Текст книги "За все уплачено"
Автор книги: Елена Зыкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
3
ДЕНЬ ТЕКУЩИЙ
Ночное море стихло и только у самой своей кромки все равно чуть-чуть шелестело мелкой галькой. Где-то в непроглядной тьме, у горизонта, едва двигались огни большого теплохода.
Нинка встряхнулась и поднялась на ноги. Ах, что там – вспоминай не вспоминай, в минувших днях ничего не изменишь, да и стоит ли что-то там менять? Такова уж выпала дорога, иногда ее сама выбирала, иногда выбирал ее для тебя кто-то другой. Почти десять лет прошло с тех пор, когда ленивая и ко всему на свете, кроме своих забот, равнодушная следователь Кленова отправила ее, Нинку, в изолятор, в компанию уголовниц. Почти десять. И много чего еще было потом, но если все сейчас вспоминать, то и до утра просидишь на берегу, а надо еще и выспаться, потому что завтра после обеда опять бежать в ресторан, потому что нигде в срочном порядке не заработаешь на первый пай для кооперативной квартиры. Вернее сказать – пай уже выплачен, дом уже строится, да деньги взяты в долг и осенью, хоть умри, но долг надо выплатить.
Нинка выбежала на дорогу, глянула на свои часы и обнаружила, что идет уже четвертый час утра. Четыре километра до дома – это еще около часу, машины-то мимо нее изредка проскальзывали, да уж больно опасное время для одинокой бабы хватать на пустой приморской дороге мотор.
Нинка пошла теневой стороной шоссе, оглядываясь на гул догонявших ее автомобилей. Пыталась издали определить, кто и как едет. Промчалась мимо «волга», из машины доносились песни, с этой публикой добром не сговоришься. Лишь третья машина показалась ей подходящей. Светлые «жигули», и человек за рулем сидит, кажется, один.
Нинка резко приняла на проезжую часть и, едва не оказавшись под колесами, махнула рукой.
Автомобиль обогнул ее умело и неторопливо остановился. Нинка догнала его, на ходу отметила, что номера московские, наклонилась к водителю и сказала весело:
– Пяток километров прямо по дороге. Ночной тариф.
Седой мужчина глянул из-под очков, ответил спокойно:
– Поздно гуляем, красавица, не находишь?
– Я не красавица, – засмеялась Нинка. – Я официантка. Задержалась на приборке, устала как черт.
– Садись, – кивнул мужчина.
И Нинка радостно обежала машину, плюхнулась на сиденье и тут же сказала:
– А вы из Москвы!
– Правильно. Из родной столицы.
– А я тоже оттуда. То есть в Москве живу.
– Непонятно, – без улыбки сказал он и тронул машину. – Из Москвы, а утверждаете, что работаете в ресторане здесь.
– Так я деньгу зашибаю. Сезонно, – пояснила Нинка. – До осени дотяну – и домой.
– Зашибается деньга? – улыбнулся он, и Нинка разглядела, что мужик крепко немолод, устал и было в нем что-то умное, сразу видно было, что человек этот не простой, Нинка таких людей в последние годы нутром чувствовала.
– Неплохо, – сказала она. – И на кооператив, Бог даст, хватит и еще навар останется.
– Любите деньги? – спросил он.
– Они мне для дела нужны, – пояснила Нинка. – Я ребенка родить хочу.
– Славное мероприятие, – кивнул мужчина. – Это я говорю вам как детский врач со стажем в тридцать с лишним годков.
– Ой! – завизжала Нинка. – Вот вы-то мне и нужны! Понимаете, я вычитала в одной книжке, то есть в журнале, что детей просто так делать нельзя. То есть можно, конечно, делать их как угодно, но лучше, если их делать с головой, обдуманно.
– Не совсем вас понял.
– Понимаете, это раньше вот так двое приглянулись, полюбились и – трах, у них дите! А потом оказывается, что они друг другу по науке не подходили. И дите у них получилось – урод. Они оба красивые и любят друг друга, а дите все одно ни к черту. А вот по науке, по гороскопу и звездам давно уже точно вычислили, получится ли умный ребенок, с хорошей кровью, здоровый и крепкий, чтоб жизнь свою строил, или совсем никуда не годный. Так вот я так и приглядываюсь, чтоб не промахнуться.
– Значит, если я вас правильно понимаю, мужа как такового у вас нет на данный момент?
– Ничего вы не понимаете! – огорчилась Нинка. – Муж это одно, а отец ребенка – это совсем другое. Мужа-то у меня, конечно, нет, это правда, но не в том самое главное. Я хочу, чтоб у моего ребенка был отец при нужных ГЕНАХ.
– Вот даже как, – тихо засмеялся мужчина. – Простите, как же вы дошли до такой мысли? В целом принято поначалу искать именно мужа, а уж потом заботиться о потомстве.
– Ай, знаете, мне скрывать нечего. Вы уж много прожили, я вижу, много повидали, да еще врач, чего мне вам врать? У меня мужчин было столько, что даже избыток ощущается. Всякие были: и хорошие, и плохие, но вот о ребенке я только год как задумалась. Получится у меня еще моя личная жизнь или нет, мне теперь и думать не хочется, думаю, что не получится, потому что я из несчастливых. Но у меня наследственность хорошая. И мать и отец почти не пили, дед прожил девяносто два года, в деревне все родились и жили, так что организм не отравленный. И теперь я думаю, что мне нужно найти толкового мужчину, понимаете?
– М-да, понимаю. Лично я откликнуться на вашу просьбу уже, сами понимаете, не могу. Хотя тоже вроде бы хорошая наследственность и дети у меня получились приличные. То, о чем вы говорите, называется селекцией и практиковалось раньше в основном в коневодстве и разведении собак. Что ж, неплохо, что человечество в вашем лице пришло к такому выводу, совсем неплохо. Уродливая часть движения женской эмансипации. Ну а позвольте вопрос...
Машина неожиданно задергалась, хрюкнула мотором и встала.
– Не дотянул до бензоколонки, – огорченно сказал мужчина. – Не волнуйтесь, задержка ненадолго, в канистре у меня есть литров десять.
Он вышел из машины, достал из багажника канистру и принялся лить в бак бензин сквозь лейку.
– Так что вы хотели спросить? – встала Нинка рядом с ним.
– Что? А, да! В вашей программе интересен один существенный момент. Вы предъявляете высокие требования к физическим достоинствам своего будущего ребенка или вас интересуют его умственные данные? Проще сказать, вы хотите родить могучего, скажем, как этот американский актер Шварценеггер, или вам мечтается подарить миру нового гения типа Льва Толстого или Эйнштейна?
– Поняла, поняла! – обрадовалась Нинка. – Я сразу увидела, что вы очень умный человек. Знаете, я тоже об этом много думала. И всякие журналы читала. Если идеально брать, то конечно бы хорошо, чтоб парень или девочка были как Сталлоне или Мэрилин Монро, а еще при этом и ума палата. Но я так поняла из литературы, что такие вещи случаются ну очень редко, вообще не случаются. И я решила так: пусть мужик, отец, значит, будет симпатичный, без уродства, конечно, но чтоб главным была все-таки в нем голова. И чтоб был добрым. И жил нормально, по совести.
– Да уж. В биографию своего избранника загляните. А ну как окажется уголовник? Хоть это и не доказано точно, но я верю, что наследственность уголовников срабатывает в потомстве. Так что лучше в этом вопросе не рискуйте.
– Блатные меня не пугают, – легко ответила Нинка. – Это ведь еще надо и посмотреть, за что сел. Честно-то сказать, я ведь и сама два года в исправительных лагерях трубила. Ни за что, гады, посадили, целиком-то мне шесть лет впаяли, да потом моего злодея-мучителя Бог наказал, и он покаялся. Ну, сидела и сидела, но я вовсе же не уголовница! И сколько еще таких, как я, ни за что сидели? Так что это меня не пугает. И я так подумала, что мужика мне нужно искать в двух местах. Вернее, выбирать из двух мест: или на стадионе, или в библиотеке, так?
Он засмеялся, поставил пустую канистру в багажник, прихлопнул его, вытащил пачку сигарет.
– Курите?
– Балуюсь иногда. Спасибо.
Сигареты у мужчины оказались с ментолом, любимые Нинкой. Они закурили, и он сказал неторопливо:
– Не знаю, девушка, что вам посоветовать. Задачу вы себе поставили правильную и, я даже сказал бы, святую. В конце концов, недаром проблему наследственности разрабатывали и королевские династии, и аристократия в целом. И добивались неплохих результатов. Однако и они порой получали в своих рядах полных идиотов, несмотря на то, что этот идиот имел по шесть-семь колен великолепных предков. А потому, против моего сознания и убеждений, я бы все-таки советовал вам обращать внимание в первую очередь на физические данные, видите ли, для развития мозга существует система воспитания, а уж если родится хилым и кривобоким, то вы заранее выбросите в жизнь человека страдающего. Да и то сказать, что такое умный человек? Это ведь определяется у мужчины годам к пятидесяти, а для деторождения таковой, простите, является уже залежалым товаром.
– Ясно! – засмеялась Нинка. – Нужен студент и мастер спорта одновременно. Риск будет маленьким, правильно?
– Правильно, – улыбнулся он. – Если этот студент отличник и мастер спорта по шахматам. Но не кривобокий!
Как-то жаль было расставаться с этим человеком, но не спрашивать же адрес его московский или в каком санатории он здесь отдыхает. Никакого интереса он к Нинке не проявлял, это она видела, ему только сам по себе разговор был любопытен, да и то он в нем Нинку за дуру держал. Через пару минут Нинка вышла из машины, они попрощались, и сквозь калитку Нинка пошла к дому, где на чердаке снимала маленькую комнатушку.
Хозяева в доме в это время, как правило, еще не спали. Потому что хозяин, который своим хозяйством не заправлял, а переложил это дело на плечи жены, вел ночной образ жизни. Днем спал, а с вечера до утра скандалил. Надо сказать, что и скандалы у него были ежедневно, вернее, еженощно до скукотени однообразные. Дело в том, что когда-то в молодости Гена Корноухий влюбился в цыганку, ушел за ней в табор, около года прошло в бурной любви, в результате которой молодой Гена потерял левое ухо и получил кличку – Корноухий. Об этой незабываемой поре жизни он и вспоминал бесконечно, грозился, что начнет все сначала, и первое время его рассказы были интересны, но потом он начал повторяться, да иначе и не могло быть. Жена его, Зинаида, на воспоминания мужа никакого внимания уже давно не обращала, но по ночам тоже не спала, потому что к моменту, когда рассказы Гены достигали высокой степени накала, он начинал скандалить, грозиться, что вновь сбежит в табор, хотя было совершенно неизвестно, что ему теперь там делать – облысевшему, обленившемуся мужику, который жил вместе с такой же ленивой женой только с доходов за свою довольно объемистую дачу.
Но, к счастью, оказалось, что сегодня та редкая ночь, когда хозяева почему-то уже легли спать. И Нинка отперла своими ключами двери, прошла сквозь кухню, поднялась по лестнице на второй этаж, а потом и на чердак.
Уже месяц она жила в этой низкой комнатушке с голубиным окном, через которое был виден кусочек моря. Но скудость текущего быта Нинку совершенно не волновала. Все это временно. И здесь она только спит, и ничего более, все главное впереди: квартира в Москве, ребенок.
Она быстро разделась и юркнула под одеяло. День кончился, день – не хуже других. Завтра можно было поспать подольше, поскольку на работу надо было выходить только после обеда.
Но планы подчас рушатся. Даже самые мелкие и ничтожные. Ни поспать Нинке не удалось, ни поваляться на утреннем пляже. Около десяти часов утра на чердак вскарабкалась Люська и, не здороваясь, зашептала с горячим испугом:
– Нинок, милая, выручай! Выйди за меня сегодня с утра, а я тебя завтра подменю.
– Что стряслось? – сонно спросила Нинка, хотя и спрашивать было нечего, потому что у Люськи постоянно что-то происходило, какие-то ужасные, запутанные дела, как на ее любовном фронте, так и в финансовой сфере.
– Не могу тебе всего сказать, но дело, Нинок, идет о жизни и смерти!
– Твоей жизни? – не испугалась Нинка.
– Нет. Моего близкого друга.
Нинка порешила, так ли это, или Люська только страх наводит, но лучшей ей, Нинке, в таком случае в дела подружки не встревать – полезней будет для собственного здоровья.
Люська подкатила к ней на такси, и Нинка быстренько оделась и к двенадцати, к открытию ресторана, была уже на своем рабочем месте.
Строго говоря, в первой половине дня ресторан «Черный тюльпан» работал вяло, скучно и без больших финансовых успехов. Дело в том, что ресторан был очень дорогой и даже дневные обеды стоили очень дорого. Пошиковать вечером на курортах считается делом повседневным, престижным и даже обязательным. Каждый босяк, собравшийся распустить павлиний хвост перед своей дамой, считал за дело чести, чтоб вечером, собрав последние копейки, устроить разгул в «Черном тюльпане». Эти же босяки в обеденное время денежки свои экономили, питались чаще всего горячими пирожками на пляже и пили не шампанское, а вино «Изабелла», которым торговал усатый Ахмет у входа на набережную. Он стоял около бочки, мыл граненые стаканы и гортанно кричал:
– А кто забыл «Изабел»?
Все старались не забывать. Но стакан вина стоил копейки, а тот же стакан в «Черном тюльпане» оценивался уже в пятикратном размере, но в ресторане заказывать это примитивное вино считалось делом постыдным.
Короче говоря, дневные часы дохода не приносили ни ресторану, ни официанткам, поскольку не тот шел посетитель, не те чаевые. Но Нинка весело и в охотку работала и в эти пустопорожние часы. И даже в отличие от других не позволяла себе бегать по залу в тапочках. Она вообще легко переносила многочасовую беготню на высоких каблуках и почти не уставала, даже когда приходилось метаться по двенадцать часов кряду.
День выдался солнечный, жаркий, и к двум часам, к началу обеда, в зале почти никого не было. Неудивительно, поскольку все торчали на пляже.
Первыми к обеду явилась супружеская пара с двумя близнецами лет по двенадцать. Нинка усадила их за столик в центре своего сектора и знала, что блюда они будут выбирать не по вкусу, а по ценам и только детей побалуют какой-нибудь вкуснятиной. Так показалось. Родители позволили себе разгульное излишество только в виде бутылки все той же «Изабеллы», а дети скушали по цыпленку и по паре порций шоколадного мороженого.
Когда Нинка принесла им первую порцию заказа, то увидела, что посреди зала топчется парень лет двадцати пяти, сухощавый, на полголовы выше ее.
Она поставила заказ на стол, развернулась и тут же наткнулась на неуверенный взгляд парня.
– Я бы покушать хотел, – сказал он нерешительно.
Нинка глянула ему в лицо, сердце у нее стукнуло, куда-то провалилось и остановилось. У парня были соломенные волосы, черные брови и серые с просинью глаза. Настоящая порода! Аристократ! Он был узкоплеч, но в стройной шее и гордой посадке головы сразу чувствовалась упругая, тренированная сила спортсмена. Чуть срезанный волевой подбородок делал лицо мужественным, притом что глаза у него были добрые, а все повадки как у хорошо воспитанного нерешительного мальчишки.
– Что?
– Я покушать хочу, – вновь открыто улыбнулся парень.
– Для того мы и есть, – засмеялась Нинка. – Это ж не бильярдная.
– Куда можно сесть? К вам?
– А вон к окну. Оттуда кусок моря видно.
Парень сел и взялся за карточку меню. Просмотрел его бегло, а Нинка думала, что такой красавец, уж конечно, вниманием девушек никак не обделен и здесь, на вольном курорте, пару себе на время отдыха найдет запросто, не прикладывая к тому никаких усилий. Но он не был бабником, страстным и неутомимым охотником за женщинами – это она своим наметанным глазом определила сразу. У охотников всегда оценивающий, хищный взгляд и мутновато-сальная поволока в глазах, и каждое слово, хоть о погоде, хоть о музыке, всегда звучит со значением, со вторым, затаенным смыслом. Этот был простодушен и наивен.
Он заказал борщ, бифштекс и триста граммов крепленого вина. Заказывал неуверенно, и Нинка подумала, что с деньгами у него дела обстоят не очень.
Оказалось, что дела обстояли и того хлеще. Когда она поставила ему на стол салат, графинчик вина и борщ, он поднял глаза, вздохнул и сказал:
– Знаете, я ведь даже этого не потяну.
– Это как? Аппетита нет?
– Аппетит у меня, как у волка в суровую зиму. Я сегодня не завтракал, а вчера, кажется, не ужинал. Денежек у меня нет. Не смогу расплатиться.
– Веселые дела! – сказала Нинка, очень обрадовавшись такому повороту событий.
– Но вечером я получу перевод, – заторопился парень. – Обязательно получу. Я вам пока могу оставить свои часы или даже паспорт. Честное слово, очень кушать хочется.
Часы на тонкой, загорелой руке парня были дорогие, под залог вполне тянули.
– Не надо мне твоего залога, – просто сказала Нинка. – Я не ростовщик. Ты откуда?
– Из Минска! – обрадовался парень.
– Белорус, получается?
Ей было совершенно без разницы, какой он национальности, но хотелось что-нибудь узнать, хотелось потянуть этот разговор, чтобы... Она не знала зачем.
– Нет. Я русский. Селезнев Игорь Николаевич. Я здесь уже неделю, в Сочи была шахматная олимпиада, может, слышали, так вот я на нее и приехал. Олимпиада кончилась, и я решил еще недельку на солнышке погреться.
– Так ты шахматист? – спросила Нинка, припоминая, что о шахматистах ей недавно что-то говорили, что вроде бы они люди дельные, нужные и хорошие.
– Любитель, – ответил Игорь. – А вообще-то я кончаю университет. На следующий год диплом.
Вот так, сказал кто-то в голове Нинки. Шахматист, кончает университет. Как по заказу с небес парнишка свалился!
– А ты кто по гороскопу? – Внутренне Нинка напряглась от этого разговора, но все же изредка косила глазом в зал, чтоб видеть, не подошли ли еще посетители, ведь работа есть работа.
– Я Лев по гороскопу.
Так! И в этом то, что надо! Что надо по науке! И в этом парень подходил для осуществления ее планов! Господи, неужели наконец повезло? Правда, вроде бы молод... По отношению к Нинке молодоват, но ведь для ее планов, для ее ребенка это тоже очень хорошо!
– Лады, – сказала Нинка. – Не надо мне твоих часов, не надо паспорта. Получишь перевод, вернешь. Я тебе вместо бифштекса закажу жареную телятину, она свежая и вкусная, а то бифштексы у нас дрянные.
– Спасибо, – улыбнулся Игорь. И снова в глазах его не было ни сальности, ни тех зазывных намеков-сигнальчиков, к которым Нинка была приучена за годы своей работы официанткой. Славный парень. Еще не испорченный. Еще все впереди, когда бабы объяснят ему, что он красивый, ненавязчивый, явно, добрый по натуре. И лет через пять-семь из него получится обычный охальник, кобель. Замуж за таких выходить не посоветуешь и врагу. Будешь с ним до самой смерти горе мыкать, ревновать к каждой юбке, вранье его выслушивать, почему ночевать домой не явился. Нет, замуж за таких выходить только себе дороже. Да и смешно это, чтоб Нинка вышла за него замуж, тут и рассчитывать не на что. И старше его она годов на пять, и университет он кончает, да и шахматист, толк в мудрой игре понимает – жизнь приучила Нинку трезво и точно оценивать свои шансы в любых ситуациях. О замужестве тут и рассуждать нечего, если уж об этом говорить, то в данном вопросе ей бы чего попроще, но ребенка от такого парня заделать – это можно только мечтать...
Она забежала в подсобку и быстро поменяла прическу – подняла волосы кверху, отчего шея стала длинней и при этом выглядеть она стала моложе. Чуть подтянула гримерным карандашом веки к вискам, отчего се лицо приняло оттенок восточной загадочности. При этом она подумала, что ведь никогда не перепадает того, чего очень хочется. Никогда так не получается, потому что если все твои желания и на лице написаны, и в голосе звучат, то людей это пугает, и потому особенной, открытой и навязчивой настойчивости проявлять не след. Хоть это и курорт, хоть здесь нравы вольные, но все ж не настолько, чтоб кидаться на шею с первых слов знакомства.
Когда она принесла ему телятину, Игорь взглянул на нее снизу вверх и спросил:
– А вы ведь не местная?
– Из Москвы, – ответила она.
– А здесь...
– Заработать надо. Курорт, – туманно пояснила Нинка, сообразив, что тайны своей профессии объяснять ни к чему хотя бы потому, что они ему совершенно неинтересны.
– А ты где здесь устроился? В гостинице?
– Да. За три дня еще оплачено.
Три дня. Времени много. Три дня, а до этого он сказал, что собирается недельку погреться на солнышке.
Но в этот момент в зал, на Нинкино горе, вошла компания горластых немцев. При обычных обстоятельствах Нинка любила этих посетителей – немцы всегда ходили группой, и хотя про них ходила легенда, что будто бы они скупые, но Нинка знала, что это неправда и что немцы ничуть не скупее других. Но уж больно требовательны и капризны. Заработать с ними заработаешь, но придется побегать, и тут уж будет не до личных разговоров с другими посетителями.
Бегая от кухни к столу туристов, она приостановилась около Игоря и сказала:
– Ты как закончишь, меня под расчет не жди, иди на пляж. У нас с пяти до шести перерыв, я прибегу, искупаемся, «Изабеллы» выпьем, а вечером, если свой перевод получишь, то расплатишься. Ну а не получишь, так тоже приходи, не таскаться же тебе здесь голодным.
Он только улыбнулся смущенно, и Нинка побежала к немцам.
В пять часов она схватила в бытовке свой купальник и полетела на пляж. Но Игоря там не оказалось, сколько Нинка не разыскивала его среди загорающих и купающихся. Не объявился он и до шести. Тошно было думать, что человек только на дармовщинку поесть захотел, скверно было на душе оттого, что понастроишь вечно всякие планы, и ничего не свершается.
Ладно, дура ты эдакая, решила про себя Нинка, такая сказка не про тебя.
Вечерняя работа началась вяло и вялой должна была оставаться на весь вечер, потому что был вторник и неизвестно почему, но в этот день недели в «Черном тюльпане» никогда ажиотажа не было. Быть может, потому, что конкуренты в «Магнолии» по вторникам объявляли «вечер свечей», то есть выключали электричество и публика развлекалась при свете стеариновых свечек. А может, просто на вторник над рестораном «Черный тюльпан» нависал час простоя, час передышки, когда его ангел-хранитель отдыхал.
Зал едва наполовину был заполнен к восьми часам, хотя по остальным дням швейцар Леонид к этому времени уже закрывал двери, впускал только блатников или за большую персональную мзду, которую беззастенчиво клал в собственный карман, за что был неоднократно и жестоко бит метрдотелем Эдиком, положившим, что от всякой личной мзды работник ресторана, кем ты там ни был, обязан отчислять долю в его пользу.
В девятом часу в зале появились две кадровые проститутки из Риги. Смуйдра и Марта. Обе рослые блондинки, строгие, холодные, без всякой распущенности и разгильдяйства в своем поведении и внешнем виде. Высококлассные шлюхи. Охочие до такого товара мужчины обычно даже не сразу понимали, с кем имеют дело, и даже побаивались этих строгих дам, так что официантам приходилось подсказывать клиентам, указывать им направление их похотливых желаний. Нинка слыхала, что обе рижанки заламывают непомерные ставки за свои услуги и оценивают себя излишне дорого. Хотя бы потому, что никто из клиентуры не спутывался с ними по второму разу. Люська по этому поводу говорила, что в «рабочем цикле» обе эти бабы для мужиков ничего интересного из себя не представляют. По этому поводу она даже анекдот-загадку сочинила – какая разница между рижанкой и бревном? Никакой! Обе проститутки, скорее всего, остались бы здесь без постоянной работы, если бы публика еженедельно не менялась, приезжали новые охочие до ласк красавиц и потому жизнь блондинок складывалась не столь плохо. Мэтр ресторана Эдик относился к ним снисходительно и говорил, что такие кадры также должны быть при каждом приличном ресторане, хотя бы на всякий случай.
Они заняли свое обычное место за маленьким столиком у окна, заказали бутылку шампанского и фруктов и принялись ждать, пока либо к ним подсядут, либо пригласят за гостеприимный стол. Нинка обслуживала их, не скрывая своей брезгливости, хотя и знала, что если дамочки получали от официантов «наводку», то после удачного сеанса считали своим долгом выражать денежную благодарность.
К восьми часам забежала распаренная и вконец перепуганная Люська и, вытаращив глаза, сообщила, что се сердечного друга непременно убьют, потому что он то ли кошмарно нашкодил, так что и откупиться за свою шкоду не может, то ли попросту залез в какие-то немереные денежные долги и не может расплатиться.
– У тебя приличных денег нет? До конца месяца?
– И были бы, не дала, – спокойно ответила Нинка. – Кому хоть потребовалось?
– Тебе об этом лучше не знать, – обиделась Люська.
– Знать не надо, а денег просишь?
– Так ведь погибает человек! Это же Кавказ! Здесь у мужиков знаешь как строго с их понятиями чести и верности?
– За кого ж ты страдаешь?
– Мой дружок от сердца!
– Для дружков моей помощи нет. С тобой что случись, так это другое дело.
– Ладно. Может быть, ты и права, – вздохнула Люська. – Я ведь действительно, как корова, всем верю, на этом и обжигаюсь.
К девяти часам вечера зал все же, худо ли, бедно, наполнился, но публика была спокойной, унылой, оркестр как ни старался, но расшевелить ее не мог – вторник, одним словом.
Эдик выбросил на стол свои последние козыри. Вышел в перерыве к микрофону и объявил, что по ряду технических причин сегодня ресторан закроется на час раньше – в одиннадцать часов. Этот ход обычно давал результат – публика возмущалась, поднимала крик, и после этого Эдик брал свои слова обратно, а народ почему-то, на радостях, что ли, принимался гулять по-настоящему, широко и беззаботно. Но сегодня и это не сработало. Клиенты вполне равнодушно выслушали сообщение, и никто возмущаться не стал.
– Закроем в одиннадцать! Ну их к черту, – уже серьезно и решительно сказал Эдик на кухне.
– Дельно, – обрадовалась Нинка. – А то я сегодня не выспалась.
– Это отчего же ты не выспалась? – подозрительно спросил Эдик. – С кем-то ночку коротала?
– Да, – ответила Нинка, – сама с собой. Сидела у моря и жизнь свою вспоминала.
– А что на пенсии делать будешь, если уже сейчас начинаешь свою жизнь вспоминать?
– Я до пенсии не доживу.
– Про то и речь. Живи, пока живется. Паскудный день, видимо, с погодой что-то творится. Наверное, магнитные бури людей в ресторан не пускают. И обе наши проститутки второй час без предложений сидят.
У Смуйдры и Марты дела действительно не клеились, и от своих неудач они сидели еще более чопорные и отчужденные, так что все посетители принимали их за участниц какого-то конгресса, который проходил сейчас неподалеку, в Гагре.
Нинка загрузила поднос цыплятами-табака, блюдом в этом сезоне самым популярным, и выскочила в зал. И почти сразу увидела Игоря. Он топтался посреди зала, оглядывался, Нинку не приметил и неожиданно устремился к столу, где сидели проститутки!
С горой цыплят на подносе бежать за Игорем она не могла. Нинка сразу поняла, что парень не до шлюх проявил озабоченность и желание, а просто они сидели вдвоем за столиком и ближе, чем у них, свободных мест не наблюдалось.
Нинка принялась разгружать свой поднос, краем глаза наблюдая за Игорем и с острой неприязнью думая, что обе проститутки сейчас охомутают парня. Охомутают не из надежды заработать, а просто потому, что хорош и представляет из себя бесплатный интерес. Такие вещи с обеими шлюхами случались – работали задарма, из интереса спортивного секса, потому что, в общем-то, настоящими профессионалками они не были, у себя в Риге работали, по слухам, продавщицами и подобным южнокурортным промыслом на берегах родной Балтики не занимались.
Оркестр в этот момент, по счастью, смолк, и она не стесняясь, громко крикнула через весь зал:
– Игорь! Селезнев!
Он уже присаживался к дамочкам, но услышал и обернулся.
Нинка помахала ему рукой и указала в сторону пустого стола без скатерти – его придерживали, «бронировали», как выражался Эдик, на самый предельный случай «форс-мажорных обстоятельств».
Игорь ее понял, встал со стула и двинулся к голому столу. Нинка отгрузила цыплят, сказала, что через минуту принесет положенную чесночную подливку, и помчалась к парню.
– Садись сюда. Сиди и ничего не бойся. Этот стол мой, всем говори, что занято.
Ее опять сразу всю затрясло. Она понимала, что физиономия ее сияет от счастья, как начищенная кастрюля, но справиться с собой не могла. Игорь смущенно улыбался.
– Хорошо. Но ты знаешь...
– Перевода, конечно, не получил?
– Да. Но завтра...
– Да ладно. Разберемся. А к проституткам почему поперся?
– Каким проституткам?
– Да вон, этим блядям. Не разглядел, что ли?
– Ты не ругайся матом, пожалуйста, – сказал он, поморщившись. – Тебе не идет, и вообще я не люблю, когда женщины выражаются.
– Ладно, – согласилась Нинка и почувствовала себя оплеванной. – Ты что, действительно не разглядел, что это шалавы платные?
– Да нет. Такие культурные женщины.
– Ага! Культурные! Как раз на один твой перевод их любви и хватит! Сиди, я сейчас тебе что-нибудь принесу.
И сразу этот унылый и неинтересный вечер стал для Нинки радостным и ярким. Будто бы и оркестр заиграл бодрее, и публика разогрелась-разогналась на настоящие заказы, и теплый ветер с моря врывался через веранду и забивал кисловатые запахи ресторанного зала. А главное, время полетело так, будто его пришпорили. А когда Нинка обнаружила, что Игорь пересел у стола так, чтоб оказаться к обеим проституткам спиной, то она вдруг успокоилась, успокоилось сильное и властное чувство в душе, которое было рождено только одной уверенностью: с этим человеком все у нее будет хорошо. Будет ли это долго или всего лишь кратким мигом, значения никакого не имело. Она давно уже привыкла ценить счастье одного мгновения.
Обделив заказчиков какого-то стола, Нинка принесла Игорю все того же цыпленка-табака и полбутылки хорошего коньяка из личного запаса.
– Спасибо, Нина, – краснея, сказал он. – А эти девушки правда проститутки?
– А ты что, интерес проявляешь?
– Да нет, что ты. Просто они мне записку прислали.
– Дай ее сюда! – грубо сказала Нинка. Записку она не читала, потому что любую гадость, которая там могла быть написана, и без прочтения хорошо знала. Она взяла этот клочок бумаги, развернулась и двинулась к столу проституток. Записку она на ходу порвала пополам, подошла к дамочкам и каждой засунула клочки бумажки в глубокие вырезы платьев.
– Знайте свое место, лахудры. Это мой клиент, ясно? Только подмигнете еще раз, ноги вашей здесь больше не будет, а то и вообще, сейчас лягавых вызову и сами знаете, где очутитесь.
– Так бы и сказала. Нет проблем, – вполне равнодушно ответила Смуйдра, тем более что к их столику боком-боком уже притирался какой-то жгучий и немолодой кавказский человек с прической из реденьких остатков волосиков и откровенной любовью к блондинкам в глазах.
Ему Нинка бросила на ходу:
– Подваливай смелей, дорогой. Если есть башли.
– А что, там так просто? – удивился лысеющий бабник.
