Текст книги "Заставь дурака Богу молиться"

Автор книги: Елена Колчак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Эй, подруга, но-но! Руки прочь от братской Кубы! – я погрозила Ланке пальцем.

– Да я чего? Я исключительно в профессиональном смысле! – она подмигнула.

– Ну разве что в профессиональном… Хотя… Даже если и не только, вполне могу понять. Никита – редкостная… м-м… прелесть.

– Ага, а кто три часа назад эту самую «прелесть» хитроумнейшими способами с хвоста сбрасывал? Ты случайно не помнишь, кто это был?

– Одно другому не мешает, – отмахнулась я. – И кстати…

Зная меня, Ланка не преминула съязвить:

– Которое, конечно, совсем некстати.

– Не, не совсем. Я все думаю, как теперь из Ильина информацию вытаскивать. Сегодня-то он почти что был готов к употреблению, да ты меня выдернула, – я потерла слипающиеся глаза, в голове немного прояснело. – А что, если с ним взаимовыгодный обмен устроить?

– Что на что? – в Ланкиных ореховых очах блеснул живейший интерес.

– А Оленьку ему отдать. Пусть мучается, а?

– Да ты что, он же застрелится! – Ланке, как и мне, ни на секунду не пришло в голову, что еще неизвестно, кто кого замучает. Чего ж тут неизвестного – все ясно, как майское утро. Тьфу ты, опять «майское утро»! Пора менять список любимых поговорок.

– От меня же не стреляется, – я опять зевнула. – То есть, ты не возражаешь?

– Если ты считаешь, что это может быть полезным, – она дернула плечом.

«Полезным» я, собственно, считала совсем другое, о чем и не преминула сообщить:

– Вообще-то мне хотелось бы, чтобы твоя скрытная милость перестала лапшу мне на уши вешать.

Ланкина физиономия выражала явственные сомнения – и хочется, и колется, и мамка не велит. Наконец чаша весов куда-то все же склонилась:

– Почему это я скрытная?

Вот уж воистину – нарочно не придумаешь! И я не я, и хата не моя.

– Ну здрассьте! Почему ты скрытная – вопрос к тебе, а не ко мне. А почему я так считаю… Ты что, думаешь, я такая же идиотка, как твоя Оленька? И вечер ты провела в гордом одиночестве, и ключей от студии ни у кого не было. Не морочь мне голову! Не хочешь говорить – так и скажи: фиг тебе, Маргарита Львовна, это не мой секрет.

– Фиг тебе, Маргарита Львовна, это не мой секрет, – усмехнувшись, повторила Ланка.

– А теперь подумай. Очевидно, что ежели вдруг ты мне что-нибудь все-таки надумаешь рассказать, Ильину я докладывать не побегу, это понятно?

– Понятно, ну и что?

Я потянулась за очередной сигаретой, хотя курить уже совсем надоело. И разговаривать надоело. Но выбора-то нет. Вот как втолковать Великановой, что я на ее стороне?

– Пока ничего, едем дальше. Ежели ты бережешь самую главную любовь, коя наконец-то случилась в твоей жизни, – вопросов нет, причем в буквальном смысле слова. Однако ты относишься к тому редкому типу женщин, которым вполне подойдет гарем наоборот, то бишь мужской – так что, рискну предположить, что любовь просто большая, а вовсе не самая-самая. В высших кругах я не слишком хорошо ориентируюсь, так что даже не стану пытаться вычислить, кого именно ты заарканила на этот раз. Твоя лояльность в духе «никому ничего не скажу» – дело благородное. Однако вникни. Никто не живет в безвоздушном пространстве. Не можешь же ты думать, что роман Большого Человека пройдет незамеченным мимо его окружения? Не можешь, не можешь, и не делай безразличное лицо. Возле каждого Большого Человека крутится масса публики, которая – скрывай не скрывай – всегда в курсе происходящего. И у каждого представителя этой публики – свои желания, стремления и прочая, и прочая.

Ланка, обхватив свой бокал ладонями и прижав его к подбородку, глядела на меня почти жалобно:

– Рит, может, мы спать пойдем, а?

– Ага, сейчас пойдем, – я начала сердиться. – Ильин тебя не знает, потому запросто поверил, что ты вчерашний вечер посвятила – как ты там выразилась? – отдыху, да? Я, кстати, тоже вполне допускаю, что твое вчерашнее вечернее времяпрепровождение не имеет отношения к этой девице. Однако случаи бывают разные, поэтому я сказала бы – вероятно, почти не имеет.

– То есть? – она нахмурилась.

– А ты представь гипотетическую ситуацию. В окружении персонажа, с которым тебе приятно проводить свободное время и которого ты столь благородно прикрываешь, – в этом окружении, предположим, есть некто. Просто Некто. Света Серова работала – если ты не в курсе – в крутом сувенирном магазине, таких у нас один-два, там половина важных функционеров покупает презенты своим начальникам и сослуживцам. По этой самой причине наш Некто вполне может знать симпатичную девочку Свету – которая к тому же охотится на крупную дичь. А раз охотится, значит, какие-то отношения с разными персонами у нее складываются. Можно предположить, что кому-то из персон – пусть даже третьего ранга – она вдруг начинает мешать?

– Ну, можно.

– А дальше два плюс два. У нашего Некто есть возможность получить дубликаты ключей от студии – раз. Заманить в студию Свету с ее модельными амбициями – не вопрос. Это два. Кроме того, наш Некто в курсе, что Ланы Витальевны в этот вечер в студии не будет, поскольку занята она будет совсем в другом месте. Остается лишь обеспечить отсутствие сдвинутой на своем приятеле секретарши – и готово. Место и время обеспечены, и связать нашего Некто с непонятно откуда взявшимся трупом никому не удастся. Ни-ког-да. Очень удобно. А что у Ланы свет Витальевны в результате сорвется контракт из серии «единственный шанс в жизни» – так это нашего Некто ни на грамм не беспокоит.

Лана прикусила костяшки пальцев:

– Рит, хватит из меня душу вынимать. Чего ты хочешь?

– Вторую версию, всего-навсего. Честно говоря, схема, по которой труп тебе подбрасывают завистники, мечтающие сорвать твое сотрудничество с американцами, – хоть режь, мне кажется, это за уши притянуто.

– Да мне вообще-то тоже. Но почему непременно…

– А потому, что студия – это не центральная площадь, то есть, не общедоступное место. Туда, во-первых, надо попасть – то есть иметь ключи – во-вторых, надо знать, что там никого не будет – а такое бывает крайне редко, обычно ты там торчишь до девяти-десяти вечера. Так что, хочешь – не хочешь, а злодея придется искать где поблизости. Конечно, ежели у тебя вдруг нарисовалась самая большая в жизни любовь – ну, дело ваше, я и приставать не стану.

– Ну, как – большая… – задумчиво протянула Ланка, – обычная.

– Однако мы такие благородные, что будем защищать своего избранника от всех и вся, до последнего патрона. Я от тебя умру, честное слово! Хочешь, я поклянусь, что никому не скажу, пока ты сама не разрешишь?

– Да ладно, я и так не думаю, что ты кому-нибудь скажешь. Просто у него жена мегера жуткая – да ты ее знаешь – и если не дай бог что, он и вылетит отовсюду, и детей больше не увидит.

– Не дай бог – что? Про баньки – прости, дорогая – куда Большие Люди ходят с девочками, мегера не знает?

– Баньки – одно, а вот что-то продолжительное…

– Любопытная точка зрения. Грубо говоря, проститутки допускаются, но порядочные дамы – абсолютное табу, так? Забавно. А с этой Светой у него ничего не могло быть?

Ланка задумалась. Все-таки я ее достала. Спать пора, ей-богу, грешно над людьми измываться.

– Не думаю. Так, что-то разовое, вроде «баньки», как ты выражаешься, – еще может быть. Но не больше. Слушай, а может, она сама?

Мне захотелось плюнуть на все и отправиться домой. Или хотя бы что-нибудь разбить.

– Ты вообще-то веришь в то, что говоришь? Никто кассиршу не убивал, она сама грибами отравилась, да? Чего это у тебя в студии такого ядовитого?

– Ну… – протянула Ланка.

– Не нукай, сказали же – почти наверняка клофелин с водкой. Надеюсь, клофелин ты на полочке не держишь?

– Нет, конечно.

– А говоришь – сама. Всю жизнь девочка Света жила по принципу «мне-мне-мне», а тут вдруг решила, что жизнь не удалась, и надобно себя этой самой жизни собственной рученькой лишить? С какого перепугу, ты подумай! Разве что для демонстрации, чтоб всех напугать и тебе насолить – с истеричками бывает – тогда где прощальное письмо, обвиняющее злую Лану Витальевну в гибели юного существа? Это раз. Как она в студию попала – это два. Кто-то впустил, посмотрел, как она померла, испугался и сбежал? И прощальное письмецо с собой прихватил, так? Но прости, дорогая, кто? Это ж, повторяю, студия, а не проходной двор.

Ланка задумалась, но вряд ли над мотивами возможного самоубийства столь мало подходящей для подобного поступка личности. О своем задумалась, о девичьем…

– Черт с тобой, уговорила. Но – никому, иначе я вовсе свинья получаюсь.

– Нет, завтра же напишу полтора десятка статей на тему «личная жизнь монархов» и разошлю во все крупнейшие газеты!

Я сходила посмотреть, как там Оленька – Оленька спала, как спят только люди с чистой совестью или вовсе бессовестные – и на всякий случай прикрыла двери «гостевого чулана» и кухни. Ланка смотрела на мои передвижения довольно безразлично:

– Да ладно тебе, ее теперь пушками не разбудишь, – она еще раз вздохнула и сообщила: – Максим Ильич.

– Ох и ни фига себе!

Фамилию Ланка все-таки не назвала, да это и не требовалось. Максим Ильич у нас в Городе – ну, по крайней мере на «высшем» уровне – один. Фамилия его – Казанцев, и он действительно Большой Человек, немногим ниже мэра, а для почти полуторамиллионного города это немало. Положением своим Максим Ильич во многом обязан супруге (о чем все знают), а она у него в самом деле – редкостная мегера, да и вся ее семейка – тоже те еще фрукты. Да, угораздило Ланку.

Перед тем, как укладываться спать, я все-таки прокралась в переулок посмотреть – Ильина не было.

5.

Нам нет преград ни в море, ни на суше!

Гарри Гудини

Проснулась я с ощущением фантастического дежавю – это уже было. Честное слово! Зелень американского клена, пробитая солнцем, и на ее фоне – две лохматые ноги.

Конечно, ноги были самые обычные, косматились джинсы, из которых они торчали.

Кешка! Несовершеннолетний компьютерный гений, живущий в соседнем, угол в угол к моему, доме. По теплому времени этот балбес признает только один способ ходить в гости: репшнур из своего окна к моему балкону, то бишь, лоджии.

Кстати, а как это я оказалась на своей лоджии? Помнится, мы с Ланкой доболтались чуть ли не до четырех утра – небо уже начинало светлеть. Ах, да! Перед тем, как бухнуться в койку, я решила проверить, не торчит ли там еще бдительный Никита Игоревич. Обнаружив, что майоры тоже не железные и иногда бросают безнадежный пост, я тут же нашла у себя в голове очень здравое соображение: спать мне, в общем, все равно где, а вот просыпаться я люблю дома: зимой – на диване, летом – на лоджии. Так какая разница, добираться домой в восемь утра или в четыре? Такси ездят круглосуточно.

Обладатель лохматых ног тем временем соскользнул ниже и уселся на барьер лоджии.

– Привет! А я все знаю! Твоей приятельнице – кстати, передай ей мои поздравления, сайт у нее очень симпатичный, и девочки вполне ничего – ей подбросили в студию труп, а ты морочишь голову Ильину и вводишь в заблуждение следствие.

– Стоп, давай помедленнее, я не успеваю, – взмолилась я сквозь остатки сонного тумана.

– Может, тебе кофе сделать? – согласился заботливый отрок.

– Кофе потом. Когда ты с Никитой успел пообщаться?

– А ты спи дольше! – фыркнуло юное дарование.

– Так воскресенье же!

– Ага, а в воскресенье время на месте стоит, да? Знаешь, который час?

– Ну, судя по солнцу… – я задумалась. Правда, больше над тем, как повежливее заставить незваного гостя отправиться восвояси и немножечко – ну честное слово, ну совсем немножечко! – еще подремать.

– Когда это ты выучилась время по солнцу определять? – съехидничал незваный гость.

– А я, может, талант! – меня все еще не оставляла надежда на продолжение сна.

– Даже целый гений, не возражаю, – не унимался Кешка. – Только тут одного таланта маловато будет.

– Глебов, ты просто свин, на том свете черти твоей головой в колокол бить станут.

– Ага, – согласился покладистый отрок. – Именно черти, и именно в колокол. Которого они, по всем данным, боятся как…

– Как черт ладана, изверг! Дай поспать!

– Маргарита Львовна, половина одиннадцатого, между прочим. Хватит дрыхнуть, – изверг задумчиво поболтал ногами. Балконная фальш-стенка загудела под ударами кроссовок не хуже африканского тамтама.

– Злой ты, Иннокентий, – с самым искренним чувством сообщила я, – и негуманный.

– А что, злые бывают гуманными?

– Еще как бывают, – фыркнула я, почти смирившись с тем, что поспать больше не удастся. – Игнатия Лойолу вспомни, вот уж великий был гуманист.

– Так не злой же!

– А что, добрый?

Бессмысленная перепалка привела к желаемому результату: сонный туман из мозгов почти улетучился. После довольно формальной зарядки, водных процедур, во время которых я со злости стала вспоминать известных людей аж на букву Х – и между прочим, чуть не полсотни навспоминала, чем тут же загордилась – и кофе, сваренного заботливым оболтусом по прозванью Иннокентий – мозги проснулись уже окончательно, и гневная Маргарита Львовна начала смотреть на упомянутого Иннокентия почти дружелюбно. Здоровое желание придавить подушку еще хотя бы на пару часиков тихо скончалось в неравной борьбе с нездоровым любопытством.

Во-первых, с какого это перепугу всегда тактичный Глебов вздумал столь по-хамски прерывать мой безмятежный сон? Ну, положим, насчет безмятежного – это я напрасно, снилось мне, что Ланка с Оленькой держат жертву за руки, а она вопит: «Пустите! Я сама пойду!» – такой сон трудно назвать безмятежным, но все-таки…

Во-вторых, откуда он знает про труп? То есть, откуда – ясно – Ильин насвистел. Но тогда самое главное – когда это они успели пообщаться и чего друг другу наговорили?

Может, я вас спрашиваю, нормальный человек спать, будучи терзаем столь острыми вопросами? Не знаю, как нормальный, я – не могу. Це дило трэба розжуваты – это раз. Два: лапочка Иннокентий – личность хотя и почти совсем безбашенная, но при том весьма и весьма толковая. А потому в моей не совсем проснувшейся голове начала шевелиться любопытная идея: а не заслать ли Глебова – который, кажется, так и рвется совершить очередную порцию подвигов – не отправить ли его, хитроумного, шпионом? Но сначала – вопросы.

– И когда ты нашего свет Игоревича видел? – поинтересовалась я, доцеживая из джезвы последнюю порцию. Глебов поглядел на меня укоризненно – действительно, нельзя же кофе хлестать в таких количествах – забрал посуду и начал готовить опасный для сердца и нервов напиток заново, бросив через плечо:

– А я его не видел.

– Глебов! – возмутилась я. – Прекрати морочить мне голову! Прекрасно ведь понимаешь, о чем я.

– Ну ладно, ладно, – примирительно буркнул Иннокентий, сосредоточившись на кофе. – Докладываю. Ильин позвонил часа полтора назад, мол, сильно надо узнать, дома ли твоя милость, а то телефон не отвечает. Мне нетрудно, спустился, вижу – ты спишь, так и сказал.

Я обалдела:

– И ты три этажа вверх по шнуру возвращался?

– В девять утра? – он покрутил пальцем у виска. – На глазах восхищенных дачников, отправляющихся на любимые участки? Я чего, псих что ли? Через твою квартиру и вышел, подумаешь, сложность – дверь открыть-закрыть. Кстати, Никита, по-моему, удивился, что ты дома, чем-то ты вчера ему не потрафила.

– Глебов, ты прелесть! Никитушка всего-навсего хотел выяснить, дома ли я ночевала – а ты взамен ухитрился вынуть из него такое количество информации. Феноменально! С каких веников он вообще стал тебе про труп докладывать, и про мое к этому отношение?

– Ну… – весьма содержательно ответило гениальное дитя, задумчиво разглядывая кактус на подоконнике. Тьфу, опять нет времени растению жилье поменять, ему ж давно горшок в три раза больше нужен. А Кешка – уникум, я, честное слово, не понимаю, как он из Ильина – тем более по телефону – столько информации выдоил. Кстати, о гениях. Ужасно любопытно: тяга к талантливым людям – признак собственной незаурядности или, наоборот, знак личной бездарности?

– Ладно, оставь свои секреты при себе. Чего он тебе еще – кроме наличия трупа – успел рассказать?

Рассказать Ильин успел массу любопытного. Труп, судя по следам, пришел в студию своими ногами – от ее шпилек даже на Ланкиных плитках царапинки остались. За полотнища, однако, труп сам не заползал – вначале сидел, еще в живом виде, на одном из стульев, потом свалился, и кто-то его в уголок оттащил. Волоком, скорее всего в одиночку. Померла девушка часиков так в семь-восемь вечера, от банального клофелина с водкой, точно скажут после более детального исследования, но неожиданностей вроде не предвидится. Следов борьбы нет, так что никто ее не душил, за руки не держал и отраву в прелестный ротик не вливал, сама употребила. Кстати, и по голове девушку тоже не били. Доза принята изрядная, смерть, по идее, должна была наступить через полчаса-час после «употребления». Хотя со временем возможны варианты. В сумочке девушки Светы имело место быть некое противоаллергическое средство с труднопроизносимым названием. Если она его принимала – а судя по содержимому желудка, фу, какая гадость, но скорее всего да, и практически одновременно с выпивкой – должен был случиться эффект отсрочки. Скажем, на час-полтора-два. Сумочка лежала под правым плечом, я ее со своего места просто не могла увидеть. Сумочка летняя, плетеная, вроде циновки, естественно, никаких отпечатков на таком материале нет. В сумочке, кроме упомянутого средства от аллергии, – обычное дамское барахло: косметичка, кошелек, сотовый телефон, ключи – не от студии, сигареты, зажигалка, какие-то бумажки и прочее в этом духе. Ничего подозрительного. Следы взлома на двери студии также отсутствуют, родным ключом открыли. Оч-чень содержательный рассказ получился.

И тут в светлую мою голову закралась крамольная мысль: Глебов-то, само собой, гений, да? Но ведь и Ильин не абы кто? И вот так, сдуру, вываливает полный мешок фактов?

Должно быть, сомнения отразились на моей физиономии вполне явственно, ибо Кешка влет прочитал не только их наличие, но и содержание.

– Ты что, думаешь, он специально?

Да уж. Телепаторы телепают на расстоянии чего надо и чего не надо. Гений, одно слово. Ответа не требовалось, я лишь кивнула. Обманутый тишиной таракан Бенедикт, что живет у меня в подставке электрического чайника, осторожно высунул вначале один ус, затем второй, затем и голову – видимо, в рассуждении поискать чего-нибудь съестного.

– Ну и наглец, – удивился Глебов, – прям среди бела дня.

Испуганный Бенедикт мгновенно спрятался в свое убежище.

– Может, тебе от Вадима какой отравы для них принести?

– С ума сошел? – возмутилась я. – Это мой домашний зверь, а ты его отравой.

– Да уж, всякое видел, крыс, удавов, даже пауков, но чтобы таракан…

– Кто-то же должен меня встречать?

– Давай, я тебе котенка принесу? – предложил отрок.

Я задумалась лишь на секунду.

– Не, никак. Я личность безответственная, вышла за сигаретами и пропала на три дня, а котенка кормить надо, играть с ним, он же помрет тут с тоски.

– Вот и станешь ответственная.

Мне как-то сразу вспомнились популярные брошюрки по воспитанию, утверждающие, что домашние животные – отличное средство для привития ребенку социальных навыков. Может, мне и не помешали бы лишние социальные навыки, но считать животных средством…

– Не, не хочу.

– Ну и живи с тараканами.

– Не с тараканами, а с тараканом, – педантично уточнила я. – Видишь, он тут один! Не живут они у меня, жрать-то обычно нечего. А этого я подкармливаю. Вон, видишь, ждет.

Бенедикт высунул из убежища нос – если только у тараканов есть нос, конечно.

– Тьфу, гангрена, совсем из головы вон! – Иннокентий извлек из внутреннего кармана джинсовки сверточек размером с первый том «Войны и мiра». В сверточке оказался пакетик, в пакетике – плоская запотевшая пластиковая коробочка с куском еще теплого мясного рулета и пригоршней салатных листьев и укропа плюс две веточки петрушки. Ах, Амалия Карловна, Амалия Карловна! Даже помнит, что я укроп предпочитаю петрушке. А уж ее версия мясного рулета способна соблазнить даже ярого вегетарианца.

– Глебов, мне стыдно, – подытожила я, обозрев все это великолепие. – Как будто я совсем никчемная, сама себя прокормить не могу.

– Вот и корми, – скомандовал гость. – Амалия как увидела, что я с утра пораньше по шнуру ныряю, сразу догадалась, что у тебя опять «сложные обстоятельства». Значит, говорит, опять будет забывать поесть. Вот.

– Сущее неприличие, – фыркнула я, – она же твоя тетушка, а не моя. И вообще, ты же знаешь, с утра не ем, желудок еще не включился.

– Ничего, ты начни, а он включится. Ну вот, опять без хлеба трескаешь…

Под бдительным кешкиным оком я слопала все, что было в коробочке. И ничего страшного со мной не случилось – все-таки человеческий организм обладает невероятными резервами! Глебов в награду налил мне свежего кофе, но потребовал компенсации в виде встречного доклада.

Про Ланкин роман я умолчала – не мой секрет, и вообще, в этом направлении гениальный Глебов все равно ничего сделать не сможет, тут мне придется. Прочее вывалила от и до. Правда, на мою версию обнаружения трупа Кешка фыркнул:

– Ладно-ладно, это ты Ильину рассказывай, а то я тебя не знаю. Да не прыгай ты, это неважно. Если ты убеждена, что твоя подруга ни при чем, так тому и быть. Хотя ты у нас девушка доверчивая…

Но по-настоящему Иннокентия заинтересовало лишь сообщение о Лидусином муже, давным-давно сопровождавшем жертву при известном визите. Кешка тут же пожелал подробностей.

– Да где ж я тебе их возьму? Витьку я и видела-то в общей сложности раз пять в жизни, когда он за женой в редакцию заезжал. Кажется, у него свой автосервис, или гараж, или еще что-то в этом духе. Вроде бы он не то шофер, не то автослесарь, но выбился в люди. Да ты меня не слушай, я сама толком не знаю.

– А Лидуся, значит, у вас в «Городской Газете» работает?

– Работала. По-моему, Витька ее ревновал ко всяким посетителям и заставил уволиться – сиди дома, воспитывай детишек. Как же! Накормить-обстирать – это да, тут Лидуся мастер, а вот чтобы воспитывать – это вряд ли.

– Детишки? Их что, много?

– Три оболтуса, от шести до четырнадцати лет, все мужеска пола, и все очень даже самостоятельные – впрочем, с такой мамой не диво.

Кешка потребовал уточнений:

– С такой – это с какой?

Я погрузилась в размышления, но через пару минут махнула рукой:

– Это безнадежно. Она неописуема.

– В каком смысле?

– В прямом. Ее описать невозможно, надо лично общаться, и то трудно поверить, что такое бывает, – Глебов явно ждал продолжения, а я лихорадочно искала формулировку поприличнее, – знаешь, она такое дитя природы. Хоть дурное, но дитя, – своих слов мне не хватило, пришлось цитировать Филатова.

– Ничего не понимаю, – честно признался Иннокентий.

– Не ты один. Только не усложняй, тут лучше упрощать. На самом деле Лидуся – прелесть. Пуп земли. Вот ты можешь себе представить, чтобы меня в ком-то не раздражал ярко выраженный хватательный рефлекс? А в ней не раздражает. Она по-другому не умеет, природой не заложено. Это не от жадности, отнюдь, она скорее щедрая, случайных гостей принимает, как самых желанных людей, но если где-то можно чем-то поживиться, ручки к добыче тянутся автоматически. Мозгов, по-моему, у нее в принципе нет, зато инстинкты развиты сверх всякого вероятия. Рядом с таким чутьем интеллект отдыхает. Лидуся плывет по течению, вечно во что-то влипает, но всегда выходит сухой из любой лужи, потому что абсолютно точно знает, когда и как себя вести, чтобы все получилось по ее хотению. Нормальный человек линию поведения обдумывает – и нередко ошибается, выбирает не лучший вариант. А Лидуся просто знает – ну вот, как дыхание – и все, безо всяких размышлений. Никаких комплексов и еще меньше моральных принципов. За полной ненадобностью. Ну знаешь, Эверест ведь никому не доказывает, что он Эверест, просто возвышается, и все. Кстати, с ней очень приятно общаться, очень. Даже скандалы какие-то натуральные и потому не раздражают. Налетела гроза, потом снова солнышко засияло. Невероятно легкий человек. Да, ты не поверишь, читать очень любит и кроссворды отгадывать.

– И кем это сокровище в редакции трудилось? Ведь на ваши заработки троих детей содержать… – Глебов с сомнением покачал головой.

– Трудилось оно завхозом, а что касаемо заработков – так это неважно. Их Витька кормит, и судя по всему, очень неплохо кормит, а Лидуся работала только чтобы дома не киснуть.

– Интересно…

Ход глебовской мысли был абсолютно ясен: при таком раскладе какая-нибудь «модельная штучка» могла представлять серьезную угрозу семейному очагу и материальному благосостоянию. А от угроз Лидуся избавлялась виртуозно, ускользая от них, как мокрый обмылок из пальцев. Если бы у Витьки появилась вдруг пассия, а Лидусе пришло в голову нахалку ликвидировать – никакие моральные угрызения ее бы не остановили. И проделала бы она все просто и без затей: зазвала бы в гости, накормила крысиным ядом или еще чем столь же полезным, да еще и ужасалась бы потом – ах, такая молодая, и вдруг померла!

И ведь сошло бы с рук, как дважды два, сошло бы, списали бы на несчастный случай или на самоубийство, но Лидусе бы поверили, как всем святым пророкам вместе взятым.

А что у нас? Закрытая студия, от которой ключей раз-два и обчелся, непонятно как попавший туда труп. И это – Лидуся? Накормила соперницу отравой и через полгорода – ну пусть не через полгорода, от ее дома до Дворца минут сорок, но все-таки не ближний свет – отвезла к Ланке в студию? Да не морочьте мне голову! Не говоря уж о том, что откуда бы у Лидуси ключу взяться, – да ей мысль о какой-то студии просто в голову бы не пришла. Максимум, чего от Лидуси можно ожидать – что она жертву из квартиры выведет. Да и то поленилась бы, у нее основной жизненный принцип – не напрягаться.

Но это, знаете ли, мои личные соображения, Глебов Лидусю в глаза никогда не видел, а представить такой персонаж, тем более его поведение в экстремальной ситуации, никакой фантазии не хватит. И объяснять бессмысленно. Да и зачем? Пусть дитя поразвлекается. Глазки вон заблестели, наверняка решил самостийно в сыщика поиграть. Дабы после преподнести Маргарите Львовне драгоценную информацию на блюдечке с голубой каемочкой.

Опасно, говорите? Грешно позволять ребенку такой риск? Ну-ну. Не знаете вы этого ребеночка. Ежели он станет действовать даже против целой команды вредоносных злоумышленников – я-то знаю, на кого в такой ситуации ставить. А злоумышленникам лучше уж сразу поднять белы рученьки и строем маршировать в ближайшее отделение милиции – сдаваться. Оно дешевле обойдется. Право слово.

Пусть действует. Нехорошей Маргарите Львовне – если честно признаться – почти того и надо было. Ведь одно дело, если нездоровый интерес к неудобным обстоятельствам буду проявлять я, и совсем другое – если несерьезного вида подросток. А осторожности у этого младенца на трех меня хватит.

– И что ты собираешься делать? – поинтересовался младенец.

– Тебе честно или вежливо? Если честно, то намереваюсь засесть за ваяние очередной нетленки. У меня, Кешенька, знаешь ли, еще и работа есть, не забыл? Тексты надобно сдавать вовремя, иначе в зеркало на свою физиономию смотреть противно.

На самом деле материалы были вовсе не такие уж срочные, сдаваться надо было не позднее утра среды, я планировала сделать это во вторник после обеда. Казалось бы, времени для писанины – вагон и маленькая тележка. Но кто же знал, что у меня под боком убийство случится? И уж тем более никто не знает, как ситуация будет дальше развиваться: вдруг – стремительно? Кто тогда за меня работу вовремя сделает? Надо пользоваться временем, пока оно есть.

6.

Трудно искать черную кошку в темной комнате. Особенно, если ее там нет.

Юрий Куклачев

Тексты не шли. Ни один. Я собирала их не то что по строчке – по словечку. Я выдавливала из себя идеи, как Чехов – раба. У Чехова получилось, у меня – нет. То есть, на недостаток собственно идей грех было жаловаться. Они не сочились по капельке, они брызгали не хуже теплого шампанского из неаккуратно открытой бутылки. Беда лишь в том, что ни к жилищно-коммунальному хозяйству, ни к системе профессионального образования, ни к проблемам дорожного строительства эти идеи не имели ни малейшего отношения. Мысли текли исключительно в сторону «особых обстоятельств».

Более всего меня смущал выбор средства. Клофелин? Легкодоступный гипотензивный препарат, в сочетании с алкоголем хорошо усыпляет, благодаря чему употребляется девушками определенного сорта для исполнения дивертисментов в жанре динамо. Говорят, ненадежный: то уснет клиент, то сразу помрет. Видимо, снотворная доза близка к летальной, хочешь кого-то усыпить, а получается труп. В общем, клофелин, да еще с водкой – это как-то неинтеллигентно, фу. В смысле – умный человек для убийства другое средство выберет, понадежнее.

Вот если бы сама девушка Света кого-то с помощью популярного препарата на свидание с Карлом Марксом отправила – в этом не было бы ничего удивительного. Ибо она-то как раз к определенному сорту явно относилась, пусть даже продавалась оптом, а не в розницу.

Или искать надо среди Светиных подружек? Но тогда при чем тут Ланкина студия?

Мотив – ладно, мотив можно пока не придумывать, мы их и так уже миллион накидали. И все равновероятны. Например, отличное средство для отпугивания перспективных партнеров.

Первая группа – «гамбиты»: личность жертвы роли не играет, труп в студии – способ создать проблемы Ланке.

Вторая – «кого хотел, того и убил»: Света мешает – Свету ликвидировали. С Ланкиными делами это никак не связано.

Третья группа – «двух зайцев одним выстрелом» – пересекается и с первой, и со второй.

Кто мог использовать труп, чтобы насолить самой Ланке? Да кто угодно! Оленька, бухгалтерша, кто-то из конкурентов, кто-то из покинутых поклонников, кто-то из ревнивых баб, да муж, в конце концов! Хотя последняя версия – самая невероятная. Зачем бы Генке плевать в Ланкин компот? Ведь в случае успеха с заокеанскими коллегами деньги, слава и прочие блага жизни шли бы на пользу семье, так? Значит, в Генкиных интересах – чтобы у супруги все получилось. Насолить ей, если бы уж захотелось, он мог бы и другими способами.

Бухгалтерша? Как бишь ее? Ах да, Лариса Михайловна! Могла иметь на Ланку зуб? Запросто. Но как объект подозрений – неубедительна. Логика людей, занятых финансовыми манипуляциями, для меня темный лес. Но это – логика. По моему скромному разумению, бухгалтерские мозги полны холода и здравомыслия. А вот использовать труп дабы насолить кому-то – такое изобрести может лишь… Лишь кто? Свой брат-фотохудожник? Ревнивая баба? Отвергнутый поклонник? Ага, точно, и непременно из чиновников – они мастера на интригу. Но – клофелин, клофелин.