Текст книги "Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя"

Автор книги: Елена Езерская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– И долго вы так намерены стоять, Павел Васильевич? Надеюсь, вы не откажитесь сопровождать меня?

Санников покорно кивнул и вышел вслед за нею.

Они поехали к Жозефине. Но уже возле дома, который Стреппони снимала, Анна увидела, что в окнах нет привычного света. Кроме того, было не слышно музыки, не умолкавшей даже во время восстания. От напряжения Анна невольно взяла Санникова за руку и сильно сжала ее. Учитель посмотрел на Анну с участием – он тоже догадался о новой неудаче.

В доме их встретила экономка-француженка. Она узнала Анну и рассказала, что мадам и месье вчера уехали, но мадам оставила письмо. Анна с нетерпением схватила конверт и развернула сложенный втрое лист ароматной бумаги.

«Дорогая моя Анни!– писала Жозефина. – Обстоятельства вынуждают меня, точнее нас, поторопиться. Как ты понимаешь, под словом „мы“ я подразумеваю себя и Джузеппе, которому более не стоит задерживаться в Париже. Но, с другой стороны, мы не можем называть свой отъезд бегством, ибо Джузеппе призывает в Италию долг гражданина и надежда на перемены в судьбе нашей несчастной родины. Думаю, что в ближайшее время мы вряд ли вернемся во Францию, так что ты можешь писать мне в Сант-Агату, где Джузеппе загодя приобрел имение. Но если, паче чаяния, ты соберешься приехать, то я буду бесконечно рада. Навсегда сохраню воспоминания о днях нашей дружбы и с удовольствием продолжу уроки пения, если ты за всеми этими событиями еще не утратила к ним интерес…»

Анна не помнила, как вышла из дома, где жила Жозефина, не чувствовала, как Санников заботливо вел ее под руку, как подсаживал в коляску. Она не слышала стука копыт и возгласов возчика, отгонявшего назойливых мальчишек-газетчиков и юных цветочниц, когда они, выезжая на бульвар, останавливались, пропуская встречный экипаж. Анна вообще ничего не слышала и не замечала – она словно замерла. Очередная неудача связала ее по рукам и ногам и на мгновение лишила рассудка.

Но потом что-то изменилось. Стук копыт вывел ее мысли из замкнутого круга безысходности: на пути к дому лошади пошли вверх и, поднимаясь по склону, заспешили, стали тянуть коляску с напряжением, как будто брали препятствие. И это их движение на преодоление невольно передалось Анне, и, незаметно для себя и своего спутника, она стряхнула с плеч и с души нахлынувшее оцепенение, а когда коляска остановилась наконец у дверей ее дома, Анна уже приняла решение.

– Павел Васильевич, – сказала она, когда Санников, проводив ее в дом, собрался откланяться, – я прошу вас задержаться и выслушать меня.

Санников кивнул и остановился.

– Когда-то вы сказали, что считаете себя моим другом и всегда готовы прийти мне на помощь.

– Но разве я уже не доказал это? – растерялся Санников.

– Без сомнения, – улыбнулась Анна. – Но теперь я прошу вас не об одолжении, а об ответственности. Я должна ехать в Италию, и как можно скорее. Мне непременно надо найти там эту таинственную пани Ванду и узнать у нее, что стало с моим мужем. И поэтому я прошу вас на это время, которое вполне может оказаться неопределенным, взять на себя заботу о моих детях. Разумеется, вам будут помогать Варвара и мадам и месье Боннэ. Но, уезжая, я хотела бы знать, что рядом с Ванечкой и Катюшей останется такой верный и добрый человек, как вы. Тем более, как я понимаю, у вас уже есть опыт сиделки.

– Это так неожиданно… – после некоторой паузы сказал растроганный Санников. – Но я, не раздумывая, принимаю ваш «приказ» к исполнению. Это честь для меня, и я сделаю все возможное, чтобы никакие беды не коснулись вашей семьи. Однако как вы поедете в Италию? Неужели одна?! Ведь это опасно!

– Любовь всегда опасна, а мною движет именно она, – грустно улыбнулась Анна. – Благодарю вас, Павел Васильевич. Прошу вас, пойдемте в гостиную, я позову Варвару и слуг и объявлю им о своем решении.

– А как же дети? – тихо спросил Санников.

– Я поговорю и с ними, только… позже. Сейчас не могу, мне так тяжело!..

* * *

– Итак, мадам, еще раз повторяю свой вопрос: какова цель вашей поездки в Италию? – нагловатый, лощеный жандарм с тонкими, острыми усиками над верхней губой склонился к самому лицу Анны, обдавая ее стойким винным запахом.

– Господин офицер, – Анна прикрыла лицо рукой в тонкой шелковой перчатке, сделав вид, будто пыталась смахнуть скопившуюся на ресницах дорожную пыль, – еще раз повторяю вам: цель моего визита сугубо личная. Я еду навестить больную подругу.

– Какое упорство! – криво усмехнулся жандарм и, пройдя на другой край стола, сел напротив Анны и принялся стучать пальцами по столешнице.

Вот уже два часа он допрашивал Анну в помещении пограничной кордегардии. Ее заставили покинуть дилижанс, едва он пересек границу Австрийской империи, но о причинах этого, как она считала, самоуправства таможенников Анна только могла догадываться.

Первые сомнения, что удастся благополучно доехать до Жозефины, овладели ею, когда она обратила внимание, как милый юноша-студент, с которым Анна весьма оживленно болтала всю дорогу из Парижа, очень странно в упор посмотрел на проверявшего их документы жандарма и, не поворачивая головы, кивнул в ее сторону. Заметив этот жест, Анна принялась корить себя за излишнюю доброжелательность и доверчивость. Молодой человек еще со станции в Париже стал проявлять к ней повышенный интерес – Анна видела, что он откликнулся на русскую речь, когда они прощались с Санниковым, приехавшим проводить ее.

Но потом юноша, сев рядом с нею, «разъяснил» ее подозрения. Оказывается, он ехал, чтобы присоединиться к «Молодой Италии» Мадзини, в рядах которой было много французских «легионеров» – сторонников революции. Подобные разговоры в то время были не редкость, и Анна не придала эмоциональной болтовне студента особого значения и стала включаться в разговор лишь тогда, когда ей показалось, что юноша идет по тому же следу. Молодой человек шепотом, приближаясь к самому уху Анны, поведал, что хотел бы воссоединиться с отрядом, где собрались революционеры-интернационалисты – французы, поляки…

«Возможно, он что-то знает и о пане Ванде», – подумала Анна и сменила сдержанность и осторожность замужней женщины, вынужденной путешествовать одна, на столь отчетливый интерес, который, по-видимому, был воспринят молодым человеком за симпатию к революции. И теперь она расплачивалась за свою неосмотрительность.

Сделанную ошибку Анна поняла уже на границе, когда увидела «студента», маячившего за спиной австрийского офицера, перед которым сидела за грубым деревянным столом в душном помещении кордегардии. Лето уже набрало силу и жарило неимоверно. В комнате, несмотря на открытые окна, было душно, и стаи мух носились туда-сюда, норовя прилипнуть к любому доступному кусочку живой кожи.

– И все-таки вы настаиваете на том, что в столь опасное и тревожное время пересекли границу ради встречи с заболевшей подругой? – жандарм как будто вперился в Анну немигающим взглядом. – А если не секрет, чем она так страшно больна?

– У нее… – на секунду замешкалась Анна, – у нее чахотка.

– Вот как, – недобро усмехнулся жандарм и кивнул. – Зря вы это сказали, еще накликаете на подругу беду. Впрочем, это ваше личное дело. А вот мое дело – уличить вас во лжи. И сделать это довольно нетрудно. Вы показали, что едете в Сант-Агату? Но там проживает только одна дама вашего круга – госпожа Стреппони, кстати, чувствующая там себя совсем неплохо. И даже, вернее, не там – вместе со своим новым мужем она сейчас направляется в Рим, где бунтовщики пытаются захватить власть, которая принадлежит, принадлежала и будет принадлежать нам – дому Габсбургов!

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – растерялась Анна. Из всей долгой речи жандарма она поняла лишь одно – Жозефины в Сант-Агате уже нет, и ей опять предстоит долгий путь, но теперь еще дальше – в Рим.

– Значит, прикидываетесь глупенькой? – жандарм бросил стучать пальцами по крышке стола. – И вы не знаете, что происходит в мире вокруг вас? Вы не слышали, что во Франции – революция, что в Вене – восстание, что поляки взялись за оружие, а венгры и итальянцы подняли мятежи?

– Я слышала обо всех этих неприятностях… – вполне миролюбиво начала Анна, но жандарм грубо прервал ее.

– Неприятностях?! – закричал он, снова поднимаясь из-за стола и всем корпусом наклоняясь вперед. – Не старайтесь казаться наивной, это вам не поможет! У нас есть свидетель, который утверждает и готов подтвердить это под присягой, что вы проявляли особый интерес к сведениям о местонахождении повстанческих отрядов в Италии.

– Я не просила месье Компа, – Анна кивнула в сторону затихшего в углу «студента», – рассказывать мне об этом, но была признательна ему за информацию, которая помогла бы мне в будущем избежать бед.

– И каким же это способом? – ехидным тоном осведомился жандарм.

– Самым простым. С ее помощью можно исключить опасные регионы из маршрута своей поездки, – спокойно пояснила Анна.

– Вы удивительная женщина, мадам, – офицер откинулся на стуле и с любопытством взглянул на нее. – Такая стойкость, такая выдержка и хладнокровие! И это в тот момент, когда вас ищут все полиции Европы!

– О чем вы? – вздрогнула Анна, и на ее лице отразилось такое сильное недоумение, что даже жандарм задумался, а не ошибся ли он, точнее его агент.

Неделю назад офицер Пфайль получил, как и другие его коллеги, секретную депешу, в которой сообщалось, что на всех пограничных постах объявлено двойное предупреждение. Из парижского источника, близкого к кругам тайной революционной секты господина Мадзини, стало известно о том, что в Италию направляется одна из самых известных и горячих сторонниц лидера террористической группы «Молодая Италия», больше известная под именем пани Ванда.

Ее приметы отчасти совпадали с описанием, переданным на одной из промежуточных станций по телеграфу Пфайлю филером, следовавшим парижским дилижансом. Женщина, которая обратила на себя внимание агента, маскировавшегося под студента Сорбонны, еще в Париже вызвала его интерес тем, что говорила с провожавшим ее спутником на каком-то из славянских диалектов. И упускать такую возможность для повышения жандарм не мог. Он велел арестовать даму, на которую указал «студент».

Однако чем дольше Пфайль говорил с ней, тем больше убеждался, что агент ошибся. Женщина была как будто ниже ростом и более изящного сложения, чем «пани Ванда». И у нее был русский паспорт на имя баронессы Корф, и ехала она открыто, что, впрочем, вполне могло быть уловкой. Но что-то все-таки подсказывало Пфайлю, что он промахнулся, а признавать это он не хотел – по крайней мере, не так публично.

И поэтому продолжал допрос, пытаясь спровоцировать «подозреваемую» на какую-нибудь неосторожную фразу или случайную реплику, позволившую бы ему продержать русскую под арестом для вида хотя бы некоторое время и тем самым утешить свое самолюбие.

– Вы так и не ответили на мой вопрос! – воскликнула Анна. – В чем меня обвиняют?

– Мы не в суде, мадам, – высокомерным гоном «успокоил» ее жандарм. – Мы всего лишь пытаемся выяснить вашу причастность… или непричастность к деятельности одной известной вам особы. Я говорю о пани Ванде. Ведь вы не станете отрицать, что это имя вам знакомо?

– Лишь ее имя! – вынуждена была признать Анна. Этого еще только не хватало: таинственная незнакомка словно преследовала ее! – Я слышала его вот от того молодого человека, который прячется за вашей спиной.

– Этот молодой человек исполнял свой служебный долг, – скривился Пфайль. – А вот почему вы должным образом не отреагировали на его слова и не сообщили о возможном волонтере бунтовщиков на первом же посту?

– Я не состою доносчиком ни в Охранном отделении, ни в Тайной полиции, – возмутилась Анна.

– А мне казалось, что русские больше других заинтересованы в том, чтобы революционная зараза перестала распространяться по Европе, и как можно быстрее.

– Русские предпочитают честный бой, – гордо вскинулась Анна.

– И напрасно, – самоуверенно произнес Пфайль. – Пока вы будете собирать войска, заговорщики проникнут во все слои общества и расколют его, отравив всех заразой сомнения и сказками про лучшую жизнь.

– Я не имею никакого отношения к большой политике, – устало сказала Анна. – Я ехала навестить подругу, которая недавно вышла замуж, чтобы поздравить ее с этим событием. Я невероятно утомлена дорогой и этим бессмысленным диалогом. И вы ведь можете проверить подлинность моего паспорта у русского консула в Ницце.

– Разумеется, могу, – надулся Пфайль. Допрос явно подходил к концу, и он уже понял: на повышение нечего и рассчитывать. – Однако пока не придет подтверждение, я вынужден задерживать вас.

– Но… – взмолилась Анна.

– Никаких «но»! – жандарм кивнул «студенту». – Отведите мадам к дежурному унтеру, пусть ее поместят в гостевую комнату и выделят солдата для охраны. А вы тоже будьте рядом. На всякий случай.

«Студент» кивнул и открыл дверь на улицу, давая Анне понять, чтобы следовала за ним. Анна с видимым усилием поднялась и направилась к выходу. Проходя мимо Пфайля, она на минуту остановилась и сказала:

– Вы допускаете ужасную ошибку, господин офицер. Мой муж – сотрудник дипломатического корпуса. И я уверена, что если ваше самоуправство станет известно при дворе русского императора, ваше начальство немедленно призовет вас к ответу. И, поверьте, разговор этот может оказаться совсем не из приятных.

Но эта ее фраза жандарма не успокоила, а насторожила, в его мозгу тут же родилась новая идея: а что, если баронесса выполняет какую-то секретную миссию, о которой русские не сообщили своим австрийским коллегам? И если ему удастся выведать это, то он сможет все-таки претендовать на повышение! Пфайль решил дождаться ответа из русского консульства, а потом учинить баронессе еще один допрос…

* * *

– Что вам нужно? Что вы делаете здесь? – воскликнула Анна, приходя в себя.

Она, казалось, буквально на мгновение сомкнула глаза, позволяя себе отдохнуть. Последние события отозвались в ней таким напряжением, что она держалась в здравии и рассудке только сильнейшим усилием воли. Но вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и очнулась от вязкой и тревожной дремоты. Она поднялась и села на узкой железной кровати, на которую какое-то время назад решила прилечь, давая небольшой отдых уставшему от утомительной дороги и неожиданного волнения телу. Анна встряхнула головой, будто освобождаясь от наваждения, и увидела рядом с собою «студента», на коленях стоявшего перед кроватью.

– Мадам, – плачущим голосом произнес Компа, – не надо кричать! Прошу вас, не выдавайте меня.

– Я? – Анна взглянула на него с нескрываемым ужасом. – Насколько я помню, это вы выдали меня своим хозяевам. Совершенно безвинную женщину!

– Вы не поняли, мадам! – Компа попытался схватить ее за руку и поцеловать, но Анна с брезгливостью отняла руку. – Конечно, я виноват перед вами, но вы должны меня понять. Я был полон возвышенных идей, я верил в революцию. Но однажды меня предал мой собственный духовник, он раскрыл тайну исповеди полиции, и всех моих друзей арестовали, а сам я попал в сети, из которых уже не в силах выбраться.

– Но что вы хотите от меня? – с негодованием спросила Анна. – Я не исповедую вашу веру и не могу отпустить ваши грехи.

– Можете! – горячо воскликнул Компа. – Вы можете простить меня. Я всего лишь выполнял свою работу, к которой привязан пожизненно, как раб. Но я виноват перед вами, я ошибся, я принял вас за другую и хочу исправить свою оплошность. Я могу помочь вам бежать.

– Бежать? – искренне удивилась Анна. – Но я не совершала ничего противозаконного. Мне незачем подвергать свою жизнь и свою цель дополнительной опасности…

– Так, значит, цель все-таки была? – вдруг услышала она все тот же наглый голос.

В комнату стремительно вошел Пфайль, а «студент» тотчас вскочил с колен и по едва уловимому знаку бровями, поданному ему жандармом, кинулся прочь из комнаты.

– И вам не надоели эти провокации? – рассердилась Анна и встала, шагнув от кровати к офицеру. – Что вы себе позволяете?! Ведь мы, кажется, союзники? И неужели вы до сих пор не получили ответа из консульства?

– Ответ-то я получил, – недобро усмехнулся тот. – Однако он меня не обнадежил, а скорее насторожил.

– Что вы хотите этим сказать? – не сразу поняла Анна.

– Только то, что вы, мадам, – жена человека, которого подозревают в краже казенных денег, и который таинственным образом исчез с ними из поля зрения своего начальства, – торжественно объявил Пфайль.

– У вас устаревшие сведения, – улыбнулась Анна. – Мой муж уже оправдан, а деньги возвращены.

– В самом деле? – глаза жандарма сверкнули зловещим блеском.

– Именно так, – смело глядя ему в лицо, сказала Анна. – Видимо, вам следует сделать еще один запрос и просто подождать. Думаю, из-за всей этой военной неразберихи информация о реабилитации моего супруга немного задержалась.

– А может быть, дело совсем в другом? В том, что вы действительно едете к своей подруге, которой передали похищенные в Париже деньги, и сейчас желаете их забрать, чтобы потом соединиться с мужем, как два голубка – невинные и свободные?

– У вас слишком богатое воображение, господин офицер! – Анна даже порозовела от гнева.

– А волнение вам идет, – грязно скривился Пфайль. – Вы становитесь так привлекательны… Ну, не упрямьтесь, признайтесь, где деньги, и я не стану вас задерживать. Я даже дам вам сопровождение. Да что там – сам поеду сопровождать вас и буду защищать от мародеров и бунтовщиков. Я обещаю вам защиту, а деньги мы поделим. Я не стану вас обижать, мне много не надо.

– Да вы с ума сошли! – вскричала Анна, отступая от Пфайля, который надвигался на нее всем корпусом, оттесняя к стене. – Нет никаких денег!

– И мужа-предателя тоже нет? – съязвил Пфайль, упираясь руками в стену и зажимая Анну таким образом в кольцо.

– Муж есть, – твердо сказала она, в струнку вытягиваясь по стене. – И когда я найду его и расскажу о том, что вы делали со мной, он сумеет доходчиво объяснить вам, как не следует поступать с порядочной женщиной.

– Так, значит, вы все-таки ищете мужа? – Пфайль до предела близко придвинулся к Анне. – А может быть, вам поручено нечто большее, чем просто найти его? Скажите, все это задумано для создания вашему мужу репутации перебежчика, чтобы он мог внедриться в ряды повстанцев?

– Да вы маньяк! – Анна попыталась оттолкнуть жандарма, но тот набросился на нее и стал жадно целовать в шею. – Негодяй! Оставьте меня!

Наконец, после минутной борьбы, Анне удалось извернуться и сильно ударить жандарма коленом ниже пояса. Пфайль взревел от боли и отпустил ее.

– Ко мне! Все ко мне! – закричал он и, кивнув вбежавшим на крик Компа и охранявшему Анну солдату, прорычал: – На задний двор ее! И подготовьте шеренгу.

– Что вы хотите сделать со мной? – воскликнула Анна, пытаясь вырваться из рук Компа и охранника, силою тащивших ее к двери.

– То, что всегда делают с предателями, – нагло усмехнулся Пфайль. – Согласно законам военного времени.

Отчаянно сопротивлявшуюся Анну вытащили на задний двор кордегардии и поставили у глухой стены здания. Пфайль махнул рукой Компа, и тот подбежал к Анне с каким-то тряпичным лоскутом, чтобы завязать ей глаза, но она оттолкнула его, и смело взглянула на своих мучителей. Пфайль садистски улыбнулся, но не стал настаивать – по его знаку «студент» вернулся к нему. А тем временем приведенные унтером солдаты стали выстраиваться в шеренгу для расстрела.

Разумеется, Пфайль не собирался убивать русскую. Он был намерен только сильнее ее запугать, чтобы она, наконец, сдалась и прояснила, с чем же ему все-таки пришлось столкнуться: с хитроумной комбинацией русской разведки или обычным криминалом, за счет которого он, впрочем, был бы рад поживиться. И, честно говоря, Пфайль не знал, какой из вариантов ответа ему предпочтительней. Ведь если бы ему удалось раскрыть русский заговор, его заслугу мог приписать себе кто-нибудь из этих кабинетных крыс там, наверху, а деньги – живые деньги – вряд ли можно заменить похвалами от начальства.

Однако дамочка по-прежнему проявляла невероятное упорство и, кажется, на самом деле вознамерилась принять мученическую смерть. Неужели он ошибся в своих надеждах? Пфайль нахмурился и закурил сигару, пытаясь разобраться, правильно ли он поступает. Вышколенный унтер смотрел на него, ожидая приказа, и Пфайль решился. Он сделал одну большую, глубокую затяжку, выпустил изо рта правильное кольцо плотного дыма и кивнул унтеру.

– Пли! – скомандовал тот.

Но когда дым рассеялся, Анна поняла, что она жива, а солдаты, Пфайль и злополучный агент-провокатор лежат на земле. Пфайлю пуля попала прямо в лоб, и он умер, не успев выронить сигары, и теперь она курилась у него в уголке губ, застывших в предсмертной гримасе крайнего удивления. Компа, как и солдат, застрелили выстрелами в спину. И Анна, оторопев от ужаса, увидела, что из-за соседнего пригорка поднимаются какие-то люди с дымящимися от выстрелов ружьями. Один из них подошел к Анне, все еще опиравшейся на холодную кладку стены, и подал ей руку.

– Вы спасены, синьора, – сказал он, и Анна немедленно разрыдалась.

Но слишком долго предаваться облегчающим душу слезам она не сумела. Выстрелы во дворе кордегардии привлекли к себе внимание австрийских постов, стоявших в бивуаках неподалеку. Какой-то человек, одетый в странную накидку, подбежал к спасителю Анны и прокричал:

– Они вызвали подкрепление, нам надо уходить!

И ее избавитель, невыразимо прекрасный юноша, похожий на античного бога, улыбнулся Анне и произнес:

– Нам следует поторопиться, если вы, конечно, не собираетесь остаться здесь и позволить им убить вас.

– Ни в коем случае! – воскликнула Анна, все еще не пришедшая в себя от изумления. – Но мои вещи, мои документы…

– Где они?

– Там, – Анна указала на кордегардию.

– Тогда поспешим, – спаситель взял ее за руку, и они вместе вернулись в дом.

Анна отыскала свои чемодан и саквояж среди других, сваленных на полу. Ее вещи явно подверглись бесцеремонному осмотру – в них рылись с жестокостью, как будто действительно мечтали найти второе дно со спрятанными в нем сокровищами.

– Мы отнесем их, – спаситель позвал с улицы одного из своих спутников, и тот взвалил на себя чемодан Анны, когда она застегнула все застежки на нем.

Потом избавитель поднял с пола ее саквояж и выжидающе взглянул на Анну, все еще перебиравшую бумаги на столе в поисках своего паспорта.

– Нашла! – вдруг воскликнула она, вытаскивая паспорт из-под каких-то папок.

– Avanti! – улыбнулся спаситель, и от его улыбки у Анны немедленно полегчало на сердце.

«Господи, – подумала она, – теперь я знаю, Ты – есть! И Ты хранишь меня!»