Текст книги "Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
– Это вышло случайно – нахмурился Шерваль. – Я никогда не пошел бы на этот шаг, но мое положение оказалось безысходным. Мне нужны эти деньги, от них зависят моя жизнь и спокойствие моей семьи.
– И тогда вы взяли деньги у моего погибшего мужа, ударили Писарева и сбежали с ними! – с гневом промолвила Анна.
– Да как вы смеете?! – возмутился Шерваль. – Неужели вы искренне полагаете, что я пришел бы на эту встречу с вами, будучи замешан в убийстве?
– Я видела, как игра доводит людей и до худших поступков! – отрезала Анна. – И потом, вы, наверное, решили, что теперь можете попытаться удвоить свой капитал, присовокупив к похищенным деньгам те, что попытаетесь выманить у меня в обмен на информацию о моем пропавшем муже. Или, что еще ужасней, захотите продать тот же самый документ еще раз.
– А я-то надеялся, что встречу в вас понимание и здравый смысл, – вздохнул Шер-валь. – Поймите, госпожа баронесса, я не получил от вашего супруга никаких денег, и документ по-прежнему со мной. Но мне не было необходимости плести всю ту паутину, создание которой вы сейчас пытаетесь мне приписать.
– Вот как?! – с вызовом воскликнула Анна.
– Именно так, – кивнул Шерваль. – Идя на соглашение с бароном, я уже оговорил все, что могло бы спасти меня. Мне было обещано не только предоставление растраченной суммы, но и деньги на отъезд из Парижа для меня, моей матери и младшей сестры. Мне обещали, что у вашего консула в Ницце я получу фальшивые документы, и мы сядем на ближайший корабль, отплывающий в Южную Америку или Мексику. Поверьте, я не пришел бы сюда, имея на руках все обещанные мне гарантии. Наш с бароном договор остался неисполненным, и я по-прежнему стою на краю гибели, а время убегает так стремительно, что мне страшно. Мне по-настоящему страшно, баронесса!..
– Но тогда… – растерялась Анна. – Тогда где же мой муж и где деньги?
– О деньгах, как я полагаю, вы должны спросить спутника барона, – пожал плечами Шерваль. – Когда толпа разделила их, я видел, что он, ловко пробираясь между дерущимися, побежал по одному из переулков, и саквояж оставался у него. А барон… Я потому и не обнадежил вас, мадам, что видел, как толпа увлекла его за собой, когда он попытался остановить своего убегавшего с деньгами спутника. Но вдруг гвардейцы стали стрелять в упор, не разбирая, где кто. И потом на улице оставались лишь трупы или раненые, которых куда-то увозили на телегах весь этот долгий вечер. И только ночью я смог покинуть свое убежище, разбитый и совершенно отчаявшийся.
– Но почему же вы не попытались что-то предпринять после того, как сделка не состоялась? – прошептала Анна.
Слезы застилали ей глаза, но она старалась держаться уверенно и спокойно.
– Дело в том, – пояснил Шерваль, – что я знал одного барона и просил его держать мою личность в тайне даже от своих коллег, поскольку опасался шпионов графа. А он – человек ловкий и подозрительный. И потому больше мне не к кому было обратиться, но, когда я уже совершенно потерял голову от ужаса перед неизбежным, появились вы, Я подумал, что вы пришли, чтобы заменить собою барона в этом деле. Вы нашли прекрасный предлог, это было совсем неплохо придумано – обвинить графа в исчезновении вашего мужа. И я немедленно решил связаться с вами, но чтобы быть окончательно уверенным в том, что вы придете на встречу, я написал записку от имени барона Корфа.
– Это я уже знаю, – кивнула Анна, – но должна вас разочаровать. Я не имею к делам мужа никакого отношения, и я действительно думала, что к его пропаже причастен граф де Морни…
– Тише, тише! – испуганно прервал ее Шерваль. – Не надо никаких имен, по крайней мере, таких громких.
– Думаю, ваши опасения, если они и имеют основания, все равно в данном случае чрезмерны, – твердо сказала Анна. – Считая, что отправляюсь на встречу с мужем, которого подозревают в краже и измене родине, я сочла необходимым предпринять все меры предосторожности. И надеюсь остаться совершенно незамеченной, кем бы ни оказались соглядатаи – шпионами графа или людьми из русской миссии.
– Предусмотрительно, – с облегчением вздохнул Шерваль, – очень предусмотрительно. И, честно говоря, вы обманули даже меня. Я потому так долго не решался входить в комнату, что не знал, как понимать визит престарелой дамы, которую вы столь блестяще изобразили. Но потом я подумал, что вы, быть может, тоже прибегли к конспирации, и оказался прав. Однако вы смутили меня своим рассказом. Как получилось, что барона подозревают в предательстве? Он совершенно не похож на изменника, и потом, я видел, как он упал в толпе то ли от выстрела, то ли от удара прикладом по голове.
– О Боже! – не удержалась от возгласа Анна и снова покачнулась, но устояла и жестом остановила бросившегося к ней Шерваля. – Дело в том, что спутник барона остался жив, он явился к своему начальству – один и без денег, и утверждал, что саквояж похитил барон, напав на него в темном переулке.
– Но это ложь! – возмутился Шерваль. – Как он смеет!
– Этот человек, если можно будет так выразиться, – сквозь зубы сказала Анна, – знаком мне давно, и я знаю, что он способен на любую подлость. И поэтому меня сейчас более всего заботит честное имя и правда о моем муже: где он и что с ним.
– А меня беспокоит возможность завершения нашей с ним сделки. Давайте объединим наши усилия.
– Что вы предлагаете?
– Помогите мне получить деньги и все те гарантии, которые были мне обещаны бароном Корфом, а я дам вам письменное свидетельство, где изложу все, что видел в тот день, – предложил Шерваль.
– Хорошо, – после краткого раздумья ответила Анна. – И нам лучше оговорить все детали прямо сейчас. Если вы не возражаете, при свете.
Шерваль кивнул и, наклонившись, стал шарить на полу рукой, пытаясь разыскать упавшую стеклянную колбу…
* * *
Дома Анна, расставшись со своим немудреным камуфляжем, пожелала супругам Боннэ спокойной ночи, а Варвару отправила к детям, которые сегодня весь день провели в обществе слуг. Воспитатели те были никакие, и поэтому брат и сестра возвращению матери обрадовались так шумно, что она испугалась, как бы их восторженные крики не стали слышны на улице, что вызвало бы повышенный интерес соседей и возможных наблюдателей. Поэтому она повела себя строго, но без излишней суровости, а как будто играла с детьми, и увела их после ужина в гостиную наверху, чтобы там провести с ними время, достаточное для их успокоения.
Она прекрасно понимала, что все эти дни дети тоже чувствовали поселившуюся в атмосфере дома взволнованность, но, конечно, не могли сколько-нибудь вразумительно ее объяснить. И Анне пришлось собрать все свое мужество и волю в кулак, чтобы быть с ними по-прежнему ровной и счастливой, хотя сердце ее сжималось от боли и горя, особенно теперь, после разговора с Шервалем.
Верить в смерть Владимира она отказывалась, но в глубине души допускала, что в описанной Шервалем ситуации такой исход вполне был возможен. Однако Анна знала, что Корф был прекрасным воином, смелым и порою отчаянным, и это в бою повышало его ставки на удачу. Она не хотела сейчас думать о худшем и надеялась, что Владимир, с его отменной реакцией и твердой рукой, успел увернуться от пули или остановить занесенный над его головою палаш. Анна верила в счастливую звезду Корфа, который часто выходил невредимым из самых опасных и тяжелых сражений, и поклялась, что, как только ей удастся довести начатое им дело до конца, она станет его искать. И нет никакой силы на свете, чтобы могла разделить их и разрушить их счастье и любовь.
Уложив детей, Анна коротко сказала Варваре, всю дорогу до дома терзавшую ее вопросами о свидании и не спускавшую с нее умоляющих глаз, что Владимир жив, но где он и что с ним, она пока не знает. И что к ней приходил от него человек, передавший просьбу Владимира, исполнение которой приблизит час его возвращения в семью и вернет ему доброе имя. Судя по прищуру хитрых крестьянских глаз Варвары, Анна поняла, что та ей не во всем поверила, но для виду нянька это объяснение приняла и подтвердила, что готова ради Владимира Ивановича на все – даже на подлог и обман. Лишь бы он вернулся – живой и целехонький.
Утром Анна отправилась к Киселеву и, когда они остались в его кабинете тет-а-тет, рассказала о своей встрече с Шервалем. Если Киселев и был потрясен, то себя ничем не выдал. Многолетняя дипломатическая служба приучила его к выдержанности и обдуманному поведению. Граф несколько раз заставил вопросами повторить Анну все обстоятельства встречи с Шервалем, как будто пытался уловить неточности или ждал подвоха, но потом с удовлетворением кивнул.
– Ваш рассказ, – наконец сказал он, – представляется мне вполне правдоподобным. Честно говоря, я предполагал в словах капитана Писарева обман и велел провести у него дома негласный обыск. Но эта мера ничего не дала – денег там не оказалось.
– Неужели вы всерьез полагали, что, ограбив страну, он понесет похищенное домой и оставит его под подушкой? – едко поинтересовалась Анна. – Наверняка господин Писарев спрятал где-то саквояж в укромном месте, которое у него, вполне возможно, было приготовлено заранее. Ибо я не исключаю мысли о том, что он сам планировал нападение на моего мужа, и ему просто повезло сделать это не своими руками.
– Разумеется, я не считаю капитана полным дураком, – смутился Киселев. – Но я должен был исключить эту вероятность саму по себе. Но теперь, когда все более или менее прояснилось, я все равно не могу обвинить его. Даже если месье Шерваль передаст вам обещанное свидетельство, оно не будет иметь никакой юридической силы без прямых доказательств – то есть саквояжа с деньгами. И, кроме того, без него я не сумею выполнить условия Шерваля – дважды мне не удастся столь быстро получить сумму, равную пропавшей. Не забывайте, что мы находимся в недружественном нам Париже и в обстоятельствах постоянного банковского шантажа со стороны господина барона Ротшильда, который еще не решил, чью сторону ему следует принять.
– В таком случае, – предложила Анна, – раз мы не в силах найти похищенные Писаревым деньги, давайте заставим его самого вернуть их нам.
– Каким образом? – Киселев удивленно приподнял брови. – Вы предлагаете мне пытать его? Или отвезти к медиуму?
– Нет, – улыбнулась Анна, – у меня есть куда менее дорогое и совсем не кровожадное предложение.
– Слушаю вас, – кивнул ей граф.
– Нас, меня и моего супруга, с господином Писаревым связывают давнишние и весьма непростые отношения, – начала Анна. – И когда я вчера, еще не зная, кто именно обвиняет Владимира Ивановича в краже и предательстве, пришла к Писареву, то он немедленно узнал меня и не стал скрывать, что по-прежнему питает ненависть к барону и до сих пор не оставил надежды увидеть меня в своих объятиях.
– Вы, верно, шутите? – изумился Киселев.
– Отнюдь, – покачала головой Анна. – Я могла тотчас сообщить вам об этом, но негодяй вздумал угрожать мне. Он поклялся, что заявит вам, будто я на этой встрече пыталась подкупить его, предложив себя в обмен на изменение его показаний в пользу барона.
– Какая низость! – воскликнул ее собеседник.
– Тогда я вынуждена была промолчать. – Анна кивком поблагодарила его за сочувствие. – Ведь я еще не знала того, что открыл мне позже месье Шерваль. Но теперь с меня сняты все ограничения, и я предлагаю вам воспользоваться сделанным мне господином Писаревым предложением.
– Вы хотите?.. – смутился граф. – Но не на самом же деле?..
– Разумеется, нет, – успокоила его Анна. – Я всего лишь хочу убедить господина подлеца, что готова ответить на его притязания, и хитростью выманить у него признание в том, где он прячет украденные им деньги.
– Но как же вы добьетесь этого, не подвергая свою честь опасности?
– Об этом не беспокойтесь! Я сумею за себя постоять. Мне удалось победить господина Писарева в прошлом, уверена – мне удастся сделать это и сейчас.
– И каков ваш план?
– Сегодня же я пошлю капитану записку, что обдумала его предложение и прошу о личной встрече. А потом… – Анна выдержала паузу и улыбнулась. – Для «потом» у меня есть одно старое и испытанное средство, а вы… вы должны быть наготове и, когда я дам вам знать, проследите за негодяем и вернете то, что он украл. Позже мы снова встретимся с месье Шервалем и доведем дело, начатое моим супругом, до конца. А значит, и восстановим его доброе имя, и вернем его репутации незапятнанность. И поверьте: я настроена решительно и ни за что не отступлю.
– Я вам верю, – кивнул Киселев.
Вернувшись домой, Анна немедленно составила записку Писареву и отправила с нею месье Боннэ по указанному Киселевым адресу. Потом она велела Варваре и мадам Боннэ собрать детей, а тем временем написала еще одно письмо – на сей раз Жозефине, которую умоляла на несколько дней приютить ее драгоценных чад. Анна не хотела, чтобы дети случайно стали свидетелями ее ужина с Писаревым (а в том, что он состоится, она ни минуты не сомневалась) или – не дай Господь! – не подверглись с его стороны опасности. Потом она отправила с этим письмом мадам Боннэ, и вскоре та вернулась с положительным и весьма сердечным ответом.
Пришедшему к своему часу Санникову Анна вынуждена была сегодня отказать от уроков, но не стала возражать, когда он, не выспрашивая объяснений о причинах такого решения, предложил сопроводить ее и детей во время переезда. И пока он усаживал Ванечку и Катеньку в экипаж, появился Боннэ со словами: «Месье изволили передать, что ответ на ваше послание они принесут самолично в указанное вами время». «Началось», – подумала Анна, и решимость отразилась в ее глазах особым блеском, который был замечен наблюдательным Санниковым и отнесен им за счет вполне естественного волнения. Баронесса впервые выезжала с детьми не в обществе своего мужа, а с посторонним мужчиной, хотя он и числился в доме за своего.
Жозефина встретила их у себя приветливо и любезно, но глаза ее были заплаканы.
– Что случилось? – встревожилась Анна, когда Санников с разрешения Жозефины увел детей в гостиную, где занимал их, пока женщины разговаривали.
Оказалось, что заявление, неосмотрительно сделанное Джузеппе на том памятном вечере в театре «Шуазель» и напечатанное практически во всех парижских газетах, вызвало величайшее недовольство Временного правительства республики. И месье Верди было «предложено» в кратчайшие сроки выехать из Парижа по собственному желанию, в противном случае он мог быть привлечен к ответственности за подстрекательство к мятежу и попытку срыва выборов. И тогда его отъезд сопровождался бы отнюдь не почетным эскортом со звоном кандалов вместо оркестра.
– И что ты намерена делать? – спросила Анна, когда Жозефина сообщила ей, что Джузеппе пакует чемоданы. Его уже звали в Рим, где началась новая волна выступления за независимость.
– Полагаю, мне следует ехать вместе с ним.
– Но это означает окончательный разрыв со сценой!
– Понимаю, – согласилась Жозефина, – но рано или поздно в жизни женщины наступает момент, когда она должна подумать о себе. И потом, кто-то ведь должен распаковывать за гения его дорожные сумки.
Анна вздохнула. Этот выбор она уже сделала, и хотя Владимир не относился к категории гениев, вопрос перед нею в свое время стоял именно так: или жизнь с любимым мужчиной, или карьера…
Поблагодарив проводившего ее обратно домой Санникова, Анна отпустила супругов Боннэ, дав им оплачиваемые выходные, и прошла на кухню узнать, все ли Варвара приготовила к вечеру.
Писарев пришел даже раньше намеченного срока. Он был явно взволнован, хотя его возбуждение следовало приписать вожделению, от которого он сгорал, а никак не относить на счет страстности, которую испытывает по-настоящему влюбленный мужчина.
Он наглым тоном обратился к Анне, когда Варвара, с трудом удерживавшаяся от замечаний в его адрес, провела Писарева в столовую, где был накрыт стол со свечами и роскошным серебром блюд, и плавали ароматы кушаний, на которые расстаралась заботливая няня.
– Итак, вы, судя по всему, хорошенько обдумали мое предложение, раз решились написать мне.
– Как видите, – кивнула Анна, – я решилась не только написать вам, но и пригласила в свой дом, сделав все возможное, чтобы никто и ничто не могли помешать нам сегодня.
– Ни детей, ни слуг? – с подозрением спросил Писарев. – А как же эта старуха?
– Варвара не в счет, она стара, слепа и глуха, – улыбнулась Анна, стараясь казаться максимально убедительной. – И потом, она моя нянька и предана мне до мозга костей. Она скорее даст себя убить, чем позволит кому-либо вмешаться в мои дела, и никогда не станет обсуждать мои приказания.
– Похвально, – самодовольно хмыкнул Писарев, накручивая на вилку полоску тонко нарезанной копченой стерляди. – Таким образом, вы желаете убедить меня, что намерены идти до конца?
– Вы и сами знаете, господин капитан, – Анна пригубила из бокала прохладного шабли, – мое положение стало безвыходным. Муж пропал, его считают изменником и вором, что не позволяет мне вернуться домой, а значит, лишает возможности пользоваться всеми правами и привилегиями своего круга. У меня на руках двое малолетних детей, и впереди – только презрение и осуждение близких.
– Ужасная картина, – кивнул жующий Писарев.
– Как видите, у меня не остается иного выхода, как просить вас стать моим защитником, – Анна скромно опустила глаза долу, – и надеяться, что вы простили мне мою бесцеремонность, с какой я ответила поначалу на ваше благородное предложение о помощи.
– Но вы все еще хотите, сударыня, чтобы я стал защищать при разбирательстве барона Корфа? – Писарев цепко вперился в Анну пронзительным взглядом.
– Нет, у меня было время подумать. – Анна ответила ему кристально чистым взором, в котором не пряталось ничего, кроме холодного расчета. – И я пришла к заключению просить вас увезти меня отсюда. Подальше от всех этих проблем.
– Вас одну? – Писарев все еще не верил ей. – А как же ваши дети?
– Дети? – усмехнулась Анна. – Зачем они мне? У них есть дед, они еще могут заслужить, ввиду своей невинности, прощение Государя Императора и его цепных псов. У них еще есть будущее, но что ждет меня? Я не желаю идти в Сибирь за то, чего не совершала. Я мечтаю уехать. Например, в Америку, где можно начать новую жизнь. Вместе с нами. Таково мое условие.
– Условие? – не сразу понял Писарев.
– Именно так – условие, – повторила Анна. – Вы ведь хотите полностью владеть мною? Пожалуйста, я буду вашей, но не в обмен на защиту мужа, от которого у меня одни неприятности, а ради того, чтобы начать новую жизнь. Там, где это еще возможно.
– А вы не шутите? – несколько опешил от такого поворота событий Писарев.
– Ни в коем случае, – спокойно сказала Анна. – Я знаю, что, несмотря на прошествие стольких лет, вы все еще помните меня и питаете так и не угасшее желание. Я готова пойти вам навстречу, но и вы должны принять те перспективы, что ожидают вас в Новом Свете.
– Перспективы? – вздрогнул Писарев.
– Конечно, – продолжала Анна. – Вы детально описали мне при нашей первой встрече возможные варианты моей жизни при тех обстоятельствах, что сложились в связи с исчезновением моего мужа и денег. Так позвольте и мне спросить вас: а чего ожидаете вы в этой же ситуации? После вашего конфуза с пропавшим саквояжем вас не погладят по головке, хотя вы, вероятно, совершенно невиновны. В лучшем случае вас вернут в Россию и сделают мелким клерком где-нибудь в захолустье. В худшем – понизят в звании и отправят в армию. Неужели такой перспективы вы желаете для себя? И вы просто удовлетворитесь своей победой надо мной и позволите вашему начальству отыграться за все случившееся на вас? Ведь мой муж исчез, возможно, мертв, а кто еще стоял с ним рядом в тот злополучный день?
– Я должен поразмыслить над тем, что вы сказали, – пробормотал Писарев после весьма продолжительной паузы. – Но… если я намерен буду ответить вам положительно, то я должен получить от вас гарантию вашего участия во мне.
– Вы хотите сделать это прямо сейчас, здесь? – с легкой иронией осведомилась Анна и положила вилку на стол.
– Нет, что вы, – недобро скривился Писарев, – я бы хотел лучшим из приготовленных на сегодняшний вечер блюд насладиться в соответствующей атмосфере и в надлежащей последовательности.
– В таком случае, – кивнула Анна, – давайте сначала отужинаем, а потом перейдем к заключительной части наших переговоров…
Когда Писарев дошел до спальни, он уже почти ничего не соображал. От подсыпанного Варварой снадобья его повело, но он приписал свою слабость обильной пище и шампанскому, к которому от волнения прикладывался в конце ужина слишком часто. В спальне он еще пытался обнять Анну и даже потянулся губами к ее лицу, но потом рухнул на постель и отчаянно захрапел. И тогда Анна с Варварой принялись стаскивать с него одежду, оставив капитана только в одной длинной шелковой блузе с кружевными манжетами. Варвара при этом плевалась в сторону и отпускала разные ругательства, а Анна помогала ей, сжавшись от презрения и ужаса, что ей приходится делать такое.
Ночь они провели вместе – Варвара сидела на мягком низком пуфе рядом с кроватью и следила, чтобы Писарев не упал ненароком на пол и ничего себе не повредил. Анна же разделась до ночной рубашки – вдруг Писарев проснется и увидит, что она одета, и села и кресло у окна, стараясь не смотреть на этого мужлана, в беспамятстве развалившегося на постели – ее семейной постели, где они с Владимиром провели столько счастливых ночей. Ее сердце обливалось кровью. В надежде спасти доброе имя мужа и, возможно, его жизнь, она вынуждена была осквернить святое. Но иного выхода у нее не оставалось, и Анна мужественно переносила эту пытку – видеть, как какой-то недочеловек, подлец и вор мнет ее подушки и нежнейшее постельное белье и перекатывается с боку на бок на ее брачном ложе.
Наконец от усталости она заснула, точнее, провалилась в какую-то пугающую своей бесконечностью темноту, но длился этот кошмар совсем недолго (или ей так показалось?). Вскоре Анна почувствовала, как Варвара трясет ее за плечо.
– Просыпайся, Аннушка, ирод наш зашевелился. Пора тебе для него последнюю сцену разыграть…
Анна смутным взглядом посмотрела на нее и все вспомнила.
Очнувшийся Писарев увидел Анну рядом с собой – усталую от «ночи любви» и готовую на все ради него. Он, конечно, какое-то время взирал на нее с изумлением, пытаясь вспомнить, что из вчерашнего было в действительности, а что привиделось или приснилось ему. Но Анна искренним взглядом успокоила его: он был на высоте, и она ждала от него продолжения. Она была так красива – золотистые волосы спадали локонами на спину, рубашка с одного плеча была приспущена, обнажая прекрасное мраморное плечико, а сквозь тонкий батист просвечивал столь выразительный силуэт, что Писарев постеснялся подвергать сомнению подлинность увиденной им картины.
Наконец он собрался с духом, поднялся и попросил принести ему что-нибудь для похмелья, и Варвара, откликаясь на зов Анны, принесла капитану холодненького рассольчика – она и в Париже умудрялась делать все эти российские вкусности. Потом Писарев захотел освежить лицо – Варвара тут же подала ему свежее, мокрое полотенце, а Анна с равнодушным видом, какой и положено иметь женщине ее круга, стала за ширму одеться в домашнее.
– Надеюсь, вам не пришлось скучать сегодня ночью, баронесса? – осторожно осведомился у нее Писарев, натягивая брюки.
– Не помню, чтобы у меня было для этого время, – спокойно ответила Анна.
– Но вы найдете его для того, чтобы повторить все то лучшее, что вам пришлось пережить? – не унимался Писарев.
– Непременно, – сдержанно кивнула Анна, появляясь из-за ширмы. – Но только после того, как и вы ответите мне тем же.
– О чем вы? – не сразу понял Писарев.
– Я отдала вам самое дорогое и единственное, что у меня осталось, – самое себя, – холодно сказала Анна. – А теперь я желала бы знать, когда вы выполните свою часть нашего договора.
– Скоро, госпожа баронесса. – Писарев подошел к ней и попытался обнять. – Совсем скоро.
– Вот когда это скоро наступит, – Анна уклонилась от его поцелуя, – тогда и продолжим.
– Хорошо, – кивнул Писарев, как будто решился на что-то важное. – Не покидайте дом, я скоро вернусь. И постарайтесь собрать свои вещи – все ценное, о чем вы забыли упомянуть, и что наверняка припрятано у вас в укромном уголке. Когда я приеду, мы немедленно покинем Париж. Но запомните – только мы вдвоем, никаких нянек! Ясно?!
