Текст книги "Любви хрустальный колокольчик"

Автор книги: Елена Ярилина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Хотелось бы надеяться, что вы не собираетесь действовать сами? Вы, конечно же, люди опытные, просто асы, что и говорить, но все-таки вам обоим далеко не двадцать пять, и даже не сорок, уже как-то не солидно самим бегать и прыгать. Пожалуйста, помните об этом.

Андрей хотел возразить, но передумал и только молча показал рукой на Виктора. Наташа, видимо, хорошо поняла, что хотел сказать муж, потому что неодобрительно покачала головой и вздохнула. Тот только поднял плечи, но ничего не сказал. Я во всем этом ровным счетом ничего не поняла: при чем тут какой-то бег да еще прыжки и что собирается сделать Виктор? Я не только подумала об этом, но и задала вопрос вслух. Ответом мне было гробовое молчание, и при этом все смотрели в разные стороны, ну просто очень интересно! Наконец Андрей нарушил затянувшееся молчание:

– Ты ведь собиралась ехать в Фирсановку, Женя? Сейчас Виктор отвезет тебя туда на машине, а когда тебе надо будет возвращаться, ты позвони заранее, и кто-нибудь за тобой приедет, только обещай, что позвонишь обязательно!

Я согласилась, предложение было действительно разумным. Вскоре стали прощаться, мы обнялись с Наташей, и я первой вышла из квартиры. Виктор последовал за мной, в лифте мы молчали, но он все косился на меня, неодобрительно, как мне показалось. «Жигули» Виктора были темно-синие, изрядно потрепанные, а кое-где даже битые. Почему-то мне казалось, что у него должен быть «мерседес», не иначе, и я слегка удивилась, что он ездит на машине такого непрезентабельного вида, но вслух, естественно, ничего не сказала. С места тронулись плавно, это мне понравилось, не переношу, когда резко трогают; насколько хватало моих скромных познаний, он был хорошим водителем. Мы тут же влились в общий поток машин, и внимание мое рассеялось. Я стала думать, чем займусь в Фирсановке, и совсем было увлеклась этими мыслями, но насмешливый голос Виктора быстро вернул меня к действительности:

– Интересно узнать, сколько же вы были знакомы? Если это не секрет.

Я сразу поняла, что он спрашивает о моих отношениях с Володей и просто старается поддеть меня, тем не менее ответила: полтора месяца. Он протяжно свистнул и покачал головой:

– Однако быстро же ты дело сделала!

Я поморщилась от его откровенно враждебной реплики, но ответила спокойно:

– Я знаю, Виктор, как ты ко мне относишься, но изменить прошлое ты не в силах. Наша встреча с Володей уже была, как и наша любовь. А что касается сегодняшнего дня, то, что бы ты там ни думал, я не искала помощи ни твоей, ни Андрея. Когда я шла к Наташе, то просто собиралась поговорить с человеком, который пришелся мне по сердцу, с которым можно не бояться быть откровенной. Она сама позвонила вам, без моего ведома, поскольку я бы на это никогда не согласилась. И насколько я понимаю, ты сам вызвался меня подвезти, не так ли? Я благодарна тебе за это, но буду еще более благодарна, если ты оставишь все свои комментарии при себе.

Тут он бросил руль и, повернувшись всем корпусом ко мне, отдал честь:

– Есть, товарищ командир! Какие будут еще указания?

Я испугалась, но, оказывается, мы встали на светофоре и никакой опасности врезаться не было, я вздохнула облегченно и промолчала, решив больше не препираться с ним. Но он-то как раз думал иначе и вскоре снова заговорил:

– Что, Женя, правда глаза колет?

Голос у него был обманчиво мягким, но смотрел он недобро, да и усмехался тоже. Уж не для того ли он вызвался отвезти меня, чтобы иметь возможность без свидетелей шпынять в свое удовольствие? Повезло, однако! Впрочем, я и вообще везунчик тот еще.

– Да, Витя, твоя правда колет. Ведь у каждого человека она своя. Одно дело – правда человека беспристрастного, и совсем другое – правда человека, заранее враждебно настроенного, как, например, ты. Но если ты думаешь, что меня задевает твое плохое отношение, то ошибаешься. Твое мнение – это твои проблемы, и мне нет до них никакого дела. Ты волен думать обо мне все, что угодно, но вот зачем меня посвящать в свои мысли, непонятно. Мыслей у меня и своих невпроворот.

То ли он не нашелся с ответом, то ли ему, наконец, надоело со мной разговаривать, но только до самого дома он молчал. Я-то думала, что он сразу уедет, как только высадит меня, но он закрыл машину и последовал за мной в дом. Меня это неприятно удивило, но я промолчала. Виктор, не раздеваясь, прошел в гостиную, постоял там, оглядываясь по сторонам, потом спросил:

– Я вижу, ты ничего здесь не меняла. Почему?

– Нет, конечно, зачем? Ведь это Володин дом.

– Но его больше нет, дом он оставил тебе, теперь ты здесь хозяйка и вольна все делать по собственному усмотрению.

– Вот я и делаю. Мне приятно оставить все так, как было при нем, словно он только вышел прогуляться, сейчас вернется, и мы сядем пить чай с его знаменитым вареньем из китайки.

– Чай – это хорошо, это прекрасно, а с вареньем – еще лучше! Давай в самом деле попьем чайку.

Нет! Он просто невозможный человек, ну как можно с таким разговаривать? Я пожала плечами и отправилась ставить чайник. Подумав немного, со вздохом достала баночку. Варенья осталось совсем немного, и я его берегла. Больше к чаю подать было нечего, даже хлеба не было, по дороге мы в магазин не заходили, а я перед отъездом в Москву последний хлеб раскрошила птицам, чтоб не плесневел здесь. Собирая на стол, я совершенно машинально извинилась за его скудость и тут же об этом пожалела.

– Я и не ожидал, что ты хорошая хозяйка, но ничего, я тебя прощаю.

Я уже открыла рот, чтобы отчитать этого нахала как следует, но вдруг передумала. И что он все ко мне цепляется, словно нарочно провоцирует на скандал, может быть, таким путем он хочет лишний раз убедить себя, какая я плохая и злобная? Насколько смогла, я приветливо ему улыбнулась:

– Что же делать? Какая есть. Но все равно я рада, что ты меня прощаешь, как-то сразу легче на душе стало. Пей пока чай с вареньем, Володя его сам варил, а уж поешь дома.

– Ты что, уже выгоняешь меня?

– Нет, ну что ты! Как можно! Конечно, посиди еще, мне нравится, когда ты говоришь гадости, это так приятно.

Чуть не подавившись чаем, Виктор отодвинул недопитую чашку от себя, резко встал и подошел ко мне совсем близко:

– Послушай меня внимательно, язвочка моя распрекрасная! Все эти твои бабские штучки на меня не действуют, я не Володька, светлая ему память! И заруби себе на носу, что, если бы не он, я никогда в жизни не только бы не стал помогать тебе, но даже и смотреть-то в твою сторону.

– Взаимно. Я принимаю твою помощь только потому, что ты близкий друг Володи.

Он стоял так близко, что его гневное дыхание опаляло мне щеки. Выговаривая последнюю фразу, я взглянула ему в лицо, словно принимая его презрительный вызов, и неожиданно для себя вдруг увидела, какие у него красивые темные глаза и длинные ресницы. Это нечаянное открытие почему-то сильно расстроило меня, и я резко отшатнулась от Виктора. Но он придержал меня за локоть:

– Не так быстро, наш разговор еще не окончен. Хватит пустой болтовни, теперь поговорим о деле. Сколько ты намереваешься здесь пробыть, неделю? Так вот, слушай меня внимательно – без меня отсюда ни шагу. Будет лучше, если ты никому, даже родным, не будешь звонить отсюда, они ведь не знают, что ты здесь? Или знают?

– Я никого не извещала, да и никто, кроме Любаши, моей двоюродной сестры, вообще не знает о том, что у меня появился этот дом. Любаша, конечно, может догадаться, что я здесь, но это не страшно, ведь Павел ни ей и никому вообще из родных и знакомых звонить не будет. Покойники не звонят, а он для всех, кроме меня, покойник. Но к чему такие предосторожности? Насколько я понимаю, мне надо просто переждать, пока он не перестанет меня искать и не успокоится. Так?

– Я и не рассчитывал, что ты хоть что-то понимаешь, так что можешь не ломать себе голову. Сиди здесь тихонько, как мышь, я за тобой приеду.

После этих слов он направился к выходу. Но я не могла на этом успокоиться.

– Постой. А почему это именно ты приедешь за мной? Я этого не хочу, ведь Андрей сказал, что приедет кто-нибудь.

Виктор посмотрел на меня так, словно я надоедливое насекомое, о которое просто руки не хочется марать, чтобы пришлепнуть его, вышел в прихожую, снял с вешалки куртку и ушел. После его ухода я задумалась о том, правильно ли я вела себя, может, надо все-таки быть с ним повежливее? Как-никак, пусть нехотя, с нескрываемым отвращением, но он взялся мне помочь. Но тут свои не слишком веселые размышления о Викторе пришлось прервать, потому что, взглянув на часы, я поняла, что если собираюсь сегодня поужинать, а завтра утром позавтракать, то мне надо поторопиться в магазин.

* * *

Соблюдать предписанные этим жутким Виктором правила я не собиралась, не хватало еще только, чтобы мои родные начали меня искать. Поэтому через день я позвонила с почты Любаше и Кате. Любаши дома не было, зато у нее теперь был автоответчик. Подивившись новшеству, я пообщалась с аппаратом, сообщив ему, что занята работой и, когда освобожусь, позвоню. Катя оказалась дома, у нее было хорошее настроение. Она мне самым подробнейшим образом рассказала о своих новых тряпках, в ярких красках описала очередную каверзу Мишутки, пожаловалась, что муж мало бывает дома, быстренько спросила о моем здоровье и куда-то заторопилась. Поскольку она не спрашивала, где я пропадаю, я поняла, что она мне не звонила. Напоследок я сказала, что буквально завалена работой и несколько дней буду недосягаема. Такое бывало нередко, и Катя спокойно распрощалась со мной.

Работы с заказом, хотя и очень кропотливой, было в общем-то немного, и я ее завершила в три дня, благо кроме этого ничего и не делала. Затем я принялась за собственное творение, оно меня увлекло, несмотря на то, что шло не очень легко, некоторые места приходилось переделывать по нескольку раз. На седьмой день работа была в разгаре, я вся была не здесь, а в каких-то заоблачных высях, увлекаемая своим вдохновением, поэтому меня крайне неприятно поразил быстрый стук в дверь, и тут же послышались шаги в коридорчике. Это был, конечно же, Виктор, кто еще мог так нахально ворваться. За последние дни, занятая работой, я как-то успела подзабыть о том неприятном впечатлении, которое он на меня производит. Теперь его бесцеремонное, как мне показалось, вторжение вызвало у меня сильный приступ раздражения, и все ранее намеченные планы вести себя с ним сдержанно и корректно моментально вылетели из головы. Я молча уставилась на него, стараясь держать себя в руках, чтобы не вспылить и не наговорить ничего такого, за что потом было бы стыдно.

– Здравствуй! Я что, напугал тебя? Ты смотришь на меня как на привидение. Но я вижу, ты совсем не готова, это очень плохо. Ко всему прочему, оказывается, ты еще и несобранная! Ну что же делать, я подожду, и все же поторопись, будь уж так любезна.

– Нет, это уж ты будь так любезен и объясни, что ты здесь делаешь? Входишь, как к себе домой, прерываешь мою работу. А ведь я не звонила и не просила за мной приезжать.

– Ну вот что я тебе скажу: если бы ты потрудилась закрыть дверь, то я не вошел бы так легко. А теперь попробуй забыть хоть на время, что ты мегера и что у тебя самый отвратительный характер на свете, вспомни о деле. Ведь это у тебя неприятности, а не у меня. Тем не менее я бросаю все свои дела, а у меня их немало, и достаточно серьезных, и приезжаю сюда, чтобы помочь тебе справиться с твоими трудностями. Но мне некогда учить тебя элементарной вежливости, если ты соберешься быстро, то так и быть, в виде исключения, я приму это как твои извинения.

Я не знала, что сказать в ответ. Я и в самом деле вела себя не слишком вежливо, но этот человек выводил меня из равновесия одним своим заносчивым видом. И я действительно не звонила и не просила приезжать за мной, а ведь Андрей обговаривал это непременное условие. Я еще раз напомнила об этом Виктору, стараясь выглядеть спокойной и рассудительной, а не то с него станется прилепить мне что-нибудь похуже мегеры.

– Обстоятельства изменились, и тебе лучше быть в Москве, – соизволил он объяснить.

– Чьи обстоятельства изменились? И для кого лучше, чтобы я была в Москве? – все еще не сдавалась я.

До этого момента Виктор говорил со мной достаточно спокойно, включая и сделанный мне выговор, но сейчас выдержка, казалось, изменила ему. Он как-то весь передернулся, но все-таки сдержался, только окинул меня уничтожающим взглядом и вдруг совсем неожиданно спросил:

– Сколько тебе лет на самом деле?

– Что значит – на самом деле? Мне сорок восемь лет, и я ни от кого никогда не скрывала свой возраст, – ответила я ему с вызовом.

– Ну, по тебе этого не скажешь, поскольку ведешь ты себя как совершенно невоспитанная девчонка, которую надо было побольше шлепать. Не знаю, чем были заняты твои мозги до сих пор, но, судя по твоей, мягко говоря, неумной реакции, ты так и не удосужилась понять, в какое дерьмо вляпалась!

Слова его были не только грубыми, но и несправедливыми, а потому мне стало до того обидно, что на глазах выступили непрошеные слезы.

– Я ни во что не вляпалась, как ты изящно изволишь выражаться, поскольку совершенно ни в чем не виновата. Я просто живу, как жила до сих пор. Не моя вина, что на свете бывают преступники, даже если этот преступник мой бывший муж. У нас, в конце концов, есть соответствующие органы, чья прямая обязанность ловить преступников, вот пусть они этим и занимаются, а я буду заниматься своим делом.

Выпалив все это, я уселась на стул и уставилась в окно. Там светило весеннее солнце, на ветке голой еще сирени прыгали две синички. Мир за окном был так хорош, а я сижу тут как дурочка, и меня поучает и без конца теребит совершенно невозможный, наглый тип. Наглый тип тоже уселся на стул, посмотрел в окно, но, не найдя там ничего для себя интересного, возвел глаза к потолку и, обращаясь к нему как к собеседнику, заметил:

– Интересно, почему это женщины, когда им больше нечего сказать, сразу прибегают к слезам? Наверное, хотят разжалобить, а зря!

Я не сразу поняла, при чем тут слезы, но тут же почувствовала, как по моей щеке и вправду ползет предательская, соленая капля. Я поспешно вытерла глаза, пока за одной не последовали другие. Посмотрела на своего мучителя, он все еще делал вид, что его очень интересует потолок, притворщик.

– Ты отстанешь от меня?

Все еще не отрывая взора от столь интересующего его предмета, он вздохнул притворно и медленно покачал головой:

– Конечно, нет. Мне нужно, чтобы ты собралась и поехала со мной.

– Что ж, я иду собираться, поскольку ты не оставил мне выбора. Буду готова через десять, максимум пятнадцать минут. И это время ты вполне можешь провести в машине.

Виктор, не торопясь, свел взгляд вниз. Можно было подумать, что в его больших карих глазах сосредоточилась вся мировая скорбь.

– Ну правильно. Едва успела ты осушить свои притворные слезы, как уже начинаешь хамить.

И, уже направляясь к двери, небрежно бросил через плечо:

– Не могу никак понять, что в тебе мог находить Володька?

Это был болезненный укол, поскольку я и сама иногда задавалась этим вопросом. Поэтому я вспыхнула и постаралась ответить как можно более ядовитым тоном:

– Может быть, сердце?

Он приостановился, оглянулся и зашарил взглядом по моей фигуре, словно искал место, где оно могло бы помещаться, но, якобы не найдя его, пожал плечами:

– Вряд ли! – и вышел.

В названный мною срок я уложилась и вышла из дома через двенадцать минут, поэтому не обратила ни малейшего внимания на то, что он демонстративно смотрит на часы. Дверь машины он мне, конечно, не открыл, да и стоило ли ожидать от мачо столь любезного поведения?

Дорогой мы молчали, только уже при въезде в Москву я сказала свой адрес, несколько удивленная тем, что он не спрашивает, куда меня везти. Никакой реакции. Может быть, он везет меня не домой? Да нет же, еще два поворота, и мой дом. Но, недоезжая квартала, он вдруг затормозил возле большого продовольственного магазина и стал искать место для парковки машины.

– В чем дело? Я живу не здесь.

– И это мне говорит женщина! Ты же неделю не была дома, мыши и те, поди, от голода передохли. Нужно купить продукты, или ты на долговременной диете?

Я хотела ему ответить, что без него разберусь, но потом подумала, что раз уж остановились, то почему бы и не зайти? И все равно его такая забота обо мне, вкупе с саркастическими замечаниями, показалась мне весьма подозрительной. Возя тележку по залу и выбирая, что бы мне купить, я потеряла Виктора из виду, но вдруг он подошел с целой кучей продуктов. С чего бы это он так заботится о моем питании? Он посмотрел на меня совершенно спокойно:

– Конечно, очень приятно, что ты так хорошо обо мне думаешь, но вынужден тебя разочаровать – забочусь я в данном конкретном случае исключительно о собственной персоне. Люблю, признаться, поесть.

– Постой, постой! Если ты набираешь эти продукты себе, то не проще ли взять еще одну тележку и положить их туда, чем разбираться у кассы, где чьи продукты?

В ответ Виктор молча пожал плечами и так взглянул, словно я сказала невесть какую глупость. Я тоже промолчала, спорить себе дороже, а если кассирша начнет возмущаться, я скажу ей, чтобы с ним она и разбиралась. Но этот хитрый жук очередной раз удивил меня. Возле самой кассы он проворно оттеснил меня от тележки, оплатил чек, потом сноровисто, хотя и не слишком аккуратно распихал все продукты по пакетам, лично у меня уходит на это больше времени, и понес в машину.

Ровно через две минуты мы были уже у моего подъезда, причем я обратила внимание на то, как ловко он нашел въезд в мой двор, а это было совсем не просто для человека, незнакомого с этим местом. Наверное, он отлично ориентируется. Я хотела сразу вылезти из машины, но он придержал меня за руку, тщательно оглядел двор и только после этого разрешил мне выйти и вышел сам. «Тоже мне конспиратор!» – фыркнула я про себя.

Сумки он понес сам, мне не дал ничего, весь обвешался ими, и поэтому все двери – и подъезда, и лифта, и квартиры – перед ним пришлось распахивать мне. Интересно, а если бы на нас напали в подъезде, то чем бы он оборонялся, пакетами? А что, это идея! Особенно тем, в котором два десятка яиц! Когда мы вошли в квартиру, меня что-то насторожило, что-то почти неуловимое. Принюхиваясь, я вошла на кухню – определенно чем-то пахло. Запах был чужой, незнакомый, я сказала об этом Виктору. Вот тут бы ему и забеспокоиться, но ничего подобного, этот дешевый конспиратор и ухом не повел. Он стал распаковывать пакеты и рассовывать продукты как попало в шкафы и холодильник, который даже не был включен. Это зрелище доконало меня, я вырвала у него из рук упаковку сырокопченой колбасы и почти закричала:

– Ну что ты делаешь? Отбери свои покупки и отнеси их в машину, а уж со своими я как-нибудь разберусь сама, и разложить их по местам ума у меня хватит!

Я еще договорить не успела, а колбаса опять была у него в руках, он положил ее в холодильник, захлопнул дверцу и, повернувшись ко мне, делано улыбнулся и сказал:

– Насчет твоего ума я не уверен. – Я возмутилась, но он, не дав мне и рта открыть, продолжил: – Все продукты я купил сюда, для тебя и для себя, я буду здесь жить, временно, конечно. Теперь понятно? Эй! Очнись! – Я раздраженно дернула плечом, а он спокойно добавил: – Проснулась? Ну, будь как дома, – и прямиком направился в Котькину комнату.

Вместо того чтобы разозлиться на его бесцеремонное вмешательство в мою жизнь и устроить скандал, я молча побрела в свою комнату. Я так устала от всей этой неразберихи, что просто отказывалась реагировать на происходящее вокруг меня, по крайней мере пока. Войдя, я скинула туфли и, даже не сняв плаща, легла на кровать. Я лежала и думала о том, что не только сейчас, но и весь последний год со мной происходит всякая неразбериха и что я смертельно устала от всей этой фантасмагории. Я всегда была женщиной тихой и никогда не жаждала приключений на свою голову или иные части тела. Почему же все происходит иначе? Но мысли мои были какие-то вялые, текли словно сами собой, и я незаметно для себя уснула. Проспала я всего ничего, меня разбудил стук в дверь. Тут же появилась ненавистная мне физиономия Виктора, он обвел взором комнату, меня, лежащую прямо в плаще на кровати, и, скорчив постную мину, сказал:

– И это называется хозяйка! Дорогой гость в доме, а она, вместо того чтобы принять его как подобает, заваливается, словно пьяная забулдыга, одетой в кровать. Если я и раньше был невысокого мнения о тебе, то теперь твой рейтинг вообще на нуле.

Мне было безразлично в данный момент что бы он ни сказал, но вот плащ было жалко. Я повесила его на вешалку и пошла в ванную умываться, чувствовала себя лучше, эти несколько минут сна меня освежили. Но вскоре мое настроение опять поползло вниз. Мало того что в зеркале я увидела свое изрядно помятое лицо, видно неловко лежала, так еще заметила вещи Виктора, которые он успел разложить: зубная щетка, расческа, электробритва, флакон туалетной воды, рядом висели два полотенца, большое и маленькое. Н-да! «Наш пострел везде поспел», – прокомментировала я вполголоса. Когда вошла в кухню, то увидела сервированный стол, на плите жарилась картошка, которую новоявленный повар солил и помешивал. Я безучастно села за стол. Через пять минут все было готово.

– Праздничный ужин готов! – самодовольным тоном провозгласил Виктор.

– Для праздничного ужина не хватает вина, – вяло возразила я.

– Жень, ну ты и в самом деле пьяница! Все бы тебе пить да пить. Временно объявляю мораторий на спиртное. Когда меня здесь не будет, хоть упейся, а при мне ни-ни. Терпеть не могу пьяных женщин!

При этих словах он посмотрел на меня с таким выражением, словно я только и делаю, что напиваюсь до невменяемости. Меня передернуло, и я сказала:

– Как ты мне надоел! – На большее меня не хватило.

Он продолжал балагурить и подначивать меня с улыбочкой на губах, но я твердо помнила о том, что в каждой шутке есть доля шутки, и потому не удивилась, подметив недобрый блеск в его глазах.

Поужинав, я посмотрела телевизор в гостиной, но недолго, мне было не до него. Появился Виктор и устроился на диване с журналом. Я выключила телевизор и стала раздумывать, что же мне теперь делать, спать идти вроде бы рано, да и сон я себе уже перебила. В это время раздался звонок в дверь. Виктор оказался возле двери раньше меня, двигался он бесшумно, заглянул в глазок и, пропуская меня к двери, тихо шепнул:

– Обо мне ни слова!

Пока я открывала дверь, он успел быстро, но также тихо скрыться в Котькиной комнате. Я впустила в квартиру Светку, пригласила ее на кухню, но пока шла за ней по коридору, запоздало сообразила, что на столе следы ужина на двоих. И я срочно стала придумывать, что бы мне такое сказать, однако пугалась я зря. Ни на столе, ни в мойке ничего не было, пока я смотрела телевизор, Виктор успел все убрать. Мысленно махнув рукой и поставив на себе крест как на хозяйке, я предложила Светке чаю. Она охотно согласилась. Поболтав немного о том о сем, она вдруг спросила меня:

– Жень, тебя что-то долго не было видно, уезжала куда-то?

– Ну почему долго? Всего неделю, была у друзей на даче.

Она заторопилась:

– Я знаешь почему спрашиваю-то? Тебя тут женщина какая-то искала, два раза приезжала, тачка очень приличная, сама за рулем.

Новость меня удивила, странно, кто бы мог меня искать? Единственная женщина, которую Светка не знала, была Наташа, но с чего бы вдруг та стала меня искать, прекрасно зная, где я нахожусь?

– Свет, а что за женщина? Опиши мне ее, я что-то не соображу, кто мог меня искать.

– Да я ее, можно сказать, и не видела, только мельком, я во дворе была, когда она из подъезда вышла и в машину села. Я больше на тачку смотрела. Женщина вроде молодая, волосы темные, стрижка под пажа. Да ее старая грымза, твоя соседка, видела. Небось углядела в глазок, что она возле твоей двери топчется, ну и выглянула. Ты же знаешь, этой перечнице до всего есть дело. Она-то меня потом и расспрашивала: кто, мол, к Жене приходил да кто? Ну, я ей и сказала, что же вы у той женщины не спросили, как же это вы оплошали? Так что ты думаешь? Бабенка эта, ну под пажа-то, второй раз приехала, а грымза ее специально подкараулила и спрашивает: а вы кто ей будете? Та ей ответила, что твоя подруга, все никак тебя застать не может, и не знает ли эта соседка, где можно тебя найти. Грымза и тут не оплошала, ведь все про всех знает, не хуже КГБ, ответила, что у дочери, больше, мол, ей и негде быть. Потом, уже после ее отъезда, грымза меня опять подловила, я как раз с дежурства возвращалась, пересказала мне весь разговор, а сама все удивляется, что это, мол, у Жени подруга больно молодая, не больше тридцати. А я ей и говорю: ну и что? Мне ведь тоже тридцать, что ж мне теперь, с ней и не дружить? – с тобой то есть, ну, в общем, одно слово – грымза!

Я задумалась, эта загадочная женщина, которая вдруг начала меня разыскивать, мне совсем не нравилась. Светка, видя, что мне стало не до нее, разом поскучнела и стала прощаться. Я проводила ее до двери и, закрыв за ней, услышала, как за моей спиной кашлянул Виктор, я даже вздрогнула от неожиданности.

– Как ты думаешь, Женя, может, сейчас расспросить соседку?

Я взглянула на часы: почти одиннадцать, и отрицательно покачала головой:

– Нет, слишком поздно, она рано ложится. Скорчив неопределенную мину, он отодвинул меня от двери и снял цепочку. Я возмущенно дернулась, но он приложил палец к губам, отвел меня от двери и сказал:

– Так надо, но ты не волнуйся, иди спать. Хорошенькое дело, не волнуйся, без цепочки дверь ничего не стоит открыть. Но возмущаться я не стала, черт с ним!

Утром меня разбудил неугомонный Виктор, причем не просто постучал в дверь, а тут же вошел и уселся на кровати, глядя на меня с любопытством. Первая отчетливая мысль у меня была, что он редкостный хам, а вторая: боже, я, наверное, выгляжу невероятно скверно после сна – глаза опухшие, волосы всклокочены, то-то он на меня так уставился. Он тут же ответил на мой безмолвный вопрос:

– Знаешь, сонная ты выглядишь моложе. Я бы даже сказал, как-то беззащитнее, почти не верится, какой мегерой ты бываешь.

Заметив, что я уже открыла рот, чтобы ответить, он продолжил:

– Короче! Хватит валяться в постели, через пять минут жду тебя на кухне, – и с этими словами вышел.

Я чуть не задохнулась от злости, но излить ее уже было не на кого, чтобы хоть немного разрядиться, я постучала кулаком по краю кровати, ушиблась и, разозлившись окончательно, вскочила с постели.

Стоя под душем и наслаждаясь теплыми тугими струями, я думала о том, что Виктор намеренно выводит меня из себя, можно в этом и не сомневаться. Наверное, его очень забавляет мой рассерженный вид, да и просто досадить мне хочется лишний раз, ведь он меня терпеть не может. Итак, с ним все ясно, другое дело – я сама. Я-то почему с такой легкостью поддаюсь на его подначки и откровенные провокации? Напрашивающийся вывод меня несколько удивил: я поняла, что меня это тоже развлекает. Поразмыслила еще, и мое удивление рассеялось: ведь так, то шутя, то цапаясь всерьез, было намного легче переносить соседство неприятного человека и постоянное ощущение опасности над своей головой. Вытираясь и одеваясь, я рассуждала, что если бы я была вынуждена таить в себе постоянное раздражение на Виктора, а ведь он его вызывает во мне одним своим видом, то это раздражение, скапливаясь и не находя выхода, было бы чревато большим взрывом. Один бог знает, каких дров я могла бы тогда наломать. Несколько разобравшись в себе и наведя относительный порядок в своей внешности, я появилась на кухне. Судя по аромату яичницы и кофе, завтрак был уже готов. Вот и еще один плюс, подумала я про себя. Усевшись на стул, я вдруг поразилась тому, что все знакомые мне мужчины готовят сами, да еще и меня кормят, и как это только у меня получается? Я подумала, что очень удобно устроилась, и это было так смешно, что я зафыркала, как мне казалось, про себя.

– И чему же это ты улыбаешься, да еще с таким ехидством? Опять какая-нибудь гадость на уме? О деле совсем не думаешь. Лучше бы поторопилась с завтраком и пошла навестила соседку.

Говорил он вроде бы спокойно, но какое-то затаенное недовольство в нем чувствовалось. Я увидела, что он весьма неодобрительно разглядывает мою одежду. На мне была пестрая трикотажная кофточка и в тон ей трикотажные обтягивающие брючки до колен, очень удобный вид одежды для дома, просто молодец кто его придумал! А этому брюзге, видите ли, не нравится. Я было заулыбалась, глядя на его хмурую мину, но улыбка тут же сползла с моего лица, когда я опустила взгляд на тарелку перед собой: яичница была с ветчиной. Ну что ж, не получилось позавтракать сегодня без хлопот. Я молча отодвинула тарелку от себя и полезла в холодильник за сыром и маслом, сделала себе пару бутербродов – вот теперь можно и позавтракать. Виктор даже нос сморщил:

– Значит, ты считаешь, что бутерброды с утра, натощак, полезнее для желудка, чем добротная яичница? Нет? Тогда что? А-а! Ясно, это, наверно, Володька успел заразить тебя своими сумасбродными идеями вегетарианства, угадал?

Я улыбкой подтвердила его догадку. Он в ответ скорчил какую-то уж вовсе невообразимую гримасу и принялся поедать мою порцию яичницы, свою он давно уже уплел.

– Ну, тебе же хуже! И да будет тебе это известно, от бутербродов полнеют. Скоро ты станешь такая толстая, что в дверь не пролезешь, – мстительно улыбаясь, ликовал он, видимо представляя меня толстой.

– Не хотелось бы тебя огорчать, но вряд ли мне это грозит, я ведь все время ем бутерброды по утрам, и, как видишь, совсем не толстая. И потом, знаешь, своим ехидством по поводу моей фигуры ты мне настроения не испортишь, я за ней и в молодости-то не следила, а уж теперь, когда мне сто лет в обед, тем более. Да и кому какое дело, как я выгляжу? Ты мне вот что лучше скажи, ты все слышал вчера, что говорила Света о какой-то женщине, или мне пересказать?

Виктор сверкнул на меня своими цыганскими глазами, скривил губы, словно от боли, и ответил:

– Пересказывать-то нечего: примерно тридцать лет, темные волосы, стрижка под пажа, назвалась твоей подругой, но ты ее, конечно же, не знаешь. Можно кого-нибудь отыскать по таким приметам? Это ж куры и те смеяться будут! Темные волосы. Да вы способны не то что каждый день, но и дважды в день менять их цвет. Со стрижкой малость посложней, но и тут существует хитрость: надела бабеночка парик хоть со стрижкой, хоть с длинной косой, и ищи-свищи ее! Ладно, пойдем говорить с соседкой, вряд ли она много добавит, но опросить надо. А ты сидишь, понимаешь ли, тут, кофеек попиваешь, вместо того чтобы делом заняться.