Текст книги "Явление зверя"

Автор книги: Елена Прокофьева

Соавторы: Татьяна Енина (Умнова)
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 7

Софья

Лешкин панический звонок раздался как раз в тот вечер, когда я вернулась от Шереметьевых чуть-чуть пьяная и очень счастливая: сегодня мы праздновали выздоровление Надежды Семеновны. Конечно, еще не окончательное выздоровление, но в моих услугах она больше не нуждалась. Правда, она говорила, что ей жаль отпускать меня, на что Костя ответил, что другие больные нуждаются в моей помощи, но я наверняка не откажусь время от времени приходить в гости. При этом он посмотрел на меня так выразительно, что Надежда Семеновна, кажется, сразу все поняла – и просто расцвела, из чего я сделала вывод, что нравлюсь возможной свекрови, и тоже очень этому обрадовалась. В общем, вечер был чудесный. Закончился он поздно, и Костя сам отвозил меня домой. В лифте мы, как всегда, ехали вместе с соседом. И когда Костя хотел поцеловать меня в его присутствии, я довольно резко увернулась: мне не хотелось, чтобы мой странный… незнакомец заметил, что между нами с Костей есть еще что-то, помимо чисто производственных отношений. Но он все равно это увидел. Я поняла по его взгляду, по его улыбке – печальной и чуть снисходительной. Кажется, он во мне разочаровался… Или я просто схожу с ума и придумала себе Бог весть что? Но раньше я этим не отличалась и ничего такого не придумывала…

Лешкин звонок раздался в самый неподходящий момент: Костя раздевал меня, покрывая поцелуями, а я хихикала, потому что целовал он очень щекотно. Увы, забаву пришлось прервать. Хмель и веселость разом с меня слетели. Лешка сообщил, что их, похоже, выследили хозяева – через мальчика Гошу, бегавшего в аптеку за лекарством для Анны Сергеевны. Лешка боялся, что их могут попытаться вернуть… Или просто убить – в назидание другим, чтобы сбежать не пытались. Мне показалось его предположение несколько бредовым: к чему это – преследовать, убивать, рисковать – не проще ли забыть о нем и купить нового раба? Но Лешка был уверен, что хозяева этого так не оставят. В конце концов, он знал законы их мира, а я могла только что-то предполагать… И прав наверняка был он, и мне следовало прислушаться к нему, а значит – им всем грозила опасность! А если не всем, то уж Лешке-то с Гулей – точно. По крайней мере, он надеялся, что близких не тронут. Только его.

– Что значит – «только тебя»? Ты так это говоришь, словно уже решился умирать! – возмутилась я.

– Возможно, придется, – грустно, но твердо сказал Лешка.

– Не смей даже думать о таких глупостях! Твои близкие не переживут, если еще раз тебя потеряют. Тебе надо куда-то скрыться… Вместе с Гулей. Может, вам перебраться ко мне?

– Я уже думал. Но ни к тебе, ни к твоему актеру мы не можем пойти. Я не знаю, кто мог видеть наш побег. Вас обоих могли вычислить.

– Не хочешь же ты сказать, что они явятся к самому Шереметьеву! Такой дом, такая охрана, – принялась уговаривать я, искоса поглядывая на Костю и наблюдая, как меняется выражение его лица: от разочарования из-за несостоявшегося акта любви до вселенского ужаса – без его ведома я кого-то зову пожить в его квартире!

Да, возможно, все обошлось бы куда счастливее, если бы они и в самом деле пожили у Кости.

Но Лешка не согласился. Не знаю уж почему. Возможно, не хотел утруждать совершенно постороннего ему человека, который к тому же однажды ему помог… Или действительно боялся?

Да и Костя, мягко говоря, не настаивал на том, чтобы Лешка с Гулей отсиживались именно у него.

А кончилось все тем, что Лешка с Гулей и детьми решили перебраться к Элечке. Она сама предложила, когда мы поставили ее в известность о произошедшем. И Лешка согласился.

Проблема была лишь в том, как им доехать до Элечки-ного дома – через всю Москву! – чтобы их не заметили многочисленные соглядатаи… Тем более что Лешка был почти уверен, что Гошу «вели» до подъезда и теперь наверняка кто-нибудь за подъездом тем следит. Признаться, меня несколько удивляло, как сильно он боится своих бывших хозяев, и я предположила даже, что он преувеличивает опасность… Но ему я этого, конечно, не сказала. Я просто запрягла двоих своих хороших приятелей по тиру – Васю и Женю, – и на следующее утро после Лешкиного звонка они подогнали грузовичок к дому Рославлевых, чтобы провести акцию «погрузки мебели». Как в пародии на шпионский боевик, внутри шкафов мы спрятали наших беглецов.

Я при погрузке не присутствовала, чтобы не привлекать внимание. Сидела у Элечки и ужасно переживала. По прибытию ребята отчитались: в подъезде Рославлевых и на лестнице они никого не заметили, так что, возможно, за домом велось только наружное наблюдение. И до Элечкиного дома никто их не преследовал. Конечно, в шпионских боевиках машины постоянно меняются, чтобы не привлекать внимание преследуемых… Но вряд ли бандиты из сферы нищенского бизнеса способны на такое вероломство! К тому же – пойди догадайся, что мебель выносили именно из квартиры Рославлевых.

Элечкины родители уехали в дом отдыха, и в ее квартирке, состоящей из трех крохотных комнатушек, удалось вполне комфортно расположить и Лешу с Гулей, и Гошу с Викой.

Гришенька тут же взял Гошу под свое покровительство и повел его в свою комнату: показывать новую компьютерную игру. Через некоторое время из комнаты донеслись возбужденные крики Элечкиного сына:

– Смотри, смотри, он сейчас ему голову оторвет вместе с позвоночником! Смотри, это мой любимый монстр, я за него всегда играю! Сейчас он ее за горло схватит – и кровь прямо в потолок! Вау! Смотри, смотри, его сейчас заживо сожгут! Это моя любимая казнь!

К обеду Гоша вышел бледный и молчаливый. Любимая Гришенькина игра явно произвела на него неизгладимое впечатление. По случаю гостей Элечка приготовила несколько своих коронных блюд. Обед прошел весело и приятно, а после обеда Элечке нужно было бежать в свой салон красоты – в тот день она работала во вторую смену, – а у меня было назначено свидание с Костей… Я весело попрощалась с Лешей и Гулей. Я еще не знала, что это – последний раз, когда мы видимся в такой приятной обстановке. Последний раз – перед целой чередой испытаний.

Леша

Гошка стоял рядом со мной бледный и напряженный, прижав крепко стиснутые руки к груди. Никогда еще не видел на человеческом лице такого отчаяния.

– Гош, ты чего? Ничего страшного не случилось, но меры предосторожности нужно принять. Просто на всякий случай.

Гошка коротко кивнул.

– Я… понимаю…

Из моей комнаты высунулась Гуля со статической щеткой для вытирания пыли в руках.

– Вы чего? Что случилось?

Я как раз раздумывал, что ей сказать, когда телефон вдруг пронзительно заверещал. Мы все трое вздрогнули.

Металлический женский голос произнес номер уличного телефонного автомата. Один раз… второй…

Как три жалких кролика смотрели бы на удава, так мы смотрели на мигающий красным дисплей, – замерев, затаив дыхание, покрываясь холодным потом.

Неужели – так быстро?! Быть не может!

Из комнаты появилась бабушка. Она знала, что отвечать на телефонные звонки в отсутствие деда и Аньки должна только она, и поэтому ее ничуть не удивило, что все мы столпились вокруг телефонного аппарата. Обратить внимания на наши лица бабушка еще не успела.

– Я слушаю вас… Нет, молодой человек, у нас таких нет. Вы не туда попали.

Бабушка положила трубку на рычажок и только потом с удивлением взглянула на нас.

– Что-то случилось?

– Кого спросили? – осведомился я, постаравшись, чтобы голос звучал спокойно.

– Какую-то Свету… А что?

Да, пожалуй, нам действительно стоит на время куда-нибудь переехать. В самом ли деле ошиблись номером или нас проверяли – неизвестно, но жить в любом случае мы будем теперь, пугаясь каждого шороха и стука.

Снова звонок, и снова мы подпрыгнули до потолка – теперь уже четверо.

На сей раз звонила Софья.

– Собирайтесь, и, пожалуйста, побыстрее. Разгрузите платяной шкаф в комнате Анны Сергеевны и ту тумбу для белья, что стоит у Анюты. Завтра рано утром к вашему подъезду подъедет грузовичок.

– Сонька, ты гений! – воскликнул я, уже понимая ее замысел.

– Они – если они действительно нашли вас – тоже не дураки. И если за домом следят, нам надо попытаться хоть как-то замаскироваться.

– А водитель с грузчиками будут в курсе, что людей понесут?

Софья засмеялась.

– Ну конечно, Леш. Не бойся, не уронят и врагам не сдадут, это уж точно.

Потом мы долго обсуждали, где нам лучше всего будет укрыться, и в конце концов остановились на Элечке.

– Гуля… Бабушка… Гошка… – произнес я, – слушай мою команду! Гуля и бабушка – выгребать хлам из шкафа… Да, да, бабушка, из твоего. Гошка – то же самое из Анькиной тумбы. Времени вам даю до вечера.

Я демонстративно посмотрел на часы, а потом с деланным удивлением на разинувших рты домочадцев.

– Время пошло.

Гошке задание понравилось. Нарушать порядок, разорять уютное гнездышко, громоздя у Аньки на кровати бесформенную кучу, которая все время разваливается, – это доставило ему немало удовольствия. А вот бабушка стенала: ох, ох, этот шкаф после войны из Германии привезли, ох, ох, подумаешь, облезлый, зато крепкий какой, ох, ох, ему бы еще сто лет стоять, ох, ох, а куда же я вещи буду класть? Хотела сказать ей Гуля, что вещи эти, должно быть, привезли из Германии еще в первую мировую и их давно уже пора отправить на помойку, но постеснялась.

А я сказал.

Работа была в самом разгаре, когда вдруг раздался тихий скрежет дверного замка.

Мы замерли.

Гошка уронил на пол пакет, куда складывал Анькины кремы, коими была уставлена тумбочка, бабушка и Гулька разом высунулись из-за шкафа и уставились на дверь с мистическим ужасом.

Железная, толстенная, с сейфовым замком – неужели поддастся?

А я панически соображал, что предпринять, когда дверь откроется и на пороге появятся злобные цыгане с кривыми ножами, но ничего не успел придумать, потому что дверь отворилась и перед нами предстал дед.

– Чего это вы? – спросил он, удивленный такой странной реакцией на свое появление, и добавил на всякий случай, выставляя вперед целлофановый пакет. – Я хлеба купил!

Дед отнесся к планирующейся безвременной гибели шкафа с большим энтузиазмом, он предложил даже выкинуть вместе с ним старый журнальный столик, который давно уже рассыхался на балконе, и продавленное до неприличия кресло. Столик бабушка выбросить позволила, а за кресло встала грудью – оказалось, что только в нем она может полноценно отдохнуть, не рискуя, что после не сможет встать.

Разбор шкафа затянулся до поздней ночи. Пришла с работы Анька, ужаснулась учиненному Гошкой разгрому и начала перекладывать все по-своему, бабушка, в свою очередь, тоже была чужда того, чтобы сваливать выволоченный из шкафа хлам кучей, и носилась с каждой шмоткой, силясь куда-нибудь пристроить.

Спать, таким образом, мы все, кроме Вики, легли далеко за полночь, встали поздно и только уселись позавтракать, как появились два добрых молодца – один широкий, приземистый и краснолицый, другой высокий, бородатый, с длинными волосами, затянутыми в хвост, одетый в кожаные штаны и такой же жилет – на голое тело.

– Ну что, хозяева, готовы? – широко улыбнулся высокий и добавил, видя раззявленный шкаф и тумбочку: – Тогда будем грузиться! Мужчина и женщина в шкаф… Мальчик в тумбочку! Младенец… Гм… Младенец орать не будет?

– Не будет, – заверил Гошка. – Я ее с собой в тумбочку возьму.

На том и порешили.

Путешествовать в шкафу оказалось страшно неудобно, странно и смешно одновременно. Я уселся на дно, Гуля пристроилась рядом, дверцы за нами закрыли, заперли на ключ! Грузчики подсунули под шкаф ремни и довольно легко подняли его над полом.

Любимый бабушкин немецкий шкаф изнутри оказался куда меньше, чем снаружи, в нем было очень тесно, пыльно и темно, как в гробу, но мне в нем сразу стало уютно и хорошо. Как только нас подняли, шкаф качнуло, и Гуля, не удержав равновесия, упала ко мне в объятия. Черт побери, на самом деле чуть ли не впервые за истекший период! Я обнял ее и вознамерился не отпускать ни при каких условиях, но, к немалой моей радости, Гуля освобождаться и не собиралась.

Низкорослый и краснолицый, на чью сторону пришелся двойной вес, жалобно крякнул.

– Вот ведь громадина, зараза…

Его напарник только весело хмыкнул – ему, похоже, было совсем не тяжело.

Шкаф шатало из стороны в сторону, я отбил себе локти и бока, оберегая от ударов хрупкую Гуленьку, но, наконец, нас все-таки погрузили в кузов растрепанного облезленького «ЗИЛа».

Вслед за нами через несколько минут принесли тумбочку с Гошкой и Викой, поставили рядом, стенка к стенке, но всю дорогу из тумбочки не доносилось ни звука, и мы решили, что дети просто заснули в темноте, духоте и пряном запахе лаванды.

Я не знал, о чем думала Гуля за все время в дороге, которая заняла, как выяснилось потом, чуть больше получаса, но очень надеялся, что о том же, о чем и я, – об этом говорили ее руки и губы, и горячий шепот, и слезы на щеках.

У меня кружилась голова, в горле пересохло, невыносимо сладкий огонь пульсировал по венам, сводя с ума. Никогда со мной такого не было, даже в пору юности прекрасной, когда было желание кидаться на все, что движется. Никогда! Даже с девчонкой-однокурсницей Юлькой, в которую, как мне искренне казалось когда-то, я был влюблен.

А ведь я думал, что никуда теперь не гожусь! Ха! Жив еще Лешка-собака, рано ему помирать!..

Безумие кончилось, когда машина затормозила, заглох мотор, и грохнула, падая, задняя часть кузова. Гуля тихо охнула и принялась поправлять одежду, а я так и сидел обалдевший, как будто стукнутый пыльным мешком по голове.

Такими нас из шкафа и извлекли – щурящимися от яркого света, улыбающимися, смущенными и растрепанными, такими нас и подняли на восьмой этаж длинного кирпичного дома.

Грузчики хитро улыбались, тот, что с хвостом, даже подмигнул мне украдкой, мол, мы все поняли и одобряем, а я не мог согнать с лица дурацкую улыбку, которая никак не шла к невеселым обстоятельствам нашего переселения, и глаз не мог отвести от мучительно краснеющей Гули, которая старалась не смотреть ни на меня, ни на грузчиков.

Явился Гошка, тоже растрепанный и помятый – и злой. Сестренку он нес на вытянутых руках.

– Вика описалась в тумбочке, – сказал он мрачно. – Говорил же ей, потерпи!

Грузчики позвонили в дверь Элечкиной квартиры. Спустя несколько секунд после того, как тренькнул звонок, в глубине прошлепали чьи-то ноги и дверь без всяких предосторожностей широко отворилась.

На пороге стоял растрепанный рыжий и кареглазый мальчишка лет восьми, щеку которого украшал жирный росчерк фломастера. Оный фломастер мальчик на данный момент и сжимал в руке.

– Ма! – закричал он. – Приехали!

Батюшки, дошло до меня, это же Гришка, Элькин сын! Ничего себе, вымахал! И улыбочка у него… Кривая и с прищуром, как у пирата какого-то!

Элечка, собственной персоной, выпорхнула из кухни, одетая в коротенькую, как набедренная повязка, черную юбочку, алую блузку с большим декольте и в широкий передник, волосы роскошными черными волнами ниспадали по ее плечам.

– О! Как вы вовремя! У меня как раз через минутку будет готов пирог! Надеюсь, вы голодны?

Гуля взирала на Элечку с откровенным изумлением, она-то видела ее один-единственный раз в строгом костюме и с пучком, а я наконец-то увидел свою старую знакомую, которая за четыре года совсем не изменилась и с которой мне всегда было легче и проще, чем с самыми близкими людьми.

Грузчики подхватили меня под руки и транспортировали прямо на кухню, где за чашкой чая нас уже ждала Софья. После этого они, распрощавшись, повезли шкаф и описанную Анькину тумбочку к себе в гараж, намереваясь спустя несколько дней окончательно выяснить у бабушки, действительно ли выбрасывать древнюю мебель или все-таки вернуть… Что-то подсказывало мне, что мы еще увидим наш распрекрасный шкаф на старом месте в углу бабушкиной комнаты, и, признаться, испытывая к нему с некоторых пор трепетные чувства, я был этому рад.

С того момента наконец исчезло, и, надеюсь, теперь уже навсегда, это странное отчуждение, которое возникло между мной и Гулей после побега. Моя девочка стала такой же, как раньше, она больше не отводила глаз и смотрела – как когда-то… Мы просидели на кухне остаток дня – после того, как Соня уехала домой, Элька на работу, а дети засели у компьютера в Гришиной комнате. Наверное, впервые с тех давних пор, как Гуля ухаживала за мной в смрадном логове бомжей, мы так долго были вместе, были одни, и никто нам не мешал. Мы просто говорили. Ни о чем. Обо всем. Вспоминали – уже совсем без страха, несмотря на то, что как раз сейчас снова находились в опасности, строили какие-то планы – опять-таки уже без страха, что они могут не сбыться.

Все было слишком хорошо… Слишком… Слишком не страшно, слишком просто, слишком легко, слишком весело, как может быть только в доме у Элечки Рабинович.

Элечка пришла вечером и с хитрой улыбкой предложила нам отбыть в отведенную для нас комнату, которая принадлежала уехавшим в дом отдыха родителям. К ней должен был прийти ГОСТЬ.

Вусмерть заигравшихся детей с помощью страшных угроз удалось вытащить из-за компьютера и усадить ужинать, после чего они рухнули в постели и уснули почти мгновенно, как только положили головы на подушки. Засыпая, они все еще обсуждали монстров, которых успели убить, и тех, которых убить не успели, какое-то оружие с вычурным названием, какие-то уровни… Гошка был бледным, каким-то даже прозрачным от усталости и непривычного для него напряжения, но весь светился небывалым, невероятным счастьем, которое взрослому, должно быть, никогда не понять.

Еще бы, почти целый день он с приятелем играл на компьютере в настоящие крутые кровавые игры, он убил злобного монстра, которого убить не так уж просто… Вот оно счастье, настоящее, великое, безмерное счастье, причина гордости и восторга – убить КОМПЬЮТЕРНОГО монстра!

Эля уложила мальчика в комнате сына, постелив ему на раскладушке, и я еще несколько минут сидел рядом с ним, слушал сбивчивый поспешный рассказ:

– Там, знаешь, Леш, у него броня такая, что ее даже из «викинга» не пробьешь… «Викинг» – это гранатомет такой, очень мощный… Вот… А сам он стреляет такими огненными шарами, что один сразу полжизни отбирает… Но он тупой на самом деле, неповоротливый такой… От него только уворачиваться надо уметь…

У Гошки глаза закрывались, но он никак не мог отпустить мою руку, желая рассказать все в подробностях, чтобы я осознал до конца, какой подвиг он совершил, убив монстра.

– Его даже Гришка не мог с первого раза убить… А я смог… Правда, тоже не с первого… но честно, Леш, у меня лучше, чем, у Гришки, получилось… красивее…

Сам Гришка уже спал, поэтому возразить не мог – и слава Богу, а то опять разразилась бы дискуссия, наподобие той, что случилась за ужином – кто более крутой, умный и хитрый, кто больше монстров смог убить.

– Мы ведь поживем здесь немножко, правда, Леш?..

– Да, скорее всего, поживем, – улыбнулся я.

– Здорово… Ты знаешь, Лешка, я тебя очень люблю… Правда… Я всех вас очень люблю.

Именно этим вечером, именно после этих слов я впервые подумал, что, может быть, все на самом деле было не зря? Имело смысл бороться, цепляться за жизнь, когда в ней, казалось, не было никакого смысла. Все только ради того, чтобы спасти одного маленького мальчишку, который иначе непременно бы пропал… Мальчишку, который убил монстра и радуется, как будто убил злейшего врага, уже не помня о совсем других врагах, более хитрых и опасных, чем компьютерный монстр, кидающийся огненными шарами. Это много, очень много! Ради этого стоит пройти и более суровые испытания, чем прошел я.

Я улыбался, глядя на спящего Гошку, и думал о том, что ошибался, когда считал, что в психологии ребенка уже ничего не изменить, что она испорчена тяжелой и страшной жизнью навсегда. Как же хорошо, что я ошибался!

Элечка, возбужденная, сияющая и невероятно красивая, показала Гуле, где взять чистое постельное белье, включила нам телевизор, приволокла кучу видеокассет и убежала готовиться к встрече с дорогим гостем.

А мы уселись смотреть телевизор.

Гуля долго копалась в кассетах, потом наконец выбрала что-то и вставила в гнездо магнитофона.

– Давай посмотрим что-нибудь доброе! – сказала она с чувством. – Что-нибудь очень хорошее, приятное и со счастливым концом!

Я был совсем не против.

Где-то посередине умиротворяющего просмотра к нам зашла Элечка – предварительно деликатно постучав, – принесла чай и два огромных куска торта. От гостя.

Может быть, из-за того, что я не очень люблю фильмы про животных, а выбранный Гулей фильм был о приключениях поросенка, я никак не мог въехать в смысл происходящего на экране. Хотя, скорее всего, меня просто занимало совсем другое, а именно: то, что произойдет, когда фильм кончится и будет уже достаточно поздно и надо будет ложиться спать.

На сей раз Гуле не удастся сбежать от меня в другую комнату – нет у нее такой возможности! Мы ляжем спать вместе! Ну и мог ли я думать о приключениях поросенка?

Фильм длился бесконечно долго – по крайней мере, мне так показалось, я весь измучился, пока, наконец, не случился долгожданный хэппи-энд и не пошли титры.

– Ну что, будем ложиться? – воскликнул я, пока Гуля не предложила посмотреть еще какой-нибудь фильм.

– Да, пожалуй, – согласилась она и густо покраснела.

Ага. Похоже, она тоже последние два часа думала не о поросенке, или, по крайней мере, не только о нем.

Гуля выключила телевизор и тут же погасила свет. В комнате стало почти так же темно, как давеча в шкафу…

Стало темно и тихо. Очень тихо. Только из соседней комнаты за тоненькой стенкой доносился какой-то шум.

Признаться, мне, идиоту, в первое мгновение показалось, что там, за стенкой, кого-то душат. Потом дошло. Так стонут не от страха или боли, да и кровать скрипит как-то уж очень равномерно.

Гуля замерла посреди комнаты в наполовину снятом свитере. Я видел ее силуэт на фоне окна. Очень привлекательный, надо заметить, был силуэт.

– Вот это да! – ахнула она. – Леш… Неудобно как-то… Как будто подслушиваем… Может, телевизор опять включить? Посмотреть продолжение про поросенка?

– Только не это! – взвыл я. – Никаких поросят! Гулька, кончай валять дурака! Снимай свой дурацкий свитер и иди сюда! Попадем в ритм и не будем подслушивать!

– Ой, Леш…

Она все-таки сняла свитер, кинула куда-то на стул, скрипнула пружина, и я увидел ее лицо, ее широко открытые, светлые даже в темноте глаза безумно близко.

Она смотрела удивленно и растерянно.

– Но ведь мы еще не женаты…

– О Господи!..

Я притянул ее к себе еще ближе и начал целовать. Честно говоря, у меня не было сил для дискуссий о нравственности, ни для каких дискуссий не было сил… Мне вообще не хотелось говорить… И некогда было… Но Гуля, собственно говоря, и не настаивала… Слава Богу…

Было слишком темно – не люблю, когда так темно, что почти ничего не видно. А еще не люблю быть снизу – неудобно, но, видимо, придется привыкать…

Впрочем, ничего, сверху тоже можно, если постараться. Если очень хочется…

Июньская ночь слишком коротка – не успеет стемнеть, как уже рассветает, и было немного жаль уходящего волшебства, сказки, невероятной, невозможной, безумной сладости, которой невозможно насытиться и за тысячу ночей, когда серый свет начал просачиваться в щели плотных штор. Но тогда мы думали, что ночей будет действительно тысяча и некуда спешить и все еще будет. Все…

Утром к нам в комнату вломился Гошка, кинулся на кровать и принялся меня тормошить.

– Лешка! Там Вика! Она никак не просыпается!

Мы с Гулей уснули всего два или три часа назад, а потому просыпаться было невыносимо тяжело, тем более что было еще очень рано. Но последние Гошкины слова заставили меня буквально подскочить на кровати.

Гошка ревел в три ручья, судорожно всхлипывал и не переставал трясти меня, хотя я уже проснулся.

– Ты чего орешь? Что случилось?!

– Она умерла!!! – заорал Гошка. – Вика!!!

Гуля, которая тоже проснулась от диких воплей, спрыгнула с кровати, быстро накинула халат и кинулась в детскую. Она появилась через минуту с Викой на руках, сзади плелся заспанный лохматый Гришка.

– Она дышит, Гош. Ты чего всполошился? – проговорила Гуля удивленно.

– Она всегда раньше просыпается! – плакал Гошка. – А тут никак! У нее лицо неживое! С ней что-то не так, я точно знаю!

– Я сейчас маму позову, – пробормотал Гриша. – Погодите…

Он выскочил из комнаты и так же бесцеремонно, как давеча к нам Гошка, вломился в комнату матери.

Гуля положила девочку на кровать, мы склонились над ней, посмотрели на бледненькое, вытянувшееся личико, потом друг на друга.

– Ты знаешь, – сказал я, – что-то с ней и правда не так.

Гуля попыталась разбудить девочку, тормошила ее, звала по имени, но та никак не желала просыпаться. Она напоминала куклу, очень похожую на живого ребенка, но – только похожую.

Гошка стоял рядом и ревел от страха.

Вошла Элечка.

– Надо «скорую» вызывать, – пробормотала Гуля, вопрошающе на нее поглядев. – Только вот что мы им скажем? Кто мы? И откуда?

– Обойдемся без «скорой», – решительно заявила Элечка. – Я позвоню Зое. Все-таки она педиатр!

– Только побыстрее, тетечка Элечка! Пожалуйста! – кинулся к ней Гошка.

Зоя приехала очень быстро. Наверное, быстрее, чем смогла бы приехать «скорая». После беглого осмотра она безапелляционно заявила, что девочка в плохом состоянии и ей необходимо срочно пройти обследование.

– Симптомы очень нехорошие, – сказала она нам так тихо, чтобы не услышал Гошка. – А учитывая, в каких условиях она содержалась… Ребята, нужно везти ее в больницу!

Мы стали было объяснять, что у девочки нет никаких документов, но Зоя только махнула рукой.

– Все я знаю! У меня в Морозовской главврач знакомая, смогу пристроить. Давайте быстренько оденем ребенка и сразу поедем. Вызывайте такси.

Гошка, счастливый тем, что сестренка пришла в себя, таскал ее на руках, не отпуская от себя ни на минуту, и все время заглядывал ей в лицо, чтобы убедиться, что оно не стало таким же бледным и неживым, как несколько минут назад. Когда ему сказали, что Вику надо отвезти в больницу и поедет она туда без него, Гошка неожиданно бурно воспротивился этому, пламенно уверяя взрослых, что с Викой теперь будет все в порядке и ничего больше не случится.

Мы пытались ему объяснить что-то, убедить по-хорошему, но, в конце концов, пришлось мальчишку чуть ли не насильно удерживать, чтобы Зоя с Викой могли уйти.

– Я никогда не оставлял ее надолго одну, – хмуро сказал Гошка, провожая взглядом отъезжающую машину. – Знаю я этих врачей… Они за ней смотреть не будут… Надо было мне с ней вместе ехать…

Еще долго он ходил мрачным, хмурился, кусал губы и не желал ни с кем разговаривать, но, в конце концов, когда из комнаты раздался Гришкин победный клич и жалобное рычание очередного поверженного монстра, Гошка не выдержал и побежал сначала просто посмотреть, а потом и присоединился к игре.

Мы с Гулей вздохнули облегченно и отправились на кухню. Гуля – готовить обед, а я развлекать ее разговорами. Элечка работала сегодня с утра и потому убежала из Дома сразу же после того, как уехали Зоя и Вика. Когда исчез таинственный ГОСТЬ, никто и не заметил…