Текст книги "Ромео во тьме (СИ)"

Автор книги: Элеонора Хитарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Ромео слабо отмахнулся от предложенного стакана. Но Доминик не собирался сдаваться просто так: Ромео необходимо было отдохнуть, придти в себя, получить свою капельку счастья.

– Я тебе говорю, пей! Тебе надо попить!

– Доминик, мне…я…со мной… мне так плохо… – Ромео затряс головой и прижал непослушные руки к лицу.

Мэйз решил, что если парень не согласится выпить этот, чертов кофе добровольно, то он насильно вольет его ему в глотку.

– Пей! Потом мне все расскажешь. Завтра. Ты выспишься и все мне расскажешь. Все будет хорошо. Только выпей. Тебе надо… – внушал Мэйз.

Наконец, когда он уже начал терять терпение, Ромео вяло принял из его рук стакан. И поднес к губам. Доминик поддержал его руку, чтобы кофе, не дай Бог, не пролился. Юноша хотел ограничиться одним глотком, но Мэйз подтолкнул стакан под донышко, и Ромео пришлось, давясь, проглотить его весь.

С глубоким вздохом облегчения Мэйз скомкал к стакан и выкинул в окно.

Ромео полулежал в сиденье Порша. Глаза его были прикрыты. Он тяжело дышал.

Мэйз покосился на него. Внутри его что-то всколыхнулось. Он тут же завел машину и нажал на педаль газа: на сей раз он не желал выслушивать свои внутренности.

Зазвонил его телефон. Это был Роуд. Доминик кратко заверил его в том, что встретил Ромео и сейчас везет его в гостиницу. Он извинился перед Орландо за то, что они так и не увиделись нынче. Они договорились созвониться. На том и распрощались.

На самом деле, Мэйз направил свой автомобиль вовсе не в гостиницу. «На север» – гласил дорожный указатель. «Туда-то нам и надо» – довольно пробормотал Мэйз и кинул быстрый взгляд на сонного Ромео.

Они уже почти выехали за пределы городка, как внезапно Ромео распахнул глаза, широко заулыбался и уставился на Мэйза. Тому сделалось немного не по себе, ибо юноша минут пять неотрывно смотрел на его ухо и улыбался во все тридцать два зуба. Мэйз прекрасно осознавал, что тому сейчас видится нечто совершенно невероятное, а вовсе не его обыкновенное ухо.

Ему дико хотелось знать, что именно,…но это было невозможно.

По крайней мере, Ромео мерещилось что-то забавное, потому что он смеялся во весь голос. Хуже было бы, если бы его посетили кошмары.

Тем временем, Мэйз напряженно вглядывался в темные обочины проселочной дороги. Прошло немного времени. Справа, чуть поодаль, он заметил, как блеснула река. В свете месяца серебристые блики на воде казались чешуей. Как будто там мерцала вовсе не река, а исполинская змея, которая причудливо изогнулась и уснула в пересохшем русле. Свет фар выхватил из тьмы поворот направо, на дорогу, что вела через поле подсолнухов, к реке. Доминику не терпелось рассмотреть поскорее самый берег, но его прерывистыми полосами скрывали деревья, специально высаженные когда-то, чтобы защитить поля от сильного ветра. Как раз к ним Мэйз и Ромео сейчас приближались.

Наконец, узкая колея завернула в последний раз, и Порш вынырнул из

гущи деревьев, почти к кромке воды.

Мэйз вздрогнул, когда метрах в трехстах, он увидел Дом. Единственный на километры вокруг, прикрытый вязами и отделенный от мира квадратом поля, он уютно устроился у тихой речной заводи. Доминик взглянул на Ромео, но тот находился во власти видений и ничего не замечал. Порш подъехал к самому дому, и двигатель его стих.

Сначала Мэйз услышал тишину. Она была такой звенящей, такой пронзительно пустой, что сделалось даже страшно. Потом он обратил внимание, что тишина не была такой уж пустой: деревья шептали листвой, река, то и дело, позвякивала вдруг набежавшей волной или всплеском.

Затем Мэйз посмотрел на дом. Довольно большой, белый, двухэтажный, с мансардой и зеленой черепичной крышей. На крыше мансарды – кованый флюгер. В виде забавного Ангела с трубой и Чертика с трезубцем. Они как будто собирались вступить в шуточную борьбу.

Открытая терраса, дворик, окруженный невысоким забором. Качели, клумбы. Милое, уютное гнездышко для молодой семьи.

« Божественный вид из окон…» – подумал Доминик. С одной стороны – изгиб реки и безграничные дали равнин, насколько хватает глаз. С другой – буйная зелень вязов, за которыми – море золотых головок цветов, что всегда смотрят на солнце.

Со второго взгляда стало понятно, что в гнездышке давным-давно не селились голубки: штукатурка фасада дома облупилась, качели насквозь проржавели. Клумбы почти сравнялись с землей, многочисленные окна были кое-как заколочены, а некоторые и вовсе зияли унылыми черными дырами. Деревянная табличка с полуистертой надписью «Продается», вколоченная в землю рядом с местом, где раньше была калитка, покосилась и была сильно испачкана птицами.

«Грустное зрелище…» – Мэйз повернулся и посмотрел на Ромео. Он не ожидал увидеть, что тот, подавшись вперед всем телом, уставился на дом, не отрывая от него потрясенного взгляда.

–Ты узнаешь это место? – Доминик тихо задал вопрос.

–Да… – прошептал Ромео. – Я видел его раньше…

– Кого? – решил уточнить для проверки Мэйз.

– Дом…

– Это его ты видел во сне?

– Да…

Мэйз медленно открыл дверь машины и кивнул в сторону дома.

– Не хочешь войти?

Вместо ответа, юноша торопливо выбрался из машины. Он пошел навстречу дому, как лунатик, нетвердо, но упрямо. Его походка напоминала шаги марионетки, которую ведут за ниточки.

Доминик опередил его. Он пересек запущенный двор и приблизился к дому. Его передернуло: вблизи дом казался мертвым и почти истлевшим телом. Покойником.

Ромео прикоснулся ладонью к облупленной стене. Он что-то чувствовал, но что?

Мэйз наблюдал за юношей, и его глодало любопытство.

Ромео приблизился к одному из не заколоченных окон и остановился в нерешительности. Он не осмеливался забраться в дом первым. За него это сделал Доминик.

2.

Когда его глаза привыкли к темноте, он понял, что оказался в обычной прихожей, что выходила в столовую и на кухню, и где располагалась высокая лестница, которая вела на второй этаж.

Ромео последовал за Мэйзом. Он замер посреди комнаты всего на несколько секунд, словно чутьем определяя дальнейшее направление. И вдруг кинулся, сломя голову, куда-то, по лестнице наверх. Его шаги прогромыхали на втором этаже, прямо над головой Мэйза, а потом неожиданно стихли.

Доминик остался один в темноте. Озираясь по сторонам, он начал пробираться вперед. Он уже не видел в этом доме ничего романтического и интересного и клял себя за необузданную любознательность.

Он боялся темноты. В этом ему стыдно было признаться даже себе самому.

Доминик брел наощупь, вглядываясь в темные коридоры и вслушиваясь в звуки мертвого жилища. Сердце его замирало. Во тьме ему мерещились неясные тени, от движения которых прерывалось дыханье.

Напряжение росло: единственным желанием Мэйза было выбраться отсюда, как можно скорее. Но для этого, надо было сначала найти Ромео.

Но, прежде всего, необходимо было побороть не только собственный страх, но и любопытство, которое все равно было сильнее страха, и заставляло его суетливо и бестолково двигаться вперед, в кромешную тьму, куда не проникал даже лунный свет.

«Интересно… Ромео увидел этот дом во сне, хотя совсем не помнит его. Как же так происходит?…Интересно… Где-то здесь, на первом этаже, погиб его отец…случайная утечка газа…глупо, – думал Доминик, – хорошо, что Ромео об этом так и не узнал. Умер, да и умер. Неприятно, наверное, знать, что твой отец помер от утечки газа. Интересно, где именно это произошло?»

Он поежился, затем вытянул вперед руки и тут же натолкнулся на стену. Ругнувшись про себя, Мэйз проклял того, кто строил этот дом и понатыкал три дюжины окон на втором этаже и на чердаке, и не сделал ни единого именно в том месте, где он сейчас находился. Ему становилось совсем не по себе. Надо было быстрее находить обратный путь, в светлую прихожую, где была хорошо видна лестница наверх. И что он туда сразу не пошел?!

Под ногами его вдруг резко скрипнула гнилая половица. Он замер. Сердце его бешено колотилось: кроме скрипа, он явственно услышал еще какие-то звуки. Он прислушался. На миг воцарилась тишина, но потом звуки повторились вновь.

Кто-то или что-то копошилось в черном углу. «Это мышь! Мышь!» – внутренний голос Мэйза старался перекричать грохот сердца в его ушах. Он торопливо нащупал в кармане брюк зажигалку. Тут к копошению добавился еще один звук…как… хлопанье крыльев… «Это… летучая мышь! Это летучая мышь. Маленькая и безобидная»!

Мэйз выдернул зажигалку из кармана и чиркнул ею, прямо в черный угол.

Свет вспыхнул неожиданно ярко, как от факела, и Мэйз, вскрикнув, с ужасом отпрянул: сморщенным лицом старика, на него из угла глядело существо!

Оно было похоже на огромную птицу с человечьей головой. Оно угрожающе захлопало орлиными крыльями и стало подпрыгивать на когтистых птичьих лапах гарпии. Злобный взгляд морщинистого лица проткнул Мэйза насквозь, как двумя шипами, ноздри крючковатого носа раздулись, и существо, скрипучим, пронзительным голосом закричало: «Иди! Что ты стоишь? Иди туда! Трусливая баба!»

Мэйз застыл, будто врос в пол. Чудовище, тем временем, шипя и раскрывая крылья, мелкими прыжками наступало на него из своего угла, невиданным способом освещенного зажигалкой, как полыхающим костром. «Что ты топчешься на месте! Вечно топчешься на месте! Дыра в полу! Уже дыра в полу! Иди! Вперед! Пошел вон!» – Выкрикивало оно, шипело и показывало раздвоенный змеиный язык.

Доминик попятился и кинулся прочь. Ноги сами привели его к лестнице наверх. Спотыкаясь, он бегом поднялся на второй этаж, который был ярко освещен лунным светом.

Там ужас мгновенно отпустил Мэйза. «Это, должно быть, третий приход от «замеси». Ну и глючит!» – подумал он. Он отдышался и приложил руку к груди. Ладонью он ощущал биение своего сердца. «Оно не бьется. Оно скачет…» – он с силой выдохнул. Огляделся.

По обеим сторонам лестницы двери в комнаты были распахнуты и, ведомый каким-то наитием, Доминик, не задумываясь, повернул направо.

Там он обнаружил еще одну лестницу, которая привела его на третий этаж, в мансарду. Мэйз, почему-то сразу понял, что это был жилой этаж, а не хранилище для хлама. Здесь, наверное, располагались спальни. Мебели, конечно, никакой не было, только голые стены.

Мансарда тоже было ярко освещена луной. В ночи, череда этих пустых комнат выглядела некоей лунной галереей, которая, казалось, предназначалась именно для того, чтобы любоваться небом и его светилами: по всему своду потолка располагались огромные, не заколоченные окна, словно оправы для драгоценных небесных пейзажей. Подле каждого можно было стоять часами и любоваться нерукотворными картинами. Эти картины беспрестанно бы менялись, но оставались неизменно великолепными.

Оконные рамы отбрасывали на пол тени крестами. Мэйз осторожно ступал то в голубоватый лунный луч, и весь начинал светиться мириадами звездных пылинок, то в густую черноту тени, и сливался с нею, становясь невидимым. Так он пересек одну комнату за другой, может быть три или четыре, пока, наконец, увидел Ромео.

3.

Доминик ступил во тьму в очередной раз. Он оказался в углу просторной, абсолютно пустой комнаты. Ее наполнял лишь летний, слегка запыленный воздух, да яркий, очень яркий звездный свет.

На полу, прямо в центре размытого отражения ночного светила, на коленях сидел Ромео. Он не сводил глаз с сияющего, тонкого рога юного полумесяца, что повис в бархатном небе, прямо в квадрате огромного окна.

Не осмелившись беспокоить Ромео, Доминик незаметно опустился на пол в своем темном углу и стал наблюдать за юношей. Ему было интересно, что же могло последовать за этим созерцанием.

Прошло время. Может быть, пять минут, может быть, два часа, никто бы не смог сказать точно. Ромео продолжал мечтательно смотреть на круторогий месяц, а Мэйз, как загипнотизированный, не мог оторвать взгляда от Ромео.

В какой-то момент он вдруг увидел, как звездная пыль курчавыми вихрями закружилась по комнате, рассеиваясь в кристаллах лучей лунного света, осыпая блестками кудрявую голову Ромео. Вокруг него, слегка задевая лицо Мэйза своим дыханием, с легким шелестом быстро носились голубоватые тени, может быть, ангелов, может быть, призраков. Или каких-то иных существ. Их привлекала чудесная энергия, которая лучилась от сидевшего на коленях юноши. Сейчас она была видна даже глазу простого смертного. Энергия неясной радугой пульсировала вокруг Ромео, принимала его очертания, заволакивала его в переливающийся кокон. Эфирные существа кружились вокруг него, подхватывали невидимыми крыльями частички радужного сияния, от чего их стремительный полет оставлял за собой многоцветный шлейф.

Доминик затаил дыхание от восторга. На его глазах потолок кружевом заплетали замысловатые узоры созвездий, что переселились в эту комнату прямо с небесного свода. Стены расчертили красные раскаленные стрелы, словно бы тлеющие углями хвосты комет.

Пустой дом вдруг стал Вселенной, а мансарда – галактикой, со всех сторон защищенной от внешнего вторжения. Целый мир, необъятный, необъяснимый и непознанный, замкнулся в комнате, под крышей заколоченного дома. Это был их мир! Только Дэниелса и Мэйза! Или только Дэниелса?

Доминик вздрогнул.

Он видел, что там, залитый волшебным светом, сидел юный ангел, вокруг которого вертелся целый космос, в которого небеса вложили свое благословение, который был наделен великой силой чистоты. И который обладал даром очищения!

Во тьме пыльного угла, прятался он, Мэйз. Кем он был здесь?

В сознании Мэйза зловонным роем замелькали его демоны. Ему померещилось, что он весь был покрыт грязью, с головы до пят. Он был запятнан властью и осквернен богатством. Снедаем алчностью и порабощен тщеславием.

Ему необходимо было очиститься. Во что бы то ни стало! И, глядя на Ромео, он осознал, кто мог дать ему это очищение.

Круша окаменевшую скорлупу его черствой души, наружу бешеным потоком вырвалось то самое, некогда страшное, постыдное чувство. То самое чувство, что так долго терзало его вопросами, мучило догадками, которому он так долго противостоял. С которым так ожесточенно боролся.

Как же он раньше заблуждался! То влечение, которое он испытывал к Ромео, и которое так пугало Мэйза, было вовсе не плотским!

Это была потребность в очищении! В освобождении! Это был зов его души!

Его неистовым желанием было припасть вовсе не к нежным губам человека, но к кристальному источнику божественной силы, которая освободила бы его, изгнала бы грязь из его души, и наполнила бы ее новой, свежей энергией!

Как он раньше не осознал этого! Как он мог себе в этом отказывать так долго!

У дикого чувства появилось имя – жажда очищения! Оно больше не жгло, не душило, не пытало. С ним больше не надо было сражаться.

Свобода! Безграничная свобода чистым кислородом наполняла легкие Мэйза с каждым вдохом. Наконец, он мог позволить себе сделать то, чего так долго жаждал!

Ошеломленный и опьяненный этим откровением, Доминик легко поднялся на ноги, почти невесомый.

Космические виденья незаметно померкли и испарились. Теперь, в пятне сияния месяца остался только он. Юноша, что сидел на коленях и, по-прежнему, не сводил взгляда с ночного неба.

– Что ты видишь, Ромео? – тихо спросил Мэйз.

Юноша вздрогнул и медленно повернул голову. Его лицо было бархатисто белым, совсем как у ангела. Огромные синие глаза стали еще больше, и сияли. Он смотрел, но не видел Мэйза, и это было не обязательно. Он не отвечал. Но ответ и не был нужен.

Мэйз сделал шаг из темноты и ступил в струю лунного света, который стекал из окна на пол, и серебристой лужицей трепетал на паркетном полу.

Тень от окна упала на его лицо, черной маской накрыла глаза, и оставила ярко высвеченными чеканный нос и напряженно сжатые губы.

Ромео поднял глаза на него и уже не смог отвести взгляд: глаза Мэйза, эти магниты, они были подобны черным дырам Вселенной, они затягивали его в себя с чудовищной мощью притяжения.

Доминика охватил неописуемый трепет. Его заколотило в то мгновение, когда он подхватил Ромео за шиворот и легко, как куклу, поднял его с пола. Ромео не сопротивлялся, только продолжал ошеломленно смотреть в его глаза, так же как и в небо, всего минуту назад.

Сладостное предвкушение разлилось по телу Мэйза. В голове его все завертелось, сердце задрожало, дыхание остановилось, когда он, широко раскрыв руки, обхватил расслабленное тело юноши и прижал его к себе с такой силой, будто хотел вдавить, погрузить его внутрь себя. Щекой Доминик ощутил теплую шею Ромео и почувствовал, как у основания шеи бьется жилка. НЕ Кровь, но столь необходимая ему энергия, пульсировала в этих жилах, венах, артериях, во всех сосудах, насыщая каждую клетку молодого тела Ромео. Каждая клетка этого тела должна была поделиться энергией, силой, с ним. Опустошенным, изголодавшимся.

Нет, этого мало: каждая клетка этого молодого тела, вместе со всей энергией, должна была принадлежать ему! Эта мысль пронзила Мэйза, словно током, его желание сделалось неуправляемым, и ничто во всей Вселенной, уже не было бы способно его остановить.

Дальше все было как сон: тепло его кожи, пуговицы, порывисто сорванные с рубашки Мэйза, шелковистые пряди волос Ромео между пальцами, пульсирующая жилка на его шее под губами Доминика, оголившийся шрам на животе…и ненасытное желание, острое до боли наслаждение, захлестывающий волнами восторг.

Нет, Мэйз решительно обладал не земным, а небесным существом! Сгустком податливого, покорного, тепла высшего происхождения, а не человеческим телом, с его бренными костями и мышцами. С каждым прикосновением, Доминик чувствовал, как волшебная сила и райское блаженство просачиваются сквозь его ладони, наполняют его кровь, несутся к его сердцу, причащают его, совершают акт вознесения.

В это мгновение он захлебывался счастьем обладания того, чего так давно неосознанно желал.

4.

Мэйз незаметно прокрался мимо дремлющего за стойкой портье, затащил полуобморочного Ромео в свои апартаменты, и уложил его в постель.

Часы в гостиной гулко пробили четыре утра.

Доминик стоял рядом с кроватью, все еще не в силах оторвать задумчивый взгляд от Ромео.

Действительно, удивительную химическую забаву придумали Дрын и Ленин. Доминик был потрясен тем, какую власть этот наркотик давал над человеческими существами, какого бы божественного происхождения они ни были. И эта безнаказанная власть стоила гораздо дороже самых необычных галлюцинаций. Намного, намного дороже…

Мэйз отвлекся от своих мыслей и зябко поежился. Ему было холодно в одних джинсах: рубашку пришлось выбросить еще в доме, после того как Мэйз сорвал ее с себя, и на ней не осталось ни единой пуговицы.

Ромео внезапно порывисто вздохнул и раскрыл глаза. Они были так же прекрасны, как и всегда, но зрачки были расширены и мутны, будто подернуты дымкой. Какое-то время блуждающим взглядом Ромео изучал Мэйза, словно бы видел его впервые.

– Что это? – прошептал юноша, слабым кивком указав на длинный шрам на голом торсе Мэйза. Доминик невольно коснулся рубца рукой:

– Шрам… после аварии… – недоуменно ответил он.

Ромео долго рассматривал отметину, потом, едва шевеля губами, проговорил:

– Ничего красивее я в жизни не видел… – и, вытянув руку, он неожиданно положил прохладную ладонь на живот Мэйза.

В голове того все снова помутилось. Желание огромной волной окатило его вновь. Все то, что он ощущал недавно в доме, повторилось опять.

Моментами Мэйзу казалось, что Ромео, то и дело, терял сознание, но он был не в силах остановиться, чтобы выяснить это. Потом.

                  ЧАСТЬ 2.

                  ГЛАВА 1.

1.

Первой мыслью в его голове было: «Где я?»

Он лежал, разметавшись, в огромной кровати, один, в незнакомой ему спальне.

В голове странно гудело, все тело ломило и ныло.

Ромео лежал тихо и косился по сторонам. Нет, эта спальня была ему решительно не знакома. Вторая подушка тоже смята, значит, он спал не один. «Помимо спальни должны быть еще комнаты, – подумал он. – Возможно, там я найду кого-нибудь, кто мне объяснит, что происходит».

Он тяжело поднялся, потер свинцовую голову. В глазах мелькали цветные блики. «Что же вчера было такое?…» – ему сделалось не по себе.

За всю свою сознательную жизнь у него еще не было и мгновения, которое бы без следа выпало из его памяти.

Последнее, что помнил Ромео, была субботняя ночь, когда он никак не мог уснуть от волнения перед поездкой домой.

По логике вещей, он сейчас проснулся, воскресным утром, и должен был бы спешно собираться, чтобы не опоздать на самолет.

Но тогда он бы проснулся в своей комнате, в доме Мэйза. Все что он видел в эту минуту вокруг себя, противоречило любой логике. Он никогда раньше не видел этой комнаты!

По полу, в беспорядке были разбросаны вещи. Его вещи, чужие. Дело принимало совсем странный оборот: чужие вещи тоже были мужскими.

Ромео ощутил, как холодеет затылок. Юноша торопливо натянул на себя джинсы и майку и украдкой вышел из спальни. Растерянно озираясь по сторонам, он прошел через великолепно убранную гостиную, открыл дверь в просторную светлую столовую.

И застыл в ужасе, едва переступив порог:

На подоконнике распахнутого настежь окна, болтая босой ногой, сидел Доминик.

Он пил кофе из тонкой чашечки и обозревал изумительный вид на реку. Он был одет только в темные пижамные штаны. Волосы его были взъерошены со сна.

Он мгновенно повернулся к Ромео.

Ромео смотрел на него, в голове его зароились мысли, одна отвратительнее другой. Он не хотел внимать им, не хотел им верить, и ощущал, как рушится все вокруг, как его сердце, разрывая артерии, падает в никуда, как стыд затмевает его разум. Он хотел сказать, спросить, узнать, но не мог вымолвить ни слова, ведь он боялся, что оправдаются его самые постыдные подозрения.

2.

Доминик, хотя и понимал, что вот-вот Ромео проснется и войдет в эту комнату, и готовился к этой утренней встрече, все равно на миг растерялся, как только растрепанный и бледный, с черными кругами вокруг глаз, юноша переступил через порог.

Доминик пока не мог найти нужных слов. Поэтому для начала он сказал просто и тихо:

– Привет.

– Привет… – с досадой повторил Ромео, – привет…и все? Ты не хочешь мне сказать, что… – он замешкался, – что…что-нибудь… Где я? Что я здесь делаю?!

Доминик ласково улыбнулся и произнес:

– Ты не помнишь, что было вчера, не так ли? – вопрос был излишним, так как он, памятуя указания Дрына, лучше всех знал, что Ромео не помнил ровным счетом ничего. – И этого ты не помнишь? – он приложил указательный палец к своей груди и скользнул им вниз, к животу, где от пупка, белесой змеей, вверх вытянулся длинный шрам.

Ромео поморщился, потому что все шрамы мира вызывали в его сознании только лицо Люциуса О.Кайно, и отрицательно покачал головой. Странные вопросы Мэйза еще больше насторожили его. Ромео изо всех сил копался в своей памяти, но это ничего не дало.

Доминик видел его смятенье. Он наблюдал за его смятеньем, догадываясь, о чем тот сейчас думал. Он бы хотел просочиться в его небесные глаза, проскользнуть в мысли, внедриться в каждую клетку его юного гладкого тела, прикосновение к которому возносило его к небесам, затмить собой все его существо. Он хотел бы заполнить собой и только собой все его помыслы, стремленья и желанья, он хотел бы вынуть из него его собственную душу и вложить вместо нее свою!

Доминик смотрел на Ромео, и желание обладания вспыхнуло в нем с новой силой. Он спрыгнул с подоконника, приблизился и положил руку на голову Ромео. Шелковистые пряди вновь скользили между его пальцев.

      В это мгновение Ромео все понял. Он закрыл лицо руками, но не попытался отстраниться, а застыл, как изваяние.

Он тоже хотел его или так его боялся?

– Посмотри на меня, – произнес Мэйз еле слышно. Ромео еще сильнее стиснул лицо ладонями.

«Посмотри на меня», – властно повторил Мэйз.

Нет, ему не надо было смотреть: это лицо коварно, оно смертельно опасно, оно гипнотизирует, оно подчиняет.

Ромео хотел отстраниться, убежать, ударить его, сделать хоть что-нибудь, но он был разбит и опустошен, и поэтому просто стоял и ждал, что будет дальше.

«Мэйз все равно заставит меня делать то, что он хочет. Какой смысл сопротивляться…» – горько подумал Ромео и с обреченным послушанием поднял на него глаза.

Доминик довольно улыбнулся:

– Вот и хорошо. Давай позавтракаем, а? – он кивнул на красиво сервированный стол.

Ромео автоматически подошел к столу и рухнул на стул. Он чувствовал себя дырой в пространстве, на дне которой пульсировала боль, он осознал, что вчера совершил какую-то роковую ошибку, и ничто и никогда теперь не будет как прежде.

Появление Доминика Мэйза с самого начала, разом перевернуло все с ног на голову. И он принял это. Каким-то непостижимым образом он принял все. Мало того, Ромео был счастлив этим переменам, он верил, что дорога, которую указывал ему Мэйз, прямиком вела его к свободе. Как он мог быть готовым к такому ее повороту? К повороту, за которым таилась бездна.

Но, в конце концов, разве не ему выбирать, -что, когда делать и с кем? – Кричал его внутренний голос. Разве он невольник? Раб? Разве он не может исправить свои собственные ошибки? Рразве он слабак?

Кровь прилила к его голове, душа рвалась на борьбу.

– Почему так? – спросил Ромео то ли его, то ли себя.

– Не знаю. Так получилось. Все из-за тебя, впрочем.

– Что?!! Да как ты!… – он вскочил, глаза его метнули молнии.

– Эй-эй, поостынь! – Велел ему Доминик.

– Черт! – Воскликнул Ромео, – Да если бы я знал, что ты – голубой, я бы на милю к тебе не приблизился! Черт! Черт! Я не голубой! Не гей! Я не могу! Не могу! Не хочу! Нет!

– Понимаешь, Ромео… – со своей неподражаемой улыбкой произнес Доминик, – я ведь тоже обычный мужик, никогда не был геем. И впредь не собираюсь.

Ромео стих и уставился на мужчину. Его борьба явилась лишь слабым стихийным бунтом, неяркой вспышкой. Впрочем, как всегда. У него не было сил сражаться. Не было воли исправляться. Он даже не мог сформулировать, с чем и за что ему следовало бы по-настоящему сражаться.

Он не помнил, какие ошибки вчера совершил. «Вчера» не существовало! И это тоже следовало признать и принять.

Доминик придвинул свой стул совсем близко к Ромео, сел, не сводя с него глаз, и сжал его колени руками. Его взгляд начал свое колдовство, его черные глаза, раскаленные как угли, гипнотизировали, и Ромео еще раз убедился в том, что удаву по имени Доминик Мэйз невозможно сопротивляться. Когда красивые губы Мэйза почти коснулись его лица, они прошептали:

– Дело в тебе. Ты необыкновенный, чистый, ты как ангел, ты из другого, прекрасного мира. И я хочу в этот мир. Хочу, чтобы твой мир принадлежал мне. Поэтому я хочу любить тебя. И я буду любить тебя до тех пор, пока буду в этом нуждаться. И пока твой мир будет мне интересен. Но насилия я себе не позволю. Ты сам будешь идти за мной, будешь идти ко мне. Ведь только я могу помочь тебе. Только я могу вознести тебя и тебя уничтожить. И я честен с тобой. Так что будет лучше, если в ответ ты будешь хорошим, добрым ангелом.

И Доминик не выдержал: жгучее наслаждение от желания запретного и от власти над недозволенным опьянило его. Он видел, что Ромео не отстраняется, не пытается больше сопротивляться, он торжествовал наступающую абсолютную победу своей власти, и он жадно прильнул к его сладковатым мягким губам, словно ставя свое клеймо на его лице.

Внутри Ромео же больно догорали останки прежнего Ромео, и в пепле начинал копошиться новый, но совсем другой.

«Что же было вчера?!»

Наконец, поцелуй был завершен.

Доминик взял себя в руки и, хотя больше всего на свете ему хотелось сейчас взять эту куклу за шиворот и оттащить его обратно в спальню, но это было бы слишком. Бедный мальчик и так многое пережил за последние 24 часа.

Так что Мэйз, как заботливая мамаша, налил своему подопечному кофе, положил на тарелку тосты. Хотя прекрасно понимал, что вряд ли Ромео сможет проглотить хоть кусок.

Сам он опять забрался на подоконник со следующей чашкой кофе. Настроение у него было превосходное: он был счастлив. Ему было хорошо. Ему хотелось смеяться и радоваться.

Наверное, еще вчера он пришел бы в ужас от подобных ощущений, но не теперь и не с ним! За несколько часов он полнстью и бесповоротно изменился. Сейчас это был другой, новый Доминик Мэйз, гораздо более могущественный, чем прежний.

То, что еще вчера было для него откровением, полным священного трепета, уже сейчас стало его личной собственностью, его сверхъестественной игрушкой. Теперь он мог принять новую дозу божественной силы в любую минуту, как бодрящую ванну, ибо источник ее попал в его полное распоряжение. Главной его задачей отныне было мудро распоряжаться этим бесценным сокровищем, чтобы сияния его силы хватило надолго.

– Ну, по крайней мере, я не уродливый старикан! – Глупо пошутил он, желая подбодрить Ромео.

Тот с трудом поднял на него глаза. С этим, конечно, было не поспорить. Мэйз походил на ожившую скульптуру. Он был сложен как бог, имел дьявольски привлекательное лицо. Кроме того, мощь сексуального гипнотизма его глаз не поддавалась никакому сравнению. И даже огромный шрам на животе выглядел как уникальное украшение физического совершенства.

– Мне кажется, ты слишком уж переживаешь. По большому счету, ведь ничего ужасного не произошло. Мы стали настолько близки, что это был лишь вопрос времени. – Доминик пожал голыми плечами.

– Скажи, ты что-нибудь давал мне вчера вечером? – вдруг отрешенно спросил Ромео, словно не услышав слов мужчины. Доминик нахмурился неожиданному вопросу. Но после недолгой паузы, коротко ответил:

– Да.

– Это я из-за этого ничего не помню?

– Да.

– У тебя еще есть?

– Есть. – Мэйз коварно улыбнулся. Пташка не просто попала в его золотую клетку, она еще и заперла за собой дверь.

Ромео тяжело поднялся со стула и побрел в ванную.

Самым страшным во всей этой ситуации было то, что он и сам впал в определенную зависимость от Мэйза: ему было так хорошо и интересно с ним, он внушал ему такую веру в себя, открыл ему столько новых ощущений, он стал для него идеальным образцом для подражания. Действительно, они слишком сильно сблизились в последнее время. Почти не расставались. И он совершенно забыл о старых друзьях, о прежних делах, даже мыслям о матери он уже не придавал такого значения, как раньше. Все это стерлось, поблекло, не волновало его больше. Мэйз действительно постепенно заполнил собой все его жизненное пространство. Иногда ему даже казалось, что он исчезает, растворяется в многогранной личности Доминика. И, скорее всего, Ромео, сам того не подозревая, спровоцировал Мэйза.

И ведь он обязан был себе признаться в том, что был не в состоянии сейчас развернуться и уйти, исчезнуть, никогда больше не видеть Мэйза.

Сожительство с мужчиной было для него приговором, равносильным пожизненному заключению или неизлечимой болезни, но Ромео привязался к Доминику как собака. Кроме того, где-то глубоко внутри он понимал, что однажды ему все равно придется чем-то отплачивать Мэйзу за добрые дела.