Текст книги "Ведьмак из старой Москвы (СИ)"

Автор книги: Эльбрюс Нукитэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

*

– Я хочу с тобой серьезно поговорить Геральт. Я очень хорошо знал, что означает эта избитая фраза, вестница больших и чаще неприятных перемен, тем более в пять часов утра. – Да, родная, я тебя слушаю. – Черт, как же сложно начать, – Лиса нервно поправила съехавшую на лоб прядь огненных волос. Непослушная грива выскользнула из пальцев хозяйки и миллионами завитушек упала ее на лоб. Лиса нервно рассмеялась: – Ну вот, все не так, – ее пальцы дрожали, когда она достала из рыжей, под стать волос сумочки заколку и стала укладывать гриву в конский хвост. Наконец своенравный водопад принял более удобное положение, и девушка, набрав в грудь побольше воздуха продолжила: – Мне давно бы следовало, начать этот разговор... Лиса замолчала, смотря прямо в мои глаза. Повисла неприятная пауза, заполнить которую могла только беда. – Не бойся, продолжай, – мне было очень трудно сказать эту фразу. – Ты полагаешь? – Да... – Где ты был? Мне было очевидно, что Лиса хотела спросить или сказать нечто другое, но я обманул себя, теща надеждой, что все обойдется. – Я же тебе сказал. У нас было корпоративное мероприятие, мы с сотрудниками ходили в сауну. – Шлюх взяли? – с вызовом спросила она. – Нет, – спокойно соврал я. – Зачем все портить, мужики напились до чертиков, вот и вся корпоративка. – А ты чего там так долго делал, ведь ты же не пьешь? – Пью, только редко и чуть-чуть, ты же знаешь. И давай перестань ломать комедию, что случилось? – У меня есть другой мужчина, – Лиса не произнесла, выплюнула эту фразу с каким-то омерзением. – Давно? Я заставил себя проговорить эту фразу спокойно, изображая всепрощение в “мудрых” глазах. Мне и правда было почти безразлично, тело настолько устало, что мозг отказывался воспринимать любую атаку, а это была, пожалуй, самая страшная атака за ночь, только сердце немного прихватило, и пальцы рук превратились в ледышки. Лиса непонимающее посмотрела на мое идиотское, улыбчивое лицо. – Что давно? – Давно появился? – Типично мужской вопрос. Нет, Геральт не давно, хотя это к делу не относится. Он зрелый состоявшийся мужчина, готовый на все ради меня и... Короче, он сделал мне предложение, через месяц мы расписываемся. – На свадьбу пригласишь? – голос звучит неестественно бодро, не обманывая ни себя, ни Лису. Тем не менее, она, следуя, женской логики спросила: – Ты меня хоть немножко любил? – Почему любил? Люблю и очень сильно. – Геральт, Геральт. – Лиса встала с кресла, подошла ко мне сидящему на диване и попыталась прислонить голову к своему животу. Я сидел, как камень, отклоняя ненужную ласку, ставшей уже посторонней, но такой любимой женщины. – Глупый взрослый мальчишка, – она отошла и села обратно в кресло. – Ты пойми, мне надо делать шаг вперед, развиваться, открывать для себя новые перспективы, возможности. Мы с тобой уже, сколько встречаемся? – внезапно, требовательно спросила она. – Чуть больше года. – За это время где мы были? Два раза в зоопарке и один раз на твоем любимом Гришковце. А с Мишей я повидаю весь мир. Ты не представляешь насколько он эрудированный и образованный человек. Если бы я не знала твою импульсивность, – при этом заявлении моя бровь вопросительно поднялась, – все эти твои мечи, штанга, гири, я бы вас познакомила. – Не надо. – Знаешь, ты прекрасный любовник, отличный человек и я тебя люблю, но какое будущее ты можешь мне дать? – Он, что такой богатый? – Только не вздумай считать меня шлюхой! – печаль в глазах девушки сменилась яростью дикой рыси. – И в мыслях не было, – искренне соврал я. – Кто я такой, что бы обвинять тебя в деле, которым занимается каждый человек на нашей планете? – Издеваешься? – Да, но не над тобой. Я продаюсь для того, то бы получить зарплату, чиновник продается, что бы построить загородный дом, кто-то продается, что бы обеспечить себе будущее, проститутка может продаваться даже для того, что бы кормить больную мать. У каждого свои мотивы, встречаются даже благородные. Все на продажу, всё на продажу. Вот только зачем закладывать любовь, если она есть? Ответь мне Лиса? Я же знаю, что ты меня любишь до сих пор, из тебя одна из самых плохих актрис в мире, ты даже оргазм симулировать не можешь, приходилось самому дорабатывать. Ты не играла со мной, ты не лгала, когда говорила, что я твой единственный. Ты говоришь, что я глупый взрослый мальчишка – это так. Но я понимаю с собой туда, – я ткнул пальцем в потолок, – ничего не унести. – Лишь то, что у тебя есть здесь, в душе. – Верно, говоришь. Вот и я хочу унести в своей душе воспоминания о том, что я сделала, а не о том чего я была лишена. – У тебя есть две ноги, две руки, ты красива и слава всем святым здорова, ты любима и утверждаешь, что любишь сама. – Не надо, Геральт. Я знаю все, что ты скажешь, но я хочу большего. И знаешь, что, – Лиса пристально посмотрела в мутные глаза, – я бы очень хотела приходить к тебе. – Ты предлагаешь мне стать твоим любовником? – сухо спросил я. – А кем ты был? – закричала Лиса. – Мы встречаемся больше года, ты утверждаешь, что любишь меня, и даже не намекнул на возможность женитьбы между нами, не говоря уже о предложении, что бы я могла понять, как дорога тебе! Что ты меня хоть чуть-чуть уважаешь! – Ты мне дорога... – Да? А что ты сделал, что бы я почувствовала твое отношение ко мне? – Лиса требовательно посмотрела на меня. – Мне казалось все то, что происходило между нами, достаточно красноречиво говорило о наших чувствах. – Боже мой, Мужчины! Мне не достаточно “этого” – девушка произнесла последнее слово с ехидством. – Мне надоело видеть, что ты считаешь свои сексуальные подвиги достаточным основанием для полного счастья. Как же ты не понимаешь, что я хочу семью, детей... – Как-то странно ты рассуждаешь. То ты хочешь развиваться, делать карьеру, повидать другие страны, то ты хочешь диаметрально противоположенного: семью и детей. Лиса яростно сверкнула глазами в мою сторону и вдруг внезапно заплакала навзрыд, заставляя сердце сжаться в ненужной жалости не к ней себе. Я боролся с собой века, слившиеся в одно движение секундной стрелки, но не смог побороть желание в последний раз погрузиться в ее огненный ручей волос. Порывисто встав, я обнял такое родно лицо, зашептал на ухо успокаивающую, приносящую облегчение чепуху, провел пальцами по напряженной голове. Слезы полились с новой силой, грозя перейти в новый потоп, но я не обращал на это внимание. Я впитывал в себя боль, освобождая Лису, от груза ответственности, от груза любви. С каждым содроганием ее тела, мне яростно желалось, что бы она ушла, испарилась, стерлась из памяти и с маниакальным мазохизмом смертельно больного раком легких, затягивался последними сигаретами, секундами оставшейся другой жизни. Все кончается. Молодой человек, искренне впервые полюбив, умирая головокружением пьянящего поцелуя, застывшего песочным, солнечным счастьем на губах, забыв о родителях, забыв о делах, обращается к небу, богу, судьбе. Призывает силы, в свидетели, веря в свое счастье и по-глупому молодо своими преступными высказываниями перекраивая незримые нити, которые пронизывают настоящее и будущее, создавая мириады вероятностей и выбирая одну, фатальную. – Как же мне хорошо, Господи! Что бы, не случилось, как бы не повернулась моя судьба, за это не жалко и умереть, за такое нечеловеческое счастье. Ааааааа, – раздается его наполненный творящей энергетикой крик, пугая невольных прохожих. И все... Дело сделано. Сила слов в искренней любви, ненависти, произнесенная в нужный, неподдающийся расчету час, когда кажется, что воздух вокруг искрит, способна разрушать города, созидать, перекраивать границы и ломать миллионы судеб – творящая сила. Все кончается. И вкусные пышки бабушки. Все кончается. И жизнь родителей. Все кончается. И способность радоваться. Кончились и слезы, сладкий миг жалости. – Прости, – сказала Лиса и молча положила ключи на вечно стоящую в центре комнаты гладильную доску. Дверь открылась, беззубо огрызаясь, и захлопнулась, в бессильной ярости содрогая, ставшим в миг одиноким жилище ведьмака. Еще долго я сидел на диване и слышал ее прощающиеся шаги...

*

Звонки шли нескончаемым потоком, терзая мои барабанные перепонки, мне же хотелось побыть одному, отключиться от всего мира, просто лежать и ни чего не делать. Глухое раздражение в груди выплеснулось на ни в чем неповинный телефон: вместо того, что бы просто вытащить шнур я схватил аппарат и запустил им в показавшуюся в проходе Саклю. Кошка по привычке увернулась, а вот телефону повезло меньше, пущенной с космической скоростью он, встретившись с полом, разлетелся на неподдающиеся ремонту фрагменты. Но мне на это было наплевать, главное надоедливые звонки, количество, которых перевалило за сотню, наконец, прекратились. Растянувшись на кровати, я облегченно закрыл глаза, приготовившись погрузиться в сладкую печаль одиночества. Воспоминания о Лисе, заняли все существо, я решил искупаться в своей боли, но из мазохистской неги меня опять грубо выдернул звонок сотового телефона. – Вашу мать! – заорал я, вскакивая с кровати. Взяв сотовый телефон, я решил поступить с ним так же, как и с предшественником, но вовремя остановился, уникальный аппарат, как-то жалко разбить из-за собственной слабости. Я взглянул на передний дисплей мобилы. Номер Лютнева настойчиво мигал, и было очевидно, что друг намерен довести ведьмака до белого каления, но дозвониться. – Да! – рявкнул я в трубку на пределе возможностей. В динамике раздалось обиженное пыхтение, и удивленный голос журналиста ответил. – Ты мне должен оплатить визит к ЛОРУ. Мое левое ухо, никогда не краснело, ни при какой ситуации, даже, когда мои бывшие бабы бросали меня и говорили все, что обо мне думают, даже когда мой бывший начальник застал свою секретаршу, стоящую на четвереньках напротив моих спущенных брюк. Никогда Геральт. И только сегодня я буду останавливать машины помидорным цветом своего больного уха. Так что с тебя, как минимум бутылка на лечение. – Обойдешься балабол, в поликлинику сходишь. – Какой же ты все черствый и неблагодарный индивидуум Геральт! – голос журналиста искрил от негодования. – Ты, почему трубку не берешь? Я тебе битый час пытаюсь дозвониться. – Зачем? – Вот и делай людям добро после этого, – грустно сказал Лютнев. – Твоя статья про домики для надувательства вышла, поэтому имею я право нажраться за счет благодарного друга? – Спасибо... – я сделал долгую паузу, вспоминая, что просил друга опубликовать одну статью, которая по идее должна была, заставить демона обнаружить себя. Лютнев об истинной цели статьи никакого представления, конечно, не имел, он думал, что Геральт пишет кандидатскую диссертацию и набирает необходимое количество публикаций. – Но? – спросил журналист. – Но, давай в другой раз? – Нет, это ты давай колись, что у тебя случилось? Я же слышу по голосу, да и трубку ты не поднимал. – Все в порядке, – ответил я недрогнувшим голосом. – Погоди, – требовательно раздалось в трубке. – Ты поругался с Лисой? – Вроде того... – Она от тебя ушла? – в голосе журналиста прозвучал неподдельный интерес. – Вроде того... – Это потому Геральт, что ведешь себя как ходячая эрекция, весь такой мачо морда кирпичам, грудь колесом, одеваешься во все темное, как Сигал какой-то, небось и трусы черные, бородка опять же твоя пиратская, какой бабе это понравится? – Иди в задницу! Знаешь, в таких случаях друзья обычно произносят: “она мне всегда не нравилась”. Но буду с тобой честным, она мне всегда нравилась! – Спасибо Лютнев! – Так, – не слушая меня, продолжал журналист, – я приеду где-то, через час, мы будем кутить, снимем девочек – студенточек, напьемся и набьем кому-нибудь морду. Хе-хе, это ты точно умеешь. – Лютнев, я не в настроении, понимаешь? Тем более я не пью! – Давно уже известна нам любовь друзей и верность дам, до встречи Геральт, – сказал журналист и выключил телефон. Лютнев не задержался. Приехал даже чуть раньше, принося в квартиру такую нужную в этот момент суету и милое, сердцу каждого мужчины многозначительное звяканье пакетов. – Рассказывай, – сказал журналист, когда друзья расположились на кухне. – Ты правильно угадал Лютнев – Лиса ушла. А почему, зачем? Уже не важно. – Тут ты не прав. Бабы уходят по трех основным причинам, – назидательно стал загибать пальцы опытный в расставаниях любитель женского пола. – Все три причины лежат на поверхности и служат прекрасной иллюстрацией женского эгоизма. Женщина это самка. А что самке главное? Самке главное, что бы ее самец был надежен! Это первая причина! А ты Геральт, разве ты надежен? – Почему нет? – мой вопрос прозвучал с вызовом. – Ха! Бабок у тебя реальных нет, поэтому долларовый досуг ты такой шикарной женщине обеспечить не можешь. Прошлое у тебя дорогой друг признайся темное, даже я ничего толком не знаю. Дерешься ты как дьявол и вообще жутко агрессивный и хмурый тип, когда надо кому-то дать в морду. Ну, скажи где здесь надежность? – Если рассматривать с твоей точки зрения, то кто вообще может быть надежным? Может ты? – Давай не будем переходить на личности, речь о тебе и кстати, – Лютнев решительно вскрыл бутылку коньяка, – давай выпьем, так беседа легче пойдет. – Эдик, я не пью, – мне пришлось назвать журналиста по имени, что проявлялось только в минуты крайнего раздражения и нежелания идти на поводу у назойливого друга. – Не ломайся как Сакля перед тазиком. Пей, тебе сейчас это нужно. – Сакля перед тазиком не ломается, – рефлекторно ответил я, а сам подумал – “какого черта”? – Давай, только немножко. – Не вопрос, – Лютнев взял суповую чашку и налил другу конька по самый край. – Так вот Геральт, первую причину, по которой бабы уходят мы рассмотрели. Вторая секс! По глазам вижу, что ты считаешь эту причину для себя не актуальной, а зря! Вот ты уверен, что Лиса, никогда не симулировала оргазм? – Уверен. И давай на эту тему больше разговаривать не будем, ладно? Твои сексуальные не удачи, конечно интересная тема для застольной беседы... – Не горячись, – прервал меня журналист, подливая в опустевшую кружку еще конька. ХХх – Хорошо, вторая причина понятна, но к нам она не имеет отношения. – Какая же третья, – с напором спросил я, залпом опорожнив кружку. – Самая, мистическая, – со значением ответил Лютнев. – Бабы уходят по тому, что они бабы! – Логично! – ответил непьющий ведьмак в моем лице и кивнул в сторону кружки, – повторим? Журналист молча разлил остатки коньяка. Спустя час мы уговорили вторую бутылку и принялись за предусмотрительно захваченную Лютневым литровую “Смирновку”. – Давай четко формировать проблемы? – предложил журналист пару раз, пьяно икнув. – Давай, – согласился я. – Ты ее любишь? – Да! – Хочешь вернуть? – Хочу! – Зачем? – Простите? – от выпитого я машинально перешел на “вы” в голове бушевал океан, волны накатывались на мозг, штурмуя остатки здравомыслия. – Знаешь, Геральт, я вот подумал, а на фиг она тебе нужна? Сплошная нервотрепка. Сам прикинь. Баба, ну не смотри на меня так, хорошо женщина, красивая. Значит, у всех мужчин на нее будет рефлекторная стойка. Оно тебе надо, каждый раз трястись, когда рядом с ней будет виться какой-нибудь брутальный мачо на Ламборджини-Диабло? – Мачо, Лютнев не так уж много, тем более на Диабло. – Но согласись все равно неприятно? А это только начало, малюсенький аспект. Бабам, прости, женщинам нужно все внимание, они требуют походов в театр, по ресторанам, по клубам. Им все время мало и в какой-то момент ты замечаешь, что не можешь даже прочесть несколько страниц любимой книги, сидя в сортире! – Лютнев не загибай. – Это я загибаю? – журналист начал обиженно надувать щеки. – Между прочим, у меня было три жены, а у тебя ни одной! Мне ли не знать про чтение в сортире. – Эдик, если я не был женат, это еще не значит, что мне чужды простые человеческие слабости, я тоже почитываю... – Да иди ты? С такими мышцами? – загоготал журналист. – Ладно, хрен с ним с сортиром. Бабы... Они ведь хотят лишить нас свободы. Они хотят страшного, Геральт, они хотят, что бы мы спали только с одной, представляешь? При этом, подставляя передок всем кому не лень. Я, предпочитая быть тем, кому не лень. А ты? – Именно поэтому ты был трижды женат? – метко срезал его ведьмак. – Туше! – признал Лютнев. – Я просто искал свой идеал. – Хочешь анекдот на эту тему? – журналист кивнул. – “Мужик умер и решил понаблюдать, как другие в рай попадают. Видит, стоит апостол Петр, а к нему подходят, умершие мужчины. И всем задается один вопрос: Ты был женат? Если мужик отвечает, “да я был женат”. Петр с пониманием похлопывает его по плечу и говорит: “грешен ты, но страдал, грехи твои окупились сторицей, ступай в рай”. Если же мужик отвечает, “нет”. Петр отправляет его в ад. Увидел все это наш герой, прикинул и пошел к апостолу. – Был ты женат? – спросил Петр. – Дважды! – гордо ответил он. – В ад, – хмуро сказал Петр. – Но почему? Я же страдал! – Мы пускаем в рай несчастных, а не идиотов”. – В том-то все и дело, Геральт! – закричал обрадованный журналист. – Не будь идиотом, не женись! – Я пока и не собираюсь. – Нет собираешься! – Ты меня уломал, – задумчиво протянул я, при этом Лютнев изобразил подобие раскаяния. – Говори, чего ты конкретно хочешь? – Пойми женщина это как обувь. Сначала ты приходишь в магазин и долго подбираешь себе обувку. В ход идет масса критериев. Какая-то тебе не по карману, другая красивая, но жмет, третья и по цене, и внешне радует, однако больше на два размера. Наконец ты остановил свой выбор, обувь вроде и сидит неплохо, цена кусает, но пережить можно, да и цвет, конечно, не тот, что хотелось, зато гамма подходит. Дальше происходит самое интересное: ты приносишь ботинки домой. И что выясняется? – риторически, спросил Лютнев. – Ты надеваешь их чувствуешь, что они совсем не такие удобные, как в магазине и вид у них какой-то дурацкий. А все, деньги плочены, девушка в кроватке и трусы сняты, – журналист, раскрасневшись, взмахнул руками, чувствовалось, что тема для него больная. – Приходится носить, натирать мозоли, клянчить на работе у секретарши пластырь, чистить, убирать сольные разводы – одним словом притираться. Наконец приходит привыкание. Обувь разнашивается, становится домашней, и хотя теряет свой товарный вид, если он, конечно, изначально был, превращается в сентиментальное дополнение к образу. Проходит еще время, безжалостно оставляя свои неизгладимые отпечатки на ботинках: появляются трещины, бьется подошва, краска слезает, и пьяный сапожник в бессилии разводит руками, не в его силах заштопать дыру в подошве. Но ты настаиваешь, платишь деньги, за которые можно купить новую обувь и грубая заплата, продлевает агонию жалкого существования ботинок. А вокруг, – Лютнев мечтательно улыбнулся, – распродажа! Скидки до семидесяти процентов на новую импортную, надежную, красивую такую пахнущую натуральной кожей девушку. Я хотел сказать, что вокруг полно ботинок, кроссовок, сапог и даже галош, – поправился Эдик. – Вокруг такое великолепие, а твоя старая обувь скрепит и вот отрывается полностью подошва, немытая пятка всей пятерней окунается в мокрую осеннюю лужу, что бы покрывшись сигаретными окурками, собачьими пи-пи и гнилыми лужами, выплыть обновленной. – Интересная концепция, – ехидно перебил я, – окурки, собачьи экскременты и обновление. – Все верно! – закричал Лютнев. – Все как в общении с женщиной. Сначала жестко, потом привыкаешь, наконец, сидишь в дерьме обложившись сигаретным дымом. Преступно спать вечно с одной женщиной, нельзя носить одну и ту же пару обуви постоянно, она рано или поздно придет в негодность, прохудится, и тогда ты отправишься в магазин на распродажу... – Тебе это слово сильно нравится? – И тогда, – не обратил внимания, на мой выпад журналист, – ты отправишься в магазин, наберешь себе несколько пар, и будешь предаваться разврату. – Сколько тебя знаю Лютнев, но такого изощренного извращения, признаюсь, не ожидал, разврат с обувью, это даже переплюнет знаменитую сцену коитуса с пирогом – А бывает еще хуже! – перешел на крик пьяный журналист. – Куда уж хуже? – стал я увещевать друга, но журналист оседлал любимого конька, его невозможно было остановить. По опыту я знал, что надо дать Лютневу выговориться, иначе залитый алкоголем по самую намечающуюся лысину Эдик, будет рыдать до утра. – Встаешь ты утром с пастели, а твоих тапочек и след простыл! – Погоди, ты же говорил о ботинках? – Неважно, пусть будут ботинки! Простыл след ботинок, пока ты спал, отдыхал от трудовых будней, какая-то сволочь, напялила на себя твою обувь, не озаботившись даже помыть ноги или использовать носки! Прямо грязными лапами в мою чистую женщину! Вернее в мои чистые ботинки. А что мне делать? Ходить с голыми ногами? Мне же холодно. А как принять обратно тапочек дурно пахнущий чужими ногами? Зачем мне это надо Геральт, скажи? Что бы подхватить грибок и прокалывать сорок уколов антибиотиками, – Лютнев все-таки зарыдал. – Они, они, – повторялся несчастный журналист, – все одинаковые, как китайская подделка, снаружи нарядно, а внутри гниль. Поэтому я хочу, что бы твердо взвесил все за и против. Возвращаясь к своему опыту, скажу, женщина самое страшное существо во вселенной. – Тебе просто не везло. – Подкалываешь, да! – взвился Лютнев. – А ты знаешь, что бабам постоянно подавай всякие цацки? Украшения, серьги, кольца-шмольца, шубы, а потом у них голова болит, когда требуешь невинный супружеский долг в виде оральной ласки, а у нашего брата рога растут. – Чего ты так разнервничался? – Ничего! Меня если хочешь знать, ни одна женщина так не радовала, как вот эта, – журналист нервно растопырил пальцы, – правая рука! Не пила из меня все соки, не трепала нервы. Я столько бабок потратил на этих эмансипированных лягушек, что смог бы открыть свое издательство. И я не разу не радовал свою руку. Все, с этого дня лучшие кремы, – Лютнев поцеловал кисть, – лучшие педикюрные мастера. – Какие мастера? Педикюр для ног, для рук маникюр. – Да ну тебя, – отмахнулся нервно Лютнев и демонстративно поменял часы с левой руки на правую. – Так-то лучше. – Кормилица моя, сколько всего написала, сколько мне денег принесла. – Постой, мне грешным делом показалось... – Геральт, – укоризненно посмотрел журналист и внезапно хитро улыбнулся. – В наш просвещенный век удовольствие – это деньги. А то о чем ты подумал, можно получить в любом борделе, не прибегая к помощи руки. Ты мне лучше скажи, что ты решил? Может да ну их всех на фиг? Я осуждающе посмотрел на журналиста, но встретил ехидный взгляд хитрых глаз. – Чего смотришь? Наливай...

*

Огромная овальная гидромассажная ванна была вмонтированная прямо в дубовый пол. Обнаженный Алан неподвижно стоял над кучей копошившихся в ванной беспомощных котят. Его руки покоились на напряженных гениталиях, глаза неотрывно смотрели на тщетные попытки выбраться из скользкой ловушки. Несчастные животные были обречены. Издав леденящий душу вопль, от которого котята на миг прекратили пищать, кошкодер одним неуловимым движением прыгнул вниз, давя своим гигантским телом крошечные тушки зверьков. Алан начал с головой зарываться в безумную массу умирающих зверей, ломая и круша тельца с беспощадностью ребенка, отрывающего крылья бабочкам. Безумство прекращалось несколько минут, пока из ванной не перестало раздаваться ни звука, кроме, хриплого подвывания кошкодера, наконец, и его голос стих. Алан умиротворенно лежал на крохотных трупиках животных, его глаза были закрыты, чудовищные мышцы расслабились, жесткие черты лица приобрели невинный оттенок. Так продолжалось долго, тело неподвижно покоилось на страшном ложе, даже ресницы перестали подрагивать, Алан заснул. Из адского забытья его вывел телефонный звонок, наполняя помещение ожиданием тревоги. Только одно существо могло потревожить Алана в момент его хрупкого равновесия, только Он мог позвонить, когда сотовый отключен, а трубка стационарного телефона снята с рычага. Кошкодер не открывая глаза, чуть шевельнув обескровленными губами, хрипло ответил в пустоту, в его голосе не было обычных угрожающих интонаций – водопад завис на холсте покоя, что бы смыть кого-нибудь, но не сейчас, не сейчас, однако скоро, очень скоро. – Да хозяин. – Со всех сторон в ответ раздался поощрительный смех, заставивший маньяка, нервно дернутся телом, под которым хрустнуло несколько тушек. – Развлекаешься? – спросил, отсмеявшись, банкир, и было не понятно, осуждает он Алана или проявляет участие. – Пытаюсь, – кошкодер допустил в ответе небольшую дерзость, но казалось, хозяин не обратил на нее внимания. – Отдохнешь – приезжай. Голос пропал, оставив ощущение пустоты и незащищенности. Каждый раз, когда Алан сталкивался со сверхъестественными способностями хозяина, его охватывала беспомощность и предчувствие надвигающегося ужаса это, несмотря на то, что банкир щедро делился со своим рабом силой. Кошкодер одним мощным прыжком выпрыгнул из кошачьего склепа, все его тело пестрело многочисленными уже успешно затянувшимися порезами и кровавыми ошметками. Алан прекрасно понял, что хозяин приказал приехать немедленно, показная благожелательность в голосе банкира его не обманула. К Войновскому надо было ехать немедленно, всегда.

*

Машину пришлось бросить около метро, километровые пробки, сводили, на нет такие важные для деловой Москвы понятия, как – быстро, мгновенно, немедленно. Джип кошкодер небрежно припарковал на автобусной остановке. Бросившемуся к нему обрадованному возможности заработать дпснику, Алан показал корочки сотрудника ФСБ и коротко приказал: – Присмотри. Возле метро к Алану пристала грязная бабка. – Сынок, помоги на хлеб! – старушка умоляющее, как ей казалась, смотрела на Алана. Кошкодер знал этот проникновенный и одновременно осуждающий взгляд, словно это он бросил ее в нищету, отнял право просто вдоволь покушать, лишил крова. Пошла в жопу старая карга. Когда же вы все подохните? Освободите воздух от своего тошнотворного гниения, вызывая своим никчемным существованием неудобство, зуд под кожей, нарыв, который хочется сковырнуть, но приходится терпеть. Затрахаешся ждать, старперы могут сутками сидеть в метро на сквозняке, при температуре минус двадцать и биться головой об пол в притворном поклонении богу, о котором знают только заученные две, три фразы. Я, думал про себя кавказец, тридцатилетний мужик не просижу так и десяти минут, хренов тачку, я так и в восемнадцать лет не смог бы просидеть пару минут. Эти старухи поздоровее каждого из нас, мертворожденных в эпоху агонии СССР и взрощенных шлюхами, распродающими с особым рвением жопы и ресурсы. Стоило одной падле подохнуть, к сожалению без мучений, как бывшие любовники слетелись на гроб, что бы поведать о великой потере великой дырки. Удивляюсь людям, тварюга ввергнувшая страну в коллективный отсос западу, подарившая Чечню, была не просто приторно канонизирована, а обласкана общественным мнением. Вот точно такая занюханная старушка, говорила о спасении России, о новой жизни, подаренной Первым новым царем, так подыхай тварь! – Не подаю, – грубо ответил Алан, – пшла вон. Бабка уставилась на него водянистыми глазами. Чего она хочет? Пристыдить? Алан показал ей рукой любимый жест американских граждан, мелко конечно во всех смыслах, жалкий палец, не то, что наше могучее по локоть, зато бабку, как рукой сдуло. Настроение стало стремительно улучшаться. Алан спустился в метро. Убийство. Раньше, ему приходилось бросать машину, что бы быстрее добраться до нужного места, теперь в подземке пробки. Кто может выжить в такой давке? Кто может получиться на выходе с Савеловской, Киевской, Багратионовской – нормальный человек, истоптанный и избитый? Может мастер рукопашного боя? Маньяк, готовый взорваться в любую секунду, мгновенно теряя человеческий облик. По доброй традиции, гласящей “чем больше народа, тем меньше экскаваторов работает”, соблюденной неукоснительно, люди толпились, что твои машины. Толпа спаривалась, меняясь микробами, кошельками, к Алану уже раз тридцать прижимались пожилые тетки, не обращая внимания на гневные окрики, кошкодер щедро раздавал тычки, отдавливал ноги, проходя сквозь густую толпу, не задерживаясь, как расческа по макушке плешивого. Впереди маячила сексуальная попка, прикрытая робкой полоской стрингов и прозрачными, как стекло белыми брючками. Отказать себе в удовольствии? Нет! Алан быстро, хотя и с трудом нагнал ее, раздвигая плечами непонятливых пеньков – пенсионеров и провел рукой по станку, разделяя оба полушария. В такой толчее девушка не могла даже толком оглянуться, а уж понять кто из толпы такой охочий до ее телес, тем более. Тело девушки дернулось, но Алан не стал дальше искушать судьбу, хватит, и так жар в паху стал невыносим. Внизу толпа рассосалась. Алан довольно комфортно устроился, облокотившись спиной о поручень, специально выпятив пятую точку в лицо крайнего пассажира. Хотелось драки. Пассажир пожилой мужчина пыжился, гневно сопел, нарывался одним словом на неприятности, но так и не решился сделать замечание. Убийца уже собирался начать задирать его, как удачи сама приплыла мне в руки. В вагон ввалились трое студентов. Почему студентов? Не знаю, так показалось, вид у них был больно беззаботный, лоботрясный. Рабочие ребята в это время не ездят и не голосят так оптимистично на весь вагон. Один из приятелей наступил Алану на ногу и вместо того, что бы подарить себе шанс выжить – извинившись, громко ойкнул. Вы понимаете? Лох наступил на ногу и ойкнул. В паху потеплело от ожидания избиения. Эти томительные секунды Алан любил почти так же, как и процесс ломания личностей, ну может чуть меньше, но свой кайф в этом есть. – Ты чего ойкаешь педрилка? – ударил кошкодер парня по спине хитро сжатым кулаком, в болевую точку, так что бы всю спину мгновенно обожгло стекающим к низу огнем. Придурок опять ойкнул и повернулся к нему, его лицо всего от одного удара сменило цвет, кожа потемнела, глаза налились чернотой, тело уже знало о готовящейся боли. Остальные жертвы недоуменно уставились на кавказца, росту в обоих было предостаточно, что бы составить здоровую конкуренцию, на первый взгляд. Парни что-то уловили в глазах Алана, и часто-часто извиняясь, двинулись в другой конец вагона. Суки недоделанные. А хрен с ними, все равно один из вас послезавтра подохнет от удара отсроченной смерти, почечная недостаточность штука такая, может и молодого внезапно свалить, берегите здоровье с голоду, а честь с первой бани, да и выходить пора. Шкала настроения выросла.

*

Здание финансовой промышленной группы Европейско-Азиатского банка находилось в центре Москвы, недалеко от лубянской площади. Место было выбрано неслучайно, во-первых, это престижно, для понимающих сразу понятно, что люди занимающее скромное, легкомысленно розовое двухэтажное здание серьезные и с ними можно иметь дело, а в некоторых случаях лучше не иметь, а во-вторых директор финансово промышленной группы генерал-майор внешней разведки в отставке Войновский Виктор Николаевич имел в недалеком прошлом непосредственное отношение к исторической лубянке. Внутри здание не впечатляло: отсутствие серьезной охраны, бедно покрашенные стены с картинами общества художников-инвалидов, которое взял под опеку банк, дешевая мебель, производили не элитарное впечатление, что настраивало некоторых посетителей на пренебрежительный лад. Как и все бывшие сотрудники КГБ, ФСБ, СВР Виктор Николаевич, будучи на пенсии бывшим сотрудником не был, в таких структурах это невозможно. С формальным же уходом из конторы перед взором Виктора Николаевича открылись широкие финансовые перспективы. Имея за плечами более 30 лет работы за рубежом, прекрасно разбираясь в финансовых вопросах, генералу ничего не стоило, практически не прибегая к связям, найти нужный банк, подмять его под себя и в скором времени Виктор Николаевич стал не только директором ФПГ банка, но и его хозяином. Конечно, номинально владелец банка не изменился, но по сути бывший хозяин стал управляющим. В течение следующих пяти лет интересы Виктор Николаевича расширились и охватили много перспективных направлений. Так директор ФПГ два года назад начал многоходовую операцию по приобретению вертолетостроительного холдинга, успехи не были грандиозными, пока удалось создать только два совместных предприятия с холдингом, которые должны были со временем плотно интегрировавшись в жизнь вертолетного завода и сыграть свою роль. Удалось ввести холдинг как юридическое лицо в состав учредителей банка с долей участия 10%, и, разумеется, Виктор Николаевич являлся официальным почетным с правом ведения переговоров представителем вертолетостроительного завода. Генерал играл партию, долгую партию, в ходе которой имел все шансы стать владельцем холдинга. Вернее Виктор Николаевич, будучи гроссмейстером, играл ни одну, а много партий сразу. Одна шла в администрации президента за обладание правом капсулирования радиоактивных затонувших кораблей в балтийском море, которых насчитывалось более 150, другая партия затрагивала интересы рособоронэкспорта и касалась мобильных госпиталей. Делом, а не словом Виктор Николаевич был очень серьезным и что более фатально умным бизнесменом. В последнее время генерала занимал новый, инновационный вопрос. Уникальность вопроса состояла не в методе, который давно уже был изобретен, а в способе, решения вопроса. Николай Викторович хотел долго жить, вот такая банальная была у человека мечта. Больная печень, ожирение, приступы гипертонии, перебои в работе сердца предупреждали, что 58 летний генерал, может и не дожить до очередного юбилея. А столько еще надо было успеть! Но как продлить жизнь или хотя бы прожить еще 15 – 20 лет жизни? Клонирование? Николай Викторович реально смотрел на вещи и в силу специфики своей деятельности знал, что работы по созданию клона человека велись еще с тридцатых годов двадцатого века. В 1986 году учеными СССР был клонирован первый человек, еще два года спустя успеха добились американские коллеги. На настоящей момент восемь стран располагала технологией клонирования, однако эти проекты были настолько далеки от легализации, что даже компетенции Николая Викторовича не хватало на то что бы просто вникнуть в вопрос подробнее. Приходилось признавать, что уровень не тот. В мистику генерал не верил, поэтому оставался одни путь пересадка органов. За последние 10 лет технология в этой области шагнула очень далеко, медицина гарантировала пересадку фактически любого органа, исключая, пока, мозг. Николай Викторович вплотную занялся этим вопросом, были приобретена клиника, куплены лучшие специалисты, разработана и апробирована уникальная технология пересадки, которая гарантировала почти 100% успех, вот только генерала это не спасало. Директор финансово-промышленной группы Азиатско-Европейского банка очень хотел жить. Ему нравилось просыпаться утром и выпивать чашку крепкого настоящего кофе – триста евро, двухсотграммовая банка. Ему нравилось играть со своей внучкой, настоящим кудрявым постреленком, ему нравилось дергать за ниточки направляя страну в нужное русло, хотя он полностью отдавал себе отчет в том, что он не единственный кукловод и над ним стоит “комедиант”, заставляя Виктора Николаевича плясать под чужую дудку. Ему нравился послеобеденный минет, когда молодая секретарша Мариночка, похожая на голливудскую красотку, долго мучилась, что бы вялая плоть обретала силу. Ему нравилось жить тогда, ему нравилось жить и сейчас, когда от сущности банкира остались только воспоминания, знания и некоторые привязанности. Но тело умирало, и демон ничего не мог с эти поделать, три максимум пять лет на безумно дорогих инъекциях, пересадках органов и стволовых клетках не больше... Виктор Николаевич взял трубку одноразового мобильного телефона и на память набрал телефон Рамазана. – Слушаю, – раздался рычащий голос бешеной собаки. Кандидат в президенты маленькой республики специально подпускал в голос звериную интонацию, ему казалось, что так говорят настоящие мужчины, готовые зубами выгрызать глотки шакалам иноверцам. К сожалению, еще приходилось иметь дела с неверными шавками, которые за кусок бумаги продавали с потрохами себя и свои души. Наплевать, время работает на великих детей гор. Пусть глиняные колоссы грызут другу друга за право оказать помощь великому народу, настоящим воинам это только на руку. Пройдет пять, десять, пускай двадцать лет, и Москва будет исламская, имя пророка и Аллаха кровавыми буквами выступит сквозь их рабские иконы. А пока пускай шакалы и стервятники кружатся над усталым воином, это всего лишь хитрость, что бы одним ударом сломать хребет неверным тварям. И зря Усама и его американские покровители, разевают рот на нашу нефть, перебьются бизнесмены хреновы. Мы сами построим Исламское государство и еще трахнем их статую свободы. Мысли Рамазана не были секретом для банкира. Он смеялся и презирал человека, торгующего детьми своего народа ради собственной выгоды. Войновского забавляли грозные нотки в голосе партнера, которые не говорили о мужестве, а только позволяли понимающему человеку разглядеть в крутом воителе, маленького злобного трусливого карлика, закомплексованного и от этого окружающего себя атрибутами брутального мужчины: рычащим голосом, щенком пантеры, клинками. – Здравствуй друг, – начал банкир. – Салам друг! Рад слышать тебя. Как самочувствие, как внуки? – кавказец изо всех сил пытался выразить радушие, от чего каждое слово просто кричало о фальши. Банкир, сознательно подстроившись под тон собеседника, говорил также подчеркнуто радостно. – Спасибо, твоими молитвами, Рамазан. Все ли хорошо в доме твоем, не омрачает ли печаль твои думы? Рамазан загрохотал смехом. – Брат, – банкир скривился, услышав любимое обращение горца. – Я счастлив, что встретил такого мужчину, как ты, меня омрачает только одно, что мы не можем сесть с тобой за одним столом и выпить хорошего коньяка, закусить настоящего шашлыка, разделить любовь прекрасных русских женщин. – Я уже стар для женщин, Рамазан. Меня интересует только теплая постель, сытная еда, немного уважения. – Не скромничай, старший брат, ты воин, а воин до конца дней дарит женщинам свою мужскую силу. Но я понял намек в твоем вопросе, слушаю тебя. – Мне нужны дети, – спокойно сказал банкир. – Я все сделал, – самодовольно прорычал горец. – Скоро у тебя будет столько материала, что рынок подавиться. – Не подавиться Рамазан, сколько бы ты не поставил сырья, всегда будет мало. – Не в этот раз, дорогой друг, уверяю тебя. Я подписал, без ложной скромности, гениальный указ. Я отменил в Республике сирот. По новому указу, все дети, от которых отказались родители или сироты должны быть распределены по родственникам в принудительном порядке, а кому нужно такое счастье? Никто не хватиться, когда они внезапно пропадут. Сделаю пару эфиров на телевидении о настоящих людях, приютивших чужих детей и через пару месяцев переправлю все оставшиеся сырье. По моим подсчетам получается 200-220 единиц сырья, которые можно пустить на стволовые клетки и еще более тысячи на органы. Так что готовь деньги, брат! – Рамазан радостно рассмеялся. Будущий президент прикинул, что денег полученных от старого шакала хватит на масштабные боевые действия против России и где-то миллиард можно положить на свой счет в швейцарском банке. – Что ж, замечательно, мой друг. Ты не только могучий воин, но и прекрасный политик. Скажи, а президент не будет против твоего указа? Рамазан откровенно усмехнулся, в его голосе послышались наверно первые искренние полные презрения ноты: – Этот старый ишак, боится даже в туалет по малой нужде сходить, после последнего покушения. Собака не захотела умирать мужской смертью, умрет как шакал в яме с дерьмом. Нет, он будет молчать, и трястись за свою поганую шкуру. – Вот порадовал ты меня друг, – банкир подумал, что после этой операции, можно будет убрать Рамазана с помощью его арабских друзей. – Приятно, когда имеешь дело с настоящим мужчиной. – Взаимно дорогой брат, взаимно. Мое сердце и дом всегда гостеприимно открыто для тебя. Как разберешься с делами, приезжай в гости, я сказал в гости? Прости мой старший брат, приезжай домой, славно отдохнем, поохотимся. – Спасибо Рамазан, сам понимаешь одни дела, заботы, а передать обязанности некому, все ответственности бояться. Ты звони, ладно, не забывай старого друга, – в голосе банкира возникли повелительные интонации, заставившие лицо Рамазана скривиться от гнева, но на его радостной речи, мысли о том, как он перережет горло подельнику, не отразились. – Тебя не возможно забить, – ошибся в одной букве горец, – как невозможно мужчине забыть о своих предках. До скорого брат. – Всех благ, Рамазан. Банкир выкинул трубку в мусорную корзину, и тяжело встав, направился к бару. Наполовину полная бутылка коньяка с готовностью прыгнула в руку Войновского. Банкир щедро, до краев плеснул себе янтарного напитка, достав из кармана брюк, таблетку виагры он кинул ее в рот и с удовольствием сделал глубокий глоток. Предстояло еще так много работы, но в одном амбициозный Рамазан был прав, Виктор Николаевич нажал на кнопку селектора. – Мариночка, зайди. Молодая потрясающая красивая девушка с внешностью перекрашенной в блондинку Моники Беллучи, через секунду вошла в кабинет к хозяину. – Мариночка, чего-то я напряженный, – спокойно улыбнулся банкир. Секретарша, понятливо улыбнулась в ответ. – Вас расслабить Виктор Николаевич? Банкир кивнул, откинувшись в кресле. Красавица подошла к Миронову и опустилась на колени между его ног, виртуозно расстегивая пуговицы на своей блузке, так что большая налитая грудь с острыми напряженными сосками, оказалась обнажена за считанные секунды. Положительно в чем-то Рамазан прав.