Текст книги "За все уплачено"
Автор книги: Елена Зыкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Романов понял задачу быстрее директора магазина.
– Стало быть, Нина Васильевна, мне бандита изображать?
– Вот-вот, – засмеялась Нина. – Чем ловчее откроете, тем лучше.
– Мне за такую рекламу хозяин голову оторвет, – взвыл Дорошенко. – Вы что, шутите?
– Не оторвет, а выдаст премию.
Нина уже решилась, пришла к твердому убеждению, что снимать сегодня «говорящую голову» не будет.
– Я вас не понимаю, Нина Васильевна, – сказал Александр Семенович. – Как редактор, я, простите, обязан вас приостановить. У нас задание ясное и надо его выполнить. А вы делаете антирекламу. Заказчик не за это платит.
– Господи, Александр Семенович, хоть вы проснитесь! – простонала Нина. – Сделаем эпизод на контрасте. Хозяин запер плохую дверь и ушел на работу уверенный, что его дом, дача, квартира в безопасности. Пришли воры и шутя открыли эту дверь. А затем рекламируем хорошую дверь, которую этот вор открыть не может. Чего тут сложного?
– М-м, – задумался редактор. – А кто будет писать текст к сюжету?
– Если вы не хотите, то напишу я.
– Да нет. Забавно. Пожалуй, тут можно что-то по-человечески сказать, а не этим суконным языком плаката.
Через четверть часа работы все увлеклись предлагаемой игрой. Дорошенко в меру сил своих разыграл спешившего хозяина квартиры, вернувшегося к ограбленному жилищу, воры – Романов и его напарник курочили дверь со зверским удовольствием, повеселевший Филонов даже поискал какие-то ракурсы для укрупнения.
Управились с работой к вечеру, и редактор подвел итог:
– Не пройдет. Нам это не надо. Но посмотрим. Забавненький текст я напишу. Вечером привезу в монтажную.
Монтировать приходилось в тот же вечер, вернее в ночь, потому что монтажную фирма арендовала в «Киновидеоцентре» на Чистых прудах, где, кроме них, было пруд пруди желающих и их часы выпадали ночными.
Нина успела лишь кое-как перекусить по дороге домой и на пару часов прилечь. Пока спала, слышала, как несколько раз принимался звонить телефон, но встать не было никаких сил, и поднялась она лишь по звонку будильника.
Девять. Пора идти. Она выпила кофе и вышла на улицу. На метро доехала до Курского вокзала и пешком двинулась на Чистые пруды.
Неожиданно Нина почувствовала себя старой. Не то чтоб старой, а стареющей. Теплый вечер с его пригашенным, спокойным весельем был словно и не для нее. Улицы и весь город жили сами по себе, а она сама по себе. Ничего общего, никакого единения. Конечно, столица не родная деревня, где улица – продолжение подворья, но все же улица существует для общения. А этого не было.
В таком невеселом состоянии духа она дошла до «Киновидеоцентра» и поднялась на второй этаж.
Видеомонтажер у Нины был молодой парень Сережа, гладко причесанный, с косичкой, вечно появлявшийся в бабьей шерстяной кофте. Что касается технической стороны вопроса монтажа ролика, то дело свое он знал отменно. Но никаких фокусов и выкрутасов не любил и не признавал. Переставлял картинки, делал укрупнения, точно подкладывал звук, все было профессионально и правильно, но если следовать его советам, то от скуки скулы сводило.
Редактор Александр Семенович на монтаж не пришел, как Нина того и ожидала, но текст к сюжету принес и оставил. И то благо.
Нина поправила написанный им текст, уселась рядом с Сергеем к длинному пульту с несколькими экранами, и они принялись колдовать над снятым материалом, тасуя картинки, меняя их местами, врезая укрупнения, что и называлось собрать монтажно сюжет из отдельных частей отснятого. Собрать так, чтоб получилось законченное произведение, если можно о том говорить, когда дело касалось рекламы стальных дверей.
Во втором часу пополуночи что-то выстроилось, и уставшая Нина оставила Сергея подкладывать под изображение звук. Сама она отдыха ради заглянула к соседям, где режиссер из молодых собирал свою юмористическую программу.
Тайны из своей творческой кухни он не делал в отличие от других и при появлении Нины сказал весело.
– Садись, коллега! Посмотри, как работает гений!
Нина улыбнулась и села в кресло, присмотревшись к изображениям на экранах мониторов. Гений работал лихо. Опрокидывая все законы восприятия, которыми всю зиму пичкали Нину на курсах, он соединял на экране совершенно несовместимое, применял массу видеотрюков, добивался каких-то непонятных и ему самому эффектов, и хотя не всегда это достигало цели по смыслу, однако всегда вызывало восторг своим техническим мастерством.
– Ну как? – весело спросил он Нину. – Доходит до сознания?
– До сознания как-то не очень, Вадим, – улыбнулась Нина. – А по нервишкам – бьет.
– Правильно! Эпатаж! Эпатаж – моя стихия. Главное – ударить зрителя дубиной по голове, чтоб он обомлел. А как он, подлец, обомлеет, ты ему, тепленькому, и вкладывай в тупую голову свою мысль.
– Тоже метод, – согласилась Нина.
– А у тебя что?
– Другой метод. Только я не знаю, как его назвать.
– Покажи, – напористо сказал гений Вадим.
– У меня всего лишь рекламный ролик...
– Все мы не «Чапаева» снимаем. Тащи!
От усталости Нине было как-то все равно, что скажет про ее простенькую работу этот высокомнящий о себе выскочка. Она сходила в свою монтажную, взяла законченный ролик, вернулась и поставила его на изображение.
Гений, к чести его, все пять минут просмотрел очень внимательно. Потом помолчал, помотал нечесаной башкой и изрек:
– Традиционно, это раз. Консервативно, это два. Но при всем при том, как ни странно, в высшей степени сильно выполняет свою задачу. Понимаешь, Нина, когда эти бандиты лезут в квартиру и ломают двери, мне самому захотелось позвонить домой, все ли там в порядке, а главное, захотелось купить и поставить себе домой эдакие крутые стальные двери. Коль скоро задача ролика выполнена, то ты тоже гений, как и я, только другого направления.
– Не всем быть на одну колодку, – улыбнулась Нина, почувствовав, что похвала дикого гения ей польстила. Оставалось лишь дождаться, понравится ли ее материал на собственной фирме и заказчику.
Через день на фирме материал приняли кисло, но это, как подумала Нина, произошло из-за подачи Александра Семеновича, от первоначального текста которого ничего не осталось. Еще через день приехал заказчик – вице-президент того самого товарищества, которое продавало-покупало двери и запоры. Вместе с ним приехал и Дорошенко.
После просмотра вице-президент свое мнение выразил следующими словами:
– Покупаем. Такой товар стоит денег. Но я не знал, что директор магазина такой дурак.
– Это почему же я дурак? – обиделся Дорошенко.
– Да выглядишь на экране дураком. А экран не обманешь.
С этим он и удалился, но, как оказалось, дал Дорошенко тайное поручение, потому что, когда Нина вышла с фирмы и двинулась домой, из стоявшей неподалеку «волги» выскочил Дорошенко и окликнул:
– Нина Васильевна! На пару слов.
Они отошли в сторону, и Дорошенко сунул ей в руки пятьдесят долларов.
– Это личный подарок-премия нашего вице-президента. Он считает, что если вручать его официально, то ваши акулы вам могут позавидовать и это плохо отразится на рабочих отношениях.
– Правильно считает, – ответила Нина.
– И второе. Мои шефы решили, что наша фирма нуждается в собственной рекламной конторе. Нужно руководство. Они хотят с вами поговорить по этому поводу.
– Нет, – сказала Нина. – Я не хочу руководить никакой конторой и не буду. Просто не сумею. Я даже не знаю еще, умею ли уже снимать рекламу или что-то еще. Так и скажите. За премию спасибо.
Дорошенко все-таки навязал ей визитную карточку фирмы, и она пошла к Курскому вокзалу, зажав в кармане доллары, которые были признанием успеха в любимой работе. Не чаевые, а премия. Не зарплата за присутствие на работе, а неоговоренные, заслуженные деньги.
Она поднялась на свой этаж и уже когда отпирала двери, сразу почувствовала, что внутри, в квартире, что-то не так. Из прихожей пахнуло табачным дымом и чем-то кислым, пол оказался заляпанным грязью.
Так, мелькнула первая мысль, чем другим рекламировать стальные двери, поставила бы их себе для начала. Краем глаза обнаружила полный погром в комнате, она метнулась к телефону, собравшись тут же вызвать милицию, и уже почти набрала номер, когда заметила, что для ограбления картина разгрома была несколько странноватой. Грабители не устраивают застолья, не жарят яичницы на помидорах и, как правило, не распивают нескольких бутылок вина – времени у них на такие удовольствия нет. А в данном случае весь стол был завален грязной посудой, холодильник пуст, а при дальнейшей проверке оказалось, что исчезли лишь японский магнитофон и складной зонт. Нина прикинула, что ключи от квартиры могли быть только у одного человека, но долго теряться в догадках ей не пришлось, потому что на кухне обнаружилась записка.
«Мамочка!
Я пришла, чтобы повидать своего сына. Где он? Я в Москве и позвоню. Нина-маленькая».
Приехали, стукнуло в голове у Нины. Все началось сначала, а впрочем, ничего и не кончалось. Проснулись ли в девчонке материнские чувства, примчалась ли она сюда, потому что больше некуда было деваться, или были другие причины, но ясно было, что начинается новая полоса в жизни, темная и надсадная, и ждать от нее ничего хорошего не приходилось.
Окончательно расстроилась Нина, когда заглянула в ванну. В ней купались. И потеки грязи, засохшие на краях ванны, были такие, будто отмывали здесь грязную овцу, вернувшуюся с выпаса.
Стараясь ни о чем раньше времени не думать, Нина нашла в кладовушке старенький замок, врезала его в дверь и немного успокоилась – во всяком случае, от непредвиденных набегов себя она обезопасила.
Позвонила Нинка-маленькая на следующий вечер, и уже по тону Нина поняла, что ни в характере девчонки, ни в ее миропонимании ничего не изменилось. А если и изменилось, то в худшую сторону.
– Привет, мамуля! Как ты там поживаешь? – захихикала она.
– Ты откуда звонишь? – сухо спросила Нина. – Приезжай домой.
– Приеду, когда надо будет. Где Игорь?
– В деревне.
– На лето отправила, да? Ладно. А я вот в Москве.
Слушай, мне кажется, ты все так же без мужика живешь, одна в квартире, да?
– Твое какое дело? На тебя места хватит. Чем ты занимаешься?
– Живу! – Нина слышала, как в телефонной трубке гудят улицы города, Нинка звонила из автомата.
– Когда тебя ждать? – спросила Нина.
– А не знаю. Приду, когда надо будет. Чао!
Она бросила трубку и Нина поняла, что сейчас, пока лето и тепло, эта маленькая дрянь не явится, а придет вместе с зимними холодами, когда спать по чердакам и подвалам станет неуютно и холодно. Придет, когда птицы потянутся на юг, а зверье примется искать зимние квартиры.
Наталья среагировала на новое событие по-своему.
– Лучше бы всего эту стерву, понятное дело, убить. Или отравить мышьяком, как крысу! Но греха на душу брать из-за всякой гадючки негоже, а потому, Нинок, переселяй ее ко мне.
– Как это, к тебе? – подивилась Нина.
– Да так! Как ты начинала свою карьеру с моей кухни, так пусть и она начнет. Сама прикинь, чтоб с тобой было, если б я десять годов тому обратно на этой кухне тебя не пригрела? Сгибла бы?
– Может быть...
– То-то. Так что не сомневайся, перекидывай ее сюда, а уж я как-нибудь справлюсь.
– Годы у тебя не те, Наталья.
– Не про то говоришь, – отмахнулась подруга. – Не сомневайся, все будет путем! Пью я нынче в меру, не потому, правда, что не в охотку, а средства не позволяют, да и прыть не та. Но уж с девкой как-нибудь управлюсь.
– Нет, – сказала Нина. – Это мой крест. Мне его и тащить.
Она вернулась домой и написала сестре короткое письмо, в котором и сообщила, что если можно, то и пусть сестрица придержит у себя Игорька до Нового года, пока у нее, Нины, здесь утрясутся все дела, поскольку и с работой неясно, и с прочими жизненными проблемами тоже.
Ответ пришел через две недели, опять же отпечатанный на машинке, но писала не сестра, писал брат.
«Дорогая Нина!
Мальчишка останется у нас столько, сколько тебе потребуется. Хоть на всю жизнь. Будет жить на земле русским крестьянином-фермером, а мама будет снимать всемирные фильмы, и это очень хорошо. Я понимаю, что у тебя сложная творческая жизнь. Живи спокойно. Ты еще воспринимаешь деревню по-старому, деревню нашего детства. А мы ее делаем другой, в чем-то лучше вашего города. Из парня вырастет настоящий АГАФОНОВ, за это не волнуйся. Никаких денег на него больше не высылай, используй их для своего производства и жизни. Всегда твердо знай, что здесь у нас твоя жизненная база, твои корни, которые тебя никогда не предадут. Твой брат Андрей».
От этого делового и сдержанного письма Нине захотелось расплакаться. Никаких сантиментов, а она вдруг почувствовала себя уверенно, и можно было бесстрашно бросаться в любые хитросплетения жизни.
А хитросплетения начались осенью.
Поначалу позвонил Дорошенко и сказал, что сам президент фирмы желает с ней поговорить. От разговоров не убудет, решила Нина и на следующее утро явилась в фирму.
Президентом оказался молодящийся мужчина лет сорока, элегантный, уверенный, быстрый в словах и решениях.
– Пейте кофе, Нина Васильевна, и накоротке выслушайте меня. Потом задайте вопросы, поставьте контрпредложения, выдвиньте свои условия, и не отходя от стола мы решим наши проблемы.
– Хорошо, – сказала Нина. Президент понравился ей сразу.
– Итак, как вы поняли, скобяной магазин и все эти стальные двери – это только одна десятая часть нашей деятельности. Мы занимаемся более широкими вопросами. Для чего и собираемся открыть самостоятельный рекламный отдел. Но! Коль скоро вы не готовы его возглавить, то мы предлагаем промежуточный вариант. Буквально на днях мы займемся продажей продукции всемирно известной автофирмы. На уровне «Мерседеса» и «Роллс-ройса». Не говорю, какой, ибо пока это коммерческая тайна. Сами понимаете, что реклама подобного рода продукции – это международная реклама. То, что будет сделано здесь, будет демонстрироваться на телеэкранах мира. Где вы будете делать эту рекламу – на ваше усмотрение. В Урюпинске, Мадриде или Париже, это уж как вам захочется.
– Минутку, – приостановила его Нина. – Но почему вы предлагаете это мне? Разумнее работать с уже зарекомендовавшими себя профессионалами.
– Из этого я не буду делать тайны. Первое – вы не запросите за свою работу фантастического гонорара, как это делают избалованные мэтры. Вам надо делать карьеру, имя, и мы даем вам для этого базу. Второе – мы не очень склонны верить названным профессионалам, что они будут с нами честны в такой работе. Все они повязаны между собой сложной сетью взаимоотношений, у всех длинный и не всегда чистый хвост прошлых работ. А вы человек свежий. Третье. Специальная комиссия просмотрела все ваши работы, всю дюжину ваших рекламных роликов. Пришли к выводу, что на вас – можно ставить, в них есть свежесть подхода и талант. Это не мои слова. Я в этом не специалист. Я доверяю профессионалам. Вы нас устраиваете, и мы готовы подписать как краткосрочный контракт, так и долгосрочный. На много лет вперед, потому что банкротами мы становиться не собираемся. В случае, если вы согласитесь на вариант создания рекламного отдела, мы предлагаем вам самой набрать полный штат работников.
Нина ответила растерянно:
– Но до Нового года у меня контракт с «Русским фениксом». Я не могу его разорвать. Это нехорошо.
– «Русский феникс» через две недели обанкротится. Это тоже пока тайна, и вы из тех немногих, кто ее знает. Какие еще ваши дела требуют завершения, чтобы вы приняли решение?
– Да много у меня дел! – отчаянно выкрикнула Нина, понимая, что такому безудержному напору надо сопротивляться, хотя бы из соображений своей значимости.
– Очень хорошо, – удовлетворенно сказал президент. – На решение проблем я даю вам неделю. Чтобы ваши проблемы решались быстрей, на этот срок мы даем вам автомобиль. Машина стоит внизу, документы на нее вам оформит секретарша. Надеюсь, что вы примете правильное решение. Автомобильные права у вас есть или нужен и водитель?
– Есть, – услышала Нина свой голос. – Водитель не нужен.
И когда через несколько часов она оказалась за рулем ярко-красного «фольксвагена», все происходящее показалось диким сном или чересчур несбыточной сказкой.
Но сказка кончилась, едва она подъехала к дому. У парадных дверей стояла Нинка-маленькая. Нечесаная, в какой-то неимоверной хламиде, с холщовой сумкой через плечо, она недоверчиво глянула на Нину, вылезающую из машины, а потом захохотала хриплым басом:
– Во, мамашка, в тачке ездишь! Разжирела, пора тебя пощипать.
– Не смей называть меня мамашкой, – сквозь зубы сказала Нина. – Пойдем в дом.
Поначалу ей показалось, что Нинка пьяна – глаза ее лихорадочно блестели и отливали стеклянным блеском. Но говорила связно, во всяком случае, понятно.
– Помойся, – сказала Нина, входя в прихожую.
– А ни к чему. Ты не бойся, я ненадолго. Без денег я осталась, отстегни мне немного, да я и...
– Денег я тебе не дам. Ни копейки и никогда, – отрезала Нина.
– Ма-ма-ашка, так нехорошо поступать.
– Хорошо или плохо, а уж так будет. А сейчас я тебя сдам в милицию как бомжа. Понятно? Устраивает тебя такой выход?
Но оказалось, что никакой милиции она напрочь не боится. Лишь засмеялась и сказала презрительно:
– Да милиция для меня, что дом родной! Подумаешь! Я, считай, в полициях, милициях половины Европы побывала. Что мне менты сделают? Я свободный человек в свободной демократической стране! Как хочу, так и живу. А к тому же, не забывай, я девушка с ребенком, меня голыми руками не возьмешь.
– Ребенка у тебя нет, – ожесточаясь, сказала Нина.
– Может, нет, а может, есть, – покладисто согласилась она. – Это мы с тобой только знаем, а завтра могут и другие узнать.
– Значит, вот ты на чем меня держать хочешь? Ну, не настраивайся. В конце концов, тебя можно и официально лишить материнских прав. Ты кто сейчас – из хиппи, из панков или к какой-нибудь религиозной секте прилепилась?
– Это уж не твое дело. Где Игоречек?
– Далеко, слава Богу. Не доберешься. Иди в ванну, воняет от тебя, как от старого козла.
Нинка фыркнула, но в ванну все-таки пошла.
Когда раздался плеск воды, Нина торопливо и осторожно заглянула в ее грязную сумку. Кроме мятых тряпок, там оказалась деревянная коробка, а в ней медицинский шприц, от вида которого Нину охватила оторопь. Стал понятен и лихорадочный блеск Нинкиных глаз, и се судорожные движения. Наркоманка – вот так!
Грохнула дверь, и голая, мокрая Нинка вылетела в комнату.
– Ага! Я так и знала. По моему имуществу шаришь, сволочь?! Какое ты имеешь право! – Она бросилась к Нине, попытавшись вырвать из ее рук свою заветную коробку, но Нина оттолкнула ее, и та, поскользнувшись, грохнулась на пол.
– Ты колоться начала?! Ширяться? Да ты смыслишь, чем кончишь?
– Отдай, не твое дело.
Нинка-маленькая вскочила и головой вперед кинулась на нее, с нечеловеческой силой вцепилась в горло. Нина отшвырнула в сторону коробку, ударила девчонку коленом в живот, схватила за волосы и запрокинула голову.
– Ты с кем драться полезла, дешевка?! – сиплым голосом заорала она. – Да я таких, как ты, в лагерях дюжинами в бараний рог скручивала! Я на тракторе работала, сопля ты вонючая!
Нинка завыла тонко и противно, на губах выступила пена, потом забилась в судорогах, разбрасывая в стороны голые ноги.
Нина отшвырнула ее в сторону и бросилась к телефону. В милицию звонить было бессмысленно, и, схватив справочник, она нашла телефон наркологической службы.
Подергавшись и покривлявшись на полу, Нинка-маленькая стихла, голая и мокрая сжалась в комок и лишь всхлипывала.
– Наркологическая помощь? – спросила Нина в трубку, но больше сказать ничего не успела. Девчонка вскочила с пола, бросилась к аппарату и сбила его со столика. Тут же упала и обхватила Нину за колени.
– Не надо, миленькая, тетя Ниночка, не надо! Меня на учет поставят, меня за решетку заточат! Не надо, я буду хорошей, я буду другой.
Нина с трудом перевела дыхание. Худенькое костлявое тельце девчонки вздрагивало у нее под руками, и неимоверная жалость сжала ей сердце.
– Ладно. Иди в ванну.
Девчонка встала, пошатнулась, подхватила свою сумку и исчезла в ванной. Нина не сразу сообразила, что в сумке у нее могли оказаться какие-нибудь дрянные медикаменты, которые не требовали шприца.
Она наскоро приготовила поесть, и через несколько минут Нинка-маленькая появилась из ванной в ее халате, чистенькая и веселенькая.
– Шамовка уже готова? Это хорошо! – Она уверенно присела к столу. – Знаешь, я, конечно, дрянь и сволочь. Но я решила, что тиранить тебя я больше не буду. Я ведь так просто заскочила, время свободное было.
– А чем у тебя это время занято?
– Ну, дел у меня много.
– Послушай, – терпеливо сказала Нина, – давай поговорим спокойно. Ты – больна. Тебе надо лечиться. Пока не поздно. Иного выхода просто нет. Впереди – смерть и ничто другое.
– Все помрем, – вяло ответила Нинка-маленькая.
– Конечно. Но вопрос в сроке. Ты помрешь очень быстро.
– А может, оно и к лучшему.
– Не думаю. Ты вылечишься, а потом мы найдем тебе занятие. Интересное занятие. Будешь работать у меня. Я снимаю для телевидения рекламные ролики, чтоб тебе много не объяснять.
– С живыми актерами? – В глазах у нее на секунду промелькнул интерес. – Со знаменитыми?
– С живыми. Со знаменитыми, – отчаянно лгала Нина. – Потом ты пойдешь учиться...
– Это старая песня, – со старушечьей усталостью сказала Нинка-маленькая. – Где я только ее не слышала. Ну да ладно. Мне действительно надоело мотаться. Устала я, Нина, передохнуть мне надо.
– Вот и передохнешь! – Она старалась не выдать вспыхнувшую в душе радость. – Передохнешь у меня, оклемаешься, если не потянет снова, то и без больницы обойдемся. Главное, найти занятие по душе.
– Ага. Я сейчас спать хочу. Нас в эту ночь по подвалам словно крыс гоняли.
– Ложись, ложись, я тебе постелю.
Сомлевшая от еды Нинка-маленькая, с сонной поволокой в глазах и размягченная, вдруг стала совсем послушна, ласкова и нежна. Смотрела на Нину с виноватой улыбкой и еле шевелила распухшими мягкими губами.
– Ты меня прости за все, Нина, прости. Я буду другой, ты увидишь.
– Конечно, конечно, будешь, девочка моя. Все у тебя еще впереди. Я тоже начинала очень дико, тоже всякое бывало. Ты спи, спи, завтра мы во всем разберемся, завтра я никуда не пойду, все дела брошу. Мы тебе купим хорошую одежонку, пообедаем в хорошем ресторане и все решим.
– Ага, – ответила она, положила голову на подушку и тут же заснула.
Все наладится, облегченно решила Нина, все наладится. Раз так пошли в гору остальные все ее дела, то не может быть, чтоб здесь дурно было.
Весь вечер она ходила на цыпочках, каждый час заглядывала в маленькую комнатушку и убеждалась, что Нинка-маленькая спит спокойно и дыхание у нее ровное.
Телефон она накрыла подушкой, но все же услышала, когда уже в сгустившихся сумерках раздался звонок.
Она сорвала подушку и шепотом спросила:
– Кто там?
– Нина? Это Андреев.
– А! Аркадий Сергеевич! Добрый вечер.
– Здравствуй, Нина. Завтра в двенадцать собираемся в старом составе на старом месте, в кафе у Шаболовки. Сможешь?
– Смогу, – не думая, ответила она. Андреев оставался для нее чем-то вроде верховного божества, и если б даже она точно знала, что завтра поутру умрет, то все равно бы была уверена, что на вызов Андреева явится. Потом ее пронзила острая радость, едва она поняла, что собираются все, и, значит, там же будет и Женька Воробьев.
Засыпая, она быстро прикинула, что поутру поговорит с Нинкой-маленькой, а потом отправит ее по магазинам, чтоб она самостоятельно приоделась, прикупила себе что поприличней, а уж вечером они будут решать вопросы ее жизни окончательно.
Поутру она проснулась спокойной и веселой, в ожидании радостного дня. И не сразу обнаружила, что Нинки-маленькой в квартире уже нет. Нет, исчезла, словно испарилась. Вместе с ней исчезли все деньги, которые были в сумочке, электронные часы, стоявшие на телевизоре, видеомагнитофон, подаренный еще. Воробьевым, исчез и длинный, пушистый шерстяной свитер, который ей подарил в Болгарии Андреев.
Нина с ужасом представила, как в предрассветных сумерках голая и больная девчонка передвигалась по квартире, собирая в мешок вещи. Что стоило этой неуправляемой несчастной дуре в завершение своих действий шарахнуть ее, Нину, утюгом по голове? Так что нечего особенно огорчаться потерям, хорошо, что хоть так обошлось.
Она заставила себя не думать о своих будущих отношениях с Нинкой. Она знала, что они будут долгими, и решила, что меры придется принимать самые крутые. Тем более что рано или поздно, а Игоречка сюда тоже надо привезти. Боже святый, а если бы она украла Игоречка?!
К полудню она отсидела в парикмахерском салоне, где ей предложили поначалу модно подрезать ее рыжую гриву, но потом мастерица и сама одумалась, так что в конечном счете получилась длинная королевская прическа в локонах.
Все за тем же своим столиком сидели Андреев и Комаровский.
Андреев глянул на нее и одобрительно, польщенно улыбнулся. Нина сразу поняла, что он вспомнил Болгарию. Она на миг вспомнила тоже. Цветущий, розовощекий, неузнаваемый Комаровский подскочил на стуле и поначалу троекратно облобызал Нину, потом принялся целовать руки.
– Принцесса! Просто принцесса! Вот что делает с настоящей женщиной процветание!
– Какое там процветание, Макс...
– Не скажи, не скажи. Главное, что, как я понимаю, твой путь определен.
Он тут же нырнул в свой кейс крокодиловой кожи и извлек оттуда странное, очень красивое и диковатое ожерелье. Нина даже не поняла, из чего оно сделано.
Комаровский осторожно накинул его ей на шею.
– Это, Ниночка, настоящее подлинное индейское украшение из медвежьих когтей, зубов и орлиных когтей! По индейскому поверью – спасет от всех злых духов. Волок тебе его из штата Аризона!
Нина смекнула, что ожерелье предназначалось в принципе не ей, а возбудившийся Максим действовал, как всегда, под влиянием минуты. А во-вторых, подарок является скорее всего намеком на какие-нибудь просьбы.
– А Женьки не будет? – с деланной легкостью спросила она.
– Будет, – ответил Андреев, чуть нахмурившись. – Все будет. О Женьке потом.
Нина посмотрела, как Комаровский наливает в высокие бокалы искрящуюся струю шампанского, как солнце сверкает в струе напитка, ей стало легко от радостной и счастливой встречи, а еще от того, что она сейчас сидит за столиком с этими людьми – на равных. Не девчонка на подхвате для услуг, не ученица, не беспомощная дурочка, которой надо помогать выжить в этой суровой жизни, а равный творческий работник.
Андреев эту минуту понимал так же и чувства Нины уловил. Он поднял бокал и улыбнулся.
– Комар, поверь мне сейчас на слово о том, что скажу, поскольку ты от нас далек и не все знаешь. Нина Васильевна, за ваши подлинные успехи. Я имел счастье просматривать все ваши работы, выполненные в убогих условиях, убогой конторе, и поверьте мне, что как режиссер рекламных роликов вы состоялись. Не полностью, не до конца, и это тоже хорошо. Но потенциал у вас есть. Поскольку за удачу из идиотского суеверия ни в кино, ни на телевидении не пьют, то выпьем за ветер в твои паруса.
– Спасибо, Аркадий Сергеевич.
– Называй меня по имени.
– Нет, – замотала головой Нина. – Пусть останется по-прежнему. Так мне больше нравится. Комар – Макс, Воробьев – Женька, а вы – Аркадий Сергеевич. Хоть что-то в этом паскудном мире должно оставаться постоянным. Мне от наших бесконечных перемен просто тошно.
Комаровский засмеялся.
– За такие прекрасные слова любой лорд-консерватор в Лондоне тут же предложил бы тебе руку, сердце и все поместье. Ах, Англия, живут, не обожая ни революций, ни перемен, а умудряются все время меняться в лучшую сторону! Моя Америка в этом плане, как Россия...
– Наплевать на твою Америку, – сказал Андреев. – Не для того собрались. Еще один тост за прекрасную даму, а потом перейдем к делам.
– Во! – восхитился Комаровский. – Это уже глас большого начальника, вошедшего в силу.
Быстренько прикинув в голове, что сказать им в ответ, Нина, в свою очередь, подняла бокал и, не мудрствуя лукаво, сказала, что пьет за настоящих мужчин, а оба, сидевших с нею и отсутствующий Женька, конечно, настоящие.
Она получила по поцелую в обе щеки, а официант принес бутылку водки и три рюмки.
– Так. Евгений, как я понимаю, не придет? – спросила Нина.
– Да, – поджав губы, ответил Андреев. – Женька не придет. Он только в среду выходит из больницы.
– Из какой больницы?
– Не волнуйся. Ничего с ним опасного не случилось. Но как быть дальше, надо думать. Этот год мы прозевали, думали, что под крылышком вернувшейся жены он воспрянет и духом и телом. Не получилось.
Андреев рассказывал сдержанно и сухо, в своей обычной манере, и было ясно, что минувший год для Воробьева оказался страшен. Фильм о теноре он снял, и фильм получился блистательным. Тенор вместе с женой Воробьева продавал его везде где мог и наварил на этом деле солидные капиталы, не выплачивая Воробьеву ни копейки, поскольку авторские права на Воробьева оформлены не были. Права остались у жены. Она и доллары получала. Более того, они решили сделать другой фильм – о слепом мальчике-скрипаче из Вологды. Тема была Воробьева. Он уже давно снимал этого мальчика и его семью, снимал нерегулярно, но за несколько лет набрался хороший материал. Тенор со своей подругой тут же учуяли, что запахло жареным, взяли над юным талантом опекунство, одарили семью и мальчика дешевыми подарками, и, по их разумению, речь в фильме должна была идти не столько о трагедии жизни юного гения, сколько об опекунах, которые отрывали от себя последнее, чтобы воспитать и поднять на ноги столь редкое дарование. От такого поворота темы Воробьев наотрез отказался, после чего его отношения и с женой, и с тенором прекратились. Воробьев, понятно, круто, надолго и тяжело запил, и лишь месяц назад Андрееву удалось уложить его в больницу на излечение.
– Я видел его позавчера, – мрачно сказал Андреев. – Алкоголь из него, быть может, и выпарили, но вопроса это не решило. Он не хочет жить.
– В каком смысле? – спросил Комаровский.
– В прямом. Он и говорит чепуху, и на морде его поганой такая отрешенность, с какой люди лезут в петлю. Я это видел и знаю.
– Да, – сказала Нина. – У него и раньше были такие настроения. Я тоже это видела.
– Хуже того, – сказал Андреев. – Он остался просто босяком и без крыши над головой в прямом смысле. Квартиру приватизировали, и квартира оказалась за женой. Она с ним официально развелась и радует меня, пошляка, только то, что он на прощанье все-таки дал ей по морде. Да и тенору тоже.
– Слава Богу, – охнул Комаровский.
– Тебе слава Богу, а мне недельная пьянка с участковым милиционером и отступная взятка ему в руки, – пробурчал Андреев. – Всемирно известного тенора с подругой избил! Это года два отсидки. Ладно, оставим это. Надо решать, что делать с Женькой дальше. Для этого я тебя из Америки и вызывал.