Текст книги "Полководец"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Прошу прощения, господин Тиокан, я употребила неправильное слово. Разумеется, никаких личных друзей у меня нет и быть не может. Ошибочно употребленный термин «друг» означал «делового партнера, которому на данном этапе разумно доверять».

– Разумно ли? – прищурился Тиокан. – Сбить с толку женщину ничего не стоит. Ты проверяла его?

– Да, – сказала Деянира. – У него нет шкурного интереса в том, чтобы испортить мне дело.

– Очень хорошо, – кивнул Тиокан и наконец расслабился. Но на Евтихия он по-прежнему не смотрел, что являлось у маленького человечка выражением неприязни. – Очень хорошо, Деянира. По крайней мере, рассуждаешь ты разумно. Рассуждаешь, я сказал. Я не сказал, что ты и действуешь разумно.

– Возможно, выслушав меня до конца, вы перемените свое мнение и о моих поступках, – хладнокровно заявила Деянира.

– Слушаю тебя. – Тиокан положил локти на стол и уставил на девушку немигающий взгляд.

Деянира сказала:

– Этот человек, Евтихий, нужен мне для осуществления одного замысла. Я хочу, чтобы он присутствовал при разговоре.

– Зачем?

– Чтобы получить наиболее полные инструкции.

– Хорошо, – процедил Тиокан. – Я уж боялся, что ты хочешь оставить его для того, чтобы он узнал об этом деле побольше.

– Нет, – заверила Деянира. – Только наставления и инструкции.

– Начинай, – приказал Тиокан.

– Что вам известно о семье Гампилов? – спросила Деянира.

Тиокан нахмурился:

– Ты пришла задавать вопросы?

– Ответ на мой вопрос чрезвычайно важен! – Деянира стиснула руки на поясе. – Прошу вас, ответьте. Что вам известно о семье Гампилов?

– Наиболее почтенное семейство в городе, – сказал Тиокан. – Проклятье, Деянира, рассказывая тебе общеизвестное, я чувствую себя глупо, а этого быть не должно.

– Весь город остался в дураках, но только вы и я знаем об этом, – сказала Деянира. – Пожалуйста, продолжайте, господин Тиокан. Кто такие Гампилы?

– Их процветание началось в те времена, когда река Маргэн еще не сменила русла и протекала под самыми стенами Гоэбихона. Об этом написано в книге Уставов. – Хранитель уставов постучал пальцами по столу, подразумевая драгоценный фолиант, заключавший в себе историю города и ремесленных родов и все важные уложения о ремеслах, гильдиях, материалах, сделках, заказчиках – и вообще обо всем, что касалось регламентации жизни мастеров и подмастерьев. – Во время страшного пиратского набега, разорившего множество гоэбихонских семейств, Гампилы проявили невероятное мужество. Еще несколько раз им везло, они получали выгодные заказы… Ну и так далее. Сейчас они богаты, могущественны, многочисленны.

– Второй вопрос: кто такие Таваци? – не унималась Деянира.

– Таваци? Не припоминаю… Хотя… – Тиокан наморщил лоб. – Да, был один Таваци, подмастерье, которого я дисквалифицировал за бездарность и систематическое пьянство… Обычно мастера не просят избавить их от подмастерьев, но этот оказался просто невыносимой обузой. Тут ничье терпение бы не выдержало.

– А другие Таваци?

– Других не знаю. Очевидно, они никак не связаны с гильдиями. Если эти твои Таваци вообще существуют… А теперь объясни, почему ты задала мне такие идиотские вопросы.

– В последнее время происходит нечто странное, – заговорила Деянира.

– Поживи подольше, курица, и ты поймешь, что странное происходит постоянно, а не только в последнее время, – фыркнул Тиокан. – Начало неубедительное. Попробуй еще раз.

– Мои воспоминания не соответствуют действительности, – сказала Деянира.

– Девичьи грезы никогда не соответствовали действительности.

Деянира неопределенно фыркнула, и Тиокан тотчас отреагировал – следует признать, явив при этом немалую проницательность:

– Если под «сбывшимися девичьими грезами» ты подразумеваешь громилу, который мнется за твоей спиной, – то поздравляю. – И Тиокан растянул губы в ехидной улыбочке. – Ты нашла наиболее совершенное воплощение своей куриной мечты: нечто рослое, широкоплечее, тупое, слепо влюбленное и готовое ради тебя на все.

Деянира и бровью не повела:

– Вы как всегда смотрите в корень и вскрываете самую сущность явлений, господин Тиокан. Поэтому-то я и утверждаю, что Евтихий нам необходим. Он именно готов, и именно на все, и именно ради меня. Осталось только поставить перед ним задачу. И эту задачу, мой господин, должны поставить перед ним вы. Поэтому, умоляю, выслушайте меня до конца, чтобы руководить нами без ошибок, владея всеми фактами.

– Ладно, – проворчал, смягчаясь, Тиокан.

– Итак, мои воспоминания. Я, например, точно помню о том, как соперничала с мастерами Таваци, как перехватывала у них заказы, как подралась, – прошу прощения, но это так! – с их подмастерьем, Тайноном…

– Впервые слышу о такой истории, – недовольно пробурчал Тиокан. – Я и понятия не имел о том, что ты дерешься.

– В данных обстоятельствах важно не мое антиобщественное поведение, а нечто совсем другое, – парировала Деянира (она все-таки покраснела). – Важно то, что нынешняя реальность не предполагает даже возможности подобного столкновения. Не существует ни мастеров Таваци, ни их подмастерья.

– Но кого же ты, в таком случае, отдубасила?

Не отвечая, Деянира прибавила:

– Я помню и другие вещи, которые тоже не могли случиться… Например, Котта Таваци, моя добрая приятельница. Я иногда разговариваю с ней, если мы встречаемся на рынке.

– О чем? – насупился Тиокан.

– Мы обмениваемся рецептами блюд, – объяснила Деянира. – Я хочу добиться совершенства также в кулинарном искусстве.

– Ты мастерица-гобеленщица, зачем тебе кулинарное искусство? – возмутился Тиокан. – Нельзя смешивать два ремесла, нельзя соединять два ремесла, нельзя отбирать ремесло у соседа.

– Я женщина, а все женщины должны уметь готовить, – отозвалась Деянира. – Это залог будущего семейного счастья.

– Ты рассуждаешь о семейном счастье? – возмутился Тиокан. – Ты? Ты не должна даже и мысли допускать об этом! Это, в конце концов, неприлично! Не всякую непристойность, которая приходит тебе на ум, следует тотчас выбалтывать, да еще и при… – Он покосился на Евтихия. – При посторонних!

Деянира поклонилась:

– Благодарю за совет и больше не повторю ошибки.

– То-то же. – Тиокан немного успокоился, но видно было, что он не на шутку возмущен. На его сереньких щеках даже проступил румянец.

– Я хочу сказать, что существовала некая Котта Таваци, и я нередко с ней беседовала, – вернулась к прежней теме Деянира. – Недавно она поделилась со мной своей радостью.

– Только не говори мне, что эта несуществующая Котта Таваци ждала ребенка! – нервно попросил Тиокан. – Подобной распущенности я не выдержу.

– Хорошо, не буду, – сказала Деянира с лицемерным смирением и опустила голову, подсматривая за Тиоканом исподлобья.

Тиокан некоторое время молчал, то сжимая, то разжимая кулаки и самым пристальным образом наблюдая за движениями своих пальцев. Затем он встретился с Деянирой взглядом и спросил:

– Что ты хочешь, в конце концов, мне сказать?

– Реальность изменена, – выпалила Деянира.

– Такого не может быть.

– Такое случилось.

– Твое объяснение.

– Джурич Моран.

– Моран… Моран… – пробормотал Тиокан. Он выглядел растерянным, но быстро обрел самообладание: – А доказательства?

– Пока нет. Но должны быть.

– Для начала – почему ты заметила, что реальность была изменена, а вот другие горожане, и куда более почтенные, чем ты, ни о чем даже не догадываются?

– Очевидно, все дело в том, что я… – Деянира вздохнула. – Я чужачка. У меня нет корней в Гоэбихоне. Изменение ткани прошлого никак не сказывается на моем настоящем… Моих предков здесь попросту не было.

– Разве? – поразился Тиокан. – Мне всегда казалось, что ты родилась на Башмачной улице, в пристройке за домом Серебряной Ватрушки.

– Нет, – твердо сказала Деянира. – Я родилась далеко отсюда, и это непреложно.

– Ну, раз непреложно… – Тиокан вздохнул. – Выкладывай дальше. Что еще тебе известно?

– В книге уставов должна храниться какая-то запись… Заметка, где все изложено…

– Что такого может быть написано в книге уставов, чего я не знаю? – Тиокан медленно поднялся с кресла, навис над столом (для чего встал ногами на сиденье). – Ты хоть поняла, жаба безволосая, что ты сейчас сказала? По-твоему, я не знаю книгу уставов наизусть? По-твоему, я – плохой хранитель?

– По-моему, вашу память нарочно затуманили злоумышленники, – не сдавалась Деянира, хотя, следует признаться, вид разгневанного Тиокана мог напугать кого угодно. – И это произошло со всеми уроженцами Гоэбихона. Вы нарочно поручили мне следить за происходящим, зная, что я меньше других поддамся… э… – Она попыталась квалифицировать совершенное преступление, но не нашла подходящего слова.

– Ты говоришь об извращении ремесла, – с отвращением выплюнул Тиокан. Он опять уселся в кресло и притянул к себе книгу уставов. – Тут какая-то закладка, – заметил он с удивлением. – Я не помню, как вкладывал ее между страницами.

Деянира молчала.

Тиокан раскрыл книгу и погрузился в чтение. Деянира стояла неподвижно, не решаясь даже обменяться взглядом с Евтихием. Она боялась выдать себя. И напрасно она твердила себе, что Тиокану сейчас не до романов какого-то подмастерья, не до репутации Деяниры, вообще ни до чего – он полностью поглощен чтением.

Наконец Тиокан поднял глаза. Он выглядел потрясенным, если не сказать – убитым. Бородавки на его большой лысой голове пылали багрецом, они налились кровью, как рога оленя, готового к битве за подругу. Жилы на тонкой шее напряглись, губы тряслись. Несколько раз он раскрывал рот, чтобы сказать нечто, но не мог вымолвить ни звука. Он весь дрожал и наконец выпалил:

– Джурич Моран!

Имя, которым в Истинном Мире объяснялись многие странности и беды.

Тиокан перевел дыхание, показал пальцем на кувшин, стоявший на подоконнике. Деянира тотчас же подала ему и почтительно проследила за тем, чтобы хранитель уставов вполне утолил свою жажду.

Тиокан вернул ей кувшин и устало произнес:

– Гобелен. Работа Джурича Морана. Гобелен – ткань реальности Гоэбихона. Измени рисунок гобелена – и переменится реальность Гоэбихона. Гампилы действительно тайно завладели им и внесли какие-то новшества – разумеется, в свою пользу. Я был совершенно прав, когда поручил тебе, коза, наблюдать за событиями в городе. Если бы не моя предусмотрительность, мы окончательно погрязли бы во лжи. Во лжи этих злокозненных Гампилов.

Деянира молча ждала продолжения. Естественно, фразы типа «какая ты умная, Деянира, какая ты наблюдательная, какая отважная» были господину Тиокану совершенно чужды. Так что обижаться бессмысленно. Господин Тиокан выражает свою благодарность тем, что доверяет тебе какое-нибудь новое ответственное дело.

Так и произошло.

– Согласно моим записям, сделанным до всеобщего умопомрачения, я приказал тебе найти и уничтожить злополучный гобелен. Ты должна истребить всякую возможность повторения подобной ситуации. Никто и никогда больше не посмеет манипулировать с прошлым и трансформировать ткань бытия ради собственной выгоды. Ты все поняла?

– Да, – сказала Деянира. – Благодарю вас, господин Тиокан. До нашей беседы у меня еще оставались сомнения, ведь я все-таки успела врасти в ткань реальности Гоэбихона, хотя и не так прочно, как другие граждане. Теперь же моя задача ясна мне, как свежевыпеченная плюшка.

Тиокан поморщился:

– Увлечение кулинарией погубило не одного гобеленщика! Будь крайне осмотрительна в своих симпатиях, Деянира.

* * *

Дом Руфио Гампила, огромный, помпезный, с вытаращенным солнечным ликом над окном второго этажа и растопыренными, весьма напоминающими копья, лучами по всему фасаду, был погружен в сон.

– Ты уверена, что это здесь? – шепотом спросил Евтихий.

– А где же еще? – тихо отозвалась Деянира. – Давай осмотрим дом.

– Я одного не понимаю: почему мы не могли сделать этого днем? – сказал Евтихий.

Деянира быстро повернулась к нему.

– Днем? Ты хоть соображаешь, где находишься?

– Где? – удивился Евтихий.

– Ты в Гоэбихоне! Здесь не бродят без толку. Не лоботрясничают. Не шляются попусту по улицам. И уж конечно не торчат перед чужими домами, рассматривая их. Так не поступают в Гоэбихоне, поэтому здесь и нет постоялых дворов…

– Ясно, – вздохнул Евтихий.

Но Деянира все не унималась:

– Когда чужаки приезжают сюда, они не тратят времени на осмотр достопримечательностей. Просто заключают сделки, осматривают образцы, обсуждают вид и форму будущего изделия – и сразу же уезжают. А если ты сейчас напомнишь мне, как я тебе показывала город при нашей первой встрече, – ну, когда мы с тобой еще на рынке познакомились, – я тебе на это отвечу, что для Гоэбихона я – нетипична. Я исключение.

– Ты всегда была и будешь исключением, Деянира, – сказал Евтихий, сжимая ее руку. – Ты единственная.

– Ненавижу всякие нежности и объяснения посреди серьезного дела, – заявила девушка и прижалась головой к плечу Евтихия. – Ну так что? Тебе доводилось когда-либо воровать гобелены из чужих домов, битком набитых лакеями, горничными и охранной сигнализацией?

– А что в Гоэбихоне делают с ворами? – спросил Евтихий.

Деянира уставилась на него широко раскрытыми глазами. Она явно не ожидала подобного вопроса. Более того, она ни разу не задалась подобным вопросом.

– И впрямь, – пробормотала она, – что? Отрубают руки? Сразу вешают? В Англии за кражу носового платка подростка могли отправить на галеры, а женщин вешали без разговоров.

– Значит, мы просто не должны попасться, – решил Евтихий. – Не будем проверять, насколько суровы здешние законы. Хотя в городе, где нет постоялых дворов, законы должны быть кровавыми.

– Логично, – кивнула Деянира. – Ну, начинай. Как мы заберемся внутрь?

– Когда мы штурмовали золотой замок, меня поставили и таранную команду, – сообщил Евтихий.

– В данных условиях это вряд ли подходит, – фыркнула Деянира. – Во-первых, у нас нет тарана…

– Точно.

– Во-вторых, грохот тарана разбудит всю улицу.

– Точно.

– В-третьих, это просто глупо!

– Ты права, как всегда.

– По-моему, ты насмехаешься, – сказала Деянира.

В тусклом свете фонаря с закопченными желтоватыми стеклами Евтихий смотрел на нее растроганно и обожающе. «Как на храбрую белочку или там хомячка», – подумала она, но не нашла в себе сил рассердиться. Напротив, она поняла, что счастлива. Не мимолетно, не случайно, не вымышленно, а вполне реально и прочно.

Евтихий между тем вынул нож и осторожно отжал замок. Войти в дом Руфио Гампила оказалось проще простого. Хвала людской раздражительности! Дабы не удручать хозяина скрипом дверных петель, слуги заботливо смазали их наилучшим маслом, поэтому дверь раскрылась бесшумно. Хороший знак, подумала Деянира. Вообще-то она не верила в приметы, но ведь это действительно очень хорошо, когда дверь не скрипит.

Все дома в Гоэбихоне имели приблизительно одинаковое устройство: на нижнем этаже имелись разделенные прихожей зал для приема деловых партнеров и родственников и кухня, а наверху размещались хозяйские покои, кладовые и комнаты слуг. Там же, поближе к свету, располагались обычно и мастерские. Некоторые мастера устраивали дополнительные окна в потолке.

Евтихий дотянулся до стены прихожей. Другой рукой он крепко взял за руку Деяниру. В полной темноте, ведя по стене пальцами, Евтихий осторожно двинулся вперед. Пол здесь был каменный – еще одна удача, деревянные половицы непременно скрипели бы под ногами.

– Куда мы идем? – беззвучно выдохнула Деянира.

– В гостиную.

– Почему?

– Гобелен там.

– Откуда ты знаешь, Евтихий?

– Я раздумывал над этим, – признался он. – На вещь, спрятанную в сундуке, могут наткнуться случайно. Пойдут вопросы: почему шедевр – и лежит в сундуке. Понимаешь?

– Тише, – зашипела она. – Потом объяснишь… Своими разговорами ты весь дом разбудишь.

– Хорошо. – Он замолчал.

Они прошли еще немного, и Деянира спросила:

– Ну и что? Ну, наткнутся на шедевр в сундуке… И что?

– В доме полно слуг. Шесть человек. Вероятность того, что какая-нибудь любопытная или не в меру трудолюбивая горничная найдет гобелен, – огромна. Шесть человек в доме – это много, Деянира. Среди шестерых всегда найдется место для предателя. А если она захочет продать гобелен? А если в сундуке он просто испортится? Скажем, мыши погрызут? Нет, Деянира, этот гобелен висит в самой большой и самой ухоженной комнате дома.

– Его же все увидят.

– Велика беда! Никто ведь не поймет, что это за вещь. Я думаю, сам Руфио Гампил уже этого не помнит…

– Слушай, ты сам до всего этого додумался?

– А кто мне, по-твоему, помогал? – удивился Евтихий. – Конечно, сам.

– Тише!

– Хорошо.

– Слушай, ты умнее, чем я считала.

– Возможно, и нет.

– Тише…

Они достигли проема, забранного занавеской. Евтихий осторожно отодвинул тяжелую ткань. Если он перепутал, и они выбрались на кухню… там вполне может ночевать кухарка. Или охранник. Интересно, есть у Руфио Гампила настоящий охранник? И какие вообще могут быть слуги в городском доме? Горничная, стряпуха, лакей… кто еще? Ничего больше не приходило Евтихию в голову.

– Что там? – прошептала Деянира.

– Не вижу, – признался Евтихий. – Темно…

Он и при солнечном свете видел не слишком хорошо. Надо же, у Деяниры – близорукий парень. Дома, в мире Екатерининского канала, она бы и внимания на это не обратила. Сейчас полно очкариков. И существуют контактные линзы. И вообще можно операцию сделать. Но в Истинном мире близорукость могла стать проблемой. Если уже не стала.

– Просто войдем, – решила Деянира. – Будь что будет. В крайнем случае меня повесят, а тебя как подростка отправят на галеры. Правда, река Маргэн пересохла, но там наверняка спрятана имитация галеры где-нибудь в кустах. С веслами, барабанами, плеткой-семихвосткой и прочими атрибутами. А больным и обессиленным привязывают каменное ядро к ногам и выбрасывают их в болото. Мы, гоэбихонцы, консервативны и в своем консерватизме чертовски изобретательны.

– Тише, – Евтихий поцеловал ее в ухо.

Они проскользнули в комнату и сразу ощутили вокруг себя большое пустое пространство. Зал для приемов. Хорошо бы теперь не налететь на стул или, того хуже, на шкаф с выставленной напоказ красивой посудой.

Евтихий преспокойно вытащил из-за пазухи маленькую глиняную лампу и зажег ее.

– Ты с ума сошел? – одними губами проговорила Деянира.

Ее лицо озарил теплый свет. Она выглядела милой и озабоченной. Такой она будет перед каким-нибудь праздником, когда придет к Евтихию сообщить, что тесто плохо поднимается и что она лично опасается насчет печеных лепешечек – не выйдут ли они недостаточно пышными. Вот так же она будет морщить лоб, рассказывая ему о своих сомнениях касательно желтой нити, недавно купленной у торговца, – не слишком ли ядовитый оттенок. И он будет все это выслушивать с серьезным и сочувственным видом. Он утешит ее, сказав, что любит ее печеные лепешечки, даже когда они недостаточно пышные (впрочем, такого конфуза еще никогда не случалось!). И желтые нитки, даже и ядовитого оттенка, пригодятся в работе, потому что у Деяниры – золотые ручки, и все ее творения совершенны и безупречны.

И еще он поцелует этот лобик, чувствуя под губами, как расходятся все эти мелкие морщинки. А когда он отстранится и посмотрит на нее снова, ее глаза станут ярко-зелеными и начнут сиять.

– Тут не один гобелен, а несколько, – прошептала Деянира. – Все стены увешаны ими… Для чего ты зажег лампу? Нас ведь увидят!

– Нет, – ответил Евтихий. – Кто-нибудь мог бы заметить свет из прихожей. Но зал закрыт плотной занавеской. Из спальни и из кухни никто ничего не увидит.

– Ты и это сам сообразил?

Евтихий пожал плечами.

Деянира отвернулась к стене.

– Я понятия не имею, какой гобелен нужно взять… Кажется, в сюжете картины речь шла о каком-то пиратском набеге… Но они все – с изображением кораблей!

– Руфио Гампил очень умен, – сказал Евтихий. – Он спрятал работу Морана среди других, похожих на нее.

– Заберем все, – объявила Деянира. – Некогда гадать и разбираться. Он умен, а мы будем действовать напролом, как заправские громилы. У нас только одна попытка.

Она принялась срывать гобелены со стен, а Евтихий складывал их на полу. В конце концов набралась целая гора. Деянира сняла последний и, вся потная, уселась прямо на полу.

– От пыли я чихаю, – сообщила она. – Аллергия. Слабенькая, но неприятная. Поэтому я никогда не разбираю вещи в шкафу. Мама, конечно, считала, что я просто неряха, но это не так.

– Постарайся не чихать, – попросил Евтихий.

Он свернул гобелены в трубу и затянул их своим поясом.

– Пора убираться отсюда, – сказала Деянира гнусаво. Она держала нос двумя пальцами и усиленно терла себе переносицу – верный способ не чихать, как считалось. – Мне кажется, мы здесь уже целую вечность.

Наверху что-то стукнуло. Евтихий поднял голову и быстро задул лампу. Деяниру сковал ужас. В самом деле, как только вору, забравшемуся в чужой дом, начинает казаться, что он здесь навеки поселился и бояться больше нечего, – вот тут-то и происходит что-нибудь ужасное.

На лестнице послышались шаги. Кто-то спускался вниз.

Евтихий вытащил кинжал.

Деянира скорчилась на полу, закрыла глаза, заткнула уши и поскорее стала думать о приятном. О чем-нибудь волнительном. О приятно-волнительным. Например, о новом узоре. Русалка с крыльями. Русалки-амфибии. Много. Они плещутся в ручье и сплетаются хвостами. У них строгие лица и прямые брови под аккуратно подстриженными челками. Русалки-амфибии-отличницы. Целая длинная тесьма русалок-амфибий-отличниц.

Евтихий взял ее за запястье.

– Забирай гобелены и уходи, – прошептал он.

Она сверкнула белками глаз. Это было видно даже в темноте.

– Они тяжелые. Я не дотащу.

– Придется, Деянира.

– А ты? – вдруг сообразила она. – Что будешь делать ты?

– Мне придется остаться и задержать его.

– Кого?

– Не знаю. Может быть, Руфио Гампила. Или кого-то из слуг.

В щель между шторами они видели желтоватую полоску света. Некто остановился прихожей и осматривался.

– Обойдется, – сказала Деянира.

И тут шторы раздвинулись, и в комнату вошел свет.

Все предметы в ней вновь обрели объем, форму, цвет: массивный стол, сдвинутый к стене, стулья с высокими спинками – темного дерева, украшенные инкрустацией; поставец и причудливой формы сосуды на полках.

А на пороге стоял массивный, рослый человек в шелковом халате. Его босые волосатые ноги видны были из-под полы – халат казался слишком коротким для такого громадины. Это и был господин Руфио Гампил.

– Эй, вы! – проговорил он. – Что это вы здесь делаете, а?

Он раскрыл рот и громко, уверенно заорал на весь дом:

– Эй, Анион, Нэндас, Айла! Сюда!

Евтихий вскочил, держа нож наготове.

– Беги, Деянира!

Он сцепился с Руфио, норовя ударить его в висок рукоятью. Руфио отбивался от охваченного бешенством вора, между тем Деянира, почти на четвереньках, раздавленная ношей, ползла к выходу.

К счастью, балованные слуги Руфио Гампила явно не спешили на помощь своему господину. Пока что ни Анион, ни Нэндас, ни Айла не проявляли признаков жизни. Чуть позднее на лестнице раздался женский голос:

– Мой господин, что вам угодно?

Руфио не ответил: Евтихий хватил его между глаз и, уронив хозяина дома на пол, уселся ему на живот. Евтихий не хотел убивать Руфио Гампила, только слегка придушил, чтобы тот не кричал и не звал на помощь. Если разобраться, сам-то добропорядочный господин Руфио украл куда больше, чем парочка незадачливых воров, забравшихся к нему в дом: Руфио Гампил ухитрился обворовать целый город, он отобрал у Таваци их прошлое и настоящее, он присвоил ценности, никогда не принадлежавшие его семье и, возможно, вообще никогда не существовавшие…

– Господин!

В зал вбежала жилистая женщина в ночной сорочке. Увидев, в каком плачевном состоянии пребывает дражайший господин Руфио, она заломила руки и испустила несколько воплей, вопрошая потолок: «За что небеса посылают столь доброму человеку столь ужасные испытания?».

Почти сразу же вслед за женщиной в зал ворвался дюжий детина в лакейской ливрее на голое тело. Шлепая по каменному полу босыми ногами, детина приблизился к Евтихию и одним уверенным ударом выбил кинжал из его руки. Затем он схватил Евтихия за волосы, встряхнул и швырнул на пол. Евтихий сильно ударился подбородком. Детина для верности наступил ему на шею ногой.

Третий слуга, которого Евтихий уже не разглядел, спокойно проговорил, с первого же взгляда оценив ситуацию:

– Украдены гобелены. Второй вор вряд ли ушел далеко. Нужно поскорее обыскать соседние улицы.

Детина убрал ногу с шеи Евтихия, пинком перевернул его на спину, наклонился над поверженным врагом:

– Ты слышал?

Евтихий не отвечал. Глядел в потолок, мимо детины.

– Ты слышал? – повысил голос детина.

Евтихий никак не показал, что понимает, о чем речь.

Детина ударил его в бок.

– Где твой сообщник?

Женщина проговорила:

– Надо спросить господина. Господин наверняка его видел. О, господин!..

Но от Руфио Гампила было в тот момент мало толку: он только хрипел, кашлял, таращил глаза, показывал дрожащим толстым пальцем на Евтихия и равномерно мотал головой.

Детина объявил, что зажжет факелы и немедленно отправится на улицу. И как только он разыщет мерзавца, осмелившегося обокрасть дом Гампила… Э-э… В общем, ничего хорошего пусть этот негодяй не ждет. Напоследок лакей еще раз лягнул Евтихия, и тот потерял сознание.

* * *

Евтихий очнулся в очень тесном помещении, в полной темноте. Он сидел на полу, скорчившись. Когда он попробовал встать, то обнаружил, что руки и ноги у него онемели и не слушаются. Вокруг было полно пыли. Пахло кисловатым – подбродившим вареньем, должно быть. Очевидно, его оглушили, связали и заперли в кладовку – эти клетушки традиционно имеют хорошие прочные двери. Еще одна веревка охватывала его шею и была соединена с той, что стягивала за спиной запястья. В общем, пленника скрутили, как кусок ветчины.

Евтихий попытался устроиться удобнее, однако нельзя сказать, чтобы это ему удалось. Ни развернуться, ни выпрямиться. Неосторожное движение – и пленник душит сам себя.

Он думал о Деянире. Постоянно – даже, наверное, пока был без сознания.

Вспоминал ее руки, уверенно и аккуратно прикасающиеся к ткацкому станку, к работе. Ее раскрытые ладони, поднесенные к его обнаженному телу и застывшие на расстоянии волоска от напряженной, покрытой потом кожи. Ее бледные пальцы, такие тонкие, что кажутся нереальными. Тонкая ниточка пореза над указательным пальцем левой руки. Где она ухитрилась пораниться? Даже не ниточка – вереница крохотулечных темно-красных бисеринок, застывших на поверхности перламутровой кожи.

Еще он думал о переменчивости ее глаз и волос. И о том, как она разговаривала с господином Тиоканом. Забавный человечек – этот господин Тиокан, и в то же время – какая важная персона! В манерах Деяниры сочетались глубокая, почти раболепная почтительность хорошо воспитанного подмастерья по отношению к хранителю уставов, вежливость молодой женщины по отношению к пожилому человеку и, наконец, дразнящая снисходительность красавицы по отношению к безопасному уродцу противоположного пола. Все одновременно. Уму непостижимо! Не женщина, а целая команда женщин. Настоящий боевой отряд. Со всеми этими Деянирами, наверное, можно было бы завоевать весь мир.

Ему даже в голову не приходило обвинять Деяниру в том, что из-за нее он попал в такое, прямо скажем, неприятное положение. Хорошего мало: сидеть связанным в чужой кладовке и даже не знать, какое наказание применяют в Гоэбихоне к незадачливым ворам. Неужели и впрямь отрубают руки? Или для начала только одну? В таком случае, интересно, правую или левую?

Да уж, не лучше, чем стучать тараном в ворота золотого замка или драться с троллями на берегу кровавого ручья.

Но Евтихий никогда не обвинял в своих злоключениях Броэрека – потому что Броэрек был его господином и другом. Деянира представлялась Евтихию таким же командиром, определяющим судьбы подчиненных, как и Броэрек, только еще могущественнее. Его единственным Прекрасным Полководцем, его Прелестной Военачальницей. Как он мог оспаривать или обсуждать ее решения? Ей понадобилось, чтобы он выкрал для нее гобелен, работу Джурича Морана, искаженную вмешательством Руфио Гампила. Бездумно, не задавая ни единого вопроса, он пошел за ней. Теперь она сбежала, а он попался. Он вытерпит все побои, угрозы и издевательства, чтобы только дать ей возможность скрыться и довести дело до конца.

Внезапная мысль осенила Евтихия. Скорее всего, преступление против члена гильдии будет судить господин Тиокан. О, если бы только господин Тиокан вспомнил, о чем идет речь и что именно поставлено на кон! Только бы господин Тиокан узнал Евтихия и сообразил, что он совершил и, главное, ради чего. Тогда дело можно считать выигранным. Конечно, возможен и другой вариант: господин Тиокан все поймет, но сочтет нужным принести преступника в жертву, дабы сокрыть истинные мотивы и вообще… все сокрыть.

Все эти сложные раздумья утомили Евтихия. Голова у него болела, иначе он бы, наверное, заснул.

Он прислушался. Дом ожил – наступило утро. И чем дольше прислушивался Евтихий, тем больше разнообразных звуков он различал.

Из кухни доносился звон посуды и гомон голосов: очевидно, стряпуха и ее помощница обсуждали сегодняшнее меню. Кровяная колбаса, немного тушеного мяса, как любит господин Руфио Гампил, с небольшим количеством пряной приправы, непременно овощи, обжаренные в муке… И, разумеется, охлажденное вино. Белое, как любит господин Руфио Гампил. А на десерт – кусок от преступника. В сахарном сиропе, как любит господин Руфио Гампил. Господин Руфио Гампил нередко кушает преступников и всегда в очень сладком и густом сахарном сиропе. Ему нравятся филейные части. Конечно, предпочтительнее было бы поймать женщину, но если таковая и имелась, то она куда-то бесследно скрылась, так что поневоле придется довольствоваться филейной частью мужчины.

Мы ведь можем не говорить господину Руфио Гампилу, что это мужчина. Мы ведь можем сказать ему, что поймали и разделали для него женщину. Хотя тот мужчина в кладовке довольно молоденький, хи-хи, я его хорошо разглядела.

Возьми-ка нож, Анеле, вон тот, поострее, и поднимайся-ка ты в кладовку. Да не будь такой дурочкой и не бойся, он же связан. Мы его не стали коптить, как в прошлый раз; тогда господин Руфио Гампил жаловался на то, что преступник попахивает дымком. Мы выдержали его в сиропной кладовке. Там немного пыльно, зато сладкий воздух, так что он теперь пропитался нужными парами и его вполне можно подавать на стол.

Я пока приготовлю сироп, а ты бери-ка нож, Анеле, да не будь такой дурочкой и поднимайся в кладовку, и отрежь от парня кусок филейной части. Неси скорее сюда, чтобы я успела его заложить в сироп. Десерт нужно подавать вечером. У нас с тобой еще уйма хлопот.

И Анеле, конечно же, тотчас перестанет быть дурочкой, и возьмет нож… мда. А стряпуха тем временем начнет врать господину Гампилу: «Какой там мужчина, господин Руфио Гампил, здоровья вам на сто долгих лет, какой там мужчина!.. Свежайшая молодая женщина, поверьте мне. Что с того, что он выглядел как мужчина, вы просто не поняли, потому что были шокированы ее ужасными выходками. Разумеется, это женщина, свежая молодая женщина с пухлыми филейными частями, очень сладенькими».