Текст книги "Любви хрустальный колокольчик"
Автор книги: Елена Ярилина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Он упорно пробовал повернуть меня к себе лицом, но я опять вырвалась, больше не хотела ни о чем с ним говорить.
– Жень! Женя, ты хоть что-нибудь слышала из того, что я тебе сказал? Хорошо, можешь не поворачиваться, но ответь мне только на один вопрос: ты слышала, на ком я собираюсь жениться?
Я хотела и тут промолчать, но поскольку он несильно, но все же тормошил меня, то я не выдержала и выплеснула на него все, что чувствовала:
– Нет, признаюсь, что я не слышала, на ком ты женишься, да и какая мне разница, я все равно никого из твоих многочисленных подружек не знаю! Наверное, это хорошо, что ты решил остепениться. Поздновато, правда, но лучше поздно, чем никогда. И я рада за тебя! Правда рада. Во всяком случае, порадуюсь потом, а сейчас, повторяю, я плохо себя чувствую и хочу остаться одна. Ты понял? Одна!
Я и в самом деле почему-то плохо себя совсем чувствовала: и сердце щемило, и голова гудела, и вообще было здорово не по себе, не надо было мне пить это дурацкое шампанское! И никогда-то я его не любила. Вдруг что-то произошло: окно да и вся комната начали заваливаться набок и перемещаться. Я так испугалась, что не сразу поняла, что это Виктор взял меня на руки и несет на диван. А когда поняла, то нахлынул уже другой испуг – он же дважды ранен! Пока я со всем этим справлялась, то уже оказалась на диване. Да нет, хуже! На диване сидел Виктор, а меня он посадил к себе на колени, и мы целовались! Было от чего сойти с ума. Одно то, что он меня целует, уже безобразие, но то, что я или, вернее, мои губы ему отвечают, это просто не лезло ни в какие ворота! Я стала вырываться так отчаянно, что это возымело наконец результат. Он отпустил меня, я тут же забилась в угол дивана и забаррикадировалась подушкой, сделанной в виде головы собаки. Это была любимая Володина подушка, и воспоминание об этом придало мне сил.
– Я знаю, зачем ты это делаешь! Ты хочешь показать, насколько ты меня не уважаешь. Ты всегда считал, что я недостойна Володи, и это правда! Я любила его, очень любила, но Володя был такой высокий человек, что я по сравнению с ним полное ничтожество. Но ты еще и ненавидишь меня. А кто ты такой, чтобы ненавидеть меня, чтобы меня судить? Может быть, ты и лучше меня, но не тебе меня судить. И я очень прошу тебя, нет, требую – оставь меня в покое! Я буду жить так, как умею и считаю нужным.
Я прижимала к себе подушку и, как мне казалось, говорила спокойно, но на последних словах голос сорвался и нечаянно зазвенел от скопившихся, но непролитых слез. Я судорожно сглотнула несколько раз, не хватало еще разреветься на его глазах! Он пристально смотрел на меня и все порывался что-то сказать, но я отвела взгляд и опять сглотнула. Проклятый комок в горле никак не желал рассасываться. Виктор принес фужер, я было отвела его руку, что-что, а спиртное мне было сейчас ни к чему, но спазм опять сжал горло, я быстро схватила фужер и выпила шампанское залпом. Эффект был немедленный, но совсем не тот, что был нужен, я отчаянно закашлялась. Похлопывание по спине не помогало, видно, вино пошло не в то горло. Когда приступ прошел, я совсем была без сил, то есть настолько, что сначала даже не реагировала на ту чушь, что стал нести Виктор.
– С чего ты взяла, что я тебя ненавижу?! Как это только могло прийти тебе в голову? Как я могу тебя ненавидеть, когда я тебя, наоборот, люблю? Я от тебя совсем свихнулся, на себя стал не похож. И к чему ты все время вспоминаешь мои ранения, я о них и думать забыл, что и тебе советую сделать. Это все не важно, важно только, как ты ко мне относишься, скажи – как?
Как ни старалась я успокоиться и держать себя в руках, но такое лицемерие и наглое притворство кого хочешь из себя выведут.
– Ты что, меня совсем дурочкой считаешь? Ты забыл, сколько раз меня оскорблял? Какие гадости ты мне говорил? Забыл? Как только ты меня видел, так сразу строил разные гримасы, а если я нечаянно тебя касалась, то сразу вздрагивал от отвращения, будто я жаба какая. Не надо делать удивленное лицо, я все видела. И ты думаешь, я не поняла, что ты тогда в больнице хотел меня выгнать, но я тебя опередила и сама ушла. И мне противно, что ты сейчас непонятно зачем устраиваешь пошлый спектакль! Как ты мог меня целовать? Как ты смеешь издеваться надо мной и говорить, что любишь меня? Никого никогда не ненавидела, а вот тебя готова возненавидеть! Убирайся отсюда, или я за себя не отвечаю!
– Женя! Все, что ты сейчас говорила, не имеет никакого отношения к действительности. Это твои какие-то непонятные, ни на чем не основанные фантазии. Я люблю тебя, понимаешь, люблю! Не вырывайся, я не хочу сделать тебе больно, но необходимо, чтобы ты выслушала меня спокойно и поняла, наконец. Я никогда не вздрагивал от отвращения, твои прикосновения всегда были мне приятны, очень приятны. Я люблю тебя, а все другое – это бред, такой же, как и твое заявление о том, что я хотел выгнать тебя из больничной палаты. Я хотел признаться тебе в любви, ты меня слышишь, в любви!
Я зло сузила глаза, сейчас я и в самом деле его ненавидела.
– Когда мужчинам не нравится то, что говорит женщина, они всегда называют это фантазией. «Дорогая, это просто твои фантазии!» Ненавижу! Ненавижу твою ложь, твое лицемерие, твое пустое и холодное сердце! Ненавижу тебя за то, что ты заставил меня ненавидеть! А это очень злое, иссушающее чувство, от него у меня боль. Но это пройдет, ты уйдешь, я успокоюсь, я снова стану прежней и смогу вспоминать о тебе без ненависти, но это потом, потом. А сейчас, когда ты смотришь на меня, у меня такая боль в сердце, что еще немного, и я умру!
Я закрыла глаза, чтобы больше не видеть его, чувствуя такой холод в сердце, словно оно и вправду должно было бы остановиться. Тиски его рук разжались, он отпустил меня и встал. Я по-прежнему не открывала глаз, хотела, чтобы он ушел, ничего в жизни мне было не нужно, только чтобы он ушел. Я настолько сильно хотела этого, что мое желание передалось ему, не могло не передаться. Спустя минуту хлопнула входная дверь. Остатка сил мне хватило только на то, чтобы вытянуться на диване и положить подушку под голову. Чувствуя, как меня засасывает, поглощает какой-то морок, я еще успела подумать: я одна, одна, и мне никто не нужен!
Я проснулась на диване, накрытая пледом, и от этого мне было тепло и хорошо. Я помнила, что ничем не накрывалась, кто же накрыл меня? Ах да, Володя! Он ведь такой заботливый! И от этой мысли мое израненное сердце стало биться ровнее, я словно ощутила прилив сил и чуть слышно про себя шепнула его имя, и тотчас же где-то в бездне пространства отозвались хрустальные колокольчики. Не открывая глаз, с улыбкой слушала я этот звон, и, когда он смолк, я уверилась, что Володя вернулся ко мне. Откуда? Этого я не помнила, но вернулся! И я позвала громче: «Володя!» Его рука протянулась ко мне, погладила по лицу, убрала прядь волос за ухо, опять погладила. Я наслаждалась этими нежными, любящими прикосновениями, засмеялась от счастья и, когда рука коснулась моих губ, стала покрывать ее поцелуями. Тотчас что-то кольнуло меня в сердце, какая-то совсем маленькая иголочка. Мои губы еще целовали, а сердце уже поняло: это не Володя. В ту же секунду я вспомнила, что Володя мертв, он умер, ушел от меня, его больше нет! Я быстро открыла глаза – это был Виктор, он сидел на корточках возле дивана и гладил меня по лицу. Господи!
Неужели сейчас все начнется снова? Видно, эта мысль отобразилась на моем лице, потому что руку он убрал и сказал поспешно:
– Нет, нет, мы сейчас ни о чем говорить с тобой не будем. Мы будем просто пить чай. Ведь нет ничего странного и страшного в том, что мы с тобой попьем чаю, я ведь еще не пробовал твоих пирожков. Ксюше они очень понравились, это было видно по тому, с какой скоростью она их уплетала, может быть, и мне понравятся? Чайник я сейчас поставлю, а ты лежи, если хочешь.
Но я села и спросила: сколько я спала? Оказалось, всего час. Интересно, он слышал, как я звала Володю? Не мог не слышать, ведь рядом совсем был.
– Ты ведь слышал?
– Да, – глухо ответил Виктор.
Но когда он повернулся, лицо у него было вполне обычное, он даже улыбался мне. Улыбается вот, а сам меня ненавидит, было подумала я, но тут же отругала себя за эту мысль, не хотела начинать снова. Чай мы пили довольно спокойно, Виктор шутил, улыбался и съел все мои пирожки. Только тут я вспомнила, что ничем существенным его не накормила, а ведь аппетит у него хороший, это я помнила. Предложила что-нибудь для него приготовить, сама я есть не хотела. Но он отказался, сказал, что ему уже пора и что он приедет через день или два опять. Я ничего ему не ответила, струсила, что опять начнем выяснять отношения, на это у меня не было никаких сил и желания тоже.
Уснула я быстро и спала очень спокойно и долго, когда открыла глаза, было уже девять часов. Спешить было, в сущности, некуда, но я все равно заторопилась, видно уже по привычке. Привела себя в порядок и выпила чашку чаю с последним оставшимся пирожком. На кофе не отважилась, хотя и хотелось, сердце еще не совсем пришло в норму после вчерашнего. Хотела поработать, но на месте не сиделось, какое-то внутреннее беспокойство гнало меня из дому. Сегодня было нежарко из-за тонкой дымки, покрывавшей небо, и я отправилась на прогулку. Гуляла почти два часа, даже не заметила, как время пролетело.
Машину возле дома я увидела издали, но это была машина не Виктора и не Наташи. Я уж было занервничала, но разглядела именно Наташу, она с кем-то разговаривала, этот кто-то был маленький, и его не было видно. Ага, да это Ксюша! Я ускорила шаг. Когда я подошла и с радостной улыбкой обняла Наташу, из машины совершенно неожиданно вылез мужчина лет тридцати пяти, в очках и с ранней лысинкой. Я настолько смутилась от того, что Наташа оказалась не одна, что, к стыду своему, прослушала имя-отчество гостя. Вообще, она торопилась и буквально потащила меня в дом, хотя я хотела показать ей свою маленькую гордость – петунии, ведь сегодня их было уже пять: две белые и три розовые. Мужчина пошел за нами в дом, разочарованная Ксюша, видя, что ее не зовут, повернула к своему дому.
– Наташа, вы давно меня ждете?
– Да нет, минут десять, но времени у меня в обрез, поэтому все разговоры оставим на потом, сначала дело. Витя изрядно напугал меня вчера, так что давай раздевайся!
Увидев крайнюю степень изумления на моем лице, Наташа хмыкнула:
– Раздевайся, тебя осмотрит врач и прослушает твое сердце. Витя что, ничего не сказал тебе? Узнаю его милое обыкновение – делает то, что считает нужным, и при этом забывает поставить в известность тех, кого это непосредственно касается.
Врач мрачно меня прослушал. Он расспросил меня о январском приступе, о пребывании в больнице, о диагнозе, о лечении. Я рассказала ему все, что смогла, включая номер больницы, так как он собирался навести там справки. Сказал, что ничего пока предписывать мне не будет, кроме покоя и размеренной жизни. Тут же они с Наташей собрались уезжать, я, удивленная пожарной спешкой, пошла проводить их до машины. За эти несколько шагов Наташа шепнула мне, что ее дочь вот-вот родит, поэтому она торопится.
После их отъезда я стала думать о Викторе и, конечно же, обо всем, что было вчера, но тут же разволновалась. Нет. Мысли о Викторе и предписанный мне покой никак не могли сочетаться. Чтобы отвлечься от опасной темы, я принялась готовить себе обед. После обеда часов до шести мне очень хорошо работалось, а потом пришла Ксюша с новой куклой. Я поняла, что работать сегодня мне уже не придется, вздохнула, полезла в шкаф и, основательно порывшись в нем, достала розовую шелковую блузку, которую недавно нечаянно прижгла утюгом. Из этой блузки мы с Ксюшей смастерили кукле такое роскошное бальное платье, что все остальные куклы позавидовали бы, если бы только смогли ее увидеть. Даже Лариса нашу работу похвалила. Она пришла за Ксюшей, которая, по ее словам, уже час как должна была быть дома. Девочка тут же сунула матери под нос свою куклу в розовом бальном платье как смягчающее вину обстоятельство. Лариса с кислой миной наряд одобрила. После наших с ней столкновений зимой из-за Володи и особенно после нашего разговора в магазине она при встречах со мной больше не хамила, но и жаловать меня особенно не жаловала. Она и дочь свою ревновала ко мне, ей не нравилось, что девочка проводит у меня так много времени. Но из Ксюшиных же слов явствовало, что бабушка заступается за ребенка и охотно отпускает ко мне, а поскольку из-за частых отлучек Ларисы бабушка была главным воспитателем девочки, то Ксюша и слушалась ее больше. Я в этот конфликт старалась не вмешиваться, и если Ксюша пыталась мне что-нибудь рассказать о домашних ссорах, то я быстро переводила разговор на что-то другое, более интересное. Мне не хватало еще только настраивать ребенка против собственной матери.
Уснула я поздно. Ночью мне приснился Володя, он уходил от меня по дороге, его уводила маленькая девочка, очень торопила и дергала за руку. Он слушался ее, но все же пару раз оглянулся на ходу, и помахал мне рукой на прощание. Лицо его я видела издали и потому смутно, но он улыбался. Я проснулась с неясным ощущением, что что-то было в этом сне не так. Я уже видела во сне, как Володю уводит маленькая девочка, скорее всего, его рано умершая дочь. Как и в первом сне, я стояла у двери… стоп! Что-то здесь есть! Я стала еще раз прокручивать мельчайшие воспоминания и ощущения только что виденного сна. Точно, кто-то держал меня за талию, я не поворачивала голову и не видела, кто это был, но стояла спокойно, не вырывалась, словно так и надо было, что кто-то обнимает меня. Да, еще я чувствовала чье-то дыхание над собой, значит, человек был значительно выше меня, скорее всего, мужчина. Неужели Виктор? О нет! Только не это! Меня аж бросило в жар, поскольку напрашивалось следующее объяснение сна: Володя был здесь в гостях и уже уходил, его уводила девочка. А мы, я и, предположительно, Виктор, вышли его проводить, и это нам, нам, а не мне одной, он махал рукой с такой сияющей улыбкой. Такое объяснение повергло меня в полное смятение, но я быстренько провела сама с собой надлежащую работу. Сон – это сон, а явь – это явь, и нечего их смешивать. Даже если это проделки подсознания, то и тогда нужно просто дать ему по мозгам, или что у него там есть, и успокоиться. В жизни и без того хватает неприятностей, чтобы еще вдобавок придумывать. Все, и хватит об этом! Я посмотрела на часы: без четверти семь, вполне можно вставать. Тем более, что сегодня суббота, на пляже вскоре соберется уйма народу, и если я собираюсь искупаться в тихой спокойной обстановке, то мне следует поторопиться.
Вода была как парное молоко, и я вдоволь наплавалась. Мне никто не мешал, люди стали появляться, когда я уже вышла из воды. Из дому я выскочила без завтрака, и сейчас мне так захотелось выпить чашку кофе с чем-нибудь вроде большого бутерброда с сыром, что у меня даже в желудке заурчало от голода. Я заторопилась домой. Ключ в замке почему-то не поворачивался, наконец, я сообразила, что замок открыт. Ну и разиня! Даже дверь забыла запереть. Запахи из кухни я почувствовала уже в прихожей, ну, значит, не воры. Бросила сумку с полотенцем и бегом на кухню: Виктор, в джинсах и полосатой майке, в моем фартуке с подсолнухами, священнодействовал у плиты. На звук моих шагов он обернулся, смерил меня взглядом и удивился, хотел что-то сказать, но я его опередила:
– Привет! Ты что, завтрак готовишь? Пахнет очень вкусно. Надеюсь, что кофе в нем предусмотрен? Я после купания очень хочу есть, а еще больше хочу горячего кофе.
– Привет тебе, ранняя пташка! Я-то думал, что ты еще спишь, старался не шуметь, все делал тихохонько, а ты, оказывается, уже сбегала искупалась.
– А замок ты тоже взламывал тихохонько?
– Ты очень невнимательна, радость моя, разве замок взломан? Он открыт, только и всего. Мой руки и садись, я разогрел блинчики с творогом, пальчики оближешь, до чего вкусно.
– Только не говори мне, что пек их сам, небось купил в ближайшей кулинарии?
– Обижаешь, однако, и вовсе не в ближайшей, а в самой лучшей.
Я невольно рассмеялась, но тут же согнала улыбку с лица, нечего мне ему улыбаться. Не торопясь сполоснула и повесила сушиться полотенце, которое брала с собой на пляж, приняла душ, переоделась и только после этого пришла на кухню. Виктор ждал меня за столом, полностью накрытым к завтраку, фартук он уже снял, а жаль! Ой! Что-то я сегодня слишком много улыбаюсь, не к добру это. Стараясь выглядеть серьезно, я села за стол и, к большому своему удивлению, обнаружила, что никаким кофе и не пахнет. Заметив мое недовольство, добровольный повар пояснил:
– Кофе, Женечка, для сердца вреден. Лучше выпей чаю.
– Вреднее тебя он быть никак не может, а я вот лицезрею тебя и пока еще жива. Не хочешь делать, ну и не надо, я и сама себе приготовлю, вкуснее будет.
Он перехватил меня у плиты, погладил по плечу с нарочито жалостливой и просительной миной, но я дернула плечом и сбросила его руку. Он вздохнул:
– Ну хорошо. Я приготовлю тебе кофе, садись. Но только, чур, будешь пить его с молоком.
– Вить, ты что, с ума сошел? Я терпеть не могу кофе с молоком, только черный! И нечего мной командовать, это моя жизнь, а не твоя, хочу живу, хочу нет.
Я сама почувствовала, насколько глупо звучит моя фраза. Предательская улыбка не замедлила тут же появиться, прямо так и стукнула бы себя по лбу, а еще лучше – его!
– Женечка, киска, ну поживи еще немного! Пожалуйста, ну что тебе стоит! – ухмыльнулся Виктор, сводя на нет всю мою серьезность.
Дело кончилось тем, что я все-таки получила свой кофе, и даже черный, но не очень обрадовалась, учитывая, какой это стоило борьбы. К тому же этот змей горыныч дал мне всего полчашки. Блинчики, как ни странно, и вправду были вкуснющие, я незаметно для себя уплела три штуки, за что удостоилась похвалы надзирателя. Запивать их мне пришлось ряженкой. В отместку я оставила грязную посуду и гордо удалилась. Я полагала, что он возмутится, ведь мужчины терпеть не могут мыть посуду. Однако вскоре на кухне послышался звук льющейся воды. Я подкралась на цыпочках: Виктор в моем фартуке увлеченно мыл посуду – дивное зрелище! Но вот таилась я, оказывается, зря – несмотря на шум воды, он каким-то образом услышал мои шаги и оглянулся, вид у него был при этом не просто насмешливый, а ехидный. Я опять почувствовала себя дурочкой и сбежала в сад. Там меня Виктор и нашел – мирно поливающую цветочки. Оглядев клумбу, он похвалил мои труды. Ага, подлизывается! И что же ему надо?
– Вот видишь, мы вполне можем мирно сосуществовать. Надеюсь, ты выбросила из головы, что я тебя ненавижу?
Я упрямо молчала: его поведение действительно не имело с ненавистью ничего общего. Но почему-то мне страшно не хотелось признавать его правоту. Видя, что я не буйствую, как в прошлый раз, Виктор продолжил:
– Женя, не будем повторять прошлых ошибок. Давай начнем с чистого листа. Подожди! Попробуй спокойно выслушать меня. Я прошу даже не поверить мне, а просто выслушать. Хорошо?
– Хорошо. – Голос мой дрогнул. – Я попробую, но сначала скажу одну вещь. Да, сейчас я отдаю себе отчет в том, что была не права, теперь мне и самой понятно, почему я так упорно считала тебя врагом. Но умоляю: не говори мне о своих чувствах, тем более о любви. Этого я не выдержу.
С минуту он очень серьезно смотрел на меня, потом кивнул, как бы в подтверждение своих догадок, и вздохнул.
– Я хорошо понимаю, что с тобой происходит. Жаль, что ты сама еще в себе не разобралась. Все гораздо глубже и серьезнее, чем я предполагал. Но это ничего, ничего. Мы ведь можем дружить, Женя? Просто дружить, часто встречаться, гулять, пить чай, обмениваться впечатлениями. Как ты на это смотришь?
Я молча кивнула. И тут скрипнула калитка, появилась Ксюша – очень кстати появилась! Поздоровавшись с независимым видом, она тут же спросила о машине. Да, и в самом деле, где же его машина? Оказалось, что Виктор просто поставил ее сбоку от дома, в тени. Обрадованная, что машина не исчезла, Ксюша сразу же предложила покататься, глядя на Виктора умоляющими глазами. Устоять он не смог, вот только мы не знали, куда ехать. Ребенок, как всегда, оказался умнее.
– За мороженым!
Хитрюга решила совместить два удовольствия. Мы поехали на станцию, там был самый большой выбор. Виктор рвался скупить чуть ли не весь ассортимент, я его едва остановила:
– Что ты делаешь? У нее же горло заболит.
Он смутился. Смущенный Виктор – это что-то! Просто экзотическое зрелище! Несмотря на Ксюшины уверения, что у нее никогда-никогда не болит горло, она получила только две порции, я одну, а наш спонсор от мороженого отказался. Потом мы еще немного покатались по окрестностям и завезли Ксюшу домой.
С этого дня началась новая жизнь. Виктор приезжал часто. В будние дни ненадолго, на пару часов, а в выходные иногда и ночевать оставался. Стелила я ему в гостиной на диване.
Как-то в субботу заехала Катюшка с мужем и ребенком, решила наконец посмотреть, что за убежище я себе нашла. Правду ей знать было ни к чему – я соврала, будто сняла дом в долгосрочную аренду.
Они застали Виктора. Катюшка очень удивилась, бросила на меня вопросительный взгляд. Выпив кофе и съев салат, она немного подобрела, долго присматривалась к Виктору. А тот как раз весело учил Мишутку только что придуманной игре. Глядя, как охотно ребенок играет с незнакомым дядей, она оттаяла. А вот дом забраковала:
– Маленький очень, а про участок вообще смешно говорить. Вот видели бы вы дачу моего свекра, просто роскошная! Мы летом проводим там все свободное время. – Адресовала она свой рассказ Виктору.
Тот вежливо слушал, но в глубине его глаз пряталась насмешка. Олег все это время изучал какие-то толстые не то газеты, не то журналы, в разговоре не участвовал и прервал чтение только для еды. Сомневаюсь, что он вообще заметил, где находится. Я-то привыкла к его манерам, Виктор же недоуменно пожал плечами и отвернулся почти с презрением. Вскоре они собрались уезжать. Я проводила ребят до машины. Обнимая меня, Катя обронила снисходительную похвалу в адрес Виктора, кажется, это максимум одобрения, на который она способна.
Я оказалась в странной изоляции. Любаша уже несколько раз обещала приехать показать нового жениха, да все что-то никак не могла выбраться. Котьку с женой я тоже зазывала, хотя и знала, что они все равно не появятся. В конце мая Лиза родила мертвого ребенка и теперь почти не выходила из дому, ни с кем не хотела общаться. В начале сентября они должны были возвратиться в Мюнхен, и Котька очень надеялся, что там бедолага придет в себя.
Мне было трудно, очень трудно видеть Виктора, слышать его, оставаться с ним наедине. И это несмотря на то, что он вел себя настолько корректно, что совершенно не к чему было придраться. В сущности, почти как муж: привозил продукты, иногда готовил, ходил со мной на прогулки, развлекал моих гостей, только спал по-прежнему в гостиной. Когда я вспоминала Наташины слова о нем, то начинала думать, что его наверняка в Москве ждет женщина, может быть, даже не одна. Такие мысли причиняли боль, и в то же время я злилась на свою чувствительность. Но еще больнее было представить нашу близость. После Володи – нет, ни за что! Любые мысли о Викторе приводили к тому, что я упиралась в стену, и сознание того, что я ее возвела, не приносило облегчения. Долго так продолжаться не могло. Я пыталась сказать Виктору, что наши отношения обречены, что у нас нет будущего, но он всякий раз переводил разговор на другую тему.
В конце июля мне стали сниться эротические сны, непременным участником которых был Виктор. В этих снах я не только не противилась, а буквально купалась в блаженстве. Просыпаясь с учащенным пульсом и пересохшим горлом, ругала себя последними словами.
Однажды в субботу после купания я разогревала обед, Виктор после какой-то незначительной фразы так посмотрел, что меня бросило в жар и закружилась голова. Ноги стали ватные, и, чтобы не упасть, я ухватилась за стол. Он сразу же подскочил ко мне, но я только покачала головой и закрыла глаза. Этот взгляд так напомнил мне сегодняшний сон, где я самозабвенно любила его, что я застонала. Виктор, не задавая никаких вопросов, подхватил меня на руки и отнес в спальню. Положил на кровать, нашел лекарство и пришел в ужас: в пузырьке жидкости осталось на донышке, а таблетки и вовсе кончились. Я выпила капли, прислушалась к тому, как постепенно успокаивается сердце, и открыла глаза.
– Наверно, я единственная женщина, которую ты принес на руках в спальню только для того, чтобы дать лекарство?!
Виктор от комментария воздержался, чуть-чуть потоптался возле и вышел.
В понедельник неожиданно приехала Наташа. Я обрадовалась, ведь мы не виделись уже больше месяца, да и в последнюю нашу встречу не смогли толком поговорить. Сначала она рассказала, какая чудесная у нее внучка Дашенька: толстенькая, розовая, с пока еще мутно-голубыми глазками и длинными черными ресницами. Я радовалась вместе с ней, но чувствовала, что у нее за душой что-то есть, не так просто она приехала. И как только повисла первая пауза, я вопросительно посмотрела на гостью, не в силах дольше выносить неизвестность. Наташа торопливо вытащила из сумочки новые лекарства, но я продолжала молчать.
– Женя, я хочу тебя спросить… – Она покраснела и замялась. – Конечно, это не мое дело, но у вас с Витей… Понимаешь, Андрюша сказал, что Витька сам на себя не похож. Больше не смеется, не шутит и рассеянный очень. Он очень дорог мне, я хотела бы помочь и ему и тебе, только не знаю как.
Она замолчала, беспомощно глядя на меня.
– Ты права, Наташа. Я мучаю его, сама страдаю не меньше, а сделать ничего не могу. Это тупиковая ситуация. Нам нужно порвать, раз это единственный выход из сложившейся ситуации.
– Как жаль! Боже мой, как жаль! Помнишь, я говорила, что Витя не умеет любить? Оказалось, умеет, научился, смог. И такой печальный финал. Ты и сама стала как тень, но советчик из меня в этих вопросах никакой. Мне безумно жаль!
Мы прошлись немного в лесу, но у обеих на душе было неспокойно, и прогулка не удалась. На прощание я сказала:
– Наташа, я знаю, что в душе ты сердишься на меня. Нет, сердишься – глупое здесь слово, даже не знаю, какое подобрать. Негодуешь, скорее. Я приношу одни несчастья близким тебе людям, а значит, и тебе. Одни беды и хлопоты. Я так хотела бы, чтобы все было по-другому, но у меня не получается.
– Перестань, Женя! Значит, так уж суждено, а я люблю тебя такую, какая ты есть.
Мы обнялись, и она уехала. И все-таки у меня осталось ощущение, что где-то в глубине души она недовольна. Я на ее месте наверняка бы злилась.
Во вторник жара немного спала, и мне хорошо работалось, я вообще неожиданно почувствовала себя увереннее. Может быть, со мной все в порядке, просто организм реагировал на ужасную жару? В этот вечер Виктор тоже не приехал.
В среду меня разбудил гром. Я прислушивалась к тому, как надвигается гроза, но вот налетевший порыв ветра так сильно хлопнул рамой, что чуть не вылетели стекла. Пришлось встать и закрыть окно. Я все лежала и ждала, когда же пойдет дождь, и незаметно уснула. Мне приснился странный сон, вроде бы я с какой-то шумной компанией что-то праздную на природе, но потом устала от шума и отошла в сторону, подальше от всех. Расстелила полосатый коврик и легла позагорать, но почувствовала на себе чей-то взгляд, открыла глаза и увидела, что рядом со мной стоят Володя и Виктор. Обнявшись, они с улыбкой смотрели на меня, а меня так разморило на солнышке, что было лень встать, даже пошевелиться лень, я снова закрыла глаза и уснула.
С этим я и проснулась: уснув во сне, очнулась наяву. Было ужасно жарко, я вся взмокла от пота. Встала, распахнула окно и с огорчением увидела, что дождя так и не было. Гулять я не пошла, было слишком душно и пыльно. Ветер гонял по дорогам клубы пыли, а с неба так и не упало ни капли. Ближе к вечеру я вышла посидеть в садик. Забежала Ксюша с Рексом, пока девочка пересказывала все свои новости, пес чинно сидел рядом, но через несколько минут и они ушли, я опять осталась одна. Поймала себя на том, что ловлю звуки с улицы, не зафырчит ли знакомая машина, но было тихо. Я сказала себе, что все больше Виктор не приедет, больше я не увижу его. И чутко прислушалась к себе – внутри все было спокойно. Я приготовилась ко сну, легла, вспомнила, как Витя играл с Мишуткой, и улыбнулась. Сон подошел, как всегда, незаметно, на маленьких и теплых лапках, и я уже почти совсем в него погрузилась, как вдруг словно что толкнуло меня, и я села на постели. Почему во сне они стояли рядом, обнявшись, – Володя и Витя? Я ведь никогда не видела их вместе, более того, при жизни Володи я даже и не подозревала о существовании Виктора. Почему они приснились мне вместе? Холодный, липкий страх заполз внутрь, свернулся на сердце как змея и мешал уснуть. Полночи я проворочалась без сна, утром встала измученная, с синевой под глазами. Весь день четверга я разрывалась между желанием позвонить и спросить у Наташи, не случилось ли чего с Виктором, и опасением, что она не так меня поймет. К вечеру нервы стали как натянутая струна, любой случайный звук выводил из себя. Около девяти часов вечера послышался шум машины, я подбежала к калитке, это разворачивалось такси, видимо заехавшее не туда, я даже плюнула с досады. Уснула я, как ни странно, быстро, все-таки сказывалась предыдущая бессонная ночь. Сны снились неотчетливые, сумбурные, я все бежала куда-то, искала какой-то дом и не могла найти. Проснулась с таким пасмурным настроением, что сразу же после вялого завтрака отправилась на почту звонить Наташе, не могла больше выносить неизвестности. Дома у нее никто не отвечал, а на работе сказали, что ее не будет до вторника. Наверное, ничего не случилось, ведь тогда мне сразу сказали, что у нее умер друг. Так я уговаривала саму себя. Весь этот долгий и унылый день я пыталась работать, но ничего путного не получалось, домашние дела тоже не делались. Даже обед не стала себе готовить, съела несколько помидоров с хлебом, больше ничего не хотелось.
В субботу утром я долго купалась, а возвращаясь, увидела возле дома длинную белую машину. На ступеньках крыльца сидела яркая нарядная Любаша, а ступенькой ниже притулился незнакомый мужчина. Любаша не была бы Любашей, если бы не начала свою приветственную речь с упреков:
– Знаешь что, дорогая, приглашала меня, приглашала, а когда я приехала, то дверь закрыта, а ты бродишь неизвестно где. А кто будет встречать ненаглядную сестру?
