Текст книги "За все уплачено"

Автор книги: Елена Зыкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

– Так что, до последней нитки тебя ободрал твой Петя?

– Как это? – сделала вид, что не понимает, Наталья.

– Да так! Он же тебе чертову уйму денег должен.

– Ничего он мне не должен.

– Так. Ясно. Но я-то тебе тысячу долларов должна.

– Хрена ты мне собачьего должна! И не думай даже!

– Хорошо, – накаляясь, сказала Нина. – Мы с тобой как-нибудь разберемся. А у тебя осталась расписка, что Петька тебе должен?

– Да нет, – выдохнула Наталья. – Потеряла я эту поганую бумажку.

– Ты ее не потеряла, а твой любимый у тебя ее спер! – крикнула Нина. – А мою расписку он сохранил, вот так, дорогая! И теперь за такие расписочки людей калечат, пока долгов не вернут. Уже специальность такая есть – выбивалы или вышибалы!

– Да я ж его тогда убью! – пропищала Наталья.

– Слышала я это уже, только он пока живехонек. Он у тебя появляется?

Наталья потянулась к стакану и пробурчала:

– Давно не было. И не звонит.

– Так! – рявкнула Нина. – Все ясно! Конец любви. А у тебя его телефон есть?

– Нет... Он на новой хате живет.

– Черти бы тебя, Наталья, съели! А как его искать?

– Зачем? – равнодушно пожала подруга плечами. – Ушел и ушел. Как будто бы могло быть по-другому. Я к нему без обид.

– А я хочу решить все разом и навсегда! Я не собираюсь ждать, пока твой хахель мне свои претензии предъявлять начнет. Бери топор, и пойдем его убивать или расписку из него вытряхнем!

– Пошел он к черту, – безжизненно сказала Наталья. – К черту... У него какая-то другая контора. Где-то на Неглинной.

С большим трудом Нине удалось понять, что контора эта – по изготовлению мебели для офисов, всяких столов и стульев и расположена неподалеку.

Особой спешки разыскивать Петю у Нины не было, но она уже завелась до предела, да и противно было смотреть на полумертвую подругу.

– Не бросай меня, – испуганно сказала Наталья. – У меня ж вовсе никого не остается теперь.

– Да будет тебе! Друзей полный дом.

– При полной бутылке. Не бросай, я тебя прошу.

– Да ладно, ладно. Куда мы друг от друга денемся. Хуже, что не ясно, на что жить будем.

– Э! Плевать! И раньше не умирали.

Бодрость Натальи объяснялась тем, что у нее еще оставалась непочатая бутылка, а при таком запасе можно было о будущем не думать.

Через час, окончательно запутавшись во дворах на Неглинной, Нина уже решила было плюнуть на Петю и переговоры с ним касательно сомнительных долгов. Плохо было, конечно, пускать такое дело на самотек и ждать, пока он предъявит претензии сам, но не бегать же за сопляком, отыскивая его контору. И как раз когда пришло такое решение, она увидела на стене возле дверей в подвал шикарную бронзовую табличку.

«Комфорт. Мебель для офисов».

Она толкнулась в двери, и тут же навстречу ей появился здоровенный, как слон, мужик, в камуфляжном обмундировании и с дубинкой в руках. Правда, осведомился вежливо:

– Вам до кого, мадам?

– Петьку мне, – решительно сказала Нина.

– Петра Алексеевича? Подождите.

В подвале было душно, хотя для украшения его и придания солидности явно влепили массу деньжищ. Тут тебе и кожаные кресла, и полированные столики, и даже телевизор в предбаннике, где положено было ждать вызова к президенту шарашки. Все это казалось не по-настоящему, какой-то игрой детишек во взрослых.

Девчонка в юбчонке, короче трусиков, деловито спросила:

– Вы к Петру Алексеевичу?

– К Петьке! – обрезала Нина, упрямо не собираясь воспринимать столь солидно вчерашнего нищего студента, кормящегося хлебами немолодой женщины.

Но она несколько ошиблась и сразу это поняла, когда секретарша ввела ее в кабинет. Вчерашний студент успел в короткий срок наесть щеки, залосниться от самодовольства, и от прежнего Петьки у него остались только нахально торчавшие усишки.

– Нинон! – широко размахнул он руки и, судя по всему, полез было целоваться по случаю встречи, но Нина отодвинула его в сторону.

– Вышел на орбиту, Петя?

На нем был мешковатый черный костюм с блестящими пуговицами и такие же свободные брюки. И стрижен коротко, и даже галстук нацепил под воротник снежно-белой сорочки. Про волну ароматов заграничной парфюмерии, которую он распространял, и говорить не приходилось. Когда он успел раздобреть, когда набрался солидности, небрежности и вальяжности, какие силы вытолкнули вчерашнего болтуна и молокососа в эдакие деятели, оставалось только голову ломать.

Но, как оказалось, к этим переменам он и сам не очень еще привык. Плюхнулся в кресло и с мальчишеским хвастовством спросил:

– Ну как тебе мой офис?

– Подвал и есть подвал, – пренебрежительно сказала Нина. – Сколько его не украшай, крысы все равно бегают.

– Это ты угадала, – озабоченно сказал он. – С крысами воюем. А ты тоже шикарно выглядишь.

Глазенки его блеснули завлекательно, откровенно, и Нина разом смекнула, в каком ключе пойдут сейчас переговоры.

– Продал Наталью? – резко спросила она. Но Петя ничуть не смутился.

– Отчего уж так разом и продал? Просто это перевернутая страница жизни.

– Ага. А рассчитываться с ней намерен?

– Ты насчет башлей, что ли? – беззаботно спросил он. – Рассчитаюсь. Мы сроки не оговаривали.

– Расписку мою давай.

– А ты что – деньги принесла?

Она посмотрела ему в лицо. Ни тени смущения в глазенках Пети не было. Взывать к его совести, произносить какие-то пустые слова было делом лишенным всякого разумного смысла. Петя, бывший веселый студент, жил уже по другим законам. Тем законам, которые теперь начали называть «законами рыночных отношений». И они, законы эти, говорили четко – у него расписка на взятые в долг тысячу баксов. Как были взяты, почему и зачем никакого значения для рынка не имеет, а имеет значение только возврат долга. Тысячи долларов. Суммы, которой у Нины не было.

– Давай расписку, – тупо сказала Нина. – Денег у меня нет и неизвестно, когда будут. И к тому же лично тебе я ни хрена не должна. Ты это прекрасно знаешь.

– Есть документ, Нина Васильевна, – захихикал Петя игриво. – И по этому документу я с вас должен получить. Законными или незаконными путями. Бизнес есть бизнес.

Жестокое чувство предельной решительности во что бы то ни стало закончить это грязное дело, во что бы то ни стало порвать со всем прошлым, окончательно охватило Нину.

– Пусть так, – сказала она. – Тогда жди лет пять, пока не разбогатею.

Он спросил ехидно:

– А что ж ты мне иконы деревенской не привезла? Другой бы был разговор.

– Тебе не икону в красный угол вешать надо, а унитаз, – ответила Нина. – Он тебе больше по твоей дерьмовой вере подходит.

Он засмеялся вполне благодушно:

– Ладно, Нина Васильевна. Не привезла, так не привезла, хотя ты меня очень этим обидела. А ты сегодня вечером занята?

– Я всегда занята, – железным тоном ответила Нина.

– Я в том смысле, что скоротали бы вечерок. В кабачок сходили, потом в какой-нибудь клуб до утра или в казино поиграли бы? А?

Все ясно, поняла Нина, хотя тут же поймала себя на мысли, что именно такого поворота ситуации она и ожидала. Быть может, сама напрашивалась на это.

– Ни к чему твои кабаки и казино, – твердо ответила она, не спуская с него прямого взгляда. – Приходи ко мне в гости сегодня. Ужин я сделаю похлеще твоего ресторана.

– Да?! – В глазенках его мелькнула шальная радость, он совершенно не ожидал такой легкой победы и не был готов к ней. – Вечером? Сегодня?

– Можешь завтра. Но лучше сегодня.

– Заметано! Приду! К девяти часам приду.

– Расписку не забудь прихватить, – внятно сказала Нина.

– Само собой, само собой.

Он проводил ее до выходных дверей из подвала и нарочито громко крикнул охраннику:

– Нину Васильевну пропускать ко мне беспрепятственно в любое время.

Нина вышла на улицу и неторопливо пошла к метро. Никакого праздничного ужина Петьке устраивать она, понятное дело, не собиралась. Она вообще еще не знала, как будет действовать на этом свидании. Казалось, что проще всего было бы снова позвать Воробьева с Комаровским и уж из этого-то жиденького новоявленного бизнесмена парни сделали бы отбивную котлету за минуту. Но она сразу отказалась от этой мысли. Просить Женьку и Максима о вторичной услуге такого рода было стыдно и глупо. Она чувствовала, что это бы им не понравилось настолько, что оба потеряли бы к ней всякое уважение. И вообще, отныне во всех делах следовало разбираться самой, а помощи просить, когда дела вовсе швах. Петя – это не Эдик. С Петей она справится без посторонней помощи. Тем более что с Женькой, Максимом и Андреевым она уже простилась, перевернула страницу отношений, и теперь ей казалось, что ничего общего с этими людьми она уже никогда не будет иметь. И без того они ей дали неизмеримо много.

Настоящей опасности Петя из себя не представлял. Он мог обмануть, обидеть по мелочи, не более того. Хотя и выглядел сейчас эдаким «крутым» бизнесменом, но настоящей силы он еще не набрал, это Нина понимала очень ясно.

Черт с ним, равнодушно подумала она, подходя к дому, черт с ним, справимся с ним своим женским оружием. В конце концов, нечего из себя корчить девочку. Значит, придется пройти и через это. Надо и проституткой поработать, невесело засмеялась она в душе, надо и так, если ничего другого у тебя нет и никому ты ничем не обязана.

Игорька снова пришлось переселять к Тамаре Игнатьевне, и на этот раз Нина попросила, чтоб он переночевал до утра.

Тамара Игнатьевна среагировала на это даже с одобрением.

– Конечно, милая, конечно. Дело молодое, нечего тебе в монашки подаваться. Честно-то сказать, я под старость лет ох как жалею порой, что сурово жила, уж очень чересчур себя блюла да сколько всяких радостей упустила. Все за хорошей жизнью гналась, все вязала да деньги собирала, а кому они и для чего теперь?

– Это в последний раз, Тамара Игнатьевна, – заверила ее Нина.

– Ох, не зарекайся, родная, не зарекайся. Я тебе всегда подсоблю, если что такое.

Петя явился точно в девять часов, и, надо сказать, явился достойно. В руках громадный букет роз, а через плечо большая сумка, наполненная бутылками шампанского, всяческими напитками, фруктами, деликатесами и всякой вкуснятиной, которую просто так в обычном магазине и не купишь.

– Давай расслабимся, а? – сказал он, вываливая весь свой провиант на стол. – Вся жизнь превратилась в какую-то гонку за мифом! Миф богатства, миф счастья! А все это призрак и фантом! Нам сегодня будет хорошо, а что там завтра получится – наплевать.

– Расслабимся, – сказала Нина. – Только сначала дела решим. Расписку принес?

Петя молча полез в карман, извлек бумажник мягкой блестящей кожи, из него проклятую бумажку и положил ее на стол. Нина молча взяла ее в руки, неторопливо достала зажигалку и подожгла документ с уголка.

Расписка сгорела в пепельнице разом, скукожилась и превратилась в пепел.

Петя нерешительно и смущенно улыбнулся:

– Ну вот. Теперь можешь меня выгнать в шею.

– Нет, – ответила Нина. – Хоть ты и подонок, но я с тобой на одной доске стоять не хочу. Я плачу по всем долгам честно.

– Ладно! Забудем о деталях и будем расслабляться! – обрадованно сказал он. – А где Игорек?

– Он-то тебе зачем?

– Да я тебя как-то без него не воспринимаю.

– У соседки, – сухо оборвала Нина. – И в мои дела не лезь. Сегодня твой вечер, командуй.

Ночью он оказался ласков и нежен, как мальчишка при своей первой женщине. При некотором отвращении к себе самой Нина все же решила, что вся длинная и бессонная ночь была далеко не самой худшей в ее жизни и были даже краткие мгновенья, когда ей казалось, что вот так все и должно быть, так оно все и происходит у тех людей, которые любят друг друга по-настоящему.

Проснулся он рано и встал на ноги с видом хозяина. Поцеловал в губы, прошел в ванную и побрился, сделал завтрак и, допивая кофе, солидно заявил:

– Я вот, Нина, как решил. Нечего тебе болтаться одной, да и на стипендию с ребенком не проживешь, так что перееду-ка я к тебе.

– Значит, кроме Игорька, мне и тебя еще кормить? – косо улыбнулась Нина.

– Ты меня не поняла. Кормить я вас буду. И кормить достойно, можешь быть уверена. Мне ведь, знаешь, тоже не с руки в эдаких пустых холостяках ходить. Мне солидность для бизнеса нужна. Всех этих девок-стриптизерок я уже нажрался до отрыжки. Я врать не буду, что каждый день дома ночевать собираюсь. У нас свои правила бизнеса. И с компанией надо погулять, и в казино заглянуть, в сауну, но ты у меня как основная платформа жизни будешь.

– Надолго? – изобразила интерес Нина.

– А что гадать? – удивился он. – На столько, на сколько мы будем нужны друг другу.

– А ты, Петя, мне вовсе не нужен, – спокойно сказала она. – Ни сегодня, ни завтра.

– Как?.. Не нужен?

– Да вот так. Я тебя употребила на ночь, и до свиданья. Потребуется еще раз, так я другого подыщу. Не старуха еще. Я женщина свободная, Петя, и не тебе меня покупать.

– Да я же для тебя лучше предлагаю! – удивленно прокричал Петя.

– Предложи кому-нибудь еще. Желающие найдутся.

– Так мы больше... не встретимся?

– Разве что на улице, – равнодушно улыбнулась Нина.

Еще добрый час он что-то лопотал насчет отдыха на Канарских островах и что он собирается купить в Подмосковье землю, на которой построит коттедж, а потом брякнул решительно:

– Так, может, ты хочешь расписаться? В церкви венчанье устроить? Так я и это могу.

– Ух ты! – поразилась Нина. – Аж мороз по коже! Ты просто герой!

– Я тебе серьезно говорю.

– А я тебе тоже. Допивай кофе и гуляй, – сказала она.

Он ушел обиженный и ничего не понимающий. В дверях, правда, приостановился, глянул удивленно и захохотал:

– Тысяча баксов за ночь! Это ж надо! Ни одной валютной проститутке такой гонорар не снится! Однако оно того стоило. Я не жалею.

В течение последующего месяца он звонил через день, но у Нины уже началась учеба на курсах, новые заботы завертели, завихрили ее так, что и передохнуть было некогда, и где-то после десятого звонка Нина бросила трубку, едва услышав его голос.

5
НОВЫЕ СТРАНИЦЫ

Письмо от сестры пришло в середине августа, и, что поначалу поразило Нину, отпечатано оно было на машинке.

«Здравствуй, дорогая моя сестренка Нина!

Во-первых, чтоб ты не волновалась, сразу сообщаем тебе, что твой сынулька Игоречек живехонек и здоровехонек, весь день во дворе, весь день на речке, и моя старшая Настасья возится с ним от зари до зари, так что за это можешь быть спокойна. Мама тоже жива, хотя и очень слаба. В огороде больше не копается, все больше сидит на солнышке. Но не в том самое главное, потому что у нас тут большие перемены. Братишка наш Андрюша окончательно уехал из города, объявился в июне, когда ты привезла Игорька, и как объявился, так устроил тут бучу. Решил стать фермером. Ходил, кричал и, в общем, получил восемьдесят гектаров земельки и теперь грозится, что скоро все мы будем жить по-новому, как нам не снилось. Самое главное, что в деревне набрались и другие, которые тоже решили стать фермерами, так что у нас теперь сам черт не поймет, что творится, потому что половина еще колхозники и вроде бы работают по-старому, как в колхозе, а другая половина тоже просит землю и заводит свое хозяйство. Но народ Андрюшка сколотил, ничего тут не скажешь. Купил всякой техники, и я сейчас печатаю тебе письмо, как видишь, на машинке, одним пальцем. А еще Андрюшка сказал, что если дела твои в Москве не заладятся, то собирай свои вещички и приезжай сюда. Делов тут хватит на всех, делов, как он говорит, настоящих, и тебе здесь место найдется. А еще Андрюшка велел тебе передать, что раз так получилось, что жизнь у тебя сейчас суетная и сложная, как он ее понимает, то Игорька ты можешь оставить у нас и на зиму. Он сказал, что у тебя тоже такой период, когда надо быть свободной, и Игорек может жить у нас столько, сколько тебе понадобится, так что живи и работай спокойно. Сам Игорек тебя иногда вспоминает, но не плачет, потому что ему тут хорошо. У нас все есть, не голодаем, так что если будут деньги, то присылай их с оказией, и мы уж как-нибудь все прокормимся.

Обнимаю тебя, твоя сестра Валентина».

Нина прочитала письмо на улице, пока ожидала машину со своей съемочной группой. Болезненно мелькнула мысль, что за эти три месяца, пока Игорек вдали от нее, в суете дел она не так и часто вспоминала его, хотя он был в душе постоянно. Но время летело неумолимо.

Весной она закончила курсы вместе с дюжиной таких же, как она, мечтающих о славе и работе режиссера ТВ, но к этому времени все оказались не у дел. На телевидении начались перемены, перестройки, в результате которых пошли сокращения, и во всей системе не то что не потребовалось вливания новых режиссеров, но и старых-то начали сокращать. И со своим сертификатом режиссера Нина оказалась без работы. Хоть снова подавайся в уборщицы, благо что в рядах этой профессии угрозы безработицы не наблюдалось. Но совершенно случайно подвернулась работенка при фирме «Русский феникс». Нина так и не могла понять, чем эта фирма занимается, чем торгует или что производит. Кажется, они перепродавали электронное оборудование по защите офисов и банков – разного рода защитные устройства от подслушивания, для прослушивания, против ограбления и тому подобного. Но фирма оказалась достаточно богатой, чтобы купить на телевидении пятнадцать минут времени каждое воскресенье. Поутру – время не очень выгодное. Но свою еженедельную программу «Русский феникс» откупил до конца года и очень гордился ею. Из пятнадцати минут на долю Нины приходилось пять. Реклама защитных и охранных устройств.

Когда она сообщила об этом Андрееву, тот помолчал, потом сказал:

– Ладно. Это, конечно, не «Фауст» Гете и поле деятельности, где не снискать славы, но иного выхода пока нет. Времена смутные и тяжелые. Я тебе помочь пока ничем не могу. Сам в подвешенном состоянии. Набей руку, познай тайны ремесла. Курсы ты окончила хорошо, но это еще ни о чем не говорит. Поварись в этом соку.

Такой совет Нина могла дать и сама себе. Времена действительно шли смутные, с телевидения вылетали те, кто вчера там числился в корифеях, и появлялись совершенно неизвестные люди, которые сплошь и рядом дела совершенно не знали.

– Это время пройдет, – сказал Андреев. – Надо перетерпеть. Мы еще увидим небо в алмазах. Это не пошлость, потому что так сказал Антон Павлович Чехов.

Она видела, что он и сам терпит, и заострять вопроса не стала. Даже не стала спрашивать, как дела у Комаровского и Воробьева. О Максиме Комаровском, впрочем, спрашивать было и нечего – физиономия его мелькала на экране каждую субботу, через час пополудни. Из далекой Америки Комаровский рассказывал соотечественникам о тамошнем житье-бытье, и, судя по веселой физиономии, самому ему жилось там вполне припеваючи и обратно, на родину, он никак не хотел.

О Женьке Воробьеве за всю зиму доходили лишь смутные слухи, что фильм об оперном теноре он снял первоклассный, и фильм этот крутят за границей везде, где тенор гастролирует, или собирается это делать. Но сам Воробьев в Москве не появлялся, то ли делал вторую серию про тенора, то ли нашел другую работу, то ли не отпускала от себя жена – вместе с тенором.

– Не теряй со мной связи, – сказал на прощанье Андреев, но сказал это так сухо и официально, что и Нина ответила ему таким же тоном:

– Хорошо, Аркадий Сергеевич, связи терять не будем.

Всем сегодня непросто, и каждый решает свои проблемы в одиночку, тоскливо решила Нина. Была когда-то дружная команда, стояли друг за дружку горой, но пришли иные времена, и команды нет и всем плевать друг на друга.

Сегодня утром письмо от сестры успокоило се хотя бы в том, что Игорек в надежных руках, пригрет и сыт, так что мама его еще может побарахтаться, выстраивая и его, и свою жизнь. Но все равно, решила она, к зиме Игорька нужно забрать домой. Будет ли брат Андрюша передовым фермером или прогорит, сын должен быть здесь, должен расти при родной матери.

Маленький автобус со съемочной группой припоздал минут на пятнадцать, остановился около Нины, и оператор Коля Филонов распахнул двери, весело крикнув:

– Добрый день, господин режиссер! Мы готовы к бою!

– Здравствуйте, – сказала Нина и влезла в автобус.

Там уже сидел редактор передачи Александр Семенович и осветитель, он же механик по камере Алик, парень в общем на все руки. Вот и вся группа. По-настоящему, для хорошей профессиональной работы группа должна была быть в два раза больше. Но фирма экономила. На штате, разумеется, и на зарплате.

– Что снимаем, Нина Васильевна? – бодро спросил Филонов.

Нина знала, что группа большого уважения к ней не питает, поскольку работали вместе они еще мало, и все полагали, что Нина оказалась на своей должности по знакомству.

– Едем снимать великий сюжет на тему охраны личного дома. Подраздел темы – «Стальные двери вашей квартиры».

– Потенциальная тема, – захихикал Александр Семенович. – За одну нее получим пальмовую ветвь на Венецианском фестивале.

– Получим, – сказала Нина.

Редактор у нее был язвой, в прошлом работал на крупных киностудиях, с известными режиссерами, а теперь прирабатывал к убогой пенсии в этой малоприглядной и постыдной для него конторе. Чтобы не утерять собственного достоинства, при случае рассказывал, что вечерами и ночами пишет роман о том, как работал вместе с крупнейшими советскими режиссерами. Но уважения к себе этим трудом он не прибавлял, поскольку романа еще никто не читал, а на своем рабочем месте Александр Семенович отличался крайним равнодушием к трудовым обязанностям. Да и остальные ее коллеги были либо предпенсионного возраста, либо такие же начинающие, как она сама. Правда, Филонов свое дело знал и с камерой умел управляться. Конечно, мечтал о работе в Большом Кино, но оно, русское кино, на данный период времени существование свое прекратило почти полностью, поскольку на экранах сплошным потоком шли только американские и прочие зарубежные фильмы.

– Я их предупредил вчера, чтоб оделись поприличней, – лениво сказал Александр Семенович. – В костюмах и галстуках.

Нина ничего не сказала. От редактора помощи ждать не приходилось. Он, как и многие, полагал, что занятие это временное, лишь бы перебиться, что после Нового года фирма «Русский феникс» от своего времени на телевидении откажется и все они, так или иначе, окажутся без работы...

Но все же она спросила:

– Александр Семенович, вы там ничего не придумали, чтоб было поинтересней?

– Чего? – удивленно спросил он. – О стальных дверях?

– Ну, все же делаем рекламу. Стальные двери. Надежная охрана дома. Сейчас бандитизм в Москве, а дома у людей последние сбережения и дети.

– Ай, бросьте, Нина Васильевна, – отмахнулся он. – В этом деле голову ломать ни к чему. Директор магазина и всей этой артели мужик образованный, поставим в кадр, и пусть расскажет про то, какая это хорошая и нужная штука – стальная дверь. С патентованным замком.

– «Говорящая голова» на экране? – спросила Нина.

– Ну и что? Заказчик большего и не требует. Бегущей строкой снизу дадим адрес фирмы, это и будет то, что им надо. За что они деньги фирме, а значит нам, и платят.

Вот тебе и творчество, подумала Нина, вот тебе и горение голубого огня высокого искусства. Со скуки подохнуть можно. Эдак пойдет дальше, так действительно разумней уехать в родную деревню да наладиться на работу на ферму брата. Наверняка будет повеселей.

Автобус докатился до Трубной площади, полез вверх, в горку, свернул в боковой переулок и влез под тесную арку.

Из служебных дверей магазина навстречу им выскочил молодой, высокий и костистый парень в ладном костюме.

Александр Семенович сказал официально:

– Познакомьтесь. Режиссер Агафонова Нина Васильевна, директор магазина замков, запоров и дверей Николай Николаевич Дорошенко.

– Просто Николай, – сказал Дорошенко и подал узкую, интеллигентную руку. – Я, собственно говоря, Нина Васильевна, не знаю, что вы собираетесь делать. Но помогу, чем смогу.

– Но о дверях-то своих рассказать сможете?

– Постараюсь, – неуверенно ответил он.

– Так вы что, – удивилась Нина, – толком не знаете, что продаете?

– Да как вам сказать... – Дорошенко замялся. – Я вообще-то по образованию инженер-биохимик, но получилось так, вот теперь заведую магазином. Мой шеф сказал, что реклама нужна, а мне что, я не против.

Александр Семенович успокоил:

– Счет за рекламу они оплатили, Нина Васильевна, так что работайте спокойно. Чистая прибыль. На пять минут материала наскрести всегда можно. Я пойду тут рядом в кафе, кофейку попью.

Нина поняла, что помощи ждать неоткуда. Как и на прошлой дюжине сюжетов, которые она снимала для этой программы. Все чувствовали себя временными – и редактор, отправившийся пить кофе, и оператор Филонов, внимательно читавший в автобусе «Спорт-экспресс».

– Мы магазин на сегодня закрыли, – сказал Дорошенко. – Чтоб не мешали. Так что можно снять наш товар. Итальянские и немецкие дверные замки, домофоны и прочую охранную технику.

– Сегодня речь о стальных дверях, – железным голосом произнесла Нина.

– Да, да, – тут же согласился несостоявшийся биохимик. – О дверях так о дверях. Шеф мне так и сказал. Мы сейчас на них хорошо зарабатываем.

– Филонов! – окликнула Нина. – Пойдем выберем площадку для съемки.

Филонов с нескрываемой тоской оторвался от газеты и поплелся следом за Ниной.

Она уже сообразила, что «съемочная площадка» – сказано чрезмерно сильно. Нужно было снимать ДВЕРИ. Стальные двери против расплодившихся в неимоверном количестве в Москве домушников. Просто стальные двери, которые спасут ваше жилище, пока вы на работе или уехали на дачу. Какая в данном вопросе может быть сверхзадача для режиссера по системе Станиславского и вообразить было нельзя. Но всю зиму старик Алмазов, читавший на курсах режиссуру, толковал про систему Станиславского, пригодную на все проблемы режиссуры, и про сверхзадачу каждого эпизода. И Алмазов утверждал, что непреходящая и вечная ценность бессмертной системы Станиславского есть суть и для них – будущих постановщиков рекламных роликов. Нина с сомнением относилась к такой постановке вопроса – все-таки у великого театрального режиссера были цели иного свойства, нежели реклама пива Бадаевского завода или тех же стальных дверей. Но так или иначе, а нужно, чтоб реклама была хотя бы интересной, чтоб те, кто возжелал защититься от воров этими дверьми, побежал их заказывать. Если есть на то деньги.

– Прорепетируем, – сказала Нина Дорошенко, и Парень впал в крайнюю степень смущения.

– В каком смысле?

– Так вот же она – дверь! Расскажи, ради Бога, чем она хороша, чем плоха. Камера будет стоять здесь.

– Прям вот так и рассказывать?

– Прям так, – безнадежно ответила Нина. Она понимала, что он сейчас, едва включат камеру, начнет бледнеть и заикаться и придется делать несколько дублей, прежде чем ему это прискучит и он станет сам по себе. Но не работать же с ним, не учить его основам актерского мастерства, если он в первый и скорее всего в последний раз торчит перед съемочной камерой.

– Хорошо, – сказала Нина. – Ты будь сам собой и говори то, что знаешь. Говори о своем деле. Будто бы вот я – покупательница. Пришла к тебе, и ты пытаешься всучить мне свой товар, то есть дверь. Тебе ее нужно продать. Нужно доказать, что лучше ее нет ничего на свете.

– Ясно, – без особой уверенности сказал Дорошенко и поправил галстук, а потом принялся причесываться. Конечно же, как и все, старался быть красивым, потому что к следующему воскресенью, к моменту выхода сюжета на экран, обзвонит по Москве всех своих знакомых, чтоб полюбовались, каких вершин жизни он достиг, рекламирует стальные двери. А на двери эти ему наплевать, потому что он биохимик и работу свою тянет только по суровой необходимости выжить. Ясно, что лучше бы пригласить на это дело профессионального актера, да заставить Александра Семеновича, любителя кофе, написать сценарий, и поработать над текстом... Но кому это надо?

Тебе надо, невесть откуда прозвучал голос Женьки Воробьева. Тебе. Каждый раз режиссер должен прыгать выше головы, каждый раз что-то искать. В ином случае будешь незаметно скатываться в пропасть халтуры и равнодушия к делу. А выбраться из этой бездонной ямы будет уже невозможно. Каждый раз – искать.

– Хорошо, – сказала Нина и повернулась к Филонову. – Ты готов?

– Готов, – ответил тот, оторвавшись от съемочной камеры, которую установил на треноге. – Сперва репетиция?

– Да. Николай Николаевич, вы готовы?

Дорошенко поежился и сказал, что готов.

– Начали.

Дорошенко закостенел, выпрямился, ухватился обеими руками за косяк черной стальной двери, сглотнул и, глядя застывшими глазами в черный глазок съемочной видеокамеры, заговорил:

– Стальная дверь состоит из рамы, на которую методом сварки крепятся два стальных листа. Внешний и наружный. Полое пространство, которое образуется внутри, позволяет вставить замок и запоры. Дверь крепится в стальном коробе...

Нина тоскливо слушала, как он объяснял устройство дверей, отметила, что через минуту уже слегка успокоился и пришел в себя, но от всего этого интересней не стало. Уложился он в три минуты.

– Нормально, – прозвучал за спиной Нины голос Александра Семеновича. – Еще панораму дадим, музыку подложим, можно снимать, Нина Васильевна. Я, пожалуй, домой пойду, вы и без меня обойдетесь, как я полагаю.

Кто-то засмеялся за спиной Дорошенко, и Нина заметила двух немолодых рабочих в чистых комбинезонах, куривших в сторонке. Без любопытных не обходится ни одна съемка. Нина взглянула на того из них, который водрузил себе на голову шляпу с обрезанными полями, и спросила:

– А что тут было смешного?

– Да ничего, – он пожал плечами. – Мы эти двери и варганим. По штуке в день.

– Так и что?

– Дрянные двери. Любому воришке их открыть – семечки, а не работа.

– Эй, – закричал Дорошенко, – Романов, что ты за рекламу нашей фирме делаешь?

– А я ничего, – безбоязненно ответил Романов и сдвинул огрызок своей шляпы на затылок. – Я делаю то, что велят. А мнение свое тоже имею. Вон та, из Германии, – ДВЕРЬ! – Он указал пальцем в угол магазина. – А эта, извините, одно название.

– Подождите, – остановила готовый было вспыхнуть спор Нина. – Так вы, Романов, считаете, что эту дверь можете открыть запросто?

– Пара минут, – сплюнул Романов на пол и полез в карман за сигаретами.

– Хорошо. Снимаем, – сказала Нина.

– Что снимаем? – спросил из-за камеры Филонов.

– Снимаем, как господин Романов вскрывает дверь. За пару минут.

Дорошенко глянул ошарашенно.

– Это что, реклама будет?

– Как получится реклама, не ваша забота, – обрезала Нина. – Давайте дверь, какую не жалко, и пусть он ее откроет, если обещал. Прорепетируем. Вы, Дорошенко, хозяин дома, уходите на работу и запираете дверь. Приходят, простите, домушники и начинают ломиться в вашу квартиру, чтобы похитить ценности...

– Нет у меня дома никаких ценностей, – испугался Дорошенко.

– Значит, будут.