Текст книги "Вокзал "Техас - Луизиана""

Автор книги: Элен Славина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Они лежали на берегу, и океан целовал их ноги и шептал сказки о кораблях, которые затонули в глубинах; о чудаковатых обитателях, которые существуют в нём и поедают друг друга; о прекрасных пленницах, которые покоятся на песчаном дне.

Они видели жаркое уставшее солнце, которое уходило спать в океан, остывая при каждом погружении. И сам океан нехотя принимал светило в свою колыбель, шипя от негодования. Лилия лежала на груди у Патрика и смотрела на прекрасный пейзаж, мечтая о будущем. Она хотела запомнить этот день надолго, потому что это был лучший день, который могла подарить ей жизнь.

– Патрик, милый, я умираю от любви к тебе и благодарна Богу, что он спас тебя во Вьетнаме и вернул мне.

– Я тоже благодарен Богу, что теперь мне есть ради кого жить и кого любить. Лилия, выходи за меня замуж. Я буду тебе самым лучшим мужем, со мной ты будешь счастлива каждый день.

Девушка подняла голову и посмотрела в карие глаза будущего мужа. Она считала себя его женой, как только он обнял её в первый день знакомства. Когда они сидели на дереве, и он произнёс фразу, после которой мир в голове девушки перевернулся: «Я покажу тебе весь мир, птичка моя!»

– Я согласна быть твоей женой, муж мой, – она произнесла это так уверенно, что сама удивилась себе: «Муж мой... Так странно, я скоро стану чьей-то женой. Не чьей-то, а женой самого лучшего мужчины на всей земле!» Она положила голову на грудь любимого и уснула крепким счастливым сном.

Утром они выехали с первыми лучами солнца, обручённые океаном и Богом. Они были счастливы и направлялись по дороге, ведущей на родину Патрика, в Техас.

Въехав в город, он начал показывать Лилии местные достопримечательности и те места, где проводил беззаботное детство:

 – Вот в этой школе я учился, а это – больница, в которой родился и где работает моя мама, точнее, работала. Сейчас она всё свободное время проводит дома, никуда почти не ходит. Поэтому я и хочу вернуться сюда, в родной город, и тебя привезти. Как ты на это смотришь?

– Куда ты – туда и я, любовь моя!

– Люблю… – Патрик поцеловал будущую жену, вкладывая в поцелуй всю любовь и нежность.

– А я больше, – Лилия залезла Патрику на колени и начала неистово целовать его.

– Бесстыдники! – раздалось с улицы от человека, который проходил мимо машины и видел, что творили молодые люди.

– Извините, сэр! – Патрик посадил Лилию на соседнее кресло. – Неудобно вышло... Поехали дальше. Скоро повернём на улицу, где стоит мой дом.

И правда, через одну улицу старенький кабриолет свернул на небольшую улочку, по сторонам которой расположились маленькие уютные домики – как с открытки. Патрик остановил машину у ближайшего – цвета ванильного мороженого.

– Как же вокруг мило и красиво! Мне здесь уже безумно нравится. А ещё так не терпится познакомиться с твоей мамой, что мурашки бегут по коже.

– Лилия, ты как маленький ребёнок, попавший на фабрику чудес. Это так смешно.

– Ну и что? Смейся, милый, смейся! Пусть лучше так, чем плакать.

– Пойдём, Лилия, я познакомлю тебя с мамой, – Патрик взял за руку молодую женщину и повёл в дом.

– Мама, встречай гостей! Я привёз Лилию! Помнишь, я писал тебе о ней, – говорил Патрик в воздух, пытаясь отыскать мать в доме. – Мама, ты где?

– Я здесь, сынок, наверху! Поднимайся ко мне! – крикнула женщина сверху еле слышным голосом и закашлялась.

– Пойдём, Лилия, мама наверху. Может, прибирается в комнате, – Патрик стоял на лестнице, зовя с собой любимую.

– Нет, это не совсем удобно: вдруг она в постели лежит неодетая. Я лучше тут останусь.

– Ну ладно, сейчас приведу её. Что она там забыла? Странно!

Молодой человек быстро поднялся по лестнице, перескакивая ступеньки, и забежал к матери в комнату.

– Мама, что ты не спускаешься… Мама, что с тобой?

Женщина лежала на кровати, укрытая одеялом, и дрожала от холода. На улице стояла жаркая погода, но, похоже, её бил озноб. На тумбочке возле кровати стояли многочисленные баночки с лекарствами, названия которых Патрик не знал. Мурашки пробежали по телу, обдав его самого холодным ознобом.

– Патрик, сынок, как я рада тебя видеть. Как я рада, что я успела…

– Что успела, мама?

– Ты знаешь, я всё пью лекарства, которые мне доктор прописал, всё пью и пью. Но почему-то не становится легче. Я как врач тебе сейчас скажу одну новость, только, пожалуйста, не огорчайся. Хорошо?

– Нет, мама, не говори, что ты не будешь на нашей свадьбе! Она же совсем скоро должна состояться. Ты обещала, помнишь?

– Ох, сынок, милый мой, присядь рядом со мной. Мне нужно тебе кое-что сказать. Хотя нет, не только тебе, позови сюда свою невесту. Я хочу на неё посмотреть.

Патрик с трудом поднялся – ноги отказывались слушаться, но всё-таки пошёл вниз за Лилией.

– Милые мои деточки, вы такие красивые, такие молодые, у вас вся жизнь впереди. У вас всё будет хорошо! Я желаю вам большого счастья, берегите свою любовь. А ещё я хотела попросить прощения за то, что не буду присутствовать на вашей свадьбе.

– Ну что ты, мама, извиняешься! Ты плохо себя чувствуешь, ты очень бледная. Я сейчас врача вызову, – Патрик вышел из комнаты, чтобы только не расплакаться у всех на виду. Он понимал, что врач не поможет и маме осталось недолго. Она тоже это чувствовала, поэтому извинялась. Патрик спустился вниз, держась за перила лестницы, потому что ноги всё ещё дрожали, позвонил врачу и стал ждать его прихода.

– Лилия, милая моя, садись рядышком, дай я на тебя посмотрю, золотокудрую. Какая же ты красивая! Мой Патрик всегда знал толк в женщинах. Вы любите друг друга, это даже слепой заметит. Расскажи мне о себе хоть немного.

– Миссис Джонс, вы правы, я очень люблю Патрика. Совсем скоро мы поженимся и переедем сюда жить. Патрик очень хочет этого, а значит, хочу и я. Теперь всегда будет так: куда он – туда и я.

– Всё правильно! В нашей семье всегда так было: жена следовала за мужем. Мой муж погиб очень рано, я и насладиться не успела нашей любовью и совместной жизнью. Мой Билл давно меня ждёт на небесах, да и я уж соскучилась. Но уже недолго осталось. Одной здесь тяжело, на земле-то. Обязательно должен быть кто-нибудь, кто тебя поддержит, кто приласкает. Поэтому держитесь друг друга и любите каждый день так, будто он последний.

В комнату вошёл Патрик вместе с врачом. Тот поздоровался с Лилией и направился к кровати матери.

– Патрисия, ну что же вы себя так запустили? Лекарства пьёте?

– Да, только не помогают мне ваши лекарства, доктор!

– Конечно, если их не пить, они и не помогут. В прошлый раз я обещал вам, что, если не будете выполнять предписаний, я вас положу в больницу. Так вот, я забираю вас!

– Доктор, ну дайте вы мне умереть в своей постели! Мне же недолго осталось.

– Патрисия, у вас больное сердце. Вам нужна немедленная госпитализация. Подумайте о своём сыне и молодой невестке.

– Мама, что же ты делаешь? Ты убиваешь себя! Что было бы, если бы сегодня мы не приехали? Я не хочу об этом думать!

– Прости, сынок, смерть – это всегда трагедия. Но я хочу, чтобы ты знал: я не боюсь уходить, тем более знаю, что меня там уже давно ждёт твой отец.

– Я больше не хочу это слушать! Доктор, отвезите её в больницу и попробуйте поставить на ноги. У нас скоро свадьба, а мама обещала на ней быть. Мама, ты помнишь своё обещание? – спросил Патрик.

– Патрик, ну что ты давишь на мать, она же больна, ты что, не видишь? Выключи своё бессердечие, ты же не такой, милый! – Лилия подошла и взяла любимого мужчину за руку.

Он посмотрел влюблёнными глазами на Лилию, и взгляд его сразу стал мягче и нежнее.

– Прости, мам, я не хотел. Я просто хочу, чтобы ты была здорова, и всё!

– Я знаю, сынок. Доктор, отвезите же меня в больницу, сколько можно ждать!

– Всё, всё! Сейчас сбегаю вниз за бригадой врачей. Патрик, помоги мне, пожалуйста.

Мужчины вышли из комнаты, оставив Лилию и Патрис наедине.

– Лилия, пока мы одни, я хочу раскрыть тайну нашей семьи. Ты скоро станешь женой моего сына, и я хочу, чтобы ты кое-что знала. Я боюсь, что больше не будет шанса рассказать тебе об этом, поэтому слушай внимательно. Вот в том шкафу за дверью, на его верхней полке, лежит книга. Книга Марка Твена «Принц и нищий». Я хочу, чтобы ты взяла и прочитала, что в ней написано. Только не забудь, пожалуйста. Это очень важно!

– Хорошо, Патрис, я обязательно прочту.

Патрис посмотрела тревожно на Лилию и судорожно начала водить рукой по сердцу, пытаясь растереть сводящую тело мышцу. Лицо резко побледнело, и женщина начала задыхаться. Лилия вскрикнула и бросилась к ней, чтобы как-то помочь.

– Миссис Джонс, Патрис! Не умирайте, ваш сын, он вышел, дождитесь его.

– Лилия… милая моя… не забудь…

– Патрик! Патрик! – Лилия вскочила и побежала к двери за любимым. – Быстрее, твоя мама, она умирает! Ну, быстрее же!

Мужчина услышал крики Лилии и испугался. Он взлетел на ступени и в считанные секунды одолел лестницу, которая вела в комнату матери.

– Мама, мама, это я! – кричал Патрик, и слёзы катились у него из глаз, создавая мутное изображение уходящей жизни.

Он держал мать за руку, целовал лицо, пытаясь разбудить, чтобы ещё раз взглянуть в её живые глаза и услышать мягкий чарующий голос. Склонившись на колени перед изголовьем кровати, Патрик не отпускал руку матери и ещё долго продолжал звать её, ругая себя за то, что так и не успел попрощаться.

Глава 10. Церковь

1975 год, Льюисвилл, штат Техас

 Утро ноября не обещало ничего радостного для старой монахини, которая служила в этой церкви вот уже почти пятьдесят лет. У неё нестерпимо сильно ныли колени и болела спина. Как могла, она облегчала боль, стараясь меньше ходить и двигаться. Проснувшись к утренней молитве несколько часов назад, женщина ощущала сильную усталость и тревожность, чего раньше никогда не бывало. Решив, что пока никому особо не нужна, монахиня пошла в свою келью, чтобы вздремнуть. И тут краем уха услышала какой-то писк.

– Опять, что ли, эта дурёха Марта окотилась и принесла котят под дверь! – выругалась тихо сестра Катрин, чтобы никто из монахинь не услышал – ругаться это грех, нехорошо! И монахиня похлопала ладонью себе по губам.

Она отворила входную дверь и уставилась на порог, где ожидала увидеть маленьких слепых котят.

– Матерь Божья, что же это? – она перекрестилась и посмотрела по сторонам, ища взглядом кого-нибудь, кто мог оставить такую посылку на пороге церкви.

Сестра Катрин наклонилась посмотреть, что в посылке, хотя умом понимала, что пищали совсем не котята – там, скорее всего, был ребёнок. Отодвинула простынку и увидела два крохотных личика, прижатые друг к другу. Один малыш сладко спал, держа во рту большой пальчик, второй – пристально глядел на монашку.

– Ох ты господи, боже мой! Вы откуда взялись такие крохотные? Кто вас тут оставил?

В этот момент ребёнок, который бодрствовал, залился истошным криком, говоря всем, что жив и хочет есть. Сестра Катрин взмахнула руками от умиления и схватила живой кулёк в руки.

– Сейчас, мои милые, мы вас накормим и помоем. А потом вы уснёте сладким и беспечным сном младенцев. Ха-ха, да ведь вы и есть ещё младенцы!

Монахиня закрыла дверь и сразу же поспешила в кабинет матери-настоятельницы. Встречающиеся по пути монашки заглядывали в кулёк, который несла сестра Катрин, и каждый раз умилялись, видя симпатичные детские личики.

Постучав в дверь кабинета, сестра вошла с детьми в свободное тёмное помещение. У окна стоял длинный стол, за которым восседала суровая женщина и что-то писала. По стенам стояли громоздкие шкафы, которые были забиты различными книгами и рукописями. Издания стояли покрытые пылью времён, к ним уже давно никто не прикасался, не читал. У сестры Катрины всегда складывалось такое ощущение, когда она входила в этот кабинет, что эти книги вообще никто и никогда не брал в руки. Они просто стояли здесь для вида и значимости. Вот такая тяжёлая участь у этих бедолаг: быть так и не прочитанными и умереть в целомудрии.

– Я слушаю тебя, сестра. Зачем пришла ко мне в такой ранний час? И что за свёрток ты держишь в руках?

– Матушка, я нашла этот свёрток на пороге нашей святой церкви, это дети! Какая-то бессердечная мать оставила их, чтобы мы заботились об её кровинушках.

– Какая мать может так поступить с родными детьми? Уму непостижимо! Прости, Господи, не я ей судья, – мать-настоятельница перекрестилась. Она с трудом поднялась со своего кресла. Последнее время женщин редко ходила, в основном сидела – старость никого не щадила.

Матушка подошла к сестре Катрин и взяла на руки детей. Они тут же проснулись и захныкали.

– Ну, ну, не плачьте. Здесь о вас позаботятся. Какие милые детки, они близняшки? А это мальчики или девочки?

– Я не знаю, матушка, к сожалению.

– Смотри, сестра, здесь золотая цепочка с крестиком, она надета на обоих малышей. Наверное, мать повесила.

Сестра Катрин подошла ближе и увидела цепочку. Она улыбнулась и произнесла:

– Божья благодать, эти дети будут под защитой Бога и матери, которая повесила этот крестик на них.

– Надо посмотреть, может, мать оставила ещё что-то с ними, записку какую? – матушка начала осматривать детей, которые были завёрнуты в пелёнку, и, не обнаружив ничего, тяжко вздохнула. – Теперь хотя бы ясно, что это мальчики.

– Мальчики, да благословит их Бог! – сестра Катрин перекрестилась.

Нахмурившись, матушка-настоятельница спросила вежливо у монашки:

– Сестра Катрин, вспомни, пожалуйста, когда ты нашла их на пороге церкви, может, что-то ещё лежало рядом с ними? Может, записка какая?

– Ой, глаза мои почти не видят, может, и пропустила чего! Я же когда детишек-то увидела, дар речи потеряла, думала сначала, это наша кошка Марта окотилась и котят-то и принесла к церкви. А когда поняла, что это не котята никакие, а младенцы, намедни родившиеся и матерью неблагодарной оставленные, сейчас же детишек-то схватила и сюда принесла.

– Понятно, понятно! Иди посмотри сейчас, может, на пороге что и осталось.

– Поняла, побежала!

Сестра Катрин выбежала из кабинета и что есть силы поковыляла туда, где нашла детей. Открыв входную дверь и выйдя на порог, она увидела на краю крыльца книгу в тёмном твёрдом переплёте. Имя автора было выгравировано на книге очень чётко. И если закрыть глаза и провести пальцами по буквам, можно даже слепому человеку прочесть его имя. Она закрыла глаза и провела пальцами по шершавым буквам. Хоть и прочитала имя автора, всё же подумала, что не знает его. И произнесла вслух, как будто впервые:

– Марк Твен.

Сестра Катрин открыла глаза и посмотрела на книгу – она была такая же старая, как и те, что в кабинете матушки-настоятельницы. Монахиня невольно подумала: «Интересно, а книги бывают новые, или их уже выпускают старыми?»

Она открыла книгу и в середине заметила записку. Дрожащими пальцами взяла листок и развернула его. Строчки были написаны мелким убористым почерком, некоторые слова расплылись то ли от дождя, то ли от слёз, и их невозможно было прочитать. Сестра быстро пробежалась глазами по письму и нахмурилась. Тут же закрыла книгу и побежала к матушке-настоятельнице рассказать о находке, которая многое объясняла.

Вбежав в церковь, она быстрым шагом пошла по направлению к кабинету главной монахини.

– Сестра Катрин, куда это вы так торопитесь? Я тут слышала... – начала было что-то рассказывать подошедшая к ней монашка.

– Извините, сестра Марта, мне сейчас не совсем удобно, я тороплюсь.

– Хорошо, хорошо, потом расскажете, куда вы так торопились?

– Да обязательно, – сестра Катрин ухмыльнулась и засеменила дальше. «Хорошо, что она не знает, а ведь кошку в честь неё назвали. Хитрая облезлая фурия! Ох, прости меня Господи!»

Предварительно постучавшись в кабинет матери-настоятельницы, она вошла и увидела, как та улыбается и качает малышей у себя на руках. С одной стороны – один ребёнок, с другой – второй. «Только дети делают нас такими счастливыми!» – подумала сестра Катрин.

– Они такие милые и всё время улыбаются, – произнесла воодушевлённо мать-настоятельница. – Ты что-то нашла на пороге церкви?

– Да, и вы не поверите что!

– Что же это? Рассказывай, не томи!

– Я нашла записку вот в этой книге. Она не просто оказалась рядом с детьми, она – ключ к разгадке.

– К какой разгадке, о чём ты говоришь? Что в записке?

– Вот, возьмите и сами прочитайте, это важно, – сестра Катрин протянула записку и книгу старшей монахине.

Мать-настоятельница положила детей на старый диван, стоящий посреди комнаты. Похоже, в этом помещении не было ничего нового и молодого, кроме малюток, которые лежали на диване и смотрели на всё окружавшее их удивлёнными глазками.

– Давайте уже посмотрим, что там написано в записке, и разберёмся в этой странной ситуации, – она развернула листок и начала медленно читать вслух, надеясь, что младенцы поймут, почему здесь находятся, и простят мать за то, что по каким-то причинам она оставила их.

«Меня зовут Лилия Джонс, и я нахожусь сейчас в диком отчаянии, потому что за мной охоти…..............уз……..............ун. Он уже убил моего мужа и отца моих детей, обставив это как несчастный случай. Сейчас он поставил передо мной условие, которое я не могу выполнить. Это животн... пообещало мне наказать и убить моих мальчиков, если я не буду с ним. Для меня это не приемл……………что………..блю своего мужа и всегда буду любить.

Я поняла, что это животное никогда не остановится, даже если решу быть с ним. Поэтому я решила спрятать детей здесь, в этой церкви. Они – единственное, что у меня есть, и поэтому хочу сохранить им жизнь. Этих детей зовут Марк и Твен, кто из них …………. то …………. имя, я оставляю на ваше …………….. и на волю Бога.

Чтобы мои мальчики знали, что я люблю их и никогда бы не оставила по своей воле, я надела им на шею цепочку с крестиком. Этот крестик будет защищать их всю жизнь и напоминать обо мне. Ещё я положила рядом с ними книгу писателя Марка Твена, эта книга является символом …….й семьи, в ней есть разгадка на …….. вопросы. Я хочу, чтобы вы отдали эту книгу моим детям, когда они станут постарше. Тогда они смогут понять причины моего бегства и почему я………….. Прощайте, мои милые, люблю вас всем сердцем и надеюсь, что вы когда-нибудь простите меня…»

Мать-настоятельница сложила листок дрожащими руками и посмотрела на сестру Катрин. В глазах обеих монахинь стояли слёзы.

– Половина текста стёрта слезами матери, и я не поняла некоторых вещей. Кто убил мужа этой несчастной девушки и какие секреты сможет открыть эта книга? Всё очень сложно и непонятно.

– Я не знаю, что сказать на это. Наверное, нам не под силу разгадать тайны этой семьи.

– Всё, что мы можем сделать для этих мальчиков, это попытаться сохранить им жизнь. Это будет нужно для того, чтобы, когда настанет время, они сами могли найти ответы на интересующие их вопросы и разгадать те тайны, которые будут их тревожить.

– Да, вы правы, матушка, пойду найду для них комнату, где они будут жить, и ещё надо найти кормилицу.

– Идите, сестра Катрин, вы всё сделаете в лучшем виде, я знаю. Позаботьтесь о малышах.

– Матушка, в письме говорится, что мальчиков зовут Марк и Твен. Но кто из них кто?

– Вы видели сестра, что они абсолютно одинаковы, два мальчика-близнеца похожи друг на друга как две капли утренней росы. Но всё-таки одно отличие я заметила. Это их глаза. У одного мальчика они глубокого серого цвета.

– Но глаза детей могут меняться с возрастом!

– Я это знаю, но сейчас они у него серые, а у другого мальчика – голубые, как у всех детей в их возрасте. Я надеюсь, что они у него не изменятся. Поэтому он будет Твен. Это хорошее имя, у мальчика с таким именем будет твёрдый характер, он будет достаточно упёртый и всё всегда будет перепроверять, будет стараться докопаться до истины. Именно он и раскроет тайну их матери, я в это верю.

– Дай-то бог!

– Идите, сестра, принимайтесь за работу. У вас теперь новая обязанность – забота об этих малышах. Я вверяю вам эту работу и знаю, что вы с ней справитесь. С богом!

Сестра Катрин взяла малышей на руки и направилась из кабинета в сторону другого крыла церкви. Здесь, в этой части церкви, и предстоит жить мальчикам несколько лет. Это будут самые лучшие и самые спокойные годы их жизни.

Находясь в тени деревьев, человек наблюдал за главным входом в церковь. Он сидел здесь уже достаточно долго, и мышцы затекли от усталости. Всю ночь он жутко мёрз и пытался согреться алкоголем из фляжки, которая была припрятана во внутреннем кармане куртки.

Человек вставал, потом садился, затем снова вставал. Так организм боролся со сном, ведь пропустить важное он не имел права.

Деревья скрывали его полностью, не давая увидеть случайным прохожим. Он видел всё, что происходило на пороге церкви. Вот вышла старая монашка, увидела детей и, недолго думая, схватила кулёк и побежала с ним внутрь.

– Всё нормально – теперь её дети находятся в церкви. Когда придёт время, останется только забрать их оттуда и передать заказчику, – человек поёжился и собрался было уходить со своего укромного места, но тут увидел одну странную вещь. Дверь церкви снова распахнулась, и оттуда выбежала та же самая монашка. Она наклонилась и схватила какую-то вещь, которая лежала на пороге и была не видна из его укрытия.

– Что, чёрт побери, она схватила? – он попытался разглядеть, что держит в руках монашка, но как ни напрягал глаза, так и не увидел.

– Вот я олух, надо было взять бинокль! – он ударил ладонью себя по лбу и смачно выругался.

Монашка скрылась за дверями церкви, не зная того, что в этот момент кто-то следил за каждым её шагом и что теперь мальчики были под тщательным наблюдением и находились в опасности. Как мать ни пыталась сохранить им жизнь, спрятав в церкви, кто-то был хитрее и умнее, раз разгадал её план так быстро.

Глава 11. Психиатрическая лечебница

2003 год, Новый Орлеан, штат Луизиана

 Твен лежал в палате и смотрел на белый потолок, представляя, что можно было бы на нём написать. С самого первого дня своего пребывания в больнице он хотел расписать его красками, чтобы тот не был таким белоснежным. Холст не должен быть белым, ему это не свойственно. На холсте обязательно должны быть отражены мысли художника. Вот и сейчас Твен никак не мог найти себе места – ему хотелось схватить краски и начать писать. Он слез с кровати и лёг на пол. Так потолок находился от него ещё дальше и выше, и ему уже не казалось, что он давит на него своей белизной и мощью.

Завтра он возвращается домой к брату. К человеку, который засунул его в эту психиатрическую лечебницу, потому что начал бояться, что Твен может что-то с собой сделать. Его выписывали, потому что он больше не был опасен для общества и для самого себя – так сказал главврач. Он не знал, радоваться или огорчаться этой новости, так как привык быть здесь с такими же, как он, и поэтому не мыслил себя в каком-то другом месте.

Здесь Твен пробыл два года, и теперь предстояло научиться жить без страхов и припадков. Они одолевали его постоянно, но он умел с ними справляться. Страх остаться одному без семьи. Страх, что его больше никто никогда не полюбит. Страх, что вернётся Уилл Браун и снова начнёт его избивать.

Бороться с этими фобиями ему помогала живопись. Твен переносил их на холст с помощью кисти и красок, и становилось легче. Он писал, сколько себя помнил. В голове постоянно крутились картины мира – прошлого, настоящего, будущего. Лица, события, пейзажи. Они перемещались, взаимодействовали, жили своей жизнью. Когда им не хватало места в голове, тогда Твен брал в руки кисть и пропадал вместе с очередным героем в его мире, стараясь как можно чётче перенести это на белоснежный холст.

За время пребывания здесь Твен написал двенадцать картин, точнее сказать, тринадцать. Последнюю он сжёг. Эта была плохая картина, потому что на ней был изображён один из его страхов. Он больше не мог сидеть в его голове, и тогда врач попросил Твена изобразить страх на холсте. Получилось очень правдоподобно. На картине был изображён Уилл Браун с ружьём – он стрелял в Красавчика. Твен стоял рядом со своим любимым конём – он пытался защитить животное от разъярённого человека и смертельной пули.

После того как лечащий врач увидел эту картину, ему стало ясно, что происходит с Твеном. Он предложил единственно правильный выход из сложившейся ситуации – уничтожить холст и, таким образом, попытаться избавиться от страха, сидящего в голове. Твен, недолго думая, принял это предложение: он решил, что сжечь картину будет лучше всего. Когда полотно горело, Твену доставляло особое удовольствие наблюдать, как кожа на лице Уилла начинает пузыриться и стекать вниз под воздействием огня, превращая этого мерзавца в пепел. После этого своеобразного ритуала ему стало легче – так сказал лечащий врач. Твен ему поверил.

Что стало с Уиллом Брауном на самом деле, он не знал. После того случая с конём, который произошёл несколько лет назад, Уилл, возможно, всё ещё находился в коме. А может, уже нет. В любом случае Уилл Браун ждал удобного момента, чтобы отомстить за себя. А для этого ему нужно было, чтобы братья вернулись. Поэтому они и сбежали, будучи ещё пацанами, чтобы их усыновитель не нашёл братьев и не совершил возмездие.

В дверь палаты постучались, она приоткрылась, и вошёл доктор. Под расстёгнутым медицинским халатом виднелись тёмные брюки и белая рубашка. Это был лечащий врач Твена, который вёл его с момента поступления в эту клинику.

Твен был хорошим пациентом: не буйным, не скандальным, не злым. Таких, как он, врачи называют идеальными пациентами. Яну нравилось общаться с ним, слушать его, подсказывать, как поступить в той или иной ситуации. Он помог Твену побороть его страхи, какие-то – кардинальным путём, например, тот страх, связанный с усыновителем. Другие исчезали быстрее и больше не возвращались – например, страх Твена остаться одному на земле, никем не любимым. С этим Ян боролся по-другому. Здесь хорошо помог брат пациента, Марк. Он часто навещал Твена.

Сейчас пришло время отпустить Твена в нормальную жизнь. И хотя Ян, как лечащий врач, понимал, что пациенту будет вначале тяжело, он не мог поступить иначе. Твен должен справиться и доказать себе, что он сильный и всего добьётся сам, без помощи доктора и больницы.

Твен оторвал взгляд от потолка и посмотрел на врача. Улыбка мгновенно появилась на лице – он очень рад видеть своего доктора и друга. Но тут же улыбка погасла, блеск в глазах пропал, потому что Твен понял, зачем пришёл Ян.

– Здравствуй, Твен. Как твои дела?

– Спасибо, доктор, всё хорошо.

– Всё ещё думаешь, что написать на этом потолке?

– Он такой белоснежно-девственный, что я не могу оторвать взгляд.

– Что бы ты на нём написал? Какие мысли у тебя в голове?

– Ничего определённого, что я хотел бы перенести на этот потолок в качестве картины.

– Думаю, твоё подсознание знает, что можно здесь написать, но ты пока не готов.

– Возможно, вы и правы. Как всегда, впрочем, – Твен улыбнулся Яну и, встав с пола, уселся на кровать.

– Ты знаешь, зачем я пришёл сегодня?

– Догадываюсь, но скажите сами. Вдруг я неправ.

– Хорошо. Завтра мы тебя выписываем, и ты уезжаешь домой, в новую здоровую жизнь. И сейчас я тебя спрашиваю, готов ли ты?

– Не знаю, Ян. Всё так неопределённо и безумно страшно.

– Почему тебе страшно? Расскажи мне.

– Я не знаю, как меня воспримет общество, мой брат. Смогу ли я жить на свободе? Нужна ли мне эта свобода?

– Твен, всем нужна свобода и тебе тоже. У тебя есть одно незаконченное дело, ты должен его завершить.

– Да, я помню.

– А теперь я хочу, чтобы ты вернулся в прошлое и рассказал, что стало отправной точкой твоего нахождения здесь.

– Ян, ты же всё знаешь. Это брат решил, что мне лучше побыть здесь какое-то время. Потому что Марк боялся, что я могу с собой что-то сделать.

– Почему ты хотел убить себя? Что стало тому причиной?

– Всё началось, когда мы с братом решили выставить мои картины на всеобщее обозрение…

Глава 12. Выставка

1995 год, Новый Орлеан, штат Луизиана

– Что ты хочешь написать, брат? – спросил Марк, глядя на пустой холст.

– Ещё не знаю, мне тяжело собраться с мыслями. В голове такая пустота, что я слышу, как там ветер завывает, собирая по углам остатки разума.

– Не переживай, возможно, у тебя просто творческий застой, и нужно вдохновение.

Твен посмотрел мрачно на Марка и лёг на диван. Он смотрел на потолок и представлял, как несколько веков назад один величайший скульптор, которому пришлось спешно переквалифицироваться в живописца, согласился на тяжелейшую работу в своей жизни. Ему нужно было расписать высокий и неудобный потолок Сикстинской капеллы. Работал он четыре с половиной года не покладая рук, нанимая и увольняя помощников так часто, что никто из них не мог претендовать даже на малую часть расписанного потолка. Звали этого величайшего художника Микеланджело.

– Да, он и правда был гением!

– О ком ты говоришь, Твен?

– О Буонарроти, о Микеланджело Буонарроти.

– Я знаю одного Микеланджело – у него ещё была оранжевая повязка, и он ловко управлял нунчаками. Обожаю их всех, классная четвёрка! – Марк начал размахивать руками, словно держал в руках оружие японских ниндзя.

– Вот ты дурень! Я не о черепашках говорю, а о скульпторе и живописце, в честь кого был назван этот зелёный черепах!

– Ммм… и что в нём особенного?

– Ты знаешь, что он расписывал Сикстинскую капеллу, стоя на лесах, а не лёжа, как многие утверждают?

– Откуда мне это знать?! Я даже не знал, что был такой живописец.

– Я тоже хочу быть как Микеланджело!

– Расписать какую-нибудь капеллу?

– Возможно. Я ещё не решил… Не могу больше писать, выдохся!

– Пойдём пройдёмся, нам нужно найти тебе вдохновение, иначе твоя картина так и останется незавершённой.

– Но там чистый белый холст.

– А я тебе про что говорю… незавершённой.

Гуляя по улицам шумного города, Твен смотрел на проходивших мимо людей и не находил в них ту, кого искал и хотел видеть больше всего на свете.

– Скажи, Марк, ты скучаешь по маме?

– Хм… не знаю. Бывает, конечно, но я стараюсь об этом не думать. Она давно не приходила ко мне во снах, наверное, пока не время.

– О чём ты говоришь? Какое время?

– Я не знаю! Но когда она приходит, это всегда какой-то знак. Предупреждение, что ли.

– Ты сейчас серьёзно говоришь? – Твен остановился и схватил брата за руку. – Попробуй вспомнить, когда она приходила к тебе последний раз.

– Давно, лет пять назад. Когда мы ещё жили в Техасе и собирались удрать от семейки Браунов.

– И что ты видел тогда… во сне? Ну, говори же!

– Да отпусти ты меня, вцепился как клещ! Не помню я, столько лет прошло. А что случилось?

– Как ты не понимаешь, это важно! Вот скажи, почему она не приходит ко мне, ведь я так её жду, так по ней скучаю? – Твен со злостью пнул камень, и тот улетел на несколько метров вперёд.