Текст книги "Ромео во тьме (СИ)"

Автор книги: Элеонора Хитарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

В конце концов, Ромео пришел к выводу, что он никогда не сможет это принять, но смириться с этим ему придется.

Он не помнил ничего того, что происходило прошлой ночью?

Так кто сказал, что ему нужно будет помнить события всех последующих?…

Из любой ситуации есть выход.

Хоть какой-нибудь.

В дверь ванной постучали, и послышался голос Доминика:

– Ты как там?

– Все нормально. Не смей заходить!

– Не бойся. Ты уверен, что все в порядке?

– Абсолютно.

– Тогда собирайся, сегодня мы возвращаемся в Лос-Анджелес. Хватит здесь сидеть, дела не ждут. Съездим к тебе домой? Ты хочешь забрать оставшиеся вещи, попрощаться с матерью? Ты еще долго сюда не попадешь.

– Скажи мне, как мы вообще попали сюда?

– Бог мой, ты и этого не помнишь? Прилетели вчера рано утром.

– Я ходил к матери?

– Нет, но собирался это сделать сегодня. Я же тебе говорил, что она рассталась с Люциусом, ждет тебя…

– Ты поедешь со мной?

– Да… если хочешь.

– Нет, не хочу! Я поеду один. Мне надо побыть одному.

– Хорошо. Поезжай один. Я тогда успею утрясти еще кое-какие дела. Только не задерживайся.

Когда Ромео вышел из ванной, его глазам снова предстал лощеный бизнесмен. Доминик выглядел роскошно в черном костюме в тонкую полоску, идеально причесанный и источающий свой необыкновенный аромат. Он вполне мог бы сыграть в кино какого-нибудь героя. Ромео ощутил приступ тошноты от его совершенства, от внезапного осознания собственного бессилия. Ему захотелось убить его, воткнуть серебряный нож в его проклятый шрам по самую рукоять, чтобы он весь истек кровью! Но он лишь сдавленно всхлипнул.

– Если хочешь, – задумчиво глядя на Ромео, произнес Доминик, – у тебя есть возможность уйти. Я сказал, что насилия себе не позволю. Если ты уйдешь, ты уйдешь навсегда, и я не стану тебя преследовать.

Он взял со стола свой черный портфель и направился к двери. Уже у выхода он обернулся.

Я… – он помешкал пару секунд, потом выдохнул: – Буду жалеть, если ты уйдешь.

Он порывисто развернулся и вышел, захлопнув дверь. В кармане пиджака его звонил телефон.

Ромео остался стоять на прежнем месте.

3.

Ничего себе выбор ему предложил Мэйз ! Он прекрасно знал, что Ромео уже не мог уйти. Ему некуда было идти. Кому он был нужен в этом огромном чужом городе? К кому ему было идти? К матери? После того, что на его глазах произошло между Люциусом и его матерью, была ли у него мать? Стоило Ромео вспомнить об этом, как перед глазами тотчас снова возникла та безобразная сцена, которая проложила бездонную пропасть между ними.

Гнев и обида снова и снова жгли его глаза подступившими слезами. «Предательница! Подлая и лживая!» Он собирался идти к ней? Она рассталась с Люциусом. Пойдет ли он к ней? Слушать ее оправдания? Какой в этом смысл? «Может быть, стоит сходить?» Поздно!

Сейчас он ненавидел всех. «Она моя мать, она помогла бы мне». Ненавидел всех, кого только знал. « Она? Помогла бы? Ну, нет! Она бы только посмеялась. Все! Все мне противны!» «Она ждет тебя!» «Пошли ко всем чертям! И вы первый, хренов господин Мэйз!»

А сам он? А что он?

Если бы только вспомнить, что было вчера!

«Нет!» – От этой мысли у него чернело в глазах. Нет, на самом деле он ни за что не хотел знать, что было вчера. Слой несмываемой грязи, который в воображении Ромео покрывал все его тело, не позволил бы ему приблизиться к тем немногим, кому он еще оставался дорог. К той же матери, если бы он все-таки поборол сомнения и решил вернуться. К Орландо…

Но, позвольте, ведь именно Орландо познакомил его с Мэйзом. Получается, что во всем виноват именно он! Ведь не мог же он не знать о причудах своего бывшего любимого студента?

Ромео метнулся обратно в спальню и стал торопливо одеваться.

Сейчас!

Сейчас же он пойдет к Роуду и все выяснит. Выскажет все о том омуте унижения, в который тот его швырнул, когда в один прекрасный солнечный день подвел его к незнакомому мужчине на скамейке!

4.

Господь стремительно шагал по темной галерее. Он озарял ее своим ослепительным сиянием, и его твердые шаги оглушительными раскатами разносились под стрельчатыми сводами.

Галерея, этот длинный прямой тоннель, начиналась на Сумеречном Краю Райского сада, и вела к Роковой Черте, от которой круто вниз, в бесконечность, уходила исполинская винтовая лестница, которая спускалась в самые недра Огненной Геенны.

Он шагал, не замечая того, что райские духи и ангелы, что обычно следовали за ним по пятам, все отстали, в страхе. Он не замечал, что с деревьев, до конца мироздания вросших в древние стены галереи, срывались сухие, мертвые листья, и вихри, которые поднимались от его развевающегося платья, кружили их в последнем танце, перед тем как навечно опустить на потрескавшиеся плиты пола.

Брови Господа были нахмурены. Слишком уж часто ему приходилось проходить по этому тоннелю, в вотчину его брата.

Бог чувствовал гнев. Праведный, всесильный, абсолютный гнев.

Через некоторое время он ощутил, как воздух наполняется запахом серы: выход из галереи был близко. Он прибавил шаг, и вскоре увидел впереди багряные отблески во тьме. Это был выход.

Придерживаясь за стену, поросшую прохладным мхом, Господь переступил через Роковую Черту.

И оказался на самой вершине Лестницы.

Божественный свет разлился вокруг него и осветил все вокруг.

На мгновение, у него закружилась голова: пространство, открывшееся его глазам, было столь обширно, и столь бескрайне пусто, что к нему невозможно было привыкнуть, что даже у Бога могла закружиться голова.

Черно-красное огненное небо Ада окружало его. Наполненное ядовитыми парами, оно то и дело вздрагивало длинными трескучими стрелами молний. По нему плыли рваные пыльные облака, удушливо пахнувшие гарью. В них тонула Лестница.

Ступив на первую ступеньку, Господь посмотрел вниз. Под его взглядом облака расступились, и взору, бесконечно далеко внизу, предстала, объятая жарким пламенем, словно лабиринт, запутанная, Геенна огненная.

Туда-то и лежал путь Бога.

Лестница была почти бесконечной. Числа ее ступеней никто не знал, ведь у них и не имелось постоянного числа.

Предназначением лестницы было связывать Ад и Рай между собой, но не допустить, чтобы их обитатели попадали в противоположные миры. Если на закрученный марш ступало копыто черта или воздушная стопа ангела, количество ступенек немедленно возрастало до бесконечности. Ни Ангелы, ни Черти не могли преодолеть их все.

Едва платье Господа коснулось древнего камня первой ступени, лестница тяжело дрогнула и пришла в движение. Она начала тут же сокращаться, она бесшумно сжималась, будто исполинская пружина.

С каждым мгновением, огни Геенны все приближались, и вскоре гомон ее жизни достиг слуха Бога, и зрению предстали мощеные ониксом улицы Ада, словно срисованные со средневековых земных картин.

Божественный свет проник сквозь облака и засиял над Адом гораздо раньше, чем сам Господь ступил на его землю. И когда Бог сошел с последней ступени, в Преисподней уже все замерло.

Все остановилось.

Ослепленные золотыми лучами, черти пали ниц. Они прятали безобразные лица, и трепеща от страха, прижимались к камням мостовой, покрытой слоем золы.

Адские огни погасли, и караемые души на мгновение избавились от своих мук.

Но не целью Бога было вмешиваться в жизнь жителей Ада. Ему нужен был только его Брат. Он окинул взором оцепенелую Преисподнюю, и в молчании продолжил свой путь.

Он шел быстро, его шаги поднимали тучи пепла с земли, но грязь не пачкала его платья.

Бог чувствовал гнев, и он торопился увидеть Дьявола.

Он остановился у колоссального, черного от золы замка Лукавого. Длинные шпили башен застревали в серных облаках. В многочисленных окнах царила тьма, лишь одно маленькое оконце, высоко в центральной башне, то и дело озарялось неверным светом огня. Там находились покои Дьявола.

Сатана отдыхал. Он был доволен, как всегда. На земле все продолжало идти своим чередом, ему на потеху. Он потягивал вино, которое считал величайшим изобретением человечества после денег, и предавался размышлениям.

Вдруг по всем стенам замка прошла дрожь, от фундамента и до самой верхушки пронесся мощный рокот, и он на мгновение ослеп от золотого, нестерпимо яркого света. Он прижал ладонь к глазам и закричал, что было сил:

– Брат мой! Прошу тебя! У нас, в Преисподней, сроду не было такой иллюминации!

– Что происходит?! – Голос Бога испугал его. Черт оторвал ладонь от лица, и невольно подался назад, глубже в своем ложе. Господь сиял во сто крат ярче солнца, глаза его метали молнии. Дьявол всегда робел, когда его брат представал перед ним во всем величии своего гнева.

– А что?… – нерешительно спросил Дьявол, щуря лукавые глаза.

– Откуда он взялся? Признавайся, это твоих рук дело? – Отец стремительно подошел к нему и за руку выдернул его из лилейного ложа.

– Кто? – На самом деле, Черт сразу понял, о ком говорил Брат.

– Ты знаешь, кто! Ты нарушаешь уговор! Откуда взялся этот демон? Кто он такой?

– Это…– Бес притворно жался и передергивал плечами. – Это…я не знаю!

– Признавайся, это ты его подослал? Человека по имени Доминик Мэйз! Как ты посмел?! Отвечай! – Грохотал Господь так, что сотрясались стены.

– Я его не подсылал!

– Тогда, откуда же он явился?

– Я его не подсылал! Я никого никуда не подсылаю! Ты знаешь, я селю своих демонов внутри людей!

– Не уклоняйся от ответа! Откуда взялся этот человек? Мне нужен ответ!

– Я его не подсылал. – Дьявол развел руками, – Учителю, Орландо, надо было к кому-то обратиться. Я всего-навсего сделал так, что он подумал о нем. И обратился именно к нему. Я просто освежил это имя в его памяти. Орландо сам призвал его.

– Ты не имел на это права!

– Но почему? У Ромео, с его душой, номер 6871, будь она неладна, был выбор: поддаться искушению или нет. Он мог остаться с матерью, а не уходить с Мэйзом! Все честно.

– Уговор был не ставить своих посланников на его пути.

– Нет, нет, нет! Он не демон, он благодетель. Кем был бы Ромео без него? Разве у него была бы возможность реализовать плоды своего таланта, не появись рядом этот самый Мэйз, которого ты винишь во всех смертных грехах?

– Не рассказывай мне о «возможности реализовать плоды таланта»! Мы оба прекрасно помним, что одним из условий испытания души 6871 было то, что люди не увидят творений ее человека. До определенного срока, по крайней мере.

– Тебя не проведешь… Но и ты тоже, между прочим, не чист! – Дьявол сверкнул глазами и выставил вверх когтистый палец. Бог с гневом и удивлением посмотрел на него. – За ним присматривает твой Ангел. Ты думал, я об этом не узнаю?

– Не путай одно с другим!

– Ты хочешь сказать «божий промысел с яичницей»? Ха-ха-ха! Но он же нашептывает ему «правильный выбо» во снах? Вот, и я вставил свой грошик – подсказал Орландо нужное имя!

– Ангел просто наблюдает за ним, он не вмешивается в его жизнь, он не влияет на нее! Ты же поселил своего пасынка рядом с Ромео.

– Не пасынка рядом с Ромео, а Ромео рядом с ним! Знаешь что, раз уж так, то давай начистоту! Он нужен тебе, он нужен и мне! Каждый из нас действует по-своему. Ты все толкуешь о выборе? Пожалуйста! Когда мы отправляли 6871 на землю, мы договорились о следующем: мы призвали назад душу его отца, чтобы 6871 воспитала свою волю сама, или совсем потеряла ее. Для этого мы оставили мать. Есть выбор? Мы наделили его талантом и способностями, но обрекли на то, что ни литература, ни музыка, созданная 6871, не будет доступна человечеству. Однако существуют еще тысячи способов воплотить свои таланты и оставить след в истории людей. Есть выбор? Мы одарили 6871 Учителем Орландо, я сделал так, что у нее появился еще и Мэйз. Чтобы был выбор. Чтобы воцарилась гармония! Не ты ли сам толковал о том, что гармония заключается в двойственности? И сейчас гармония заключается в том, что 6871 может быть разрушена, а может быть и спасена. У нее все еще есть выбор. У человека по имени Ромео Дэниелс всегда был и есть выбор. А выбор одного из двух – это главное, как ты говоришь. Ты руководствуешься этим правилом! Ты подаешь знак, а люди делают выбор. Их главная беда в том, что они вечно делают не тот выбор, а потом клянут свою судьбу! И тебя заодно! Странно, но меня, почему-то, никогда не винят. Хм-м… Мне, конечно, легче. Я могу подселить в эту душонку еще с десяток демонов, которые в два счета прикончат человека! Я могу подослать ему дюжину людей, которые сожрут его заживо! Хотя для этого и одного человека бывает достаточно. Тебе сложнее, потому что все, что имеешь право делать ты – это посылать им непонятные знаки и отправлять бесполезных крылатых болтунов, которые только таращатся, да сорят своими перьями! А виноват во всем вечно ты! Никогда не слышал, чтобы люди кричали: «Дьявол! За что?!» Только «Боже, почему?! Боже, за что?!» Но так уж повелось, что добру всегда сложнее. Это твоя плата за то, что ты управляешь всем сущим на земле, а не только людьми, как я.

– Ты завидуешь? Хотел бы управлять всем сущим на земле? – с горечью усмехнулся Бог.

Дьявол, с досадой отвернулся. –       Знаешь, о чем я вдруг подумал, пока ты говорил? – Негромко сказал Господь. – Я вдруг спросил себя, а теперь спрашиваю и тебя. Тысячелетиями, исполняя свой долг, мы когда-нибудь, хоть на миг задумывались над тем, что именно мы вкладываем в душу, а чем наделяет ее человек, в которого она вселяется? Или у нас вечно не хватало времени, чтобы просто сесть и поразмышлять, вместо того, чтобы просто соблюдать правила, сотворенные многие и многие миллионы лет назад?

– Не смеши меня! Чем человек может наделить? Господи, прости! Кусок гнилого мяса! – расхохотался Черт.

– Нет, брат мой. – Задумчиво продолжал Бог, – Если бы человек был просто куском гнилого мяса, тогда не было бы ни Рая, ни Ада.

– Это почему?

– Все души обитают на ста девятнадцати каскадах облаков. Ни высота каскада, ни номер облака, не имеют значения. Все эти души ни плохи и ни хороши. Они просто наделены скромным набором способностей. Они, одна за другой отправляются на землю. Именно там они меняются, наполняются разными качествами, служат добру или предаются злу. После смерти тела, как ты говоришь, гнилого куска мяса, они отправляются в Чистилище, а потом в Рай или в Ад. Проведя там какое-то время, очистившись от зла наказаниями или получив божественное вознаграждение за добро, они возвращаются на сто девятнадцать каскадов облаков, занимают там любое свободное облако и ждут следующего пути. Снова чистые, как белые листы. Так, что же мы изначально решаем в людях?

– Мы пишем судьбы…

– Не сами судьбы, а их вехи.

– Ну, не знаю! Ты меня запутал! Какое сейчас это может иметь значение? Что это ты вздумал философствовать?! – Фыркнул Дьявол. Он раздражался оттого, что и сам никогда не думал над этим. – Так всегда было, так всегда будет! Этот порядок был заведен невесть, когда! Задолго до того, как эта планета вообще появилась!

– Имеет значение! Выходит, что не души делают своих людей, а люди воспитывают свои души!

– Что это значит?!

– Это значит, что не ты, а Человек сам может решить, впускать твоих демонов к себе в душу, или нет! Всегда!

– Ох, никто из них еще не колебался в выборе!

– Да, выбор это главное! Его судьба – его выбор!

– Странные вещи мы с тобой толкуем, Небесный Отец. Еще мгновение назад я был уверен, что мы с тобой Властители всего! А теперь получается, что и я, и ты – просто подсказчики?

– В определенном смысле – да. – Бог улыбнулся.

– Ну, и дела! Нет, ты не переубедишь меня, что тот, кто выбрал зло, навсегда остается служить ему, и неважно, есть у него выбор или нет!

Господь отрицательно покачал головой:

– Не буду переубеждать! Сам посмотри на людей, у которых был выбор. – С этими словами, Бог развернулся и покинул Замок Дьявола. По стенам вновь прошла дрожь, и Божественный свет постепенно померк.

– Выбор! – Усмехнулся Дьявол и кинул быстрый взгляд на кипу

потрепанных листов, что в беспорядке валялись под лилейным ложем – то были рукописи Ромео. – У меня-то точно всегда есть выбор! А у тебя он есть, Ромео?

                        ГЛАВА 2.

1.

Орландо Роуд был занят. Он читал лекцию. Ромео ничего не оставалось, как ждать ее окончания, сидя на скамейке в сквере перед Факультетом. На той самой скамейке, где совсем недавно сидел Мэйз, когда Ромео впервые приблизился к нему.

В голове юноши не укладывалось, как мог один, всего один забытый день перевернуть его жизнь, запутать его, сбить с твердо намеченного пути. Он пытался анализировать ситуацию, собрать воедино жалкие обрывки своих воспоминаний, но пока совершенно безрезультатно.

Мэйз не был сторонником однополых отношений, и Ромео это прекрасно знал.

«Здесь что-то другое. Но что?»

Он еще чувствовал его властные, жадные губы на своем лице. Ромео почудилось, что этими губами Мэйз не просто целовал его: он будто хотел вытянуть из него что-то, совсем как вампир, который высасывает кровь из своей жертвы.

«Но что?» Ромео поморщился и вытер губы ладонью. Он был противен сам себе.

«Что делать?!» – Этот вопрос сбивал его с толку и не давал размышлять.

Если бы он только знал ответ…

Он курил сигарету за сигаретой, но это не помогало.

«Из-за чего я не пошел к матери вчера?»

Его тошнило, земля медленно вращалась перед его глазами, а время ползло слабо, как издыхающее животное к высохшему ручью.

Ромео думал о том, как лучше спросить Роуда о странностях Мэйза. Как рассказать Роуду о том, что произошло? Как узнать, что ему делать? Как вообще узнать, не было ли все изначально подстроено самим Роудом? И если он поймет, что так и было, то с чего начать обвинительную речь?

Кажется, целая вечность прошла, пока Ромео открыл дверь опустевшей Лаборатории и вошел.

Орландо, который в это время просматривал тесты студентов, увидел Ромео, поспешно откинул от себя бумаги и бросился навстречу юноше с радостным возгласом:

– О, боги Олимпа! Это ты! Как я рад видеть тебя сегодня таким… – он умолк, когда заметил, что Ромео выглядел ужасно: черные круги под воспаленными, красными глазами, напряженный взгляд исподлобья, ввалившиеся щеки, сгорбленные плечи.

Орландо взял его за руки и спросил, едва унимая свое беспокойство:

– Что случилось? Что еще вчера произошло?

При этих словах Ромео вскинул голову, и пристально посмотрел на учителя.

– А что вчера произошло? – хрипло спросил он.

– Как что? – Роуд недоуменно пожал плечами. – Ты что, разве не помнишь?

– Нет. – Ромео покачал головой.

– Дорогой мой, присядь. Ты очень плохо выглядишь, очень. Ты здоров? – Орландо усадил его в свое кресло у кафедры. – Хочешь чаю?

Ромео очень хотел чай. Он не был здоров.

– Ты вчера очень много выпил. Очень много. – Отвечал Роуд на его вопрос. – Вчера вечером ты примчался ко мне, в каком-то невероятном смятении; ты бегал кругами по лаборатории, молчал, и все время пил и пил. И пил.

– Я молчал? Весь вечер?

– Странный это был вечер, странный. – Роуд вздохнул. – Ты молчал, должно быть, часа два. Да, часа два. А потом тебя будто прорвало, как плотину. И ты принялся говорить о том, что в тот день ты отрекся от своей матери. Ромео, – он приложил руку к груди и покачал головой, – Я не уверен, что имею право повторять те слова, что срывались вчера с твоих уст…

– Пожалуйста, мистер Роуд, мне надо знать…

Роуд медлил, но Ромео смотрел на него с такой мольбой, что он собрался с мыслями и сказал:

– Ты говорил, что отрекаешься от матери. Что она лжива, что она солгала Мэйзу, значит, все время лгала и тебе. Что она отбирала твою жизнь, что если она хочет спать с ним, я не знаю, с кем, не спрашивай, то пускай делает это. Что ты счастлив, что, наконец,…м-м-м,…послал…нет, это слово я произносить не буду, расстался с матерью. Что теперь ты никому не можешь доверять. И еще ты говорил, что кого-то побил. И его гитара разлетелась на куски. И вот еще: ты сказал, что твой отец велел тебе бороться со злом, но в сердце твоем нет зла, а она получила то, что заслуживала.

С каждым словом Орландо, Ромео запутывался все сильнее. Теперь он уже не понимал ровным счетом ничего. Мэйз говорил, что Ромео не ездил вчера к матери. По словам Роуда, получалось, что он там был . И что она…

«Она продолжает спать с Люциусом?… НЕТ! Этого не может быть! Только не это!»

– А что было потом? – Еле слышно спросил Ромео.

Потом ты внезапно вскочил и убежал так быстро, что я даже не успел удержать или, хотя бы, задержать тебя. Нет, я не успел.

– Мистер Роуд, скажите мне, – Ромео прижал руки к лицу: он не хотел, чтобы Роуд в этот момент видел, как краска стыда заливает его щеки. Голос его звучал глухо, как через подушку, – Мэйз, он…он,… – Ромео долго не мог подобрать нужное слово, – он… надежный… человек?

Ему не хватило смелости задать вопрос в лоб.

– О да! – С готовностью, искренне воскликнул Роуд. – На него всегда можно положиться! Он первый, кто поможет тебе в любую минуту! И он совершенно бескорыстный человек, насколько я его знаю…

– Вы, должно быть, плохо его знаете …– Ромео желчно усмехнулся себе в ладони.

Орландо развел руками:

– Я не говорю о бизнесе. У большого бизнеса свои законы. Я имею в виду личные отношения. Но почему ты спрашиваешь? Почему ты спрашиваешь?

– А в личных отношениях…он…Какой он? – Ромео проигнорировал вопрос Роуда. Он продолжал прятать лицо.

– Откровенно говоря, о его личной жизни я знаю мало. Он своеобразный человек в этом отношении. Очень скрытный. – Орландо пожал плечами. – Он всего однажды делился со мной, когда влюбился в одну девушку из Лос-Анджелеса. Но это было, наверное, год или полтора назад. Боюсь, это увлечение ничем не закончилось, иначе они уже нянчили бы своего первенца. Он настойчивый человек и добился бы своего. Если бы хотел… Но, коль скоро тебя это интересует, почему же ты сам его не спросишь? Ты его близкий друг, как раз тебе он бы открылся с большей готовностью.

«Да уж, – подумал Ромео, – это, должно быть, и есть ирония. Мне он действительно открылся с готовностью».

Орландо пожал плечами и добавил:

– Он к тебе относится как к родному брату, между прочим.

Ромео, наконец, отнял ладони от лица и уставился на бронзовый канделябр на кафедре. Пламя трех свечей трепетало, то разгоралось ярче, то делалось слабым и едва заметным, и тихонько потрескивало, разбрызгивая горячие капельки воска.

Ромео пришел к Орландо, чтобы задать ему один-единственный вопрос. Ответ на этот вопрос мог бы все изменить. Но, очевидно, ответ никогда не будет получен, ибо вопрос никогда не будет задан.

– Понятно, мистер Роуд. – прошептал Ромео. – Спасибо. Мне, пожалуй, пора.

– Ты уверен? Ты же совсем не выпил чай. – Орландо с тревогой вглядывался в его лицо, но юноша уперся взглядом в пол и ни разу не поднял головы, пока не достиг двери. – Ромео, я чувствую, что не должен был бы тебя отпускать, пока ты мне не выложил все, что у тебя на душе…

Роуд шагнул Ромео навстречу, но тот жестом остановил его:

– У вас сейчас следующая лекция, профессор. Увидимся позже. – Он взглянул на него, на прощание, и тут же исчез в галдящей толпе студентов, что, как по команде, начали быстро заполнять аудиторию.

Скорее всего, Орландо ничего не знал о скрытых пороках Мэйза. Не мог же он так ловко притворяться! А если и мог, то тем более, не открыл бы Ромео правды.

«Итак, мистер Дэниелс. – Уже на улице, сам себе сказал Роме. – Что выходит? Выходит, что это вы сами заварили всю эту кашу и…» – его мысли вслух прервал телефонный звонок.

Ромео взглянул на дисплей. «О, нет!» Меньше всего на свете он хотел бы услышать сейчас этот глуховатый голос. Но он нажал на кнопку соединения и приложил трубку к уху:

– …?

– Эй, Ромео, слышишь меня? – Ненавистный голос звучал встревожено.

– Ну. – буркнул Ромео.

– Вот и хорошо, дружок! – На том конце Мэйз улыбнулся, это было даже слышно. – Как дела?

– Никак.

– Хорошо…ты не задерживайся, у нас самолет в шесть вечера.

Как же сильно Ромео хотелось послать его на все четыре стороны и не то что никуда с ним не лететь, но и не видеть больше никогда! Забыть, как страшный сон!

– Хорошо, – угрюмо пробормотал он.

– Будь осторожен, не натвори глупостей.

– С чего вдруг такая забота? – Зло кинул Ромео.

– Ты не забывай, что теперь ты принадлежишь не только себе, но и м-м… всему человечеству. Ты не можешь распоряжаться собой по своему усмотрению. Помни об этом…

– Оставь меня в покое, хотя бы на час!

– Окей, дружок. Увидимся в гостинице.

В голове Ромео мелькнула мысль, что, едва вырвавшись из липких лап паучихи, он тут же накрепко увяз в ядовитой паутине огромного паука.

Почему?…

Ромео брел, не разбирая дороги. Все его мысли были заняты поиском виновных. Его продолжал терзать вопрос «Что делать дальше?». Он постоянно ощущал этот вопрос, как стальной штифт, который только что ввинтили в черепную коробку.

Он вдруг перестал видеть свое будущее, все прекрасные картинки его жизни в Эл.Эй. исчезли, растворились, как круги на воде. На их место, само по себе, непонятно почему, пришло вдруг слово «цепи». «Цепи». И все. Он брел по пыльному тротуару, вполголоса повторяя: «Цепи, цепи, цепи, цепи». Со стороны он, должно быть, напоминал умалишенного.

Наконец, Ромео устал повторять это странное слово и остановился. Словно натолкнулся на стену. Подняв голову, он обнаружил, что стоял напротив своего дома, на другой стороне улицы.

Ромео перешел дорогу и замер, глядя на дом поверх низкого забора.

Отсюда он не мог разобрать, был ли кто-нибудь внутри или нет. В нем вдруг вспыхнуло желание войти и узнать у самой матери, был ли он здесь вчера.

«Тогда она точно решит, что я свихнулся».

Он некоторое время боролся с искушением, пока в его ушах вновь не прозвучали слова Роуда, которые были словами самого Ромео. «Она лгала,…она спит с ним,…он все время был там» – в отличие от Орландо, Ромео прекрасно понимал, о ком шла речь.

Он передумал заходить.

Привычным движением распахнуть калитку и взбежать по ступенькам, к порогу дома, где прошло все его былое, очень давнее существование?

Нет! Он даже старался не вглядываться в окна, чтобы, может быть, по ту сторону стекла, увидеть лицо той, что подарила ему жизнь.

Ромео хотелось бежать прочь. Но в родном городе, как и в любом чужом, он не мог придумать ни единого места, куда он мог бы бежать. Ни единого, кроме одного: гордость города – отель «Империо».

Больше ничего не оставалось.

«Сам виноват – самому и расхлебывать! Надеюсь, у Мэйза еще много того дерьма, которое он подсунул мне вчера». – Подумал он, входя в зеркальный лифт в холле гостиницы.

2.

– Ну что, ты готов ехать? – Больше всего в Мэйзе Ромео потрясало то, как он умел делать вид, будто ничего не произошло. На мгновение юноша даже усомнился: не приснились ли ему события минувшего утра. Но всего лишь на мгновение, пока Мэйз не подошел вплотную к нему, взял его лицо за подбородок и не заглянул ему в глаза взглядом хозяина, который смотрит на своего любимого пса.

– Ты готов ехать? – Повторил он свой вопрос.

– Да, готов. – Ромео потупился, но ответ его прозвучал твердо.

– Я рад. – Прошептал Мэйз и довольно улыбнулся.

Он отпустил Ромео и отправился в спальню, чтобы принести свой багаж. Ромео подождал пока он выйдет, только потом с содроганием вошел в спальню и начал торопливо закидывать вещи в сумку. Больше всего на свете он боялся, что Мэйз вернется туда.

Как правило, в жизни происходит именно то, чего боишься больше всего.

Ромео вздрогнул, когда услышал покашливание. Он поднял голову и внутри весь сжался: Доминик стоял в двери и смотрел на него, облокотившись о косяк и засунув руки в карманы брюк. Он не пошевелился, когда Ромео встретился с ним взглядом.

– Чем планируешь заняться в первую очередь по возвращении в Эл.Эй? – Спросил он.

– Не знаю. – Ромео продолжал кое-как запихивать свои вещи в сумку. Он сильно нервничал. – Продолжу писать.

– Писать – это хорошо. У меня прорва дел.– Он вздохнул.

– У тебя с собой то, что ты мне вчера давал?

– Да. Только не…

– Тебя в аэропорту не арестуют?

– Не думаю, – Мэйз усмехнулся.

– Что это за дрянь?

– Не знаю, мне не рассказывали, из чего она. Какая разница. Ты мне лучше расскажи, был у матери?

Ромео замялся и передернул плечами, не желая отвечать на вопрос. Доминик покачал головой и сказал: – Я так понял, что примирения не произошло. Но, что поделать. Еще будет время сделать это. А к Роуду ты ездил?

– Да.

– И что?

Ромео снова промолчал, только передернул плечами.

– Ты осознаешь, что сюда не скоро вернешься? Ты все забрал, что хотел?

– Да, все.

– Что-то я ничего нового не вижу.

– А это как раз, все, что мне нужно!

– Ладно. – Он развернулся и хотел уже уйти, видя, что Ромео не был расположен идти на контакт, но вдруг вспомнил: – А, Ромео, вчера я отправил твою машину в Лос-Анджелес.

– Отлично. – Буркнул Ромео. – Будет теперь, на чем убиться!

Это была шутка?

– Эй! Стоп! Так дело не пойдет! – Доминик шагнул в комнату, оттолкнул сумку и сел на кровать, прямо перед Ромео. – Послушай, парень, не глупи! Мы с тобой сегодня утром уже говорили: то, что произошло, случилось по вине обстоятельств. Раз так все повернулось, значит, так и должно быть. С этим надо смириться. Это не значит, что мы перестали быть друзьями. Прекрати выпендриваться! Тебе необходима поддержка, ведь ты совсем один. Будешь вести себя разумно – сможешь рассчитывать на меня в любую минуту. Все ради твоего блага.

– Только плата за твою надежность уж больно для меня высока!

– Не преувеличивай. В конце концов, тебе ли привыкать, Ромео? Ты всю жизнь был под чьим-то каблуком. У матери, у Люциуса. Ну, скажи, разве я виноват, что ты весь из себя такой необыкновенный, будь ты не ладен? Разве же ты виноват, что именно твоя необыкновенность – это то, чего не хватало мне? Не надо драматизировать! Все будет просто отлично. Предоставь это мне.

– Короче, довольно болтать! У тебя еще много этого дерьма? – Ромео агрессивно отмахнулся от него и схватил сумку.

– Полно! Но было бы лучше без…

– Вот, я тебя прошу! Все будет просто отлично, если в те моменты, когда ты пожелаешь меня, так сказать, облагодетельствовать ради моего же блага, будь добр, закачай в меня хорошую дозу твоего химического дерьма! Идет?

– Ну, раз тебя только это устраивает…

– Только это! – С этими словами Ромео вышел из комнаты, держа в руке тяжелую дорожную сумку.

На следющее утро Ромео никак не мог взять в толк, когда он успел вернуться в Лос-Анджелес.

Прошло несколько дней. А может быть, недель. Алчность Мэйза не имела пределов, поэтому все это время Ромео практически не выходил из состояния эйфории.

Вчерашний день то вдруг всплывал в его памяти лоскутами событий, которые он не мог приладить друг к другу, то полностью выпадал из его жизни: это Доминик экспериментировал с дозами «замеси». Ему не хотелось делать Ромео постоянные передозировки: квелый, размякший парень с отсутствующим взглядом, мало напоминал настоящего Ромео. Сияющего, подвижного, юного.