Текст книги "Ушедший в бездну"

Автор книги: Елена Величка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Величка Елена
Ушедший в бездну

Перед ним была ночь. В ней трепетали три огонька, похожие на далёкие костры. Конрад двинулся в ту сторону. Почему-то ему казалось, что именно там уют и желанный покой, тепло и единственный свет, доступный ему теперь. Ночь была уже не впереди, а вокруг. Он сам не заметил, как вошёл в неё и погрузился в плотную бархатистую тьму, мерцающую сполохами багрового пламени…

Развенчанный бог ждал…

Глава 1
В новой жизни

Когда барон Герхард фон Норденфельд уличил своего восьмилетнего сына Конрада в колдовстве, ему вспомнились дурные предзнаменования, сопровождавшие рождение этого ненавистного ему ребёнка.

Августа Венцеслава, супруга Герхарда, происходила из старинного рода чешских аристократов. Её красота, утончённый вкус и образованность были предметом гордости барона. Появляясь с ней в свете, он чувствовал себя счастливым обладателем сокровища. Но из шестерых детей, которых родила ему Августа, выжил только самый старший – Бертран, здоровый, сильный, красивый мальчик, наследник имения Норденфельд. Герхард обожал сына, видя в нём своё повторение. Когда Августа забеременела в седьмой раз, барон испытал досаду. Этот ребёнок не был ему нужен, как, впрочем, и все те, что умерли.

Каждая беременность жены была для Герхарда тяжёлым испытанием. Лишённый возможности наслаждаться любовью Августы, он становился бешеным: насиловал её горничных, чинил зверские расправы над прислугой и крестьянами.

В начале июля 1664 года, ненастным грозовым утром родился Конрад. В миг, когда он появился на свет, гигантская разветвлённая молния с треском рассекла небо. Удар грома, в котором потонул крик новорожденного, походил на горный обвал. По тёмным залам замковой анфилады пронёсся тяжёлый гул. В комнате роженицы погасла и задымилась свеча, стоявшая в изголовье кровати, и женщина, принимавшая роды, в испуге перекрестилась. Ребёнок, рождённый седьмым по счёту, да ещё в грозу, отмечен дьяволом.

Несколько часов спустя Августа умерла. Её внезапная смерть потрясла обитателей замка, так как роды были лёгкими. Домашний врач сказал Герхарду, что баронесса скончалась от кровотечения.

Когда тяжёлая дверь склепа закрылась, навеки замуровав её в сырой темноте, Герхард ощутил пустоту и бессильную ярость. Лучшая из его драгоценностей была похищена у него маленьким беспокойным существом, пришедшим в мир, который в нём вовсе не нуждался. Барон возненавидел сына.

Конрад рос, становясь всё более похожим на мать: те же белокурые волосы, синие глаза, тот же нежный румянец на щеках, лицо маленького ангела. Только это заставляло Герхарда кое-как мириться с его упрямством, дерзостью и странными причудами. Жизнью Конрада он не дорожил, собираясь со временем отдать его в монастырь. Лучшей участи, по мнению барона, младший сын не заслуживал: уж очень слабым он казался в сравнении с розовощёким здоровяком Бертраном.

Несмотря на большую разницу в возрасте и неравное положение, сыновья Герхарда ладили между собой. Добродушный Бертран считал ниже своего достоинства насмехаться над младшим братом, мечтавшим принять постриг.

«Я хочу служить Богу, попасть на небеса и жить с ангелами», – заявлял Конрад.

Его желание совпадало с уготованной ему судьбой, и это уберегало его от зависти к наследнику Норденфельда. Никого не удивляло то, что Конрад стремился к уединению и проводил немало времени в молитвах, но ни святые, ни сам Господь не могли сделать его кротким и послушным. При необычной для такого маленького мальчика набожности он был невероятно проказлив и своеволен. Наказания на него не действовали. Ему ничего не стоило просидеть сутки взаперти без пищи и воды, либо провести ночь в тёмной сырой каморке, где по полу шныряли крысы. Барон прибегал и к таким методам. Слуги недолюбливали и побаивались Конрада из-за его вспыльчивости и жестокости. Отстаивая своё право делать то, что ему заблагорассудится, он часто пускал в ход зубы и ногти.

Единственный человек, которого Конрад любил и слушался, был старый голландец Лендерт, в прошлом – матрос на судне Нидерландской Ост-Индской торговой компании, затем – солдат, мародёр и разбойник.

История Лендерта была темна и туманна, как осенние ночи на его родине. В Богемии он оказался с голландской гвардией пфальцграфа Фридриха, саксонца, приглашённого на престол мятежными аристократами четырёх земель чешской короны: Чехии, Моравии, Словении и Лужице. Уже несколько столетий эти земли были частью империи, управляемой австрийской династией Габсбургов. В протестантской Чехии насаждалось католичество. Латынь и немецкий язык вытесняли славянскую речь.

Высшую чешскую знать не удовлетворяли привилегии, жалованные ей австрийским императором. Надменные паны желали возродить Чешское королевство, во главе которого должен был встать саксонский пфальцграф Фридрих, женатый на дочери английского короля Якова I. Но Фридрих оказался слабым полководцем. Потерпев поражение от австрийцев, он бежал в Голландию. Зачинщики смуты окончили жизнь на плахе, и головы их были выставлены на Карловом мосту в Праге. Многие дворяне, поддержавшие мятеж, отправились в вечное изгнание. Их земли и замки император жаловал своим приверженцам. Так получил имение в Моравии отец Герхарда, баварский рыцарь, состоявший на службе у императора.

Голландец Лендерт, раненный не в сражении, а в драке с пьяными мародёрами, был подобран слугами старого барона и остался в замке. Бывший кальвинист, он без труда примирился с необходимостью стать католиком, верно служил сначала отцу Герхарда, а потом и ему самому, не отказывался ни от какой работы, сопровождал владельца замка в путешествиях и на охоте, великолепно стрелял и фехтовал, был смел и неприхотлив, как истинный солдат. Неудивительно, что этот седой крепкий старик со шрамами на лице и груди – следами многих сражений и поединков, сумел вызвать к себе интерес и доверие Конрада и первым узнал то, что не могло долго оставаться незамеченным…

В приёмном зале висел большой портрет Августы Венцеславы. Едва научившегося ходить Конрада кормилица часто приводила туда «поздороваться с матушкой». Малыш с восхищением разглядывал красивую женщину в серебристо-белом платье. Он помнил каждую складочку её воздушного наряда. Ночами ему грезилось, что она входит в его комнату, садится у его постели. Эти сны повторялись всё чаще. Он ждал их. Днём, наяву, он не хотел отпускать её образ. Мать представлялась ему ангелом. Её мягкие тёплые крылья касались его, в воображении он гладил их, мысленно разговаривая с ней, точно она и вправду была рядом, и действительно временами ощущал её присутствие настолько ясно, что мог бы испугаться, если бы был старше. Дети не боятся сказочного мира. Для них он реален.

– Я люблю тебя, – шептал Конрад, засыпая вечерами. И однажды услышал ответ. Тихий голос произнёс в его сознании:

– Я тоже люблю тебя, дитя.

С этого дня мысленный монолог превратился в диалог: мать отвечала сыну. Он слышал её голос внутри себя и вскоре стал видеть её наяву – не глазами, а внутренним зрением стремительно взрослеющей души.

– Она приходит ко мне каждую ночь, – задумчиво сказал Конрад, разглядывая овальный золотой медальон с портретом матери, висящий у него на шее. – Но у неё другая одежда. Её платье блестит почти вот так, – мальчик перевернул медальон, заставив его сверкнуть в лучах заходящего солнца. – Скоро она возьмёт меня на праздник.

Лендерт нахмурился, не отрываясь от своего занятия. Он точил кинжал, готовясь к охоте. Фантазии маленького хозяина бывали подчас довольно зловещими, но старый голландец относился к ним снисходительно. Вероятно, он сам подогревал их рассказами о своих приключениях. Не в первый раз он слышал от Конрада о его ночных свиданиях с покойной матерью и праздниках на далёком диком острове, где «красиво, как в раю». Лендерту стоило немалого труда убедить малыша в том, чтобы тот не говорил об этом никому, кроме него. Призрачный остров был их общей тайной, и старик молился, чтобы она не стала известной кому-нибудь третьему. Он любил Конрада и с горечью думал о его судьбе. Несправедливо, что такой красивый, славный мальчуган должен быть заживо похоронен в мрачных монастырских стенах. Будь Лендерт моложе, он похитил бы Конрада и увёз бы его к себе на родину, туда, где шумит настоящее море…

На рассвете барон отправился на охоту и не успел узнать, что ночью его младший сын исчез. Постель Конрада была пуста, окно в комнате открыто настежь, но под ним чёрным зеркалом блестел глубокий пруд, так что выбраться из замка с этой стороны мальчик не мог.

Обыскали каждый уголок в самых отдалённых покоях. Ребёнка не было нигде. Стараясь прогнать невольную мысль о том, что его тело, возможно, уже несколько часов лежало на илистом дне пруда, мажордом приказал осмотреть парк и окрестности.

Конрад объявился после полудня. Он сидел на скамейке возле пруда. На коленях у него, свернувшись, дремала тонкая серебристо-чёрная змейка. При приближении людей она стремительно скользнула в траву. Мальчик вскочил. Его глаза гневно сверкнули.

– Вы помешали мне! – закричал он на слуг. – Убирайтесь!

Мажордому стоило больших усилий убедить его вернуться домой.

Герхард не на шутку встревожился, когда ему доложили о случившемся. Вокруг замка шаталось столько разного сброда, что для восьмилетнего ребёнка прогулки в одиночестве могли окончиться бедой. Барон немедленно потребовал к себе сына.

– Я был один, – сказал Конрад с какой-то новой, неожиданной злостью. – Я никогда не бываю один. Мне хотелось забыть обо всех этих людях, которые целыми днями ходят за мной.

– Поэтому вы решили уйти из дому, сын мой? – спросил Герхард, едва сдерживая раздражение. Он не собирался потакать безумным выходкам своего младшего отпрыска и решил сурово наказать его, чтобы раз и навсегда отбить у него желание блуждать в одиночестве.

Конрад дерзко выдержал взгляд отца. Ни тени монашеского смирения. Герхард невольно вспомнил о знаменитом предке Норденфельдов. Рыцарь Отто фон Шернхабен, чей портрет украшал замковую библиотеку, был таким же свирепым и неукротимым, но окончил свои дни в монастыре. Богу угодно, чтобы Конрад стал преемником Отто и также молился за всех Норденфельдов. Гордые пекутся о смиренных…

Но пока с одного гордеца, ради его собственного блага, следовало сбить спесь.

Ночь Конрад провёл в чулане, освещённом тускло горящим масляным фитилём. Лёжа на соломенном тюфяке, брошенном прямо на пол у стены, мальчик с ликованием вспоминал минувший день. Он сумел сделать всё именно так, как требовала от него покойная мать! Накануне, по его просьбе, Лендерт раздобыл для него свежее яйцо чёрной курицы. Добрый старик не стал спрашивать, зачем оно понадобилось маленькому хозяину.

Встав до рассвета, Конрад известным лишь ему потайным ходом выбрался из замка. Обряд следовало провести до того момента, когда солнце выйдет из-за горизонта.

В дальнем конце парка стояло засохшее зимой дерево. В тайнике под его толстым корнем Конрад нашёл нож с нацарапанными на рукояти символами, которые мать показала ему во сне.

Начертив на серебристом песке дорожки большой круг, Конрад сел по-турецки в его центре. Он нисколько не боялся того, что делал. Для него это было просто новой игрой. Имена своих тайных защитников он не мог произнести даже мысленно, настолько странно, необычно они звучали. Держа яйцо на ладони, Конрад вызвал в памяти образ матери, медленно и внятно произносящей имя каждого из четырёх духов-хранителей, затем рукояткой ножа надбил хрупкую скорлупу и выпил содержимое. От отвращения его едва не вырвало. Никогда ещё ему не приходилось пить сырые яйца. Он лёг в кругу навзничь и закрыл глаза. Пока он не чувствовал ничего, кроме тошноты, волнами подкатывающей к горлу. По его коже бегали мурашки. Вскоре его окутала спасительная тьма крепкого сна без сновидений.

Когда он проснулся, время близилось к полудню. Он лежал на самом солнцепёке. Вокруг него в траве заливисто пели кузнечики. Над ним сияло голубое небо. Преодолев лень, он встал, стёр магический круг, разровнял песок, спрятал нож. Яичную скорлупу он тщательно раздавил и смешал с песком. Все следы проведённого обряда исчезли.

Маленький уж выполз из травы и грелся на солнышке. Присев на корточки, Конрад погладил змейку по блестящей шершавой спинке. Та не шелохнулась. Мальчик взял её в руки. Это было первое из чудес, обещанных ему матерью.

«Незримые защитники всегда будут с тобой, – говорила она. – Ты будешь смотреть их глазами, их сила станет твоей. Сила четверых понадобится тебе, чтобы одолеть врагов».

Конрад не знал, о каких врагах она говорила. Самыми лютыми недругами казались ему слуги, не оставлявшие его в покое ни днём, ни ночью. Они мешали ему, так как лишь в одиночестве он мог видеть и слышать мать. Они раздражали его своими неусыпными заботами, докладывали о каждом его шаге барону. Только с Лендертом можно было побеседовать о чём-то интересном или просто молча посидеть рядом, наблюдая, как тот занимается оружием…

Конрад был слишком мал, чтобы понять тайное злорадство людей, наблюдающих, как их жестокий господин издевается над собственным сыном. В этом многие видели проявление высшей справедливости. Бертран был наследником, с ним они не могли позволить себе быть дерзкими и безжалостными, как с его младшим братом, которого не любил отец. Мальчишка, обречённый стать монахом, не имел возможности со временем отомстить тем, кто в душе посмеивался при виде его слёз.

Тем не менее, кое для чего слуги были необходимы. Кто-то из них неплохо готовил. Конрад никогда не бывал на кухне. Ел он вместе с отцом и братом в огромном пиршественном зале, либо в своей комнате, когда отец наказывал его. В Норденфельде завтраки не были приняты. Барон Герхард считал их прихотью изнеженных слюнтяев. В полдень подавали обед, вечером – обильный ужин.

Приготовление пищи было для Конрада величайшим таинством, в которое его никто не посвящал. Запертый на весь вечер и всю ночь, он изнывал от голода. У лакея, охраняющего дверь его темницы, ему не удалось бы выпросить даже хлебной корки. Лендерт не побоялся бы принести своему любимцу фруктов, но старого голландца не подпускали к чулану. Конрад боролся с искушением воспользоваться ходом, которым ушёл утром и который начинался именно в этой каморке, но бесшумно открыть потайную дверь было невозможно, а лакей – дюжий баварец, словно чувствовал опасность – не спал.

Перед самой зарёй Конрад заставил себя уснуть, но и во сне ему невыносимо хотелось есть. Такого голода он никогда прежде не испытывал. Казалось, что-то пожирало его изнутри.

Он проснулся с мучительной болью в животе. От его злости не осталось следа. Ради куска хлеба и кружки воды он был готов умолять сурового отца о прощении, но барон словно забыл о своём младшем сыне. Зато маленький колдун получил возможность вдоволь наговориться с матерью. Никто не мешал ему. Её голос звучал в его сознании отчётливо, как наяву.

– За что отец ненавидит меня? – допытывался Конрад. – Может быть, он догадывается, что я его обманываю?

– Нет, не догадывается. Успокойся, он ни о чём не подозревает.

– Я мог бы любить его, если бы он хоть немного любил меня, но я ему не нужен. У него есть наследник, а я им обоим только мешаю. Я не нужен никому, кроме Лендерта. Лучше бы я умер вместо тебя!

Развенчанный бог, принявший облик Августы Венцеславы, с жалостью смотрел на своего земного сына. Сейчас Конраду было хуже, чем когда-либо. Он вселил в себя четырёх духов-защитников, и они мучили его, требуя пищи. Он ещё не умел обуздывать их и повелевать ими. Пока они были для него лишь каплями призрачного света. Он не имел представления о возможностях своих тайных служителей. И всё же, помимо его воли, они уже начали действовать. Его земное тело было их обиталищем и источником силы. Каким бы хрупким оно не казалось, оно вместило в себя четверых…

Томясь взаперти, он не подозревал, что в это время решается его судьба.

Накануне, во время охоты, преследуя оленя, семнадцатилетний Бертран, наследник Норденфельда, направил коня в горную реку. Вода была ледяной, но в охотничьем азарте разгорячённый бешеной скачкой юноша не заметил этого. К вечеру он ощутил недомогание, боль в суставах, озноб. Ночью ему стало плохо. Он метался в сильном жару, шепча что-то бессвязное. Врач пустил ему кровь, но улучшения это не принесло.

Герхард пришёл в комнату старшего сына и до рассвета просидел у его постели. Бертран был крепким и здоровым с самого рождения. Его внезапная болезнь наводила на мысль о колдовстве. Капеллан приехавший в Моравию из Баварии ещё с отцом Герхарда, повидал немало порченых и одержимых дьяволом, и умел отличать обычные недуги от тех, что были вызваны колдовскими чарами. Он подтвердил догадку владельца замка.

Но кто желал смерти Бертрана? Перебирая в уме всех ближайших претендентов на наследство, всех своих именитых и безродных недоброжелателей, Герхард, как ни странно, не подумал о Конраде. Барон Норденфельд слишком мало знал своего младшего сына. Те из слуг, что были достаточно наблюдательны, могли бы многое рассказать, но, разумеется, молчали.

Единственный, известный Герхарду старый, верный способ узнать виновников порчи, казался очень простым. Следовало собрать мочу больного в стеклянный сосуд и кипятить её, читая молитвы на изгнание дьявола. Барон знал, что этим способом не только исцелит сына, но и погубит своих врагов. Но заставить мечущегося в бреду юношу помочиться было довольно трудно. Капеллан предложил использовать для обряда мочу одного из близких больному людей: отца или младшего брата. Разумеется, Герхард не допустил, чтобы привилегия исцеления наследника досталась Конраду.

Вспомнив, наконец, о младшем сыне, барон решил, что тот, вероятно, уже достаточно наказан, и приказал выпустить его из-под замка. Для Конрада это вовсе не означало, что отец простил его, но сейчас Герхард был слишком занят, чтобы заниматься мальчишкой, чья жизнь не стоила волоска с головы Бертрана.

Свободы Конрад не получил. Он понял это, оказавшись в своей комнате. Ему помогли умыться, переодели в его обычную одежду из чёрного бархата и снова заперли. В ярости он бросился к окну.

Майский день был безмятежно солнечным. Стена замка отвесно уходила в тёмную глубину пруда. Матовая поверхность воды отливала железом. На противоположном берегу маняще шумели деревья парка. Казалось, в этом светлом мире не было места для гнева и отчаяния.

Минувшая ночь изменила Конрада. Он чувствовал, что больше не в силах жить так, как жил до этих пор. Монастырь, о котором прежде он размышлял, как о своём будущем доме, теперь казался ему страшной тюрьмой. Конрад не умел плавать, но тёмная вода не пугала его. Он верил, что четыре защитника не дадут ему утонуть. Он не думал о том, куда направится. Куда угодно, лишь бы не оставаться в Норденфельде.

Ещё мгновение, и, открыв окно, он прыгнул бы вниз с головокружительной высоты…

По стеклу с наружной стороны скользнула алая искра размером с горошину. Конрад вздрогнул и отпрянул, в изумлении и суеверном страхе глядя на яркий огонёк, танцующий за окном. Искра проскользнула сквозь стекло в комнату. Мальчик попятился. Огонёк весело прыгал прямо перед ним.

Из-за чёрного полога кровати бесшумно выскользнули ещё три проворных огонька: золотистый, зелёный и синий. Светящиеся точки закружились в воздухе вокруг Конрада и внезапно метнулись к нему с разных сторон. Он увидел бледную вспышку и коротко, пронзительно вскрикнул. Огни исчезли. Ему почудилось, что в комнате сгущаются сумерки. Его тело стало лёгким и утратило чувствительность. Ощутив дурноту, он добрался до кровати и упал на широкую постель.

Невесомая рука легла ему на лоб. Над ним склонилась мать. На её ладони пульсировали четыре цветных огонька. Призрачная гостья улыбнулась с нежностью, заставившей его сердце дрогнуть и замереть. Никто на земле никогда не смотрел на него так. Она любила его. С недосягаемых высот она спустилась к нему, чтобы утешить и защитить.

– Не бойся, – сказала она. – Это духи, вызванные тобой. Они не причинят тебе зла.

Сияние, исходившее от неё, облаком окутывало Конрада, проникая в его плоть и душу. Наполняясь этим ласковым светом, он постепенно успокаивался.

– Я не хочу в монастырь, – беззвучно прошептал он, погружаясь в забытьё. – Возьми меня к себе…

Мальчик лежал, в изнеможении раскинув руки. На огромной смятой постели он казался более хрупким и маленьким, чем был в действительности. Духи-защитники перестали мучить его. Он спал спокойно. Рядом с ним развенчанный бог на время утратил свою демоническую сущность. Ангел ослепительной красоты ласково гладил светлые волосы ребёнка.

Но вскоре в двери скрипнул ключ. В комнату вошёл Лендерт с фарфоровым тазом, рукомойником и полотенцем и посторонился, пропуская вперёд шестнадцатилетнего паренька по имени Микулаш – слугу Конрада. В руках у Микулаша был большой поднос.

Разбуженный приходом слуг маленький пленник сел на постели и с высокомерным равнодушием наблюдал, как они накрывали на стол.

– Иди, Микулаш, – тихо сказал Лендерт. – Я сам.

Юноша охотно послушался. Он не отличался трудолюбием и радовался любой возможности переложить свои обязанности на кого-нибудь другого.

Едва Микулаш вышел, маска высокомерия мгновенно исчезла с лица Конрада. Он спрыгнул с кровати и крепко обнял Лендерта. Старик ласково прижал к себе мальчика, невольно провёл ладонью по его худым плечам и выступающим лопаткам. Чёрт возьми, что за дурак его светлость барон Герхард фон Норденфельд! Жестокий, безмозглый дурак. Старшего сына не уберёг, теперь и младшего загубит. Мальчишка совсем исхудал: кожа да кости.

– Лендерт, – сказал Конрад, с обожанием глядя на своего единственного друга. – Выполни мою просьбу. Не говори никому о том, что я не молился перед обедом. Я умру с голоду, пока прочитаю молитву до конца.

– Бог с тобой, сынок, – старый голландец усмехнулся. – Не думаю, что от молитв еда становится вкуснее.

Конрад одним прыжком очутился за столом и, как волчонок, набросился на яства. Торопливо и жадно поглощая жареное мясо с овощами, он, казалось, забыл о Лендерте. Старик прислуживал ему больше ради соблюдения этикета, чем по необходимости. Младший сын Герхарда не был избалован вниманием и привык к самостоятельности. Лендерт не решался сказать ему о тяжёлой болезни Бертрана, не зная, как он воспримет это известие.

В последнее время отношения между братьями заметно ухудшились. На Пасху барон Герхард едва не уморил Конрада из-за охотничьего ножа, который тот украл у Бертрана. Выдал мальчика один из лакеев. Герхард учинил сыну допрос. Конрад признался, что взял нож поиграть и собирался незаметно вернуть его на место, но потерял в парке.

Великодушный Бертран охотно простил бы младшего брата. Какому мальчишке не хочется иметь настоящее охотничье оружие? Но Герхард был непреклонен. Кража, вдобавок совершённая во время поста, требовала сурового наказания.

До Пасхи оставалась неделя. Чтобы не омрачать себе праздник, барон позволил младшему сыну очистить душу строгим постом и молитвами. Капеллан одобрил мудрое решение владельца замка. Конрада не заперли, но присматривали за ним, не позволяя выходить из комнаты. Утром и вечером ему приносили кувшин воды и кусок хлеба. Мальчик вёл себя кротко. От голода у него не было сил ни шалить, ни убегать от слуг. Он часами простаивал на коленях, беззвучно шепча молитвы.

Лендерт негодовал, но ничем не мог ему помочь.

В честь праздника барон простил сына. Конраду было разрешено сесть за стол вместе с отцом и братом. После пиршества он, смертельно бледный, испуганный, корчась от нестерпимой боли, пришёл в каморку Лендерта. Старик успел разговеться и был навеселе. Конрад опустился на пол у его ног.

– Спрячь меня, Лендерт. Если отец узнает, что мне плохо от освящённой пищи, мне конец.

Лендерт с недоумением смотрел на мальчика, свернувшегося на полу. Конрад скрипел зубами. Проклиная Герхарда, старик поднял ребёнка, перенёс на постель и закутал в свой плащ, подбитый волчьим мехом.

– Наверное, я большой грешник, – сказал Конрад. – Отец опять накажет меня…

«Если успеет», – со злостью подумал Лендерт. Ему доводилось наблюдать, как во время голода умирали в страшных судорогах истощённые люди, которым удавалось раздобыть пищу и наесться досыта. Он не был уверен, что Конрад выживет. Мудрее всего было бы позвать врача, но мальчик умолял не делать этого.

– Мне уже лучше, не выдавай меня! – обеими руками он удерживал Лендерта за руку.

Старик понимал, что рискует головой, уступая этим отчаянным мольбам, но кое-что из его опыта могло пригодиться Конраду.

Какие радости доступны простому солдату, когда в кармане есть деньги? Шлюхи, азартные игры, пьянство и обжорство. В шайке мародёров Лендерт научился нехитрому способу, позволявшему после бешеной оргии быстро возвращать себе лёгкость и подвижность. Достаточно было сунуть в рот пальцы и сделать небольшое усилие, чтобы извергнуть содержимое переполненного желудка. Именно так старый голландец спас Конрада в тот злополучный день.

Они оба вспомнили об этом теперь.

– Не ешь много, – сказал Лендерт.

Конрад удивлённо взглянул на него и послушно отодвинул почти опустевшую тарелку.

– Ты боишься, что я заболею?

– Да. Лучше не рисковать.

– Ты мой спаситель. Тебя мне послал Бог. – Мальчик погладил голландца по руке.

Словно тёплым ветром повеяло в душу старика. Он любил этого ребёнка, как собственного сына, и ради него был готов на всё. Конрад отвечал ему такой же преданной любовью. Мальчик, с которым не мог справиться родной отец, беспрекословно слушался старого слугу.

– Пожалуй, ты прав, – Конрад глубоко вздохнул, ощутив тяжесть в желудке. – Хорошо, что ты меня остановил. Но ведь теперь тебе придётся уйти. Что мне придумать, чтобы ты мог остаться со мной?

Лендерт улыбнулся. Ему действительно было бы нечего сказать в своё оправдание, если бы кто-нибудь случайно увидел, что он выполняет обязанности бездельника Микулаша.

Конрад вымыл руки и прополоскал рот над тазом. Лендерт бережно поливал ему в ладони из серебряного рукомойника, глядя, как вспыхивают и переливаются на солнце всеми оттенками золота пушистые волосы ребёнка.

Красоту Конрада замечали немногие. Розовощёкий здоровяк Бертран, в семнадцать лет выглядевший на все двадцать пять, бесспорно, считался красавчиком, и молодые служанки украдкой вздыхали, завидуя его невесте. Лендерт снисходительно посмеивался, видя, как девушки провожают восхищёнными взглядами наследника Норденфельда. Лет через шесть – восемь младшие сёстры этих болтушек будут так же млеть при виде Конрада, если только к тому времени монастырские стены не укроют его от их глаз…

Конрад молча вытер руки полотенцем, которое подал ему старый голландец, и сел на постель.

– Иди, Лендерт, – тихо, безжизненно проговорил он. – Я не хочу, чтобы тебя наказали из-за меня.

Лендерт внимательно взглянул на него.

Мальчик сидел в причудливой позе, согнув колени почти у подбородка, приподняв острые плечи и обнимая живот скрещенными руками. Его необычная гибкость всегда удивляла старика. Размышляя о чём-нибудь, Конрад мог часами сидеть по-турецки. Лендерт не выдержал бы так и минуты. Но сейчас что-то то ли в положении плеч, то ли в напряжённой неподвижности ребёнка насторожило голландца.

Конрад медленно, словно в полудремоте, кивнул:

– Иди.

Выходя из комнаты, Лендерт ещё раз оглянулся. Мальчик смотрел ему вслед.

Вскоре явился Микулаш – убрать со стола. Конрад лежал лицом к стене, свернувшись по-кошачьи. Решив, что он спит, слуга не стал подходить к нему.

Ещё во время обеда Конрад почувствовал странное жжение внизу живота. Боль была несильной и вскоре угасла.

Она ожила внезапно, когда он встал из-за стола, и наполнила его внутренности бушующим пламенем. Дикая мысль пришла ему в голову. Он вообразил, что отравлен по приказу барона. Лендерт, конечно, не знал, что в пищу был подмешан яд. Во всяком случае, Конраду хотелось верить в то, что его друг – не предатель. И всё же он не сказал голландцу о своём подозрении. Какой смысл просить о помощи слуг, если ты приговорён их господином!

Проводив взглядом уходящего Лендерта, Конрад мысленно простился с ним. Он даже не задумывался о том, почему так уверенно, безоговорочно обвинил своего отца. Барон Норденфельд имел немало возможностей, не убивая, удалить младшего сына из дому.

Но Конрад не ошибся. Именно в это время его отец приступил к выполнению обряда.

По совету капеллана, которого самого не мешало бы сжечь за подозрительную осведомлённость в вопросах колдовства, Герхард добавил в свою мочу несколько капель крови Бертрана. По традиции ритуал должен был совершаться в закрытом помещении. На заднем дворе, в большом сарае разложили костёр, подвесили над огнём стеклянную бутыль со смесью. Бросив в огонь щепоть освящённой соли, капеллан начал читать молитвы. Герхард, высокий, жилистый, в чёрной одежде, стоял рядом один, без вассалов и слуг. За минувшую ночь он заметно постарел. Его бесцветные волосы казались осыпанными пеплом.

В своей комнате Конрад с тихим стоном скорчился на постели. Боль становилась невыносимой. В полуобморочном оцепенении он услышал, как вошёл Микулаш. Судьба вновь предоставила Конраду возможность позвать на помощь. Если бы он сделал это, Герхард узнал бы колдуна, который изводил Бертрана. Участь Конрада была бы ужасной. Разъярённый барон собственноручно сжёг бы младшего сына, предавшегося дьяволу.

Но Конрад снова промолчал. Чем мог помочь ему бестолковый Микулаш?

Слуга собрал посуду и ушёл.

Дрожа в болезненном ознобе, Конрад беззвучно произнёс имя матери – своей единственной защитницы.

Она вошла в комнату сквозь наружную стену. Не меняя позы, он смотрел глазами души, как призрачная фигура приближалась к его постели.

– Я скоро буду с тобой, – сквозь слёзы прошептал Конрад. – Отец отравил меня.

– Он убивает тебя не ядом.

Гостья наклонилась к мальчику и плавно повела над ним ладонью.

– Он не сможет убить тебя. Ты сильнее, – сказала она. – Где твои защитники? Позови их!

Конрад представил четыре блуждающих огонька и на мгновение забыл о боли.

– Змеи…

Они лежали вокруг него на широкой постели, лениво шевелясь. Их чешуя отливала воронёной сталью, неподвижные глаза напоминали драгоценные камни. У самой крупной змеи глаза горели рубиновым огнём. Её плоская голова качалась возле лица Конрада. Он замер, глядя, как трепещет её раздвоённый язык.

В тени полога поднялись ещё три чёрных головы. Холодно глянули на мальчика три пары глаз – изумруды, сапфиры, жёлтые опалы.

– Заступитесь за меня, – едва шевеля губами, вымолвил он.