Текст книги "Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена"
Автор книги: Елена Ларина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
«РЕАЛЬНОСТЬ ЯВИ И РЕАЛЬНОСТЬ СНОВ»
Ремонтную бригаду я нашла быстро – всезнающий Глеб Евсеевич посоветовал фирму. Иногда мне казалось, что дело шло даже слишком споро: кавардак стоял жуткий, то и дело приходилось переносить вещи из комнаты в комнату.
Любимый компьютер примостился на кухне, и все свободное время я проводила там же, окончательно пристрастившись, к Интернету. Мне нравилось иногда порыться там просто так, наудачу, играя «поиском» или бродя по ссылкам, но основным местом моей прописки были два сайта, на каждом из которых я откопала себе по собеседнику. Не так уж мало на моем безрыбье.
На сайт историков-реконструкторов меня впервые занесло с абсолютно пустяковым и прикладным вопросом. Помнится, я хотела выяснить, есть ли в оружейных комплексах ну хоть какой-нибудь аналог легендарного молота Тора, главного бога скандинавской мифологии – этот вопрос занимал меня еще со времен Университета. Нет, я понимала, сколь неразумно проводить параллель между материальным оружием и божественным Молотом, которого никто, кроме древнескандинавских богов, в глаза не видел. Тем более что боги почему-то ни молота, ни схемы его не оставили. Понимала – и именно поэтому в толпу виртуальных незнакомцев выплыла робко, словно юный месяц, прикрываясь фиговым листком «сценического образа».
Вспомнив собственный водительский опыт, в котором мне больше всего помогала заведомая снисходительность серьезных дяденек в отношении глупой тетеньки, я выбрала себе имя «Леди». Имена вроде «Сладкой дурочки» или «Неизлечимой блондинки» показались мне слегка нарочитыми. На сайте я, как и ожидалось, огребла немало прибауток на тему «реликтовой общности, известной как советский народ, сражающейся серпами и молотками», образцом каковой объявлялся «андрогинный символ плодородия», прозванный современниками «Рабочий и колхозница».
Но получила (тоже как ожидалось) и вполне дельную, хотя и не без налета усмешки, консультацию некоего Бродяги – как выяснилось позже, официального историка-консультанта сайта. Какового я сердечно поблагодарила, заодно повинившись, что у моего вопроса при всей его некоторой идиотичности вполне уважительная подоплека – моя природная лень и нежелание делать заново то, что уже кто-то за меня сделал. За лень собеседник меня очень похвалил, напомнив, что все основополагающие изобретения были совершены по той же самой причине – мол, не будь в человеках лодырей, мы бы до сих пор трудолюбиво оббивали кремневые голыши. Если б не вымерли, конечно. Далее разговор потек сам собой и прерывался только редкими вопросами неделикатных оружейников, пытавшихся вырвать у меня из когтей собеседника и вновь черным волшебством обратить его в своего консультанта.
В следующий раз я вылезла к реконструкторам (или, вернее, к Бродяге) с вопросом о некоем убойном снадобье, которое простодушные викинги привезли из очередной турпоездки в земли богатых соседей, считая его то ли приворотным зельем, то ли вошегонкой. А возможно, и тем и другим: кто знает, может, истребившие на себе насекомых соплеменники пользовались у холодных красавиц севера повышенным спросом?
В ответ Бродяга назначил мне день и час для встречи в «привате». Сдается мне, приворотная вошегонка в сочетании с моими комментариями сразила его наповал.
После того бурного объяснения, в ходе которого собеседник главным образом заклинал меня не испытывать это ни на ком и вообще не брать в руки, а заодно вскользь коснулся еще десятка тем, все из которых я поддержала либо с энтузиазмом, либо со знанием дела, Бродяга предложил мне постоянные отношения. «В привате». Ибо для сайта реконструкторов, по его мнению, я была слишком хороша, а вот для его личного пользования – в самый раз. Впрочем, не желая выглядеть узурпатором, он порекомендовал мне еще два-три сайта, где компания подобралась не в пример интереснее и полезнее. А далее…
На третьем сайте я прилипла, как пешеход к свежему асфальту. Немногочисленные мифотворцы оказались знатоками фэнтезийных миров и при этом были настолько деликатны, что их невесомые творения вплетались в живое полотно чужого мира органично, не искажая рисунка, но делая его ярче. Не исключено, что добросовестность местных «мастеров» была воспитана здесь же, на сайте – жесткими (суровыми, но справедливыми) аналитическими статьями и безжалостными обсуждениями. Особенно беспристрастны и нелицеприятны – как и наиболее детальны и талантливы – мне показались отзывы некоего Профессора…
Лишь спустя пару месяцев я наконец решилась «подать голос», обратившись сразу и напрямую к Профессору. Мифотворцы знали меня как Туу-тикки.
Агентство между тем жило привычной жизнью. В середине дня ожидались застройщики, желающие обсудить условия крупного контракта. Поэтому с утра пораньше я была на месте – на всякий случай.
Появление «розничного» клиента энтузиазма не вызвало. Тем более что агенты пребывали в разгоне – то есть ожидались с минуты на минуту, но минута оказалась затяжной.
Мишенька направил пришельцев прямо ко мне. Первый был невысоким и субтильным «вечным юношей», второй – невозмутимым «шкафчиком» средних лет. Знакомя их со списком подходящих квартир в нужном районе, я все время ощущала на себе беспокойно-пристальный взгляд первого.
Едва я взяла паузу, как он робко проговорил:
– Людмила?..
Забыв, на чем остановилась, я недоуменно всмотрелась в лицо, словно застывшее на полпути между двумя взаимоисключающими гримасами. Не веря себе, спросила:
– Даня, ты, что ли?
– Фу ты! – сразу словно успокоился он. – Не ошибся! Мила, вот уж здесь никак не ожидал тебя встретить! Ты же, говорят, в Москву подалась…
– Я оттуда уже сбежала! Данька, если б не твои ужимки и прыжки, я бы тебя сроду не узнала… Дань, давай сократим церемонии, а то мы сегодня партнеров ждем, а тебе, насколько я понимаю, от нас какая-то польза нужна. Представь человека и быстренько расскажи, что есть и чего надо.
– Ой, Милка… Нужна-то квартира, представь себе…
– Уже представила. Денежек в обрез?
– Отнюдь! Мне грант выдали, Милка!..
– Да ты что!
– Точно! – вклинился «шкафчик». – Раз этот оболтус обо всем забыл разом, представлюсь сам: Александр Пантелеевич. Соавтор и подельник вот этого, – взмахом подбородка он указал на Даньку: – И грант, между прочим, не ему, а нам выдали.
Поняв, что меня вот-вот втянут в приятный светский треп часов на несколько, я обменялась с этим мальчишкой-переростком номерами телефонов, пообещала лично контролировать все, что только можно, и условилась о дальнейших многочисленных встречах. После чего, застенчиво разводя руками в адрес усмехающегося соавтора и подельника, начала подталкивать Даньку к выходу.
– Все понимаю, Даниил, но сделать ничего не могу. Служба, брат.
Выставив – с неимоверным трудом – это трогательное болтливое чудовище, я вернулась в кабинет и первым делом увидела на краю своего стола забытую визитницу. Наверное, они еще не успели отойти далеко. Я схватила чужое добро и поспешила в коридор.
Сделав несколько шагов, поняла, что Данька еще где-то поблизости – его торопливые взволнованные рулады эхом отскакивали от стен офиса, хотя ни его самого, ни «шкафчика» видно не было – не иначе, успели свернуть за угол. Почти дойдя до изгиба коридора, я прислушалась – и остановилась как вкопанная.
– Санька! – чуть не рыдал брат по оружию. – Если б ты знал, какая она была хорошенькая! Видел бы ты Милку Кулагину лет десять назад!
– Да она и сейчас вроде ничего, – утешающе пророкотал Санька.
– Нет! – перебил Даня. – Это вообще другой человек! Она же как замороженная. А был нежный, доверчивый ребенок! Она к тому же стихи писала, и какие! Наши даже сайт ей соорудили – правда, без ее участия. До сих пор небось висит.
– Старик, не так уж страшно она изменилась, раз я до сих пор тебя отсюда утащить не могу! Не грузись, ты тоже не молодеешь!
– Но ведь хрупкое, трепетное создание…
– Я не пойму: ты что, влюблен в нее был, что ли?
– Чего это сразу влюблен? – Данькин голос стал чужим и незнакомым. – И ничего и не влюблен.
– Так бы сразу и сказал! Пойдем уже, горе луковое!
Судя по ряду признаков, они все-таки уходят. Догонять их я не собиралась. Ох, Данька, Данька!
И тут из-за угла, оглядываясь вслед удаляющейся парочке, вышел Снегов. Увидев меня, он чуть вздрогнул и приостановился. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Потом я опомнилась, ни слова не говоря, развернулась и ушла к себе.
Укрывшись за монитором, я перевела дух. Как по-дурацки получилось! Вот только Снегова мне на этом представлении не хватало! Судя по тому, как он растерялся, услышать ему удалось не меньше, чем мне. Хороша реклама…
Данька тоже хорош! Конспиратор чертов. Влюблен! Сроду бы не подумала. Пять лет вместе в Универе учились…
А ведь когда-то я была такая же, как он… Потому и не догадывалась. Данька – вот ведь чудо природы – умудрился остаться совершенно прежним. Разве что поблек слегка.
Хотелось бы знать, сколько в Данькиных воплях правды. Неужели я и впрямь так сдала? Однако неприятно… Нет, экскурсии в стародавние времена мне не на пользу.
Чтобы отвлечься, в ожидании застройщиков я вышла в И-нет.
Зима, ремонт и надежды исподволь настраивали на лирический, почти философский лад, и последнее время, возвращаясь домой, я чаще шла к Профессору – за его молчанием, неторопливыми рассуждениями и терпеливой снисходительностью. Последняя несказанно меня удивляла: сколь суров был он на форуме, столь же мягок «в привате». Первое время я терялась в догадках: была ли это обычная для него манера – или меня выделяют особо? Причем неизвестно, по какой причине – то ли ко мне относятся слишком тепло, то ли мои творения (замечу в скобках, довольно редко приводимые – исключительно к слову и в личном общении) считают вне критики как заведомо безнадежные.
С Профессором было спокойно. Он чувствовал глубоко, но, казалось, ничто на свете не способно вызвать в нем всплеск эмоций, любая экспрессия чуждалась его. За это, наверное, мифотворцы и уважали Профессора: он мог быть требователен, ироничен и безжалостен, но всегда объективен. Для него не существовало такого слова – «погорячился».
Одно время мне хотелось понять, что же это за человек; несколько раз я пыталась вызвать его на разговор. Но… Профессор не уклонялся от ответов – вот только до вопросов почему-то так и не доходило. То ли Профессор создавал вокруг себя особую ауру, войдя в которую, начинаешь жить по ее неписаным законам, то ли Туу-тикки волновали совсем иные вещи, нежели Людмилу Прокофьевну – так или иначе, разговору не суждено было состояться.
Порой мне и вовсе казалось, что он – бестелесный дух, неуловимо витающий в виртуальных дебрях сети. У меня не только не находилось ни: каких доказательств его материального пребывания в этом мире – я была почти уверена, что их и не может существовать в природе.
А если так – имеет ли значение, что вкладывает он в свои слова, его ли они, и, как ни странно, даже что он думает обо мне?
На работе я обращалась к Профессору исключительно редко – во-первых, его не так легко было застать в сети, а во-вторых, разговоры с ним обычно получались вдумчивыми и требовали времени. Но сейчас я решила рискнуть. После только что услышанного у меня остался некоторый осадок, и хотелось развеять его приятной, по возможности абстрактной беседой.
ТУУ-ТИККИ: Профессор, вы здесь?
ПРОФЕССОР: Тикки? Редко встретишь вас в это время суток, насколько я знаю, вы существо ночное.
ТУУ-ТИККИ: Вот ведь как бывает… Я всегда думала, что могу сказать о вас то же самое.
ПРОФЕССОР: Значит, сегодня зимние тени выползают из снежных долин, и мы, холодные ночные зверушки, не в силах противиться их зову, покидаем уютные норки. И стоим долго-долго или бредем, покачиваясь на ветру и сомнамбулически щурясь на солнце.
ТУУ-ТИККИ: Почему бы и не постоять, качаясь на ветру, когда не только век, но и год постепенно идет на убыль? Может быть, здесь, снаружи, не так гнетет тревога и ночь не так непроглядна, как если смотреть на нее из окна?
ПРОФЕССОР: Возможно. Но позвольте уточнить, Туу-тикки: какой век идет на убыль? В каком вы живете веке?
ТУУ-ТИККИ: <<смайлик-улыбка>> Сложно ответить определенно, Профессор. Думаю, этого вообще нельзя знать наверняка. Да и стоит ли? Время непостоянно в любом проявлении. Сравните час на рабочем месте в момент аврала, день в поезде у окна и пятнадцать минут, когда вы держите на руках ребенка, напевая ему колыбельную. Три вечности – но сколь несхожи они меж собой!
ПРОФЕССОР: Прекрасно сказано. И все же… Вы не считаете, что век уже пришел к логическому завершению?
ТУУ-ТИККИ: Напротив! Скорее я даже слегка поспешила спеть ему погребальную. Хотя охотно верю, что для кого-то он не только идет до сих пор, но никогда не закончится. Но это не про вас, Профессор?
ПРОФЕССОР: Не про меня. <<смайлик-улыбка>> Впрочем, на такие серьезные вещи, как века, я привык смотреть вне узкого контекста собственной жизни.
ТУУ-ТИККИ: В чем не усомнится никто, так это в вашей беспристрастности, Профессор! Вы считаете, что век следует списывать со счетов и сдавать в архив, как только нули промелькнут на счетчике календаря?
ПРОФЕССОР: Века вообще не следует списывать со счетов – иногда их отголоски живут тысячелетиями. И хотя смена веков – время интересное и сложное, его более верно считать отдельным периодом, где признаки перемешаны до полной неразличимости. Согласитесь, лицо века формируется ближе к середине.
ТУУ-ТИККИ: Пожалуй, соглашусь. <<смайлик-улыбка>> Есть такое восточное проклятие: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен».
ПРОФЕССОР:
…Но это всегда непомерная тяжесть.
А легких времен вообще не бывает.
ТУУ-ТИККИ: Что касается «легких», мне кажется, некоторым людям комфортней всего именно в смутные времена – только там они могут полностью реализоваться.
ПРОФЕССОР: Забавно. Ваши слова чем-то напомнили мне яростный спор на одном форуме – о концепции общественной безопасности – слышали о такой? Вещь разумная, но довольно жестокая.
ТУУ-ТИККИ: Профессор, о чем вы говорите? История – вообще жестокая вещь. Разве нет?
ПРОФЕССОР: Ну, не спешите отказывать человечеству в человечности, Тикки.
ТУУ-ТИККИ: Нельзя отказать в том, чего нет и не может быть. Человечность – свойство, присущее индивидууму, но говорить обо всем человечестве сразу! Не кажется ли вам это явной натяжкой? Готова признать, что человек поднялся на определенные высоты в своем развитии. Но поскольку развитие это идет равномерно – в сторону как плюсов, так и минусов – не обесценивается ли достигнутое?
ПРОФЕССОР: Вроде бы верно – и все же, Тикки, мне кажется, вы слабо видите перспективу. Ну а отдельные люди в частных своих проявлениях? Даже лучшие из них не оправдывают, на ваш взгляд, существование вида в целом?
ТУУ-ТИККИ: Скорее напротив – как исключение лишь подтверждает правило. Среди людей есть совершенно потрясающие экземпляры – но скажите, Профессор, неужели, глядя на человечество в целом, вы готовы сожалеть о его грядущей гибели?
ПРОФЕССОР: Да, конечно. При всех мерзостях, присущих природе человека, он слишком неповторимое существо, обладающее огромным творческим потенциалом, способное на невероятную изменчивость. Признаться, я удивлен: мне казалось, что вы, Тикки, способны увидеть все это как никто другой.
ТУУ-ТИККИ: А мне казалось, что вы как никто умеете отделять личные пристрастия и впечатления от трезвой объективности. Что до всеобщей гибели… Вряд ли вам придется ее наблюдать – скорее всего, мы с вами до этого не доживем. Но я рада за ваших друзей, Профессор. Вы умеете прощать.
ПРОФЕССОР: А вы – нет?
ТУУ-ТИККИ: Не знаю. Но есть вещи, которых, безусловно, простить нельзя.
ПРОФЕССОР: Тикки, неужели, по-вашему, я стану с этим спорить! К слову о человечестве. Вы убеждены в неизбежности его гибели?
ТУУ-ТИККИ: Конечно. Гаснут даже звезды. Говорят, что и вселенные погибают. Разве не самонадеянно было бы считать, что наша участь может быть иной?
ПРОФЕССОР: Ну, если бы скромность была доминантной чертой поведения, мы ушли бы недалеко. Сколько великих открытий не состоялось бы!
ТУУ-ТИККИ: Как знать, возможно, оно было бы к лучшему…
Дверь распахнулась.
– Людмила Прокофьевна, делегация прибыла, – доложил Мишенька.
Спешно распрощавшись с Профессором, я выключила компьютер.
К появлению застройщиков подтянулся весь наличный состав агентства. Всем не терпелось узнать, что готовит нам день грядущий в их лице. Все до единого нашли себе дело в общей комнате. Никогда бы не подумала, что дела наши так запущены!
Ради приема клиентов подобного уровня агентство и держит официального юриста. Так что нелюдим Снегов сегодня должен был показаться из норки и выступить со мной дуэтом. Провожаемый заинтересованными взглядами коллег, он прошествовал в мой кабинет, захватив по дороге Ясенева. Не отрывая взгляда от папки с планами строительства, едва ли не сквозь зубы сообщил мне, что собственный инженер-строитель нам сегодня в хозяйстве не помешает.
Интересно, я в принципе не устраиваю чем-то нашего юриста? Например, своей почти абсолютной декоративностью в подобных случаях, поскольку ни юридического, ни строительного образования у меня нет, а скандинавская филология мало помогает в серьезных рабочих ситуациях. Или все-таки сегодня на него оказала воздействие ужасная правда о собственном директоре – нежном, доверчивом ребенке?
Гости, занявшие диванчик для посетителей, неуловимо напоминали повадками всех бедолаг, спешно переодевшихся в чужое. Уж не знаю, что с ними было не так, но тревогой от них несло, бесприютностью. Надо бы повнимательнее вникать во все, что будет говорить Снегов. И дать им чаю. Всем.
Мишенька придержал дверь для входящей с чайным подносом Анны Федоровны. Оделенный чаем Снегов поднял, наконец, голову от разложенных по столу бумаг и начал с места в карьер:
– Ну что ж, господа, мы ознакомились с вашими первичными планами и подготовили некоторые вопросы. Во-первых, насколько я понял, на настоящий момент денег до завершения строительства вам не хватает, так?
– Да как же не хватает, вон же там смета… – начал было гость.
Снегов не дал ему договорить:
– Говоря «не хватает», я имею в виду, что смета составлена для идеальных условий, то есть она подразумевает, что вам при реализации каждого пункта сказочно повезет. Не учтен рост цен, совершенно нереален процент потерь за счет брака и поломок, графы непредвиденных расходов я вообще не вижу. Так?
Гости цветисто и многословно, с кучей поползновений в сторону и ложных выходов подтвердили правоту Рюрика Вениаминовича. Он спокойно кивнул.
– Нормальная ситуация. Лучше было бы, если бы вы с самого начала представляли ее себе правильно. В подавляющем большинстве случаев так и бывает. Другое дело, что если кроме разрешения на строительство фирма не обладает ничем необходимым, затея кончится крахом обязательно. Смету надо переделать с учетом реалий и точно рассчитать, на каком этапе строительство заглохнет, если не заняться уже сейчас продажей будущего жилья. Это ведь ваш первый дом? Плохо. Клиенты предпочитают не связываться с теми, кто не зарекомендовал себя ни одним удачно завершенным проектом.
Ну и сами понимаете, при существенном финансовом дефиците риск агентства выше, стало быть, начальные условия совершенно другие. На тех, что вы предложили, с вами в вашей ситуации серьезная контора взаимодействовать не будет.
Гости дали понять, что не уполномочены давать окончательных ответов, но готовы передать наши условия на рассмотрение совета кампании, и откланялись. Оставшись в кабинете со Снеговым и Ясеневым, я все же не удержалась и спросила:
– Рюрик Вениаминович, вы считаете предложенный проект заведомой аферой?
– Нет, не заведомой, с чего вы взяли? Вот если мы наших сегодняшних гостей больше не увидим, либо если они вернутся с новыми смехотворными условиями – тогда уж не сомневайтесь: с ними иметь дел нельзя.
– Ну а если они от своих планов не откажутся, а поищут более сговорчивых посредников?
– Всех не предостережешь, Людмила Прокофьевна.
Снегов счел свои объяснения исчерпывающими и отбыл к себе, так ни разу на меня и не взглянув. Замечу в скобках, что дальнейшие события подтвердили его правоту. Как обычно.
Левинскис перезвонил, когда вышли все разумные сроки. Поскольку читать он умел, как и думать, я не сомневалась, что еще в день знаменательного противостояния по поводу несостоявшейся сделки он просмотрел мои пометки и сделал правильные выводы. Так что если он рассчитывал помучить меня неизвестностью, то выбрал ложный путь. Услышав, наконец, его более чем прохладное «Я обдумал ваши слова и склонен с ними согласиться», я нисколько не удивилась. Будь он себе врагом, сеть его агентств недвижимости давно прогорела бы. Удивилась я позже, когда он, помедлив, добавил: «Спасибо, Людмила Прокофьевна». Что за церемонии!
– Не за что, Борис Артемьевич. Я знала, что вы все поймете и без меня. Боялась только, как бы не слишком поздно.
Бедный Борис Артемьевич! Отдавая мне в руки одну из своих контор, он едва ли предполагал получить «вольный город» с весьма независимым и жестким предводителем во главе, регулярно выплачивающий дань, формально подчиняющийся – но и только. Иногда мне казалось, что он давно уволил бы меня, если бы я каждый раз не соглашалась на это так легко.
