Текст книги "Четыре Ступени (СИ)"
Автор книги: Елена Квашнина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)
В конце второго семестра ректорат решил в очередной раз осчастливить родненьких студентов – устроил дискотеку по случаю надвигающейся весеннее-летней сессии и близкого окончания учебного года. Светлана не очень умела танцевать. Ей не давались быстрые танцы, на медленные её приглашали редко. Приходилось простаивать у стены. И потому она дискотеки не жаловала. Но на институтскую дискотеку пошла, поддавшись уговорам Мальковой. Малькова же устроила так, что провожать Светлану до дома отправился Джон. И без Королёва. Всё складывалось очень удачно. Особенно, если учесть одно обстоятельство. Родители Светланы с вечера пятницы отбыли к шести огородным соткам. Домой можно было не торопиться. И Светлана с Джоном никуда не торопились, всю дорогу весьма оживлённо болтая. А потом как-то так получилось, что Джон оказался у неё дома. Напросился на чашку кофе. А потом… Потом он пытался получить всё и у него не получилось ничего. Светлана, разумеется, сопротивлялась. Но не бешено. Бешено сопротивляться, как выяснилось, девушка не могла, не умела. Не тот темперамент. Джон был очень настойчив. Да только у него не заладилось. Они распрощались, крайне смущённые оба.
Светлана сильно переживала. Вдруг Джон принял её за легкодоступную девицу? Словам парней, будто общаться предпочтительней с опытной персоной, она не верила. Нет, верила, но воспринимала по-своему. В настоящих отношениях должна быть чистота. Почему Джон не смотрел ей в глаза при прощании? Может, не надо было сопротивляться? Может, он из-за того сбежал, что она не уступила? Но ей не хотелось с Джоном ничего. Даже поцелуев тех несчастных, которыми они с Женечкой начали, ей не больно хотелось. Сначала хотелось, а потом уже нет. Тем не менее, произошедшее между ней и Катиным девушка посчитала очень серьёзным. Для неё первый опыт стал началом новых, гораздо более близких отношений. При первой же встрече с Катиным в институте она радостно поздоровалась с ним. И оказалась неприятно поражена его холодностью. Недоумевала, наверное, накануне она чем-то обидела Женечку. Нельзя же после случившегося между ними превратиться в посторонних друг другу людей? Наивная. Впрочем, недоумение продолжало нарастать. Джон всячески избегал её. От ехидины Королёва не отходил ни на шаг, прикрывался Сашкой, как щитом. В сторону Светланы не смотрел. Если она стояла рядом, демонстративно поворачивался спиной. Светлана чувствовала себя наказанным ни за что ребёнком. Но долго сносить обиду молча не смогла. Надо же узнать, отчего Джон так изменился? Выбрала момент, когда Королёва отвлекли, подошла к Джону и, прямо глядя ему в глаза, прямо же потребовала:
– Жень, объясни мне, что случилось?
– А что случилось? – наигранно удивился Джон.
– У нас с тобой так всё хорошо было…
– А у нас с тобой что-то было? – перебил её Катин.
Она смотрела ему в лицо, видела наглую издёвку в его глазах, чувствовала, как её собственные глаза наполняются слезами. Совсем чуть-чуть и первая, самая крупная слеза сползёт на щеку, за ней вторая, третья – градом посыплются. Вот только этого ещё не хватало! Плакать у всех на виду. И Катину не зачем видеть, до какой глубины она ощущает своё унижение. Светлана некрасиво шмыгнула носом. Это позволило ей удержать скопившуюся влагу. Похлопала ресницами, чуть задрав голову, – разгоняла слёзы. Удалось. Катин наблюдал за манипуляциями девушки с лёгкой усмешкой. Именно его усмешка помогла Светлане окончательно взять себя в руки. Промолвила сухо, враждебно:
– Не было? Ну и не будет. Значит, ставлю точку.
Видимо, некие настораживающие нюансы было в её голосе. Катин испугался. Он по инерции пытался ёрничать, но в интонациях проскользнули жалкие нотки:
– Точку-то зачем? Давай, поставим многоточие, а?
От Светланы жалкие нотки не ускользнули. Вдруг она ясно и определённо увидела, как ничтожен, слаб, суетен Джон. Её словно из ведра холодной водой окатили. Протрезвела. И трезво ответила ему:
– Ты можешь ставить любой знак – многоточие, тире, точку с запятой. Лично я ставлю большую и жирную точку.
Ушла. Не обернулась. А буквально через полчаса, спускаясь по безлюдной лестнице, услышала обрывок разговора между Королёвым и Катиным. Очевидно, они тоже спускались на первый этаж, но двумя маршами ниже. Видно их не было. А вот слышно – хорошо. Наверное, акустика институтского здания сыграла злую шутку. Или парни считали – их никто не слышит, – потому слишком громко разговаривали.
– Что от тебя эта выдра хотела? – без особого интереса спрашивал Королёв.
– Во-первых, она не выдра, – засмеялся Джон. – Даже довольно хорошенькая.
– Ага, – согласился Сашка. – Мышь белая, лабораторная.
– Что бы понимал в колбасных обрезках!
Светлана горько улыбнулась. Спасибо тебе, Женечка, и на этом, как его, на добром слове.
– А во-вторых, догадайся сам с трёх раз, чего она от меня хотела. Вот чего хочет одинокая девушка от молодого, здорового и красивого мужчины?
Услыхав его слова, Светлана начала цепенеть. Она пока двигала ногами. Спускалась со ступеньки на ступеньку. Но делала это автоматически, словно робот.
– Травишь, Жека, – хмыкнул тем временем Королёв. – Она же – “не тронь меня, завяну я”.
– Ну, как видишь, не завяла, – откликнулся бессердечный Жека.
– Да ладно…
– А что, скажешь, завяла?
Светлана решила, было, вмешаться, призвать Джона к ответу, потребовать справедливости. Не успела. Или постыдилась? Разговор между тем продолжался.
– Чего, правда? Ты её поимел?
– Неоднократно. Сама позвала.
У Светланы запылали уши, щёки, лоб, даже шея.
– И как на пробу?
– Никак. В прострацию впадает. Бревно бревном. Не интересно. Я, Саня, страстных женщин люблю.
– А сейчас она чего хотела?
– Какая нескромность, Саня. Не заставляй меня компрометировать женщину, друг мой, – в голосе Катина неожиданно прорезались барские интонации.
– Ты не заметил, что уже сделал это, приятель? – фыркнул Королёв, абсолютно точно попадая в тон Катину. – Нет, а если серьёзно?
– Продолжения хотела, а я отказал.
Они не прекращали говорить. Но Светлана уже не слышала их слов. Горела от стыда, от невозможности что-либо исправить. Ведь не побежишь к Королёву доказывать свою непорочность, лживость Катина. Куче знакомых постепенно растрезвонит. Опозорил Женечка на весь институт. Её трясло то в жару, то в ознобе. Ноги не слушались. Она привалилась к стене и стояла, не шевелясь, не двигаясь. Слёзы сами текли по лицу. Она глотала их. Потом стала непослушными руками размазывать по щекам. И никак не могла остановить солёный водопад.
Там, на лестнице, её и нашла Малькова.
– Что случилось? – переполошилась Наталья, ни разу не видавшая подругу в столь плачевном состоянии. – Ты с Джоном поссорилась?
Светлана молча помотала головой. Ей не хотелось никому ничего рассказывать. Ха! Отвязаться от Мальковой не было никакой возможности. Она вытрясла из Светланы информацию до последней крошки: про ночь после дискотеки, про точки с многоточиями, про последний, ненароком подслушанный разговор.
– Вот гады! – резюмировала Наталья. – А Джон этот – первая гадина!
Светлану её слова покоробили лишь по инерции. На деле ощущала она примерно то же самое.
– Нет, ты подумай, – вдруг восхитилась Малькова. – У самого ничего не вышло, и он за это решил на тебе отыграться! Козёл вонючий!
С этой стороны посмотреть на проблему Светлана не догадалась. А если и впрямь так? Гадость. Какая гадость. Забиться бы куда-нибудь в тёмный угол и не выходить оттуда, пока не состаришься.
Забиться в угол не дала Наталья. Благодаря ей Светлана не сгорела со стыда, не провалилась под землю и не отправилась топиться. Наоборот, согласилась со всеми доводами и эпитетами. Действительно, козёл! И действительно, вонючий, фу! По совету Мальковой она просушила слёзы, привела в полный порядок волосы, лицо, одежду и прошествовала по первому этажу мимо Королёва, мимо Катина с видом неприступной крепости. Дон Алехандро и Джон, наедине обращавшиеся друг к другу по рабоче-крестьянски – Жека, Саня, – сначала наблюдали за ней весьма насмешливо. Но когда она словно невзначай смерила их холодным, оценивающим и презрительным взглядом, заволновались. Лица их стали вытягиваться. Нет, права Натка, это парни комплексуют, изо всех сил стараясь не показать никому свои комплексы. Права и в том, что ситуация соответствует поговорке “молодец на овец, а на молодца и сам овца”. Главное, притвориться поубедительней. И, кажется, получилось. Малькова исподтишка показала ей большой палец.
Столь мелкая месть Светлану, разумеется, не удовлетворила. Дала лишь временное облегчение. На стражу её интересов встала Малькова. До конца сессии она не отходила от подруги. На любую попытку однокурсников съехидничать отбрёхивалась:
– Тебе кто это сказал? Катин? Я думала, ты знаешь, какое он брехло. Сам не смог, импотент драный, а на Светку валит!
Не сказать, чтобы студенческий народ уверовал в слова Натальи полностью, однако, словам Джона уже полного доверия не было. Впереди маячили летние каникулы. Значит, и время прийти в себя, успокоиться. Не забыть, нет. Но, по крайней мере, заново научиться уважать себя.
*
Лето Светлана провела на даче, обихаживая родительские грядки. В самом деле, успокоилась. Для себя, словно на шахматной доске, расставила по заслуженным ими местам Катина, Королёва, тех, кто будет смеяться над ней, перешёптываться за её спиной. Она вышла из этой глупой истории посильнее. Более неуязвимой, что ли? Не совсем так. Она научилась прятать свои чувства. И ещё стала бояться ближе подходить к людям. Стала бояться боли, которую люди могли причинить ей специально или невзначай. Внешне всё такая же приветливая, отзывчивая, она закрыла душу толстой скорлупой. Относительно будущего избранника её взгляды определились окончательно и, казалось, бесповоротно. Только настоящий рыцарь. Без страха и, самое главное, без упрёка.
*
Со второго курса дела у Светланы пошли лучше. История с Джоном не то чтобы забылась всеми, она теперь обрела новую окраску. Джон вдруг начал ухаживать за ней у всех на глазах. Ничьих языков не боялся. Ну, не вдруг, конечно, начал ухаживать. Светлана знала причину.
Первого сентября она собиралась в институт особенно тщательно, памятуя двухмесячной давности наставления Мальковой. Даже тени на веки нанесла. Даже ресницы подкрасила. Никогда не любила косметику, а тут вдруг взяла и намакияжилась. Хотела быть во всеоружии, хотела чувствовать себя уверенней. Розовой с перламутром помадой губы себе мазнула. И осталась довольна собственным отражением в зеркале. Новые джинсы хорошо облегали бёдра, подчёркивали длину и красивую форму ног. Небольшое количество косметики слегка изменило лицо. Глаза казались глубже, загадочней. Чисто промытые волосы отливали в золотинку. Светлана и раньше иной раз подкрашивалась. На вечеринки или в честь праздников. Но так удачно у неё получалось редко. Удача придала уверенности, подняла настроение. Она и подумать не могла, что блестящие от радости глаза делали её хорошенькой без всякой косметики.
Радость радостью, а и волнение, само собой, присутствовало. Как-то её встретит не особо к ней ласковая группа? О чём подумают Катин, Королёв и другие неприятные особи?
Она столкнулась с Катиным в дверях института. Входила торопливо, боясь опоздать, не успеть перед лекцией пересечься с Мальковой. А Джон выходил. В руках держал пачку сигарет. Видимо, он пришёл раньше, поболтался по этажам и, стремясь с толком использовать оставшиеся четверть часа, отправился на улицу курить.
– Здравствуй, Жень, – небрежно бросила Светлана. Поздоровалась сама от неожиданности. Никак не предполагала первым в институте встретить именно его. Поздоровалась и сделала попытку проскочить мимо. О, как ей в тот момент была необходима Наталья! Она и рванулась в стремлении найти Малькову немедленно. Всё же успела краем глаза заметить – Джон в буквальном смысле споткнулся, увидев её. Замер сначала, не ответив на приветствие. Потом спохватился, поймал за руку и несильным рывком вернул девушку на прежнее место.
– Здравствуй, Светка!
Замолчал, глядя восхищёнными, впитывающими её новый облик глазами. Необъяснимое случилось в Светлане в один миг. Тихий хлопок в душе, словно лопнул мыльный пузырь. Исчез интерес к Катину вообще. Скучно ей вдруг стало не только смотреть на него, но и рядом стоять. Исчезла пугающая раньше зависимость от Джона и его поведения. И Катин это почувствовал, уловил невидимым душевным локатором. Нечто жалкое начал лепетать. Спрашивал, сам рассказывал. Светлана больше не торопилась сбежать. Вежливо выслушивала, переминаясь с ноги на ногу. Смертельно скучала. Не уходила. Надо ли выказывать человеку свои истинные чвства? Бедненький Джон. Но ей не было его по-настоящему жаль. Она сравнивала своё отношение к нему с обзором достопримечательности в бинокль. Раньше смотрела на Джона в маленькие окуляры и видела его увеличенным. Теперь бинокль перевернулся другой стороной. Джон выглядел таким маленьким-маленьким, ничего не значащим.
Светлана собиралась поделиться открытием с Мальковой. Никому другому рассказывать не думала, хоть её и спрашивали. Зачем? Однако, пока она искала подходящие время и случай, единственный человек, с кем действительно можно поделиться без опаски, Наталья Малькова, начала от неё отдаляться.
По правде, назвать начавшийся у Натальи роман любовью было трудно. Это к пятому курсу речь уже шла о любви. А на втором курсе никакой любви Светлана разглядеть не могла, как ни силилась. Не она одна, кстати. Все смотрели на Малькову с осуждением.
Началось с того, что Наталья попала в компанию парней из другой группы. Не одних парней, разумеется. Пара девчонок в той компании имелась. Наталья их быстро потеснила. Заняла господствующую высоту, так сказать. Самым простым способом. Она спала со всеми в этой компании, кроме девчонок. Ориентация у Мальковой была традиционная, чем она, вопреки возникшей в обществе моде, невероятно гордилась. Широта Натальиных взглядов и свобода поведения потрясали не только воспитанную в стерильной пробирке Светлану. Многие вполне раскованные и, казалось бы, бескомплексные студенты столбенели при виде мальковских выкрутасов. Её собственная компания долго не могла определить своё точное отношение к Наталье. Пока лидер компании не стал величать её “моя королева”. На королеву Малькова сначала походила мало. Широкоскулая и конопатая, с прямыми соломенными волосами, с несколько тяжеловатыми бёдрами. Но Наталья сделала-таки себя. “Химия” и мелирование превратили прямую солому её волос в роскошную копну. Крем-пудра скрывала веснушки, румяна скрывали ширину скул, подчёркивая их красивую линию. Сразу стало заметно, какие пухленькие, чувственные губы у Мальковой. Широкие цветные блузы-балахоны скрывали тяжеловатые бёдра. Ну и высокий каблук, разумеется. Иногда казалось, что Малькова не умеет носить обувь на высоком каблуке. Ерунда. Наталью шатало от выпитого.
Светлана первое время пыталась как-то воздействовать на подругу, удержать её от крайностей, но получала в ответ маловразумительное бухтение.
– Ин вино веритас, – икала Наталья. И Светлана с грустью вспоминала строку Блока “…и пьяницы с глазами кроликов in vino veritas кричат”.
– В жизни надо всё попробовать, – в другой раз вполне трезво отбивалась Малькова. – Вот у тебя жизнь пройдёт, правильная ты моя, а тебе на старости лет и вспомнить будет нечего.
– Ни хрена ты не понимаешь, – делала она очередную попытку объяснить Светлане непонятное. – Постель – это лучшее, что есть в отношениях мужчины и женщины. Сама попробуй. Тебя потом за уши не оттянешь.
– Промискуитет был рождён природой, – яростно кричала при очередном “разборе полётов” Наталья. – Моногамию человек придумал. Монгайта почитай. Что? Мужикам промискуитет полезен, а женщинам противопоказан? А ху-ху не хо-хо?
Светлана делала одну попытку за другой, натыкалась лишь на очередное откровение.
– Афинские ночи! О! Ими бредили поэты Серебряного века, – мечтательно улыбалась Наталья после одной из бурных вечеринок, проспав и опоздав сразу на две пары. – Мужики все такие разные. И мне с ними хорошо по-разному. Вот Дрон, например. Мне каждый раз страшно, что раздавит. А потом так хорошо от его тяжести становится. Трахается, как бог.
Малькова сладко потягивалась. Выгибалась всем телом, ровно кошка. Светлана не знала, куда отвести глаза, пока Натка делилась с ней интимным. Вернее, интимными подобные вещи считались у всех, кроме Мальковой, стыда вовсе не ведающей, утверждающей: “Что естественно, то не стыдно”. После Наткиных откровений Светлана смотреть не могла на того самого Дрона, в миру прозывавшегося Юркой Дроновым.
Самый старший на курсе, по слухам Дронов успел побывать десантником, повоевать в никому неведомых “горячих точках”, всё на свете знал, умел и ничего не боялся. Он ходил по коридорам института, как человек-гора. Двухметровый атлет с копной вьющихся чёрных волос, с серыми насмешливыми глазами и кулаками под размер хорошей табуретки. Он, пожалуй, даже был красивым. Но заметить его внешнюю привлекательность мешали наметившееся пивное брюшко, общая одутловатость лица и постоянные мешки под глазами. Надежды, что эти отёки когда-нибудь спадут, не оставалось. Дрон пил. Пил ежедневно, без всякой меры. И вместе с ним пила Наталья, количеством выпитого поражая многоопытных мужиков.
Светлана страдала от разговоров и сплетен, окружавших подругу. Страдала от её поведения. Ведь хороший же человек. Умный, добрый, отзывчивый. Получше многих других. Ну почему, почему Малькова пьёт? Почему на деле исповедует этот свой промискуитет? Ведь скатится в конце концов до состояния неисправимых “синяков”, бомжей. Страдала Светлана и от вновь навалившегося одиночества, которое теперь переносилось тяжелее во сто крат. Она чувствовала себя брошенной, покинутой единственным другом. Настойчивые ухаживания Катина лишь обостряли это чувство. Сам собой вспоминался маленький принц Экзюпери и его гениальные слова “… ты всегда в ответе за всех, кого приручил”. Или это говорил лис? Неважно. Вот Малькова приручила Светлану и бросила. Бросила. Потом, через много лет совсем по-другому оценивала Светлана эти Наткины виражи. Но тогда… Ох, как ей было горько, больно и обидно. Она замкнулась, ушла в себя. Опять никому не нужна, не интересна. Ну и не надо. Без вас обойдусь.
*
В почти абсолютном вакууме удалось Светлане просуществовать до середины четвёртого курса. Почти, поскольку Катин не оставил своих попыток. Жалких, надо сказать, попыток. Светлана отлично понимала, чего он добивается. Заело его. Однажды после занятий к ней на улице подошёл Королёв и с непередаваемыми интонациями поинтересовался:
– Слушай, жестокая женщина, сколько можно измываться над парнем?! Не пора ли пожалеть?
– Во-первых, не женщина, а девушка, – огрызнулась Светлана. – А во-вторых, чтобы жалеть, надо эту жалость испытывать. Я не испытываю. Ясно?!
– Экскюз ми, мисс! – оскорблено ответствовал Королёв. Он хотел ещё что-то сказать, но не успел. Светлана развернулась и ушла. Через пару месяцев ей передали, что Катин женился. И она испытала такое облегчение, будто огромный валун с души свалился. Теперь её одиночество представлялось ей более комфортным. Никому ничего не должна, никому ничем не обязана. Жаль, продолжалось сие состояние недолго.
К зимней сессии жизнь снова ворвалась на тщательно охраняемую, пустынную территорию Светланиной души. Вернулась из своих “диких странствий” Малькова. Побитая и потрёпанная неисчислимыми похождениями, перегруженная не лучшим опытом, вся больная какая-то, но, по крайней мере, не утратившая природного оптимизма. Вернулась, как будто никуда от Светланы не уходила. Светлана не смогла её оттолкнуть. Даже сердиться на неё не смогла. Приняла, выслушивала, сострадала. Никогда раньше не принимала чужие горести и радости почти как свои. Это был новый опыт. Тяжёлый и радостный одновременно. Опыт любви к другому человеку. Оказывается, она любила Наталью, не подозревая об этом. Вот со всеми Наткиными выбрыками любила. До сих пор Светлана считала, что так безусловно, безоговорочно можно относиться лишь к родителям. Но сыновние или дочерние чувства – особая статья. Родители похожи на воздух. Воздухом дышишь автоматически, естественно, не прикладывая усилий, не замечая. Замечать начинаешь тогда, когда воздух ухудшается или заканчивается. Только тогда начинаешь ценить, понимать, что к чему. Отношения с другими людьми не столь естественны и требуют определённых усилий, иногда значительных. Вот отношения с Натальей требовали усилий, требовали внутренней работы. В общем, Светлана запуталась в попытках объяснить самой себе изменившееся отношение к Мальковой.
Наталья, надо заметить, быстро отогрелась, ожила и вновь стала пускаться в авантюры. К счастью, теперь она была сдержанней, осторожней. Для страховки всюду старалась таскать с собой Светлану. Та делала попытки сопротивляться. Объясняла:
– Натка, мне учиться надо. Как я родителям в глаза смотреть буду? Они последние жилы из себя тянут. И потом… Не могу! Ни пить с вами не могу, ни прочими вещами заниматься. Ну, что я там буду делать? И вдруг опять милиция? В прошлый раз я еле убедила родителей, что ни в чём не замешана. Ещё что-нибудь подобное и их инфаркт хватит.
– Чудик мой! – Малькова обнимала подругу, кладя ей подбородок на плечо, ровно котёнок. – Вот ты-то мне и нужна, чтоб меня не заносило.
– Нет, – вырывалась из её рук Светлана. – Я не могу. Пойми, не могу. И душа всё это не принимает. Воротит меня от ваших развлечений, понимаешь? Из института тоже исключить могут. За особо удачные похождения. Вот что мы в прошлый раз у ребят из РНЕ забыли?
– Так мы же туда на экскурсию ходили. Посмотреть, что это за РНЕ такое, – напоминала Наталья.
– Ага, – язвила Светлана. – А пить зачем вместе с ними надо было? Проверить, так ли они пьют, как все остальные? Такая же у них водка, или особая какая? А на драку зачем вместе с ними потащились?
– Ты, между прочим, тоже потащилась, – обижалась Наталья.
– А кто меня уговаривал? Кто в руку вцепился и не отпускал? Кто Дрона науськивал меня силком волочь?
– Но мы же не дрались. Мы только посмотреть хотели.
– Посмотрели, – фыркала Светлана, теперь обижалась она. – Все эти ваши красавцы сбежать успели, а нас вместо них в милицию загребли.
Девушки замолкали, обиженные друг на друга. Но до ссоры никогда не доходило. Малькова первая прекращала дуться. Вдруг резко поворачивалась, крепко стискивала плечи Светланы и жарко шептала в ухо:
– Ну, Светик, веточка моя корявая! Ну, пойдём! Я очень прошу. Кто меня тормозить будет, если не ты?! А то ведь действительно допрыгаюсь.
Светлана морщилась. Не любила слышать про себя, что корявая. Наталья додумалась сократить “Светка” до “ветка”. Это ещё куда ни шло. Но корявая? Морщилась, да в очередной раз уступала, за что потом корила себя долго. Ей было неуютно среди Наткиных дружков-приятелей. Не пила, как сапожник. Не материлась. Не хамила окружающим. И вообще никоим образом не эпатировала мир. Изо всех сил старалась удержаться на том уровне, какой обеспечило ей воспитание. Хотя мама стала периодически в ужасе всплёскивать руками, неожиданно слыша от неё одно из сленговых выражений. А папа недовольно хмурился. Родители молчали, не высказывались. Тем не менее, молчали неодобрительно. Сама перед собой тогда Светлана пыталась оправдаться, что в стеклянной банке весь век не проживёшь, надо хоть немного к реальной жизни приспособиться. И всё же за манерами, за чистотой своей речи начинала следить. Титанические усилия прикладывала.
После зимней сессии четвёртого курса положение Светланы в студенческом обществе сильно переменилось. Мальковская компания, внутри себя постоянно её вышучивая и презрительно над ней похмыкивая, другим этого не позволяла. По сему случаю мнения однокурсников в отношении девушки резко разошлись. Одни удивлялись, что тихоня и отличница оказалась вдруг в обществе разгильдяев. И презирали её от души. Другие заискивали. Пытались подходить с разговорами, угощать сигаретами, развлекать пошлыми анекдотами, звали на сомнительные вечеринки. От подхалимов Светлана сама старалась держаться подальше. К тому же её терзали противоречия. Она переставала себя уважать. Билась мухой в паутине, обещая себе снова и снова, что в последний раз пошла на поводу у Натальи. Обещала, клялась, снова и снова уступая. Пока не случилась история с монастырём.
*
Заканчивался май. Вокруг цвела сирень. Но то ли от нехарактерной для мая жары, то ли от гадостных городских условий кисточки на кустах сирени были хилыми, цветочки – мелкими и бледными, сморщенными, листья выглядели чахлыми и пыльными. Наталья вся исстоналась: “Хочу нормальной сирени”. Светлана не хотела не слушать – шла зачётная сессия. Ей надо было нормально сдать зачёты, экзамены и поскорее отбыть на дачу, где разлагающее влияние Мальковой её не достанет. Зато Малькову внимательно слушал Дрон. У них что-то нехорошее с Наткой происходило. Дурацкие, какие-то детские ссоры, взаимные глупые обиды. Только раньше Дрон плевал на подобные мелочи. Жил своею жизнью. Ходил, посвистывал, ожидая, когда Малькова сменит гнев на милость и сама прискачет. Теперь он стал нервничать иной раз, суетиться. И постоянно просил Светлану помирить их. Дрон-то и предложил:
– Девчонки, я знаю, где сирень классная. В Новодевичьем. Там Лёха Скворцов калымит у реставраторов. Я к нему туда ходил и видел. Айда в монастырь!
– В монастырь? Это в каком смысле? – недобро усмехнулась Наталья. Она с утра была особо настроена против Дрона. Светлана испугалась, что вот сейчас на её глазах разыграется очередная ссора, и поспешила “перевести стрелки”:
– Юр, какой монастырь?! Какая сирень?! Кто нам вообще позволит в монастыре сирень ломать? Тем более, в Новодевичьем.
Дрон, видевший по лицу Мальковой, что тучи над его головой сгущаются, обрадовался поддержке и стал объяснять:
– Мы со Скворцовым уже всё продумали. Идём вечером. За час до закрытия монастыря. На входе даём охранникам две бутылки водки. Лёха с ними предварительно договорился. Потом до ночи сидим у Скворцова в келье. У него там своя келья есть рабочая, знаете? С телефоном, с обогревателем. Потом в темноте идём на кладбище. Ломаем сирени, кому сколько надо, и охрана нас выпускает.
Светлана ошарашено выслушала дикий, а по мнению Дрона – гениальный, план. Бред какой-то. Ненаучная фантастика. Но глаза Мальковой опасно заблестели. Очень плохой признак. И… как обычно, Наталья сумела уломать подругу на очередную авантюру. На этот раз с большим трудом. Так ведь уломала. И не её одну. Компания собралась из шести человек. Дрон со Скворцовым, Малькова со Светланой и ещё две девчонки из дроновского кагала. Лена и Лариса Корнеевы, сёстры-близняшки, хохотушки, бездельницы и любительницы халявы.
Жара стояла несусветная. Утеплиться никто не подумал. Отправились на ночную вылазку в белых брючках, в маечках с тонкими бретельками и в босоножках на голую ногу. По молодости и бесшабашности не успели пока обзавестись наблюдением, что стопроцентно срываются в первую очередь самые надёжные планы. Всегда человеческий фактор вмешивается.
В монастырь-то они свободно прошли, изображая из себя будущих или начинающих реставраторов. Сразу прошмыгнули в келью Скворцова, где Светлана начала тут же с любопытством разглядывать антураж. Шутка ли? Седая старина, шестнадцатый век. Низкий сводчатый потолок. Толстые кирпичные стены. Всё это в несколько слоёв побелено извёсткой. Прислоняться нельзя, изгваздаешься. Почему не краска? Скворцов объяснил, что реставраторы стремились максимально приблизиться к исходным материалам. И ведь приблизились! Светлана легко представила себе согбенного над столиком с огарком свечи монаха, в тёмной рясе с капюшоном. “Ещё одно последнее сказанье – и летопись окончена моя…”. Как-то так у Пушкина написано. Иллюзию разрушил тот же Лёха Скворцов, заявив, что уже темнеет, и щёлкнул выключателем. Над головой зажглось сразу несколько электрических лампочек. Лампочки были голыми, без абажуров или плафонов, засиженные мухами. Их свет разогнал вплывающие в келью через узкое, зарешёченное, стрельчатое окно-бойницу мягкие майские сумерки. Сразу нелепыми показались письменный стол с телефоном, маленький обогреватель в углу, самодельные полочки с какими-то папками вдоль одной из стен.
Светлана присела на нечто, напоминающее топчан, заваленный изношенными пледами и старыми телогрейками. Тоскливо слушала гомон сгрудившейся у письменного стола компании. Всё-таки шесть человек для рассчитанной на одного кельи многовато. Тоскливо смотрела, как Дрон вынимает из бездонных, безразмерных карманов штанов и расставляет на столе две бутылки водки “для мужиков” и три бутылки шампанского “для девочек”. Девочкам ещё полагалась большая шоколадка. Никакой другой закуски не обнаружилось. Совсем. Ну, как, как Светлана не догадалась сразу – не сирень погнала сюда ребят? Пьяная оргия в монастыре – вот что показалось им крутым, вот что прельстило. Да и есть ли вообще сирень в Новодевичьем монастыре?
Светлана решила напрочь отказаться от спиртного. Да скоро переменила своё решение. Скворцов не разрешал выходить на улицу, пока не стемнеет окончательно. В келье все очень быстро замёрзли. Пришлось включить обогреватель. Н-да. Прогреть стены чуть не метровой толщины вряд ли бы удалось и настоящей печкой. А ведь на улице стояла одуряющая жара. Господи! – думала Светлана, глотая шампанское прямо из бутылки в безнадёжной попытке согреться хотя бы вином. – Как же монахи здесь жили? Кошмар какой-то. А зимой?
Опытная Малькова вместе с парнями грелась водочкой и хитро поглядывала на Светлану. Только позже Светлана сообразила, что у Натальи были на неё свои виды, некий план.
Наконец стемнело, и Скворцов предложил провести маленькую экскурсию по территории, на которой хозяйничали реставраторы, Светлана согласилась первая. Ей так хотелось уже покинуть холодную и одновременно душную келью, полной грудью вдохнуть свежий вечерний воздух. Впрочем, пошли все, кроме Дрона с Мальковой. Когда Светлана через пять минут после начала экскурсии заикнулась, мол, надо бы подождать эту сладкую парочку, Лена с Ларисой захихикали, а Скворцов удивлённо глянул на неё и слегка заплетающимся языком просил:
– Кравцова! Ты дура или притворяешься?
Светлана всё сразу поняла, ответила с вызовом:
– Разумеется, дура.
Лёха хмыкнул, покрутил указательным пальцем у виска, эдаким забытым детским жестом, и продолжил историческую лекцию. А минут через тридцать сладкая парочка догнала их и посоветовала Светлане немедленно погреться. Светлана уже порядком устала от хихикающих близняшек, нудного Скворцова, монастыря и своих душевных терзаний. С радостью в гордом одиночестве отправилась в келью. И там затеялась звонить родителям, предупредить о более позднем, чем рассчитывала, возвращении. Не успела до конца номер набрать, как в помещение ввалился Лёха. Один. Демонстративно повернул ключ в дверном замке.
