Текст книги "Полководец"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

И Анеле будет стоять рядом, руки под фартуком, и кивать с глупым видом: «О да, я сама отрезала от нее кусочек и все видела. Разумеется, это женщина. Уж я-то хоть и дурочка, но женщину от мужчины отличить сумею. Хи-хи».

Наверное, Тиокан, хранитель уставов, уже здесь. Вот его почтительно провожают к постели, на которой возлежит смертельно обиженный, ужасно испуганный и слегка придушенный господин Руфио Гампил. Поддерживая маленького могущественного человечка за локоток, верзила-лакей усаживает его на стул и придвигает – вместе со стулом – к кровати, на которой колышет шелковым брюхом господин Руфио Гампил.

И Тиокан выслушивает от начала и до конца всю ужасную историю кражи и нападения. Среди ясной ночи, господин Тиокан! Какой-то чужак. Хвала небесам, это, по крайней мере, не горожанин. Неизвестный человек. Он ничего не говорит, но установить его личность не составит труда. Нужно просто выяснить, у кого сейчас гостят приезжие, и обойти их всех, задавая соответствующие вопросы. Это ведь нетрудно, не так ли?

И господин Тиокан кивает и заверяет господина Руфио Гампила, что нет ничего сложного в том, чтобы обойти девятьсот девяносто девять мастеров – а именно столько и ни мастером меньше обитает в Гоэбихоне, – и всех их расспросить касательно дел с чужестранцами, контрактов с иногородними и связей с поставщиками и заказчиками, приезжающими к ним издалека. В общем-то это, конечно же, плевое дело и оно будет обстряпано в ближайшие несколько часов. Господин Тиокан прямо сейчас встанет и побежит. Он уже бежит. А если он все еще сидит, то это лишь видимость, потому что на самом деле он уже мысленно стучит в первую дверь и мысленно получает ответ: – Это не ваше дело, милейший, пока я не нарушаю ни одного пункта уставов! Ибо у меня имеются определенные обязательства перед моими заказчиками и моими поставщиками, и я не стану выбалтывать их тайны в угоду кому бы то ни было, даже Руфио Гампилу!

Ах, ах. Господин Руфио Гампил волнуется, глупая Анеле прибегает, она приносит ему подогретую воду с сахарным сиропом, она приносит ему немного охлажденного белого вина, она приносит ему орешков в тягучей патоке, и пока ее господин всеми этими подношениями успокаивает свои истерзанные нервы, Анеле обмахивает его опахалом и причитает:

– Ах, какой бледненький, какой утомленный сегодня господин Руфио Гампил!

Руфио Гампил смотрит на нее с постели и видит, что служанка превращается из живой девушки в клубок разноцветных ниток, по преимуществу грязновато-белых, как ее волосы и одежда. А затем этот клубок начинает разматываться, как будто некто невидимый потянул за кончик нитки и вмиг превратил аккуратный клубочек в неопрятную гору шерстяных петель, набросанных кое-как друг на друга.

И та же трансформация происходит с господином Тиоканом, только его клубок куда меньше размером и гораздо более темный. И не успевает господин Руфио Гампил издать крик или хотя бы хрип, как кровать под ним расползается, а вслед за кроватью расползается и сам Руфио Гампил…

Евтихий откинулся к стене и вдруг опрокинулся на спину. Стены больше не было. Он лежал на горе рваных, грязных ниток, невесть откуда надерганных и уже испачканных. Над ним внезапно открылось небо: узкое городское небо немаркой расцветки, блеклое, весьма скромное городское небо, робко заглядывающее в просветы между домами. Однако постепенно эти просветы делались куда шире, а небо – гораздо ярче, и скоро уже наглая, ослепительная синева разливалась над Евтихием во всю ширь.

Он подергал руки и опять ощутил веревку на своей шее. Захрипев, Евтихий повернулся набок. Он дернул ногами. Бесполезно. Тот, кто навязал эти узлы, отменно разбирался в своем ремесле. Не распутать, не растянуть и уж тем более не разорвать.

Евтихий судорожно перевел дыхание. Ему казалось, что он бредит, поэтому происходящее вокруг поначалу даже не слишком обеспокоило его.

У солдат бывают очень странные сны.

И вдруг веревка со слабым хлопком разорвалась. Евтихию даже не пришлось для этого прикладывать какое-либо усилие. Просто крак – и все, свобода.

Он сел, потер ноги. Затекли и болели страшно, но это пройдет, нужно просто посидеть и не торопиться. Лишние минуты ничего не решают. По крайней мере, сейчас. Раньше, может быть, и решали.

И тут в голове у него прояснилось. Евтихий и сам не понял, как это случилось.

Никакого бреда нет, он не спит, и происходящее вокруг – не сновидение. Все это на самом деле.

Гоэбихона больше нет. Холодный ветер прилетел с равнины, сырой ветер прилетел от нового русла реки Маргэн, сухой, полный семян и пыли ветер прилетел от пересохшего русла реки Маргэн, горячий ветер примчался неведомо откуда – и все эти четыре ветра встретились там, где раньше был Гоэбихон, а ныне осталось то, что и пепелищем-то не назвать. Они сошлись над горой рваных разноцветных ниток и принялись трепать их и разбрасывать повсюду, и каждый ветер подхватил свою часть добычи и унес в невесомых, но цепких зубах: холодный ветер утащил на равнину все синие нитки и все фиолетовые; сырой ветер забросал полноводную реку Маргэн голубыми, зелеными и желтыми нитками, и вода понесла их вдаль, расцвеченная и пестрая, как змеиная шкурка; сухой ветер навесил на кусты, растущие в пересохшем русле реки Маргэн, серые, коричневые, черные нитки, и эти кусты сделались косматыми, как тролли низшей касты, и такими же угрюмыми; а горячий ветер забрал все остальное и уволок неведомо куда.

На пустом бесплодном поле остался сидеть Евтихий, один-единственный уцелевший, чужак, никто, который не превратился в нитки и не распался. То, что было стенами, испарилось, и то, что было воротами, исчезло, и то, что было стражниками у ворот, перестало быть плотью и кровью. Гоэбихон растворился, как иллюзия.

Несколько цветных ниток запутались в волосах Евтихия и застряли там.

Это было все, что осталось ему от Гоэбихона.

И это было все, что осталось ему от Деяниры.

* * *

Ирина Сергеевна Ковалева закончила сканирование и открыла фотографию в фотошопе. Да, вовремя она спохватилась. Еще немного – и снимок было бы уже не спасти. Волосы у Дианочки совсем выцвели. И одежда какого-то неестественного цвета. Матери пришлось изрядно повозиться, восстанавливая цвета, регулируя контрастность, убирая царапины и странные пятна – эмульсия полароидного снимка, кажется, потекла…

Наконец она добилась вполне удовлетворительного результата. В глянцевый журнал такой снимок, конечно, не отправишь, но для домашнего пользования вполне хорошо. И, главное, теперь он есть в компьютере. Если карточка опять выцветет, всегда можно будет распечатать заново.

Она вывела фото на печать и, весьма довольная результатом, отправилась домой.

Утром уборщица собрала все ненужные бумаги, лежавшие в корзине, и согласно инструкции сунула их в машину для уничтожения бумаг.

Разрезанная на мелкую «лапшу» полароидная фотография исчезла в мешке для мусора…

Глава седьмая

Возвращение из Истинного мира в реальный всегда сопровождается стрессом, причем гораздо большим, нежели попадание из реального мира в Истинный. Это – факт, и притом факт установленный и многократно подтвержденный опытами над живыми людьми самых разнообразных характеристик и ориентации.

Будучи существом сверхмогущественным и практически бессмертным, Джурич Моран никогда не задавался вопросом: а как, к примеру, чувствует себя душа, которая только что покинула тело и теперь с глупым видом топчется поблизости. «Как же быть, – переживает в подобных случаях душа, – ведь не могу же я просто взять и уйти! Я вовсе не такая безответственная. У меня, между прочим, остались незавершенные дела. Э… А нельзя ли как-нибудь договориться и позволить ну хотя бы закончить годовой отчет? А то ведь бухгалтерия с ума сойдет, там все девочки такие неопытные…»

Да-с, наш дорогой Джурич Моран ничего подобного даже в мыслях не держал. Он вообще не понимал, как можно завершить или не завершить какие-то там дела. Жизнь представлялась ему непрерывным творчеством, главной ценностью которого являлся не столько некий конечный результат, сколько созидательный процесс вообще. А созидательный процесс бесконечен. У него нет и быть не может закономерного и логически выверенного финала. Вместе с тем он в любой момент может быть оборван. Без объявления войны, просто чик – и готово. Обидно, конечно, но спорить не приходится. Правила есть правила. Вот, приблизительно, так.

Клиенты Морана, создания, к философическому теоретизированию не склонные и к тому же с весьма ограниченным жизненным сроком, в массе своей придерживались абсолютно другого мнения. Они упорно рвались обратно, в Истинный мир, чтобы там спасти друга, сразиться со злом как с принципом или поцеловать женщину. Говоря проще, публично выразить себя в отчаянном поступке и таким образом навек остаться в умах и сердцах.

И все они ради этого пытались отыскать Джурича Морана. Хотя правила игры начисто исключали возможность повторной встречи.

Вообще с этими правилами многое до сих пор оставалось неясным. Для начала, Моран так и не понял, кто их установил и почему они именно таковы. Да и к чему разбираться? Вот когда вы садитесь работать за компьютер – разве важно вам, из каких деталей он состоит и как это получается, что нолики и единички вдруг складываются в портрет любимой девушки? А потом еще можно, не без помощи тех же ноликов и единичек, проделывать с этим портретом разные штуки, например, нарисовать усы или бороду, или поменять цвет волос, и все это будет в распечатке выглядеть как настоящее! Ну и?.. Как это получается, а?

Если проводить аналогию еще глубже, то у самого донышка колодца сравнений и сопоставлений вполне можно обнаружить подопытного шимпанзе Париса, безошибочно жмущего, банана ради, на зеленую кнопку и игнорирующего кнопку красную…

Но так далеко в своих раздумьях Джурич Моран, разумеется, не простирался. Он останавливался на уровне пользователя персонального компьютера. Как-то это ближе и понятней, чем ученая шимпанзе Парис.

Правила, кстати, просты. Моран делает полароидную фотографию клиента. Для удобства вхождения в образ клиент облачается в подобие того костюма, который понадобится ему в Истинном мире. Переход автоматически вносит усовершенствования в одежду: например, женские капроновые колготки превращаются в настоящие средневековые шоссы, картонный доспех делается стальным, равно и кольчуга из канцелярских скрепок, а сшитая из старой занавески юбка золушкиным мановением обращается в роскошный туалет придворной дамы. Подобные метаморфозы включены в сервис и отдельно не оговариваются и не оплачиваются.

Экипированный надлежащим образом и избавленный от превратностей «языкового барьера» клиент остается в Истинном мире ровно столько времени, сколько существует полароидная фотография. Не копия данного снимка, не картинка как таковая, а именно данная фотография. Та самая, которую сделал Моран своей камерой и в своей студии.

О'кей, стоит фотографии испортиться – выцвесть, упасть в ведро с кислотой, угодить в уничтожитель бумаг и так далее, – как клиент автоматически переносится обратно, а мир, в котором он доселе существовал, гибнет. Гибель мира называется Апокалипсис (не вполне точный, но почему-то общепринятый термин). Клиенты Морана периодически устраивают в Истинном мире свои собственные локальные Апокалипсисы. И при этом, чем лучше клиент укоренен в мире, тем глобальнее бывает связанная с ним катастрофа. Такая вот эмпирически прослеженная закономерность, опять же, никак не объясняемая.

Иногда клиенты просто умирают. Несчастные случаи, войны, злодеяния соплеменников. Кстати, не такое уж редкое явление. Что поделаешь, трагические исходы не исключены. Следует утешаться тем обстоятельством, что они не исключены никогда, в любом из миров.

Об этом не принято открыто говорить в обществе, но ведь люди смертны.

Даже под пыткой Моран не сумел бы объяснить, почему в его бизнесе все обстоит так, а не иначе. О том, что происходит с путешественниками в Истинном мире, он имел довольно приблизительное понятие. Потому что, как уже говорилось, последним условием игры было окончательное и бесповоротное исчезновение Морана из жизни клиентов. Вернувшись из экстремального путешествия, эти бедолаги нередко пытались связаться со своим туроператором – и всегда безуспешно. Ни самого Морана, ни даже его квартиры они в реальном мире не обнаруживали.

Тогда наступал черед бессильных выкриков: «Как же так? А кто же без меня выиграет сражение? Кто оборвет уши мерзавцу Диадану (Фланду, Элноту…)? Кто скажет Оайле (Анеле, Дораде…), что я люблю ее? И вообще, у нас в казарме завтра на обед оленина! Моран, Джурич Моран! Верни меня обратно! Ты не можешь так поступить со мной. Я требую. Я отдал тебе все свои деньги, а ты не выполняешь своих обязательств. Ты положительно обещал, что в Истинном мире я останусь сколько захочу, а я хочу еще! Верни меня обратно, Джурич Моран, верни меня обратно, ведь я пока что не спас мир».

К числу подобных патетических упрямцев, несомненно, относился и Денис Мандрусов, страж Серой Границы, воин из замка Гонэл, чудом уцелевший в битве на кровавом ручье. Джурич Моран не знал – да и знать не хотел, – каково Денису, после всего пережитого, приходится дома на мамочкином диванчике перед телевизором.

А Денис смотрел одну детскую передачу за другой, отдыхал от войны – и почти физически ощущал, как зреет уверенность в том, что он, Денис, обязан вернуться в замок. Иначе он больше не сможет уважать себя.

«Я – один из стражей Границы, – уверенно, размеренно проходили в голове Дениса мысли, одна за другой. Достойные, мужские мысли. – Я обязан возвратиться на войну, к моим друзьям, к моим товарищам. Даже если Серая Граница захлестнула их… Это ведь, в сущности, не имеет никакого значения. Защитники Брестской крепости стояли насмерть не потому, что рассчитывали таким образом выиграть войну, а из принципа. Вот они же не сдались… – Денис сам от себя не ожидал, что приведет подобный пример. – Гонэл погибла. Сейчас в замке каждый человек на счету. Каждый меч, каждое копье…»

И в конце концов намерение созрело, окончательно оформилось и потребовало действия. Повинуясь ему, Денис в один прекрасный посленовогодний день отправился в логово Морана Джурича. Он хорошо помнил, где оно находится: здание, описанное Достоевским как «дом старухи-процентщицы». Желтый дом без украшений, тупым углом выходящий на Екатерининский канал.

Набираясь решимости (разговор-то предстоял нелегкий, да еще с таким эксцентричным типом, как Моран), Денис немного помедлил на набережной, разглядывая окружающий пейзаж: «канаву» в полыньях с утками, чумазые льдины, сугробы у обочины, редко высаженные деревья, окруженные специальными решеточками.

Странный он, этот «дом старухи-процентщицы». Вообще весь район странный. Бывают на земле такие места: хоть что ты с ними ни делай, а они не изменяются. И плевать им на наступление космической эры и падение коммунистического режима. Обычно эта неизменность связана либо с провинциальным духом, либо с духом безобразий. Близость Сенной надежно обеспечивала и то, и другое. Кажется, хоть небоскреб со сверкающими зеркалами здесь возведи – и через пару лет он благополучно усохнет, изрядно подрастеряет блеск и лоск и обратится в «доходную» шестиэтажку со скучными мордатыми кариатидами под балконами третьего этажа.

«О, Гонэл! – подумал Денис, ничуть не стыдясь своей патетичности. – Гонэл, золотая богатырша!..» На мгновение зимний Петербург показался ему невыносимым. Если не жить в Истинном мире – то уж не жить вообще нигде. Вопрос возвращения туда – это вопрос жизни и смерти.

Денис тряхнул головой и вошел в подъезд. А вот и знакомая лестница с осыпающимися ступенями. Денис уверенно взбежал наверх.

Помнится, они с мамой проходили сквозь какую-то огромную коммуналку, где входные двери не закрывались вообще, ни парадная, ни черная. Денис подергал все двери на площадке третьего этажа, но везде оказалось заперто. За одной сразу ожила и забрехала собака. Как будто она сидела на пороге, прижав нос к косяку, и только того и ждала, чтобы кто-нибудь снаружи подал признаки жизни.

Запоминать номера квартир в таких домах бессмысленно. Еще со времен первой перепланировки здесь сбита вся нумерация. Нет, ориентироваться надо на глаз. Проще говоря, найти, где открыто, и нырять туда на свой страх и риск.

После четырех неудачных попыток Денису наконец повезло, и памятный по прошлому разу бесконечный коридор поглотил его. Дверь черного хода терялась далеко вдали, как будто Денис смотрел в поставленные друг против друга зеркала. По законам гадального жанра, из последнего зеркала должно будет потом выбраться чудовище в гусарском мундире и поманить незадачливого гадателя костлявым пальцем.

Денис продвинулся на несколько шагов вперед, и тотчас входная парадная дверь убежала так же далеко, как и черная. Молодой человек оказался в насыщенной предметами и воспоминаниями трубе коммунального коридора – мыслящий микроб в кошмаре линейного времени. Обремененные пышными шубами вешалки, пожелтевшие детские ванночки, санки – ровесники Ленинградской блокады, лыжи, поеденные молью валенки, заплесневелые кадушки, обитые железом сундуки – все это умножалось и дробилось, а Денис все шел и шел, и мимо него текли маразматические бабушки в ситцевых халатах, дети на трехколесных велосипедиках, мамаши с кастрюлями, подростки в ядовитых майках, кошки, мужчины в мешковатых штанах, пенсионеры, похожие на персонажей журнала «Крокодил»…

В конце концов, ошалев от собственной потерянности, Денис остановился прямо посреди коридора и закричал в пустоту:

– Моран! Джурич Моран!

Никто из обитателей квартиры, заслышав этот отчаянный вопль, даже ухом не повел, так что Денис продолжал кричать – невозбранно и безрезультатно:

– Моран! Джурич Моран! Моран!

Никакого ответа на его призывы так и не последовало.

Денис в панике побежал по коридору. Несколько раз заворачивал за угол, но все равно потом оказывался в изначальном прямом тоннеле, словно бы составленном из зеркал, и видел впереди недосягаемую дверь черного хода. Он сбил с ног какую-то бессловесную старушку, промчался сквозь пьяного соседа с папиросой, – тот даже не пошатнулся, только крякнул, – перепрыгнул через девочку с бантом на макушке и неожиданно вылетел в черный ход на лестницу.

Тяжело дыша, обтирая со лба пот, Денис остановился на площадке. Точно, он был здесь с мамой. Вон и граффити на стене, вроде бы, знакомые – слово FUCK в завитушках. А на той стене должна был вывеска, похожая на вагонную, только вместо «Санкт-Петербург – Новгород» там выведено: «Экстремальный туризм».

Вот здесь она была, точно. Денис отлично ее помнит.

…Он стоял на площадке, заплеванной, с горами окурков между окон, и глупо таращился в пустую стену. Там не только не оказалось таблички. Там вообще не было никакой двери.

Поверить в такую нелепость Денис попросту не мог. Несколько раз он прикладывал ладони к стене, потом отходил и недоуменно смотрел. Затем задрал голову, зачем-то посмотрел наверх, но никого там, естественно, не увидел. Снова приблизился к стене. Глухо постучал в нее согнутым пальцем. Подождал. (Чего, спрашивается, ждал? Что откроется «портал» и оттуда выйдет жулик Джурич Моран, собственной персоной?)

Денис уселся боком на подоконник. Окурки, засунутые между мутными стеклами, попытались удушить незваного гостя. В пику им Денис нарисовал цветочек на стекле. Послюнил палец и нарисовал. Помаялся немного, сполз с подоконника, подошел к пустой стене и снова постучал, сперва кулаком, потом, не стесняясь, ногой.

Эффект нулевой.

Ну, и что теперь остается делать? Только признать свое полное поражение и вернуться к маме.

Денис медленно спустился по ступенькам.

Он был так огорчен, что не слышал, как по пятам за ним крадется Авденаго.

* * *

Розовый, ухоженный, аккуратно одетый маменькин сынок, разумеется, ничего не заподозрил. Ни разу не обернулся. Даже не поежился, хотя мог бы, кажется, ощутить кое-чей взгляд на своей спине.

Интересно, как отнесется эльфячий поскребыш к тому обстоятельству, что его до самой квартиры выследил тролль? Ха, настоящий тролль! В Петербурге. Забавно, да?

А что, разве не тролль? Насильственно выброшенный из Истинного мира, Авденаго вовсе не намерен был отрекаться от своего прошлого. Воспитанник Морана и – чего уж там, назовем вещи своими именами! – его холуй. Авденаго – дахати Нитирэна, муж Атиадан, не последний в своем клане.

Дайте только время, и Авденаго возьмет Денисика за трепетное горло.

* * *

Денис приметил тролля на следующий день, когда выходил в булочную. Причем Авденаго не сомневался в том, что Денис смотрит именно на него – и именно с полным осознанием того тягостного факта, что общения им не избежать.

На свой счет Авденаго не обольщался: джинсы с дырой на колене и краденое пальто, пыльное и явно с чужого плеча, делали его похожим на бомжа. Да он, в сущности, и был бомжом. Берлога в коммунальном коридоре, где Авденаго скрывался в первые дни после своего возвращения, – не в счет. Он же не кошка, чтобы обитать в коробке под вешалками.

Выслеживая жертву, Авденаго совершенно не торопился. С пугающим, звериным терпением подпирал стену. Ждал, пока Денис с авоськами пойдет обратно домой. Когда тот показался, Авденаго отвалился от стены и шагнул навстречу. Даже улыбнулся – просим отметить этот факт отдельно.

– Привет.

– Пропусти, – сказал Денис, нехотя останавливаясь.

– А что это у тебя в сумочке? – спросил Авденаго, берясь за авоську. И весело глянул Денису в глаза: – Да ты не бойся.

– Тебя никто не боится, – сказал Денис, чувствуя себя глупо.

– Ну, кое-кто все-таки побаивается, – заверил его Авденаго. – Кое-кто, у кого в голове чуть побольше опилок, чем у Винни-Пуха. Знаешь таких?

Денис молчал. Ему вдруг сделалось скучно. Вот от таких занудных гопников он и хотел уйти – уйти навсегда, к Серой Границе. Лучше десяток троллей, чем один, с позволения сказать, гоблин.

И тут Авденаго приблизил к нему свое бледное лицо с шелушащейся кожей и белыми бровями, и тихо, совсем тихо прошипел:

– Я не гоблин, ты, идиот. Я тролль.

А затем отпрянул и засмеялся. Больно уж растерянный вид был у Дениса. Тот явно никак не ожидал, что молодой бродяга прочитает его мысли.

– Что, не ожидал? – развязно осведомился Авденаго. Ему понравилось угадывать.

– Да, – признался Денис.

– Слушай, я у тебя там бублики видел, – Авденаго кивнул на авоську. – Сто лет бубликов не ел.

– Бери. – Денис протянул ему один бублик из упаковки.

– Их бы с чаем, – вздохнул Авденаго.

– Извини, домой пригласить не могу, – ответил Денис. Ему показалось, что голос его звучит достаточно твердо.

– Тогда дай десятку на «фанту», – не попросил, а приказал Авденаго.

Денис вынул из кармана и вручил ему десять рублей.

– Ну, пока, – бросил Авденаго, уходя.

Денис вернулся домой смущенный, задумчивый. В общем-то в поведении неприятного субъекта не было ничего особенного. Только вот, наверное, не стоило ему деньги давать. Теперь не отвяжется. И мама, если узнает, распереживается. Как можно, Денисик, разговаривать с незнакомыми! Он наверняка связан с криминальными элементами. Ты не знаешь, а у Изольды Ивановны квартиру так обчистили.

Денис отнес покупки на кухню, а сам вернулся к телевизору. Под отрешенно-мрачный голос ведущего, рассказывающего о загадках смерти Екатерины Второй, – ох, неспроста преставилась государыня после таинственной беседы с монахом Авелем! – Денис покушал фрикадельки с томатной подливкой, подремал. Когда он проснулся, какой-то человек, подключенный к искусственному интеллекту (интеллект страшно мигал разноцветными лампочками и был похож на спрессованную новогоднюю елку), панически кричал:

– Я вижу будущее!

Денис тоже видел будущее. И заключалось оно в том, что завтра парень в вихлявом пальто опять будет околачиваться возле подъезда и гнусно ухмыляться. После маминых фрикаделек и сладкого сна видение показалось особенно неприятным, но Денис нашел в себе внутренние силы справиться с этим и попросил сладкого чаю и какого-нибудь варенья. Мама радостно всполошилась. У нее имелись вишневое и яблочное, покупной джем из смородины, а еще от Нины Анатольевны с ее дачи – из крыжовника. Она несколько раз меняла решение и в конце концов принесла то, что от Нины Анатольевны.

– Все-таки домашнее, хотя она, конечно, не как я делает, – сказала мама.

– Очень вкусно, – одобрил Денис еще до дегустации.

Мама глубоко вздохнула, колыхнув грудью, и вышла из комнаты. Пусть Денечка отдыхает. Он ведь так натерпелся.

После изнурительно долгой рекламы начался увлекательный фильм «Человек-лярва». Денис сунул под локоть подушку с вышитым геометрическим узором, – «бабулечкина память», – и с наслаждением приник к экрану.

Искусственный интеллект не обманул: на следующий день Авденаго вполне ожидаемо выскочил перед Денисом. Тролль караулил свою жертву, забравшись на низкую толстую ветку старой ивы, росшей во дворе, посреди чахленькой клумбы. Когда Авденаго спрыгивал с ветки на снег, пальто взвилось за его плечами, как плащ, а серые глаза сверкнули желтым огнем.

Все эти спецэффекты пропали втуне. Денис посмотрел на своего преследователя весьма тускло.

– Что тебе надо? – осведомился он.

– А что у тебя есть? – вопросом на вопрос ответил Авденаго.

Денис неопределенно пожал плечами.

– Десятку могу дать, – предложил он.

Авденаго расхохотался.

– Больше ничего?

– Ну, рублей двадцать.

– И это все?

– А чего тебе надо? – спросил Денис.

Таким образом, круг замкнулся.

Авденаго несколько мгновений рассматривал его, топчась на снегу, а потом вполне серьезно ответил:

– Того же, что и тебе. Вернуться.

* * *

Мамы дома не было. Ушла на работу, пока Денис еще спал.

Авденаго топтался на пороге.

– Обувь сними, – приказал Денис.

– А тебе-то что? – фыркнул Авденаго, сковыривая с ног кроссовки. – У тебя ведь мамочка полы моет. Ты сам, небось, ручки не пачкаешь.

– Просто разуйся, – повторил Денис. – Не рассуждай.

– Командуешь? – прищурился Авденаго.

– Ты у меня дома, между прочим, а не наоборот, – напомнил Денис.

– Ох, попадись ты мне у меня дома! – обрадовался Авденаго.

– Что ж ты не у себя дома?

– То, – сказал Авденаго, мрачнея. – Мой дом – там. В долине Гарагар. Понял? Мой клан, моя жена. Все осталось в Истинном мире. А я здесь торчу, как дурак.

– Так ты женат?

– Дошло, наконец? – сказал Авденаго, босиком проникая в кухню. Свое пальто он бросил на пол в прихожей, не потрудившись повесить его на вешалку.

Он уселся в старое кресло возле окна, вытянул ноги, пошевелил пальцами.

– У тебя можно помыться? – спросил Авденаго.

– Валяй. Ванна там. – Денис вдруг понял, что ему все равно. Пусть делает, что хочет.

– Слушай, у тебя какой размер? – скрываясь в ванной, поинтересовался Авденаго. И, не дожидаясь ответа, закрыл дверь. Скоро зашумела вода.

Денис разогрел обед. Для себя он такого отродясь не делал, а вот для тролля сподобился.

Тролль!

Самый настоящий тролль из долины Гарагар.

Денис прикусил губу, задумался. Он ни на миг не усомнился в том, что сказал ему неприятный гость. Совершенно очевидно, что отделаться от тролля не удастся. Да и нужно ли? Ему известна тайна. Здесь, в реальном мире, этот тролль ему, Денису, фактически свой.

– Тебя как зовут? – спросил тролля Денис, когда тот выбрался из ванной, завернутый в любимое полотенце Анны Ивановны, синее, с огромными розовыми цветами. Светлые волосы Авденаго торчали дыбом, физиономия сделалась совершенно красной. Жутко даже представить себе, во что он превращается после сауны.

– Я Авденаго, – сказал тролль.

– А я – Денис, – представился Денис.

Тролль засмеялся:

– Знаю.

– Откуда?

– Я тебя видел.

– Где?

– У Морана, где же еще… – Авденаго вздохнул.

– Я тебе одежду подобрал, иди посмотришь, – сказал Денис. Ему вдруг очень потребовалась пауза – помолчать и осмыслить.

Оставляя мокрые следы, Авденаго прошлепал в комнату, оглядел разложенные на кровати предметы – трусы, носки, вельветовые штаны, черную футболку с черепами, свитер в ромбик.

Потом повернулся к Денису: тот стоял в дверях, ждал, что скажет гость.

– Нарочно старье собирал? – осведомился Авденаго.

– Мама в любом случае заметит, – ответил Денис. – А эти вещи были, по крайней мере, постиранные.

– Ладно, – милостиво кивнул Авденаго, одеваясь. – Сойдет.

Он одернул на себе футболку с черепами и прибавил:

– По сравнению с тем, что я носил в Истинном мире, здесь что ни надень – все будет тряпка.

– Согласен, – неожиданно для себя подтвердил Денис.

– Ладно, – Авденаго широко улыбнулся. – Еда готова? Пойдем, накормишь.

Он бесцеремонно плюхнулся на табурет, поставил локти на стол, потянулся к кастрюле.

– Придется есть ложкой, – предупредил Денис.

– От этой ерунды быстро отвыкаешь, – сказал Авденаго и, видя растерянное лицо Дениса, расхохотался. – Я не из низших троллей, дружок мой Денисик. Я умею пользоваться столовыми приборами.

Денис поставил перед ним тарелку, уселся напротив, откинулся на спинку стула, заложил руки за голову.

– Слушай, а как тебя зовут по-настоящему? – спросил вдруг он.

Не отрываясь от еды, Авденаго пробурчал:

– Авденаго.

– Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Нет, не понимаю.

– Твое настоящее имя.

– Авденаго.

– Не тролльское, а человеческое.

– Так бы и говорил…

– Я так и говорил.

– Ты говорил о настоящем имени. Я – настоящий тролль. Мое настоящее имя – Авденаго.

– Хорошо, – сдался Денис, – назови ненастоящее. То, которое в паспорте.

Авденаго пристально уставился на него.

– Ты для чего спрашиваешь?

– Из любопытства.

– Меня зовут Михаил Балашов. Если ты назовешь меня «Миша», я отрежу тебе уши. У вас кухонные ножи вполне приличные, я уже присмотрел.

– Почему ты изменил имя? – поинтересовался Денис.

– Это допрос?

– Я уже объяснял тебе, мне просто любопытно.

– И что, я должен удовлетворять твое любопытство?

– Я ведь пустил тебя в дом.

– Ага, – сказал Авденаго, облизывая ложку. – И так просто я отсюда не уйду, учти. Никогда не жди благодарности от тролля, человечек.

– Я жду не благодарности, – заметил Денис, – а ответа.

– Потому что тебе любопытно?

– Потому что нам с тобой предстоит действовать вместе.

– И какое отношение к этому имеет мое имя?

– Похоже, ты им гордишься, – сказал Денис. – Следовательно, это имеет некое значение.

– Хорошо, – вдруг сдался Авденаго. – Миха Балашов – мелкий уголовник, который до сих пор, наверное, находится в розыске.

«Так, – мелькнуло у Дениса, – мама была бы права. Если бы узнала о существовании Авденаго, конечно. Она именно это и сказала бы. Что он криминальный элемент».

Денис иногда думал точь-в-точь как его мама, и молодого человека это обстоятельство не на шутку тревожило.