Текст книги "Новобранец"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– А какое угощение ты припасла для меня?

– Такое же, как для остальных, – ответила Ингильвар. – Или тебя это не устраивает? Но у меня ничего больше нет, поверь мне.

– Ничего? – переспросил он насмешливо. – Так уж и ничего?

– За все это время я не нажила в замке богатств, кроме самого большого, которым не могу поделиться: богатства любви, – сказала Ингильвар.

– Вот этого-то мне и надобно, – сказал Гэрхем.

Радость померкла в глазах Ингильвар. Гэрхем со странным удовольствием следил за тем, как тускнеет ее взор, как умирает ее улыбка.

– Я тебя не понимаю, – проговорила она.

– Поймешь! Я ни слова не скажу Лутвинне о том, кто ты такая на самом деле, если ты будешь делать все по моему желанию, – обещал Гэрхем.

– А кто я, по-твоему, такая на самом деле? – тихо произнесла Ингильвар.

– Ты – уродливая деревенская дурочка, простушка из какого-нибудь хлева с руками, по локоть измазанными в навозе, – сказал Гэрхем. – Ты повстречалась с троллем по имени Моран, и он дал тебе заколдованное платье, с помощью которого ты отвела нам всем глаза. Ну, возрази мне, Ингильвар, если только это настоящее твое имя! Скажи мне в лицо, что я лгу или ошибаюсь!

– Я не знаю, кто наговорил тебе обо мне эти небылицы, – прошептала Ингильвар, – но он – твой и мой враг.

Гэрхем схватил ее за локти, приблизил к ее липу свое и прошипел:

– Послушай меня внимательно, жаба! Если нынче ночью ты не придешь ко мне на ложе и не дашь мне того, в чем я нуждаюсь, – клянусь моими глазами, я прилюдно обвиню тебя во лжи! О твоем сговоре с Мораном, о вашем колдовстве узнают все, и Лутвинне вынужден будет подвергнуть тебя испытанию. А когда это случится – берегись, Ингильвар! Лутвинне – эльф, а эльфы, какими бы хитрыми и лживыми они сами ни были, никогда не прощают вранья людям, из каких бы соображений ни солгал им человек.

– Что ж, – сказала Ингильвар, бледная, несчастная. – Объявляй прилюдно все, что хочешь! Выдвигай свои обвинения, глупый ты и жестокий человек. Я не стану оправдываться.

* * *

Гэрхему стыдно было потом признаваться самому себе в том, что он до последнего надеялся: вот сейчас Ингильвар образумится, вот сейчас придет к нему в комнату и будет покорна всем его желаниям… Ничего этого не произошло, хотя он всю ночь вскакивал от малейшего шороха и дверь в свою комнату оставил приоткрытой.

Разумеется, она не пришла. Первый солнечный луч после рассвета, казалось, проник в комнату только ради того, чтобы посмеяться над ним.

Гэрхем выждал еще немного. Он тянул время, он пытался дать ей возможность исправить несовершенное и выполнить требование. Но она делала вид, будто ничего особенного не происходит. И когда настал день для разбора всяких тяжб и спорных вопросов, – а такие дни случались не реже одного раза в месяц, но касались в основном крестьянских дел, – Гэрхем смело явился на суд и перед лицом всех собравшихся потребовал вызвать госпожу Ингильвар.

Лутвинне очень не любил разногласий в своих владениях и потому всегда выносил решения быстро, радикально и публично. Слушания проходили не в самом замке, а за его стенами, на поле, что простиралось на пять полетов стрелы перед замком. Для Лутвинне устанавливали большое кресло и на расстоянии в двадцать шагов ставили специального человека, так называемого кричалу, чтобы он, при надобности, передавал для остальных желающих послушать все, что говорилось в судилище. Иногда заинтересованных лиц набиралось немало, а иногда – всего десяток. Тут не угадаешь. Как-то раз по старому делу о павшей корове явилось почти двести человек, кричала охрип и под конец дня его пришлось отпаивать горячим молоком.

Вот в такой-то день, когда Лутвинне полагал, что все ограничится штрафом за сожженную по глупости скирду сена, и выступил перед ним Гэрхем.

Лутвинне удивился, увидев своего солдата.

– Ты хочешь говорить? – спросил он.

Гэрхем торжественно кивнул и поднял руку в знак того, что у него имеется некое дело, обвинение, к которому он требует большого внимания.

Кричала насторожился. Обычно солдаты из замка никогда не участвовали в судебных заседаниях, разве что приходилось растаскивать разгоряченных деревенских спорщиков. Но Гэрхем стоял перед защитником замка, и бедой дышал он, и горем глядел, и неприятности были у него на завтрак, а поужинать он рассчитывал нешуточной катастрофой.

Лутвинне молча смотрел на него. Ждал.

Гэрхем сказал:

– Почему вы не спросите меня, господин, кто мой обидчик и против кого я хочу сегодня поднять голос? Для крестьян вы делали это!

Лутвинне ответил:

– Крестьянин по своей природе боится заговорить первым, солдат должен спрашивать его, если хочет сделать для него доброе. Но ты – и сам солдат, Гэрхем, поэтому и говори первый.

– Если вы позволяете, мой господин, то вот что я скажу при вас – и при всех людях, что собрались здесь ради вашего справедливого суда: эта женщина, которую вы зовете своей возлюбленной, которую встречаете на своем ложе и от которой у вас нет тайн и секретов, – эта женщина знается с троллями и берет подарки от наших врагов!

Он указал на Ингильвар и с наслаждением увидел, как она закусила губы, потому что настал ее последний час.

Лутвинне не опускал глаз. Он не изменился в лице, не побледнел и не покраснел. Только усталость вдруг стала очень заметна.

А Гэрхем продолжал, и кричала подхватывал каждое его слово и передавал дальше, для всех любопытствующих:

– Некий тролль, которому я потом перерезал глотку, мой господин, сообщил мне нечто о своем родственнике по имени Моран. И пусть теперь эта женщина, Ингильвар, перед вами и перед всеми прочими честными людьми, объявит, будто никогда не встречала Морана!

При последних словах Гэрхем указал на Ингильвар, словно требуя от нее повиновения. Но Ингильвар не произносила ни звука, и Лутвинне не приказал ей говорить.

Гэрхем почувствовал себя уязвленным. Он продолжал, повышая голос:

– Моран дал ей заколдованную одежду, чтобы она отводила нам глаза. Она лжет вам, мой господин! Она – вовсе не то, чем представляется.

Но Лутвинне никак не реагировал на обвинение.

Стало тихо. У Гэрхема закончились слова. Он сжал кулаки и отошел в сторону. И тогда Ингильвар поняла, что у ее возлюбленного не осталось сил, чтобы судить еще и это новое, неожиданное, такое болезненное для него дело.

Она сама выступила вперед. Ей безумно было жаль себя, своей любви, своего будущего, но куда сильнее она жалела Лутвинне, которого сейчас прямо на ее глазах пытались лишить любви и радости. Он ведь не только эльф, он еще и человек, он подвержен страху и усталости. Он не может сражаться вечно. В конце пути его непременно должна ожидать подруга, женщина, которая встретит его лаской, обнимет за шею, которая постелит ему постель и ляжет рядом.

Ингильвар сказала негромко, но очень твердо:

– Все это ложь.

Гэрхем обрадованно закричал:

– Ложь? Докажи! Докажи, что это неправда, ты, шлюха! Моран наложил чары на твою одежду, которую ты носишь, не снимая!

– И в постели я, по-твоему, тоже остаюсь в этом платье? – спросила Ингильвар.

– Не смеши меня, хитрая женщина! – ответил Гэрхем. – Когда ты ложишься в постель, ты гасишь свет.

Это было правдой. По лицу Лутвинне Ингильвар поняла, что и он об этом вспомнил. Они ни разу не оказывались раздетыми при солнечном свете или хотя бы при горящей свече. В спальне всегда царила безупречная темнота.

Он все еще молчал, и Ингильвар больше не могла выносить этого. В его безмолвии ей чудилось то обвинение, но мольба оправдаться.

Она расстегнула пояс, и наборная медная змейка упала к ее ногам. Затем потянула шнуровку. Воцарилась странная тишина: собравшиеся, и люди, и эльфы, и крестьяне, и воины из гарнизона – все смотрели на нее так, словно не верили собственным глазам. На краткое мгновение Ингильвар встретилась взглядом с Лутвинне. Надежды нет: она прощалась с ним навсегда. У нее осталось только это мгновение.

А потом оно истекло. Лишенное шнуровки платье распахнулось, и Ингильвар сорвала его с плеч.

– Дальше! – крикнул Гэрхем, не сводя с нее глаз.

– Хочешь увидеть меня голой? Ладно, – сказала Ингильвар со странным спокойствием приговоренного к смерти.

Она потянула через голову рубаху, затем выбралась, путаясь ногами в кружевах, из нижней юбки, – и предстала перед собранием совершенно обнаженной. Ни одной нитки не осталось на ее теле.

Они смотрели на нее так, словно им явили чудо. Словно никто из этих мужчин никогда не видел купающейся женщины. Никогда не подсматривал за сестрой или за женой старшего брата, никогда не имел собственной супруги.

Но она, избавившись от тканых покровов, не замечала теперь никого из них. Только один имел для нее значение, и к Лутвинне обернулась Ингильвар. В его блестящих, расширенных зрачках увидела она свое отражение: красавица с копной пушистых волос, с гибким станом и изящными руками.

Наступив на платье, она шагнула навстречу Лутвинне, а он встал со своего кресла и слепо, беспомощно потянулся к ней. И не он стал утешать ее, а она – его, и люди окружили их, сочувствуя их любви всем сердцем, но не зная, как выразить это.

Глава десятая

Геранн отбыл в большой помпой, увозя с собой из замка Гонэл плетеную клетку с почтовыми птицами. «Телепатия – это прекрасно, – сказала ему на прощание защитница Гонэл, – но, боюсь, иногда ее оказывается недостаточно». Геранн с жаром согласился.

Он не допускал и мысли о том, что вопрос о его помолвке с Гонэл может оказаться не решенным. Любые возражения он встречал оглушительным хохотом и попыткой поцеловать невесту.

Оруженосец Броэрек ехал следом за своим сводным братом и господином. Он все еще дурно себя чувствовал, хотя рана почти совершенно затянулась. Слабость не отпускала его. К тому же Броэрек был сильно и безнадежно влюблен.

Ратхис, маленькая фэйри, провожала его почти до середины пути: бежала, никем не замеченная, рядом с лошадью и, то и дело настигая оруженосца, гладила его твердой ладошкой по ноге. Броэрек ощущал прикосновение, но не мог взять в толк, что это такое и откуда оно взялось.

Наконец Ратхис явилась ему, выскочив прямо перед мордой коня, так что Броэрек поспешно натянул поводья и едва не потерял равновесия.

Фэйри висела в воздухе. Ее пестрое лоскутное одеяние развевалось на ветру, хитрое личико улыбалось.

– Ой, – совсем по-детски сказал Броэрек. На мгновение ему подумалось, что фэйри хочет поехать с ним в замок Геранна.

Фэйри сказала:

– Я хочу дать тебе знамя. Твое личное. Когда ты станешь из сводного брата родным, подними этот стяг, и самая красивая женщина твоего племени станет твоей союзницей.

С этими словами она сдернула с плеч платье и бросила его в лицо Броэреку.

Оруженосец поскорее схватился за платье, потому что оно, как живое, залепило ему глаза, рот и нос, но шелк все крепче приставал к коже.

Геранн услышал глухой шум возни за спиной и по вернулся. Броэрек яростно боролся с куском шелка, скреб его ногтями, тряс головой и ругался сквозь зубы.

– Что с тобой? – удивленно проговорил старший брат.

Он подъехал ближе и одним быстрым движением сорвал ткань с лица оруженосца. Тяжко переводя дыхание, тот уставился на Геранна.

– Это она, фэйри. Она была здесь.

– Я не видел, – лаконично отозвался Геранн.

– Она дала мне… залог любви, – продолжал Броэрек, краснея.

– Ты уверен, что это именно залог любви?

– Фэйри – странные.

– Это точно.

Геранн свернул шелковые лоскуты и сунул за пазуху. Броэрек ревниво наблюдал за ним.

– Не хочу, чтобы ты отвлекался, – объяснил его господин. – Путь неблизкий, ты недавно был ранен… Если в твоей голове поселится фэйри, ты вообще никогда не доберешься до дома.

Броэрек грустно кивнул и тронул коня.

А фэйри бежала прочь, нагая и босая, подпрыгивая высоко и хватаясь руками за густой, насыщенный ароматами трав воздух. Ее красные волосы развевались за спиной так яростно, что казалось, будто фэйри спасается от настигающего ее пламени. Под конец фэйри бросилась ничком на землю и покатилась кувырком, как перекати-поле. И кому-то со стороны, кто, возможно, сейчас наблюдал за нею, именно это и виделось – комок безжизненной травы, гонимый ветром в неизвестном направлении, c. неизвестной целью. Этот «кто-то» в любом случае не слышал, как из середины сухого клубка перепутанных стеблей доносится тихонький, веселый смешок.

* * *

– Я не понимаю, – сказал Арилье, обращая на Дениса сердитый взгляд, – что ты имеешь против Этгивы.

Денис покраснел и насупился, обдумывая различные варианты ответа.

«Ничего». – Самый простой вариант. Но Арилье не поверит и начнет допытываться. К тому же непременно захочет знать, почему Денис не желает объясниться.

Нет, такое не подходит. Многовато последствий вытечет из одного простенького слова.

«Она странная». – Но, с другой стороны, все люди, все эльфы, все живые существа на свете в той или иной мере странные. Это вовсе не повод относиться к кому-либо настороженно.

«О ней никто в замке не знает». – К примеру, о Денисе тоже никто в замке толком ничего не знает, кроме того, что Денис рассказывает о себе сам… И ничего, сама защитница Гонэл доверяет ему, да и Арилье никогда не подозревал своего напарника ни в чем дурном.

– Ну, – сказал Денис, старательно взвешивая каждое слово и все равно не в силах избавиться от ощущения, что летит в бездну, – понимаешь, тут все как-то сразу. Этгива ни на какое известное мне существо не похожа. Даже на эльфа.

Арилье сморщил нос и испустил звук, очень похожий на змеиное шипение.

– Много ты знаешь об эльфах!

– Почти ничего, – покладисто согласился Денис, – но Этгива на них… на вас то есть… ну совершенно никакого сходства. Ну, может быть, самую малость. В любом случае, она даже для эльфа слишком странная… Вот, к примеру, ты можешь быть уверен в том, что она не умеет летать?

– Летать? – Теперь Арилье выглядел весьма озадаченным. – Но с чего ты взял, что она это умеет?

– Ни с чего, – Денис махнул рукой почти безнадежно, – просто в голову пришло. Если она вдрут вздумает взлететь, никто не удивится. Почему? Потому что Этгива совсем-совсем другая. Ты тоже с такими не встречался, не отрицай.

– Возможно, – сказал Арилье, явно не желая ни возражать, ни соглашаться. – А еще что?

– Ну, не знаю, – отозвался Денис. Ему вдруг стал до смерти тягостен этот разговор. – Ты зануден, как все влюбленные, Арилье. Отстань от меня. С чего ты вообще взял, будто я что-то имею против Этгивы? Она просто кажется мне непонятной, вот и все.

– А по-твоему, нельзя любить непонятное? – В голосе Арилье появились угрожающие нотки.

– Да люби что хочешь, хоть бабу-ягу, – в сердцах брякнул Денис. – Я вот в детстве любил мультфильмы про трансформеров, и то ничего. Уродом же не вырос. Кажется. Хотя кое-кто и предрекал.

Арилье – удивительное дело! – не воспользовался случаем поддразнить приятеля, и Денис истолковал это как признак серьезной умственной работы, происходящей в уме эльфа. Явление нечастое и посему требующее самого пристального внимания.

Они совершенно позабыли, ради чего выехали из замка. Даже синий ясный день как будто утратил для них значение.

А ведь поутру Денис не без радости отметил: пейзаж чудесным образом напоминает красивый гобелен – в голубом небе нарисованы маленькие упругие облачка, роща выглядит так, что иначе, чем «кудрявая», ее и не назовешь, две крестьянских девушки в подоткнутых юбках верхом на смирных лошадках сопровождают стадо коров на пастбище… И таинственный стройный силуэт замка на горизонте.

Самые подходящие декорации для того, чтобы вплотную заняться отработкой ударов копьями с седла. Арилье так и сказал своему другу: «У тебя удар копьем с седла, Дениска, слабоват – в настоящем бою пропадешь ты с таким ударом». И Денис охотно согласился.

А теперь вот никаких ударов, никаких отработок, и даже крестьянские девушки не производят должного впечатления и пейзаж не оживляют. Сплошь гнилые какие-то разговоры и ненужные выяснения отношений.

Арилье тяжело вздохнул. Казалось, еще немного – и он расплачется. Денис даже испугался:

– Ты чего?

– Любовь эльфа бессмертна, – сказал Арилье, скучно глядя в небо.

– А, – успокоенно протянул Денис, – ну тогда все в порядке. – Ты ее любишь, она – тебя, вы оба никогда не умрете, и любовь ваша – тоже. Я не вижу проблемы.

– Нет, – скрежетнул зубами Арилье, – тыее видишь. В том-то и дело.

– А ты?

– И я, – признался Арилье.

– И в чем она, проблема?

– В том, что ты сказал. Она – неизвестно что. И я люблю ее. Навек. Понял теперь?

– Стало быть, – произнес Денис, – есть кое-какое преимущество и в том, чтобы быть человеком! Люди в состоянии разлюбить. По крайней мере, некоторые.

Арилье пожал плечами.

– Тебе-то точно еще не время об этом рассуждать.

– Ничего, ничего, – сказал Денис, сам дивясь своему покровительственному тону, – я теоретически. В форме футурума.

Он думал, что Арилье вспылит, но тот поник головой:

– Правду говорят: влюбленный глупеет и становится как бы ребенком. Любой может поучать и насмехаться, а ты только вздыхаешь да плачешь.

– Никогда не видел, чтобы ребенок в подобной ситуации вздыхал и плакал, – хмыкнул Денис.

– Ну так увидишь.

Внезапно Арилье оборвал фразу, напрягся, вытянул шею, высматривая что-то впереди, а потом погнал коня. Денис, радуясь прекращению разговора, помчался следом. Он уже неплохо ездил верхом. Во всяком случае, гораздо лучше, чем в первое время.

Иногда Денис радовался тому, что мама его сейчас не видит. Представить страшно, как она бы раскудахталась, если бы сынок вдруг предстал перед ней в боевом доспехе, с копьем в руке! А иногда ему до смерти хотелось показать маме, каким он стал. Может быть, она наконец начнет видеть в нем самостоятельного человека, мужчину.

А может быть, и нет. Мама всегда представлялась Денису существом иррациональным. Даже в детстве, когда она для него заключала в себе почти всю обитаемую вселенную.

Эльфийское зрение намного острее человеческого. Только спустя десять минут Денис начал различать вдали некую фигуру. Фигура эта то бежала по лугам, то останавливалась и принималась плясать на месте. Она кружилась и подпрыгивала в диком танце, а затем, раскинув руки, опять неслась навстречу всадникам.

Теперь у Дениса уже не оставалось сомнений: это была Этгива. Светлые, отливающие золотом волосы, фиалковые глаза и прочие достоинства. Он попробовал было посмотреть на нее глазами Арилье. Интересное упражнение для молодого человека, который пока что представляет себе любовь лишь теоретически. В порядке футурума.

Денис прищурился. О чем обычно думают влюбленные? Он попробовал вызвать в памяти стихи, которые они худо-бедно проходили в школе. Любовная там лирика Пушкина, все такое.

Оказалось, что поэты в основном перечисляют разные женские достоинства, которыми рассчитывают воспользоваться в самом ближайшем времени. Гибкий стан, ласковые губы, добрая душа, способность к пониманию. Исключение составляла «Незнакомка», но в общей атмосфере стихотворения скользила некая уверенность в том, что и эта дама, за известную мзду, согласится осчастливить поэта.

Денис затряс головой. Нет, так не годится. Надо попробовать сначала.

Он уставился на Этгиву.

Красивая, не отнимаешь.

Странная, но это придает ей пикантности. Как выражается мама, «с присыпочкой девочка». (Денис невольно поморщился – это выражение вдруг показалось ему страшно пошлым).

Ласковая? Сомнительно.

Хозяйственная? Вот уж точно – дудки.

Может быть, следует мысленно расчленить ее? Денис поднапрягся: грудь, шея, локти… хорошо, хорошо. Но фантазия не желала останавливаться и вместо того, чтобы явить воображению разные прелести, углубилась в дебри кишечника, почек, желудка…

«Наверное, я все еще ребенок, – с горечью констатировал Денис. – Предположим, это даже хорошо… Но все-таки – что он видит, когда видит Этгиву?»

Он вонзил пристальный взор в затылок друга, самозабвенно летевшего во весь опор навстречу возлюбленной.

И вдруг ослепительная вспышка света озарила все вокруг. Внезапно – на очень короткий миг – Денису открылась гигантская вселенная бесконечной жизни, удвоенной, утроенной, наполненной преизобильным бытием. Каждая мельчайшая частица этой жизни обладала глубочайшим смыслом – нечто подобное Денис видел и в лесу, но теперь это представало многократно увеличенным. И средоточием этого смысла была вторая жизнь, к которой так безудержно стремился теперь Арилье. Жизнь Этгивы.

В сознании эльфа не происходило никакого мысленного членения ее образа. И уж менее того – перечисления полезных для семейной жизни качеств.

Свет, заливавший весь мир, происходил от того, что эти двое молчаливо и добровольно согласились на обмен: твоя жизнь – на мою жизнь. Без условий и компенсаций, без вопросов и подсчетов выгоды.

Денис зажмурился. Перед глазами у него расплывались красные круги. Он натянул поводья, поехал шагом. Нужно было прийти в себя и отдышаться.

Денис догнал друга и его возлюбленную спустя минут пятнадцать. Арилье и Этгива вовсе не производили впечатления обезумевших от страсти любовников. Напротив, они беседовали очень спокойно, даже приятельски. Завидев Дениса, оба обрадовались.

Этгива потянулась к нему и, когда он к ней наклонился, поцеловала в лоб.

Денис смутился. Фиалковые глаза блеснули возле самых его глаз.

– Ну, – сказал Денис, – стало быть, это действительно Этгива. Мы тебя издалека заметили, только не были до конца уверены – кто это.

– Это я, – кивнула Этгива важно.

– Ну, – сказал Денис, – теперь ясно. Я пойду, пожалуй.

– Почему это? – удивился Арилье.

Этгива тоже посмотрела на Дениса с острым любопытством, как будто юноша только что ляпнул какую-то сверхъестественную чушь, и Этгиве хотелось бы проникнуть в психологию человека, способного на подобные глупости.

– Ну, – сказал Денис, заливаясь мучительной краской, – вам, наверное, хочется побыть наедине. Третий, как говорится, лишний.

Этгива засмеялась с таким видом, словно знала некий секрет, которым ни за что не поделится.

Арилье весело улыбнулся (меланхолии как не бывало):

– Мы собирались отрабатывать удары копьем с седла, не забыл?

– Ну, – сказал Денис, опуская голову и глядя на счастливого друга исподлобья. – Но разве теперь все не переменилось?

– А что переменилось? Этгива с удовольствием посмотрит, на что мы с тобой способны, – заявил Арилье.

Денис замялся, но потом решительно произнес:

– Ну так вот что. Чтоб никаких там переглядываний, намеков и глупых смешков. Я знаю, на что способны люди… существа всякие… когда влюбляются. Вечно тискаются по углам, а другим, может быть, глаза девать некуда.

– Исключено, – сказал Арилье. – Я ведь верхом, а она – пешая. Да и с копьем в руке не слишком потискаешься по углам.

– И углов здесь тоже нет, – прибавила Этгива со смехом.

Денис понял, что эльфы в очередной раз выставили его дураком. И еще он понял, что совершенно не злится на них. И даже как будто не против побыть немного и дураком.

Некоторое время, позабыв об Этгиве, они то съезжались, то разъезжались, и Арилье показывал Денису, в чем его ошибки при захвате копья. Денис терпеливо поправлял захват, так что вскоре у него не осталось ни одной мышцы, ни одной связки, которые бы не ощущали усталости. Денис погрузился в смутные грезы о горячей ванне.

О такой, чтобы расслабила.

Арилье заметил рассеянность друга и, явно решив покарать невнимательность при тренировке, одним резким тычком выбил его из седла. Денис грянулся оземь спиной, искры брызнули у него из глаз, затем свет померк. Вот теперь он понял, что такое на самом деле – каждая косточка болит. Не в фигуральном, а в самом что ни есть прямом смысле.

Он застонал и скорчился. Арилье легко спрыгнул с коня, наклонился над другом.

– Цел?

– Нет… Скотина!

– Враг церемониться не будет, – назидательно произнес Арилье. – О чем ты, спрашивается, думал во время боя?

– О любви…

Арилье даже подскочил.

– О любви? Великий свет, да ты ведь даже не влюблен!

– Почем тебе… знать… скотина.

Денис почувствовал, как сильные руки приподнимают его за плечи и укладывают его бедную голову на колени. Он приоткрыл глаз и увидел в сумраке упавших на лицо волос ослепительные черты Этгивы.

Ее пальцы невесомо коснулись его висков.

– О, бедняжка. Конечно, он влюблен!

– Может быть, – безжалостно произнес Арилье, золотой эльфийский воин в поднебесье, с солнечным диском, нанизанным на копье, – но это не повод глупо погибнуть в очередном сражении.

– Я виноват, – сдался Денис. – Этгива, сделай милость… поцелуй меня.

Она без колебаний прикоснулась губами к его щекам.

– Теперь глаза…

Она засмеялась и дохнула ему на веки.

– Щекотно…

И тут Этгива резко дернулась, уронила голову Дениса на жесткую землю и завизжала. Звук был таким пронзительным, что Денису показалось, будто его мозг пронзило не менее десяти раскаленных игл. «Меня сейчас стошнит, – подумал он. – Вот будет позору-то».

Содержимое желудка, лабиринты кишок… И это – после явления абсолютной целостности любви! Лучше сразу смерть. Наверное. Спустя миг Денис уже не был так в этом уверен.

Он решился приоткрыть глаза.

Перед ним слегка колыхалась трава. А прямо над этой травой, в полуметре над землей, висела и визжала фэйри Ратхис.

Она была совершенно голая, и только пышные волосы одевали ее пламенной волной. Широко раскрыв рот и колыхаясь в воздухе, Ратхис самозабвенно верещала.

Потом визг затих.

Это произошло внезапно, и в мире воцарилась абсолютная тишина. Даже звон в ушах не в силах был нарушить ее.

Денис со стоном пошевелился и сел. Арилье стоял неподвижно, опираясь на седло. Конь двигал ушами и косился на хозяина с легким недоумением. Люди и эльфы, впрочем, всегда ведут себя как-то странно. Не так, как стоило бы.

Медленно, очень медленно фэйри опустилась вниз. Ее ноги коснулись травы, и она тотчас поджала босые пальчики с намерением вцепиться в былинки и закрепиться на них. Ее красные волосы колыхнулись и легли вокруг широким сплошным покрывалом. Только маленькое личико глядело вызывающе и почему-то обиженно.

Арилье приблизился, сел перед ней на корточки.

– Ну да, – прошептала Ратхис и высунула язык, очевидно, от волнения. – Ну да…

– Ты… – тихо сказал Арилье, касаясь ее волос.

Она вся сжалась под этим прикосновением, а затем вдруг расцвела.

– Тебе не противно?

– Ты – фэйри. Я должен был догадаться.

– Ну вот еще! – сказала Ратхис. – Никто не должен был догадаться. И ты – меньше всех.

Денис подал голос:

– Эй, ребята, все это жутко трогательно, но что тут творится?

Арилье засмеялся, не поворачиваясь к нему. Денис обиделся:

– Тут кое-кому ни за что по башке настучали, между прочим.

– Ну и что? – пожал плечами Арилье. – Ты видишь в этом что-то необычное?

– Ну… нет, – признал Денис. – За маленьким исключением.

– Да? – Арилье наконец посмотрел на него.

– Да, – надулся Денис. – Все-таки ты – мой лучший друг. Мог бы и полегче.

– Не мог, – сказал Арилье.

– Ладно, не мог… – Денис вдруг сдался. Обстоятельства складывались таким образом, что он не в состоянии был больше бороться с ними. – А что случилось?

– Просто я боюсь тушканчиков и других мышей, – сказала Ратхис. – Они запросто отъедают мои пальцы.

Денис прищурился.

– И что, были случаи?

– Нет, но их и не нужно, этих случаев… Я просто знаю, что так бывает.

Денис потер лицо руками. Он где-то слышал, что это помогает привести мысли в относительный порядок.

– Значит, ты перепугалась, утратила контроль и в результате превратилась обратно из эффектной красотки в маленькое страшилище. Я правильно понимаю? А, Ратхис?

– Звучит немного обидно, но в общем и целом – да, ты прав, – признала Ратхис. – Я – Этгива только когда спокойна и счастлива. А при прочих обстоятельствах я – Ратхис. Ты имеешь что-нибудь против?

– Упаси боже, – сказал Денис. – Мне-то что до ваших проблем… Вот мой друг Арилье, как я понимаю, крупно влип. До конца дней своих жить с лягушонкой в коробчонке – ну, царевна-лягушка, все такое.

Внезапно он вспомнил кое-что.

– Слушай, Ратхис, а как же бедный Броэрек? Он-то в тебя как раз в такую влюблен. В маленькую. О нем ты подумала?

Ратхис пожала плечами.

– Я обо всех думала. Обо всех разом. О Геранне – что ему хорошо бы жениться на госпоже Гонэл. Она знаете какая нежная? Она бабочку в руки возьмет и ни крошечки из пыльцы не повредит…

– Мне как раз представляется наоборот: что защитница Гонэл – весьма могучая дама, воительница, – возразил Денис.

Ратхис с жаром подхватила:

– Она знаете какая сильная? Она человека от плеча до бедра разрубит на две половинки с одного удара – раз, и готово! Я сама видела.

– Хорошо, – сказал Денис, осваиваясь с услышанным. – Значит, ты думала о Гонэл.

Ратхис с жаром кивнула.

Денис заглянул ей в глаза.

– А обо мне думала?

– А как же!

– И что ты обо мне думала?

– Что ты – милый… – сказала Ратхис.

Денис засмеялся.

– Нет, на это ты меня не купишь, коварная фэйри! Я ведь помню наш с тобой первый разговор, там, в ночной темноте, когда ты зазывала меня к себе под холм!

– Что с того? Я тоже помню.

– А о Моране ты думаешь?

– Постоянно, – фэйри поежилась, как от холода.

– Ну а Броэрек? – настаивал Денис.

– Броэрек будет страдать, – сказала фэйри задумчиво. – Его сердце навеки разбито. Это придаст большого смысла его жизни.

– Конкретнее! – рассердился Денис.

Ему решительно перестало нравиться то высокомерие, с которым фэйри и другие волшебные существа относились к простым смертным людям.

– Его жизнь короткая. Семьдесят лет.

– Ничего себе, короткая! – фыркнул Денис и тут же сдался: – Ну хорошо, короткая.

– А сам он – очень простой.

– В каком смысле?

– Он – сводный брат. Этим исчерпывается.

– Хочешь сказать, он на вторых ролях?

– Хочу сказать, что он сводный брат, – повторила фэйри.

– Ладно, ладно… – не стал спорить Денис.

– Разбитое сердце сделает его более сложным, – продолжала фэйри. – Он станет сам по себе человеком. С собственной ценностью. Личность. Так у вас это называется?

– Ты на удивление много знаешь о людях, фэйри, – сказал Денис.

Ратхис не уловила иронии.

– О, я усердно наблюдала, – подтвердила она.

– И практиковалась, не так ли? – прищурился Денис. – Ну, опыты ставила, да?

– Я разбивала сердца, – закивала фэйри. – Много сердец.

– Небось, только этим и занималась, – сказал Денис.

– Нет, не только…

Она покачала головой, и красная волна волос ожила, зашевелилась вокруг ее хрупкого тела.

– Бедный Броэрек, – вздохнул Денис. – Незавидная участь: семьдесят лет непрестанной печали, а потом – вечное забвение. Зато умрет личностью. Отличное утешение для парня! И все потому, что какая-то фэйри обманула его.

– Не какая-то, – вмешался Арилье ревниво, – а самая лучшая и прекрасная.

– Самая коварная, – вставил Денис.

– Самая добрая…

– Позволь с тобой не согласиться.

– Не позволю.

– Слушайте, друзья мои, – Денис переводил взгляд с Арилье на Ратхис и обратно, – вы меня просто убиваете своим бессердечием. Скажите-ка, все эльфы такие?