Текст книги "Четыре Ступени (СИ)"
Автор книги: Елена Квашнина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)
– Ладно, Светка. Я понимаю: тебе не до нас. Чего там. Но ты тоже, смотри, не расслабляйся. Звони, если что.
Светлана повернула назад, к недовольно хмурившемуся Алексею, когда Дрон окликнул её:
– Слышь, Свет?!
Она обернулась.
– Ты… это… – Дрон замялся, глянул смущённо. – Не ходила бы ты замуж за этого? Не нравится мне он…
Ну, да, конечно. Вместе с Алексеем пивом наливаться – нравится. А Светлане замуж за того же Алексея идти – нехорошо, не нравится. Где логика у парней? Светлана неопределённо мотнула головой вместо ответа. Улыбнулась на прощание. Дрона потом она не видела долго, очень долго.
В день получения диплома Алексей таскал её по городу до вечера, искал подходящее кафе. В одном ему не нравилась внутренняя обстановка. В другом они слишком долго ждали официанта, не дождались, ушли. В третьем цены были запредельные. В четвёртом кантовалось много братков. Лишь когда начали опускаться на город зеленоватые июньские сумерки, жара спала, и потянуло лёгкой прохладой, улицы украсились неоновыми разноцветными огнями, Алексей смог определиться с кафе. Светлану давно охватило безразличие. У неё опухли и гудели ноги. Каждый шаг отдавался в ступнях острой кинжальной болью. Никогда раньше не доводилось ей столько ходить пешком. Да ещё в туфлях на высоком каблуке, совершенно новых, не разношенных. Она молча терпела, не жаловалась. Но ведь должен же Алексей сам заметить её страдания? Не заметил, однако. Всю дорогу заново повествовал о своих планах, размахивая одной рукой. Другой рукой покровительственно обнимал невесту за плечи. Знакомые обещали пристроить его на телевидение. Широченные перспективы открывались. Нет, сначала надо было поработать осветителем в одной из программ, а уж потом… Для жены он со временем присмотрит тёплое местечко. Но это со временем. Светлана поддакивала, пытаясь мысленно представить их будущую совместную жизнь. Не представлялось как-то. По словам Алексея выходило, что днями и ночами он будет пропадать на работе. А она, Светлана? У окошка, видно, сидеть придётся, милого дожидаючись. Ей тоже, кстати, на работу бы надо устроиться. Пусть на временную.
– Какая работа перед свадьбой? – не понимал Алексей. – Потом. Всё потом.
А пока он водил её в театр, в кино, к друзьям. От театров девушка получала удовольствия меньше, чем ей хотелось бы. Театральные коллективы словно соревновались в авангарде и абсурдности. Актёры бестолково метались по сцене, иной раз совсем не к месту устраивая стриптиз, орали разом, и половина текста не была понятна уже первым рядам зрителей. Режиссёрские поиски нового в театральном искусстве, зачастую отдающие элементарной пошлостью, утомляли Светлану уже к концу первого действия. Алексей объяснял ей, дурочке непродвинутой, что это не московские коллективы, гастролёры, и надо им делать скидку на провинциальность – это раз; что просто период сейчас такой, переходный, все ищут новые формы, новое содержание, со временем успокоятся, вернутся к проверенным десятилетиями стандартам – это два; что в изобразительном искусстве дела обстоят много эпатажнее – это три. Были среди его аргументов номера четыре, пять, шесть и так далее. Непродвинутая дурочка Светлана имела собственное мнение. Зачем косить на провинциальность, когда вся страна за Москвой тянется, чуть из штанов не выпрыгивает. Она переставала слушать жениха. Думала о своей полной несхожести с ним. Не находилось у них точек пересечения или, на худой конец, соприкосновения. Может, потом появятся, в процессе совместной жизни? Ведь не зря же говорят, что противоположности сходятся. Значит, почва для этого существует.
С друзьями Алексея Светлана тоже быстро утомлялась. Она была девочкой консервативной. Новые течения, веяния, писки принимала с трудом и далеко не все. Среди бескомплексной, раскованной молодёжи ей становилось морально тяжело. Бескомплексность воспринималась обыкновенной невоспитанностью, нечуткостью к другим. Сама она становиться такой не желала. К её замешательству, Алексей в некоторой степени гордился ею. Уверял, что она выделяется из толпы, что очень индивидуальна. Он вообще любил всё особенное, редко встречающееся, такое, какого не могло быть у других.
– Когда ты познакомишь меня с родителями? – спросила она однажды. Росло в ней подозрение, что его родители не в курсе дел сына. Спросила без нажима. Робко так поинтересовалась. Незаметно рядом с ним перестала ощущать себя самостоятельной личностью, уступала на каждом шагу. Будущий муж уверенно лидировал в их нарождающемся союзе, диктовал условия с непередаваемым словами превосходством.
– А тебе это надо? – Алексей насмешливо щурился.
– Ну как? – она неуверенно пожала плечами. – Некрасиво ведь получится. Сын женится, а они даже не знают, на ком.
– Вот и пусть бы себе не знали, – Алексей хохотнул, отвернув лицо.
– Нет. Это нехорошо, неправильно, – заупрямилась вдруг Светлана. Она и сама не понимала, с чего решила настоять на знакомстве.
– Ладно. Будут тебе мои предки, раз очень хочется, – неожиданно легко согласился Алексей. В глазах его промелькнули нехорошие искорки.
Настал день, когда суженый-ряженый с таинственным видом повёз её к себе домой. Светлана всю дорогу волновалась. Соображала, как ей лучше себя вести, о чём говорить, вспоминала правила этикета. Переживала, что бедненько одета, незатейливо причёсана. А если она не понравится, придётся не ко двору? Нет, о неприятном думать не хотелось. Всё должно получиться хорошо.
Они пробирались через неуютные дворы одного из спальных районов. Многоэтажки, облицованные мелкой цветной и белой плиткой, нависали над головой. И кто только придумал отдающее чиновничьим снобизмом название “спальный район”? В подобном месте жить не захочется. Спать тоже. Дома небо закрывают. Между ними ветрина свищет, как в трубе. Интересно, бывает ли во дворах солнце? Наверное, бывает. Дворы большие. Кривые, тощенькие деревца, растущие из совершенно истощённой, похожей на спекшийся цемент земли, не могли дать настоящей тени, порадовать глаз пышными кронами. Трава чахлая, замусоренная, с большими вытоптанными проплешинами. Почти голые детские площадки, украшенные цветными металлическими конструкциями, призванными изображать качели, карусели, горки, прочие снаряды и развлечения, казались неуютными, страшненькими на вид. К чему, спрашивается, детям модный у взрослых минимализм? Разве только в мини-футбол на таких площадках гонять и не больше. Ещё подросткам для распития спиртных напитков некоторое удобство. Алтуфьево Светлана раньше представляла себе совсем по-другому. Очень точное название кто-то там наверху придумал. И впрямь, сюда можно только спать приезжать. Поужинать, принять душ, рухнуть в постель. Утром скоренько позавтракать и, не глядя по сторонам, чтобы не травить сердце, бежать к остановке, готовясь штурмом брать двери автобуса. Как жаль, ведь ей придётся сюда переехать. Вопрос о месте дислокации их будущей семьи Алексей решил сразу и однозначно. Обсуждению его решение не подлежало.
Светлане казалось, что Алексей должен бы жить в другом месте. Где-нибудь на престижном Кутузовском проспекте или в районе Садового кольца. У него наблюдались замашки мальчика из высокопоставленной семьи. Он просветил: родители отделили его в связи с женитьбой. Сумели надыбать отдельную квартирку за государственный счёт в обход всевозможных очередей. Правильно сделали. Очень своевременно. Молодые должны зависать отдельно от предков. Во избежание различных недоразумений и конфликтов. Чудно. Светлана вовсе не собиралась конфликтовать с его отцом или матерью. Может, его первая жена страдала большими претензиями? Даже если и так, всё равно она вернулась назад, к своим родителям.
Квартира оказалась небольшой, – в самый раз для двоих, – выглядела уютно. Алексей отомкнул дверь, щёлкнул выключателем и, пропуская Светлану вперёд, сказал:
– Проходи. Маман где-то через часик подскочит. Отец и того позже. Кое-какое время у нас есть. Давай, пока осваивайся. Кофе выпьем.
Выражение его лица Светлану насторожило. Она мало что позволяла ему, как мужчине. Удерживал непонятный страх. Не рассчитывает ли он, вот сейчас, пока не приехала его, как он сам выразился, маман… Додумать тревожащую её мысль Светлана не решилась. Скинула босоножки, повесила сумку на один из пустующих рожков вешалки в стиле “ретро”, прошла в комнату. Ух, ты… Уютно. Мебель какая… Шторы… Ни у кого таких не видела. Неужели здесь ей предстоит жить? Сидеть в низких креслах. Смотреть телевизор, пользуясь пультом управления. Дома имелся старенький “Рубин”. Без всякого пульта. А здесь “японец”. Вдруг она не научится пользоваться? Сломает что-нибудь?
Она ходила от предмета к предмету, оглядываясь на Алексея. Он стоял в дверном проёме, снисходительно улыбаясь. Подобно расчувствовавшемуся от собственного благодеяния и её опасливого восхищения спонсору. Ждал бурных восторгов. Светлана молчала. Бурно восторгаться мешал запах другой женщины. Не собственно запах, а еле уловимое ощущение недавнего её присутствия. Ничего, вроде, от первой жены Алексея в квартире не просматривалось, никаких забытых тапочек, косметики, побрякушек, никакого застарелого аромата духов. Но в подборе вещей, в цветовой гамме, в определённом уютном порядке прослеживалась женская рука. Не было смысла пытаться представить себе, какая она, эта женщина. Вон на стене в необычной рамочке её фотография. И вон ещё. А на этом снимке они вместе с Алексеем. Расцвели счастливыми улыбками. Светлана медленно переполнялась обидой. Что же это он, не мог фотографии убрать? Значит, всё ещё любит её, свою первую жену. Светлана, по всему, в качестве заменителя идёт. Диабетики так сахар ксилитом заменяют. Ого! А здесь она не столь красива. Располневшая, с более широким лицом, но с малышом на руках. У него, оказывается, есть ребёнок. А он промолчал, не сказал. Вообще ничего о себе не говорит, уводит в сторону. От неё требует отчёта и в незначительных мелочах, сам же…
– У тебя есть ребёнок?! – Светлана очень быстро повернулась к Алексею и прямо взглянула ему в лицо. Не дала времени сообразить, подготовиться.
– Сын, – улыбка начала сползать с его губ. Выражение глаз поменялось. Теперь на неё был устремлён тяжёлый взор человека, который знает, чего хочет, и не позволит собой управлять. По крайней мере, женщине.
– Сколько ему сейчас?
– В августе год будет.
– В августе? Когда у нас свадьба?
Светлана растерялась. Она всегда считала, что мужчина, предавший одну женщину, способен предать и другую. Был бы повод. Каждое новое предательство даётся всё легче. И для него уже не ищутся серьёзные оправдания, не подводится солидная теоретическая база. Нужен ли ей муж, который бросил жену с грудным младенцем? И ради кого? Ради неумной, несуразной, неуклюжей фитюльки. Уходить немедленно. Вот сейчас повернуться и уйти навсегда. От него уйти? От того, под чьим взглядом, неважно, весёлым, лёгким или хмурым, ноги подкашиваются, дыхание перехватывает? От того, чьи поцелуи в невменяемое состояние приводят? Посоветоваться бы. Только с кем? Родители обрадуются. Это ясно. Алексей им с самого начала не нравился. Натальи нет. Уехала. С Дроном? Распалась их дружба. Светлана сама виновата. При последней встрече сказала, чувствуя себя предательницей, смотря куда угодно, только не в глаза Дрону:
– Юр, ты извини, я на свадьбу вас с Лёшей позвать не могу. Очень бы хотела, но…
– Овсянников твой против? – зло усмехаясь, перебил Дрон.
– Ага, – отчаянно покраснев, прошептала Светлана.
– Да я бы и не пошёл. Даже, если бы ты меня год уговаривала, – сплюнул Юрка. – И тебе не советую на эту свадьбу идти.
Помолчал. Смягчился.
– Приспичит если чего – звони.
– А ты? Ты тоже звони, – попросила она тогда.
– Не-е… Я – пас. Без меня как-нибудь…
Да, распалась дружба. И дружба ли то была? Они тянулись друг к другу по одной архиважной причине. Дрон для Светланы, Светлана для него были единственным звеном, связующим с Натальей. Прощальный и невольный подарок Мальковой близким ей людям. Подобно терпящим кораблекрушение, они схватились за один плотик. Жаль, плотик не выдержал тяжести третьего лица. Так что с Дроном теперь не посоветуешься. Он же ещё и позлорадствует, скажет: “Я тебя предупреждал”.
Надо было Светлане всё-таки уйти. Подчиниться первому интуитивному порыву. Но пока у неё в голове мелькали разные соображения, Алексей многое понял по её лицу. Сделал невозможным отступление. Шагнул к ней. Процедил сердито:
– Она сама от меня ушла. Понятно? Сама. Я её не бросал.
И так же сердито, властно и жёстко притянул к себе. Крепко обхватил, не давая вырваться. Залепил ей рот своими губами, не давая слова сказать. Целовал долго, с ожесточением. Никогда раньше так не целовал. Наверное, раньше испугать боялся. А теперь – нет! Светлане нечем было дышать. День померк. Померкло сознание.
СТУПЕНЬ 2. ПЕРВЫЕ ШАГИ.
Жизнь не удалась. Это же надо? Просуществовать почти до двадцати четырёх лет и ничего не сделать, ничего не добиться! Ещё никем не стать, ничего не представлять из себя. До двадцати пяти лет осталось так немного. А дальше семимильными шагами начнёт приближаться старость. Светлана сидела на скамеечке детской площадки в одном из дворов неподалёку от дома. Рядом со скамейкой вылизывала лапу кошка. Не бездомная. В отличие от Светланы. Сквозь длинную шёрстку проглядывал ошейник. Наверняка, антиблошиный. Кошка вышла погулять, погреться на неярком осеннем солнышке, сделать вид, что охотится на голубей и воробьёв, пококетничать с окрестными котами. Потом она вернётся домой, вернётся к хорошенькому матрасику и блюдцу с молоком, нет, с вискасом, к любимому месту на подоконнике среди горшков с комнатными цветами. У Светланы по неизвестной причине сложилось твёрдое представление, что кошек кормят молоком, и они непременно подолгу сидят на подоконниках, глядя в окно. Она где-то слышала утверждение, будто кошки привязываются не к людям, а к месту. Наверное, это лучше и безопасней. Привязываться к людям чревато самыми разными неприятностями. В любой момент тебя подстерегают предательство и боль. Люди не любят себе подобных. Зато очень любят домашних животных. Хотя, бывает, и домашних любимцев предают. Например, отдают в хорошие руки, выкидывают на улицу или, упаси боже, отвозят в ветеринарку на усыпление. Вот в их подъезде одна жиличка, вдова малоизвестного художника, дама, так сказать, с претензиями, вдруг завела себе кошку какой-то модной египетской породы. Имя выбрала в соответствии с другой модой – Лукерья. И носилась со своей египтянкой, точно с писаной торбой. Но мода на экзотических кошек прошла. Лукерья превратилась в Лушку, была безжалостно выставлена за дверь и осталась, холёная и балованная, одни на один с суровой действительностью жизни. Светлана сама два месяца каждый вечер выносила в подъезд мелко нарезанные кусочки мяса, рыбы, курицы, колбасы на газетке, консервную банку с водой. Никакие призывы к совести, никакие упрёки на вдову не действовали. Так бы и сгинула Лушка. Да, к счастью, одна старушка из соседнего дома взяла её к себе, приговаривая: “Где двум кошкам место есть, и третьей уголок найдётся”. Могла бы и Светлана взять кошку к себе. Вот именно, что к себе, не к родителям. И всё же с животными поступают плохо много реже, чем предают ближнего своего. Отчего так?
Несмотря на то, что светило солнце и день был не по-осеннему тёплым, Светлана подмёрзла. Надо не сидеть на лавочке в плохо знакомом дворе, а идти домой, к родителям, с нетерпением ожидавшим её. Домой. Нет, это не её дом. Это дом родителей. А где её? Её собственный? Нигде, получается. Странно. Потерять одно и не найти другого. Когда она вышла замуж и переехала к мужу, то в считанные недели перестала ощущать родительский дом своим. Но и мужнин своим не воспринимала. Вот так. Иметь крышу над головой и чувствовать себя бомжем. Невольно вспоминалась давняя встреча с двумя бомжами на железнодорожной станции. Как звали того дядьку? Профессор, кажется. Профессору повезло, его подобрали. Он оказался кому-то нужен. Подобрать Светлану никому и в голову не придёт. Не кошка Лукерья. Да и оскорбительно такое в её положении. Молодая, здоровая, крыша над головой есть, любящие родители. Только настроения совершенно упаднические. До чего всё неправильно устроено в подлунном мире. Может, просто Светлана неправильно устроена? Около месяца прошло, как она вернулась к родителям. И они были рады. Даже счастливы, если честно. Но у Светланы не получалось вновь прижиться на родной почве. Будто, переехав после свадьбы к Алексею, она сама себя вырвала от родителей с корнем. А надо было приживаться. Надо было. Требовалось начинать с чистого листа. Зачеркнуть прошлое. Забыть его, как плохой, тяжёлый сон.
Светлана поёжилась, заёрзала на скамейке и спугнула кошку. Та выгнула спинку, встряхнулась, пошла к ближайшему подъезду. Неторопливо пошла, всем видом излучая спокойную уверенность. Вот бы Светлане так. Ведь именно уверенности ей катастрофически не хватало – ни в себе, ни в людях, ни в завтрашнем дне. Интересно, все остальные в себе абсолютно уверены? Или притворяются? Светлане тоже тогда надо притвориться. Чтоб никто ничего не понял, не смог догадаться. Ой, сколько всего теперь надо! Развестись до конца. Работу найти. Устраиваться поудобней в новых обстоятельствах. Самое сложное – это, конечно, найти работу. Надо бы побыстрей. Не век же сидеть у родителей на шее.
Светлана вздохнула. Побыстрей вряд ли получится. Знакомства нужны, которых нет, хоть убей. Никаких. К Алексею за помощью обращаться нежелательно. В одном из последних разговоров он брякнул нечто нелицеприятное по данному поводу. Дескать, посмотрим, как ты без меня и моих связей жить сможешь. “Проживу” – тихо, но упрямо воскликнула тогда Светлана. Она представить себе не могла, что, как только шефу станет известно о её полном разрыве с мужем, он сразу потребует от неё увольнения по собственному желанию. Откровенный намёк “не уволишься сама, уволю по статье” заставил Светлану поторопиться с заявлением. Не особенно она и жалела. Деньги, конечно, неплохие. Многие мужчины меньше зарабатывали. Но статус! Что это за работа такая для девушки с хорошим образованием – секретарша? Подай, принеси, убери, пойди вон. Дурацкое требование носить исключительно мини-юбки и пользоваться косметикой, как индеец, вступивший на тропу войны, пользуется боевой раскраской. Скотские заигрывания, шаловливые ручки всех, кого ни попадя. Она, разумеется, ставила нахалов на место. Всё равно противно. Шеф отыгрывался. Светлана медленно обучалась работе с компьютером, с другой офисной техникой. И он от души орал на неё за медлительность, бестолковость. Правда, в другом придраться было сложно. Все документы в порядке. Входящие там, исходящие, внутреннего пользования, деловая переписка и прочее. До последней крохотной бумажонки пронумеровано, зарегистрировано, продублировано, разложено по папкам с файлами. У каждой папки свой шифр, своё место. Переводы, само собой, на Светлану вешали. Кофе она варила отличный. По рецепту мамы. Гостей в офисе принимала всегда на высшем уровне. Тогда шеф гордился, что у него в секретаршах не тупая тёлка 90-60-90, а умная, образованная, хорошо воспитанная молодая женщина, умеющая придать оттенок респектабельности приёму. Наутро он забывал о её заслугах. Да и перспективы на подобной работе никакой. Нет, одна таки была – стать любовницей шефа. Путь не для Светланы.
Алексей вникать в проблемы жены не собирался, сама должна выкручиваться. На дворе – 95-й год, время инициативы и самостоятельности, наглости и напористости. Пора учиться мостить дорогу к лучшему. Светлана терялась. Она инстинктивно сторонилась любой грязи. От природы брезглива. Потому и к мужу её любовь очень быстро закончилась. Если была она, эта самая любовь. Теперь Светлана сильно сомневалась. Влюбилась по уши, ничего не замечая. Физически её Алексей притягивал. Как писал один известный деятель, в порядке весенних эмоций. А ведь её предупреждали. Родители, например. Дрон тот же. Никого не слушала. Не распознала физическое влечение, приняла его за любовь. Винить себя за ошибку глупо. Сколько людей торопится вступить в брак по аналогичным причинам. Потом мучаются годами, боясь сказать себе правду. Светлана не побоялась. Это было тем более просто, что и Алексей её не любил. Очень скоренько выяснилось. Он вообще никого, кроме себя, драгоценного, любить не мог. Чудовищный костёр тщеславия, честолюбия и, бог знает, чего ещё в том же роде, полыхал в его душе яростно и неугасимо, управлял его взглядами, мнениями, поступками. В костёр этот бросалось всё: дружба, любовь, порядочность, привязанность к родителям. От подобных людей надо держаться как можно дальше, иначе сам попадёшь в категорию топлива.
Светлана наконец встала со скамейки. Прижала к груди сумочку. В ней лежали трудовая книжка и конверт с деньгами. В литературе такие деньги назывались выходным пособием. Папа употреблял короткое, хлёсткое слово “расчёт”. Впрочем, как ни называй, сумма приличная. При экономном расходовании их семье месяца на три должно хватить. А то и на четыре. Недавно мама возвращалась с рынка. На трамвае. И нужно-то было всего одну остановку проехать. За этот короткий промежуток времени у неё спёрли кошелёк. Конечно, как уследишь? Переполненный трамвай, оттянутые тяжёлыми сумками руки. Было в том кошельке… Сколько? Тысяч шесть. На два батона хлеба. Но для мамы с папой и это приличные деньги. Мама рыдала. Сначала на остановке, потом дома. Светлана всегда плохо относилась к ворам. Теперь она их ненавидела. Не за украденные жалкие тысячи. За мамины слёзы. За то, что они вдвоём с отцом весь вечер отпаивали маму валерианкой. Рука дрогнула, крепче прижимая к груди сумочку. Вдруг вырвет какой-нибудь нахал? По утверждениям соседей, везде полный беспредел. Развелось всякой грязи, лезущей в князи. Причём, любым путём и любыми методами, вплоть до утюгов и паяльных ламп. Вон, в соседнем подъезде парень живёт, Кирилл Чарушин, Светланин ровесник и бывший одноклассник. По слухам, он сейчас состоит в бригаде, которая Шереметьево крышует. Крышует! Слово-то какое гадкое. Кирилл женился недавно. По тем же слухам, его приятели на свадьбе долларовые купюры сотенного достоинства к потолку на слюну клеили. Вот так залезут на стол, лизнут языком купюру, подпрыгнут и пришлёпнут её рукой к потолку. У кого качественней получится. Ещё букетиком их сворачивали, как салфетки, кулёчками. И поджигали. У кого дольше гореть будут. Две иномарки разбили. Гонки по пересечённой местности устраивали. Ну, битые машины неподалёку от ресторана Светлана и сама видела. А про купюры сосед с первого этажа, дядя Витя, рассказывал. Он в том ресторане год уже работает. Хвастался, что поутру вся ресторанная обслуга, от посудомоек до швейцара, на столы лезла, на стремянку и осторожненько вместе с побелкой доллары от потолка отскребала. Всем по две-три сотни досталось. Побольше бы таких свадебок. Завистливых соседских разглагольствований Светлана не понимала. Столько людей в стране нищенствуют! Мама вон из-за шести тысяч убивалась, простить себе не могла. А эти гады в малиновых пиджаках жируют. Подумала так, и вздрогнула. Слово “гады” покоробило. Раньше грубые словечки в мысли не проникали. Сейчас сами по себе выскакивают откуда-то. Опускаетесь, мадам. Как бы ниже плинтуса не скатиться. Сначала жаргон начинаешь себе позволять, потом сознание изменяется, потом делишки пакостные в рядок выстаиваются. Светлана даже головой затрясла, отгоняя неприятные мысли. Оглянулась, а она уже возле дома. Не заметила, как дошла. Думать много стала. Не к добру это.
*
Думай, не думай, но жить как-то надо. Просиживание над газетой “Работа для вас” не давало ничего. Обводя жёлтым маркером очередное подходящее объявление, Светлана невольно вспоминала американские фильмы, коими были замусорены все телевизионные каналы. Некоторые из киношных героев точно так же чиркали маркером по газетной странице. В фильмах герои всегда находили подходящую им работу. Так то в фильмах. У Светланы не получалось. На собеседованиях она честно сознавалась в слабом владении компьютером, в мизерном двухгодовом стаже на должности секретарши. Смущалась, мямлила, терялась в простейших ситуациях. Везде слышала одну и ту же фразу “мы вам позвоним”. Разумеется, никто ей не звонил. Просто вежливо отделывались от неуклюжей дурочки. Слова Алексея о неспособности Светланы прожить без его связей начинали казаться зловещим пророчеством, непроглядной тенью накрывшим будущее. Можно, конечно, пойти на рынок к челнокам, продавщицей в киоск возле остановки, уборщицей, кладовщицей, фасовщицей, курьером, “Фантой” торговать, рекламные объявления по почтовым ящикам распихивать или пресловутый гербалайф людям впаривать. Светлана была готова к этому. Лишь бы зарабатывать. Лишь бы не сидеть на шее у родителей. Им тяжело приходилось в последние годы. Заметила и осознала она это только теперь. На работе постоянно задерживали зарплату. В папином НИИ ставки были крохотные. Неделю кормиться, а потом кулак сосать. Да и те гроши иной раз по нескольку месяцев не выплачивали. Отец в его-то возрасте бегал в ближайший магазин подрабатывать грузчиком. Мама боялась, что его там к бутылке приучат. Ещё он в выходные дни отправлялся с приятелем по подъездам. Где дверь починить или замок, где глазок вставить. Копейки шабашкой зарабатывал. В мамином КБ дела обстояли получше. Там начальство часть помещений сдавало в аренду коммерческой фирме за наличные. Часть прибыли шла на доплаты сотрудникам КБ. Нелегально, в конвертиках. Только нелегальщина и позволяла их семье с трудом держаться на плаву. Папа переживал, что не он семью содержит. Однако виду не показывал, терпел. Себя во всём ограничил. Газеты и книги больше не покупал, курить бросил. Но стоило Светлане сделать попытку пойти в уборщицы или приобщиться к торчанию у метро с рекламными листками, как мать с отцом, обычно мирные и ласковые, становились на дыбы.
– Ты не за тем образование получала! – гремел разъярённый Аркадий Сергеевич. Светлана, непривычная к столь бурно выражаемым у отца чувствам, снова хваталась за кипу газет с предложениями вакансий, снова “садилась” на телефон. Так могло продолжаться до бесконечности. Но однажды мать пришла на кухню, где Светлана в который раз шуршала газетой, и промолвила:
– Мне сейчас Юля звонила.
Заметив недоумевающий взгляд мужа, поднявшего голову от чашки с чаем, пояснила:
– Юля Новикова. По поводу Светланки.
Юля Новикова была старинной приятельницей Ангелины Петровны и жила в соседнем доме. Из тех благовоспитанных дам, к которым Светлану в детстве водили в гости. Высокая и полноватая женщина, очень медленно и отчётливо выговаривавшая слова. Маленькая Светлана удивлялась её неестественной манере говорить. Мама тогда, помнится, объяснила, что Юлия Владимировна учит детишек в школе. Она должна говорить именно так, чтобы детишки понимали её слова и накрепко запоминали их. Действительно ли ученики запоминали её слова? Светлане верилось мало. У неё самой, к примеру, речи тёти Юли вылетали из памяти через несколько минут. Учась в начальной школе, девочка часто встречала Новикову на улице. Вежливо поздоровавшись и ответив на вопросы, она через пару часов забывала передать вернувшейся с работы матери просьбу тёти Юли непременно позвонить. А ведь та никогда не тревожила по пустякам. Всегда у неё случалось какое-нибудь важное дело. У Юлии Владимировны был сын. На четыре года старше Светланы. Матери старались подружить своих детей, но не получилось. Более взрослому мальчику казалось неинтересным играть с маленькой девочкой. Он невыносимо важничал и употреблял, ну, совершенно непонятные слова, а при любом мало-мальски удобном случае старался улизнуть от Светланы. В период учёбы в институте она практически не встречала тётю Юлю Новикову. Образ её расплылся в памяти, стал неопределённым. Да и мама давно не упоминала о своей приятельнице. Раньше, много лет назад, они нередко ходили в гости друг к другу, постоянно перезванивались. Чаще же всего случайно сталкивались в магазинах, парикмахерской, сберкассе и, как папа выражался, зацепившись языками, болтали по часу и более. То было раньше. Последние семь лет не только опустошили кошельки у обычных граждан, но и разорвали связи между многими людьми. Не до дружеской болтовни стало, не до посиделок и частых встреч. Все вокруг тратили силы и время на выживание. А и случись пересечься старым приятелям в свободное время, разговор тогда крутился около роста цен, работы, приработков, хорошо устроившихся по жизни знакомых. Как будто, кроме способов выживания, никаких других достойных обсуждения тем не существовало. И каждый при том сам за себя. Может, оттого и поднял удивлённо брови Аркадий Сергеевич. Он не Юлю Новикову забыл. Он поразился, что она про них вспомнила.
– А что Светланка? – спросил настороженно.
– Понимаешь, – Ангелина Петровна замялась, теребя пальцы, – у Юлечки на работе вакансия есть. В смысле, не у них в школе, а в соседней. Как раз для нашей Светланки.
– Это где? – сдвинул лохматые брови Аркадий Сергеевич. – В школе?
– Ну, да… У них “англичанка” в декрет ушла. И, вроде, собирается с малышом все три года дома сидеть. Теперь, понимаешь ли, после родов три года можно не работать. Не то, что в наше время.
– Да подожди ты о декрете, – с лёгкой досадой в голосе обронил Аркадий Сергеевич. – Она предлагает, чтобы наша Светланка в школу пошла работать? Из малолетних башибузуков людей делать и самой в результате в психушку попасть?
– Не преувеличивай, пожалуйста. И потом… Не на всю же жизнь. На первое время, перебиться. Годика на три. Потом “англичанка” из декрета выйдет. А за это время дочке можно будет приличную работу найти. Сам подумай, из учителей проще на хорошее место перейти, чем из тех же секретарш.
Светлана слушала препирательства родителей молча. И впрямь, почему ей самой не пришла мысль в школу податься? Зарплата, конечно, маленькая. Зато статус повыше, чем у продавца или уборщицы. И, мама тут права, на более приличное место легче перейти из школы, чем со склада. Языковая практика, опять же. Не бог весть, какая, но имеется. И диплом на руках педагогический. Что бы ни решили сейчас её родители, она, пожалуй, пойдёт на работу в школу. Ко всему, сколько можно за неё решать её судьбу? Сперва родители, затем муж, сейчас опять родители. По правде, она сама позволяла руководить собой. Проще, удобней. У неё никогда не было твёрдого мнения по тому или иному практическому вопросу, не было сильных желаний, конкретных целей. Нет, одно желание было таки. Выйти замуж за Алексея. И что? Что из этого получилось? Поменяла руководство родителей на мужнино. Но ведь её это тогда не волновало? Нет. Если бы она знала, что Алексей её любит, то и дальше бы подчинялась ему, шла бы по жизни, как по компасу, в ту сторону, куда муж укажет. А он… При их последней ссоре Алексей крикнул ей:
