Текст книги "Ушедший в бездну"

Автор книги: Елена Величка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Да, ваша светлость, только это далеко. Угораздило же вас забрести чёрт-те куда! К утру, может быть, и доберёмся. Я договорился с Яном, что он и прочие будут ждать нас там же, где мы остановились днём, хотя это и опасно.

– Я так устал. – Конрад прислонился к покрытому мхом стволу дерева. – Пойдём медленнее.

В лесу было темно, хоть глаз выколи. Опасаясь заблудиться, Лендерт решил вернуться в поле и идти его краем.

Шли без отдыха. Лендерту казалось, что его ноги одеревенели, а в позвоночнике засел железный прут, не позволяющий ни согнуться, ни разогнуться. Конрад брёл сзади, то и дело оступаясь в темноте. Почувствовав, что он совсем обессилил, старик предложил ему остановиться и передохнуть, но мальчик не согласился:

– Если я сяду, то тут же усну, а нести меня тебе будет тяжело.

Близилось утро. Звёзды исчезли. Луна опустилась к самым вершинам холмов и скрылась за ними. Ветер стал холоднее. В сгустившемся предрассветном мраке выбрались на широкую дорогу.

– Теперь уже близко, – сказал Лендерт.

Конрад огляделся. По обеим сторонам дороги раскинулись поля, за ними чернели холмы. На фоне тёмного, будто обгорелого, неба угадывались башни Хелльштайна, похожие на узкие тени. Замок казался намного дальше, чем со стороны кладбища.

На глаза Конрада навернулись слёзы. После стольких мучений он был так же далёк от пана Мирослава, как и прошлым утром. Побег не удался, а главное, не оставалось ни малейшей надежды повторить его. Но печаль Конрада была мимолётной. Он слишком устал, чтобы думать о чём-либо, кроме отдыха.

Дорога углубилась в лес. Справа в темноте фыркнула лошадь. Лендерт взял мальчика за руку:

– Осторожно, ваша светлость, здесь тропинка.

– Как тут темно! Кусты… – Конрад резко отклонился, защищая ладонью лицо от веток, хватающих его за волосы и одежду.

– Эй, – негромко окликнул Лендерт. – Мы пришли.

Рядом послышался шорох, и Дингер спросил:

– Ну что, нашёлся ангелочек?

Конрада передёрнуло от звука этого хриплого разбойничьего голоса: он вновь ощутил себя пленником. Лендерт ободряюще сжал его руку.

– Нашёлся. Все здесь?

– Нет Яна. Вы же уходили вместе.

– Мы разминулись. Я думал, он вернулся обратно.

Голландец довёл Конрада до кареты и помог ему подняться в неё.

Внутри было темно и душно. Не снимая обуви, мальчик лёг на сиденье и поделился с Лендертом своим горем, которое старик счёл выдумкой:

– Я, кажется, нечаянно убил Лизи, но она так больно кусалась…

– Спите, ваша светлость, – голландец бережно подложил ему под голову бархатную подушку. – Лизи давно уже нет. Она убежала. В Зенене у вас будут другие собаки.

– Я не хочу в Зенен, – в полузабытьи прошептал Конрад. Погружаясь в дремоту, он слышал, как Лендерт выбрался из кареты, но уже не различил того, что голландец сказал Дингеру:

– Надо немедленно ехать. Не будем ждать Яна. Он догонит нас. Его Султан лучший из наших коней.

– Воля твоя, – возразил Дингер, – но как ты собираешься запрягать в такой темноте? Ты не позволил нам разжечь костёр, а вслепую мы даже лошадей не соберём. Они вон, разбрелись по всей поляне. Хоть так, хоть этак, а до утра с места не сдвинемся.

– Зажжём факелы, их у нас пять штук. – Лендерт понизил голос. – На земле здешнего пана оставаться опасно. Я тебе кое-что расскажу. Неподалёку отсюда, возле старого кладбища, на нас напали трое. По-моему, они очень хорошо знали, кого преследуют. С двоими я справился, но главарь удрал.

– Чёрт… А не кажется ли тебе, что наш ангелочек не на шутку осерчает, когда проснётся и увидит, что мы увозим его отсюда? Он ведь не просто так убежал от нас. У него здесь друг, который его ждёт, а теперь, вероятно, ищет и если найдёт, всем нам конец.

Лендерт не сомневался в этом. Он не верил Конраду, помня о человеке из Праги. Не был ли этот таинственный незнакомец среди тех троих?

– Где у нас факелы? – спросил Дингер.

– Два в карете, ещё три – в повозке. Погоди, я принесу, а ты буди наших бездельников. Здоровы они спать. С такой свитой мы и за год не доедем.

Как ни торопился Лендерт, на сборы ушло не мало времени. Пока отыскали и зажгли факелы, запрягли лошадей, свернули лагерь, лёг густой туман. В двух шагах всё тонуло в белесой мгле.

– Что-то нам не везёт, – мрачно заметил Дингер. – Видно, хозяин здешних мест не хочет отпускать гостей.

В этот миг совсем близко послышался топот скачущего галопом коня, и Ян на своём Султане ворвался на поляну так стремительно, словно за ним гнались духи леса.

– Эй! – крикнул он. – Надо уходить. Из Хелльштайна сюда направляется отряд человек в двадцать. Я ехал короткой дорогой и опередил их, но не намного.

– Как видишь, я был прав, – сказал Лендерт Дингеру.

Солдат презрительно хмыкнул.

– И ты надеешься с нашими колымагами уйти от верховых? Дорогу-то они знают лучше нас и едут налегке. Если хочешь спасти мальчика, садись с ним на любую из лошадей и скачи во весь дух, а мы уж потрясёмся следом. Пока эти разбойники нагонят нас да сообразят, что мы их перехитрили, ты будешь уже далеко.

Раздумывать было некогда, и Лендерт решился.

Ему не сразу удалось разбудить Конрада. Мальчик вскочил с испуганным криком.

– Тише, ваша светлость, это я, – Лендерт поднял его на руки и вынес из кареты.

Один из слуг подвёл лошадь.

– Султан резвее, но он не отдохнул, – сказал Дингер, придерживая её под уздцы, пока голландец усаживал в седло полусонного мальчика.

– Султан чересчур норовист, – возразил угрюмый хозяин кобылы. – Моя красавица потише и не так легка на ногу, зато вынослива. Она не подведёт.

Приторочив к седлу сумку с самыми необходимыми в пути вещами, Лендерт вскочил на кобылу. К его поясу был прикреплён тяжёлый кошель и охотничий кинжал в кожаных ножнах. За голенищем сапога торчал узкий нож. Пистолеты голландец оставил в карете. Дингер протянул ему факел.

– Возьми. В лесу ещё не скоро посветлеет: туман-то какой! Где мы встретимся?

– Не знаю. Думаю, что теперь только в Брно. Я нигде не собираюсь останавливаться. – Лендерт прикрыл полой своего плаща Конрада, которого бил озноб.

– Ну, с Богом, – Дингер хлопнул ладонью кобылку по крупу и похромал к карете, махнув рукой оставшемуся без лошади слуге, – а мы с тобой поедем, как важные господа, в экипаже, на вышитых подушках.

…Свет факела метался по стволам деревьев и растрёпанным веткам кустов, обступивших дорогу, словно войско невиданных чудовищ. Сидя впереди Лендерта, Конрад придерживался за лошадиную гриву. Было ясно, что их кто-то преследует, зачем иначе они бросили карету, слуг, вещи и мчались одни через лес.

Лошадь бежала ровной рысью. Лендерт не подгонял её. Для кобылы ноша была тяжеловата, к тому же темнота и туман делали быструю езду опасной.

Конрад с трудом заставлял себя сидеть прямо и не закрывать глаза. Всё тело у него ломило от усталости, тяжёлые веки опускались сами собой, голова клонилась к конской шее, но уснуть в седле он не мог, тем более что рядом, возле самого его лица, трепетало пламя.

– Куда мы едем? – превозмогая дремоту, спросил он.

– В Брно, ваша светлость, – коротко ответил слуга.

– А Дингер и остальные?

– Мы подождём их в городе.

– Почему мы их бросили? На нас кто-то напал?

Лендерт помедлил, обдумывая ответ. Ему не хотелось тревожить мальчика, но он подозревал, что дальнейший путь им придётся проделать вдвоём.

– Нет, ваша светлость. Я просто хотел поскорее добраться до большого города, чтобы вы смогли отдохнуть, а наш кортеж двигается слишком медленно, да и вам не нравится путешествовать в карете.

Конрад промолчал, так как ответ требовал от него слишком большого усилия. В действительности он предпочёл бы вернуться, утолить голод остатками дорожной провизии и уснуть на подушках кареты, чем скакать верхом через лес невесть куда.

Туман приглушал все звуки, и отдалённый стук подков сначала показался Лендерту стуком капель, падающих с листьев, но кобыла забеспокоилась и тихонько заржала. Впереди, довольно близко, раздалось ответное ржание. Лендерт придержал кобылу и прислушался. Одинокий путник явно не спешил. Скорее всего, это был какой-нибудь крестьянин, вставший спозаранок, чтобы к восходу солнца добраться до соседнего хутора. И всё же голландец предпочёл свернуть с дороги. Он не хотел, чтобы случайный проезжий увидел Конрада. Кобылка недовольно тряхнула головой. Она чуяла жеребца и стремилась к нему, но седок сдерживал её. Лендерт спешился и снял Конрада с лошади.

– Прячьтесь, ваша светлость. Быстрее!

Мальчик скрылся среди деревьев, а его слуга взял кобылу под уздцы и неторопливо пошёл навстречу путнику, светя перед собой факелом.

В густой молочно-белой пелене обозначился тёмный силуэт всадника, и Лендерт не пожалел о своей осторожности. Блеснула дорогая сбруя. Всадник приближался шагом. Он был один. Лендерт отвёл кобылу на обочину, уступая ему дорогу. В тумане, придающем нереальность предметам, человек и конь казались одним существом, созданным из чёрного, бурого, коричневого дыма, в котором временами вспыхивали золотые и серебряные искры.

Крупный караковый жеребец дико всхрапнул. Его морда с оскаленными зубами нависла над голландцем. Всадник натянул поводья. Было ясно, что он принадлежит к знати, хотя и путешествует без слуг. Его гибкая фигура и продолговатое, аристократически бледное лицо с правильными чертами могли бы привлечь внимание самых взыскательных ценительниц мужской красоты. Тёмные волнистые волосы, струящиеся из-под шляпы, почти сливались со складками слегка откинутого чёрного плаща, открывающего замысловатую вышивку бархатного коричневого камзола и серебряную пряжку широкого пояса.

Лендерт смотрел на путника, испытывая неприятное ощущение, которое возникает, когда рядом слышится шелест змеи. При тёмно-русых, почти чёрных волосах у того были холодные ярко-синие глаза. Человек казался знакомым. Лендерт почтительно поклонился ему и внезапно сообразил, что стоит перед владельцем Хелльштайна. Скрыться в тумане было бы не трудно, но старик не хотел бросать кобылу. Пан Мирослав сдерживал своего злобно фыркающего каракового зверя и внимательно разглядывал голландца.

– Стало быть, верные псы моего соседа барона Норденфельда начали разбегаться, – с непонятным удовлетворением произнёс он по-немецки без тени славянского акцента. – Куда же ты направляешься, старик? Не в Прагу ли?

– Нет, ваша милость, в Брно.

На поясе у Лендерта висел кинжал. Всего миг потребовался бы для того, чтобы выхватить его и метнуть, но что-то удерживало голландца, словно владелец Хелльштайна был заговорён.

– Ты много лет служил Норденфельдам, – сказал пан Мирослав. – Не хочешь ли теперь послужить мне? Ты на моей земле. Я мог бы убить тебя, но мне нужен хороший слуга.

– Я никогда не отказывался от службы, ваша милость. – Лендерт растерялся, не зная, как поступить. Он не был готов к такому разговору.

Видя его замешательство, Мирослав усмехнулся.

– Моим слугам живётся неплохо. Я редко пытаю, но вешаю сразу, если заподозрю, что мой дворовый пёс берёт подачку из чужих рук. В этом я строже Норденфельда. А кто мне верен, на судьбу не жалуется.

Лендерт оглянулся, услышав позади себя шорох ветвей. На дорогу выбежал Конрад и опрометью бросился к Мирославу.

– Ваша светлость! – крикнул голландец, но мальчик уже был рядом с всадником. Наклонившись, тот легко подхватил его, усадил перед собой и дал коню шпоры. Могучий жеребец рванулся вперёд, едва не смяв Лендерта.

Слуга вскочил в седло и ринулся следом. Это была безумная, бешеная скачка. Кобыла проявила неожиданную резвость. Она мчалась за жеребцом, отставая от него не больше чем на длину его хвоста. Старик нещадно нахлёстывал её. Метнуть кинжал он по-прежнему не решался: Мирослав, падая, увлёк бы за собой Конрада. Единственное, что можно было сделать, это настичь похитителя, убить его ударом в спину и попытаться на всём скаку перетащить мальчика со спины жеребца на спину кобылы. Лендерт отважился бы на такой рискованный трюк, но у его лошади не хватало сил догнать каракового чёрта. Если бы на её месте был Султан!

Мирослав и Конрад молчали, но старик чувствовал, как они оба напряжены. Он преследовал их, с горечью понимая, что его любимец одержал над ним верх и теперь молит Бога о том, чтобы конь Мирослава оказался достаточно резвым. Они скакали навстречу кортежу, и Лендерт надеялся, что Дингер и Ян перехватят похитителя. Казалось странным, что с Мирославом нет даже слуги. У здешней знати не были в моде утренние верховые прогулки в одиночестве.

Лесная дорога повернула влево, и вдруг сквозь топот яростной скачки стали слышны другие звуки: голоса и грубый смех множества людей, конский храп и сердитое ржание, скрип кожи и позвякивание металла, словно впереди поджидал вооружённый отряд.

Ещё поворот, и Лендерт увидел кортеж. Карета стояла посреди дороги, окружённая всадниками на сытых холёных лошадях. Ян со связанными руками сидел в повозке рядом с возницей.

Двое или трое развернули лошадей и поскакали навстречу Мирославу, на ходу вынимая сабли. Взмахом руки пан остановил своих слуг и насмешливо обернулся к Лендерту:

– Ну что, старик, моя взяла? Дерзкий же ты! Ладно, я тебя прощаю. Хороший слуга жизнь отдаст за своего господина. Но здесь хозяин я, а не Норденфельд, и будет по моей воле. Сын моего друга Герхарда у меня в гостях. Мы едем в Хелльштайн.

Лендерт взглянул на Конрада. Тот сидел с закрытыми глазами, но вид у него был не испуганный, а усталый. Маленький ангел торжествовал победу.

– Светелко! – крикнул Мирослав.

От группы всадников отделился красивый черноволосый парень на вороном коне и подъехал к своему пану.

– Скачи в Хелльштайн, – приказал Мирослав. – Пусть там готовятся к нашему приезду. Моего гостя должны встретить хлебом-солью.

Конрад вздохнул, принимая более удобное положение. На Лендерта он по-прежнему не смотрел.

– Развязать! – бросил Мирослав, кивнув на Яна.

Двое слуг тут же кинулись выполнять приказание. Освобождённый от пут Ян почтительно поблагодарил владельца Хелльштайна.

– Я поеду в карете? – тихо спросил Конрад, надеясь, что пан Мирослав ответит «нет».

– Да, ваша светлость, – сказал Мирослав. – И ваши слуги последуют за вами, а я с моими людьми буду сопровождать ваш кортеж.

Глава 9
Хлеб и соль

Мимо окон кареты в тумане летело, раскачиваясь, ячменное поле. Вдали скользили размытые конусы холмов. Лошади мчались галопом. Карету трясло и швыряло.

Конрад судорожно зевнул и попытался расслабить напряжённые до лихорадочного трепета мышцы. Ему было не по себе.

Сидящие напротив Лендерт и Дингер молчали. Молчал и Конрад. Угрызений совести он не испытывал. Возможно он поступил дурно, предал отца и своих слуг, но не жалел об этом: все они так или иначе предавали его и в Норденфельде, и по дороге в Зенен. Лендерт, и тот не считался с его желаниями, подчиняясь воле Герхарда.

Гром копыт, голоса, звон шпор и оружия скачущего за каретой отряда напоминали гул надвигающейся грозы.

Пан Мирослав ехал впереди кортежа. Даже Султан не мог угнаться за могучим конём владельца Хелльштайна.

Дорога повернула. Карета сильно накренилась. Конрад впился пальцами в мягкое, обитое бархатом сидение. Казалось, карета вот-вот опрокинется, но этого не произошло. Мальчик перевёл дыхание. Он не на шутку испугался, но не из-за возможных ушибов и сломанных костей, а из-за позора, связанного с падением. Сейчас, более чем когда-либо, ему хотелось сохранить достоинство.

Лендерт бросил на него тревожный взгляд.

– Чуть не перевернулись, – со злорадным огоньком в глазах сказал Дингер. – Вот была бы потеха!

Ни Конрад, ни Лендерт не улыбнулись.

Вскоре начался подъём. Дорога спиралью шла по склону холма к его косматой вершине, где, словно рога дьявола, высились острые башни Хелльштайна.

Солнечный луч проник в карету, золотистым ромбом заскользил по спинке сидения. Конрад придвинулся к окну и глядел во все глаза. Такого зрелища ему ещё не доводилось видеть: карета въехала на длинный мост, протянувшийся не надо рвом, а над глубоким оврагом с крутыми, почти отвесными краями. Верхушки деревьев и неровные шары кустов на его дне напоминали небрежно свёрнутый пушистый ковёр. Вершину холма, пересечённую этой длинной трещиной, окружало мутное море тумана. Оно было бездонным и безбрежным – от горизонта до горизонта. А здесь, наверху, сияло утреннее солнце.

Зубчатая стена замка с чернеющими бойницами вырастала из неведомых глубин, стремясь к небу. Два ряда решёток над полукруглой аркой входа были подняты. На сторожевых башенках трепетали флаги.

Под аркой входа, в толще древней стены, царила густая тень. Карета окунулась в этот почти вечерний сумрак и вынырнула из него в солнечный свет, заливающий просторный квадратный двор с несколькими скульптурами, колодцем и клумбами, на которых росли раскидистые старые деревья и разнообразные цветы. Над черепичной крышей длинного жилого здания с несколькими ярусами узких стрельчатых окон поднимались круглые башни, те самые, что были видны с дороги. Вблизи они казались непомерно высокими. Вокруг их шпилей носились стрижи.

Карета остановилась возле парадного входа. Подбежавшие лакеи открыли дверцу. Конрад вышел, чувствуя себя, по меньшей мере, наследным принцем. Он был горд и счастлив, и всё-таки доля беспокойства омрачала его торжество.

Он оглядел собравшихся во дворе людей. В первых рядах стояли разряженные по последней моде, важные шляхтичи. Дальше толпились слуги и челядь. Среди них было много женщин.

Толпа расступилась, и вперёд вышла хорошенькая девушка в простонародном костюме. Её красная юбка, белый кружевной передник, чёрный корсаж, охватывающий изумительно тонкую талию, рубашка с вышитыми на рукавах розами выглядели живописно и празднично. Из-под чепчика с накрахмаленными оборками выбивались светлые завитки волос. На расшитом цветами полотенце она держала круглый хлеб, украшенный виньетками и замысловатыми вензелями. Сверху стояла изящная фарфоровая солонка.

Девушка низко поклонилась, предлагая гостю хлеб. Конрад в смятении смотрел на неё. Он не знал, что надо делать и говорить: этот древний обычай был ему неизвестен.

Пан Мирослав соскочил с коня, подошёл к мальчику и ободряюще положил руку на его плечо.

– Ну, ваша светлость, отведайте нашего хлеба.

Краснея от смущения, Конрад отщипнул маленький кусочек с круглой виньеткой. Каким-то чудом ему даже удалось не уронить при этом солонку. Воистину день был для него счастливым! Под весёлый гомон присутствующих он жевал мягкий тёплый, душистый хлеб, лихорадочно размышляя, что сказать этим людям в ответ на столь радушный приём. Краткое «спасибо» они могли счесть признаком высокомерия либо дурного воспитания. Он был обязан произнести речь, соответствующую его положению, но, как нарочно, в голову ему не приходило ничего умного.

Девушка улыбалась. Взглянув в её озорные синие глаза, он понял, как именно должен поступить, и произнёс не по-немецки, а по-чешски, на местном диалекте:

– Благодарю вас, господа. Ваш хлеб – самый вкусный из всех, что мне доводилось пробовать.

Возможно, кое-какие слова он исковеркал, но шли они от чистого сердца, если не сказать – от пустого желудка, и вызвали бурю ликования, в особенности среди простого люда.

Поднимаясь с Мирославом на высокое каменное крыльцо, он чувствовал восхищённые взгляды, слышал одобрительный шёпот. Хелльштайн принял его.

Внутри замок был ещё великолепнее, чем снаружи. В сравнении с ним убогий, обветшалый Норденфельд казался притоном нищих. Конрад восхищённо озирался по сторонам. Он не предполагал, что на свете существует такая роскошь.

В тёмном холле в воздухе трепетало радужное сияние: солнечные лучи, проникая сквозь витражи, светились алым, зелёным, синим, жёлтым. Вдоль широкой мраморной лестницы застыли нимфы с факелами в руках. Конрада поразили две вещи: во-первых, то, что в холле утром горели факелы (расточительность, немыслимая в Норденфельде), во-вторых, то, что они почти не чадили.

Но ещё более чудесное зрелище ожидало его наверху. Многочисленные двери анфилады были открыты. Этаж просматривался от начала до конца, и в самом дальнем зале, на фоне зеленоватых гобеленов, виднелась высокая, в человеческий рост, статуя обнажённой языческой богини. Что-то в её облике или позе заинтересовало Конрада. Ему захотелось взглянуть на неё поближе, но Мирослав увёл его в другую часть здания.

Из небольшого пустого зала они, в сопровождении нескольких слуг, поднялись по узкой винтовой лестнице в квадратную башню. Там находились покои, которые пан Мирослав отвёл своему гостю. В огромной светлой спальне на стенах висели гобелены, изображающие сельские пейзажи. По голубому небу плыли бело-розовые облака. На зелёных лугах паслись довольные коровы. Белокурый пастушок играл на тоненькой резной дудочке, а юные пастушки в зелёных юбках и венках из полевых цветов танцевали. Вдали на холме виднелся замок, очень похожий на Хелльштайн.

Спальня была обставлена со сдержанной роскошью. Много места в ней занимал комод, украшенный резьбой и золотым орнаментом. Посреди комнаты высилась кровать под тёмным бархатным балдахином. На туалетном столике стояло зеркало в позолоченной раме с виньетками и златокрылыми ангелами. Взглянув в него, Конрад слегка опечалился. Худенький мальчик в измятой, потерявшей вид дорожной одежде выглядел бедным сироткой на фоне окружающего его богатства. Не место ему было в этом замке. Только теперь он заметил, что его руки перепачканы землёй, как у крестьянина, и смущённо посмотрел на Мирослава:

– Я такой грязный…

Владелец Хелльштайна улыбнулся.

– Это легко исправить, дитя моё. Воды у нас вдоволь.

Он отослал слуг, поручив им немедленно принести горячую воду и смену одежды для гостя.

Оставшись наедине с паном Мирославом, Конрад испугался. Впервые за два года знакомства они получили возможность открыто, не прячась, беседовать о том, что не могло уместиться в короткие записки, которыми они обменивались прежде. Это было неожиданно и странно. Конрад молчал, опустив глаза. Накануне он всей душой стремился попасть в Хелльштайн, но теперь, когда его желание исполнилось, он чувствовал неловкость и тревогу.

Мирослав шагнул к нему и стиснул его в крепких объятиях. Конрада бросило в жар. Он зажмурился и почти перестал дышать. Никто никогда не обнимал его с такой страстью.

– Сын мой, моё любимое дитя, – шептал Мирослав, целуя его и гладя по голове. – Наконец-то ты со мной!

Родительская нежность и любовь были неведомы Конраду. Барон Герхард никогда не ласкал его и не особенно интересовался им до смерти Бертрана. Конрад смутился, заподозрив, что пан Мирослав действительно считает его своим сыном. Он знал, что владелец Хелльштайна потерял свою возлюбленную. Она была замужем. Они встречались тайно. Обманутый муж ни о чём не догадывался, но кара Божья постигла любовников: неверная жена умерла при родах. Муж оплакивал её, не подозревая, что в горе, как и в любви, у него есть соперник.

Конрад был слишком мал, чтобы увидеть пошлую и грязную сторону этой истории. Он искренно жалел Мирослава и несчастную красавицу, не задаваясь вопросом, зачем гордый пан открыл ему душу. Но теперь он поневоле задумался о своих родителях. Его мать умерла, когда он появился на свет. Что, если его отец – не Герхард? Но ведь это позор…

Что же делать? Бежать из Хелльштайна невозможно…

От Мирослава пахло табаком. Герхард не курил. Горьковатый запах табака напомнил Конраду о встрече с Мирославом в парке Норденфельда, и мальчик внезапно успокоился, подумав, что достиг именно того, о чём мечтал.

Слуги принесли ему одежду: дорогую, из тёмно-коричневого бархата, расшитого золотой нитью и жемчугом и белоснежную шёлковую рубашку с широким кружевным воротником и жемчужными пуговицами. В сравнении с этим нарядом его одежда выглядела нищенским тряпьём. Конрада восхитила маленькая шляпа с мягкими полями и белым плюмажем. Он осторожно, с нежностью гладил яркие, пушистые перья.

Смыв с себя дорожную грязь и пот, он словно освободился от унизительной, бедной прошлой жизни, в которой над ним властвовал грубый бессердечный отец. Новая жизнь была совсем иной. Слуги, одевавшие его к завтраку, обращались с ним так почтительно, словно он и вправду был сыном их хозяина.

Подойдя к зеркалу, Конрад улыбнулся своему отражению. У хорошенького мальчика, который смотрел на него из позолоченной рамы, глаза светились от счастья. Новая одежда изменила не только его облик, но и отношение к самому себе. Он перестал стыдиться своей бедности.

Замок Норденфельд, конечно, уступал Хелльштайну размерами и богатством обстановки, зато там был большой парк с каменными статуями вдоль аллей и пруд, в котором можно было купаться летом.

Возведённый на вершине холма Хелльштайн окружала мощная стена, кое-где увитая плющом. Вдоль неё росли невысокие деревья. Из окна своей комнаты Конрад видел уютный дворик с цветочными клумбами. Места для прогулок здесь явно не хватало. Зато сам замок был огромен.

Когда подошло время завтрака, Мирослав сам явился за Конрадом. Он принёс с собой небольшую шкатулку.

– Вы должны принять это от меня, мой сын, – сказал он, вынув оттуда длинную золотую цепь и надевая её на Конрада.

Цепь была довольно тяжёлой, но сверкала так восхитительно, что мальчик охотно примирился с необходимостью носить на себе этот груз.

Пан Мирослав и его гость спустились по винтовой лестнице и прошли в большой зал, расписанный сценами охоты. На стене напротив входа висел огромный щит с гербом владельцев Хелльштайна. Во всю длину зала протянулся тяжёлый стол. Во главе него, под щитом, высилось похожее на трон кресло чёрного дерева. Это было место хозяина замка. Длинные массивные скамьи по обе стороны стола насчитывали не одну сотню лет, как и высокие трёхъярусные канделябры, чернеющие по углам столовой. Верхние ряды свечей в них горели, поскольку витражи стрельчатых окон пропускали мало света.

Стол ломился от яств, словно хозяин ожидал к завтраку не менее двух десятков гостей, но в зале находился всего один человек – невысокий крепко сложенный брюнет с крючковатым носом и пронзительными чёрными глазами. Конраду не нравились смуглые черноволосые люди. Они напоминали ему цыган, о которых он слышал много страшных историй. Но гость пана Мирослава, хотя и был смугл, на цыгана не походил. Надменно оглядев его с головы до ног, маленький Норденфельд нашёл, что для иноземца одет тот вполне сносно, хотя и вызывающе: слишком много кружев, лент, золотого и серебряного шитья. И всё это на фоне тёмно-красного атласа и тончайшего, белого как снег батиста!

Самым примечательным в облике гостя было множество массивных колец с крупными сверкающими камнями. Конрад не знал, что их можно носить в таком количестве, буквально на каждом пальце. В левом ухе иностранца светилась круглая розовая жемчужина – невиданное украшение! Жёсткие иссиня-чёрные волосы до плеч были, без сомнения, его собственными. Впрочем, и пан Мирослав не носил парик.

Владелец Хелльштайна представил гостей друг другу. Смуглый щёголь оказался уроженцем Венеции, но много лет провёл в Нидерландах. Его имя – Альберто Феррара – Конрад старательно повторил про себя несколько раз, чтобы не забыть.

Пан Мирослав занял место во главе стола. Конраду было предложено сесть справа, Ферраре слева. Завтракали они втроём, но прислуживало им человек десять-пятнадцать, при этом соблюдались довольно сложные церемонии, о которых Конрад раньше не имел представления. Одеты слуги были одинаково: в широкие белые рубахи, светло-коричневые штаны, белые чулки и туфли с пряжками.

В начале завтрака на столе стояли разнообразные закуски, лёгкое вино, птица, дичь, паштеты. Некоторое время спустя, подали запечённую форель. Из разговора Мирослава с Феррарой Конрад узнал, что в последние сто лет владельцы Хелльштайна занимались разведением рыбы и получали от этого немалый доход. В имении было три больших пруда, которыми Мирослав, видимо, очень гордился, так как рассказывал о них долго и обстоятельно.

Феррара с очевидным интересом поддерживал беседу. Конрад по привычке молчал. Слушая мужчин, он представлял себе тихие светлые озёра, где плещется серебристая рыба, а по берегам растут плакучие ивы. Он насытился и опьянел от вина. Его клонило в сон, но он стеснялся сказать Мирославу о том, что не спал почти сутки.

На десерт был пирог с ягодами и ещё несколько сладких блюд, названий которых Конрад не знал. Он не привык к таким обильным трапезам, тем более, утренним. Все эти невиданные яства выглядели так соблазнительно, что он просто не мог не отведать каждое и к концу завтрака безбожно объелся.

Не совладав с дремотой, он на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл их, столовой уже не было. Всё изменилось, как по волшебству. Он лежал одетый в комнате, которую отвёл ему Мирослав. В открытое окно заглядывало предзакатное солнце. На столике в изголовье кровати стояло блюдо с фруктами; их тонкий аромат напоминал о чём-то радостном.

Нехотя, лениво Конрад протянул руку к блюду, взял большое розовое яблоко. Оно было словно с картинки – ровное, с гладкой шелковистой кожицей. Не надкусив, он положил его обратно. Что-то тихо мелодично прозвенело. Он пошарил на столе около блюда и нашёл маленький серебряный колокольчик для вызова слуг. Рассматривая золотую вязь, окаймлявшую край милой вещички, Конрад вспомнил, как после завтрака, едва не засыпая на ходу, поднимался с Мирославом по лестнице, а сзади шёл Феррара, с которым владелец Хелльштайна беседовал на незнакомом мальчику языке.

В комнате и двух небольших смежных помещениях было всё, необходимое для удовлетворения любых потребностей и прихотей самого избалованного гостя. Конрад знал, что из его покоев можно подняться по винтовой лестнице на самый верх башни и полюбоваться окрестностями, но его одолевала лень. Из любопытства он позвонил в колокольчик – такой красивой вещицы у него никогда не было. На звон явилось сразу трое слуг лет по семнадцать-двадцать.

– Что угодно вашей светлости? – на чистом немецком языке спросил один, подходя ближе к кровати.

Конрад смутился, так как не предполагал, что колокольчик предназначен для вызова слуг. В Норденфельде господа пользовались свистками, которые носили на шёлковых шнурах. Бертран вечно забывал свисток, где попало, и частенько был вынужден обходиться своим зычным голосом, что очень смешило его аккуратного младшего братишку.

Слуги стояли у постели в ожидании приказаний. Все трое отличались высоким ростом. Конраду невольно захотелось привстать, но лень победила.

– Где ваш господин? – задал он первый пришедший ему в голову вопрос.

– Уехал, ваша светлость. – Парень улыбнулся так, словно сообщил нечто очень приятное для гостя.

– Куда? – Конрад приподнялся. Этого он не ожидал услышать. Неужели Мирослав оставил его одного в замке?