Текст книги "Муж мой - шеф мой? или История Мэри Блинчиковой, родившейся под знаком Тельца"

Автор книги: Елена Ларина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

МОЛОЧНЫЕ РЕКИ И КИСЕЛЬНЫЕ БЕРЕГА

В ресторане было тепло и комфортно. Мы сидели на втором этаже у окна, и я лениво наблюдала за снующими по набережной автомобилями и одинокими пешеходами. На столиках горели свечки-елочки, создавая интимную расслабленную обстановку. Я чопорно восседала на стуле с прямой спинкой и переваривала только что услышанное. Вернее, пыталась это сделать. Полозов только что сказал мне, что на днях принял окончательное решение и подал документы на развод.

Он подлил в мой бокал из экзотической бутылки, мы чокнулись. Густое терпкое вино вывело меня из удивленного оцепенения. Я не совсем понимала, какова должна быть моя реакция, и осторожно спросила:

– И что будет потом?

Он обворожительно оскалился.

– Потом – будет потом. Мэри, я обеспечу тебя всем, у тебя будет все, чего только ты ни пожелаешь. Всеполнейшее путамадре!

Я прикрыла глаза, и лавина воспоминаний захлестнула меня: местечко «Валенсия», Сказочные сады Гесперид, керамические разноцветные рыбки и заставляющий забыть обо всем на свете взгляд…

– Прямо-таки всем-всем? – я решила немножко пожеманиться, продлить сладостное мгновение.

– Ну, луну с неба я, конечно, не осилю, но остальное…

Он, наверно, ждал вопроса о том, женится на мне или нет, но я твердо решила первой эту тему не поднимать. А вдруг на самом деле он собирается сделать мне предложение? Какая-то мысль все не давала мне покоя. Чего-то не хватает, или я упустила нечто очень важное?

– Дорогая, ты великолепна. Я вдруг понял, что все это время любил лишь тебя одну, – заявил он и проникновенно посмотрел.

Звучало красиво, но только почему я об этом не знала все это время? Как будто читая мои мысли, он добавил:

– Только я не знал этого…

– А когда узнал? – машинально вырвалось у меня.

– Когда увидел тебя на лестнице в офисе, помнишь?

– А до этого не любил?

Он на секунду смешался, но затем быстрым уверенным движением сгреб мои руки в свои. Я замерла: неужели он думает, что вернуть былое так просто и легко, стоит лишь повторить то, что было, и…

– Мэри, любимая, ты – потрясающе красивая женщина. Умная, добрая, но… Ты так недоступна… – голубые глаза-льдинки чуть прикрылись, низкий голос обволакивал. – Тогда ты была другой, девочка, но я готов терпеть эту твою холодность, ты не представляешь, как тебе это идет…

Ночь, берег океана, сильные долгожданные руки и запах мужчины, изнывающего от желания… Как давно это было, он держал меня всю в своих объятьях, и небо улетало далеко-далеко… «Я тогда моложе и лучше, кажется, была…»

Перстень сверкал, и хрипловатый голос сулил блаженство, и в глубине глаз темнела бездна, но чего-то не хватало. Может быть, я слишком увлеклась своей ролью, ролью стервы? Чего еще надо для полного счастья – красив, богат, умен и обаятелен! Я, попросту говоря, сбрендила.

Но моя верная подружка-интуиция тихонько, но настойчиво нашептывала мне на ушко: «Мэри, это не твое, забудь его, Мэри…»

Самозабвенно прикрыв веки, Полозов нежно ласкал мои руки. Что же это, «Укрощение строптивой», вторая серия? Ах да, сегодня Рождество, и я с исполнительным директором холдинга «Айс-Парадайс» отмечаю праздник в ресторане.

Запищала трубка. Чертыхнувшись, Полозов нажал на кнопку.

– Да?

В трубке была Инесса. Она орала так, что ее гневные вопли доносились до меня через тоненькую мембрану. Лоб Полозова прорезали глубокие складки, перстень волчком закрутился на пальце – так было всегда, когда Степан нервничал. Он долго, словно в ступоре, слушал Инессу и наконец, устав, дал отбой, предварительно буркнув: «Перезвоню». Вид у него был премрачный.

– Так что там с трубами? – весело поинтересовалась я, пригубила бокал и сделала глоток. – Прости, но я невольно слышала почти все, она так громко разговаривала…

Настроение у меня было превосходное.

По настоянию Степана я снова называла его на «ты» – это было забавно. За окном падал настоящий рождественский снег хлопьями – значит, мороз пошел на убыль, – и сидеть в тепле и уюте с бокалом вина было так хорошо! Было даже слишком хорошо, по-киношному, и даже разъяренная Инесса вписывалась в сюжет – должны же влюбленные преодолевать препятствия на пути к неземному блаженству. Зачем ты обманываешь себя, Мэри, задала вопрос въедливая вторая половинка, – где ты видишь влюбленных?

– Инесса переехала, и в новом месте в подъезде прорвало трубы. – Степан мудро решил, что врать и сочинять что-либо на ходу незачем.

– Бедняжка!

Полозов кисло глянул, но промолчал.

– Да, кстати, а что же ты скажешь своей соратнице, ты подумал?

После долгого молчания он выдал:

– Я разберусь с ней.

– Как, Степа? – мягко спросила я.

Меня раздирали на части противоречия. Такое не грезилось мне даже в самых смелых снах: прекрасный принц в самом расцвете сил и лет делает мне предложение, от которого просто невозможно отказаться! Жаль, что не прискакал на белом коне, но в кожаном салоне BMW было вполне мило… Конечно, руку пока что Полозов не предложил, но это пока… Что я так хотела вспомнить, какая мысль убегает и не дает покоя?.. Нет, Сашка тоже не предлагал, у него все были шуточки-прибауточки. А здесь – все серьезно, Полозов богат, и даже очень, и дела у него идут в гору, он в последнее время к месту и не к месту об этом упоминает. Такой шанс дается только раз в жизни, такие мужчины на дороге не валяются.

– Нас связывают чисто деловые отношения, и у меня есть определенные обязательства… деловые обязательства перед Инессой, – через силу выговорил Полозов. – Но я их решу, обещаю.

– Когда?

– Постараюсь побыстрее. Но ты же знаешь, как говорил Остап Бендер, быстро только кошки родятся, – ослепительно улыбнулся он.

Остап Бендер! Я рассмеялась – «Двенадцать стульев» была одна из моих любимых книжек – и вспомнила одноглазого.

– Слушай, а твой одноглазый друг в Новый год зачем приезжал?

– А что? – Степан так заметно напрягся, что я удивилась.

– Да так, ничего… Просто мне показалось…

– Что? – Полозов приподнялся на стуле, лицо стало похоже на маску.

Я даже растерялась. Он что, наемный убийца, этот пренеприятный тип с черной повязкой? Я поежилась. И что он так перепугался?

– Да нет, мне показалось, что у него очень… – я подыскивала нужное слово. – Свирепое, что ли, лицо, недружелюбное какое-то, а в фирме праздник, и его могут испугаться…

Полозов странно на меня посмотрел и повел плечами.

– Забудь про него, дорогая. К сожалению, не всегда приходится иметь дело с приятными людьми, попадаются и не очень… – он хмыкнул и потер руки, блеснул камень. – Я завтра уезжаю, и надолго, и мне бы хотелось, чтобы в мое отсутствие моя девочка думала обо мне…

ЧАСТНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ

Ясным весенним днем я шагала на работу. Настроение было хорошее, легкость в мыслях – необыкновенная. Может, в самом деле дождаться предложения Полозова и выйти за него замуж? Ты об этом столько мечтала, Мэри, а теперь, когда настал решающий момент, как сказал бы Сашка, «начинаешь Ваньку валять»! Смех смехом, но кроме вполне понятного желания помучить-поистязать, вдоволь насладиться красотой ситуации и полученной властью над мужчиной была еще одна причина, заставлявшая меня оттягивать положительный ответ.

Проблема заключалась в следующем: я была совершенно не уверена в том, что, оказавшись в постели со Степаном, я стану счастливой.

Человек, которому я, открыв рот, внимала на Канарских островах и за которым пошла бы тогда на край света, не был близким и иногда даже пугал меня. Я не знала, могу ли я довериться этому человеку.

Я признавалась самой себе: я всегда идеализировала Полозова. Это был мой герой-любовник, мой первый мужчина, и в тоске я наделила его всеми положительными чертами, какие только может придумать молодая неопытная девица в 16 лет. Он бросил меня и немедленно был оправдан! Я просто придумала себе образ идеального мужчины и, подобно пушкинской Татьяне, хотела страдать и мучиться от неразделенной любви всю жизнь. Это казалось таким красивым и заманчивым! Все эти годы я грезила о фантоме, о мифе, о нереальном выдуманном герое.

Но настоящий, реальный Степан был совершенно не таким, каким рисовало его мое больное воображение. Он был по-прежнему красив, импозантен, вежлив, его обаятельная улыбка и взгляд светлых глаз так же будоражили меня, но… Но что-то мешало принять решение, и я чувствовала, что это не просто женская прихоть и не дурацкий каприз.

Я боялась, что в постели с ним мне уже никогда не будет так хорошо, как было в далекой и чудесной стране. А будет – хуже, и у меня не останется ничего, даже воспоминаний!

И я вновь и вновь представляла себе взгляд Степана, тяжелый и холодный, от которого бежали по спине мурашки и становилось не по себе. Это был взгляд удава, наслаждавшегося видом своей очередной жертвы…

Я вышла из метро на улицу и не спеша направилась к работе. Сегодня должен был вернуться Полозов, может быть, скоро все разрешится… В подернутых легким морозцем лужах отражалось слабенькое апрельское солнце. «На Канарских островах утопает все в цветах, а Канары утопают в океане…» – пел музыкальный ларек. Как смешно! Вернуться бы сейчас туда, к теплу, к солнцу, к себе прежней… Там было все так просто и понятно!

На входе дежурил Муханов. Увидел меня, заулыбался, но лицо было озабоченное.

– Мэри, слушай, такое дело, опять Фомич приезжал, еле живой.

– Какой Фомич? – удивилась я.

– Вот память девичья, Петр Фомич, сосед мой бывший, ну я тебе рассказывал тогда… с бодуна был, ну помнишь?

Я напряглась.

– Сосед с животной фамилией? Старенький?..

– Ну да, Кошкин!

…Петька тогда так же стоял навытяжку, как солдат на плацу, но вид у него был слегка зеленоватый. По-моему, год только начинался, мороз шпарил… Точно, это было на следующий день после Рождества!

– Привет! С праздничком тебя! Чего такой безрадостный?

– И тебя тоже, Мэри, – понуро отвечал Петька. – Да у нас неполадки дома, у всех Рождество как Рождество, а у нас – дурдом на колесах…

– А что случилось, Петь?

– Да представляешь, трубу в подъезде прорвало, с самого утра, водопроводчиков ждали, а они, ну ты понимаешь, уже с утра праздновать начали… Беда, в общем, ну мы своими силами начали, потом аварийка…

– Трубу? – я насторожилась.

– Да, говорю же, прорвало, – с досадой повторил Петька. – А потом, уже до кучи, сосед бывший приперся, жалко его, конечно, бедолагу, взрослый мужик – плачет…

– Почему плачет?

– А не понял я, – махнул рукой Петька. – Вроде говорил, что поменялся, у него недавно жена умерла, Катерина Андреевна, так зачем ему в двухкомнатной одному… Сокрушался, что паспорт не отдали…

Муханов с трудом подбирал слова. Похоже, славный праздник Рождество он все-таки успел достойно отметить, даже на обычные шутки и анекдоты сил не осталось. Словно прочитав мои мысли, Петька признался:

– Ну и мы потом, сама понимаешь, отметили… В общем, справили с грехом пополам, и Кошкина позвали – у меня Светка знаешь какая жалостливая, говорит, не прогонять же его, бедолагу!

– Петь, может тебе чаю горячего глотнуть? Пойдем, налью?

– Да куда ж я пойду, а кто вместо меня встанет – Пушкин, что ли?

Хорошо бы! Я представила себе Александра Сергеевича, взирающего на нынешние страсти – да его бы кондрашка хватила! Хотя, если подумать, чувства и отношения людей с той поры ненамного изменились… Я рассмеялась, потрепала несчастного Муханова по плечу и поскакала наверх – работать.

…Петька тряс меня за плечо.

– Так ты представляешь, какая штука, – с жаром рассказывал Муханов. – Вовсе он и не поменялся, надули его, как простачка! Ему что обещали: квартиру за городом, – он и поверил, святая простота! Поили, обхаживали, подписал он все, отвезли в Сланцы – 140 км от города и оставили там в сарае без окон и дверей! Надеялись, верно, что там и помрет, да силен оказался сосед мой, вернулся.

– Ужас!

– Нет, Мэри, это еще не ужас. – Петька наклонился ко мне ближе. – Ужас в том, что, похоже, шарашка наша к этому делу причастна.

Меня как холодной водой окатили. Я застыла, словно соляной столб. Какое-то нехорошее, ох, совсем нехорошее предчувствие заползало, ломилось, толкалось. Муханов молчал, эффектно, как положено, выдерживая театральную паузу.

– Ну, Петька! – почти закричала я.

– Я вчера только пива собрался выпить, – важно начал Петька, – вдруг – звонок из офиса, выезжай, мол. Водила главного заболел, а его срочно везти куда-то надо. Ну, попереживал, конечно, не без этого, Светка тоже под руку попалась – ну, не суть…

– Петя!..

– Да… Ну и поехал, а что делать – я человек маленький, – заметив мой отчаянный взгляд, Муханов заторопился: – Возил я их, возил, в один кабак, потом в другой…

– Кого, Петь?

– Как кого? – искренне удивился Муханов. – Полозова, его проститутку и этого… с повязкой…

– Одноглазого? – ахнула я.

– Ну да, его, жуткий хмырь. Переругались все – вдрызг… – Петька заржал, как конь. – Мэри, анекдот вспомнил: врач диктует: «У пациента черепная травма». «Может, черепно-мозговая?» – спрашивает дотошный практикант. «Да нет у него мозгов, – с досадой отвечает врач, – раз на день рождения жены с любовницей пришел…» Н-да-а… Короче, напились они все да и портфельчик свой в машине и забыли. Я его сегодня утром, конечно, наверх отнес, но… – Петька сделал круглые глаза.

Мне захотелось убить Петьку, но он мог еще пригодиться.

– В общем, мне, конечно, очень стыдно, но такие они разговоры вели… нехорошие, в общем, посмотрел я, что в том портфельчике было.

– ???

– Там бумага была, какая-то купля-продажа, и фамилия – Кошкин, а еще – паспорт Фомича там был! А он, я как раз вспомнил, мне про какого-то одноглазого все втирал, мол, мужик с повязкой его и спаивал. Мэри, ты чего?

Ноги стали вмиг ватными, стало трудно дышать. Я вдруг вспомнила, как страшно побледнел Полозов тогда, в Рождество, в ресторане, при упоминании одноглазого. Постойте-постойте, но ведь он должен был приехать только сегодня! Ревность скользкой змеей обвилась вокруг меня и сдавила горло так, что стало трудно дышать. А я-то, дура, думала, как там без меня Степа, скучает, бедненький-несчастненький, наверное! Неужели…

– Все в порядке?

– Да, Петь, не волнуйся, – я полной грудью вдохнула морозный воздух, стало полегче. – А проститутка – это ты кого имел в виду?

– Ну кого-кого, не знаю я, как зовут, такая краля, как с журнала модного сошла только что, постоянно здесь ошивается.

Инесса!

– Короче, понимаешь, мужику идти некуда вообще! В нашем ЖЭКе руками развели: мол, извините, ничего поделать не можем, всего хорошего!

Картинка выстраивалась фантастическая: Кошкин – рождество – трубы – Инесса…

– А где он сейчас… живет?

– Я так и не понял. – Муханов смущенно кашлянул. – Он телефончик-то оставил, вроде у друзей каких… Мир, знаешь, не без добрых людей.

Происходящее дальше проходило как в тумане: разъезжающаяся дверь, лестница, звонок по телефону, долгое томительное ожидание… Зазвонил местный.

– Мария Николаевна, мне бы поговорить… – мялся в трубке «загородный строитель» Павел Кузьмич.

Какой настырный! Все в офисе давно знали, что Степан имеет на меня виды и Мэри Блинчикова – объект неприкасаемый.

– Ничего особенного, легкий обед, скрасящий одиночество холостяка, – бормотал, шмыгая носом, не соблюдающий субординацию главный менеджер.

Хоть бы высморкался разок, что ли!

– Павел Кузьмич, я бы с удовольствием, – решительно прервала я излияния «холостяка». – Мне надо срочно уехать, дело личное и не терпящее отлагательства! – и бросила трубку.

Я бросила листочек с адресом в сумку, прилепила к компьютеру липучку «Буду завтра» и выскочила в коридор.

МАСКИ СБРОШЕНЫ

На следующее утро, войдя в основательно проветрившийся за ночь кабинет и скинув плащ, я первым делом взялась за ледяную телефонную трубку и набрала номер. Мне оставалось решить маленький, но довольно-таки большой вопрос. Спит, наверно. Ждать пришлось долго.

– Петь! Это я.

– Мэри, я ж с суток, побойся бога! – заканючил Муханов спросонья.

– Петя, мне от тебя нужно одно: вспомни, в том портфеле еще что-нибудь было?

– Портфеле?

Голос у Муханова был такой, словно вчера второй раз случилось Рождество.

– Пе-тя! Быстро вспоминай, что еще было в том портфеле. Я жду.

Неожиданно я пожалела, что не курю: вот сейчас – самый что ни есть момент затянуться, было бы красиво. И еще я бы с удовольствием выпила чего-нибудь. Например, рассольчику. Голова просто раскалывалась, было холодно, и форточку закрывать не хотелось – заболит еще больше. И туфли бы переодела – на улица мокрота, ужас. Я пошевелила пальцами ног, разгоняя кровь. В трубке сопел Муханов.

– Мэри, ну ты даешь стране угля, там… там было… там был еще паспорт! – Петькин радостный вопль чуть не оглушил меня. – Еще был один!

– Петечка, а фамилию, фамилию ты запомнил?

– Мэри, а вот с фамилиями…

– Не запомнил, Петь?

Сопение усилилось, и Петька несчастным голосом сказал:

– Нет, слушай, я как Фомича на фотке увидел, у меня все аж завертелось… Завертелось, – повторил Петька уже другим, более уверенным голосом, – а потом я посмотрел, что там еще, и…

Вчера, когда я к концу дня наконец нашла действительно добрых людей, которые приютили несчастного, еле живого старика, и увидала Петра Фомича, у меня тоже «все завертелось».

К сантиментам я не склонна, но по дороге домой, в метро, я еле сдерживалась, чтобы не завыть, не зарыдать в голос, в ларьке купила бутылку водки и почти всю ее одна и выпила.

Я молча ждала, представляя, как сильно напрягаются мухановские мозговые лабиринты, извлекая из памяти события вчерашнего вечера. Наверно, после смены он тоже принял дозу…

– Ничипоренко, – выдал на-гора Муханов.

– Петь, а Ничипоренко – это точно или как?

– Это – точно! – гордо сказал Петька. – Потому что это девичья фамилия моей жены!

Я перепугалась.

– Петька, а на фото была не она… Не твоя жена, Петь?

– Мэри, ну ты меня что, совсем за идиота держишь? – возмутился Петька. – Там была уже пожилая тетка…

– Ты адрес случайно не посмотрел?

– Посмотрел, Мэри, я, конечно, не такой умный, как ты, но адрес машинально посмотрел! – шумел Петька. – Адрес – Московский, а дом… – Муханов вздохнул. – Дом – сто семьдесят семь.

– Квартира?

– Двадцать.

– И ты так сразу и запомнил? – ехидно спросила я.

– Да, так сразу! Представь себе, – передразнил в ответ Петька. – Смотри: сто семьдесят семь – это номер войсковой части, где я служил, а двадцать – Светке же двадцать лет!

Ах, ну да, Светка. Светка – просто молодец, что ей двадцать лет, подумала я.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Полозов – сияющее лицо, сверкающие ботинки. Ни слова не говоря, он положил передо мной маленькую бархатную черную коробочку.

– Мэри?

Он уселся прямо на столе, закинув ногу на ногу, и победно смотрел на меня. Красив был до умопомрачения – загорелый, подтянутый, моложавый. Неужели больше ничего никогда не будет: ни океана, ни солнца, ни ужина при свечах? Как же пережить все это… А в коробочке – обручальное кольцо?

– Петь, спасибо, ты замечательный, – ответила я в трубку. – Я позвоню позже и все расскажу. Целую, – и дала отбой.

Бледно-голубые глаза сузились до щелочек. Во взгляде читался немой вопрос.

– Я бы очень хотела с тобой поговорить, – сказала я тихо и внятно.

Видимо, что-то в моем тоне насторожило Степана. Мы не виделись несколько месяцев. Он скорее всего рассчитывал, что я с радостным повизгиванием брошусь ему на шею, и заметно задергался. Но вида не подал.

– Я жду у себя через десять минут, – и хлопнул дверью.

Из зеркала в туалете на меня сумасшедше глянула бледная физиономия. Нет, так дело не пойдет.

Я поплескала в лицо ледяной водой и аккуратно промокнула салфеткой. Пудра, карандаш для губ, помада… Пожалуй, в такой знаменательный день можно отступить от строгих канонов и глаза тоже приукрасить, и я быстро прошлась но ресницам тушью. Ноги в туфлях, наверно, от волнения, высохли. Немного «Аллюра» на запястья – знакомый аромат взбодрил и буквально окрылил меня, и, бросив последний взгляд в зеркало – отражение уже радовало – и закинув сумку через плечо, я решительно направилась к кабинету исполнительного директора холдинга «Айс-Парадайс».

Сомнений не оставалось: пришло, как теперь говорят, время «X», и пора объясниться начистоту. Я чувствовала это позвоночником с самого утра. Нервничаю я редко и в руках держать себя умею, но если меня довести – сторонись!

Я вошла в кабинет исполнительного директора, небрежно бросила сумку в угол и приготовилась.

Степан утопал в мягкой черной коже и курил сигару. Ну да, так и полагается, чтобы большой начальник курил сигару, а подчиненная – желательно красивая кукла – раболепно глядела в рот и выполняла указания! Хочет поставить на место, злорадно подумала я, мы сейчас посмотрим, чья возьмет! Шикарный мужчина, спасибо хоть ноги на стол не положил, и все вокруг него тоже было шикарно: стильная мебель, темного бархата портьеры, мохнатый ковер под ногами и даже пепельница слоновой кости в виде пастуха и пастушки… Я бывала здесь и раньше, но роскошь антуража больше не поражала и не давила на меня – теперь я знала, что за всем этим стоит. Смелее, Мэри!

Отчего-то эта пепельница – чей-то подарок, стоивший, по веселому рассказу Степана, целого состояния, – окончательно добила меня. Я вытащила из кармана черную бархатную коробочку – жалко, ох, как жалко! – и твердо поставила на край дубового стола. Ноздри у Полозова раздулись от бешенства, но он молчал.

– Я требую, чтобы ты немедленно мне все рассказал!

– Что все, Мэри? – он болезненно поморщился.

– Все! Зачем ты присылал мне букеты?

Вопрос застал Полозова врасплох.

– Какие букеты, Мэри?

– Он даже не помнит, какие букеты! Сломал мне жизнь и даже не подозревает об этом! – от злости я почему-то стала называть Степана в третьем лице.

– Я сломал тебе жизнь? Да я вчера развелся! – рявкнул, вскакивая, Полозов.

Я замерла на месте как вкопанная. Похоже, он не шутил и действительно развелся. Ну и где радостный рев оркестра, гром фанфар и грохот всеобщих аплодисментов?

И мне стало страшно. Потому что я ничего не чувствовала. Ну где же ты, розовенький Купидон с золоченым колчаном, ау! Отзовись! Вид у Степана был жалкий, несмотря на новый костюм и весь внешний лоск. Я видела его изнутри и содрогалась. Какая-то вроде ясная, но совершенно неизвлекаемая мысль болталась внутри меня и никак не хотела выходить наружу. Я смотрела на Степана и молчала. Мне казалось, что моя любовь к этому человеку будет вечной. Неужели правы древние, и все проходит, даже любовь? Захотелось плакать. Но стервы не могут плакать. А зачем я, собственно, притворяюсь? Чтобы с честью доиграть роль и закончить спектакль победительницей?

В дверь тихонько постучали.

– Я же приказал – не беспокоить! – голосом громовержца заорал Полозов.

Но кто-то упрямый все же просунулся в дверь. Инесса, кто еще! И как всегда, словно с подиума сошла: кремовые брючки и замшевый по изящной фигуре пиджачок. Не ест, наверно, ничего.

– Степушка, – жеманно пропела Инесса бархатным голоском, – босс из Москвы вылетел час назад, соответственно, с минуты на минуту…

– Вон! – прогремел Полозов и шарахнул по столу кулаком.

«Бывшая» обиженно фыркнула и смылась.

Инесса – Кошкин! Как же я могла про это забыть, это же – самое главное! К черту наши отношения, любовь-морковь, потом разберемся… Хотя в голове моей уже зрел некий план. Сейчас или никогда!

– Степа, я все знаю, – мягко сказала я. – Мне Инесса рассказала, и я видела тот договор.

Решив, что терять мне нечего, я пошла ва-банк. На Полозова было страшно смотреть.

– К-какой договор? – пальцы судорожно закрутили фиолетовый перстень.

Руки у него дрожали.

Как я сейчас его ненавидела! Где тот самоуверенный и неотразимый мужчина, которого я любила? Лицо белое, губы трясутся, тьфу! Да он весь – как его перстень: окраску меняет, хамелеон проклятый!

– Тот самый, подписанный у нотариуса договор о продаже квартиры гражданином Кошкиным гражданке Тополевой А. Я., которая, как известно, является не кем иным, как…

– Инка должна была сама в ГБР его заверить! – выкрикнул Полозов.

– Совершенно верно, Степочка, но она не стала этого делать и отдала его мне, – помирать, так с музыкой! – Знаешь почему? Потому что ты разбил ее нежное сердце!

– Да ей кроме бабок ни хрена не было нужно! – он клюнул!

– Много ты понимаешь в женщинах!

– Уж побольше твоего понимаю! Тебе вот букета цветов не хватило, сама примчалась за остальным!

Да как он смеет такое говорить! Полозов и сам уже понял, что сморозил глупость. Он поспешно вытаскивался из кресла.

– Да ты подлец, подлец и ничтожество, ты что думаешь, мне твои деньги были нужны? – завопила я.

Предательские слезы брызнули из глаз. Прощай, Мэри-стерва, ты была молодцом и продержалась довольно долго, но сил играть больше не было.

Полозов стоял передо мной и ошарашенно вглядывался в меня.

– Ты плачешь? – Он попытался промокнуть мне щеки своим щегольским, в тон галстуку, шелковым платком, но я увернулась.

– Не трогай! Ты зачем мне цветы посылал?

– Мэри, я… Я тогда чувствовал себя таким подлецом, а ты была такая… такая… – он не мог подыскать нужное слово.

– Жалкая, да?

– Да… Прости меня, пожалуйста, тогда столько всего навалилось и было совершенно не до тебя, но я помнил, что виноват перед тобой, и хотел хоть как-то смягчить…

Боже мой! И этот человек имеет наглость заявлять, что разбирается в женщинах! Червь дождевой, вот он кто! Тарантул! Шершень! Мысль, которая в последнее время не давала мне покоя, подобралась совсем близко, была где-то уже совсем рядышком… Оттого, что ее не удавалось схватить, я разозлилась еще больше. Что он там говорит?

– …решил, что ты стала совершенно другая, Мэри? Я чего только не делаю, а ты все смеешься и издеваешься! Я, Мэри, вчера развелся, и это ради твоих прекрасных глаз, а тебе безразлично!

Степан сейчас был похож на маленького мальчика, который слушает сказку и не верит, что конец у нее будет плохой. Малыш думает, что его только немножко пугают, для порядка, а закончится история, как и обычно, – хорошо.

А ведь несравненный Степан Борисович не может даже ни на секундочку себе представить, что найдется такая, какая не захочет, откажет, посмеется! Я для него – просто игрушка, ляля, забава на ножках. Поиграться и выкинуть – вот и все, и мы это уже проходили, знаем. Нет уж, баста, карапузики!

– Нотариус у тебя куплен, и я даже знаю как, и в ЖЭКе тоже все схвачено, да, Степочка? Что вы давали Петру Фомичу? Надеялись, что стариковское сердце не выдержит, да? А Ничипоренко, где она теперь?

Бледно-голубой цвет Полозовских глаз медленно превращался в стальной. Крылья носа побелели и трепетали. Вот вам, девушка, и успешный и состоявшийся бизнесмен. Ну все, приехали. Сейчас Степан Борисович, моя первая девичья любовь, начнет меня убивать. А я буду стоять, как Сталинград, до последнего…

Бочком-бочком я стала отодвигаться в сторону, соображая, какую трубку на столе лучше всего будет схватить, чтобы подать сигнал SOS. Но я же права! Неожиданно в памяти всплыл слезящийся, выворачивающий душу взгляд старика Кошкина и уже совсем некстати – как кондитер Добряков на давней новогодней вечеринке утирал слезы рукавом. Это ведь было только год назад! Неужели всего за год Мэри Блинчикова так изменилась? И что я вообще здесь делаю, с этим безумным мужиком, который сейчас бросится на меня? Ах да, это же мой Онегин, он не просто коварный искуситель, а отъявленный мерзавец! А в руке у него по законам жанра должна быть массивная пепельница или пресс-папье, вот сейчас пастух с пастушкой и пойдут в ход. Попалась бедная телочка в силки, которые сама себе и расставила, как ворона в суп… Никто не пек таких вкусных десертов, как старенький Добряков. Кафе?!

– Это ты отнял бизнес у моего папы, признавайся, гад! – и я ринулась на противника всей грудью.

– Ты охренела, да? – он явно не ожидал такого напора с моей стороны и даже как-то стал ниже ростом, как подраненный боевой конь.

И очень хорошо, когда неприятель уверен, что знает всю подноготную противника, – тем сильнее будет его удивление от поражения!

Я больше не боялась Полозова, я жаждала во веем разобраться. Медленно и четко я выговорила:

– Когда у папы отнимали кафе и избили до полусмерти, позвонила какая-то сволочь, – Мэри, слышала бы тебя сейчас твоя учительница литературы, интеллигентная старушка! – И стала угрожать, а в это время ей, то есть ему, этому козлу, позвонил на мобильный некий Степан Борисович – случайно не ты, нет? – и сильнее наскочила грудью.

– Что за кафе? – Степан понемногу приходил в себя.

– Кафе «У Блинчикова», это было наше с папой дело!

– Мэри, это не я, – Полозов обессилел и упал в кресло.

Он весь как-то сдулся, съежился, уменьшился и стал похож на стареющего, все еще моложавого, но стареющего мужчину. Посмотри на своего героя, Мэри! И это ничтожество ты любила?

– Не ты?

– Мэри, ну подумай: сколько Степанов Борисовичей живет в нашем пятимиллионном городе, – как-то устало сказал Полозов. На меня он не смотрел.

У меня чуть отлегло от сердца. Наверно, это действительно был не он. На него было жалко смотреть – как будто сейчас заплачет.

– Хорошо. А что с Петром Фомичом и… Ничипоренко?

В отдалении послышались какие-то звуки. По-моему, что-то упало и хлопнула дверь. Или сначала дверь, а потом упало… Полозов открыл рот и хотел было что-то в очередной раз выкрикнуть, и тут дверь распахнулась. В комнату стремительно вошел Беседовский.

– Борисыч, я же тебя просил – эту конфетку для меня оставить! – проревел он с порога.

Я так и осталась стоять с открытым ртом. Да, кажется, утро переставало быть томным.

– А…

– Борисыч, не ожидал, не ожидал…

А уж я-то как не ожидала! Кровь из носу было необходимо договорить со Степаном, а этот толстый боров сейчас все испортит! А может, наоборот? Мысли в голове вертелись, сплетались в клубки, копошились и лезли друг на друга, как в многоэтажном густонаселенном муравейнике.

Беседовский искренне забавлялся ситуацией. Степан подергал бледными веками, хотел что-то сказать и закрыл глаза рукой. Подбородок у него дрожал. Устал, бедненький. Ну что ж, раз открылись эдакие непредвиденные обстоятельства, меняем план по ходу и – выносимся на финишную прямую. Я прогнулась в пояснице, сделала большие глаза и улыбнулась самой кокетливой улыбкой, на какую была способна:

– А, простите за глупый вопрос, конфетка – это кто?

Большой Босс среагировал молниеносно: напрыгнул и обхватил меня обеими руками за талию. Руки были здоровущие, как и весь он. От Босса пахло деньгами и едой. На оранжевом галстуке сидело привычное пятно. Почему-то это пятно жутко развеселило меня, придало уверенности. Степан не шевелился в своем кресле. Мысли в голове уже не путались, а потихоньку пытались выстроиться в подобие ряда…