Текст книги "Муж мой - шеф мой? или История Мэри Блинчиковой, родившейся под знаком Тельца"

Автор книги: Елена Ларина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Конфетка – это ты, милейшая! Твой суслик прикатил к тебе на крыльях любви!

Беседовский захохотал так, что мне показалось – обрушатся стены. Мне даже почудилось, что оставшиеся невостребованными пастух с приятельницей подпрыгнули пару раз – от испуга.

– А как ты смотришь на возможность прокатиться со мной через пару деньков в Москву?

Вот это поворот в плане, вот это зигзаг! Стройный ряд опять разбежался, рассыпался на мгновение. Большой Босс, как видно, привык брать от жизни все и сразу. Мы с ним едва знакомы, а он зовет! И не в ресторан за углом, а в другой город! Не исключено, что у него имеется зуб на Степана. А что я теряю, спросила я себя. Человека, который сидел в кресле и таращил на меня казавшиеся когда-то обворожительными и лучшими во всей Вселенной глаза? Ну и у меня к нему тоже вопросы накопились… Посетившая меня идея была настолько гениальна и потрясающа, что я зажмурилась.

– Вы, Дмитрий Александрович, еще, видимо, хотели сказать, – я была само очарование и непосредственность. – Что я привлекательна, а вы – чертовски привлекательны, так чего ж зря время терять?

Похоже, мое выступление произвело впечатление на всех, не исключая и меня саму. У Беседовского на мгновение отвисла челюсть; про Степана и говорить нечего, на него было просто жалко смотреть – я и перестала.

Большой Босс уже успел прийти в себя и, как в мультяшке, взявшись руками за живот, трясся мелкой дрожью. На меня он пялился с восхищением и хотел, по всей видимости, что-то произнести, но мешал буйный смеховой припадок.

– В общем, положительно смотрю! – выпалила я быстро, чтобы не передумать. И, бросив в сторону вскочившего Степана: – А слабонервных просьба удалиться! – схватила с пола сумку и сама пулей бросилась вон.

МАША ПЛЮС САША

В тот день я проснулась очень рано и с ощущением того, что произойдет что-то необычное. Погода была прекрасная – небо без облачка, светило солнце, а деревья не по сезону стоят все в клейких зеленых листочках. А еще вчера хлестал дерзкий весенний дождь, было гадко и сыро. Вот бы и с людьми так случалось: наступает новый день, и все тревоги и вопросы остаются в прошлом, вчерашнем дне, уходя и разрешаясь сами собой.

Был выходной, и я собиралась навестить папу с мамой. Перед отъездом надо проведать родственничков. В Грибном, наверное, так чудесно весной! Итак, в деревню, за кислородом!

Я вскочила с постели, не торопясь умылась-причесалась и отправилась на кухню. Еды никакой не было, вчера забыла зайти в магазин. Еще бы я не забыла…

Домой, уже под ночь, меня привезла машина Беседовского. Помаленьку начиная привыкать к экстравагантным выходкам Большого Босса, я все же устала от его громогласного беспрерывного смеха и многочасового сидения в каком-то немыслимо дорогом и помпезном месте, где цены значились в валюте и вполне подходили под определение «запредельные». Говорил в основном он – по трубке с деловыми партнерами, женой и даже, как мне показалось, любовницами, нисколечки не смущаясь моим присутствием. Напоследок поцеловав щечку – на большее я категорически была не согласна, как он ни напирал, – Беседовский назначил дату поездки в Москву – через два дня – и отчалил, трубно протрубив клаксоном на весь двор. Ошалелая от дневных событий, я едва успела раздеться и уснула, как только голова коснулась подушки.

…В холодильнике было пусто. Мамуля бы ахнула, узнав, чем питается доченька – святым духом. Я готовила бы с удовольствием, но не для себя же одной. Обедом кормить некого, что ни говори, есть в холостяцкой жизни свои преимущества. Как там говорила героиня из фильма «Девчата»? «Хочу – халву ем, хочу – пряники!»

Я вспомнила Аришку и ее жалобы по поводу домашнего хозяйства. Лешка ее, конечно, неприхотливый в еде человек, но девчонкам готовить обязательно надо, и чтобы свежее!

– Мэри, ты не представляешь себе, как я замучилась! – ныла обычно Аришка в трубку. – Это кажется, что быстро – салатик, супчик, котлетка… А притащить все с рынка, да разложить, да помыть, да порезать, да сварить… Только сядешь – а сзади уже гора грязной посуды дожидается; и опять становись к станку!

– Да ладно тебе, дорогая, ты же мечтала выйти замуж и стать домохозяйкой!

– Мечтала, верно, – соглашалась Аришка. – Только жду не дождусь, когда мы опять куда– нибудь махнем, подальше от сковородок и кастрюль…

Время было раннее, я накинула плащик и выбежала в соседний магазин. Хотелось чего-нибудь легкого, и я купила кусочек сыра и маленькую слойку. С кофе будет самое то… На выходе из магазина меня кто-то неожиданно схватил за руку. Ойкнув от испуга, я повернулась.

Бомжеватого вида субъект в грязной тельняшке цепко держал мое предплечье и улыбался во весь свой рот с гнилыми желтыми зубами. Меня передернуло.

– Красавица, вам случайно муж-алкоголик не нужен? – вполне серьезно спросил бомж.

– Спасибо большое, я подумаю, – вежливо ответила я.

Надо же, предчувствие меня не обмануло: день-то как удачно начался, с предложения руки и сердца!

– Давай думай, только быстрее, желающих знаешь сколько? – прищурился бомж. Глаза у него были веселые, и он, похоже, был трезвый, спиртным не пахло. – Я – Геннадий.

Мне ничего не оставалось, как в свою очередь представиться:

– Очень приятно. Маша.

Сказала и сама себе удивилась: почему Маша? Неподалеку раздался непристойный хохот:

– Хороша Маша, да не наша!..

Подельники матроса-Геннадия забавлялись и отпускали всякие скабрезные шуточки. Он разжал руку.

– Берегите себя, Мария.

– И вы тоже!

Надо же, думала я, возвращаясь домой, когда-то Гена, наверное, был нормальным симпатичным парнем. У него была работа, и жена, и дети, и любимая теща. Может, он и вправду служил на флоте. Что же случилось потом? Что довело его до подзаборной жизни? Мысли сами перескочили к наболевшему.

Накануне опять звонил Раевский, опять говорил все те же слова. Мне показалось, что он пьян.

– Мэри, как ты? – унылым голосом спрашивал Раевский.

– Мишенька, у меня все хорошо. А ты как?

– Да что про меня, вчера опять не повезло, – объяснял в трубку Раевский. – Но мне обещали в долг, и завтра я отыгра…

– Послушай, – решительным тоном начинала я. – Мне тут Маринка нашла специалиста, тебе к врачу надо.

– Мэри, что ты говоришь? Я людей в белых халатах на дух не переношу. Как вижу белый халат, сразу спазмы в животе начинаются…

– Миша, ну какие спазмы, ты же совсем молодой, давай я с тобой вместе пойду…

– Мэри, со мной будет все в порядке, – бодрился Раевский. – Звони…

Что угнетало меня больше всего – Раевский не жаловался, не обвинял, не грубил. Ему просто было приятно слышать мой голос, а я-то, я жизнь ему погубила! Сколько раз приходила мне в голову мысль, не потащи я тогда Мишу в это проклятое казино, ничего бы не случилось! Может, он справился бы со своей пагубной страстью, мы бы поженились, и семейная жизнь отвлекла бы его от игры. И я не оказалась бы в растреклятом месте под названием «Айс-Парадайс» и не думала бы сейчас о Степане…

Правильно ли я сделала и выйдет ли все то, что я задумала? Сомнения раздирали душу – а вдруг я совершила ошибку и всю оставшуюся жизнь буду проклинать и корить себя?..

Но снова и снова вспоминала я ледяные удавьи глаза и понимала: с этим человеком у меня нет и не может быть будущего. Но во имя нашего прошлого я помогу ему – в первый и последний раз…

Электричка, по известному закону подлости, ушла из-под носа – прибыв на платформу, я разглядела лишь ее зеленый хвост. Следующая по расписанию приходила через час – летнее расписание еще не включили, – и я решила пойти «голосовать».

Машин было немного. Солнце слепило прямо в глаза, а темные очки я забыла дома. Возле меня с визгом затормозила иномарка. Окно медленно опустилось.

– О! Какой роскошный дэвушка!

Какой урожайный на комплименты сегодня день! Защищаясь от солнца, я прикрыла глаза рукой и не сразу смогла разглядеть две жуткие рожи; одетые в черное, они скалились внутри салона. Невольно вспомнился Варик со своей свитой, лексикон у кавказцев один на всех, стандартный. Я поежилась.

– Спасибо большое, я жду машину, – залепетала я, включив «дурочку». – До свидания, всего хорошего! – ссориться с ними не надо, белый день, а все равно страшно.

– Можэт, передумаешь, а? Давай, поехали, а, покатаемся?..

– Большое спасибо, – твердила я.

Это была плохая мысль – выйти на обочину и ловить машину. Иномарка явно не собиралась уезжать. Вот сейчас вылезет зверь кавказский и затащит меня в свое логово! Убегать – некуда, за спиной лес. Одета я, конечно, по-спортивному, и на ногах проверенные старенькие кроссовки, но бегунья из меня еще та. На мое счастье, где-то далеко послышался вой сирены, постепенно приближающийся к нам. ГАИ!

– Пака, красавица, как знаэшь! – и иномарка укатила.

Видимо, кавказцы не захотели лишний раз привлекать внимание правоохранительных органов. Я перевела дух. Пронесло! Пожалуй, надо заканчивать экзерсисы и пилить обратно, на электричку. Вдруг блестящий, словно только что из салона, цвета слоновой кости «Мерседес» замигал правым огнем, переместился на обочину, дал задний ход и стал медленно пятиться ко мне. Все-таки придется убегать, подумала я, крепче сжала сумку и подобралась.

Водитель остановил машину, открыл дверцу и – передо мной стоял Сашка Таланов собственной персоной.

От волнения дыхание перехватило и внутри что-то куда-то ухнуло. Не помню, я красила ресницы сегодня или нет? Наверно, нет, ведь к родителям еду. Какой ужас! А ведь дождалась-таки машины, не соврала людям в черном! Он медленно снял темные очки и смотрел на меня не отрываясь. И как будто не удивлялся тому, что увидел меня здесь, голосующей на дороге. Будто встреча эта была запланирована и не было нескольких лет разлуки, а расстались мы буквально вчера.

– Ну здравствуй, – сказал Сашка.

Голос был до боли привычным, родным, но еще каким-то повзрослевшим, заматеревшим, что ли. И весь Сашка тоже казался – знакомым, узнаваемым, но одновременно жутко изменившимся – или это просто новая куртка? Да у него короткая стрижка, осенило меня, Таланов состриг свои черные кудри! Сколько же мы не виделись? Года полтора? Больше?

– Машка, ну скажи хоть что-нибудь, – словно прочитав мои мысли, сказал Сашка. – Я безумно рад тебя видеть. А ты?

Держался он естественно, легко и просто. Куда-то ушла его прежняя суета, движения обрели цельность и значимость. Полуспортивный стиль – джинсы и мягкий пуловер – необычайно шли ему.

– Я? Я тоже рада.

– Куда ты едешь, если не секрет? – деликатно спросил Сашка.

– Не секрет, – засмеялась я. Волнение потихоньку отпускало. – К родителям, в деревню. Вот, голосую, но все какие-то придурки останавливаются. Ой!..

Сашка громко искренне расхохотался:

– Придурки вроде меня? Здорово, ты в своем репертуаре!

– Саша, я не хотела…

– Я понял, Маш! Женская непосредственность очень тебе к лицу. Как, впрочем, и все остальное, – многозначительно добавил он, внимательно меня разглядывая.

От этой «Машки» встал ком в горле. Я постепенно заливалась краской. Дурацкое свойство – краснеть в самых неподходящих ситуациях. Хотя он сказал, что непосредственность мне к лицу… Вспомнилась бабуля, которая всегда учила меня: «Машенька, завсегда будь собой, как сердце велит, так и поступай… И своих чуйств (бабушка, деревенская душа, так и говорила: “чуйств”) не стесняйся ни бога ради».

И еще бабуля всегда говорила, что плохие люди – не краснеют. Остается порадоваться хоть этому, играла-играла в стерву, а осталась хорошим человеком!

При мысли о бабушке мне сразу стало легче, я просто улыбнулась Сашке. Сейчас мы попрощаемся, он заберется обратно в свою элегантную махину и помчится в дальние дали, а я спокойно поплетусь на платформу и буду ждать электричку…

– Машка, я могу предложить отвезти тебя? – мягко спросил Сашка и машинально провел рукой по лбу, там, где всегда болталась непослушная прядь.

– А что, ты не занят?

– У меня есть дела, конечно, но для тебя…

В общем, до пятницы, – он наклонил голову набок, как всегда перед тем, когда хотел отпустить какую-нибудь хохму, – я совершенно свободен. Это очень далеко?

– Едем!

Откуда у Сашки такой автомобиль? Может, одолжил у знакомых? Вряд ли, такими машинами не разбрасываются. Даже господин Беседовский присвистнул бы от удивления. К тому же Сашка смотрелся очень органично в светлом кожаном салоне. Машину он вел спокойно и уверенно.

Свободной рукой Сашка потыркал какие-то кнопочки на почти самолетной панели, и блаженные звуки Вивальди наполнили салон. Насколько мне помнится, Таланов всегда был равнодушен к музыке.

– Ты любишь классику? – удивленно спросила я.

Сашка усмехнулся и быстро взглянул на меня поверх очков.

– Да не то чтобы люблю… Так, на всякий случай, – неопределенно ответил он.

Сашка уже не походил на того нескладного угловатого парня, каким я его помнила. Казалось, он открыл в себе некую правильную линию, гармонию, делавшую его движения – уверенными и точными, а слова – значимыми и важными. Но веселый, с хитринкой взгляд в ореоле пушистых ресниц остался прежним… Заметив, что я щурюсь, Таланов стянул с носа очки.

– А ты?

– Нормально, – махнул он рукой. – Машка, а помнишь гриль-бар возле университета, где мы курицу ели? Ты еще боялась, что у меня зубы сломаются?

Я кивнула.

– Тут такое дело, я помещение выкупил, сейчас там ремонт. Все голову ломаю над названием – может, подскажешь?

– Я подумаю.

Ничего себе, дела. Меня потрясло не то, что Сашка заделался таким крутым, что смог купить бар, а то, как он об этом рассказывал – как о чем-то обыденном и не стоящим особого внимания. Таким бы тоном я, например, объяснила, что в булочной не было хлеба и пришлось взять батон. Но, похоже, он не рисовался и не хотел меня поразить, а просто советовался.

Мы быстро неслись по трассе. Разговор не клеился. Оба чувствовали себя натянуто и по кругу перебирали ничего не значащие темы: чудесную погоду, мою учебу в университете, здоровье родителей и место их теперешнего обитания. Услышав, что папка превосходно себя чувствует, Сашка широко и радостно улыбнулся и сразу же переменил тему.

Ощущение скованности не покидало меня. Неожиданно я разозлилась. Два взрослых (ну или почти взрослых) человека встретились, поговорили и разошлись снова. «Я встретил вас, и все такое», – пришла на ум студенческая присказка. Проще надо быть, проще! И вечером, сидя за чашечкой ароматного чая, набрать Аришкин номер и с эдакой ленцой поведать:

– Представляешь, кого я сегодня видела? Ни за что не угадаешь. Таланова. Какого Таланова? Ну бывшего, помнишь, он разбил мой аквариум, а я ему – сердце…

Но Таланов совсем не был похож на человека, имеющего какие-либо проблемы с сердцем. Скорее даже наоборот, оно у него работало отменно, потому что вид он имел здоровый, я бы даже сказала – цветущий. Конечно, душа человека – потемки, но Сашка производил впечатление человека, вполне довольного жизнью и главное – знающего, чего он от жизни этой хочет. У него, наверно, невеста – ноги от ушей и далее по списку, а я тут сижу в старых кроссовках и о чем-то еще мечтаю. Спросить или не надо? Я настолько убедила себя в мысли о невесте, что заранее расстроилась. И зачем я села к нему в машину? Мы не виделись сто лет, у него давно своя жизнь, у меня своя… Сейчас бы спокойненько тряслась в электричке, читала бы Мопассана и горя бы не знала.

– Маш, что-то случилось? – тревожный Сашкин голос оторвал меня от грустных дум. Неужели у меня все на лице написано?

– Да нет, я так, о своем, о девичьем… Не обращай внимания.

– Извини меня за бестактный вопрос, но можно я спрошу…

С наигранным смехом я воскликнула:

– Да что мы все обо мне да обо мне? Ты сам давай говори, чем занимаешься?

– Компьютерной техникой занимаюсь, – хмуро буркнул Сашка.

– Техникой?

– Да, но тебе это скучно, Машка. Я все расскажу, но прежде ты мне ответь…

– Нет-нет-нет, ты первый, давай, начинай!

Господи, о чем он хочет спросить? И вид такой недовольный, тоже нервничает. Брови нахмурил, у него смешная всегда такая физиономия была, когда он так сердился. Что это у меня, ностальгия?

Но занудства, конечно, у Таланова тоже поубавилось. Потому что он весело встряхнул головой – уже без длинных черных кудрей – и начал рассказывать историю превращения Сашки – второкурсника Финэка в удачливого молодого предпринимателя Александра Игоревича Таланова. Я изображала внимание, но из-за шума в голове почти весь сказ про Польшу, таможню, накладные и какие-то суперкомпьютеры пропустила мимо ушей.

– …Так что теперь у нас – планов громадье! И в карманах наконец что-то забренчало, – сказал Сашка и довольно рассмеялся. – И знаешь, что самое удивительное – деньги сами по себе меня не интересуют, возбуждает сам процесс. И такое чувство, что горы можешь свернуть…

У нас?!

– А где ты живешь? – небрежно спросила я.

Сердце забилось часто-часто.

– Снимаю квартиру, от родителей уехал, – ответил Сашка.

Внутри все опустилось. Ясно! Зачем бы еще ему снимать квартиру, как не для того, чтобы жить там с длинноногой блондинкой, будущей невестой. А может, уже женой. Кольца на пальце нет, но это еще ничего не значит… И мобильный телефон отключил. Надо просто успокоиться и сидеть тихо. Скоро меня привезут к маме с папой, выползу из этого роскошного монстра и пойду, солнцем палимая. Оно-то над моей головой еще светит, вот и хорошо, и славно…

– Машка! – по решительному Сашкиному тону я поняла: не отвертеться.

И только открыла рот, чтобы сморозить очередную глупость, как он выпалил:

– У тебя кто-нибудь есть? – и съехал на обочину.

А я сидела рядом с ним в «Мерседесе» с кожаным салоном и в самом деле не знала, что говорить. Есть у меня кто-нибудь? Или нет у меня кого-нибудь?

Я открыла дверь. Свежий запах просыпающегося леса нахлынул на меня. Возникла безумная мысль забраться поглубже, найти симпатичную опушку и упасть на землю, лежать и ни о чем не думать. Хотя земля, конечно, еще холодная, не прогрелась, но ее живительная энергия добавила бы мне сил разобраться в самой себе.

И тут вдруг я отчетливо поняла: у меня нет Степана, просто я никак не могу себе в этом признаться. Есть родители, есть любимая квартира, Аришка, Маринка, работа. Есть сосны, и небо, и весеннее, уже начинающее греть солнце, а Степана – нет. Вернее, он есть, но не у меня – у своей холеной жены, с которой он, кстати, развелся и которая – я была в этом отчего-то уверена – все равно любит его, у будущих гипотетических любовниц… Я поймала себя на мысли, что думаю о нем без ревности. И что мне легко.

– Слушай, а у тебя нет какой-нибудь тряпки?

– Тряпки? Машка, ты всегда умела удивлять.

Я тебе задаю вопрос о твоей личной жизни, а ты… Ну есть у меня тряпка, мы на ней летом на пляже валялись…

– С кем? – вырвалось у меня непроизвольно.

– С друзьями! – Сашка изумленно глянул на меня.

– Пошли!

В лесу нас оглушил звенящий запах весны. Воздух словно излучал сияние, где-то почти рядом радостно переговаривались птицы. На проталинах тут и там пробивалась первая весенняя травка, изгибаясь и булькая, куда-то спешил ручей.

Через десять минут мы сидели на оранжевом покрывале спина к спине – мы всегда так сидели, когда дулись друг на друга. Вернее, когда я дулась – такое случалось гораздо чаще. Высоко над нами сосны сплетались и уходили в сияющее небо. Вдалеке различимо свистел свою веселую брачную песню дрозд. Может, набрать маме подснежников?

Я рассказала Сашке все – исключая предстоящую поездку в Москву, с этим я сама должна была разобраться. Сосны слушали и удивлялись. Удивлялись тому, что я так давно не могла осознать простой, очевидной вещи, настолько очевидной, что захотелось закричать во все горло!

От оглушающего запаха сосен кружилась голова. Было странное ощущение пустоты внутри, но пустоты приятной. Как будто что-то сбросила с души и теперь могу идти дальше – далеко-далеко.

Сашка пошевелился, и внезапно та жизнь, в которой был он, навалилась сверху, чуть не придавив. Я вспомнила все: веселых чертиков в глазах, забористые шуточки, длинные гибкие руки, его запах, такой близкий и родной. Как я могла так долго без всего этого обходиться? И как я могла все это потерять? И теперь все это принадлежало кому-то другому – не мне, а длинноногой блондинке с чарующим взором.

Сашкина теплая и узкая спина молчала. Что же я наделала? Слезы душили меня. Лес стоял безмолвный и недвижимый, и никому не было до меня никакого дела. Через тоненькую оранжевую тряпку от земли шел мерзлый холод, он проникал внутрь, пробираясь к самому сердцу.

Я давно потеряла счет времени, прошло, наверно, десять тысяч лет, и мы сидели и молчали…

– Машка, тебе не холодно? – обыденным ворчливым тоном спросил Сашка. – Заболеешь – что я твоим родителям скажу?

Закинув руки назад, он нашел мои и пощупал – не холодные ли?

Вымученные слезы брызнули из глаз, и я застонала, машинально сжав Сашкины горячие пальцы что было сил.

– Маш?!

Неужели это была я? Не рассмотрела, не опознала, не различила настоящее? Как могла отмахнуться, наплевать, зачеркнуть это настоящее, искреннее, ни с чем не сравнимое?

И вдруг мне стало так легко и хорошо, что от счастья перехватило горло: я наконец поняла, что не давало мне покоя, что тревожило и не находилось. Это было так просто, но одновременно и невероятно сложно и просто непостижимо: пройти такой сложный путь, совершить столько глупостей и ошибок и опять вернуться туда, откуда все началось! «Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои…»

Не было Степана, и блондинки тоже, мы были вдвоем на всей планете – я и Сашка. Я рыдала в голос, крепко обхватив его руками, а Сашка целовал меня всю, слизывал соленые слезы с лица и что-то шептал.

Сознание отступило, спряталось за сосны. Сашкины руки становились настойчивее и отчаяннее. Теплые губы впились мне в шею – поцелуй был на грани боли и наслаждения. Сашка задыхался, обнимая так, будто вся его жизнь сейчас заключалась в том, чтобы чувствовать, трогать, ощущать мое дрожащее тело сильными длинными пальцами. Горячее сладкое дыхание, рвавшееся из его груди, проникало мне в закипающую кровь и растворялось в ней, ураганом сметая и отбрасывая прочь сомнения и тревоги.

Мы покатились по земле, изнывая от желания, как звери, проспавшие долгую сонную зиму и теперь – ожившие. Свежий запах земли, залезающий в сердце и рвущий его на части, был совсем рядом. Тела наши сплелись и действовали слаженно, в унисон. Они знали сами, как и что нужно делать.

Перед самым падением в бездну Сашка остановился, придержав время, и заглянул мне в глаза, и я увидела в них свое отражение. «Люблю тебя, Машка», – выдохнул он, и мы провалились в колдовской сладостный мрак, в бесконечный черный тоннель, в конце которого нас ждало исполнение всех наших желаний…

– Я все понял. Ты просто перегорела, – мрачно, будто через силу произнес Сашка.

Мы уже сидели в машине. В салоне густо повисло нелепое отчуждение, будто не было потрясающих минут полного восторга и забвения… Вентилятор беззвучно заполнял салон вожделенным теплом, и озноб потихоньку отступал, растворяясь в теплом автомобильном духе.

– Перегорела? Что я, лампочка, что ли? – возмутилась я.

Таланов задумчиво жевал травинку, держа руки на руле.

– Я вот тоже думал… – тихо, почти неслышно сказал Сашка.

– О чем, Саш? – прошептала я, глядя в окно.

Сосны-великаны прощались с нами, обещая хранить то, что слышали. Подснежников я так и не нашла.

– Ладно, поехали.

Весь остальной путь мы проделали молча. Скрипки выводили свою нежную, берущую за душу мелодию, от которой щемило грудь. Каждый из нас был погружен в свои мысли. То есть у меня-то уже мыслей особо не было, наверное, они кончились. Я не заметила, как задремала. Мне снился сон.

Свадебный эскорт медленно движется к Дворцу бракосочетаний. Толпа на входе с нетерпением ожидает невесту с женихом. Дорогие авто подъезжают одно за другим, толпа шумит. Наконец они появляются: жених изящно выпрыгивает из длинного, как огромная белая такса, лимузина и бежит к пассажирскому месту. Открывает дверцу, и все ахают: девушка неземной красоты грациозно привстает и покидает машину. Откуда-то сбоку выскакивают два маленьких мальчика, похожие на ангелочков, и подхватывают шлейф элегантного нежно-розового платья. В роскошные густые волосы невесты вплетены живые цветы; одна белоснежная лилия незаметно откалывается и падает. Опираясь на руку суженого, походкой богини она восходит по ковру, усыпанному лепестками роз; публика замирает в немом восторге. Звучит Мендельсон, и жених с невестой проходят внутрь.

Толпа расходится. Вскоре улица перед дворцом пустеет – все достойное внимания происходит внутри. Лишь один представительный импозантный мужчина не уходит, он взором, полным тоски, смотрит в сверкающие окна, за которыми идет регистрация. В руках мужчина сжимает белоснежный цветок – лилию, что упала с волос невесты. От одуряюще сладкого запаха и волнения у мужчины кружится голова, ему дурно. Но он досматривает действо до конца: с замиранием сердца смотрит он, как молодые ставят свои подписи в заветной книге, и только после того как очаровательная ручка невесты делает решающий взмах и расписывается, мужчина отходит от окна. Взгляд его тускл, слезы стекают по щекам. Бесцельно бредет он по улице, и перед глазами стоит пленительная невеста в свадебном убранстве: она ласково улыбается.

Мужчина доходит до своего дома, машинально заходит, поднимается по лестнице. На входе его радостно приветствует собака, она повизгивает и лижет руку хозяина. Но ничто не способно развеселить импозантного мужчину, все ему не в радость. Он – в своей комнате. Медленным скорбным движением мужчина открывает ящик массивного письменного стола темного дерева и достает оттуда… револьвер. Белоснежная лилия на столе перед ним еще издает благоухание и раздирает душу. Мужчина печально улыбается, берет револьвер и…»

Когда я проснулась, так же гудел мотор и грел вентилятор, и хмурый Таланов, насвистывая какую-то песенку, вел машину. Мы уже почти приехали.

– Куда теперь, Маш?

– Сейчас покажу…

Машина подпрыгивала по разбитой проселочной дороге. Сейчас будет поворот, потом еще один, ну а потом – мы расстанемся…

Мой сон был удивительным и никак не шел из головы. Он был каким-то… черно-белым, пресным. Самым удивительным было то, что во сне, думая о Степане, я не испытывала томления, которое раньше всегда присутствовало в моих грезах. И я уже не хотела показать ему, что я счастлива. Нет, не так: я не хотела доказывать, что могу быть счастлива без него. Мне это просто было не нужно, мне было все равно. Это удивительно новое чувство и пугало, и радовало одновременно.

Мы остановились. За дощатым сбитым наскоро папкой забором, окутанный весенней дымкой, стоял родительский домик. Я сняла очки и осторожно положила Сашке на колени. Было страшно.

– Машка, – помолчав, сказал он: – Мне нужно время. У меня есть время, Маш?

– Время?

– Да, чтобы обдумать все то, что я сегодня услышал от тебя.

– Обдумать?

– А, – Сашка неопределенно махнул рукой, бросил очки назад и вылез из машины.

Я сидела, вжавшись в кожаное кресло, продлевая последние мгновения, запоминая каждую мелочь. Он открыл дверцу (прямо как в моем сне), и в какой-то момент мы оказались близко-близко. В моей бедной голове, как в доме Облонских, все смешалось.

– Я… я позвоню тебе, – сказал Сашка. – Можно я не буду сейчас встречаться с твоими родителями?

– Угу.

Я хлопнула дверью светлой громады, по мощному торсу которой весело скакали солнечные зайчики, и нас одновременно кинуло друг к другу. Мы стояли, обнявшись, и не понимали, что происходит. Все вокруг провалилось, ушло, растворилось, я чувствовала лишь знакомый сладкий запах Сашкиных губ и его уверенные сильные руки, сжимающие меня крепко-накрепко, так, что было трудно дышать. Бывают в жизни моменты, которые можно назвать абсолютным счастьем. И, как бы банально это ни звучало, в ту минуту я поняла, что по-настоящему счастлива.