобы воспользоваться услугами его жриц, даже не приходила в голову Тариэлю, а если бы и пришла, что ему эти смертные и их мысли? Тем не менее людской поток, двигающийся к храму, был сам по себе более болезненен и отталкивающ, чем обычная толпа бедного средневекого поселения. Причем даже не исходящим от него запахом немытых тел и гнилых зубов, а психологическим настроем, каким-то сальным слюнявым предожиданием удовольствий, которые эти люди расписывали друг другу еще вчера в таверне за кувшином вина, полным растворением в жизни, состоящей только из еды, сна, алкоголя и, когда повезет, того, к чему стремились все эти люди прямо сейчас.

Интересно, задумался эльф, почему я смотрю на них так свысока? Что плохого в том, чтобы хотеть есть, спать, любить? Да и вином я тоже не брезгую. Конечно, я могу позволить себе лучшую еду, лучшее вино, лучшие условия для сна, и куда лучшую женщину, которую ни с кем не делю. Но, будь у них возможность, разве они отказали бы себе в возможности иметь лучшую еду, лучшие условия, лучших женщин?

Тариэль рассеяно оглядел идущих вокруг и понял, что нет, не отказали бы, но это все, что они сделали бы. Кто-то из них, может, и согласился бы доставить грозное сообщение главе храма, рискнув нарваться на силовой ответ, но за деньги, а не из долга перед своим Родом, Семьей-Домом, если у этих людей вообще был род, семья или дом. Ни один из них не стал бы учиться наукам многие десятки лет. А уж сравнивать любовь эльфа к своей женщине с тем, чем эти люди собирались заняться в ближайшее время, было даже как-то оскорбительно.

При единении со своей женщиной он отдавал ей частицу своей души, а потом, глядя в ее глаза видел, как эти частицы его самого продолжают жить и расти в ней, а взамен получал частицу ее души, которую берег и лелеял. Для него единение с его женщиной было как прекрасная музыка, требующая и меры, и такта, и ритма, музыка, которую он писал сам с ней вместе, в которой физическая близость была лишь одной из нот, очень важных нот, но только одной из них, музыка, которая соединяла их вместе во что-то большее, ради чего стоило жить. Эти же люди в принципе не способны были понять что-то похожее. Все, что их ждало, это несколько минут странных телодвижений, легкая конвульсивная эйфория и избавление от излишков жидкости, производимой внутренними железами. В этот момент Тариэль понял еще одну разницу, навсегда отделяющую его от этих людей – он никогда не стал бы искать платной любви. Он попробовал представить, как это – заплатить женщине, чтобы она перед тобой разделась и потом в нее… Эльфа передернуло от отвращения. Нет, это он просто неспособен понять, да и не очень хочется понимать.

А главное, он – всегда часть целого, большего, во имя и на благо которого он живет и действует, и которое возвращает ему сторицей, просто потому что разумные, работающие вместе, всегда больше, чем все они по отдельности. Так, вместе с Симой они часть чего-то целого, общего, и его усилия на создание этого целого и дает и ему, и ей нечто, что эти люди не только никогда не познают в своей жизни, но даже не могут и представить себе. А его служение Дому, которое освобождает его от мыслей о хлебе насущном и обеспечивает невидимой защитой и покровительством в не таких уж безоблачных перепетиях эльфийской политики. А верность государству Светлых Эльфов и вообще расе Перворожденных, в свою очередь ставящая его выше многих в этом мире?

Конечно, это роскошь и некоторое везение – иметь это что-то большее, чему можно служить и получать взамен больше, чем отдаешь, но у него есть эта роскошь и везение, и не след ими пренебрегать. А уж с Симой он вообще сам создает это большее, так что не все можно обьяснить везением. Он – симбиот, эти люди – в лучшем случае одиночки, в худшем – хищники и паразиты.

И да, может, при других условиях из них и выросли бы совсем другие люди – не ему о том судить. Как на соседних ветках могут висеть целое яблоко и червивое. Да, в какой-то момент можно было предотвратить червоточину, и ныне червивое яблоко тоже было бы целым. Но это еще не повод для целого яблока унижаться перед червивым, или возводить червивость в достоинство, да и вряд ли найдется покупатель, готовый дать за оба яблока одну и ту же цену. Так что, нечего и думать. Он делает как должно. Если кто из этих людей станет поступать так же, тогда на него можно будет и взглянуть иначе. А пока Тариэль еще раз скользнул взглядом по паломникам и подтолкнул Тиллиль двигаться быстрее.

Говоря о разумных и не очень, работающих вместе. Взять хоть этот храм. Что они по отдельности? Толпа пусть и обученных, но всего лишь проституток, которые только мешали бы друг другу, работай они поодиночке. Толпа охранников, шпионов и убийц, вроде тех, что нанимают купцы в свои караваны за жратву и, если повезет, мелкую монету. И толпа рабов, ну, про этих и говорить нечего. А вот ведь, собрались вместе и создали что-то большее, настолько большее, что привлекли внимание ни много, ни мало, а самого Совета Перворожденных.

Вот только это целое попыталось встать на пути целого, к которому принадлежал Тариэль. И это следовало исправить. И не надо «эльфам можно, а нам нельзя???» Эльфы держатся друг за друга. Нет, внутренних склок хватает, но при этом каждый эльф твердо знает, кто его народ, и где его страна. Эльфы не паразитируют на других, не пытаются их подмять. Светлый Лес следует простому правилу: «Живи и дай другим жить.» Даже соперничество с давними отколовшимися братьями дроу не выражается в стремлении подчинить или отобрать территорию. Эльфы не сбиваются в банды, грабящие на дорогах. Эльфы не создают лупанарии, и тем более не придают им вида храма. Эльфы не терроризируют конкурентов на рынках угрозами и грязной магией. Эльфам не нужны рабы. Младшие Дома полукровок и отдельные чисто человеческие Дома под покровительством Старших чистокровных Домов процветают и дают достаточное количество рабочих рук, чтобы Перворожденных вообще не волновал внешний мир, разве что с точки зрения, чтобы не лез в эльфийские дела, что смертные с упорством идиота постоянно пытаются делать опять и опять. И не надо о «гнете эльфийских владык над людьми и полукровками». Земли, выделенные младшим домам, имеют большую плотность населения, чем сравнимые земли в человеческих королевствах, болезней почти нет, а уровень жизни у них вызывает такую повсеместную зависть, что те и не стремятся покидать Светлый Лес, чтобы не слышать оскорбительных кличек «эльфийский выродок», «эльфийская подстилка» от грязных вонючих выродков, которые и на подстилку-то не годятся. А главное, все это не имело бы значение само по себе, но оно делает Перворожденных силой. Силой, с которой вынуждены считаться все остальные. Вот именно поэтому эльфам – можно.

Тем временем Тариэль подъехал к главным воротам храма, что отвлекло юного эльфа от размышлений об основах социального устройства. Ведь сто сорок два года для практически вечного существа и правда не возраст. Вливаться с ворота вместе с паломниками не хотелось, так что Тариэль проследовал мимо и начал обьезд вокруг, ожидая наличие каких-то других ворот, более приличествующих его дипломатическому статусу. Храм занимал целый квартал и был огражден высокой непроницаемой стеной, так что, очевидно, главные ворота были одновременно и единственными. Пожав плечами, он невозмутимо вьехал во внешний двор. Служки, принимающие паломников шарахнулись в стороны от клыкастой Тиллиль, и к эльфу навстречу поспешил кто-то явно более высокого статуса, видимо, распорядитель или еще какой служитель храма, как ни странно, босой и в одной, хотя и из дорогого материала, тунике.

– Не соблаговолит ли Перворожденный сойти с коня, – сказал он, учтиво склонившись в поклоне, – Законы Храма не позволяют быть верхом на его земле. И я весь внимание, чем мы можем служить Перворожденному.

Даже не шелохнувшись на сильфе, тем самым выразив отношение к Законам Храма, Тариэль, чтобы яснее выразить пренебрежение местом, в котором оказался, бросил распорядителю мелкую монетку, как какому-то посыльному, и смотря свысока произнес тоном, положенным по Малому Этикету:

– Передай Верховной Жрице, что ее пришел увидеть Голос Леса с посланием от Совета Перворожденных. И поторопись!

Распорядитель ловко поймал монетку, будто всю жизнь этим занимался, и осторожно подняв глаза спросил:

– Перворожденный знает, что Воплощение Великой Матери – Черная Жрица?

– Да, хоть фиолетовая, – пожал плечами Тариэль, – Я не портреты ее приехал писать.

– Сейчас же передам, – склонился опять в поклоне распорядитель, – Тем временем Младшие Служители позаботятся о Вашем коне и Вашем собственном комфорте. Уверен, ожидание не займет долго.

Двое Младших Служителей – следующих по рангу из присутствующих во дворе после распорядителя – приблизились к нему с поклонами и стали знаками показывать дорогу к удобной открытой нише в стене у ворот во внутренний двор, с чем-то вроде скамейки, вероятно, предназначенной для того самого распорядителя, который только что торопливо ушел внутрь. Мысленно вздохнув, Тариэль последовал за ними, а затем спрыгнул с сильфы и уселся на скамейке. Ясно было, что во внутренний двор верхом его не пустят, так что не было смысла и продолжать балаган с гордо восседающим всадником, смысл он донес – и это главное.

Отклонив предложенный кубок с разогретым вином, эльф расслабился принял подобающую позу горделивого ожидания согласно все тому же Малому Этикету. Забавно, подумал Тариэль, большинство народов считает эльфов жеманными позерами, и никто даже не подзревает, сколько работы эльфийских психологов ушло на формирование этих протоколов, поз, интонаций. Скажем, его нынешняя поза в личных разговорах называлась «Ступор номер 15», поскольку ее следовало держать не более пятнадцати минут. А то горделивое ожидание более пятнадцати минут уже не горделиво, а смешно. По истечении оных пятнадцати минут, следовало прервать позу «Пренебрежительного нетерпения», как она формально называлась в учебниках, и перейти к «фазе активного нетерпения», то есть начать разносить все по кочкам. В случае неготовности разносить все по кочкам, следовало принять иные позы, скажем «Ступор номер 30» или даже 60. Кстати, а пятнадцать минут неуклонно приближались…

– Ну и долго мне ждать? – нетерпеливо поинтересовался Тариэль у младших служителей, – Ваша Верховная собирается меня принимать или забыла уши на полке, и их теперь ищут?

– Верховная Жрица обязательно примет Перворожденного, – склонился в поклоне один из них, – Главный обет любой жрицы Храма в том, чтобы принимать каждого, кто этого пожелает. Уверен, дело лишь в неожиданности Вашего визита и желании ее принять Вас как должно с уважением к Вашему статусу.

И правда, в воротах появился распорядитель, сопровождаемый молодой женщиной в одежде жрицы храма с каким-то небольшим ларцом и рабом несущим лоханку с водой.

– Воплощение Великой Матери готова принять Глас Леса с посланием Совета Перворожденных, – торжественно заявил он, – Перворожденному осталось только снять лишнюю одежду, обувь и оружие.

Тариэль недоуменно поднял бровь.

– Это строжайшее правило, – склонился распорядитель, – Никто не смеет ступить во внутренний двор в обуви, ибо земля Храма – свята. Перворожденный может увидеть, что и я сам в одной тунике и босиком, и только поэтому могу свободно ходить внутрь.

Тариэль замер, обдумывая ситуацию. Подчиниться требованию означает играть по их правилам. С другой стороны, отказаться оставить оружие выглядит как страх оказаться без него. Пожав плечами, эльф скинул плащ и пояс с кинжалом, а затем опустился на скамью. Младшие Служители тут же склонились перед ним, снимая сапоги.

– Позволь Младшей Жрице омыть твои ноги и умаслить их благовониями в знак уважения.

Женщина, склонилась перед ним, раб подставил лоханку, и она стала мыть его ноги губкой, смачиваемой в воде, а затем открыла ларец, и начал массировать его ноги с ароматическими маслами. Процедура была довольно приятной, тем не менее Тариэль сделал зарубку на память помыть ноги по возвращении в гостинницу. В древние времена, любая женщина, дарящая любовь многим, считалась нечистой у Перворожденных, а ее прикосновение требовало долгого поста и очищения. Ныне нравы стали спокойнее и религиозный запрет сменился обычным гигиеническим здравым смыслом, тем не менее, неразборчивые женщины по-прежнему вызывали у эльфов интуитивное отвращение.

Наконец, прелюдия была закончена и, вслед за распорядителем и Младшей Жрицей, Тариэль вошел во внутренний двор, а затем направился во вход в дальней стене внутреннего двора, скрывающий внутренние помещения храма с алтарной частью, жилыми помещениями, складами, кухнями, словом, всего, что составляло живую, функционирующую часть храма. Как ни странно, его принимали в алтарной части. У ног неказисто вырубленной из камня обнаженной женщины с преувеличенными бедрами и грудями, толстыми ногами и головой олигофрена, стояла верховная жрица храма, женщина лет тридцати-сорока, в традиционной сетке на голое тело. Два десятилетия «служения» храму оставили не самые приятные следы на ее теле. Отвисшая грудь и живот, целлюлит на бедрах, красные пятна грибковой инфекции на уже вялой коже по всему телу. Возраст приходил раньше к женщинам средних веков, тем более к женщинам, активно использовавшим свое тело. Жрица стояла в полоборота, левым боком, повернув лицо к эльфу. Лицо было еще нестарым, в этом повороте кажущееся срезанным по прямой лини слева, как растущая луна в первой четверти. Коротко, чуть ниже ушей остриженные, черные, чуть вьющиеся волосы были зачесаны налево, прочь от этой срезанной линии. Негрубые черты, тонкие линии бровей, нетолстые хорошо очерченные губы выдавали, что она была вполне красива в былые времена, да и сейчас для многих в этом обществе ее лицо выглядело бы очень привлекательно. Жрица знала это и старалась использовать как могла. У стен стояло несколько охранников.

– Подумать только, когда смертные перестали обращать на меня внимание, мною вдруг заинтересовался Перворожденный, – иронично обратилась она к Тариэлю, – Итак, что же ты хотел сказать мне, Голос Леса?

– Совет Перворожденных поручил мне передать Верховной Жрице Храма Великой Матери, что ему известно, кто убил слуг нашего посла в столице. Если храм выберет путь мудрости, они никогда больше не будет так поступать. Многие в таких случаях встретили Гнев Перворожденных сразу же, но с Храмом нам нечего делить, так что мы просто сообщаем – встанете на нашем пути снова, и вашего Храма больше не будет.

– Это все? – напряженный тон жрицы явно предвещал неприятности.

– Да, все.

– Совет не хочет даже услышать, что Храм готов сказать в ответ?

– Не, очень, но я передам слова Совету, если их услышу, – склонил голову на этот раз Тариэль.

– Что ж, передай тогда, что если Перворожденные опять встанут у нас на пути, то следующими жертвами будут не слуги, а вы сами. Для вас жизнь – высшая ценность, мы – смертные, мы – другие. Мы плодимся, как кролики, нас много, для нас смерть одного – ничто. Вы хотите войны? Вы ее получите. Как насчет обмена – жизнь за жизнь? Мы к нему готовы. Готовы ли вы?

– Я передам Совету твой ответ, жрица, – кивнул головой Тариэль, – Не мое дело давать советы, я всего лишь посланник с соообщением, но, как говорят обстоятельные гномы, думаю, тебе лучше свести баланс своего бизнеса, жрица. Теперь, я оставлю тебя.

– Не так быстро, Перворожденный, – усмехнулась жрица, и вытащила монетку, которую Тариэль бросил распорядителю, – Я готова рискнуть доставкой сообщения Совету, но правила Храма должны быть выполнены. Ты дал мне монету за встречу. Знаешь ли ты, что это предполагает?

– Спасибо, но я обойдусь, – ответил Тариэль, догадываясь, что она имела в виду.

– Не так быстро, лев, – явно куражась, ответила жрица, – Есть еще испытание. Мы вовсе не бордель, как некоторые думают. Наша миссия – вывести сильнейших мужчин и прекрайснейших женщин. Как это работает, ты спросишь? А просто. Видишь эту сетку на моем теле? Прежде чем паломник насладится любовью жрицы, он должен порвать ее голыми руками. Именно поэтому сюда входят в одной тунике и без оружия. Если он сильный мужчина, он порвет эту сетку и насладится нежным женским телом. И может, сделает ей ребенка. Сильного ребенка, как этот мужчина. Если же нет… Если это Красная Жрица, она хлопнет в ладоши, охранники схватят хилого претендента, оскопят его, и он проведет остатки своих дней как раб Храма, – жрица сделала многозначительную паузу и продолжила, – Не бойся, я – не Красная Жрица, я – Черная Жрица. Черная Жрица достанет кинжал из волос и убьет своего неудавшегося избранника, избавив его от унизительной рабской доли. Ты выбрал достойно, только сильнейшие и достойнейшие решаются выбрать Черных Жриц. Вряд ли я могла бы убить тебя, но на это есть охрана. Вот посмотри, – жрица с улыбкой указала на гору мяса и костей с головой олигофрена, напоминающей статую в центре алтаря, и ростом практически с Тариэля, но в три раза толще его… только это был не жир, а мышцы, – Дитя Храма в третьем поколении, разве он не представляет символ мужской силы. Ну, так что, ты справишься с испытанием? Для тебя мы специально подобрали самую прочную сетку, которая была в Храме. Она на мне. Но для Перворожденного это не проблема, правда? Ты оставишь свое семя в моем храме, где оно будет расти как… – жрица опять с улыбкой взглянула на тупого верзилу и приблизилась к Тариэлю почти вплотную, – Итак, твой черед, вот она я, все, что тебя отделяет – эта сетка. Можешь ли ты ее преодолеть, Перворожденный?