Текст книги "Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена"

Автор книги: Елена Ларина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

БРОДЯГА: Боюсь, что да. По крайней мере, еще некоторое время. Мне хочется сжиться с мыслью, что за одной из вас просвечивает другая. Можно?

ЛЕДИ: Сегодня я готова разрешить вам что угодно.

БРОДЯГА: Ах ты господи!.. Предупреждать же надо! Я бы подготовил длинный список просьб. А так что-то у меня окончательно голова выключилась от таких перспектив. Вы ведь, небось, завтра уже не будете столь сговорчивы, да?

ЛЕДИ: Разумеется. С другой стороны, вы что же собираетесь скончаться в ближайшее время?

БРОДЯГА: Да вроде нет.

ЛЕДИ: Я тоже пока совсем другое планирую на будущее. А коли так, не вижу оправданий вашему отчаянию. Плохо вы думаете о провидении и о себе, раз впадаете в уныние по пустякам. Пока мы живы, милый мой Бродяга, все возможно и ничто не потеряно.

БРОДЯГА: Это обещание?

ЛЕДИ: Нет.

БРОДЯГА: Спасибо. Вы меня очень обнадежили.

ЛЕДИ: Здорово! А теперь пойду и так же обнадежу Профессора.

БРОДЯГА: Стоять!

ЛЕДИ: Тиран!

БРОДЯГА: Я сам его обнадежу. Небось мало не покажется.

ЛЕДИ: Шалунишка.

БРОДЯГА: От шалунишки слышу. К величайшему моему сожалению, дражайшая Леди, дела внезапно потребовали моего присутствия в другом месте. Надеюсь, я вам за сегодня уже достаточно надоел?

ЛЕДИ: Идите-идите, не напрашивайтесь на комплимент.

БРОДЯГА: Ну тогда всего наилучшего, мой маленький друг, до новых встреч в кефире.

ЛЕДИ: Взаимно. Не пейте больше сегодня. По крайней мере, ничего крепче кефира.

БРОДЯГА: Мог бы успокоить вас, но предпочитаю быть искренним. Постараюсь, но не обещаю. Лучше уж весь оставшийся год буду примерным до отвращения… Целую ваши локоны.

ЛЕДИ: У меня их нет, раз уж речь зашла об искренности.

БРОДЯГА: О! Сейчас я разузнаю о вас немало. Ноги-то у вас есть?

ЛЕДИ: Ох, бродяга!.. Ну есть.

БРОДЯГА: Руки?

ЛЕДИ: Дурацкий вопрос. Чем же я, по-вашему, печатаю?

БРОДЯГА: О-о, вы не представляете себе всего богатства вариаций. Надеюсь, что не представляете. Что еще у вас есть?

ЛЕДИ: Квартира и работа.

БРОДЯГА: И больше ничего? Жаль, жаль. Ну что ж, на нет и суда нет. Тогда целую все выявленное, кроме квартиры и работы.

И на этой сомнительной любезности Бродячий Профессор (или Профессиональный Бродяга?) отключился.

Я щелкнула тумблером и блаженно откинулась на спинку кресла (а хорошее я себе креслице прикупила – мягкое и упругое).

Все получилось даже лучше, чем было задумано. Я так и не выбрала формы изобличения Бродяги-Профессора – но он сам подставился! А вот не читайте чужих писем, любезнейший!

Вот уж действительно вечер сюрпризов! Хотя не могу не признаться, что отдельные моменты поразили меня скорее неприятно. Как выяснилось, я оказалась гораздо глупее, чем привыкла считать: это ж надо, почти приревновать одного виртуального персонажа к другому, столь же виртуальному!

Впрочем, хоть перед собой-то притворяться не стоит. Настоящим потрясением стало не это. А тот внезапный шаг в мою сторону, невероятно сокративший расстояние между нами, нарушивший мое жизненное пространство не помогли и доспехи из стекла и пластика. Как бишь он сказал? «А вы, если утешение понадобится вам, вы ко мне придете?» Не «обратитесь», а «придете»… Боже, как я испугалась! А чего, казалось бы? Того, что, ответь я утвердительно, из экрана по плечи взметнулся бы… Кто? Моя единственная опора, человек, в общении с которым я только и бываю прежней? Тот, чье неназойливое, но постоянное присутствие не только помогло мне пережить одну зиму, но, если повезет, будет помогать и дальше?

А если бы я спросила: «Где вы сейчас находитесь? Мне как раз остро не хватает вашей руки в своей руке…» Что тогда?

Господи, да что это мне в голову лезет?.. Может, это меня и напугало – эхо сетевых бесед, проникшее в материальный мир, где, как я уже усвоила, все давно закончилось? Где мне осталась лишь работа и родовое гнездышко, куда более уютное, чем прежде, но все такое же пустое? В чем, если вспомнить, я и призналась сегодня в порыве нетрезвого откровения моему нетрезвому другу. «Что еще у вас есть?» – «Квартира и работа!»

Одно утешает: счет пока равный. Как оказалось, у собеседника ситуация сродни моей. Вот ведь ирония судьбы! Мало того, что я исхитрилась выловить в необъятной сети двух совершенно разных, но одинаково понравившихся мне человечков – а они возьми да окажись одним! Так этот один еще и оказался совершенно, вопиюще одиноким! Его личная жизнь исчерпывается тремя виртуальными контактами, двумя из которых оказалась я. Если, конечно, он не выдумал всего, что соизволил мне сообщить.

Но в том-то и дело, что я знала, печенкой чуяла: нет, не выдумал. Такие вот у меня в отношении безымянного моего друга прорезались параненормальные способности…

А теперь спать, пока утро не настало. Кроватка у меня не хуже кресла и дивана. Удобная и просторная – хотя последнее и не актуально.

Под сомкнутыми веками еще некоторое время мигали елочные огоньки и проносились смутных очертаний озаренные полуулыбками лица феи или эльфы, должно быть. Или Профессор, с которым я так и не поговорила… Запульсировали в ритме колыбельной почти забытые строчки:

 
Ночь, роскошная, как бархат,
И искристая, как хохот,
Снова мир заполонила,
Серый день пошел на убыль.
В небе – блестки, в сердце – ясность…
 

Ах, если бы, если бы…

«СЮРПРИЗ, ЦЕЗАРЬ!»

Все-таки моя работа и я идеально подходим друг другу. Я радостно иду на службу утром и радостно возвращаюсь со службы вечером. Сейчас я дождусь, когда народ потянется на обеденный перерыв, и выйду в сеть. А сама перекушу позже. А то и вовсе попрошу Мишеньку стать мне родной матерью и принести чашечку чаю прямо в кабинет. Он, добрая душа, еще ни разу не отказал распоясавшейся директрисе в чашке чая на основании того, что у нее у самой есть и ручки, и ножки… Не то что некоторые.

Припомнив последний разговор о ручках и ножках, я подавила смешок. Боюсь, этот разговор и стал причиной трехдневного молчания Бродяги. И Профессора. Хотя не исключаю, что с Бродягой мы просто разминулись, а Профессор, глядишь, что и оставил для меня – я же не проверяла…

Тьфу ты… Сама никак не привыкну, что эти двое – «два в одном».

Тишина. Даже за стеной, в кабинете Снегова, больше не слышны шаги.

ЛЕДИ: Привет дебоширам! Как самочувствие?

БРОДЯГА: Спасибо, добрая госпожа, по сравнению с тем, что было позавчера – превосходно.

ЛЕДИ: Поделом вам, старый бродяга! Впредь не пейте во вред здоровью. Берегите себя для ближних.

БРОДЯГА: Я, как правило, так и поступаю…

ЛЕДИ: Особенно третьего дня?

БРОДЯГА: Ох… Не добивайте, если сможете… Если уж вам без этого не обойтись тогда, конечно, добивайте.

ЛЕДИ: И не подумаю! Сами не маленький.

БРОДЯГА: Да и так уже… Примете ли вы мои извинения за все, что я позволил себе в ту роковую ночь?

ЛЕДИ: Вы, к счастью, по причинческим технинам не могли себе особенно много позволить. Вот если бы между нами не было монитора…

БРОДЯГА: Если бы между нами не было монитора, я бы не позволил себе нажраться… То есть, простите, злоупотребить. Меня, в сущности, развезло с непривычки.

ЛЕДИ: Все так говорят, милейший, абсолютно все!

БРОДЯГА: Нет, действительно, Леди, простите, а? Вы вправе потребовать сатисфакции, если захотите. Я вам ее с радостью предоставлю.

ЛЕДИ: О какой сатисфакции речь? Как вы себе это видите, голубчик? Я что же – должна теперь в отместку ваши, что ли, конечности перецеловать?..

БРОДЯГА: Ой!.. Не смею настаивать… Но отказаться тем более не смею.

ЛЕДИ: Ну нет, покладистый вы мой, этого, полагаю, не произойдет никогда.

БРОДЯГА: Никогда-никогда? Даже если в противном случае небо рухнет на землю?

ЛЕДИ: Да, неслабые у вас возможности!.. Впрочем, пусть его падает, мое, что ли, небо?

БРОДЯГА: Узнаю мою Леди. Непреклонна и нерасчетлива.

ЛЕДИ: Я, конечно, могу ошибаться, но по-моему, ваша давешняя распущенность не так уж вас и тяготит.

БРОДЯГА: Вы не можете судить. Ужасно тяготит. Другое дело, что я невольно приблизился к вам на крохотный шажок и не могу заставить себя удалиться на прежние позиции.

ЛЕДИ: Невольно?

БРОДЯГА: Хм!.. Да, был неправ! Но ведь был нетрезв. Да, уронил честь советского офицера… Ну и пусть себе валяется – моя, что ли, честь? Как выражается одна моя хорошая знакомая.

ЛЕДИ: Ваша знакомая, допустим, выражается совсем иначе. Впрочем… Вы, мой безымянный друг, похоже, и правда не совсем в своей тарелке. Может, если я по всей форме дарую вам прощение, вы переползете обратно в свою тарелку? Договоримся так: я никогда больше не напомню о вашем новогоднем разгуле, если вы не дадите мне повода. Иначе буду напоминать что ни день. А иногда и по ночам.

БРОДЯГА: Спасительница! Поверьте мне на этот раз я вас не подведу!.. А скажите, Тикки не была свидетельницей моего падения?

ЛЕДИ: Так вот что вас больше всего беспокоит! Хорошо же! Если вы не сдержите своего обещания – она будет первой, кому я сдам вас как стеклотару. То есть, естественно, открою на вас глаза. Впрочем, вы с ней разве знакомы? А чтобы в вашем буйстве участвовал Профессор не припомню.

БРОДЯГА: Ну еще бы. Он вообще нелюдим. Его на подобные мероприятия не выманить. А кроме того, этот спесивый, чопорный и рассудочный тип даже в одиночку и по медико-профилактическим показаниям не прибегнет к искусственным стимуляторам.

ЛЕДИ: Боже! Находка, а не мужчина.

БРОДЯГА: Да? Может, мне уйти?.. Впрочем, нет, так легко вы от меня не отделаетесь!

ЛЕДИ: Как вам будет благоугодно, милейший. Кстати, давно ли вы навещали объединивший нас сайт?

БРОДЯГА: Недавно. Там сейчас есть на что взглянуть любительницам посмеяться над пьяными выходками могучих скандинавских воинов. Вы, надеюсь, помните, что настоящие скандинавские пирушки были развлечениями для неслабых духом мужчин?

ЛЕДИ: В каком смысле? Что похвалившись всласть, они тут же, на месте начинали отвечать за свои слова?

БРОДЯГА: И это случалось. Но я имел в виду, что их любимый напиток содержал минимум дурманящих веществ и максимум сивушных масел. Так что напиться допьяна удавалось далеко не сразу и не всегда, а вот жутчайшее похмелье было бедолагам обеспечено. Оно было чуть ли не единственным гарантированным удовольствием от пира.

ЛЕДИ: Как же, припоминаю. Поделитесь своим частным мнением: для чего им это было нужно? Удовольствие-то, что ни говори, сомнительное.

БРОДЯГА: Предлагаю рассматривать «это» как экстремальный вид спорта.

ЛЕДИ: Может, это своего рода наркомания?

БРОДЯГА: Пожалуй, да, эмоциональная наркомания. Как человеку, так и его организму необходимы сильные чувства, необходима возможность выплеснуть невостребованную энергию. Ведь как большинство из нас живет?.. Боже, как большинство из нас живет, для чего и за счет чего!.. Вот вас, друг мой, что поддерживает на плаву? Что придает осмысленность вашей жизни?

ЛЕДИ: Ну, в данный момент – вы.

БРОДЯГА: Спасибо. А в прочее время? Вы любите свою работу? Своих друзей? Вас радуют перспективы?

ЛЕДИ: Если позволите, я вам на эти вопросы чуть позже отвечу. Пока скажу следующее: работу свою я люблю достаточно, чтобы не забывать о ней на весь рабочий день. Ваше общество меня действительно в большинстве случаев радует, но пора и честь знать.

БРОДЯГА: И то правда. Но потом-то вы мне ответите?

ЛЕДИ: Смотря чем и на что… <<улыбающийся смайлик>> А впрочем, конечно, отвечу. До встречи, Бродяга!

БРОДЯГА: До встречи, Леди.

Телефон зазвонил, едва я вышла из И-нета. Возможно, потому, что раньше было не прозвониться. Чувствуя себя школьницей, застигнутой учителем за чтением романа на уроке, я решительно объявила, в трубку.

– Агентство «Шанс».

– Здравствуйте, Людмила Прокофьевна! Рад слышать вас наконец! Это Левинскис.

– Здравствуйте, Борис Артемьевич. Чем обязаны?

– Узнаю своего лучшего локального директора. Сразу быка за рога.

– Сомневаюсь, что вы звоните просто поинтересоваться нашим здоровьем, а о делах мы вам регулярно отчитываемся. Так что…

Все правильно, Людмила Прокофьевна. Отчеты я получаю, финансы приходят вовремя, и тем, и другим я доволен. Так что сегодня скорее я сам перед вами отчитаюсь.

– Вот как?

– Да. Дело в том, что я собираюсь расширить сферу охвата своей центральной конторы – и саму контору, естественно, тоже. В том числе поменять офис, увеличить штат, внедрить новые виды деятельности… Ну, не вам все это объяснять. Кстати, ваши идеи и ваш опыт я активно использую. В общем, мне необходим второй заместитель. Младший. И поскольку из всех моих дочерних предприятий лучшим заслуженно считается ваше, я, естественно, подумал в первую очередь о вашей кандидатуре…

Как только в словах начальника для меня забрезжил смысл (а это произошло куда раньше, чем он договорил), я непроизвольно протестующе замотала головой.

– Борис Артемьевич, может быть, вы еще раз подумаете?

– Напрасно торопитесь, Людмила Прокофьевна. Дослушайте сперва меня. Я понимаю, что этот перевод выглядит как понижение в должности. Но сами посудите – ведь вы первое время будете, что называется, не в теме, вам придется вникать заново. Я знаю, что вникаете вы быстро и глубоко, однако все равно на это понадобится время, тем более что человек вы основательный. В дальнейшем же, по мере того, как вы будете осваиваться, вам откроются превосходные перспективы, каких на периферии у вас никогда не будет. – В голосе Левинскиса отчетливо промелькнули нотки превосходства. – А в финансовом смысле вы со временем значительно выиграете. Что вы скажете теперь?

Я очень, очень старалась не давать воли эмоциям. В конце концов, к этому меня обязывал не только устоявшийся имидж, но и собственные интересы: с холодной головой у меня было больше шансов отбояриться от почетной ссылки в чертову первопрестольную.

– Видите ли, Борис Артемьевич… Во-первых, «Шанс» я веду уже достаточно давно и каждый винтик в механизме знаю. Естественно, интересы предприятия, которое я чуть ли не с ложечки выкормила, мне на порядок ближе, чем кому бы то ни было («И чем контора в Москве, с которой я никаких дел не имела и впредь не собираюсь», – договорила я уже про себя). Так что для моего агентства сейчас нет лучшего директора, чем я.

– Отчасти оно, конечно, так, – покладисто согласился Левинскис. – Но я давно и внимательно слежу за вашими успехами, и, думаю, не погрешу против истины, если скажу: к настоящему моменту вы так все отладили в работе конторы, что теперь она и без вас способна неплохо функционировать. Использовать вас там, где может справиться любой, – непроизводительная трата высококлассных кадров. А вот в Москве, где многое придется начинать с нуля, вы мне действительно понадобитесь. Ну не капризничайте, Людмила Прокофьевна! Вы же понимаете, что я прав.

Я и впрямь понимала, что он прав, а я, увы, не права – но ни за какие пряники, ни под каким соусом не собиралась перемещаться в Москву!.. Я уже пробовала жить в этом городе и теперь точно знаю, что мы с ним несовместимы. Не хочу, не могу больше видеть эти улицы, этих людей, не могу каждую минуту ждать встречи с общими знакомыми, дабы выслушать подробнейший отчет о нынешнем положении дел и новом семействе бывшего мужа. Нет, ни за что!..

Левинскис меж тем продолжал:

– Людмила Прокофьевна, что вас по-настоящему держит в Петербурге? Жилье? Мы вам выделим казенное, ничуть не хуже.

«Вот теперь уж точно не выйдет, товарищ Левинскис, – подумала я. – Вы бы хоть взглянули на мое “родовое гнездо”, прежде чем давать опрометчивые обещания. Впрочем, обещайте, обещайте – я слушаю».

– Семьи у вас нет – я специально навел справки, – сообщил Левинскис, словно отвечая не на мои сдержанные слова, а сразу на агрессивные мысли. – Так что ни одного возражения, на которое я не мог бы ответить, вы мне сегодня не предъявили. Скажу откровенно: я действительно хочу видеть вас у себя, всерьез на вас рассчитываю и очень, очень обижусь, если вы откажетесь. Не хочу выглядеть деспотом, но все же напомню, что вы – сотрудник моего предприятия. Превосходный сотрудник, но едва ли незаменимый.

Я молчала.

– Если вам тяжело сразу решиться, не расстраивайтесь раньше времени: пока мой проект еще на стадии разработки, такие дела быстро не делаются. И хотя я твердо намерен его осуществить время у вас еще есть. В зависимости от того, как пойдет реализация планов, вы располагаете где-то полугодом, а то и годом на раздумье, подготовку дел к передаче, подбор достойной кандидатуры на свое место. Я ведь понимаю, что кому попало вы контору не оставите. У вас ведь есть заместитель, так? Не думаете его сделать своим преемником? Или он слишком хорош на должности заместителя?

– Если время у меня еще есть, я лучше действительно сначала как следует все обдумаю, Борис Артемьевич, – отозвалась наконец я.

– Вот и превосходно, Людмила Прокофьевна, – с заметным облегчением проговорил Левинскис. – Не обижайтесь на меня, пожалуйста. Я ведь и правда забочусь не только о себе, и насколько это от меня зависит, собираюсь пересадить вас на новую почву с минимальными потерями. Надеюсь, мы еще неоднократно созвонимся. Всего хорошего!

– До свидания. Послышалось или правда мелькнули в голосе босса почти неуловимые нотки злорадства? Уж не собирается ли он припомнить мне все, причем сразу? Слушая короткие гудки, я вспомнила собственные недавние сетования на рутину и налаженную жизнь, ностальгию по мобилизующим все силы авралам. Повесила трубку и обозвала себя идиоткой. А потом, подумав, еще несколькими словами близкими по смыслу, но куда более эмоционально насыщенными.

Я не собиралась ехать в Москву. И знала: что бы ни произошло, решение мое останется неизменным. А это значит, что, если мне не оставят выхода, придется искать себе новую работу. Жаль… Однако о дальнейшей судьбе агентства надлежит позаботиться в любом случае.

Естественным наследником моей должности является, по сути дела, Снегов. Он не из тех заместителей, которые, будучи превосходными ассистентами хорошего начальника, становятся совершенно беспомощными в «вольном плаванье». Я также не думала, что он откажется – безответственности за ним до сих пор не наблюдалось.

Но этот вариант я почему-то с самого начала рассматривала как аварийный. То есть ясно почему, хотя и очень неприятно в этом сознаваться: я не любила Снегова. Да и как можно было любить этого черствого бесцеремонного типа? Но серьезные взрослые люди не руководствуются в делах симпатиями и антипатиями… Что же делать?

Похоже, выбор мой был невелик. А потому я постановила сделать две вещи. Во-первых, собрать наконец сведения о… О любом достойном кандидате на должность директора, наличие которого позволит мне, если что аргументированно и с соблюдением всех приличий отказать Снегову. Во-вторых, обратиться к советчику, которого уже давненько не привлекала, дожидаясь, видимо, черного дня.

ВАША СЛУЖБА И ОПАСНА, И ТРУДНА…

Как хорошо порой определиться! Жаль только, что убаюканные принятым наконец решением, мы от облегчения сплошь и рядом забываем, что его необходимо еще и реализовать. Пока решимость не испарилась окончательно, я ненастойчиво тронула селектор. Он, увы, с готовностью проснулся.

– Мишенька, зайдите ко мне, когда освободитесь.

– От чего освобожусь? Я, собственно, уже сейчас могу зайти.

– Тогда почему мы все еще беседуем по телефону?

– Иду.

Почти сразу Мишенька оказался у меня в кабинете. Закрыл за собой дверь.

– Вызывали?

Я указала одновременно на кресло для посетителей и на неуместность его вопроса:

– О том, что я вас вызывала, слава техническому прогрессу и мощи вашего голоса, знает, по-моему, уже вся контора. Как и о том, что на рабочем месте вы занимаетесь неизвестно чем. С Машей небось болтали?

Миша побагровел: очевидно, я угадала. Забавно, если у них что-нибудь получится. Можно будет звать их «Маша и Медведь». Жаль только, что я этого могу уже и не увидеть. Господи, о чем я думаю! Если уж мои планы не кажутся образцом этичности мне самой, не могу представить, как отреагирует на них Миша, в котором все еще махровым цветом колосится подростковый максимализм. Нервно перебрав несколько формулировок типа «У меня к вам… поручение щепетильного свойства… Тонкого характера… Деликатная просьба…», я вздохнула и, словно кидаясь в омут, начала решительно и беспомощно:

– Мишенька, могу я на вас положиться?

Мне показалось, что Мишенька сразу ощутил себя взрослым и сильным.

– Что я должен сделать?

Вот так. Ни ерничанья, ни застенчивости. Переведя дыхание, я все-таки обреченно выпалила:

– У меня к вам поручение деликатного свойства. Мне совершенно необходимы… сведения об одном из наших сотрудников.

Мишенька подобрался.

– Вы… рассчитываете на компромат?

– Что вы, Миша, какой компромат! – перепугалась я. – Мне нужна совершенно объективная информация – но та, которой не подают в анкетах. Что представляет собой сотрудник за пределами конторы. Как человек, извините за банальность.

Мишенька кивнул.

– И о ком вы хотите узнать?

– О Лисянском.

Поколебавшись, Мишенька сообщил – похоже, опасаясь, что его слова могут быть истолкованы как отказ от участия в объединившем нас деле:

– У меня вообще-то нет опыта в таких вещах.

– Ничего страшного, у меня тоже, – успокоила я. – А рассчитывать нам больше не на кого. Профессиональных диверсантов привлекать не будем – из соображений конспирации. Да и в финансовом плане не потянем. Но неужели, проработав больше года в агентстве, вы все еще не осознаете себя агентом? Способным в непринужденном разговоре за чаем выманить агентурные сведения? – Господи, какую ахинею я несу от неловкости! – Лисянский, насколько я помню, учился в одной группе с Ольгой Николаевной. Попробуйте начать с нее. Если повезет, можете ею и ограничиться. А через пару дней приходите с докладом. Сумеете?

– Н-ну… Только знаете, Людмила Прокофьевна, когда здоровенный обалдуй вроде меня начинает вдруг легкомысленно щебетать и вообще проявлять неуместное любопытство, это выглядит подозрительно. Легко дождаться в ответ встречных вопросов вместо откровенности. Другое дело, если бы это была, – Мишенька преодолел вербальный ступор, – женщина вроде вас. Интересно, какое прилагательное он так неудачно проглотил, что чуть не подавился? Какая женщина?

– Вы, Мишенька, по-своему правы. Женщина вроде меня пошла бы нам на пользу. Я – нет. Когда директор с пытливым интересом ведет в коллективе расспросы о сотрудниках, в неумеренной любознательности его заподозрят в последнюю очередь. Это во-первых. Во-вторых же… За два года в должности я как-то ни разу не беседовала с коллегами на внеслужебные темы. И если сейчас вдруг начну – бдительность собеседника тем самым точно не усыплю. Уж очень оно не будет вписываться в мой сложившийся образ. Боюсь, эффект от моего легкомысленного щебета будет почище грома с ясного неба. Так что от меня как разведчика пользы никакой. Остается уповать на вас.

– Сделаю что смогу, Людмила Прокофьевна… Постараюсь.

– Спасибо, Мишенька.

– Да пока не за что. Вам, кстати, чаю не принести?

– А знаете, давайте. И пока не забыла: узнайте, будьте другом, час рождения Анатолия Эдуардовича… И Снегова.

В далекие студенческие годы я не была самым активным деятелем нашего астрологического кружка. Однако наработанный тогда автоматизм реакций и ныне при мне. Сдается мне, что некогда я выбрала звезды и планеты «стрелочником», на которого можно при необходимости возложить ответственность за что угодно, не опасаясь его этим задеть. Итак, что мы имеем? Свой гороскоп я помню наизусть, расположение звезд на текущий момент берем из программки «Zet-7», скачанной в свое время из многострадального Интернета. Ага, вот они, планетарные транзиты…

Ну разумеется! Видите: при прохождении злого солнца по девятому дому хозяин гороскопа (я, стало быть) несет энергопотери за счет распыления энергии в дальних поездках, сопровождающиеся творческой несобранностью и неприятными приключениями вдали от дома. Так я и думала! А оно мне надо?

Значит, и небеса не советуют мне уезжать. Впрочем, буду откровенна. Если бы звезды в один голос возгласили: «В Москву, Людмила, в Москву!» – я была бы вынуждена ответить им: «А шли бы вы, светы мои… небом».

Мишенька, похоже, так тяготился «спецзаданием», что постарался отделаться от него как можно скорее. Уже в конце следующего дня, сгрузив мне на стол пару исписанных листочков, схваченных скрепкой, он с облегчением направил стопы за секретарский стол. Нет, не для него нелегкий хлеб шпиона. И слава богу!

Мишенька – двоюродный племянник ясеневской жены или что-то в этом роде. Ясенев предложил мне взять родственника, головой ручаясь, что «парень дельный».

Впрочем, «предложил» – это очень, очень мягко сказано. Чуть не с ножом у горла уговаривал. «Надо помочь человеку» – и все тут! Но вакансий на тот момент не было. «Поймите же и вы меня, Глеб Евсеич! – не выдержала я, наконец. – Рада бы помочь, да куда я его дену, распрекрасного вашего парня? Нет у нас мест. Я вообще могу сейчас взять на работу разве что секретаршу!» К моему удивлению, Ясенев тут же согласился: «Ну и чудненько! Пусть он у вас и будет… секретаршей. Не пожалеете». Я подавилась возражениями и… согласилась. Мне очень хотелось сказать, что до сих пор я прекрасно обходилась без секретарши и не собиралась ничего менять. Но что оставалось делать?

Ясенев говорил правду: я не пожалела. Парень оказался и впрямь дельный, и уже через месяц мы не представляли офиса без его внушительной фигуры. Мишенька, самый молодой работник агентства (Мари старше него, кажется, на год или на два), выглядит достаточно представительно и мог бы сойти за секьюрити, если бы не его вечная приветливая, немного смущенная улыбка и общая неуклюжесть. Для всех он так и остался Мишенькой. Наверное, только Ильина – человек, ежемесячно выдающий зарплату – знает его фамилию.

Незамысловатая шутка про секретаршу неожиданно возымела большой успех и прижилась. Определение приросло к Мишеньке намертво. Два дня он ходил, стесняясь больше обычного, затем привык. Однажды, правда, был казус. Излишне настырный клиент, рвавшийся к директору, возмущенно спросил Мишеньку, отказавшегося пускать его без доклада: «А вы вообще кто такой?» – «А я ее секретарша!» – по привычке брякнул он. В офисе воцарилось гробовое молчание. Когда, обговорив со мной все вопросы, злополучный клиент, озираясь, вышел, грянул такой хохот, какого я, пожалуй, не слышала здесь никогда. Случай этот так и остался единственным. За полтора года я не припомню, чтобы Миша чем-то вызвал мое неудовольствие. Впрочем, у него все впереди.

Итак, просмотрев отчет, я ненадолго впала в ступор. Признаться, не ожидала.

Согласно «агентурным данным», Анатолий Эдуардович Лисянский, человек порядочный и законопослушный, устроился в агентство главным образом ради свободного графика. Ибо содержит мать-инвалида – одинокую деспотичную особу. Мамочка, ходят слухи, звонит ему что ни час. Поскольку проживают они в однокомнатной квартире, ему необходимо подыскать себе жилье – возле матери, ибо перепоручить ее некому.

Когда-то она стала первопричиной крушения его единственного недолгого брака, поскольку, как многие одинокие мамаши, всегда считала сына собственностью, а энергии, невзирая на плачевное состояние, ей не занимать. В общем, жизнь Лисянского предстала передо мной вдруг настолько нерадостной, что оставалось лишь удивляться его самообладанию. Как и тому, что профессиональные обязанности он исхитряется осуществлять с уму непостижимой выдумкой, легкостью и блеском.

Ну и ну!

Не знаю уж, под каким предлогом Мишенька узнал часы рождения «соискателей», но он сделал это. Хорошо поработал! Я достала необходимые принадлежности и принялась строить гороскоп Лисянского. Затем, не задумываясь над смыслом своих действий, приступила к гороскопу Снегова.

Теперь – отследить космический резонанс. Ну-ка, как воздействуют друг на друга информационные поля по имени Людмила Прокофьевна и Анатолий Эдуардович?

Не буду утомлять подробностями. Скажу сразу, что у Лисянского в отношении меня оказался жребий творчества. Что полностью отвечало его стилю работы, но вызывало легкое разочарование. Потому как творческая жилка, склонность и способность создавать новое вещи превосходные, но абсолютно безликие в эмоциональном и морально-этическом плане. То есть я получила подтверждение уже имеющимся сведениям, но не узнала ничего нового.

Однако впечатление от жребия Лисянского померкло сразу, едва я выстроила систему взаимодействия своего гороскопа с гороскопом Снегова. Звезды недвусмысленно сообщали, что мой сумрачный заместитель и без пяти минут преемник обречен стать мне предателем. Несмотря на реакцию отторжения, вызываемую у меня этим человеком, кем-кем, а предателем я его себе не представляла. А может быть, именно вследствие этого отчуждения? Ведь предать может только близкий человек. Поскольку же ни малейшего сближения между мной и Снеговым даже не намечается, то и его гипотетическое грядущее предательство обретает сугубо умозрительный характер. Он мог бы меня предать, если бы мы перестали быть чужими друг другу людьми. Но последнее совершенно невозможно – следовательно, этого не произойдет никогда. Другое дело – знать, что человек из моего окружения способен на предательство, в любом случае полезно. Думаю, можно считать это оправданием моего нежелания оставить агентство Снегову. Даже, если угодно, компроматом. Что ж – выходит, чрезвычайные меры окупились. Так-то, Рюрик Вениаминович! Я теперь предупреждена, а значит, вооружена…

Невзирая на браваду, на душе сделалось пакостно.