Текст книги "Любви хрустальный колокольчик"
Автор книги: Елена Ярилина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
– Кто вы? Где Евгения Михайловна? Что здесь происходит? Я звонила и в дверь, и по телефону, всего полчаса назад, ну никакой реакции. А грохот как при землетрясении, я уж собралась вызывать милицию. Объясните, что случилось?
– Вы мне просто слова сказать не даете. Помилуйте, какая милиция? Все в порядке, просто мы затеяли небольшой ремонт на кухне. Впредь постараемся не шуметь, чтобы вас не беспокоить, а сейчас мне некогда, извините.
Голос Саши дрогнул только раз, на слове «милиция». Пока я завязывала пояс халата, он уже успел закрыть дверь. Схватив меня за локоть, стал развязывать пояс халата, а когда начала сопротивляться, просто разорвал его. Такая же участь постигла и дорогое нижнее белье. Затем поднял на руки и, как мячик, швырнул на кровать. Наши интимные отношения и раньше выходили за рамки общепринятых, но сейчас это было фактически изнасилование.
– Скажи спасибо, что легко отделалась, в следующий раз можешь сразу писать завещание, – заявил он под конец.
Потрясенная не столько смыслом его слов, сколько самодовольным тоном, словно он не женщину изнасиловал, а подвиг совершил, я хотя и была очень измучена, но все же не выдержала:
– Саша, подожди. Я хочу спросить тебя: много ли доблести надо, чтобы справиться с беспомощной женщиной? А, герой?
Саша потемнел лицом, молча пошел прочь и с такой силой захлопнул за собой дверь, что с моей прикроватной тумбочки слетел на пол и разбился будильник. Еще одна потеря! При этой мысли я чуть не засмеялась, но, почувствовав, что начинается истерика, затихла. Забыться я долго не могла, все разбиралась в своих ощущениях: странно, что после всего я совсем не чувствую себя униженной. Оскорбленной – да, но не униженной. Наверное, если бы я любила Сашу, то его поступок уничтожил бы меня, а так я словно попала в лапы разбушевавшейся гориллы. Горилла может убить, навредить, но не унизить, не тот уровень.
Проснулась я поздно, робкий луч солнца играл на оконных стеклах. Прислушалась: в квартире тихо. Встала, привычно протянула руку за халатом… черт, да ведь его нет! Ну и жизнь, рассказал бы кто-нибудь раньше, не поверила бы. Надела спортивный костюм и пошла на кухню. Для начала расчистила дорожку к холодильнику, но он пустовал, только в емкости на дверце подсыхал небольшой кусочек сыра. Ну что ж, все лучше, чем ничего, и я с неожиданным удовольствием съела жалкий завтрак.
Уборка заняла немало времени: пришлось то и дело бегать к мусоропроводу. Потом, когда выкидывать было уже нечего, стала отмывать стены, мебель и пол, даже потолок кое-где оказался забрызган. Когда все было убрано, подсчитала убытки. Н-да! Из стеклянной посуды выжил только хрусталь, да и то потому, что он хранился в гостиной. Кухонная утварь была в общем-то цела, только у кастрюль местами отлетело обливное покрытие. Приборы не пострадали, все же остальное… Особенно мне было жалко немецкий чайный сервиз с очаровательными пастушками. Его когда-то купили еще родители, и в детстве я часами рассматривала румяных селянок в причудливых нарядах, представляя себя одной из них. В руки мне эти чашки не давали, тонкий фарфор был почти прозрачен, не для детских неуклюжих игр. А теперь эти чудесные вещицы валяются в мусоросборнике, эх! Даже разделочные доски вандал расколотил. Плафон кухонного светильника был разбит, от него чудом сохранился какой-то осколок. Осколок я, забравшись на табуретку, сняла, чтобы не упал на голову, лучше уж голая лампочка. Казалось бы, кухню постигло полное, тотальное уничтожение. Но вот что странно – вчерашний погром отнюдь не был вызван слепой яростью озверевшего человека. Плита, мебель, мойка были целы, даже окна, которые так легко разбить, уцелели. Что ж, все понятно. Ведь Саша еще собирается здесь жить, поэтому не покорежил ничего из того, без чего невозможно обойтись. Нет, зря я сравнивала его с гориллой, горилла бы порушила все, а этот куда больше напоминает шизофреника.
Я отправилась в магазин, сама себе удивляясь. Конечно, о хорошем настроении не могло быть и речи, но ведь и до отчаяния далеко! Да, я пока еще не имела представления, как мне выкручиваться, как спровадить жильца, ставшего не только любовником, но и мучителем. Объявить, что он надоел мне до чертиков, пусть выселяется? Небезопасно, а главное – совершенно бесполезно, только нервы очередной раз потреплю. Пожаловаться на него? Интересно кому. Не в милицию же, в самом деле. Могу представить себе веселые добрые лица милиционеров, когда я стану рассказывать им свою горестную историю. Мной овладело убеждение, что раз жизнь решила за что-то меня наказать, то, значит, во-первых, есть за что, во-вторых, выход найдется сам собой. Раньше я что-то не замечала за собой подобных мыслей, но за последнее время со мной столько разного произошло, что неудивительно, если я хоть чуть-чуть поумнела. А даже если и нет и вся эта философия не от ума, а от глупости, то все равно уже ничего не поделаешь.
Занятая подобными мыслями, я незаметно дошла до хозяйственного магазина. Вдоволь налюбовавшись красивым фарфором, я со вздохом отправилась в другой отдел, где купила две эмалированные кружки и миски. Жалкого остатка моих денег хватило на хлеб и сосиски.
У своего подъезда столкнулась со злополучной соседкой. Та, естественно, вцепилась в меня мертвой хваткой:
– Евгения Михайловна, голубушка, ну как же так?! Вы так шумели вчера, я нервничала, а у меня сердце слабое, мне противопоказано волноваться, ну, вы же знаете. Неужто и правда зимой ремонт затеяли?
– Да, я-то все оттягивала, а тут племянник принялся, да так горячо взялся…
Тут меня под руку подхватил невесть откуда возникший Саша. Правильно в народе говорят: черта только помяни, он появится! Сладко поприветствовав соседку, он повел меня домой, с виду очень чинно, а на самом деле до боли сжимая локоть. В лифте мы молчали, так же молча вошли в квартиру. Я разделась и, не обращая внимания на Сашу, пошла на кухню раскладывать покупки. Он увязался следом. Эмалированная посуда сразу же привлекла его внимание, он буквально выхватил ее у меня из рук, повертел небрежно:
– Испугалась, что я опять буду посуду бить? Зря! Я ведь уже сказал, что в следующий раз тебя просто задушу!
Он еще что-то нудно говорил о правилах женского поведения, но я не слушала. Каким-то звериным нюхом угадав мое состояние, Саша забеспокоился. Видимо, почувствовал, что потерял надо мной власть. Потоптавшись на кухне, он не выдержал затянувшегося молчания:
– Отмалчиваешься? Но ты же сама виновата, ведешь себя черт знает как! А если ты пообещаешь вести себя как положено женщине, я куплю тебе новую посуду. Ну что, даешь слово исправиться?
Интересно, за кого он меня принимает, за трехлетнего ребенка? Этак скоро посулит игрушку или леденец.
– Никаких обещаний я давать не собираюсь, у меня своя голова на плечах, и в твоих советах я не нуждаюсь, молод ты еще учить меня. Что касается посуды: ты ее разбил, ты и покупай новую, без всяких условий. Ты обязан возместить мне ущерб, включая порванную одежду. Ты мне не муж, не на твои деньги все покупалось, так что будь любезен.
Саша аж побагровел, хотел что-то сказать, но, увидев, что я положила сосиску на хлеб и собираюсь есть, мигом подскочил, выхватил импровизированный бутерброд, сгреб остальную снедь и утащил. Судя по звукам, донесшимся с лестницы, он все выбросил в мусоропровод – ну точно шизофреник! Вернувшись после славного подвига, заявил:
– Голод обостряет разум, тебе полезно немножко поголодать. Ты еще попросишь у меня прощения, причем как следует попросишь! Поняла?!
– Может быть, голод и обостряет разум, но вот твоему уж точно ничего не поможет, ты просто безнадежен.
С этими словами я отправилась в гостиную смотреть телевизор, проигнорировав его гневные восклицания в мой адрес. Он потащился следом, задавая бестолковые вопросы, на которые я давала еще более бестолковые ответы, а потом и вовсе замолчала – шла интересная передача о сусликах. Зверьки выглядели так забавно, казались такими важными, что я невольно рассмеялась. Мой добровольный надсмотрщик тут же выключил телевизор. Надо же, даже к сусликам приревновал! Я даже возмущаться не стала, ушла в свою комнату, взяла с полки первую попавшуюся книжку и удобно устроилась на кровати. Мой мучитель, видно, уже просто не знал, что делать. Он потоптался рядом, похмыкал и ушел, традиционно хлопнув дверью. На этот раз ничего не упало, ведь будильник он уже разбил. Но успокоиться так и не смог, где-то через полчаса опять ворвался, отыскал мою сумку и демонстративно в нее полез. Я состроила неодобрительную гримасу, ожидая новой пакости. Не глядя на меня, Саша вытащил ключи и кошелек, что показалось мне смешным: там не было ни копейки! Через несколько минут хлопнула входная дверь. В его действиях не было смысла – я ведь могу уйти не закрыв двери, а деньги одолжить у соседей.
Именно так и следовало поступить, но мной овладела какая-то расслабленность, апатия. Никуда не хотелось идти да и вообще двигаться. В глубине души я понимала, что веду себя неразумно, особенно если учесть, что больше суток не ела. Но я утешила себя, что сутки – это совсем не много, голода я не чувствую, сейчас отдохну чуть-чуть и позвоню Любаше или Катюхе. Но звонить тоже не хотелось – не люблю просить. И я все лежала и лежала, пока не уснула.
Как я потом узнала, Саша пришел только на следующий вечер, увидел, что я сплю одетая, во сне улыбаюсь. Решил, что я его как-то перехитрила и добыла еды. Разозлился, конечно, но будить меня не стал, поскольку день у него выдался сложный. Утром он очень торопился, ко мне не заглядывал вовсе. Но то ли его грызло какое-то беспокойство, то ли это была случайность, в обед он отправился домой. Увидев, что я лежу в той же позе, он слегка струхнул и побежал за Светкой. Светке он правды, конечно же, не сказал. Он, мол, пришел с работы и обнаружил меня на постели без сознания. Что уж там делала Светка, не знаю, но очнулась я ближе к вечеру и немного удивилась, увидев склоненные надо мной головы. На Светином лице проступила тревога, но, увидев, что я пришла в себя, она ободряюще улыбнулась и что-то ввела шприцем в вену. Я снова провалилась в темноту.
Утром я проснулась почти в норме. Подняла голову и увидела, что Саша скрючился у моих ног в неудобной позе, небритое лицо его осунулось. Я смотрела на него и думала: стоило ли все доводить до таких крайностей, почему он не может жить по-человечески и не мешать жить другим? Оставив риторические вопросы в покое, я попробовала посмотреть на свои наручные часы, это у меня получилось, было почти десять часов утра. Мои движения разбудили Сашу, он поднял голову и посмотрел на меня с тревогой, причем искренней, не наигранной. Такая его реакция рассмешила меня.
– Не понимаю, чего ты так убиваешься? Сам этого хотел, разве нет?
Он замялся, а я уж подумала, что и на сей раз услышу, что сама во всем виновата. От продолжения этого неприятного разговора Сашу спасла Светка, но мне пришлось несладко. Невзирая на слабые протесты, она мне опять что-то вколола и велела выпить красного вина с медом. Только я хотела сказать, что этого у меня нет, поскольку помнила, что в доме вообще отсутствуют и еда и напитки, как Саша молча встал и пошел на кухню. Я с интересом ждала, что будет дальше. Почти сразу же он вернулся с кружкой. Света стала осторожно вливать мне в рот сладкое вино, я с удовольствием глотала. Потом моя соседка прогнала Сашу на работу и осталась со мной, сообщив, что у нее сегодня отгул. Видя, что я не засыпаю и выгляжу вполне бодрой, она принялась расспрашивать, из-за чего у меня такой упадок сил, такое низкое давление и ослабление сердечной деятельности? Я только пожала плечами, и она тут же решила, что, скорее всего, виноват недолеченный грипп. Я бы сейчас с любым объяснением согласилась, чтобы только избавиться от ее расспросов.
Уже на следующий день, несмотря на слабость, я засела за компьютер: надо было срочно наверстывать упущенное. Погрузившись в работу с головой, я тем не менее заставляла себя каждые два-три часа отрываться от текста, чтобы выпить молока или бульона. Продуктами Саша забил холодильник буквально под завязку, а сам допоздна пропадал на службе. То ли работы у него много накопилось, то ли не хотел мелькать у меня перед глазами, мне было не важно, я просто радовалась его отсутствию.
* * *
Наши отношения стали чуть-чуть иными. Саша поумерил драконовские замашки, не хамил, напролом ни во что не лез, старался худо-бедно договориться со мной. А я в свою очередь почти ни от чего не отказывалась, но совсем не потому, что наши желания в чем-либо совпадали, наоборот, у меня не осталось никаких желаний, а уж в том, что касалось его, тем более. Несколько дней после моей болезни он не приходил ко мне в комнату вечерами, у меня даже затеплилась слабая надежда, что я ему надоела. На таком условии я была готова примириться с его присутствием. Но радужным планам не суждено было сбыться, увы. Высчитав какой-то только ему ведомый срок, он решил, что я достаточно оправилась, и возобновил притязания, даже с еще большим жаром. Я оставалась холодна и безразлична. Однако со временем начала реагировать на его ласки острее, чем была неприятно удивлена, зато Саша ликовал. Да, к сожалению, секс с ним стал опять приносить мне удовольствие, но прежнего вулкана страстей не было. Меня это радовало. Слишком уж удручала полная бесконтрольность тела, животные проявления натуры. В глазах Саши я видела твердую решимость раздуть огонь поярче и старалась по мере сил перевести наши отношения в другую плоскость. Я старалась разговорить Сашу, это было нелегко, но я упорно спрашивала его о работе, о сослуживцах, о жизни в Ульяновске, о матери. Он был очень скрытен, чуть ли не каждое слово из него приходилось вытаскивать будто клещами, и все-таки кое-что я узнала. Это были грустные открытия, меня удручало его отношение к людям: он их не любил, ни о ком не говорил ничего хорошего, только выпячивал недостатки окружающих, причем достаточно зло. Я долго не решалась заговорить о матери, полагая, что тема для него весьма болезненна, вдруг он вспылит? Но как-то он заговорил об этом сам, хотя результат меня не порадовал. Рассказывая о семье, он без малейшего стеснения выплескивал целые ушаты грязи и ненависти – ни слова любви или нежности. Я пробовала объяснить, сколько мать для него сделала, как трудно ей было одной и как хорошо, что она счастлива хотя бы сейчас. Но он просто не слышал меня, не способен услышать: ведь я обращалась к его сердцу, а к нему было не пробиться через целые бастионы обид, нелепых претензий, болезненного эгоизма. Я поняла – бесполезно призывать его порадоваться за Зину, потому как именно счастья-то он и не прощает матери. Счастья без него, помимо него, с кем-то другим. Уж не потому ли он в меня так вцепился? Мне расхотелось задавать ему вопросы, уж на больно неприятные выводы наводили ответы.
В декабре мне дважды приходилось ездить в издательство. Днем, в рабочее время. Но я заблаговременно ставила Сашу в известность, не скрывая иронической улыбки, которую он намеренно не замечал, поскольку игнорировал то, что не укладывалось в его жизненную схему. А вот то, что я у него чуть ли не отпрашиваюсь, Саше чрезвычайно нравилось. Как несчастна будет женщина, на которой он женится. Или был женат? А что, ведь, в конце концов, он не мальчик, как-никак двадцать девять стукнуло, не семнадцать. Мысль прочно засела у меня в голове, и хотя я понимала, что обычно любопытство до добра не доводит, все-таки рискнула разъяснить для себя этот вопрос. Вечером после ужина мы наряжали искусственную елку. Саша пребывал в хорошем настроении, даже насвистывал какой-то мотивчик. Я подумала, что момент самый подходящий, и приступила к расспросам. Он отвечал очень спокойно. Сказал, что женат пока не был и не собирается.
– Саша, но ведь были же у тебя с женщинами прочные, серьезные отношения? Никогда не поверю, что не было.
– Ревнуешь?
– С какой стати? Просто не верю, что твое сердце было всегда свободным. Ты, наверное, просто боишься в этом признаться.
Саша насупился, бросил в мою сторону гневный взгляд, который не произвел на меня никакого впечатления, и, помявшись, выдал:
– Какое значение имеет теперь, кто и когда мне нравился? Все, что было раньше, давно прошло, и следов не осталось. Не стоит ворошить остывший пепел; тебе ведь не понравилось, когда я спросил тебя о Павле, помнишь?
Я не стала напоминать, что в тот раз меня задел не вопрос о Павле, а глупая ревность, но я побоялась, что возражения уведут разговор в сторону. Убирая коробки из-под игрушек, я словно невзначай спросила:
– Ну и где она теперь, вышла замуж?
Саша в этот момент думал уже о своем и не сразу меня понял, а когда смысл вопроса дошел до него, резко вздрогнул:
– Почему сразу вышла замуж?
Сообразив, что выдал себя, слегка побледнел и сразу же ушел к себе, громко хлопнув дверью. Скоро в этом доме все двери слетят с петель!
Итак, у него когда-то была девушка, которая ему нравилась. По какой-то причине они расстались, но одна мысль о ее замужестве для него невыносима. Ну еще бы, ведь Саша такой собственник!
Немного погодя, когда я чаевничала на кухне, он пришел и тоже налил себе кружку – молча, с недовольным лицом, что не помешало ему вскоре с удовольствием смотреть предновогоднюю телевизионную программу. Затем Саша повел меня в постель, но на этот раз он был чересчур уж возбужден. Может быть, от моих вопросов и своих воспоминаний? Он был удивительно нежен, все шептал ласковые слова и не собирался, как обычно, уходить к себе, а мне совсем не хотелось оставаться с ним до утра. Следующая ночь праздничная, поэтому надо загодя выспаться, и я с трудом, но все-таки выпроводила его.
Спала я до двух дня, прямо-таки рекорд по сну! Когда же приняла душ и прибрела в купальном халате на кухню, то увидела Сашу, заспанного и всклокоченного, тоже только что вставшего. Он встретил меня кружкой кофе и собственноручно приготовленным омлетом, который подал в миске, что несколько портило эффект. Но делать нечего, посуду он так и не купил. Только я успела допить кофе, раздался звонок в дверь. Пошла открывать, Саша на звонок не отреагировал.
На пороге стояла высокая, очень красивая девушка в песцовой шубке, но без головного убора. Незнакомка держала в руках довольно большой чемодан и сумку, тоже немаленькую. Я открыла рот, чтобы объяснить, что посетительница ошиблась квартирой. Но красотка, устав ждать, решительно ломанулась в квартиру, оттеснив меня чемоданом. Я машинально закрыла дверь и воззрилась на непрошеную гостью. С какой сырости здесь завелась эта фотомодель? Гостья между тем поставила вещи на пол, мгновенно, одним грациозным движением плеч сбросила свои песцы прямо мне на руки и, словно по компасу, устремилась на кухню. Я была жутко заинтригована происходящим, но бросить дивный мех не могла и поэтому несколько секунд потратила на обустройство шубки в шкафу. Как я ни спешила, но увидеть выражение Сашиного лица мне не посчастливилось. Еще в коридоре услышала стук кружки об пол и его изумленно негодующее:
– Ты?!
Влетев на кухню, я увидела, как Саша вскинул кулак прямо в прелестное лицо гостьи. Девушка вскрикнула и отшатнулась. Кровь из разбитого носа закапала на модную кофточку. «Так вот как Саша не может ударить женщину», – мелькнуло у меня в голове. Я бросилась между ними, чтобы предотвратить дальнейшие боевые действия. Но вряд ли здесь требовалось мое вмешательство, визитерша могла и сама за себя постоять. Отшвырнув меня как котенка, она бросилась перед Сашей на колени. Я даже рот открыла от изумления, а побитая гостья, обняв Сашины ноги, хрипло завыла:
– Прости меня! Саша, прости!
От зрелища чужого унижения стало совсем муторно. На меня никто не обращал внимания, словно меня здесь и не было. Похоже, даже если они сейчас станут убивать друг друга, я тем более буду здесь лишняя. Юркнула в свою комнату, сбросила халат, быстренько натянула брюки и свитер, потом оделась и вышла на улицу.
На улице было хорошо, низко сидящее солнце придавало всему какой-то умиротворенный вид, и я с удовольствием вдохнула хрусткий морозный воздух. Настроение поднялось. Я прямо-таки внутренне ликовала, смутно предугадывая скорое освобождение. Наконец я перестала глупо улыбаться, стоя без всякой цели на улице. Немного подумав, решила пробежаться по продовольственным магазинам. Продукты дома были, но хотелось чего-нибудь еще, тем более что вчера в издательстве мне заплатили гонорар и я обзавелась-таки деньгами. Я ходила больше часа: зашла в два магазина и накупила всякой всячины: апельсинов, яблок, торт, оливок, зелени, шоколада, а также нежнейшую вырезку. На улице заметно подморозило, и я решила вернуться, очень надеясь, что двум сумасшедшим вполне хватило времени для выяснения их запутанных отношений.
Дверь открывала с опаской, но в квартире было тихо, трупов нигде не валялось. В ванной шумела вода, отчего-то я решила, что там моется приезжая девушка. Но она, словно услышав мои мысли, вышла из Сашиной комнаты. Судя по всему, они только что занимались любовью. На щеке у нее наметился синяк, пока еще красный, а нос, на удивление, распух совсем немного. Но незнакомка была так хороша, что даже это ее не портило. На ней красовались голубые джинсы и красная футболка, под которой просматривалась грудь, впечатляющая и размерами, и упругостью. К этому надо было добавить тонкую талию, широкие бедра и круглую попу, и создавалось полное впечатление, что передо мной ожившая античная статуя. Статуя протянула мне руку и представилась Таней. В ответ я тоже назвала имя, не забыв невзначай добавить, что являюсь хозяйкой квартиры: парочка уже начинала действовать мне на нервы, они вели себя так, будто я – назойливая гостья, и ничего больше. Таня попросила сделать ей кофе. Я решила, что мне тоже не помешала бы кружечка, и поставила на плиту чайник. Пока вода закипала, появился Саша, еще влажный после душа, ни на меня, ни на Таню он не смотрел, но вид имел, конечно же, не виноватый, а какой-то утомленно-отчужденный. Объясниться по поводу приезда Тани он и не подумал. Такое хамское поведение мне не нравилось, но пока я решила не возникать и посмотреть, что же будет дальше, боялась спугнуть начавшееся везение. Я заварила кофе для Тани и Саши: кружек было всего две, но я, как хозяйка, могла подождать. Но Таня не спешила взять протянутую кружку. Сначала она, подняв в недоумении брови, несколько секунд рассматривала ее, а потом, переведя на меня надменный взгляд, спросила:
– Здесь что, посуда как в тюрьме, железная?
Я перевела дыхание, сосчитала до трех, успокоив себя мыслью, что не стоит сердиться на человека, который, сам не ведая того, несет мне спасение.
– Не знаю, какие кружки подают в тюрьме, пока еще, благодарение Богу, там не была. А что касается железа, Таня, то с недавних пор у меня завелся полтергейст. У него очень своеобразный вкус: совершенно не выносит стеклянную и фарфоровую посуду, всю уже переколотил.
Таня смотрела недоверчиво, Саша по-прежнему на нас не обращал внимания, не вмешиваясь в разговор, вроде бы он его и не касался. Ну нет, подумала я, у тебя не получится свалить все на меня, посуду расколошматил ты и девушка тоже твоя, вот и разбирайся с ней как хочешь. Вслух я ничего не сказала, а забрала злополучную кружку, ушла в свою комнату и плотно прикрыла дверь. Когда через несколько минут я снова посетила кухню, в ней уже никого не было, а из Сашиной комнаты доносились раздраженные голоса. Я подумала, что новогодний праздник из-за этой парочки может получиться весьма бурным.
Зазвонил телефон, и я поспешила к нему, решив, что моя Катюшка спешит с поздравлениями. Сестра сообщила, что встречать Новый год собирается не где-нибудь, а именно у меня, причем не одна, а с женихом. Приедут они в десять часов. Когда я, ошеломленная ее натиском, не зная, как сочетать своих разномастных гостей, стала блеять что-то нечленораздельное, она, поняв меня по-своему, посоветовала зря не дергаться – они все привезут с собой. В голове у меня наконец-то просветлело от обилия новых впечатлений, и я заверила Любашу, уже недовольную отсутствием возгласов восторга, что буду просто счастлива ее видеть. Любаша радостно добавила, что для меня они тоже постараются кого-то привезти, и, не слушая моих отнекиваний, повесила трубку.
Отклеившись от телефона, я медленно побрела в комнату, обдумывая, насколько кстати оказалось Любашино предложение. Ведь и в самом деле, вечер с двумя такими неуравновешенными личностями, как Саша и его девушка, представлялся мне весьма тяжким, и очень хорошо уравновесить их кем-то. Прервав мои размышления, в дверь вошел Саша, слегка постучав для приличия. У него было ко мне два вопроса: кто звонил и что делать с посудой, вернее, с ее отсутствием? Первый вопрос меня удивил: даже после приезда его девушки, присутствие которой все еще им не объяснено, он считает возможным следить за мной? Но заводиться я не стала, напротив, с большим удовольствием объяснила, что ко мне вечером приедут гости. Саша побледнел, помявшись, спросил, не лучше ли будет отменить визит.
– Знаешь, Саша, и моему терпению есть предел! Сначала приезжаешь ты на две-три недели, а вместо этого остаешься на неопределенно долгий срок. Потом как снег на голову, без всякого предупреждения, сваливается твоя девушка, а теперь я, оказывается, в своем собственном доме не могу принять гостей, потому что тебе это не нравится. Дудки! Не нравится – уезжай сам, Москва большая, найдешь себе уголок по вкусу!
Его передернуло. На некоторое время воцарилось молчание. Не знаю, о чем думал Саша, а я – о посуде, все ломала голову, как же выйти из положения, и кое-что надумала. Наше тягостное молчание прервала Таня, которая вошла без стука и осведомилась, что мы тут делаем. Наверное, она хотела спросить это игриво, но получилось враждебно. Присутствие этой неотесанной девицы в моей квартире действовало мне на нервы, но я пока не одергивала ее, чтобы не дать Саше повод обвинить меня в ревности, чему он был бы рад. А самое главное, она была моим шансом навсегда избавиться от этого ненормального. Ради такой перспективы можно было немного потерпеть ее дурные манеры, а порой и откровенное хамство. Поэтому я улыбнулась ей так ласково, как только смогла, и объяснила, что нас тревожит проблема посуды и выход из нее я вижу только такой: почему бы им вдвоем не прогуляться по магазинам, пока они еще открыты, и не купить посуду, какая им глянется? Денег я им, естественно, не предложила. Посуда стоит дорого, а Саша просто обязан загладить свою вину и возместить нанесенный им ущерб, пусть сделает мне хоть такой подарок к Новому году. Таню мое предложение настолько возмутило, что она аж подпрыгнула и завизжала:
– Как же это так, вы здесь хозяйка, а перекладываете все на нас! Мы, между прочим, гости и не обязаны ничего делать или идти куда-то. Даже не подумаю никуда идти и Сашу не пущу!
Ого! Я перевела взгляд с девицы на Сашу – он смотрел на меня с издевкой: мол, получила? Надежда на то, что он в самом деле пойдет в магазин за посудой была очень слабая, поэтому я и не огорчилась, когда мой план с треском лопнул.
– Это хорошо, что ты, Таня, помнишь, кто здесь хозяйка. Поэтому будьте любезны сидеть в отведенной вам комнате и под ногами у меня не путаться. Время уже к шести, а у меня полно дел. Не хотите помогать, не надо, но и не мешайте мне. В десять часов жду вас в гостиной, а пока отдыхайте.
Не посмев возразить, они с кислыми лицами поплелись к себе. В течение всего вечера парочка старалась не попадаться мне на глаза. Но есть им хотелось, поэтому кое-какие партизанские вылазки на кухню они делали: кипятили чайник, готовили бутерброды, в основном из тех продуктов, что купил Саша. Мне было совсем не до них, пришлось еще раз протереть пыль в гостиной, раздвинуть стол, накрыть его красивой белой клеенкой, сделанной под настоящую кружевную скатерть. С посудой я придумала вот что: хрусталь остался цел, поскольку обитал в гостиной, приборы, естественно, не разбились, а тарелки нашлись одноразовые из какой-то синтетической ерунды, причем и большие, и маленькие. Года два назад их просила меня купить Катя для загородных пикников, но так почему-то и не забрала, а вот сейчас они меня здорово выручили.
Я не только успела к назначенному часу все приготовить, но и выкроила время полежать с марлевыми тампонами, смоченными ромашковым чаем, на глазах. Платье решила надеть новое, то самое, которое стоило мне таких денег. Хорошая примета встречать Новый год в новой одежде. Сделала себе нехитрую, но миленькую прическу. Поскольку вечер, то макияж можно сделать чуть-чуть поярче. Оглядела себя в зеркале и осталась довольна. Конечно же мне не сравниться с молодой девицей, тем более такой красавицей, как Таня, но ведь я и не собиралась ни с кем соперничать, я сама по себе, она сама по себе. Ровно в десять я собиралась выйти из своей комнаты, но услышала, как Саша с Таней пошли в гостиную, и решила подождать минутку, чтобы не сталкиваться в коридоре. Раздался звонок в дверь, и я услышала, как ребята пошли открывать, то ли потому, что были от двери в двух шагах, то ли из любопытства. Судя по тому, какие недоумевающие вопросы при этом задавала Таня, она не знала, что будут еще гости, почему-то Саша не счел нужным предупредить ее, может, надеялся, что никто, не придет? Я еще раз посмотрела на себя в зеркало, поправила прядь волос и не спеша выплыла навстречу гостям. По телефону я успела сказать сестре о своих молодых гостях, впрочем, ее трудно было чем-нибудь удивить. В прихожей было темно, гости раздевались, знакомились, потом вновь прибывшие Валера и Сережа остались с молодежью в гостиной, а мы с Любашей пошли на кухню, вечное женское прибежище. Первым делом Любаша оглядела меня и сказала:
– Вот это да! Где платье оторвала? Мало сказать, что ты в нем отлично выглядишь, ты в нем вообще какая-то другая, черт, даже не знаю, как и сказать! Дай-ка я тебя поцелую. Да, чтобы ты не запуталась: Валера – это мой жених, а Сережу мы привели для тебя, и нечего морщиться. Интеллигентный мужик, как раз то, что ты любишь. Слушай, а этот твой племянник мне совсем не понравился, угрюмый какой-то. Ну да фиг с ним! Давай разбираться, что кинем на стол, ты что-то планировала на горячее? А то мы привезли с собой две курицы гриль, их ведь подогреть можно, как ты думаешь?
– Спасибо за комплимент, Любашенька, ты в ответных не нуждаешься – прекрасно смотришься, впрочем, как и всегда. Куриц мы твоих греть не будем, и без них всего хватит. На горячее у меня грибы, тушенные со сметаной, ветчиной и сыром, – это раз, твои любимые свиные отбивные на ребрышках – это два, ну и картошка, естественно. Из закусок, кроме нарезки всякой и консервов, два салата – оливье с курятиной и свежий из пекинской капусты с перцем, огурцами и зеленью. Хватит, я думаю.
