Текст книги "Привет, любимая (СИ)"

Автор книги: Елена Квашнина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

      – И ничего не вовремя, – надулась я, соображая, как лучше всего возвести оборонительные сооружения. Пугалась, когда Олег начинал меня воспитывать.

      – Вовремя, вовремя, – хохотнул Олег, заметив мою реакцию. – Ты посмотри на себя. В кого ты превратилась?!

      – В чучело огородное, – ответила за меня Таня. – Газет не читает. Что в мире происходит – не догадывается. В театры, кино, на выставки не ходит. Жизнью не интересуется. Себя совершенно запустила. Посмотри, Олег, ее роскошные локоны сто лет назад в паклю превратились.

      Ты посмотри! Целой гневной филиппикой разразилась. Тоже мне, Цицерон нашелся.

      – Мне некогда, – начала я заводиться. – Заниматься собой времени нет... И желания.

      – Вот с этого бы и начинала, – иронично заметил Олег.

      – Ты о себе совсем не думаешь, – неожиданно вмешалась тетя Нина.

      Я смотрела на нее и ничего не понимала. Вот предательница. Она же лучше других знает, насколько мне приходится туго. Ведь я ее освободила почти от всех домашних обязанностей. Не дай бог, опять заболеет.

      – Говорить скоро разучится. И смеяться совсем перестала, – сообщила тетя Нина Олегу тоном прирожденной ябеды.

      Я отвернулась от них. На глаза навернулись слезы. И тетка туда же! С чего это они за меня взялись? Да я только и делаю, что думаю о себе. Немного иначе, правда. Вероятно, не с того бока, если близкие ополчились. Втихомолку оглядела себя, вздохнула. Они ведь правы. Совсем опустилась. Рыжий бы меня не узнал. Вон, Олю Скворцову позавчера встретила. Однокурсницу. Не узнала сначала ее, такой элегантной женщиной она стала. Уже на место ведущего инженера в своем КБ метит. А я чуть ли не в чертежницах сижу. Да как быть-то? Или карьерой заниматься, или семьей. Кто о Ванечке с теткой позаботится? Пушкин? Деньги нужны или нет? Не отказываться же от мытья подъездов в ущерб самым близким и дорогим?

      – Я о семье думаю. Это все равно, что о себе.

      – Ничего не о себе, – отрезала тетя Нина. – Тебе еще свою жизнь устраивать надо. Замуж выходить. Ванечке отец нужен.

      Тетка сказала, и сама испугалась своей смелости. Даже голову в плечи втянула. За столом повисло тягостное молчание.

      Они что, думают, без мужика нормально ребенка не выращу?

      – Для начала с Рыжим надо развестись, – мрачно ответила я. И ушла на кухню. Выползать из того проклятого отчаяния, в которое толкнули меня теткины слова. Ведь не отболело еще... Два года... Третий год уже пошел, а не отболело...

      Вечер был безнадежно испорчен. Олег с Таней оставались после теткиной диверсии недолго. Одели Шурочку и тихо ушли. Я с ними не прощалась. Не могла. Так и сидела возле плиты, уткнувшись лбом в стенку. Тетя Нина меня не трогала. Сама уложила Ванечку спать. Грязную посуду составила в одну кучу на кухонном столе. И привалилась под бочок к бабке Серафиме.

      Я все сидела на кухне. Сварила себе кофе. Взяла сигареты. Олег забыл их на подоконнике. Не курила лет с двадцати, а тут вдруг захотелось.

      Ребята, конечно, правы. Чучело огородное. Чучело и есть. А для кого мне теперь собой заниматься? Рыжего-то нет. И не будет. Ребята правы. Но и я права. Или нет? Кто его знает ... Вот, если так разобраться, то не нужны мне были, по большому счету, ни театры, ни газеты, ни парикмахерские. Я жила одной только любовью. Сначала к Рыжему. Теперь к Рыжему и его сыну. А разве вся наша жизнь не состоит из любви? К людям. К месту. К делу. Любовь мне давала больше, чем газеты и спектакли. Может, слишком рано она меня нашла, эта любовь? И ничего-то я в жизни не добилась. Ну, ничегошеньки. Никем не стала. Потому, наверное, и Мишка от меня ушел. Скучно ему показалось со мной. С домохозяйкой по призванию. Да, нет, какое там призвание? Ведь это я – для него. Для него от себя отказалась. Да? Ну и что из этого получилось? Ничего из себя не представляю. Теперь вот для Ванечки выворачиваюсь. А он вырастет и уйдет? Скучно с тобой, – скажет, – мать!

* * *

      Олег принес мне билет в театр. Через месяц после теткиного дня рождения.

      – Мы тоже идем, – радостно сообщил он.

      – А Шурочку с кем же? – всполошилась я. – Твои-то отказываются. Татьянины и вовсе не могут.

      – С Шурочкой Светка посидит, – легкомысленно бросил он. Не раздеваясь, прошел на кухню – глотнуть из чайника кипяченой воды. Сам сырую не пил и меня терроризировал.

      Я задержалась в прихожей. Задумалась. Давно что-то было не слышно этого имени: Светка.

      – Ты чего там застряла? – крикнул Олег. – Давай, я тебе быстро всю информацию выдам и помчусь. Таня ждет.

      Я прошла к нему. Он жевал кусок хлеба, запивая водой из чайника.

      – А где тетя Нина?

      – Они с Ванечкой к соседке пошли, валенки мерить. Да ты присядь. Что толку от сухомятки? Я тебе сейчас борща налью.

      – Некогда, – он сделал последний глоток. – Слушай сюда. Идем в субботу. Начало в семь. Встретимся у метро. Или у нас. Созвонимся тогда.

      Пошел в прихожую. Я – за ним.

      – Подожди, Олег. А разве Света может? У нее же такая бурная светская жизнь. Ты сам говорил.

      Он обернулся в дверях.

      – А чем ей теперь заниматься? Андрей от нее ушел. Детей нет.

      – Как? – изумилась я. – Как ушел?

      – Давно уже. Мы тебе просто говорить не стали. Они полгода, как развелись. Ну, все. Я побежал.

      Хм! Новость – та еще! Я всю неделю, до самой субботы, ее обдумывала. Мне стало жалко Светку. Знала, что она сама во всем виновата. Эгоистка до мозга костей. И все же мне ее было жаль. Любви, прежней любви к ней давно не сохранилось ни крошечки. Но в глубине души... Несмотря на жестокую, незаслуженную обиду, я готова была простить прошлое. Или это мне так казалось?

* * *

      Одеть в театр было нечего. Татьяна уступила одно из своих платьев. Принесла дорогой шампунь, косметику, духи.

      Я собиралась, как вор на ярмарку. Ребята сердились на меня. Без конца названивали. В результате мы опоздали. Из-за меня. Из-за кого же еще? Они дулись. А мне все доставляло удовольствие. Даже злобный шепот в спину, когда я в темноте пробиралась между рядов к своему креслу. О спектакле и говорить нечего. Это как другой мир. Я про все забыла. Впервые не думала, что надо постирать белье, уложить Ванечку спать, вовремя дать лекарство тете Нине. В антракте Олег угощал нас бутербродами с красной икрой. Я не ела ее лет десять. Но даже икра была ничем по сравнению со спектаклем. Или я просто давно не была в театре? Олегу с Таней не очень понравились режиссура, актерское исполнение. Вот чепуха-то! Мне не терпелось вернуться в зрительный зал. С первым же звонком я рванулась через фойе. Ребятам пришлось схватить меня с двух сторон за локти и осадить, словно норовистую кобылку. Как же, как же! Приличия должны быть соблюдены. С большим трудом удалось заставить себя неторопливо плыть по направлению к залу. Но у самого входа вдруг появилось сильное и неприятное ощущение, что на меня смотрят. Я вскинула голову. И увидела холодное голубое сияние. Рыжий – кольнуло меня в сердце. Кольнуло и тут же отпустило. Всего-навсего Роман Анатольевич. Он стоял чуть в стороне под руку с интересной молодой женщиной. Отличные костюмы, высокомерный вид. Дураку ясно: элита! Роман Анатольевич прищурился. Едва заметно мне кивнул и сразу же отвел взгляд. Но Олег уловил.

      – Кто это? – неприязненно спросил он.

      – Так, один знакомый, – отмахнулась я.

      Таня сразу же посмотрела, куда следовало. Таким, знаете ли, оценивающим взглядом! Позже, в зале, когда потихоньку гас свет, она негромко спросила меня:

      – Ты не находишь, что твой знакомый очень похож на Мишу?

      – Это его родной брат, Роман, – сухо пояснила я, не желая вдаваться в подробности.

      – Да? – она повернулась ко мне и долго что-то разглядывала на моем лице. Я уткнулась в программку. Хорошо, свет наконец гаснет.

      – А он интересный мужчина. Даже красивее Миши, – сказала мне с намеком.

      – Ерунда, – презрительно заметил Олег уже в полной темноте. – Мелковат он против Михи!

      – Тише! – сердито шикнули на него сзади.

* * *

      Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год мы прожили относительно спокойно. Правда, материальное положение наше значительно ухудшилось. А из магазинов катастрофически исчезали продукты. Но зато не приключилось никаких несчастий. Наоборот, вокруг царило оживление. Город, да и вся страна бурлили. Каждый день приносил что-то новое. На меня обрушился столь мощный поток информации – я с трудом ее перерабатывала. Тетя Нина лишь охала, и все вечера просиживала у телевизора, не в силах пропустить программу «Время». Таня окончательно закопалась в газетах и журналах. Олег часто приезжал к нам один или с Шурочкой и сетовал на судьбу, которая подарила ему ненормальную жену – кроме прессы ничего не видит. Я молчала. Не хотела признаваться, что теперь по ночам вместо романов запоем читала «Аргументы и факты», «Огонек», которыми меня снабжала его непутевая супруга.

      Несколько раз мне удалось сходить с ними в театр. Мы строили планы совместной поездки по Золотому кольцу. Жить стало интересней. Но и трудней. На работе я получила старшего инженера. Обязанностей прибавилось. Очереди в магазинах съедали почти все свободное время. Усталость накапливалась. Иногда я и на Ванечку срывалась. Он рос упрямым. Если что не по нему, топал ногой, сердился, голубые глазки темнели. Но уж если радовался, то заливался таким звонким смехом – все вокруг невольно улыбались. Правда, воспитательница в детском саду частенько жаловалась мне на него: драчун, забияка, слишком самостоятелен. Я соглашалась, краснея. А что тут можно сделать, если он весь в отца? Против природы не попрешь. Ну наказываю я его, а он все равно ведет себя так, как считает нужным. Такой клоп еще, а характер – кремень. Странно, но он ни разу не спросил меня про своего папу. Как будто и без меня прекрасно понимал, что к чему. Или не было у него потребности в отце? Я думала об этом постоянно. Радовалась, что пока ничего объяснять сыну не надо. Не надо придумывать, врать, выкручиваться. Да и как такому малышу объяснишь? О Рыжем я тоже думала постоянно. Все время против собственной воли. Ничего не могла с собой поделать. Любила по воскресеньям во время большой стирки, когда тетка с Ванечкой уходили на трехчасовую прогулку, надевать Мишкину старую ковбойку в красную и зеленую клеточку. Олег однажды заехал во время стирки и застал меня в этой рубашке. Он покачал головой, неодобрительно хмыкнул и проворчал себе под нос:

      – Дуры-бабы, которые сами себе душу травят.

      Я не обиделась. Только Олегу и было позволено говорить мне правду, сколь горькой бы она не являлась.

      Новый, восемьдесят шестой год мы встречали у нас. К Олегу с Таней я не ездила больше. С тех самых пор, как Светка вернулась домой. Ребята приезжали к нам. Да у нас и проще было. Без церемоний.

* * *

      В середине апреля мы с тетей Ниной были приглашены на день рождения Шурочки. Ей исполнялось два года. Первую годовщину не отмечали, поскольку Шурочка болела отитом. С высокой температурой. Так что в этот раз намечалось грандиозное торжество.

      Тетка пришла в состояние перманентного возбуждения. Ее тысячу лет уже никто никуда не приглашал. Она ходила по магазинам. Выбирала подарок. Лучше бы она этого не делала. Возвращалась оттуда расстроенная и злая.

      – Бешеные деньги надо иметь, – грохотала она по вечерам, – чтобы купить ребенку игрушку.

      Конечно, она имела в виду самые лучшие игрушки. Это же для Шурочки!

      – Не такие уж большие деньги, – возражала я ей. – Просто мы с тобой нищие, как церковные крысы.

      – Так уж прям и нищие? – оскорблялась тетя Нина.

      – Конечно. А вот если бы ты не заставила меня бросить мытье подъездов, мы бы жили лучше.

      Она замолкала. Сказать-то нечего. Я уходила на кухню, не имея сил видеть, как она вытирает слезинки в уголках глаз. В конце концов, мое терпение лопнуло. Пришлось, вроде студентки, подрядиться выполнить серию чертежей. Неделю я ночи напролет чертила. И никакие теткины крики и угрозы на меня не действовали... За несколько дней до торжественного события выложила перед ней на стол сорок рублей.

      – Иди и купи Шурочке то, что тебе нравится. Олегу с Таней тоже купи подарки. И оставь немного денег на цветы.

      Тетя Нина тут же подхватилась и увеялась в магазины, по дороге громко брюзжа, что племянница у нее ненормальная.

      – Зачем мне господь такое испытание определил? – вопрошала она перила на лестничной площадке.

      Я громко хохотала ей вслед. Надо знать мою тетку. Весь этот треск означал одно – она довольна выше носа. И потратит все, что ей дали. У меня еще оставались пятнадцать рублей. Я их зажала. Мало ли потребуются?

      Как в воду смотрела. На цветы тетя Нина не оставила ни копейки. Уже по дороге в гости она корила себя за это на чем свет стоит. Я зловредно молчала. Так ей и надо, транжире. В моей сумке были спрятаны три небольшие гвоздички, тщательно завернутые в кальку.

      Дверь нам открыл Олег. Сколько помню, он всегда выполнял в семье обязанности швейцара. Помог нам снять пальто. Я еще не успела до конца раздеть Ванечку, как Олег подхватил его на руки и унес. Ванюшка крепко обнимал его за шею. Олега он очень любил.

      – Тебе за Олега надо было выходить, – недовольно буркнула тетя Нина, воюя со своими черными войлочными сапожками модели «прощай, молодость».

      – Ну да! Как же! Ты в свое время и слышать о нем не хотела, – отмахнулась я. И стала разворачивать выуженные из сумки цветы.

      – Купила все-таки, – охнула тетка. – Ну, Александра ...

      Непонятно, не то восхищается, не то осуждает. Тетка одернула на себе платье, поправила на плечах пуховый платок. Провела рукой по косичке, туго свернутой на затылке. Сделала два шага из прихожей и замерла... Что там у нее еще?! А-а-а... Все понятно. В центре празднично накрытого стола – Светка.

      – Давай, давай, – подтолкнула я тетю Нину. – Плюнь на все. Иди, не порть людям праздник.

      Она обиженно сжала губы в «куриную гузку». Но гнев свой умерила. И весь вечер продержалась молодцом, кривя лицо только, когда Светка обращалась ко мне или заигрывала с Ванечкой. Ванюшка в ответ на Светкины приставания куксился и похныкивал. Даже ребенок чувствует фальшь.

      Со мной Светка сначала разговаривала только по необходимости. На большее смелости не хватало. Но к тому моменту, когда все уже были тепленькими и разбрелись по их трехкомнатной квартире, она подсела ко мне за стол. Помявшись, сказала:

      – Твой сын очень похож на Мишку.

      Я высоко подняла брови. Какая наглость!

      – Правда, правда, – закивала головой Светка.

      – А на кого ему быть похожим? На соседа? Мишка – его отец.

      Светка прикусила губу. Отвернулась к стене. Интересно, ей действительно не по себе? Или это рассчитано специально на меня?

      – Аль, я хотела ...

      Вот только этого не надо! Может, Светку подобное объяснение не унижает. А меня – дальше ехать некуда.

      – Света! – я встала из-за стола. – Ничего говорить не нужно. Поздно об этом говорить ...

      Светка разом сникла. Даже ее красное платье с люрексом как-то потускнело, не искрилось больше. Зря я с ней так резко! Ей совсем не везет. Никому она не нужна, несмотря на ее роскошный вид. Играя с Шурочкой и Ванюшкой, я постоянно поглядывала на нее. Она выглядела такой несчастной и потерянной, что невольно хотелось ее пожалеть. Но переломить себя мне не удалось. Да и Ванечка к восьми часам совсем раскапризничался. С ним это редко случалось. Мы с тетей Ниной забеспокоились. Не обращая внимания на уговоры, стали собираться домой.

      На прощание отец Олега сфотографировал нас всех вместе. Тетя Нина села в центре. Таня и я пристроились с боков. Детей усадили на колени. Олег встал за нашими спинами и в последний момент обнял нас с Таней за плечи. Замечательный должен будет получиться снимок.

      – Пленка, между прочим, цветная, – похвастался Алексей Николаевич, переводя кадр, чтобы щелкнуть еще раз. Олег быстро скорчил рожу. А Ванечка протянул ручонку к фотоаппарату. Его привлекла вспышка. Светка тоскливо стояла в углу, возле кресла. Никем не приглашенная. По ее лицу было видно, что она отчаянно завидует, подойти же к нам и пристроиться рядом не смеет.

      Впрочем, предаваться состраданию к ее незавидной участи времени уже не было. Тетя Нина сразу схватилась одевать Ванечку. Нас шумной гурьбой проводили до троллейбуса ...

      Когда мы делали пересадку на автобус, тетя Нина обратила внимание, что щеки у Ванечки неестественно красные.

      – Слышь-ка, Александра... Чего он там ел-то?

      – Две картошины, яблоко... кусок курицы... И то не доел, – я посмотрела на нее, потом на сына. Ванечка привалился ко мне и закрыл глазки. Щеки действительно были пунцовыми. И тихий слишком. Весь вечер капризничал, вдруг притих. Губами дотронулась до его лба. Господи, натуральный огонь. Тетка все поняла по моему лицу.

      – Эх, ты... не углядела, – только и сказала она.

* * *

      «Скорой» не было очень долго. Ванечка лежал на диване и сипел горлом. Лицо его стало багровым. Сначала он кашлял с натугой и хрипом, потом уже и кашлять не мог. Лежал с закрытыми глазами и синел.

      Я металась по комнате, не зная, что предпринять. За все время он ни разу не болел. Ну, ни единого разочка. Несколько раз выскакивала на улицу – встречать «скорую помощь». Ее все не было.

      Тетя Нина сидела рядом с Ванечкой. Поправляла одеяло. Держала за руку. Смотрела на меня пустыми глазами.

      Наконец врачи приехали. Осмотрели сына.

      – Ложный круп, – сказал пожилой.

      Я взглянула на тетю Нину. Она охнула и прикрыла рот рукой. Это что, так страшно?

      – У вас сода есть?

      Тетка побежала на кухню. Молодой врач забрал у нее пачку соды и пошел в ванную комнату. Тетка – за ним. Пожилой спросил у меня:

      – Отец есть?

      Я кивнула.

      – Сейчас где? На работе?

      – В Африке.

      – Где? – он снял очки. Кожа на его лице напоминала шкуру носорога – свисала толстыми пористыми складками.

      Господи! Да не все ли равно, где? Главное, не здесь. А был бы здесь, я бы «скорую» не вызывала.

      – В Африке, – повторила я с отчаянием.

      – Группу крови сына знаете?

      – Да. У него не моя группа крови. А что?

      – Вероятно, потребуется донор. На станции никогда не бывает нужной группы. Или очень мало. Донора ищите сейчас. Не теряйте время. Мало ли что?

      Я прекрасно знала, в каких случаях бывает нужен донор. Все-таки жена врача. Знала. И потому испугалась. Смотрела на врача, пытаясь по его лицу понять, как на самом деле обстоит дело. Из ванной донесся шум льющейся воды. Тетка прибежала. Схватила Ванечку и прямо в одеяле потащила его в ванную.

      – Что ... что они с ним будут делать?

      Я рванулась за теткой. Пожилой Айболит поймал меня за руку, не пустил. Сказал спокойно, слегка дребезжащим голосом:

      – Не волнуйтесь. Содовая ингаляция. Ненадолго поможет. Лучше ищите донора.

      Господи, боже мой! Да что же это такое? Где же я ночью донора найду?!

      – Не волнуйтесь так. Подумайте, – он усадил меня на диван и похлопал по плечу. – Может быть, среди родни мужа?

      Конечно. Как я сразу не сообразила? Роман так похож на брата. У него должна быть такая же кровь!

      – Тетя Нина! – крик мой мог переполошить весь дом. – Где визитка, которую Роман дал?

      И помчалась на кухню – рыться в полках. Тетка ее куда-то туда запихнула. Вот. Вот она.

      Врач мне говорил, мол, они забирают Ванечку, но я слушала в пол-уха. Трясущейся рукой набирала номер.

      – Романа Анатольевича, пожалуйста!

      Через минуту он взял трубку.

      – Роман Анатольевич? Это Аля...

      Секундное молчание. Потом укоризненно:

      – Я же просил вас не звонить мне домой!

      Я и забыла совсем. Столько времени прошло. Два года. Да и не тот случай, чтобы церемонии разводить.

      – Я виновата, виновата, но... Какая у вас группа крови?

      – Что? – растерялся он.

      – Ванечке плохо. Срочно нужен донор. Какая у вас группа крови?

      – Вторая.

      – А резус?

      – Положительный.

      – Роман Анатольевич! Голубчик! Я вас умоляю! Приезжайте сейчас. Немедленно. Спасите сына. Я все для вас сделаю! Все! Берите такси и приезжайте!

      – Подождите, Аля. Это что, так серьезно?

      Вместо ответа я заплакала.

      – Не ревите. Через пятнадцать минут ... Максимум, через двадцать, я буду у вас.

      – Вы не успеете так быстро. Его сейчас увезут.

      – Глупости. У меня машина. Если я не успею, оставьте адрес больницы.

      Он повесил трубку.

      Врачи записывали адрес детской больницы, куда-то звонили. Тетя Нина одевала Ванечку. Я лихорадочно собиралась. Ощущение было такое, что время помчалось вскачь. Не успевала до конца осознавать происходящее...

      В машине мне разрешили сидеть возле носилок, на которых лежал Ванечка. Но в больнице дальше приемного покоя не пустили. Минут через десять вынесли его одежду. Я взяла ее и заплакала ... Одежда была теплой. Страшная мысль пришла в голову. Я громко зарыдала. Регистраторша, – или кто там она? – покосилась на меня неодобрительно, возмущенно фыркнула. Вот сволочь! У меня сын умирает, а она фырчит, гнида! Но в руки себя взяла, реветь перестала. Так и сидела на жесткой кушетке, держа на коленках Ванечкину одежду.

      Время все тянулось и тянулось, как подсыхающий резиновый клей. Представлялось, что сижу не меньше часа. Хлопнула входная дверь. Вошел Роман Анатольевич. Я взглянула на свои часики. Только десять минут, оказывается, прошло. Деверь шел ко мне. Уверенный. Спокойный.

      – Ну что?

      Я сбивчиво пересказала события вечера, стараясь объяснить все коротко и ясно.

      – Не волнуйтесь. Обязательно обойдется.

      Глаза его улыбнулись. Почти, как у Мишки. Только смешинок нет.

      – Сейчас узнаем, – и пошел к регистраторше.

      Он еще не дошел до стола, а та уже приняла боевую стойку.

      – Мы справок не даем, – злобно тявкнула ему.

      – Насколько я знаю, ваша работа заключается именно в выдаче справок. Извольте ответить, – с металлом в голосе сказал он. – Вам привезли сейчас тяжелобольного ребенка. Кузнецова Ивана Михайловича, восемьдесят третьего года рождения.

      Оглянулся на меня. Спросил:

      – Восемьдесят третьего, Аля?

      Я кивнула. С восхищением смотрела на деверя. От него сейчас за версту несло большим начальником. Регистраторша, приоткрыв рот, слушала ...

      – Он – сын известного в городе хирурга, – тем же номенклатурным тоном продолжил мой деверь.

      Зачем же так спекулировать? И потом, какой же Мишка известный хирург?

      – Михаила Анатольевича? Кузнецова? – ахнула регистраторша, повергая меня в изумление. Роман Анатольевич согласно кивнул.

      – Что же вы сразу-то не сказали? – с укором спросила она меня. И снова Роману Анатольевичу:

      – Я все сейчас узнаю.

      Выскочила из приемной пулей. Подумать только, Рыжего везде знают. Неужели такая знаменитость? Я и не подозревала раньше.

      – Что же это вы, Аля? – поинтересовался у меня Роман Анатольевич, присаживаясь рядом. – Такая сильная женщина, а здесь спасовали?

      – Не знаю, – я тоскливо посмотрела на него. – Ванечка никогда не болел, а тут ... Просто растерялась.

      Хорошо ему упрекать. Он привык к власти. Привык к послушанию. А мы с тетей Ниной даже на почте – жалкие просители. И мне в голову никогда не пришло бы воспользоваться именем мужа.

      – Ничего, – он погладил меня по голове, как когда-то это делал Мишка. – Все будет хорошо, вот увидите!

      Я уткнулась ему в плечо и опять разрыдалась. Так мы и сидели в полнейшей тишине. Минут двадцать сидели. Я вдыхала незнакомый мне, но приятный запах мужского одеколона и медленно успокаивалась. Роман Анатольевич обнимал меня за плечи. Говорил веселым, но тихим голосом ничего не значащие слова – успокаивал. Потом замолчал. Немного отодвинулся. Я больше не плакала.

      Вышла регистраторша. Жалкая, растерянная. Спросила у меня:

      – На «скорой» бригада сказала: у вас донор есть, Александра Владимировна?

      Уже имя и отчество мое выяснили. Когда только успели?

      – Я – донор, – Роман Анатольевич встал.

      – Пойдемте со мной, – она протянула ему халат и повернулась ко мне,

      – Вы пока здесь посидите, Александра Владимировна. Хорошо? Сейчас вам кофе принесут. А к сыночку вас попозже пустят.

      Они торопливо ушли. Я осталась ждать. Думала о Ванечке. О Мишке, который бросил меня и уехал в какие-то Сахары... Если бы он не ушел от меня, с Ванечкой ничего бы не случилось... Мысли мои разбегались, не задерживались в голове... Перед глазами проплывали картины, такие страшные, что хотелось кричать и биться головой о стенку. Ничего тяжелее этих трех часов напряженного ожидания у меня в жизни не было.

      Потом, когда я совсем уже изнемогла от неизвестности, мне разрешили подняться к сыну. Сказали, что обошлось – будет жить. У меня даже на слезы сил не хватило. Молча поднялась на третий этаж, ничего не спрашивая у медсестры, которая меня провожала.

      Ванечка спал. Дышал еще с трудом. Веки сиреневые, прозрачные. Под глазами – черные тени. К ручонке тянулся шланг капельницы. Малыш мой. Но сипа больше не было. Я присела на стул рядом с кроватью. И в мутный предрассветный час заснула.

* * *

      Тетя Нина была благодарна моему деверю. Крайне благодарна. Но как человека его невзлюбила. Роман Анатольевич приезжал к нам домой дважды. Вскоре после того, как Ванечку выписали. Привозил дорогие гостинцы. В первый раз тетка суетилась возле него. Даже поставила ему тщательно оберегаемый бокал Рыжего. Красивый бокал. С рисунком сине-золотого парусника на белом поле. Говорила с ним с заискивающей улыбкой на лице. Во второй раз – вела себя очень сдержанно. И все приглядывалась, приглядывалась. Едва за ним захлопнулась дверь, она враждебно заявила:

      – Ты, Александра, скажи ему, чтобы он сюда больше не шлялся!

      Я вытаращила глаза. С ней все в порядке?

      – Ты что? Свихнулась?

      – Ничего я не свихнулась, – озлилась тетя Нина. – А только нечего ему сюда шляться!

      Она убирала со стола чайную посуду и гремела ею в раздражении.

      – Ничего я ему не скажу. Я еще в своем уме. Он Ванечке жизнь спас, а мы в благодарность за это его выгоним?

      – Помог и спасибо. Он не чужой, родной дядя-то. А ходить сюда ему нечего!

      Тетя Нина оставила в покое посуду и сделала вид, что разыскивает ногу от пластмассового Буратино. Ха! Думает, меня обмануть можно. Никому эта нога не нужна. Ванечка в Буратино и не играет совсем. Ему мечи и пистолеты подавай. Просто тетке не хочется встречаться со мной глазами. Стыдно. Уж я ее знаю.

      – Теть Нин! Ты не мудри. Говори прямо, – возмутилась я, доставая эту самую буратиновскую ногу с полки и торжественно поднимая ее над головой.

      Тетя Нина смутилась. Нога ей была совершенно ни к чему. Просто удобный предлог. Смешно смотреть: стоит вся красная, щеки надулись, смотрит исподлобья. Ну что ты с ней будешь делать? Я присела к столу, отодвинула подальше от края розетки с вареньем.

      – Сама сказала: он Ванечке дядя. Уж если отца нет, то пусть хоть дядя к нему приходит.

      – Отец у Ванечки есть. Только ты его выгнала, – непримиримо ответила тетка. – А Роман твой ... К Ванечке! Да! Как же! Жди! Это он за тобой ухлестывать начал! Лыжи навострил ...

      – А не пора ли тебе повторить курс лечения? – полюбопытствовала я, – Опять, наверное, с головой что-то? Заговариваешься!

      Оборвала неделикатным образом дурацкий разговор. Ушла на кухню – мыть посуду. Потом стирала. Потом читала Ванечке книжку. Тетя Нина молчала. Обиделась. До позднего вечера мы вообще не разговаривали. Зачем я полезу, если она дуется, как мышь на крупу? И напрасно. Послушала бы себя со стороны. Такую чушь городит несусветную...

      Когда Ванечка уже спал, а я села к столу – штопать его колготки, тетя Нина завелась снова.

      – Ты вот не хочешь меня слушать, а я тебе правду говорю. Смотри, Александра ...

      Она села за стол напротив меня и полезла в коробочку с катушками.

      – Ты опять за свое? – поморщилась я. От неожиданности нечаянно воткнула иголку себе в палец.

      – И буду! – тетя Нина выловила в коробочке наперсток, протянула мне. – Пока не поймешь!

      Я дотронулась кончиками пальцев до своего левого виска. Там, после Ванечкиной болезни, ярко выделялась седая прядка. Ну, кто польстится на седую? Тетка усмешливо смотрела на меня. Жест мой прекрасно поняла, но была со мной не согласна. Мне хотелось спать, ругаться с тетей Ниной не хотелось вовсе.

      – Что ты так дергаешься? Даже если он и начал ухлестывать – ничего ужасного. Наоборот, приятно.

      – Он женат, Александра. Ведь – это грех ...

      – Он женат, я замужем ... Брось ты ... – улыбка получилась кривой.

      – Грех на душу берешь, Алька!

      – Я что? Его поощряю? Кокетничаю с ним? Сама знаешь, что нет! – и перешла в наступление. – Ты сама говорила, мне надо личную жизнь устраивать. А как до дела дошло, так ты в кусты ...

      – Тебе замуж надо! А не с семейными мужиками блудить!

      – Совсем чокнулась, – вздохнула я.

      – Ты меня, Александра, не обижай. Я тебе добра желаю, – тетя Нина напряженно перебирала в коробочке катушки с нитками.

      – Да кто тебя обижает?! – вспылила я и в сердцах швырнула Ванечкины колготки на стол. Помолчала. Успокоилась. И ехидно добавила:

      – А если мне приятно его внимание? Тебе такое в голову не приходило? Или я каменная?

      Тетя Нина неодобрительно покачала головой. Спорить все-таки не стала. Ну да! Какие уж тут споры?! Знает, что бесполезно.

      Я разобрала постель и легла, не дожидаясь, когда тетя Нина закончит свои дела. Притворилась спящей. Надо подумать над теткиными словами. Может, Роман Анатольевич на самом деле ко мне заскакивает под удобным предлогом? Не к Ванечке? Все может быть. А даже если и так? Кому от этого плохо? Я ведь ему авансов не выдаю...

      Но я все-таки намекнула Роману Анатольевичу о нежелательности его посещений. Мы удачно встретились через день на улице перед моим домом.

      Гуляли с Ванечкой до ужина во дворе. Ванечка со змеиным шипением гонял по двору голубей. Я наслаждалась теплым вечером, вспоминая о премии, которую мне дали за сверхурочные. Будет на что этому извергу рыжему шубку купить. И тут, как черт из табакерки, возник Роман Анатольевич. Я вздохнула. Тетка права. Что-то зачастил. В руках – огромный разноцветный пакет. Опять подарки? Это уж слишком.