Текст книги "Ведьмак из старой Москвы (СИ)"

Автор книги: Эльбрюс Нукитэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

*

Я вывалился из его души, словно карп на раскаленную сковородку, все еще лихорадочно давя на спусковые крючки револьверов, мозги пылают, в левый глаз вонзается ржавая пила и рвет, рвет голову на миллионы терзающих меня частей. Желудок прыгает к горлу при каждом вздохе, я не сдерживаюсь и вырываю желчью прямо в раскрывающиеся глаза Артура. Еланский попытался слабо запротестовать, еще не понимая, что болезнь оставила его, и он спасен..., спасен ли? Я прикладываю палец к своим губам и предостерегающе качаю головой, в этот момент сознание на миг гаснет, как в старых телевизорах, когда на черном экране, остается одна светлая медленно тускнеющая точка. Я еще несколько раз безуспешно кашляю. Печень взбунтовалась, и горло исторгло пару черных комков. Полегчало. Артур не стал искушать судьбу, он был, еще слишком слаб, что бы даже вытереть себе лицо. Благоразумно закрыв глаза, олигарх покорно начал ждать финала. Такое понимание меня умилило, не надолго. Пила в глазу превратилась в метровую спицу, по которой пускали электрический ток. Мне срочно нужен был укол, снимающий небольшой побочный эффект вхождения: повышенное артериальное давление. Я медленно поднимаюсь, ноги легкие, как вата и кажется, стоит сделать шаг, воспарю над полом. Дверь, ведущая из импровизированной операционной, издевается, убегает, дверная ручка мерзко смеется, каждый раз, как моя рука хватает ее и выскальзывает из пальцев. Дело совсем плохо: зрительные галлюцинации констатировали необратимые нарушения в деятельности сердца, вдобавок левая рука начала быстро неметь. За какие-то десять секунд, что я боролся с дверной ручкой, холод с мизинца докатился до плеча. Там его экспансия на время прекратилась, но пройдет еще пять минут и холод пойдет дальше, что бы сковать пораженное сердце льдом. Еще один подлый побочный эффект, эликсиры не действуют на организм два три дня после вхождения. Умираю... Дверь поддалась. В соседней комнате, собралась вся компания, обвешанная оружием, как Брежнев орденами. Более десяти стволов следили за моим телом, еще не много и оружие им не понадобиться. Без особого удивления, я увидел руку Вольфа, унизанную крупными бриллиантами, надо же, как “Вальтер” удачно сочетается с Mitsubishi. Ашот стоит рядом со своим новым хозяином, взгляд напряженный, топориный: рубит меня концентрацией ненависти. Жри сам. Я возвращаю ему “положительный” заряд, сработав, ментальным зеркалом. Предатель дергается, взгляд становиться обиженным, потерянным. На несколько минут Ашот уходит в себя, пытаясь вырваться из капкана, сотканного из его же чувств. Что ж нож ему по горлу в помощь. Главное сейчас предатель не способен нажать на курок “Бизона”, пляшущего в его руках. Охранники напряженно смотрят на командира, занятого удержанием своих соплей в носу. Я привлекаю их внимание, очередным сгустком выхарканной печени. Полуолигарх удивленно смотрит на мое искаженное мукой лицо. Мой ответный взгляд также красноречив: на шее Рубинштейна пламенеет душный след, галстука разумеется нет. – Что с Еланским? Я предпочитаю не заметить его вопроса. Вольф кивает одному из охранников, тот огибает меня по дуге и рысит в операционную, спустя секунду доноситься его пораженный крик. Охранник остается с вернувшимся с того света Еланским. Отлично минус один. – Значит, жив, – констатирует полуолигарх и с ненавистью тычет в меня пушкой. – Как ты это сделал? Все врачи утверждали, что эта сволочь должна загнуться со дня на день и даже дьявол не мог бы спасти Артура. При всех своих миллионах мой компаньон не смог купить себе жизнь. Впрочем, это не важно. Ты сильно оскорбил меня, посмев поднять руку на человека гораздо выше стоящего чем ты. Как озлобленная собака ты гавкнул на Хозяина, забыв, что он держит твою поганую жизнь в своих руках. Но тебе повезло, я отходчив. Никто не режет курицу, несущую золотые яйца, даже если она клюется. Предлагаю списать твою ошибку на молодость и отсутствие опыта. В качестве штрафа, ты будешь работать на меня. В мире полно денежных мешков, готовых выложить все свои деньги только ради того, что бы еще немного попортить воздух. С моими связями... Я перебиваю его, потому что чувствую, как медленно онемение вытесняет жизнь из моего тела, голова болит так сильно, что уже не могу представить существования без кола в голове. – Магнезию принесли? Вольф противно корчит губы и бросает нервный взгляд на безразличного ко всему Ашота. – Зачем она тебе? – Какой информативный у нас получается диалог, вы не находите? Одни вопросы. Загнусь, прям вот сейчас. Смысла тянуть, больше нет. Я впиваюсь зубами в свое левое запястье, краем глаза замечаю, как вытягиваются лица у всех присутствующих – плевать. Боли почти не чувствую, гигантскую наковальню в голове так просто не победить. Тьфу, солоно. Я быстро отсасываю свою кровь и выплевываю ее на ковер. – Ты псих ненормальный, я тебя башку снесу, придурок! Это Вольф старается, ничего пока говорит, я жив. С потерей крови начинает проясняться в мозгах, давление немного падает, я все еще скреплю зубами от боли, но уже боеспособен. Перестарался, как бы не было перегрызено сухожилие, кисть двигается с трудом. Потом, все потом, сейчас нервы у моих визави не выдержат, и начнется пальба. Они не опасны пятеро охранников и захмелевший от вседозволенности Вольф. Единственный достойный противник Ашот выведен еще минимум на пару минут, в кармане его брюк, я уверен, найдется шприц и ампулы с карамагнезином. Все, запястье перестало слушаться, зато холод выпустил из своего плена плечо. Сердце стонало, но прижавшая его сто килограммовая плита, уступила место пудовой гире.

*

Дальше ветер, закрутил немилосердным танцем смазывающиеся пешки людей. Фигура с сочащейся из раны кровью прыгнула вперед и вправо, сбивая стрелкам прицел. Успел рявкнуть “Вальтер”, прежде чем крепко сжимавшая его рука безвольно опрокинулась на мягкий, звукопоглощающий ковер. Хозяин оружия несколько секунд судорожно пытался вставить перебитое адамово яблоко, уходя с каждой попыткой вдоха в свой творимый подсознанием мир. Он еще не успел умереть, а призрак раскидал охранников, как ватные мешки. От размытых ударов люди взмывали в гудящий воздух и на секунду замирали, прежде чем сбить телом встречную мебель или впечататься с силой в пол. Из операционной выбежал охранник, привлеченный шумом. Призрак, не глядя, ушел с линии выстрела и сделал на одной руке рандат точно в голову бойцу, тот влетел обратно в операционную, круша телом дорогостоящее оборудование. С начала схватки не прошло и тридцати секунд, а шесть изломанных тел валялись в разных углах разгромленной комнаты. Пятеро из них были живы и имели шанс не стать инвалидами при своевременной помощи. Шестой умирал, краем ускользающего сознания он успел заметить, как его последний миньен вскидывает автомат, выходя из странного оцепенения. Пули медленно летят в сторону призрачной фигуры, жужжа точно рой разгневанных пчел.

*

Ашот очнулся резко. Пот градом катился с его напряженного тела, застилая глаза, но мозг мгновенно включился в боевой режим, оценивая ситуацию. На вскидку он дал очередь из “бизона” в постоянно перемещающееся чудовище. Страх перед ним ушел, осталось только желание красиво сработать. Монстр нечеловечески изогнулся, пропуская пули, и прыгнул на Ашота. Ангельски спокойное лицо, летело прямо на кавказца, Ашот почти в упор выпустил заряд свинца, он мог поклясться, что не промахнулся, но пули бессильно пронзили дорогостоящую мебель, застряв в толстых стенах, а призрачная фигура исчезла, точно кто-то выключил на миг свет, а потом снова включил. И сзади только запоздалый свист рассекаемого воздуха, руки сильные и неумолимые сжимают шею в захвате “дернешься – убью”; голос эмоциональный не безликий с тембром, отсекающим желание мыслить, спрашивает: – Кто тебе ставил щит от Гоших Ашот? Не бойся, говори, я разрешаю ответить. Все сказать, все! Лишь бы тиски отпустили, лишь бы не слышать это голос никогда! – Какой щит? – голос телохранителя слабый хриплый, железные ломы рук продолжают давить на подбородок, сжимать шею, контролировать кислород, забытый автомат вываливается из ставших чужими рук. – Вспоминай, Ашот, твой шрам... – Нет!!! Рука предателя отчаянно тянется к внутреннему карману пиджака, будто там покоится последний шанс на искупление, но не успевает. Тело телохранителя бешено дергается, шея ломается с сухим треском, будто вязанка сухого хвороста. Ашот медленно заваливается на пол, накрывая телом, брошенный “Бизон”. Фигура стоит над трупом несколько секунд, потом со стоном оседает рядом с телохранителем. Кровь из запястья льет ручьем, пачкая Ашота, пока его убийца роется по карманам жертвы. Обойма, связка ключей, кусок сложенной бумаги, старая черно-белая фотография – не то. Фигура ищет не то. Наконец, то ли вой, то ли рык вырывается из горла мужчины, еще совсем недавно бывшего призрачным убийцей, во внутреннем кармане Ашота шприц и ампулы. Часть из них разбита, но две целы. Мужчина быстро профессионально наполняет шприц, не морщась, он вонзает его в кровоточащую рану.

*

Медленно прихожу в себя. Голова готова покинуть неудобные плечи, сетуя, словно сварливая жена на мужа алкоголика. Но мне хорошо, холод уходит из тела, я больше не умираю. Только кровоточащее запястье причиняет неудобство, я смотрю на нехилую лужу миллилитров в двести, натекшую пока я изображал умирающего. Еще наверно столько же пролилось во время скоротечной схватки, вот откуда непонятная слабость во всем теле, а я уже грешным делом стал сетовать на нервы. Все довольно, пора заканчивать с этими месячными. Я иду в операционную, не обращая никакого внимания на ошарашенного олигарха, ищу бинт, как ни странно он находится в одном из шкафчиков. Отлично, крепко бинтую запястье, теперь можно говорить. – Ты меня слышишь Артур? – конечно, он меня слышит, но надо как-то начать. Олигарх мигает слезящимися глазами. Не прошло и пол часа, а он уже идет на поправку, бледность на его лице почти сдалась, уступая место здоровому румянцу. Он уже вполне может разговаривать, хотя час назад, не смог бы даже пошевелить губами. Так и должно быть. – Да, – голос финансиста слабый, неуверенный. Еланский лежит на кровати словно приговоренный, он и был приговоренным, еще пятнадцать лет назад. Я молча склоняюсь над ним и заглядываю в синие глаза. Олигарх – крепкий орешек не кричит и даже не делает попытки отвернуться, лихорадочно блестящие зрачки наполняются слезами. Странно, мне всегда становится жалко подонков, принимающих смерть от моих рук. Иногда я воспринимаю их эмоции как свои и невольно копирую, вот и сейчас уже мои глаза стали набухать влагой. Любопытное это наверно было зрелище со стороны: палач и жертва, скрепленные одними эмоциями. Слеза капает из моего глаза, попав на сетчатку, она растворяется в зрачке олигарха. Еланский дергается и наш контакт прерывается. – Ты не убьешь меня. Браво! Мысленно аплодирую я, попал прямо в точку, потрясающая интуиция для человека. Олигарх смотрит с вызовом, секундная слабость покинула его. Ложно истолковав, мои эмоции он решил, что сможет запугать, уговорить, купить, сломать – не важно как, заставить склонившегося над ним человека – меня, выполнить свой приказ. Блестящий управленец, а иначе и быть не могло, Еланский мог одним правильным словом, порой даже интонацией, заставить собеседника ошибиться, запутаться или настолько обаять, что обработанный клиент, сам загонял себя в ловушку. Выполняя все требования олигарха, пешка (как называл Еланский своих жертв) искренне считала, что действует себе на пользу, а на самом деле, выполняет очередной многоходовой план гения финансов. Олигарх впился в меня не просто взглядом, а своей волей, которая позволила ему не зачахнуть в одно мгновение от болезни способной сломить человека послабее духом и выжить, дождавшись фантастического спасения. – Ты не убьешь меня, потому что никто не убьет свое светлое будущее, в котором есть все: шикарные машины и дорогие женщины, яхты, замки, уважение, – видя, как невольно морщиться мое лицо, знаток психологии мгновенно переключился, ни на секунду не сбившись с тона. – Есть возможность помогать своим близким, обеспечить их не просто материальными ценностями – опорой, уверенностью. Ты вправе взять все это, ты заслужил, ты уже имеешь это все, бери, протяни руку! Олигарх с усилием приподнялся и протянул кисть для рукопожатия. Звук оказался сухим, бесцветным, я сломал его руку в локте, с интересом наблюдая, как сначала понимание, а потом уже боль, заполняет его мозг. – Нет! – закричал Еланский, не веря в происходящее. Простыня в районе его паха стала мокрой, запахло терпкой мочой с примесью лекарств. – Нет! Я заплатил твоим хозяевам, что бы ты излечил меня, мы партнеры, ты не смеешь... Я сломал несколько зубов, исключительно для того, что бы он заткнулся, впихивая трофейный пистолет в его рот. – Жить хочешь? Если да моргни. Еланский часто заморгал, точно героиня песни: хлопай ресницами и взлетай. Не улетит... – Мне нужно знать, кто ставил тебе и Ашоту щит от Гоших, ответишь – будешь жить. Вранье мне далось легко, я в любом случае не собирался оставлять Артура в живых. По округлившимся глазам приговоренного я понял, что он не имеет понятия, о чем я ему толкую. – Можешь не отвечать, – прервал я его мычание, удобнее перехватывая пистолет. Еланский болезненно дернулся и тут же испугано затих, дуло во рту – это мечта только киношных гоморастов, а в реальной жизни хорошее слабительное средство. – Попробуй напрячь память. Лет пятнадцать назад твой покойный телохранитель, кстати, ты в курсе, что он тебя продал Вольфу? Так вот коньяк назад Ашот по твоему приказу расселял этот дом, хорошо расселял без лишнего шума. Все жильцы остались довольны. Кроме одного...одной, не помнишь? Я вытащил из окровавленных губ Артура ствол. Фашист сильно сдал и стал похожим на себя до моего оперативного вмешательства. – Что вам надо? – слабо, шепелявя, произнес приговоренный. Я проигнорировал его вопрос. – Ашот рассказал тебе о странном поведении одной старушки, но ты не придал этому значения. Посоветовал ему меньше сидеть на наркоте. Вспоминаешь? Еланский неуверенно кивнул. – Задолжала старушка тебе проценты, да не одна она, зато теперь ты все получишь сторицей. – Какие проценты, что за бред вы несете? – вяло спросил Артур. – Годовые... Я закрыл глаза, но все равно видел, как успело исказиться лицо Еланского, как летели пули нехотя, вязко, застывая в воздухе, давая приговоренному, осознать их вороненый блеск, четыре пурпурные розы расцвели на теле олигарха. Запах пороха смешался с запахом крови, создавая пьянящий аромат смерти. – Не будет тебе земля пухом Артур, не будет... Оммен! Я вернулся в гостиную, тщательно стер отпечатки и вложил пистолет в руку Ашота. Хотелось зарычать волком. Я не люблю убивать людей, не умею. Честнее сказать знаний хватает, а вот отключить эмоции не могу, рву себя каждый раз, точно сам погибаю от своей руки. И очень легко найти оправдание, даже не надо напрягаться, достаточно мимолетно взглянуть на биографию олигарха, любой из эпизодов суть абсолютное зло, взять хотя бы случай с закупленными не апробированными вакцинами, от которых развивались онкологические заболевания, и уничтожался иммунитет. Но Еланского это не остановило, не говоря уже о нелюдях в Минздраве и смертимологов, делающих убийственные прививки младенцам, капитал олигарха вырос на десять миллионов долларов. И это капля в океане, таких эпизодов, ставящих его на один пьедестал с тварями в человеческом обличье не один десяток. Но ни один монстр не погубил столько людей, сколько бизнес Артура. И все же, все же я убил его не потому что он был хуже демона, это очень страшно, когда такое зло творит человек, я убил его потому что мне было так выгодно – долг гоших козырной туз в игре со смертью. Поэтому я чувствовал себе таким же подонком как и он. Уходя, я зашел в комнату – макет, что-то притянуло на игрушечный аэродром с неимоверной силой. Застыв на пороге, я от удивления открыл рот. В комнате как будто произошла своя маленькая война. Некоторые игрушечные самолеты были растерзаны, часть деталей казалось, обгорела, солдатики, вырезанные с особым тщанием, валялись в кажущемся беспорядке. Намертво, я запомнил намертво, сфотографировал на подсознание картину представшего передо мной летного поля, когда летел к земле. И сейчас я ясно видел, что макет, насколько это, возможно, повторяет результат моего вхождения. По спине побежали льдинки, стало неуютно. Я поспешил из дома, даже не пытаясь понять происходящее – а стоило бы. Много странного в этом задании, которое я получил от мастера, запашком отдает. Масса вопросов накопилась, ответы на которые, если и есть, то меня абсолютно не устраивают. Кто ставил щит? Как вхождение могло отразиться на комнате в реальном мире? И какого черта Артур говорил о моих хозяевах? Дело не в том, что это звучит обидно – у меня нет хозяев, хотя может кто-то считает иначе, просто, откуда Еланский знал, что я не одиночка? Эта информация не секретная, она смертельная, прежде всего для нашей организации. Поторопился я его убивать, все проклятая усталость.

*

Бабка все также сидела на скамейке. Молодые, не по-старчески ясные глаза неотрывно смотрели на качающуюся листву, зелень колыхалась изумрудным потоком, безуспешно борясь с разлитым в атмосфере ядом. Воздух города был отравлен, инфраструктура не была рассчитана на такой огромный поток людей, с каждым годом количество москвичей неуклонно росло, а деревьев и парковых зон становилось все меньше. Нужна была земля, что бы возводить дешевые мертвые коробки домов и деревья беспощадно уничтожались; духотой и болезнями дышали люди. Листья впитывали гадость, разлитую в атмосфере и как могли, очищали тяжелый воздух. В городе почти все деревья болели. Бабка ясно видела, как несчастное дерево изо всех сил пытается выстоять перед потоком нечистот, но безнадежно проигрывает, начинает изменяться, мутировать и в итоге станет таким же ядовитым “нечто”, внося свой отравляющий вклад в город. Бабка сама, когда-то изменилась, сбежала из леса, что бы выжить. Выжила? Она не могла ответить. Она изменилась и существовала, но жила ли? Но пока еще можно было вычленить легкий и такой печально прощающийся, сладкий аромат леса, от которого легкие наполнялись свежесть, а больная тяжелая голова, становилась звонко легкой. Шаги ведьмака бабка услышала задолго до его появления. Земля возмущалась, под его поступью, невидимая ни для простых людей, ни для ведьмаков, аура загрязненная свежей кровью, отпугивала невидимые силы, сотрясала и возмущала потоки, крича каждому посвященному на сотни километров вперед – идет убийца. Знающий и мудрый по этим шагам, мог определить многое. Бабка была знающей и достаточно мудрой, что бы, не читать письмена судьбы. Они долго молчали. Изможденный ведьмак и старый леший. Невольные союзники, один марионетка в руках чудовищ, другой раб новой жизни, уничтожающей и пожирающий само себя – человека. Старушка знала, ведьмак выполнил обещание, Еланский мертв. Но слово должно быть сказано, что бы закрыть один долг и открыть другой. – Я сдержал слово, – Геральт устало упал на скамейку. Лицо ведьмака плыло, действие эликсира закончилось и сквозь сальные черты пресыщенного жизнью толстяка, начал проступать волчий оскал беспощадного убийцы. Гоший невольно отшатнулся, в голове сразу пронеслись воспоминания памяти крови о годах чудовищного геноцида, когда орден ведьмаков, возглавляемый одним из бывших иерархов церкви, вырезал всех разумных существ, враждебных, лояльных и даже изначально дружелюбных к человеку. – Ты все сделал так, как мы просили? – подавив дрожь, спросила старушка. – К чему спрашивать? Еланский мертв, перед смертью он услышал, за что его убивают, но понял? Вряд ли... – Было трудно? – гоший кивнул на левую руку ведьмака. Бинт намок, кровь просачивалась сквозь ткань, но кисть сжимала какую-то фотографию. – Нормально, – ведьмак немного помолчал и вдруг коротко зло рассмеялся, а потом зачем-то повторил,– нормально. – Возьми, – вдруг без всякого перехода сказал он и протянул снимок. Старушка с интересом взяла фотографию и окаменела. Морщинистое лицо задергалась, стараясь удержать слезы, но куда там, два маленьких ручейка смогли найти свой соленый путь. – Доченька! – одними губами произнес Гоший. Геральт отвернулся, против воли он испытывал чувство неловкости, так бывает, когда понимаешь, что родители тоже хотят побыть наедине, а белокурое создание, которое долго и упорно обожаешь на расстоянии, даже не лелея мечту о, не дай бог упаси какой близости, оказывается, тоже ходит в сортир, и ругается матом. – Долг на нас..., – нашел в себе силы произнести бывший повелитель леса. – Мы выполним клятву. Где бы, ты не был, достаточно призвать любого гошего или лешего. – Я уверен, что вы храните честь. – Ведьмак с трудом поднялся. – Прощай гоший. – До свидания ведьмак. Мы с тобой еще обязательно встретимся. – Не хотелось бы, – проворчал Геральт. – Но сдается мне ты прав.

*

Осталось самое неприятное: надо позвонить мастеру, втравившему меня в это дело, и объяснить, почему я зарезал овцу несущую золотую шерсть. Трубка мобильного телефона жгла кровоточащую ладонь. Голова была кристально ясной, но эта холодная свежесть смыла все мысли, любое умственное усилие вызывало резь в глазах и острый приступ боли, но звонить все равно придется и лучше раньше. Я несколько раз с силой потянул мочку левого уха, звон в голове немного притупился. С силой, выдохнув воздух, я набрал номер. Куратор поднял трубку, сразу уронив на меня огромный груз молчания. В трубке повисла ожидающая тишина. Если вдуматься у молчания есть тысячи оттенков, даже у незримого, когда ты не видишь собеседника, вот как сейчас по телефону. Молчание бывает напряженным, злым, пораженным, предвкушающим – это было ожидающим. По свалившейся на меня тишине я понял – он знает, и это очень плохой признак, однако куратор решил играть до конца. Голос глубокий не бесцветно отвлеченный, а напротив мощный напористый наполненный тысячами оттенков сразу задал неприятный вопрос. – Что с Еланским? – Ничего, – твердо ответил я, испытывая всем знакомую неловкость полуправды полулжи. Куратор протянул неопределенное “так” и снова замолчал, предоставив мне скорбное право объясняться без его штурмующих вопросов, что еще хуже. По его словам, я бы хотя бы мог понять, что и как говорить. Пауза затянулась, к горлу подступил не приятный ком и грозил выскочить наружу. – Я сейчас положу трубку, – спокойно проговорил куратор, но оттенок его голоса не обещал ничего хорошего. Внезапно я разозлился, меня, словно подбросила горячая волна гнева. Дальше я говорил четко и ясно без лишних пауз, паутинка лжи складывалась в четкую осязаемую картину предельно похожую на правду. – Извините, Василий Генрихович, я очень устал, несколько ранений, напряженная миссия очищения голова совсем не варит. – Я сделал паузу, давая возможность куратору поинтересоваться моим состоянием, но он проигнорировал мою деликатность, подгоняя меня перейти к главному. – Я выполнил задание, вошел в мир, творимый его подсознанием, и уничтожил резидента. Это был интересный опыт, Еланский оказался помешанным на Люфтваффе. В его мире шел аналог второй мировой войны, мне пришлось... – Значит, не о чем беспокоится? – перебил меня куратор, уже не скрывая нетерпения. А ведь он прекрасно знает, что олигарх мертв, единственное, что ему неизвестно как Еланский погиб. – Артур здоров? – Когда его убили, был почти “на ногах”, – подтвердил я, до боли прижимая трубку к уху. – Я слушаю тебя, – нахмуренно произнес куратор. – У нашего покойного олигарха, есть один старый партнер... – Рубенштйен? – опять перебил меня шеф, нарочито показывая свою частичную осведомленность. – Ты хочешь сказать, что это он убил Еланского? – Да Василий Генрихович, это случилось на моих глазах. – Почему? – Мне кажется это очевидно, Рубенштейн больше всех был заинтересован в легальной смерти партнера, поскольку согласно уставу их совместного банка и ряда других предприятий, в случае ненасильственной смерти одного из партнеров все активы переходят оставшемуся совладельцу, он даже попытался подкупить меня, когда это не удалось – убить. – Я тебя не спрашиваю, почему Рубенштейн хотел избавиться от друга, если тебе очевидны мотивы Вольфа, то поверь, мне они уж тем более ясны, я спрашиваю, почему ты допустил смерть нашего человека? – Простите, мастер, это для меня новость! Хочу напомнить, что я не был информирован должным образом, – позволил я шпильку и подпустил в голос гневные рычащие интонации. – Никто не удосужился сообщить, что вор и убийца Еланский наш человек! Кроме того, как я уже заметил, меня пытались убить, никакой реальной возможности спасти олигарха у меня не было. Разумеется, я сделал все возможное, что бы предотвратить его гибель, но среди телохранителей Артура оказался предатель – начальник СБ, доверенное лицо Еланского, он и убрал своего бывшего шефа, пока я разбирался с другими боевиками. – Значит вор и убийца? – выслушав меня, произнес куратор. – С каких это пор ты стал моралистом мальчик? На твоих руках крови больше чем десятка таких Артуров. Ты облажался Геральт. Артур был нужен нам, его деньги, а главное связи могли спасти тысячи людей... – Принцип меньшего зла? – теперь шефа перебил я, задав вопрос как можно более издевательским тоном. Страх куда-то исчез, осталась только тупая боль и злость. – Нет, мальчик, – казалось, куратор не обратил на мой тон никакого внимания. – Романтики утверждают, что вся жизнь выбор между добром и злом, те, кто считают себя реалистами, а на самом деле те же опущенные жизнью романтики начитавшись глупых сказок, с такой грустной блядской печалью в глазах говорят, что мы выбираем только между злом и большим злом. Тебе тридцать лет Геральт и пора уже знать, что добро и зло все лишь слова, причем тождественные, между ними всегда можно поставить знак равенства. Я не собираюсь выслушивать твои софистские возражения, – повысил тон куратор, когда я попытался ответить ему. – Ты провалил задание Геральт. Вопрос о твоем наказании обсудим в офисе завтра, сейчас хорошенько подумай, попытайся вспомнить, представить себе прошедшие события, утрой свои усилия, что-нибудь еще в этом вхождении было необычным, странным может непонятным? Не зря Василий Генрихович возглавлял Российский клан ведьмаков, блестящие аналитические способности и нечеловеческая интуиция, колоссальный опыт, накопленный почти тысячелетием насыщенных поединками жизни, позволял ему тонко чувствовать настроение собеседника, улавливать по малейшему вздоху эмоции, почти читать мысли, даже без непосредственного контакта, только по одному голосу. Малейшая вибрация в голосе могла сказать ему о человеке почти столько же, что и замечательное трио старушек у любого подъезда, готовое поделиться всей сокровенной информацией о любимых соседях. Вся словесная шелуха про добро и зло, которой он опутывал собеседника, являлась лишь отвлекающим маневром, позволяющим запутать разум, переключить его внимание и спокойно отдать команду, действующую, как сыворотка правды. Выделенные специальным образом буквы, давили на подсознание человека, заставляли, не задумываясь выложить все свои потаенные мысли. Единственное неудобство время активного действия формулы правды: не дольше минуты, на подготовленного к таким воздействиям ведьмака. Я понял, что сейчас сделал со мной куратор. Голова и так раскалывающаяся от последствий вхождения, превратилась в кубик-рубик, жадные руки ломали мою волю, вытягивая из меня смертельную правду. Но говорить про гоших куратору нельзя. Хотя бы потому, что я начал догадываться, кто ставил Еланскому щит. – Каждое вхождение необычно, – мертвым голосом ответил я, мучительно сопротивляясь воздействию вопроса. – Чем же это отличалось от остальных? – Многим... – Хорошо, как умер Еланский? – Его убили... Я понял, что следующий вопрос будет для меня смертельным. Правая рука нашарила шприц с эликсиром, боль от укола не могла принести ничего нового в мои ощущения, горячая волна пробежала по всему телу, сметая на своем пути боль и неуверенность, актуальность правдиво отвечать на вопросы куратора, исчезла, оставив только чувство гадливости. Я старался не думать чем придется оправдывать применение эликсира, токсины которого выводятся триста дней, а стоимость изготовления чуть более стоимости однокомнатной квартиры в центре Москвы. – Кто убил Еланского? – Ашот, начальник службы безопасности. – Ты пытался спасти Еланского? – Да... – Жаль, что ты не смог предотвратить смерть Артура, – задумчиво процедил куратор. – Ладно, Геральт будем считать, что пока мы это тему закрыли. Завтра жду... В трубке раздались многообещающие гудки. Кровь остановилась, тело перестало ломить, усталость сбежала под действием эликсира, но меня трясло. Вывернулся! Теперь только бы добраться до дома и отлежаться, действие мутагена пройдет и через тридцать минут меня ждет жутчайший откат. Ненавижу эликсиры! Сейчас мне не хотелось думать о том, что будет завтра, разговор с главой ордена вымотал меня больше чем вся миссия. Но мысли отказывались подчиняться, постоянно сворачивая В этой гнусной истории оказался замешан куратор. Прямая связь между Еланским, гошими и главой московского клана, прослеживается однозначная. Вот только куда деться в этой ситуации карманному супермену, какие выводы сделать и как действовать? Не знаю, интуиция надрывалась в ухо, какофонией твердя о замершем над шеей ядовитом клинке опасности. Если Василий Генрихович хоть на миг усомниться в моей лояльности, если он хоть на секунду почувствует даже не страх, вряд ли ему ведомо это чувство, ощутит что-то вроде легкого беспокойства, мимолетного озноба залетевшего сквозняка, то мое тело даже не найдут. Но все же куратор поступил подло, глупо рассуждать о том, что он был не вправе, глава ордена плюет на все правила, однако любое магическое или иное враждебное воздействие на соклановца, независимо от ранга ведьмака согласно кодексу исключается и карается довольно жестко, порой и смертью. Куратор был обязан предупредить меня, он мог потребовать, что бы я подчинился в присутствии других ведьмаков, но Василий Генрихович решил действовать в темную, возможно опасаясь ненужной огласки. Что ж, надеюсь, я убедил его в своей безобидности, прав я или нет, выяснится очень скоро, чьей-то кровью. И я уж постараюсь, что бы каждая капля моей ррразбавлялась литром чужой! Куратор подставил меня, вплел в свою песню мой куплет, не спрашивая согласия недешевого, но все же мяса. Но будь, ты хоть дьявол воплоти, пожирая чужую жизнь, не забудь, что она может стать для тебя ядом.