Текст книги "Привет, любимая (СИ)"

Автор книги: Елена Квашнина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

      Я поздоровалась и сразу откровенно все ему выложила. Он правильно понял, не обиделся. Даже пошутил:

      – Придумайте пароль, Аля. А я позабочусь о связных.

      Мне понравилось, что не обиделся. Да черт с ним! Пусть шляется. Только, чтоб тетка не расстраивалась.

      Больше в нашем доме он не появлялся. Звонил мне на работу, договариваясь о встрече. Валька Прохоров, из профкома, давно положивший на меня глаз, едко усмехался:

      – Пока муж там в какой-нибудь Зимбабве уродуется, она себе хахелей заводит.

      Он не знал, что мы с Рыжим разошлись. На работе все думали, Мишка ухватил счастливый случай подзаработать.

      – Тебя бесит, Валя, что ты не входишь в число моих хахелей? Не бесись. У тебя все впереди, – так же едко усмехалась я и начинала готовиться к очередной встрече с деверем.

      За май мы встречались с ним пять раз. Он ухаживал за мной аккуратно, не переходя границы приличий. Все время помнил, что Ванечка рядом. Ему тоже уделял много внимания. Приносил сласти, игрушки. Мне эта корректность импонировала. И, хотя понимала, к чему это все идет, чувствовала себя в безопасности. Ванечка, как партизан, дома ничего не рассказывал. Не вспоминал даже о дяде «Ломане». И, честно признаться, без всяких просьб с моей стороны. Может быть, считал эту тему недостойной для обсуждения с бабой Ниной? Кто знает ... Подаренными игрушками не хвастался. По приходе домой прятал их в свой ящик и больше оттуда не доставал.

      Ванечка молчал. Я молчала. Тетя Нина не знала ничего. Если и догадывалась о чем-то, то свои соображения больше вслух не высказывала. Меня это устраивало. Я плыла по течению, не испытывая желания трепыхаться ...

      Однажды деверь повез нас на своей машине в лес. За ландышами. Я радовалась, наверное, больше Ванечки. В машине всю дорогу тихонько мурлыкала себе под нос старые шлягеры. Лес – это здорово. Я так давно не была в лесу.

      Роман Анатольевич предоставил нам с сыном полную свободу, не претендуя на особое внимание. Только ходил и удивлялся нашей непосредственности. Мы с Ванечкой бегали, верещали, рвали ландыши и лесные фиалки. Видели белку и немного поохотились за ней. Земля была уже сухой. А молодая листва так вкусно пахла. Мы на минутку прилегли с Ванечкой на траву, послушать лес. Птицы пели... И тишина...

      Роман Анатольевич стоял в стороне, сдержанно улыбаясь. Я поделилась с ним своим желанием снять чулки, туфли и пройтись босиком. А он поинтересовался моей температурой. Не понимает человек ...

      От свежего лесного воздуха начала кружиться голова. Пока Ванечка ковырялся в траве, мы присели на поваленную ель. Пили апельсиновый сок из банок. Роман Анатольевич с собой захватил. В продаже такого сока не было.

      – Послушайте, Аля ...

      – Да? – я оторвала взгляд от сына.

      – Понимаю, что вы не можете себя переломить и перейти со мной на «ты» ...

      – Мы с вами на брудершафт не пили, – немного резковато перебила я, опасаясь углубляться в тему.

      – Это дело поправимое, – пошутил он.

      – Я давно уже ничего не пью. Только сок, – врать ему было так же легко, как говорить правду его брату.

      – Не хотите – не надо. Но перестаньте, бога ради, называть меня по имени отчеству. Я ощущаю себя стариком. А ведь мы с вами ровесники.

      Я, прищурившись, смотрела на него. Как похож на Рыжего. Только в улыбке нет того обаяния, заразительности. И не пляшут смешинки в голубых глазах. Значит, без отчества? Черт с тобой! Без отчества, так без отчества. Мы действительно ровесники. Нам и по тридцати еще нет.

      – Что же вы молчите?

      – Интересуюсь у самой себя, смогу ли выполнить вашу просьбу.

      – И?

      – Хорошо, Роман, – я вздохнула. Неужели нельзя просто так погулять в лесу? Ни о чем не думая? Здесь так здорово. А запах-то, запах какой! И птицы поют... Чисто так посвистывают, звонко...

      Ванечка подбежал ко мне. Сунул в руку пригоршню мятых листьев и травы. Счастливо засмеялся и побежал обратно. Невольно вспомнилось, как Мишка с Толиком швырялись в Светку листьями сирени. Листья они сминали вот точно так же, как сейчас Ванечка. Через неделю ему исполнится три года... Время летит... Он растет, я – старею...

      – Знаете, Аля, а я на вас зациклился.

      – Как это понимать? – я насторожилась, подобралась. Кажется, начинается.

      Роман ничего не заметил. Поднял с травы и кинул Ванечке новый резиновый мячик. Ванечка чуть не захрюкал от удовольствия. Схватил мяч и зашвырнул его в кусты. И сам полез туда же. Куда? Ведь штаны порвет! И курточку!

      Роман повернулся ко мне.

      – Не ем. Не сплю. Думаю о вас.

      Поднялся с ели. Стоит и смотрит прямо в глаза. Улыбается. Чему он улыбается, интересно? И зачем это все мне говорит? Старая любовница надоела? В том, что у него есть любовница, я не сомневалась. По повадке видно.

      – Это вредно для здоровья – не есть и не спать.

      – Конечно, – радостно согласился он. И опять напомнил мне Рыжего. «Ага», – радостно согласился тогда Мишка, – «И умыться». Улыбался, как сейчас Роман. Да что же это такое?

      – Кажется, вы забыли, что женаты, а я – замужем.

      – Я-то точно женат. А вот вы замужем только формально.

      Не его это дело, формально я замужем или нет. Откуда такой смелый только выискался? Еще один бабник на мою голову. Мало мне Мишки было?

      – Поедем домой, Роман. Наверное, пора ...

      – Мы только приехали, – неуступчиво ответил он. – Час прошел, не больше.

      Я вскочила и отошла к елочкам, росшим на краю полянки. Иголочки были мягкие. Приятно щекотали пальцы. И запах ... Я тихонько ощипывала иголочки и прислушивалась к себе, к своим ощущениям. Душа молчала.

      Ответа не было. Никакого. С огнем играю! А нужно ли мне это?

      – Молчите? – он подошел сзади. Взял меня за плечи. Крепко взял. Я вывернулась.

      – Давайте, оставим все, как есть. Ни к чему это ...

      Он с интересом меня разглядывал.

      – Вы все равно никуда от меня не денетесь, Аля. Не сейчас, так позже...

      Ты посмотри, какой смелый! А смелый ли? Может, просто не привык получать отпор? Вроде Рыжего? А что? Красивый мужчина с высоким положением. С большими возможностями. При деньгах. Какая юбка откажется?

      – Вы всегда так самоуверенны? – ехидно улыбнулась я, подходя к поваленной ели и поднимая с травы ветровку и сумочку.

      И тут он перестал улыбаться. В лице даже как-то переменился. Шагнул ко мне. Черт! Вот положеньице! Но ... Нет, он не Рыжий. Его я не боялась. И дыхание у меня не перехватывало.

      – Ты думаешь, я шучу?

      Интересно, когда я ему разрешила ко мне на «ты» обращаться? Что-то не припомню.

      – Думаешь, очередная интрижка?

      Но рук не распускает. Не смеет? Не уверен в себе? Да ... Он, конечно, не Рыжий. До брата ему далеко ...

      – Не все ли вам равно, что я думаю по этому поводу?

      – Мне – не все равно!

      Он стоял совсем близко. И гневно смотрел мне в глаза. А у самого глаза совсем посветлели. От бешенства, что ли? Ну и агрессивная же порода – эти Кузнецовы. У Мишки, правда, наоборот – от бешенства глаза темнели, становились васильковыми ...

      – Я уже сказала: давайте оставим ...

      – Мама, – закричал Ванечка, подбегая. – Дядя Ломан! Там гнездо!

      Предлог закончить этот опасный разговор, не ссорясь, был превосходным. Я с удовольствием полезла в кусты к Ванюшкиной находке. Гнездо оказалось пустым. Все равно интересно.

      Всю обратную дорогу Роман хмуро молчал. Только в городе, высаживая нас из машины, придержал меня за руку.

      – От судьбы, Аля, никуда не денешься.

      – Вы уверены, что вы – моя судьба? Я – нет. Вам не приходило в голову, – сказала я сухо, осторожно высвобождая руку, – что я могу все еще любить мужа?

      Он криво усмехнулся.

      – Но Михаила в твоей жизни больше нет. И, надеюсь, не будет. А я здесь, рядом с тобой. Ты мне нужна. Без тебя я уже не могу. И не буду!

      Ванечка подошел. Встал рядом. Округлил глаза и приоткрыл ротик. Слушал Романа внимательно. Господи, понимал бы что! Эх, не при Ванечке надо бы отношения-то выяснять. Но как-то притормозить Романа следует. Слишком уж разогнался. Широко шагает. Штаны порвет.

      – В моей жизни и вас может не быть. Вы – не продукт первой необходимости. И, вообще... На лето мы отправляемся в деревню. Приезжать туда не советую. Хочется верить, что за три месяца вы прочухаетесь.

      Взяла сына за руку, повернулась и пошла. Не собиралась ничего больше слушать. Ванечка увидел голубя. Рванулся за ним. Я крепко сжала его руку. Все еще внутренне бурлила.

      В подъезде Ванечке удалось выдернуть свою ручонку. Он остановился и серьезно спросил, глядя на меня Мишкиными глазами:

      – Мама, ты дядю Ломана плогнала? Да?

      – Нет, милый.

      – А лугалась ...

      – Не ругалась вовсе, – рассмеялась я. – Объяснила ему кое-что, и все.

      Он хихикнул и поскакал вверх по лестнице. Рыженький мой.

* * *

      Летом мне пришлось трудновато. В первый раз за несколько лет мы поехали в деревню. Тетя Нина с Ванечкой безвылазно сидели там. Я моталась на работу в город. Вечером возвращалась к ним.

      Зато в субботу и воскресенье отдыхала на полную катушку. Брала Ванечку и мы уходили гулять. В лес. Или в поле. Ванечке все было интересно: жуки, бабочки, хвоинки. Я с ним и сама превращалась в маленького ребенка. Так же ползала по траве на четвереньках и всем восхищалась. Часами могла наблюдать за каким-нибудь муравьишкой. Иногда мы ложились на спину и, как любил говорить Рыжий, слушали природу. Ванечке особенно нравились жаворонки – болтаются выско в небе на одном месте, трепещут крылышками, радуют чистыми трелями. Еще он полюбил собирать чернику. Земляника его не очень-то вдохновляла. На родник мы почти не ходили, хотя сынуле там понравилось. На роднике тоска с такой силой одолевала меня, что я потом несколько дней бывала не в лучшем настроении.

      Тетя Нина окончательно пришла в себя. Стала поговаривать о корове, курах, огороде. Ну, огород – еще куда ни шло. Весной я залезла в долги. Купила семенной картофель и засадила им пять соток. Клубнику посадила. Для Ванечки. Еще огурцы, зелень. Но живность заводить? Увольте. Человек я или трактор? А зимой куда корову пристраивать? А корма? Обсуждать эту тему с теткой я отказалась на отрез.

      Она злилась. Все было не по ней. Ругалась на нас, как баба Яга: и обедать-то мы не пришли, и к ужину опоздали, и коленки у нас зеленые, и рожи грязные. Ей, видите ли, стыдно перед соседями.

      Соседи обращали на нас внимание только первые две недели. Перемывали косточки, пока окончательно не вспомнили. Потом привыкли и перестали. Даже Люська Кривая не лезла со своими сплетнями. Она раздалась и стала похожа на большую юлу. Все кряхтела, да на мужика своего изредка жаловалась. Дескать, к рюмке стал часто прикладываться, зараза.

      Олег с Таней сидели у нас каждый вечер. От Олега я даже стала уставать. На работу в город – вместе. Вечером из города – опять рядом.

      Не смотря на то, что в город приходилось мотаться пять дней в неделю, я отдохнула душой и окрепла телом. Даже слегка поправилась. Петька Козлов, не удержавшись, сделал мне комплимент. Ехал как-то на своем стареньком мопеде, увидел меня и притормозил.

      – Все цветешь, Аленький?

      – Да брось ты, Петь!

      – Чего, брось-то? Красивая ты, зараза, стала!

      – А ты женись на мне, – ехидно предложила я.

      – Смеешься? – укоризненно спросил он. – Мишка вернется – меня на атомы разложит.

      Для деревенских, так же, как и для сослуживцев, существовала легенда, что Мишка в загранке на заработках.

      – Он врач, – хохотнула я. – Как разложит, так и соберет.

      – Нет, – открестился Петька. – Может, тебе и удается с ним справляться, а я – так не возьмусь.

      – Зря, значит, я расцветаю, если ты от меня отказываешься? – мне стало вдруг легко и просто. Я шутила и смеялась. В первый раз с тех пор, как ушел Мишка.

      – Ох, зря, – до ушей улыбнулся Петька.

      Он крутанул педаль, дождался, пока мотор заработает ровно. И покатил, на прощание махнув мне рукой. Я смотрела ему вслед и чувствовала себя шестнадцатилетней девчонкой, у которой никаких забот, кроме разукрашивания песенников.

      К концу лета я совсем ожила. Татьяна удивлялась, не узнавала меня. Олег тихо радовался. Мы несколько раз втроем заглядывали на волейбольную площадку по вечерам. Но там теперь играла молодежь, которую мы знали очень мало. В наше время они пешком под стол ходили.

      В город мы вернулись в начале сентября. И то, потому что зарядили дожди. Ни мне, ни тете Нине в город не хотелось. Слишком спокойно жилось в Денисовке. Даже Олег с Таней, которая не любила отдыхать в деревне, проторчали там вместе с нами до осени.

* * *

      Неделя прошла с момента нашего возвращения, когда Валька Прохоров бочком протиснулся между кульманов к моему столу и сказал:

      – Александра Владимировна. Там опять твой хахель трезвонит. Все лето пропадал. Вдруг появился.

      Валька нависал над столом, как рыхлый сугроб. Обиженно шмыгал носом.

      – Не расстраивайся, Валя, – ласково усмехнулась я. – Он у меня только до зимы. С декабря я тобой займусь.

      И вышла к телефону. Знала – это Роман. И Валька сказал, и больше некому. Олега на работе давно узнавали по голосу. Считали его моим братом. Я и не переубеждала в этом никого. Кстати, Олег заметил наши встречи с деверем. Как-то, еще летом, посоветовал мне один на один:

      – Ты этот роман с Романом брось. Не закручивай. Себе хуже делаешь.

      Я тогда виновато опустила голову. Отмолчалась. Кивнула. Вроде, как согласилась. И Олег успокоился, больше этот вопрос не поднимал. Кроме всего прочего, была надежда, что Роман уймется. Ан, нет...

      – Да?

      – Здравствуй, Аля.

      – Добрый день.

      – Я соскучился!

      С ума сошел! Так сразу и говорит, без предисловий! Может, я не права? Может, у него это на самом деле всерьез? И что с ним тогда делать? А, черт... Почему бы и нет? У Рыжего, наверное, баб за это время было – не перечесть... А я все одна. А жизнь продолжается. Попробовать, что ли?

      – Ты что молчишь?

      – Вас слушаю.

      – Мы встретимся?

      – Допустим.

      – Когда?

      – Сейчас соображу ... В субботу устроит?

      – Где?

      Быка за рога берет, лихой казак! И куда торопится? Может, я еще передумаю.

      – У меня.

      Повисло напряженное молчание. Потом тихо:

      – А тетя Нина? Ваня?

      – Ну, это уже моя забота. В восемь часов. Хорошо?

      – В семь, Аля! А еще лучше – в шесть!

      – Что так рано? Боитесь домой поздно вернуться? От жены влетит?

      Он возмущенно запыхтел:

      – Чем больше времени у нас с тобой будет, тем лучше.

      Я повесила трубку. Кому будет лучше? Ему? Ему-то, может, и будет. А мне?

* * *

      В субботу я сплавила тетю Нину с Ванечкой в деревню. Сама не поехала. Отговорилась овощной базой. Пообещала прибыть в воскресенье с утра. Проводила своих до вокзала, посадила в поезд и вернулась. По дороге купила торт и отстояла очередь за вином. После указа Горбачева о борьбе с пьянством и алкоголизмом спиртные напитки жутко подорожали. Шесть рублей пришлось отдать за бутылку десертного вина. Кошмар! А вино необходимо. Просто так с Романом не смогу ... Только, если хорошо надравшись.

      Квартиру вычистила до блеска. Как при Мишке. К шести часам накрыла на стол. Приготовила парадный ужин. Вроде бы, так полагается? Намарафетилась: новое платье, косметика, замысловатая прическа, духи... Стала ждать.

      Он не опоздал. Наоборот, немного раньше появился. Приехал с розами и коньяком. Знала бы, не покупала вино. Шесть рублей – на ветер. Жалко.

      Роман был радостен. С порога полез целоваться. Я осторожно отстранилась. Он понял, настаивать не стал. Оглядел меня с ног до головы и развел руками.

      – Ты сногсшибательная женщина.

      Мысленно я хихикнула. Пристроила розы в хрустальную вазу в центре стола. Роман критическим взглядом окинул стол. Одобрительно хмыкнул. Только одно замечание сделал:

      – Свечей не хватает.

      – При дневном-то свете? – фыркнула я. – Еще не вечер.

      – Но вечер-то будет? – с прозрачным намеком спросил он.

      Вот терпеть не могу пошлую многозначительность. За утром наступает день, за днем – вечер. Закон природы.

      – На стол подавать? – вздохнула и посмотрела на него.

      – Подавай, – ответил он и стал свинчивать пробку с бутылки. «Наполеон». Ничего себе! За ценой, видимо, не постоит. Ну, Алька, смотри не продешеви! Раз тебя так дорого покупают.

      Мы сидели за столом часа три. Никуда не торопились. Приглядывались друг к другу. Роман был уверен в себе. Радостен и оживлен. Непривычно говорлив. Рассказывал анекдоты и смешные случаи из жизни. И пикантные истории о высшем руководстве страны. Делился планами относительно карьеры. Не рано ли? Или он так во мне уверен? Я слушала его, поддакивала. Делала вид, что все в порядке. Сама же была, как туго скрученная пружина. И пила, пила ... Мешая коньяк с десертным вином.

      – Тебе не хватит? – в какой-то момент заметил Роман и отобрал у меня полный бокал. До чего он сейчас похож на Мишку! У-у-у ... Рыжий бы поступил так же.

      – Аля! – серьезно сказал он. – К чему так напиваться?

      – Это с радости, Роман Анатольевич, – слегка косноязычно отозвалась я и полезла за своим бокалом, чуть не перевернув при этом вазу с цветами. Роман едва успел придержать ее.

      – Аля! – он укоризненно покачал головой.

      Мне захотелось икнуть. Удержалась. Захотелось хихикнуть, глядя, как он обходит стол. Торжественен, как монумент. Хихикнула.

      Роман поднял меня со стула, обхватил ладонями мое лицо. Вот странно! Это же не Роман! Это же Мишка! Веснушки-то, веснушки ... Фу ... Ой, боже! И чего только с коньяка не померещится!

      – Я хочу, чтобы ты была трезвой. Я хочу, чтобы ты соображала, что делаешь. Я хочу, чтобы ты меня любила не с пьяных глаз!

      Он хочет! Трезвой он меня видеть хочет! Чтоб любила его, хочет! А больше он ничего не хочет? А если трезвая я с ним никак не смогу? Тогда что? Ладно, получишь трезвую, если тебе этого так хочется.

      – Трезвой? – тупо переспросила его, улыбнулась. – Сейчас сварю кофе, выпью и буду трезвой, как масло ... ой, как мало ... сольный огурчик. А ты ко ... кофе будешь?

      – Буду, – кивнул он. – Иди, вари. Только недолго.

      Я варила кофе оч-чень долго. Так долго, что даже сама устала. Если честно признаться, не такой уж и пьяной была. Себя пыталась обмануть да Романа разыгрывала. Веселилась, одним словом. На кухне веселье с меня соскочило. Что же это я делаю?

      За окнами стремительно темнело. А я уговаривала себя хотя бы на час полюбить Романа. Решающий момент приближался. Я переломила себя. Интересно, он меня будет раздевать? Или самой придется? И постель тоже... Стелить? Не стелить? Мишка мог где угодно, но предпочитал свежие простыни. А Роман? Бог мой, сколько всего не учла...

      Я была так занята своими мыслями, что ничего не слышала. А когда вошла в комнату с подносом, приклеилась к месту... Роман сидел без пиджака и галстука. Уже? Ворот рубашки расстегнут. Он курил, вытянув ноги. Смотрел телевизор.

      Какая я дура! Мишка бы никогда ... Да разве можно было их даже сравнивать?! Не то, что рядом ставить ... Рыжий любил. Какой может быть телевизор, когда любишь?! А я-то, я ... Хороша! Шлюха! Ну? Что? Попробовала, как оно? Без любви-то? Вот так люди сами себе и изменяют. А потом уже катятся, катятся ... Остановиться не могут ... И я туда же. Не Мишке ведь – себе изменяю. Себя наказываю, не его.

      Роман вскочил.

      – Долго ты. Я заждался.

      Взял у меня из рук поднос. Пристроил его на стол. Выключил телевизор. Затем – свет. Я с места не тронулась. Чувствовала себя безжизненной. Роман подошел. Обнял. Стал целовать. Я не уворачивалась.

      – Аля! Почему ты, как мертвая? – тихо спросил он.

      А я и есть мертвая. Почему, почему? Не нужен ты мне. Вот почему!

      – Ну же, девочка, расслабься, – сказал мне ласково, пытаясь расстегнуть пуговицы на платье.

      – Да пошел ты! – вдруг взорвалась я. Вырвалась из его рук.

      – Что? – растерялся Роман.

      – Уходи отсюда, Роман! Совсем уходи!

      – Аля!

      – Вот вам и Аля!

      Подошла к выключателю, зажгла свет. Ну и вид у него! Я захохотала. Он ошалело смотрел на меня.

      – Объясни, что произошло?

      – Ничего, – ответила отсмеявшись. – Ровным счетом ничего. Не люблю я вас, Роман Анатольевич. Вот и все. Брата я вашего люблю.

      Он прошелся по комнате. Вернулся к столу. Взял сигареты, нервно закурил. Сказал медленно и веско:

      – Ты его любишь, а он тебя – нет.

      – И он меня любит. Не врите.

      – Если бы любил, то здесь сейчас был бы он, а не я.

      – Он не может, – я издевательски улыбнулась. – У него контракт. Он в Африке. Достойно представляет Союз нерушимый...

      Роман непослушными пальцами застегивал воротник рубашки. Нацепил галстук. Взялся за пиджак.

      – Он в городе. Вернулся в июле.

      – Как?

      У меня схватило сердце. Боль стала острой – точно шилом прокололи.

      – Вот так, – мстительно усмехнулся Роман. Достал из верхнего кармана расческу, стал неторопливо причесываться. Был спокоен. Но я-то видела, как у него дрожали губы. Переживает. Ну и пусть. Мне наплевать. Мне теперь на все наплевать. Рыжий в городе! Целых два месяца. И ни звука. Как же это? Что же это он? Хоть бы где в толпе... издалека... И эта сволочь, Роман, до сего часа ни единым словом не обмолвился.

      – Ну, пусть, – сказала я с отчаянием и села на диван.

      – Что? – не понял Роман. Он все еще стоял у стола. Закуривал новую сигарету. Сердитый. Одним махом опрокинул в рот рюмку коньяку. Не закусил ничем, а сразу же налил себе еще. И снова залпом выпил. Поморщился. Опять ничем не закусил.

      – Пусть он меня не любит. Какое это имеет значение? – я устало смотрела на деверя. – Я-то его все равно люблю. И всегда только его любила.

      Мы молчали. До-олго. Почему же он не уходит? Не понимает разве, что он мне не нужен?

      – Уходите, Роман Анатольевич. И никогда больше не возвращайтесь.

      – Аля! Ты еще передумаешь. Не торопись, – он топтался теперь рядом со мной. До чего жалок. Я молча покачала головой. Неужели не ясно?

      – Ну, чем, чем он лучше меня? – внезапно закричал Роман. – Что в нем есть такое, чего нет во мне?

      Взрослый человек, а спрашивает об элементарных вещах. Вот чудак!

      – Он – настоящий мужик. А вы – всего лишь мужчина. Не умеете брать на себя ответственность... за себя и других. Да что вам объяснять? – я махнула рукой. – Все равно не поймете.

      Роман снял с вешалки плащ. Взял зонт. В дверях жестко сказал мне:

      – Не думай, Аля, что у нас все кончилось.

      Однако! Быстро же он в себя пришел.

      – Да не было у нас с вами ничего, – ощетинилась я.

      – Все равно. Я не отступлю. Я тебе еще весной ясно дал понять, что это не очередное похождение. Ты мне нужна. И ты со мной будешь. Ты сейчас успокойся, мы после поговорим.

      – Катись ты! – вконец рассвирепела я.

* * *

      Тетя Нина беспокоилась. Не зря, конечно. Но я с собой поделать ничего не могла. Не пила, не ела, не спала. Даже о сыне забыла. И ничего никому не рассказывала. Дважды тетка призывала Олега с Таней. Они прибегали, тормошили меня. Я делала вид, будто все отлично. Правда, обмануть при этом никого не могла. Полюбила после работы бродить по улицам. Просто так. Без всякой цели.

      Вечерний город был удивителен. Особенно, когда совсем темнело. Море огней. Я шла, никуда не торопясь. Засматривалась на чужие окна – разноцветные окна. Видела за ними людей, чужую жизнь. Мне думалось, что жизнь, которая текла там, счастливей моей, и я подсматривала, заглядывалась на нее. Несколько раз случайно оказывалась возле клиники. И однажды увидела его. Он садился в белую «Ниву». Наверное, своя ... Похудел. Стал поджарый, загорелый до черноты. Волосы совсем выцвели – ни намека на рыжинку. Мишка меня не заметил. Я была счастлива, что увидела его. Стояла и смотрела, как он выруливает с площадки перед клиникой на проспект. Счастья мне хватило на дорогу до дома. А там снова навалилась апатия. Вот бы кто-нибудь сказал ему, что у него есть сын. Ведь к сыну-то должен прийти? Хоть разок?

      К ноябрю истощение нервной системы стало таким, что одна простуда следовала у меня за другой. Таня звонила несколько раз. Приглашала на седьмое к ним.

      – Алька, мы так давно не собирались. Приезжай.

      – Таня! Я опять простудилась. Температура. Куда мне ехать? А тетю Нину с Ванечкой одних не пущу.

      – Ну, Аля!

      – Танюш, мне болеть нельзя. Больничный не полностью оплачивается. Лучше дома отсижусь.

      – Ну, как знаешь, – обижалась она.

      А через день звонила снова. Олег не встревал. Чувствовал: что-то неладное происходит. А что? – понять не мог. Осторожно присматривался к ситуации. Лучшего друга у меня никогда не было. Если не считать, конечно, Вальку Прохорова. Он неожиданно тоже оказался на высоте. Охранял меня от звонков Романа, как цепной пес. Я только раз ему и намекнула. Туманного намека оказалось вполне достаточно. С того момента меня для Романа никогда не было на месте. То я взяла отгул, то у нас совещание, то я на приеме у начальника, то просто... в туалете. Валька сам с ним разговаривал. Изощрялся, как мог. Иногда мне становилось нестерпимо любопытно, что Валька изобретет сегодня? Роман периодически пытался отловить меня на улице. Но мне везло. Всегда удавалось ускользнуть. Я опять изменила маршрут, по которому ездила домой. Теперь мой путь обязательно пролегал мимо клиники. Жаль, Мишку увидеть больше не удалось. «Ниву» его видела каждый раз. Его самого – нет. Он, вероятно, восстановился на работе. Может, мне придумать себе какую-нибудь поганую болезнь и лечь в клинику? К нему в палату? Пусть лечит. Я сама пугалась своих мыслей. И ничего ровным счетом не предпринимала. Сразу после седьмого – обещала сама себе.

* * *

      Седьмое ноября мы отмечали дома. Без выпивки. Тетя Нина сердилась.

      – Вот увидишь, Александра, теперь сахар исчезнет. Все самогон гнать начнут.

      Мы сидели за накрытым столом и смотрели по телевизору праздничный концерт. Ванечка вилкой пытался сделать огромному яблоку глаза и рот. Яблоко не поддавалось. Я отобрала у сына вилку.

      – И что? – поинтересовалась у тети Нины. – Какой он, самогон-то? Пить можно?

      – Да сивуха сивухой, – вздохнула тетка. – А на водку ... бабы в очереди говорили: талоны.

      – Ну, мы с тобой водку раз в год пьем. И то на кладбище. Подумаешь! Будем там не водку пить, а самогон. Нам и нужно-то по пятьдесят грамм.

      – Ох, Александра, – покачала головой тетя Нина.

      В дверь позвонили.

      – Вроде, Олег, – удивилась тетка. Она почти всех знакомых определяла по звонкам. И что интересно, с поразительной точностью. Ошибалась крайне редко.

      – Чего это он? Уже поздновато.

      Я пожала плечами. Мне-то откуда знать?

      – Пойди, Александра, открой.

      Смотри ты, действительно Олег. Всклокоченный. Глаза бешенные. Летел что ли всю дорогу?

      – Привет, Олежка!

      Он не поздоровался. Перевел дух и хрипло сказал:

      – Быстро собирайся. Он у нас. Вернулся.

      Я даже не стала делать вид, будто не понимаю, о чем речь.

      – Он давно вернулся. Еще летом.

      – Не понял... – Олег переступил порог.

      – А чего тут не понимать?

      Я села на калошницу и стала рассматривать молнию на его куртке.

      – Откуда ты знаешь? – он присел рядом со мной на корточки. Заглянул в глаза. Вышла тетя Нина. Он кивнул ей.

      – Не все ли равно?

      – Совсем сбрендила?! – Олег тряхнул меня за плечо. – Ты думаешь бороться или нет?

      – Зачем? – безразлично спросила я.

      – Да ведь он любит тебя! – Олег уже тряс меня, как грушу. – От вашей с Ванькой фотографии сейчас полчаса не отходил. Боюсь, сопрет, пока меня нет.

      – Это какая же фотография? – встряла тетя Нина.

      – С Шурочкиного дня рождения, – пояснил он, не оборачиваясь. – Слышишь, Аля? Он только о тебе и спросил, когда пришел. Больше ничего не спрашивал. Мы пока ничего и не сказали ему. Ни о тебе, ни о Ваньке.

      – А ну, вставай! – вдруг гаркнула на меня тетя Нина.

      Я опешила. И встала ...

      – Ты чего? – пролепетала ей, не на шутку испугавшись. Тетя Нина сама на себя не походила.

      – Собирайся и иди, куда сказано!

      – Не пойду! – я упрямо сжала губы. – Я простужена. У меня температура. Если ему будет нужно, он сам придет. А я не пойду.

      Тетка размахнулась. И как даст мне. Крепкой натруженной ладонью. Изо всей силы. По щеке.

      – Ты что? – ойкнула я, схватившись за щеку.

      – Ваньку без отца оставила, дрянь! – загремела тетка. – Собирайся и иди. И без мужа не возвращайся!

      – Зачем вы так, теть Нин? – вполголоса растеряно спросил Олег.

      – А как с ней еще прикажешь разговаривать? – огрызнулась тетка. – И жить без него не может, и мириться не желает. Ее ведь и трактором не сдвинешь. У-у ... Ослица упрямая!

      Она снова замахнулась. Я быстро спряталась за Олега, и, заикаясь, сказала:

      – Хорошо, хорошо. Я уже иду. Ты только не волнуйся.

      Ванечка выскочил в прихожую. Разобраться в происходящем не мог. Смотрел на нас широко раскрытыми глазенками. Того и гляди, заплачет.

      – Иди, иди, Ванечка! – подтолкнула его в комнату тетя Нина. – Иди, голубчик. Мама скоро придет.

      Я спешно натягивала сапоги, пальто, все еще прячась у Олега за спиной. По теткиному лицу поняла, дальнейшее ее поведение непредсказуемо. Продолжая прикрываться Олегом, выскочила на лестницу.

      – Ну и ну! – только и сказал Олег, беря меня на улице под руку.

      Уже на автобусной остановке сказал:

      – Щека болит? Снег приложи.

      Я кивнула. Щека горела, как от ожога. Но комментировать случившееся не хотелось. Думала о другом. О Рыжем думала.

* * *

      Олег включил в прихожей свет. Взглянул на вешалку.

      – Он еще здесь. Ты раздевайся. Не торопись. Я обстановку прощупаю.

      Скинул куртку и, не снимая ботинок, прошел в комнату. Оттуда доносился неясный гул, звон посуды, смех. Я расстегнула пальто. На какое-то мгновение все вдруг поплыло перед глазами. Я боюсь? Ерунда. Я ничего не боюсь. Стянула шарф и сняла шапку. Вдруг совсем рядом знакомый голос бухающими басами произнес:

      – Нет. Я уж поеду. Мать ждет.