Текст книги "Новобранец"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Их путь сквозь сырость и темноту длился вечно и закончился глубоким беспамятством.

* * *

Эахельван не ошибся. Вот первая мысль, которая явилась Эопте, когда он открыл глаза и увидел себя в плену у троллей. Старый ученый во всем оказался прав. Прекрасная женщина с пустым лицом молча смотрела на пленника. Он лишь скользнул взглядом по ней и перевел взгляд дальше, на залитую светом поляну, и увидел вдали сверкающие на солнце белые шатры.

Женщина коснулась пальцами его лица. Он сердито дернул головой, ему неприятно было ее прикосновение. Она огорчилась, отвернулась, закусила губу.

– Прости, – сипло произнес Эопта.

– Ты.

Это простое слово она произнесла с таким усилием, словно тысячу лет не размыкала уста для самого обычного разговора.

– Кто ты? – спросил Эопта. – Я.

– Где мой друг?

– Он.

– По крайней мере, ты еще что-то помнишь о людях, – сказал Эопта и постарался взглянуть на нее поласковей.

Она действительно была хороша, как и говорил Эахельван. Высокая. Немного худовата, но это дело поправимое. Эопта прищурился, прикидывая – какой она будет, когда немного наберет вес и станет более округлой. Да, это будет очень недурно. («Крестьянские мысли! – мелькнуло у него. – Крестьянин не умеет любоваться женщиной бескорыстно, он всегда будет обдумывать, каким образом ее можно пристроить к делу…»)

Женщина внимательно смотрела на него, силясь что-то понять. Она как будто вспоминала давно забытые вещи, но они никак не давались ей, ускользали и растворялись в мучительном небытии.

Ее черты не были правильными. Нос, пожалуй, длинноват, овал лица чересчур вытянутый. Но весь ее облик, в совокупности, можно было определить словом «прелестный». Вполне аристократическое слово, не крестьянское. Эопта был собой доволен.

Затем он услышал шаги, и перед ним появился второй собеседник – тролль. Этот, в отличие от захвативших Эопту с Хатрой, несомненно, принадлежал к воинской касте: ростом чуть ниже обычного человека, крепкий, кривоногий, с плоским, бесстрастным лицом. Лицо это было белым, лишенным цвета, а черные глаза глядели умно, проницательно – и без всякой злости.

Тролль присел перед женщиной на корточки и взял ее за колени. Она опустила голову, посмотрела вниз. Он потянул ее, и она опустилась рядом с ним прямо на траву. Тролль быстро пробежал пальцами по ее плечам и запустил руки в ее волосы.

Она зажмурилась. В первое мгновение Эопге показалось, что тролль хочет причинить ей боль, но – нет, он ласкал ее, как домашнее животное, и она охотно принимала ласку.

Потом он выпустил ее и легонько подтолкнул, показывая, чтобы она уходила. Она поднялась и ушла, пошатываясь на ходу.

Эопта проводил ее взглядом, а когда повернулся к троллю, то обнаружил, что тот глядит холодно и строго.

– Кто ты? – спросил тролль, с поразительной правильностью выговаривая слова.

– Эопта.

– Это имя?

– Да.

– Кто ты?

– Я солдат.

– Зачем ты пришел сюда?

Эопта показал в ту сторону, куда ушла женщина:

– Я пришел за ней.

– Зачем она тебе?

– Я кое-что о ней знаю, – ответил Эопта, не видя смысла скрывать это. – Мне рассказал друг.

– Кто он?

– Эахельван.

Тролль внезапно расхохотался. Эопта удивленно уставился на него.

– Эахельван? – переспросил тролль. – Твой друг? Ты уверен?

Он не переставал смеяться, и выглядело это жутковато: все тело тролля содрогалось, округлые, как у девушки, гладкие щеки тряслись, рот раскрывался все шире, только глаза оставались внимательными и холодными.

– Эахельван – мой друг, – подтвердил Эопта, нарочно стараясь сохранять спокойствие. – Во всяком случае, у меня не было повода подозревать обратное.

– Докажи! – Тролль утер губы, от смеха он весь забрызгался слюной.

– Эахельван показал мне новый путь в жизни. Эахельван рассказал мне о женщине, которая уже много лет живет с вами. Эахельван говорил и о Моране Джуриче…

– Моран! – выкрикнул тролль. – Моран Джурич! Везде Моран Джурич! Эахельван не говорил тебе, часом, что Моран Джурич – ему родня? Он не говорил тебе, что и я – ему родня?

– Ты? – выдавил Эопта и поперхнулся этим коротким словом. Проклятье, что случилось с обычными человеческими словами за туманной границей? Каждое из них так и норовит задушить!

– Я тебя вижу, – объявил тролль.

Он потер лицо Эопты шершавой, мозолистой ладонью, как бы впитывая в кожу память о его внешности.

– Я вижу тебя, – повторил он, – в тебе живет предатель, и это хорошо. Ты знаешься с троллями и не боишься нас. Ты знаешься с Эахельваном, а он нам родня. Эахельван прислал тебя к нам, это хорошо. Много хорошего. Очень много хорошего!

– Эахельван – тролль… – пробормотал Эопта. – Но это невозможно. Насколько я знаю, замок охраняется каменными зверями, и ни один тролль не останется в живых, пройдя воротами или забравшись по стене… Как же Эахельван выходил из замка, а потом возвращался в него?

– Вероятно, есть еще один проход, – сказал тролль, жадно облизываясь. – Это не приходило тебе в голову?

– Пришло бы, если бы у меня было время подумать! – огрызнулся Эопта. – Я ведь не знал о том, что Эахельван – твой родственник. Знал бы – поразмыслил бы над этим, да хорошенько.

– Дело сделано, – заметил тролль.

Он вытащил тесак и одним точным, сильным ударом перерубил веревки, стягивающие запястья Эопты.

– Идем.

– У меня ноги связаны, – Эопта показал на свои щиколотки.

Тролль мельком глянул ему под ноги, хмыкнул, но ничего не ответил. Просто повернулся и пошел прочь по поляне, направляясь к белым шатрам.

Эопта запрыгал за ним, как лягушка.

* * *

– Ты понимаешь, что мы делаем? – шептал Эопте Хатра.

Эопта с отвращением смотрел на то. как шевелятся разбитые губы Хатры. Хатре повезло куда меньше, чем его товарищу: тролли тащили его лицом вниз, так что по пути в лагерь Хатра перецеловал все камни и коряги, какие только встретились ему на пут и.

– Я знаю, что делаю, – ответил Эопта. – И ты тоже должен понимать, что мы с тобой поступаем правильно. Без этого понимания ничего не получится. Пойми, эта женщина находится в их плену уже целую сотню лет, если не больше.

– Что?

– Не веришь? – Эопта чуть заметно улыбнулся.

Звезды смотрели на них с небес. Здесь они были куда крупнее и ярче, чем по другую сторону границы. Небо изгибалось над ними куполом, и несколько тонких светящихся серпов висело в нем, нацеленных остриями в сторону земли, – этих светил в мире людей и эльфов тоже не было.

– Я верю тебе, Эопта, – вздохнул Хатра. – Похоже, ты действительно знаешь, о чем говоришь… Но я не понимаю…

– Тс-с! – остановил его Эопта. – Тебе и не нужно понимать. Эта женщина обладает бессмертием. Бессмертие и безнадежность отняли у нее имя и разум.

– Но ты знаешь, кто она?

– Может быть… Не важно. Не имеет значения. Мы вернем ее в мир людей.

– Тролли не согласятся.

– Она им не нужна. Она для них бесполезна. Она представляет интерес только в одном случае: если в обмен на ее свободу они получат нечто ценное для себя.

– Например?

– Им нужен свой человек в замке, – прямо сказал Эопта.

– И ты согласился…

– Нет, Хатра, мы согласились. Мы оба, ты и я. Не забыл еще о том, что мы с тобой едины, что мы – напарники? Куда один, туда и второй.

– Но это будет предательством…

– Глупости! Гонэл отобьет любую атаку. Если тролли будут заранее знать о том, что она выслала разведку или, предположим, планирует крупный поход в сторону границы… что с того? Они все равно об этом узнают.

– Если Гонэл выяснит, кто шпионит в ее замке, она… – Хатра не договорил.

Эопта засмеялся.

– Я ведь говорил тебе уже, что ради спасения этой женщины мы с тобой идем на очень большую жертву.

Только об одном умолчал пока Эопта – о платье Ингильвар. Эта тема обсуждалась на собрании воинов до самого заката. Пленник-человек, жалкий, избитый, связанный, стоял посреди шатра, босыми ногами на пепелище костра, где обычно готовилась пища, – на священном месте, которое очищало его и не позволяло ему лгать или вредить собравшимся. Эопта отлично понимал смысл ритуала, потому что в его прежнем крестьянском мире тоже принято было обожествлять домашний очаг и приписывать ему способность очищать людей, предметы, пищу и новорожденных младенцев.

Наконец тот, кто привел Эопту на собрание, поднялся и заговорил, обращаясь непосредственно к пленнику.

– Ты согласен шпионить для нас?

– Да, – не моргнув глазом, ответил Эопта.

– В замке Гонэл?

– Да.

– Оповещать о ее планах?

– Да.

– Ты будешь хранить тайны Эахельвана?

– Да.

– Что ты хочешь взамен?

– Платье Ингильвар и саму женщину.

– Для чего тебе?

– Я хочу измениться, – сказал Эопта. – Хочу быть красивым, желанным, хочу вызывать восторг и вожделение.

– Мы много лет пытались заставить платье служить нам, – проговорил другой тролль угрюмо. – Но оно ничего не делает. Это простая тряпка.

– Потому что оно предназначено для смертных людей, – возразил Эопта. – Оно не предназначено для троллей или эльфов. Я думаю, в этом хитрость Морана.

Тролли начали переглядываться и повторять имя Морана Джурича со страхом, злостью, раздражением и тайным восхищением.

Эопта дождался, чтобы они замолчали, и повторил:

– Женщина и платье. За них я готов шпионить для вас.

– А твой друг? – щуря и без того узкие глаза, настаивал тролль.

– Он будет делать то же самое, – уверенно ответил Эопта.

– Ради женщины и платья?

– Ради женщины. Платье нужно мне самому.

Тролли дружно расхохотались. Потом тот, который привел Эопту на собрание, осведомился:

– Как ты собираешься носить это платье, глупец? Ты ведь мужчина!

– Это мое дело, – ответил Эопта невозмутимо.

* * *

Хатра возвратился в замок без Эопты, но с безымянной пленницей. Он вез ее в седле, и ему казалось, что вместе с этой женщиной с ним едет огромная печаль.

Женщина держалась за его пояс. Иногда она задремывала и прижималась лицом к его спине. Она была усталой, грустной, молчаливой. Она не помнила ни своего имени, ни обстоятельств своего пленения, ни места, где жила прежде.

В первую ночь, когда они остановились для отдыха, и она увидела у себя над головой другие звезды, мелкую их россыпь, и круглый диск давно забытой луны, она испугалась.

– Где мы? – спросила она у своего спутника.

– По другую сторону Серой Границы, – ответил Хатра. – Мы на земле эльфов и людей.

– Где мы? – повторила она, сжимая в кулачках свои распущенные, спутанные волосы.

– Мы – дома, – сказал Хатра.

Она повернула голову к нему и устремила на него горящие глаза.

– Ты знаешь, кто я?

– Нет.

– Ты уверен, что не знаешь, кто я?

– Ты – сестра Морана Джурича, – сказал Хатра, просто так, чтобы не молчать. Его путали ее настойчивые вопросы. Его пугало ее безумие. – Моран Джурич – твой сводный брат.

– Он тролль.

– Он – Мастер.

– Но я – не тролль и не Мастер, – сказала женщина. – Я ни то и ни другое.

– Ты сестра Морана Джурича, – повторил Хатра. – Он забрал у тебя твое имя, так что теперь ты можешь начать новую жизнь и взять себе любое другое имя.

– Любое имя? – Она задумалась, но потом покачала головой. – Я не хочу никакого любого имени, я хочу мое собственное.

– Возьми первое, какое понравится, и оно станет твоим собственным, – сказал Хатра. – Все так делают, если теряют имена.

– Нет, – решительно отвергла его предложение безымянная женщина. – Это невозможно. Имя нельзя взять себе самостоятельно. Так делают только самоуправцы и глупцы, которые не понимают, что имя тебе должен дать другой человек. Имя – это то, что тебе дают, что ты принимаешь, склонив голову, то, в чем ты не властен.

– Хочешь, я сам нареку тебя каким-нибудь хорошеньким именем? – предложил Хатра. – Коль скоро тебе непременно охота подчиняться другим в этом вопросе, то подчинись мне.

Она тихонько засмеялась.

– Как же ты глуп! Ты глупее обычного человека, если предлагаешь мне такое. Имя может дать только тот, кто имеет на это право. А ты не имеешь никакого права называть меня. Ты не смеешь властвовать надо мной. Ты – очень маленький человек, Хатра. Гораздо меньше, чем мнишь о себе, и поверь мне – я это вижу так же ясно, как и эту луну у нас над головой.

Она махнула рукой в сторону черного горизонта.

– Кем бы я ни была, – повторила она, – мое имя будет ждать меня. Возможно, его украли. Но всякая украденная вещь рано или поздно отыщется, не так ли?

* * *

Освобожденная пленница была высокомерна, как все эльфийки, и очень хороша собой – зеленоглазая, с темными волосами и гибким телом. Скоро оказалось, что она – отличный воин; должно быть, у троллей ей не препятствовали заниматься фехтованием, верховой ездой и стрельбой из лука: не то потому, что считали ее безопасной, не то – просто ради ее развлечения, чтобы пленница не зачахла от скуки.

Она могла о себе рассказать лишь немногое, но защитница Гонэл и не требовала полного отчета: она умела заглядывать прямо в душу, а для этого ей не требовались ни сведения, ни признания, ни факты.

Эахельван, возможно, узнал эту женщину. Но даже если и так, то виду он не подал. Продолжал читать свои книги и спорить с Махонне по каждому поводу.

Эопта, как сообщил в замке Хатра, погиб от троллиных рук, когда они оба пытались вызволить женщину из плена.

Менестреля звали Адальгер. Он пришел в замок Гонэл однажды под вечер, и синий плащ окутывал его, как печаль. Эта печаль показалась Хатре знакомой, когда он увидел Адальгера впервые; но вскоре впечатление развеялось и забылось.

Адальгер был красив, а его музыка обладала властью над людьми и эльфами. И настал день, когда безымянная эльфийская воительница полностью подчинилась его власти.

* * *

– Снимите с него одежду, – приказала Гонэл, едва Эахельван замолчал.

Старик поднял голову и удивленно уставился на защитницу Гонэл, сидевшую высоко на своем каменном троне. Но она указывала не на Эахельвана, а на Адальгера, и старик с облегчением вздохнул. Он хорошо знал, что Гонэл умеет быть жестокой и невероятно безразличной к людям и даже к своим соплеменникам.

Эахельван вдруг понял, что охрип. Давно ему не случалось говорить так долго.

Он откашлялся и отвернулся от тролля в золотом ошейнике, который смотрел на него с неприкрытой ненавистью.

«Тринадцатый зверь, – думал Эахельван, вспоминая, как Арилье с Денисом тащили его в подземелье. – Гонэл вспомнила о том, что из замка ведет еще один проход, потайной, и запечатала его. Наверное, сразу после того, как поместила сюда своего палача. Надо же! Я ведь даже не знал о том, что защитница купила у троллей ублюдка. Сколько еще в замке происходило такого, чего я не знал? Наверное, Махонне была права: нужно хотя бы изредка отрываться от книг… Отсюда для меня нет выхода. Я проведу вечность в темноте, среди колонн, скрываясь от этого существа в золотом ошейнике. И все мои уловки будут совершенно бесполезны, потому что оно не остановится, пока не убьет меня…»

Он глухо простонал сквозь зубы. Этого душераздирающего звука никто не услышал.

Тролль медленно приблизился к Адальгеру и положил руки ему на плечи. Адальгера передернуло, капли пота побежали по его лбу. Пальцы тролля медленно согнулись, ногти впились в ткань синего плаща.

Тролль засмеялся.

От его золотого ошейника побежали блики, когда он присел и с силой сдернул плащ. Одеяние взвилось в воздух, превратилось в синий пузырь, накрыло тролля с головой.

Завывая, он поспешил выбраться на волю, передвигаясь боком на четвереньках, как краб.

Теперь плащ мертво лежал на полу, и было видно, что это – старая тряпка, десяток ветхих лоскутов, сшитых между собой.

– Платье Ингильвар! – закричал Эахельван. – Это платье Ингильвар! Оно все время находилось у меня перед глазами, а я, старый дурак, не мог распознать!..

Он перевел взгляд на Адальгера…

И он, и Денис, и Арилье, и Эвремар, и безымянная девушка, и защитница Гонэл – все смотрели на того, кто несколько лет кряду носил имя Адальгера.

Они смотрели на него и не узнавали. Если бы он не был по-прежнему прикован к колонне, то каждый из них поручился бы за то, что перед ними – совершенно другой человек. Он дернулся, громыхнув цепью.

– Что такое? – тревожно закричал он. – Что случилось? Что вы видите? Что?

И туг защитница Гонэл легко спрыгнула с трона. Она выпрямилась, отбросила с лица волосы и подбежала к пленнику, заранее выставляя вперед ладони, как будто отторгая от себя нечто неприятное.

Он вытянул шею, прищурился, напрягся. Что-то блеснуло – Денис только секунду спустя понял, что это были два широких кинжала. Гонэл держала их в рукавах и теперь, наполовину высвободив, прижимала лезвия к своим ладоням, как два зеркала.

В эти-то зеркала и смотрелся Адальгер.

Его лицо исказилось.

Ненавистная крестьянская харя, постаревшая на десяток лет, таращилась на него с блестящей поверхности металла.

Гонэл взмахнула руками, кинжалы исчезли.

– Эопта, – сказала Эвремар. – Ну конечно, это был ты. Это всегда был ты. Мне следовало бы догадаться.

– Веньо догадался, – пробормотал Эопта. – Он поделился догадками с Хатрой, и Хатра убил его. Веньо знал, что мы шпионим для врага. Он обо всем догадался, сразу же, в тот самый миг, как увидел меня без плаща. Он просто не знал, что Хатра тоже в этом участвует. Глупец! Ему следовало сразу пойти к Гонэл… но тебя, – он глянул на защитницу и медленно усмехнулся, – тебя в тот день не было в замке. Ты вернулась лишь вечером, а вечером он был уже мертв.

– Вот и все, – сказала Гонэл с тихим вздохом, как будто сожалея о том, что история закончилась и оказалась такой печальной. Кинжалы снова вылетели из ее рукавов, но на сей раз она не стала их задерживать: один вонзился предателю в горло, второй – между бровями. Гонэл повернулась к нему спиной.

– Ингильвар, – позвала она, и безымянная девушка подняла голову, глядя на нее отчаянно, сквозь густые слезы.

Лицо защитницы засияло, волосы пронизал красноватый свет факелов.

– Ингильвар, – произнесла Гонэл отчетливо и властно, – Ингильвар, я возвращаю тебе твое имя. Ты вернулась домой. Сегодня ты воистину вернулась домой.

Глава тринадцатая

Денис верхом на коне занял место в строю, во втором ряду. Впереди, чуть наискось от него, стоял Арилье, рядом с эльфом – лучник Гевис. Ингильвар с мечом у седла, с копьем в руке, застыла бок о бок с Денисом. Она открыла Роселидису и всем остальным в замке свое имя, но не пожелала объяснять – откуда взяла фантазию так называться; ее ни о чем не спрашивали. Если Гонэл признавала за ней это право, значит, и спорить незачем. Имя Ингильвар служило воительнице щитом, она носила его гордо, как доспех.

Денис старался не думать обо всем, что произошло у него на глазах в подземелье. Он мог бы сказать, что тогда, во время допроса пленников, мир несколько раз покачнулся и едва не рассыпался; однако вместе с тем молодой человек вынужден был признать и другое: Гонэл сделала все, чтобы мир сохранился, по возможности, прежним.

И – господи ты боже мой – она ведь использовала тролля, «ублюдка», как он сам себя называл, раба в золотом ошейнике, палача, навеки замурованного в подземельях замка! Интересно, многим ли из стоящих в этом строю известна сия пикантная подробность?

Денис покосился налево, направо, и вдруг понял: ничего не изменится, если они узнают. Гонэл действительно удается сохранять свой мир, и не важно при этом, какими методами она действует. Ее мир незыблем. Мир ее воинов незыблем. Она никому не позволит пошатнуть основы этого мира. Есть замок, есть Серая Граница, и есть стражи Серой Границы. И покуда один из стражей жив, ничто вышедшее из туманов, не проникнет в землю людей и эльфов.

«Проклятье, – подумал Денис, – а я ведь так и застрял здесь, в замке, на границе! То есть, если меня сейчас убьют, то я даже не пойму – за что умираю. Они-то по крайней мере бывали в других землях, им-то хоть ясно, что за эти земли стоит выпустить всю кровью из жил… А у меня даже малейших подозрений на сей счет не имеется. Подохну незнамо за что».

Но в глубине души он не сомневался: происходящее обладает смыслом. Где-то там, очень далеко, раскинулись леса, а за ними тянутся к небесам стройные башни городов, где обитают ремесленники и прекрасные девы из рода людей. А еще дальше, в горах, стоит волшебный замок Калимегдан, обиталище Мастеров, и подступы к замку охраняет пустыня, и трава кусает босые ноги изгнанника.

Джурич Моран.

Не самое лучшее время сейчас для того, чтобы вспоминать Джурича Морана. Битва вот-вот начнется.

Серый горизонт колыхался так яростно, словно не туман это был, а плотная ткань, сквозь которую пытается прорваться разъяренный зверь. Жутко было смотреть на него, но никто из воинов Гонэл не отводил глаз. Прорыв границы должен был произойти здесь, и накануне ночью сторожевые на башнях поняли это.

Гонэл приказала трубить тревогу и вооружаться.

Этгива пришла к Денису с Арилье, когда те, уже полностью одетые, разбирали оружие.

– Я буду стоять на стене замка, – сказала фэйри. – Ты не видишь меня, но будешь знать, что я рядом.

– Ты всегда рядом, – ответил Арилье и поцеловал ее в нос. – Ты в моем сердце, в моей голове и еще немного – в печенке.

– Хорошо, что не в желудке, не то узнала бы, что такое эльфийский метаболизм, – встрял Денис и тотчас же ощутил себя идиотом.

Этгива, впрочем, поцеловала и его, а потом быстро ушла.

Гонэл возглавляла свое воинство. В гарнизоне осталось совсем немного солдат, преимущественно новобранцы. Денис впервые видел защитницу в полном доспехе. Она показалась ему похожей на Жанну д'Арк в каком-то старом фильме, где Жанна – роскошная красавица. Все-таки полный доспех выглядит на удивление неестественно. Даже хорошо сложенная женщина превращается в насекомое.

Гонэл что-то говорила, обращаясь к своим людям (не к простым солдатам, конечно, а к офицерам). Она была страшно озабоченной, неинтересной. Иногда она показывала рукой налево, направо. Слушавшие ее люди так же хмуро кивали.

Еще один облик Гонэл, понял Денис. Сегодня защитница ни в малейшей степени не напоминала ту смешливую женщину, к которой он ввалился в спальню. Поневоле он вспомнил ее лицо, когда она, расправившись с Адальгером, приказала вынести из подземелья Эахельвана. Она ничего не говорила о своих намерениях, но Денис почему-то предполагал, что Гонэл вовсе не желает Эахельвану смерти.

И несколько дней кряду, пока старик угасал, защитница приходила к нему и подолгу просиживала возле его постели. Они ни о чем не разговаривали. Иногда она брала его за руку и сжимала пальцы. Кажется, ей было жаль его. Потом Эахельван все-таки умер.

Неизбежность. Все входы в замок надежно запечатаны, ни один тролль не сможет пересечь невидимую черту и остаться в живых. И даже подземелье, которое не является территорией замка, закрыто такой печатью. Воспользовавшись силой каменных зверей, Гонэл изменила обычные законы природы – и теперь вынуждена была подчиняться этим измененным законам так же, как прежде подчинялась изначальному порядку вещей.

Эахельван умер.

Хатра, предатель, был повешен на стене замка. Гонэл не стала тратить времени на судебные разбирательства. Она просто вошла к нему в комнату вместе с солдатами, приказала связать его и вздернуть на веревке за шею. Потом мертвое тело было вывешено над воротами с драконом, и вороны слетелись к нему.

Предатель висел лицом к Серой Границе и пустыми глазницами смотрел на своих союзников, а те, сквозь плотный туман, глядели, должно быть, на него.

Денис слышал, как перед смертью Хатра кричал:

– Ты – сука, Ингильвар! Я сделал это ради тебя!

Денис повернулся к Арилье и тихо сказал:

– Почему мне кажется, что это ложь? Ведь я знаю, что это правда!

– Потому что это ложь, – мгновенно ответил Арилье. – Он сделал это вовсе не ради женщины, а для себя. Такие вещи всегда делают только для себя. Ингильвар не согласилась бы заплатить такую цену за свою свободу. И она – не сука.

– Это верно, – сказал Денис, благодарный.

Он оставался теперь единственным менестрелем в замке, и это обстоятельство немало его тревожило. Гораздо в большей степени, нежели необходимость идти в смертельно опасный бой. «Лучше уж пусть меня убьют тролли, чем я буду петь в присутствии эльфов», – Денис втайне гордился чеканностью этой формулировки.

Серая Граница прорвалась, и темные всадники затопили равнину. Черный вал катился прямо к замку, да так стремительно, что это казалось чем-то сверхъестественным.

Арилье обернулся к Денису и что-то сказал. Денис не расслышал слов, так сильно шумела кровь у него в ушах. Но ему довольно было увидеть лицо эльфа. Первое дружеское лицо, которое встретило его в этом мире, куда мама упрятала Денечку от опасностей военной службы. Денис улыбнулся и кивнул. Арилье отвернулся, очевидно, вполне удовлетворенный таким ответом.

Черные приближались. Первая шеренга защитников замка двинулась им навстречу, вторая и третья остались на месте. Денис покрепче взялся за копье. Он уже видел тролля, который, прорвавшись сквозь первую линию, мчался прямо к нему. Две индиговые спирали на смуглых щеках, ярко-желтые глаза, грива синих волос – и на копье, которое уже опущено и нацелено Денису в грудь, бунчук из тех же синих прядей.

Денис закричал и помчался ему навстречу. Грянул гром, весь воздух из груди Дениса вышибло, и он увидел небо: тролль выбил его из седла. У юноши оставалось совсем немного времени – только пока противник разворачивается на коне, чтобы вернуться и добить поверженного врага.

Он успел подняться на колени и выставить вперед обломок копья, заранее сознавая, что это бесполезно.

Но тролль не доскакал до Дениса. Он уже вскинул руку с мечом, уже расцвел улыбкой, искажая безупречные дуги индиговых спиралей, и вдруг прогнул спину, задрал плечи, закинул голову и выронил оружие. Кровь потекла из его рта и желтых глаз.

Мелькнул промчавшийся мимо солдат с булавой. Он даже не посмотрел на Дениса.

Юноша поднялся на ноги, сумел наконец впустить в грудь немного воздуха, нащупал языком шатающийся зуб – этого только не хватало! Он плюнул кровью, бросил обломок копья и вытащил меч.

На поле боя уже появились пешие, и Денис сперва поковылял, а после и побежал к ним.

Железный палец ткнул его в плечо. Денис споткнулся, упал и снова поднялся. Стрела, попавшая ему в руку, тряслась, как желе. Денис хотел было вырвать ее, но стало так больно, что он света белого не взвидел.

Кто-то сказал:

– Погоди, не дергайся.

Он придавил Дениса коленом к земле и быстро обломал стрелу.

– Потом лекарь вытащит.

Денис размяк от слез.

Невидимка сказал:

– Ты ведь менестрель Роселидиса? Глотни воды и вставай.

И всунул горлышко фляги Денису в рот. Там было спиртное, душистое и обжигающее. Оно заполнило рот, Денис глотнул, закашлялся, прихватил больным зубом металлическое горлышко и глухо застонал. Невидимка отобрал у него флягу.

– Горазд же ты кусаться.

Как ни странно, спиртное оказало бодрящее действие. Боли стало меньше, вернулась способность соображать. Денис ухватился за протянутую ему руку, кое-как поднялся на ноги, проморгался – и невидимка стал видим: Гевис-лучник.

– Фу ты, – сказал Денис в виде благодарности.

Вместе они побежали к рощице, что начиналась за замком.

* * *

Битва охватила весь известный Денису мир – но вместе с тем это означало, что в мире оставались клочки земли, где не кипело сражение. География этих островков постоянно изменялась, но их наличие помогало переводить дух и собираться с силами.

Денис ворвался в рощу, но его встретила совершенно незнакомая ему местность. На мгновение Денису показалось, что он сошел с ума или незаметно для себя очутился в другом измерении. В этой роще они с Арилье, старательно соблюдая молчание, бродили в поисках истины, здесь, на берегу речки, встретили Махонне… Все изменилось до неузнаваемости. Тихий дух рощи был убит, за каждым стволом, за каждым камнем скрывался враг. Роща источала опасность.

Гевис выпускал стрелу за стрелой, а Денис взялся за меч и подпустил к себе первого противника.

* * *

Арилье поднял меч, готовясь встретить нового врага. Тот скакал навстречу эльфу, скалясь и смеясь. Одним плавным уверенным движением Арилье нырнул под его меч, а затем нанес противнику удар в спину. Тролль брыкнул ногами и повалился лицом в гриву своего коня.

Арилье промчался мимо.

Неожиданно жгучая капля пота упала ему на веко. Арилье моргнул, поднял голову и увидел, что солнце высоко стоит в небе. Сражение длилось уже несколько часов. Слишком долго.

Машинально он отыскал глазами на поле боя Роселидиса. Командир отряда бился, окруженный с трех сторон, и Арилье поспешил к нему.

Самого Роселидиса Арилье в этот момент не видел. Один из наседавших на командира троллей развернулся навстречу новому противнику. Арилье дико закричал, когда их мечи столкнулись, высекая искры; завопил и тролль. Краем глаза Арилье видел, что граница наползла еще ближе, поглотив новый кусок эльфийской земли. Ярость придала ему сил. Арилье отбил еще два удара, не атакуя сам, а затем снес голову врага и с ходу, не останавливаясь, отсек руку еще одному троллю.

А граница все приближалась. Она медленно, но неостановимо наползала на замок и его защитников неотвратимо, словно некто незримый придвигал ее, толкая сзади.

Те, кто бился в роще, еще не видел опасности, но оставшиеся на равнине с ужасом смотрели на свое неизбежное поражение.

* * *

Моран Джурич положил кусок колбасы на хлеб и подошел к окну. Жуя, уставился на Екатерининский канал. На «канаву», как пишет Достоевский. Джурич прочитал «Преступление и наказание», и ему чрезвычайно понравилось. Особенно эпизоды с Разумихиным и Порфирием Петровичем, хотя и Соня тоже ничего. Но ближе всех оказался Морану почему-то старый Мармеладов. Он даже накупил в кондитерском отделе мармелада, чтобы постичь своего любимого героя как можно ближе, путем поедания, но оказался жестоко разочарован и вернулся к бутербродам с колбасой.

Собака ходила по узеньким газончикам вдоль каменной набережной канала, деликатно, едва прикасаясь носом, обнюхивала стволы. Ее хозяин курил и читал газету. Моран ел и смотрел на него.

– Хороший день для конца света, – сказал Моран Джурич с набитым ртом.

У Морана не было определенных причин произносить эти слова – и тем больше он увидел оснований прислушаться к ним. Слова, которые вырывались сами собой, иногда обладают гораздо большим смыслом, нежели обдуманные и тщательно выстроенные речи.

– Конец света, – повторил Моран Джурич. – Или, по-здешнему, Апокалипсис.

Путем долгих экспериментов над собой и другими живыми людьми Моран установил, что существует лишь один способ войти в Истинный Мир – дурацкая полароидная фотография; и есть всего два способа выбраться оттуда: во-первых, умереть, а во-вторых, погубить самый мир.

Одного только Моран еще не выяснил окончательно: является ли гибель мира подлинной гибелью мира или же так обстоит дело только для одного клиента? И сколько миров, в таком случае, существует на самом деле? И куда отправляются новые клиенты, если прежние успели уничтожить свою среду обитания?