Текст книги "Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)"

Автор книги: Екатерина Вторая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 107 страниц)

1054. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой сердечный Князь Григорий Александрыч. По написании вчерашних писем твой курьер приехал с отправлениями от 2 маия. За поздравления твои с праздниками благодарю и весьма знаю, что они искренни и чистосердечны.

Экспедиция Генерала-Пор[учика] Бибикова весьма странна и ни на что не похожа. Я думаю, что он с ума сошел: людей держал сорок дней в воде почти и без хлеба. Удивительно, как единый остался жив. Я почитаю, что немного с ним возвратилось. Дай знать, сколько пропало, о чем весьма тужу. Естьли войско взбунтовало у него, то сему дивиться нельзя, а более – сорокадневному их терпению. Сие дело несколько похоже на Тотлебеново и Сухотина во время прошедшей войны¹. Что тебе забот и труда будет стоить испорченное поправить, это правда. Дай Боже тебе силу и здоровье. Только сим письмом, на которое теперь ответствую, ты весьма на меня угодил. Как Бог даст, что мир заключишь, тогда увидим, что делать надлежит. Я писала без гнева, одно мое опасение, что обиды, зделанные Российской Империи, иногда не принимались с тем чувством, которое рвение к достоинству ее в моей душе впечатлело², toute ma vie a ete employee a maintenir la splendeur de la Russie, il n'est donc pas etonnant que les offenses et les injures qu'on lui fait me soyent insupportables a supporter en silence et a les dissimuler comme nous avons fait jusqu'ici par cette prudence momentanee qui l'exige; mais souvent en les etouffant, de pareils ressentimens intrerieurs jusqu'ici, n'en deviennent que plus vifs.[432]432
  Вся жизнь моя была посвящена поддержанию блеска России и потому не удивительно, что обиды и оскорбления ей наносимые я не могу терпеть молча и скрывать их, как мы это делали доныне, ради минутной осторожности, того требовавшей. Но весьма часто подавляя в себе подобные чувства внутреннего злопамятства, мы их тем более усиливаем (фр.).


[Закрыть]

Я с тобою говорю, яко с собою, а делать буду, что разум самый безпристрастный укажет кстати и ко времяни. Естьли визирь выбран с тем, чтоб не мешать миру, то, кажется, ты нам вскоре доставишь сие благополучие. С другой же стороны дела дошли до крайности, как увидишь из бумаг³. Естьли б в Лифляндии мы имели Корпус тысяч до двадцати, то бы все безопасно было. Да и в Польше [бы] перемена ускорилась.

Я к тебе писала, что ловчее всего Андрея Разумовского туда послать: жена его – венка, и он там связь имеет, неглуп, и молодость уже улеглась, et il paroit etre devenu beaucoup plus prudent,[433]433
  И, кажется, он сделался гораздо благоразумнее (фр.).


[Закрыть] обжогся много, даже до того, что оплешивел. Принц Виртембергский приехал и в жалком состоянии⁴. Я его сего утра видела в первый и опасаюсь, чтоб не было в последний, on veut lui faire deux operations, il est fort resigne; sa soeur croit qu'au bout de six semaines il pourra s'en retourner a l'armee, mais les chirurgiens regardent l'operation comme tres dangereuse. Adieu, mon cher Ami, je Vous aime de tout mon Coeur[434]434
  Ему хотят делать две операции, он совершенно покорился своей судьбе. Сестра его думает, что по прошествии шести недель он может возвратиться в армию, но хирурги считают операцию весьма опасною. Прощайте, мой дорогой друг, я люблю вас всем сердцем (фр.).


[Закрыть] и молю Бога о твоем здоровье и благих успехах в мире и войне. Ты – умница. Спасибо тебе еще за то, что ты ласков к Платону Ал[ександровичу], он того стоит чистосердечной привязанностию ко мне и добрым нравом и качествами души и сердца его.

К Ф[ельдмаршалу] Румянцеву я писала, чтоб непременно выехал из Молдавии.

Мая 14 ч., 1790

Из Финляндии на сей час нового ничего нету.

1055. Г. А. Потемкин – Екатерине II

[29 мая 1790]

Без памяти обрадовался, что шведы столь славно отражены от Ревеля. Вы, матушка Всемилостивейшая Государыня, милостивы были обещанием деревень покойному Принцу Ангальту¹. Жена его осталась в бедности. Ежели бы ей какой-нибудь пенсион; я интересуюсь только по резону, что он носил имя Ангальт. Граф Ангальт² живет в Петербурге, пакостными своими склонностями развращает нравы молодых кадет и не имеет время и не умеет смотреть за егерским корпусом Финляндским, не прикажете ли быть в нем шефом Генерал-Майору Барону Палену³. Корпус требует поправки.

К собирающимся полкам в Белоруссии отправлю Г[енерал] Аншефа К[нязя] Долгорукова, как скоро прибудет. Не худо отправить в Вену Разумовского. Крайне нужно иметь министра расторопного в Венеции. Он там только может получать верные известия и показывания и обласкиванием распублики немало можно озаботить турков. Я имею сведения, что французский трактат с австрийцами кончится в июле месяце, и они обратятся к пруссакам, и что шведов под рукою ласкают.

Дороговизна во всем превосходит меру: сукно офицерское в 8 рублей. Уже трудно, а многим и невозможно, себя содержать. Честь мундира не в тонкости сукна, и чем ближе к солдату, тем больше на военного похоже. Сидя, матушка, у Вас, я предложил, чтобы в должности и во время войны до Фельдмаршала мундиры бы носили из сукна солдатского! Вы похвалили, и я сегодня, одевшись так, всем офицерам приказал то же зделать. Сие нечто важно и походит на Спарту. Похвалите меня за это в письме, а я покажу, то и генералы все оденутся⁴.

Хорошо, ежели бы Алопеуса взять из Берлина⁵, а туда бы послать кого бы поважнее мазать по губам Короля, а его министра в то же время ласкать всячески. Я уверяю, что ежели мы выиграем время до половины июля, то уже они не двинутся. Одобрения Ваши о корнете моем кавал[ер]гардском меня к нему еще привязывают, а ему подают право ожидать Ваших милостей.

Преображенский полк Ваш и в Вашей воле жаловать, кого угодно, но как по начальству моему над оным по Вашему избранию, то честь моя с сим полком связана. Офицеры гвардейские ослабли от роскоши; записавшись, так сказать, в клобы и театры, забыли службу, а с ней и храбрость мужественную. Им нужен в начальниках и пример храбрости, и знание службы. Таков ли мягкий Васильчиков⁶; не видав войны и не служа в пехоте, не ему быть в нынешнее время. Как полк Егорьевский поступил в лейб-кирасирский, то остался полковник и кавалер Марков⁷, служивший с отличностию две войны. Храбр, как шпага. Его я готов повергнуть к стопам Вашим. Он бы повел Ваших стражей первого полку в огонь и в воду. Но что делать, коли опоздал. Я Вам должен сказать истину, а Вы, матушка, изволите знать, сколь я непристрастен в одобрениях. Вы мне наказывали годных выводить, я скоро представлю о многих по службе.

Вернейший и благодарнейший

подданный

Князь Потемкин Таврический

Повеление Ваше Графу Петру Алекс[андровичу] отослал. Здесь следует его ответ: собирается всякий день, а что будет, увидим. Но, где бы он ни был, везде будет во вред, да Бог с ним. Время откроет его замыслы, а я молчу.

1056. Г. А. Потемкин – Екатерине II

29 маия [1790]. Кокотени

Матушка Всемилостивейшая Государыня. Ежели Вам понравились мои изъяснения последнего письма касательно Прусского Короля, то и прежние мои мысли достойны были той же участи, потому что все клонилось к тому, чтоб наверно взять над ним верх. Не кажут никогда того ножа, которым хотят кого зарезать: скрытность такая – душа войны.

Нету долго от визиря ответа на полномочных. Я его понукаю. Из расположения действий на случай разрыва усмотреть изволите, что движение назначенных войск и озаботит, и отвлечет Прусского Короля. Но когда б мир зделался, я столько надежен на Благость Божию, что дал бы Ему мат, и совсем новым образом тут бы оказался мой талант, а тактики остались бы только педантами.

Во ожидании возврата Бароциева теперь немного пишу, тем больше, что за верное еще не могу утвердить, что негоциация мирная рушилась. Не знаю, что-то все еще меня надеждой манит. Крайняя надобность мне съездить в Херсон: снаряжение эскадр того требует. Без меня ничто не успеет. Я скоро очень возвращуся.

Силы мои не вовсе крепки, но и малый остаток на службу Вашу готов.

Я во всю жизнь

вернейший и благодарнейший

подданный

Князь Потемкин Таврический

1057. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой любезный Князь Григорий Александрович. Письмы твои от Троицына дня и от 29 маия мною получены. Ежели ты обрадовался много чудесам Божиим у Ревеля, то последствия оных не менее тебе приятны будут. Когда шведы узнали, что Круз с флотом вышел из Кронштадта, они вздумали помешать соединению обеих эскадр и, прошед Гогланд, близ Сескари атаковали Кронштадтскую эскадру 23 маия без всякого успеха¹. Сия стрельба продолжалась и 24, и 25, где уже Адмирал Круз за ними шел. Они все старались издали стрелять, а наши старались подойти к ним ближе. В последний день шведы из целого корабельного лага, примечено, что не более трех ядр пускали. Все сии три дни, как в городе, так и здесь, стрельба весьма ясно слышна была, и то нами примечено было, что стрельба отдалялась. 26 маия шведы узнали, что от Ревеля Адмирал Чичагов идет с одиннадцатью кораблями к соединению с Кронштадтской эскадрою. Тогда они соединились с своей гребной флотилиею, которая их втянула за мелями, за камениями и между островов в Выборгский залив. Тут они доднесь еще здравствуют, быв с моря заперты нашим всем флотом корабельным; с боков же старание прилагается день ото дня гребному флоту их, зашедшему в Березовый Зунд, отрезать возможности к выходу. Позади шведского флота у Странгзунда стоит с тридцатью галерами Вице-Адмирал Козлянинов, а Нассау должен итти от правой стороны Кронштадта с гребными судами к Биорке. Слизов же из Фридрихсгама прийдет с добрым числом канонерских лодок к нашим же кораблям и фрегатам. От Ревеля же идут бомбарды и прамы и, естьли Бог поможет, то, кажется, что из сей мышеловки целые не выйдут².

Между тем в бухте Выборгской они мечутся, аки угорелые кошки, то туды, то сюды делают десанты и стараются где-нибудь находить или поделать пролазу. В ночь с 6 на 7 июня они атаковали Буксгевдена на острове Уронсара, но он их с большим уроном принял на штыки и прогнал на воду, паки в конфузим до лодок, откуда вышли. В плен взял 40 человек, двух офицер, четыре знамени. Сказывают, у них половинную порцию производят людям, и когда по воду посылают, тогда люди бегут, и таковых уже человек сто. Ферзен и Рек стоят близ правого берега от Выборга по сю сторону и содержат коммуникацию с Систербеком, где на батарее Милосин³. Я ездила 29 маия в Петергоф и Кронштадт: тут стрельба такова слышна была в три первые дни, что окна тряслись. Вот, мой друг, каковы мои загородные упражнения; есть, чем заниматься, и, кажется, по сю пору Бог помог. Молимся, да продлит милость свою.

В те дни, когда шведский флот атаковал Круза, Армфельд атаковал Хрущева⁴, но сей его прогнал; тут роты Семеновские отменно хорошо поступали, и двое капитанов получили и заслужили Егорьевские кресты. И так, прошу не называть их инако, как храбрыми людьми. Васильчиков же очень хорошо ретираду закрыл Денисова: и так, прошу к нему быть ласковым, он того заслуживает, а Маркова я зделаю секунд-майором. В нынешних обстоятельствах он будет никак неизлишен, ибо почти вся гвардия в деле и с большим усердием и рвением. Они же ко мне лично привязаны, и я их очень люблю. И все лутчие люди почти из них вышли, и Ваша Светлость сами и теперь Преображенского полка подполковником. Армфельд ранен тяжело в руку или плечо.

Я писала к Принцу владетельному Ангальт-Бернбургскому⁵, дабы узнать о состоянии жены и матери покойного Ген[ерал]-Поручика того дома. Что пишешь о том, что ты оделся в кафтан, зделанный из солдатского сукна, сие я весьма хвалю и желаю, чтоб все генералы и офицеры переняли.

До половины июля надеюсь, что дела протянем с пруссаками. А твой присланный по сей материи план в полной мере я апробую. И то хорошо, что Кн[язю] Юр[ию] Долго[рукову] поручить намерен; я думаю, что он уже у Вас. Естьли мир зделаешь, то все облегчится, но трудно думать, чтоб турки без крайности к оному ныне приступили. Щастливый тебе путь в Херсон, желаю здоровья и силы душевные и телесные. Прощай, Бог с тобою.

Царское Село. 8 ч. июня 1790

Чистосердечную усердную привязанность Кавалергардского корнета и его добронравие сим засвидетельствую, а брата его, резвушку, тебе снова поручаю и прошу тебя иметь о нем попечение. А брат несколько о нем безпокоиться, но я надеюсь, что причину не имеет: он к нему не пишет.

1058. Г. А. Потемкин – Екатерине II

[19 июня 1790]

Матушка Всемилостивейшая Государыня! Давно уже написав мое отправление, ожидал всякий день возвращения из посланных моих к визирю; получа первое, теперь подношу копию с письма визирского¹.

Матушка родная, при обстоятельствах Вас отягощающих, не оставляйте меня без уведомления; неужели Вы не знаете меру моей привязанности, которая особая от всех. Каково мне слышать со всех сторон нелепые новости и не знать, верно ли, или нет. Забота в такой неизвестности погрузила меня в несказанную слабость: лишась сна и пищи, я хуже младенца. Все видят мое изнурение. Ехать в Херсон, сколько ни нужно, не смогу двинуться.

Ежели моя жизнь чего-нибудь стоит, то в подобных обстоятельствах скажите только, что Вы здоровы.

Положение шведского флота столь нам по милости Божией полезно, что остается довершить, что должно учинять как можно скорей. Ежели пойдет вдаль, могут случиться разные обстоятельства, а паче от погоды. Есть в арсенале пушки длинные, которые косят на дальнюю дистанцию; поставя на суда какого ни есть роду (гальоты и другие годятся), ими, не подвергаяся выстрелам, бить можно.

Мортиры морские пятипудовые с медными платформами посылают бомбы на четыре версты; а всего лутче, положа надежду на Христа Спасителя, идти прямо.

Как слабость пройдет, отправлю курьера с подробным описанием неприятельского положения. Пока жив,

вернейший и благодарнейший подданный

Князь Потемкин Таврический

Корнета моего я паче и паче люблю за его Вам угодность. О брате его я все приложу попечение зделать его годным в военном звании, в котором проведу чрез все наши мытарства. Не упущу ничего к его добру, а баловать не буду².

1059. Г. А. Потемкин – Екатерине II

Кокотени. 19 июня [1790]

Написал я реляции мои уже несколько дней, но ожидал возвращения от посланного к визирю, которое мне нужно было после происходившего под Журжею. Так испортил глупый Кобург, что и поправить трудно, наипаче для них¹. Подбит будучи молокососами, пошел как дурак и разбит как шлюха. Теперь все копится противу их. В диверсию им что б я ни делал и какими бы успехами Бог ни благословил – для них не лутче. Их все разобьют. Вот, матушка Всемилостивейшая Государыня, что мне достается на плечи от союзников. Сколько они тяжелы, то видеть можно только на месте. Без их предприятия на Журжу, я бы все привел в порядок и осенью побрал бы даром много, но теперь, не укомплектовав полки, не дождавшись многих вещей, с малочисленными полками делать должен изнурительные движения безо всякой пользы, к умножению больных в степях пустых.

Вы не можете себе представить, до какой степени плох Кобург и что это за войско. Венгры и сербы друг друга не любят, а обе нации терпеть не могут немцев, которые составляют пехоту самую худшую из армий. Но естли б они были не трусы, то по силе их могли бы противустоять туркам, которых никак противу их не может набраться больше 20 тыс[яч]. Но они от всего бежат и по жадности захватывают для контрибуции земли, разсыпались повсюду.

Во всю жизнь

вернейший и благодарнейший подданный

Князь Потемкин Таврический

1060. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Ну, друг мой сердечный Князь Григорий Александрович, есть что писать. Король Шведский с корабельным и галерным своим флотом был заперт от 27 маия до 21 июня, как я к тебе писала. Во все то время веял Вестовый ветр, совершенно противный нашему гребному флоту; между тем успели паки построить в Петербурге канонерских шлюпок на место потерянных Слизовым¹. Наконец, 20 повеял и ветр способный гребным судам, и Принц Нассау, с оным вошед в Березовый Зунд, имел с Королем Шведским самим и его гребными судами пятичасовое дело, по котором Король Шведский отступил и пошел далее по Выборгской бухте и, соединясь с корабельным своим флотом, предприял с оным пробиться сквозь наш флот. Что же зделалось по власти и мудрости Божеской? Зажег[ши] три брандера, шведы пустили оные при сильном Нордовом ветре на пять кораблей отряда Контр-Адмирала Повалишина². Но брандеры сцепились с двумя шведскими кораблями, и все пять шведские взлетели на воздух; наш – ни один. Потом шведы шли четыре часа мимо Повалишина. Что он взял, что он потопил, а за ним Ханыков³, увидишь из реестра, а моей памяти не достает. Чичагов, Круз и Пушкин⁴, снявшись между тем с якорей, пошли в догонки; чего они взяли и разбили – прошу прочесть также⁵. За галерным шведским флотом пустился равномерно Нассау. Один 60-[пушечный] корабль ему сдался. У Питкопаса стоял Кровн⁶. Сей и ныне еще шлет пленные галеры одна за другой в Кронштадт. В Ревель приведены один 74, а другой 64-пушечный корабль, и теперь еще ловля идет. Одним словом, доныне еще все обстоятельства сей совершенной победы не собраны: пленных тысяч до пяти, пушек до восьми сот, а мелких судов щету нет еще. Король – сказывают разно⁷: одне – будто ушел на баркасе между провиантских двух судов; другие, что был на своей яхте «Амфион», коя потоплена, и будто, сошед, сел на галеру. Сия галера взята, с ней соскочил в шлюбку; сия шлюбка также взята; с шлюбки сошел в бот, бот сей ушел. Завтрак его взят: он состоял в шести сухарях и копченом гусе и двух штофах водки. Брат королевский уехал на своем весьма разбитом корабле в Свеаборг, пред которым теперь Чичагов крейсирует.

Поздравляю тебя с сегодняшним праздником и с сей победою. Разрешил нас Бог от бремени, и обрадовал тебя Чичагов еще раз⁸, как видишь. Вчерась в день Полтавской баталии был у меня здесь молебен, а в воскресение поеду в город, и будет молебен в морской церкви у Николая Чудотворца.

Прощай, Бог с тобою. Сказывают, будто пруссаки с первого июля вступят в поход, о чем такожде тебя извещаю: чрез Курляндию хотят идти к Риге, а Король уже давно в Бреславле, и переговоры доныне еще идут в Рейхенбахе⁹.

Июня 28 ч., 1790

Корнет твой обрадовался твоей присылке и продолжает непрерывно по-прежнему свое похвальное поведение.

1061. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович. Вчерась я ездила в город для приношения Богу благодарения за победу, одержанную при выходе шведского флота из Выборгской бухты. Доднесь никто у нас не ведает, куда девался Король Шведский. Странно, что и из-за границ выходящие дезертиры о сем ничего не ведают, а пленные шведы, на сем сражении взятые, его клянут и проклинают, и дух их даже до того обращен в нашу сторону, что своих не слушали, а наши что велят – исполняют непрекословно.

Сего утра получила твои письма из Кокотени от 18 и 23 июня. Вижу я из оных, что полномочные из Царяграда после Байрама отправятся¹, но берегись, чтоб не проехали мимо тебя в Рейхенбах в Силезию, на мнимый конгресс Короля Прусского, где он старается трактовать и нам законы предписать, либо поставить посреди пяти огней. Союзник, каков ни есть, но без него еще тяжелее быть может, ибо законы принять от Прусского Короля мне не сродно, а России – еще менее². Что Кобург плох, сие довольно известно. Не будет нам покоя, пока Прусский Король не будет бит, и надобно необходимо промышлять – чем.

Теперь, мой друг, сам пишешь, каково тебе безпокойно было, не имев известия от нас. Разсуди сам, каково мне, когда не имею недели по три и по четыре писем от тебя. Я не знаю, как по сю пору силы достало, однако доныне я здорова и жалею очень, что ты жалуе[шь]ся на слабость. Молю Бога да укрепит тя. Что пишешь о своем корнете и его брате, его совершенно успокоит, и он будет весьма благодарен в безпорочности сердца своего, которое без каверзы совершенно. Прости, мой друг любезный, Бог с тобою.

Июля 1 ч., 1790 г.

1062. Г. А. Потемкин – Екатерине II

Кокотени. 9 июля [1790]

Матушка Всемилостивейшая Государыня. С праздником возшествия общим, а паче моим, поздравляю из чувствительности сердца. Я сей день и после несколько был в худом здоровье, теперь становится полегче.

Отправление изготовлено было, но, получа известие из Белграда, что от устий Дуная слышна была в море пушечная пальба, остановил отправление в ожидании верного известия, которое вчерашнего дни получил, что флот неприятельский показался у берегов Тавриды против Тарханова кута, откуда спустился к Севастополю и потом склонился на юг; шел он от берегов верстах в 20, северным ветром, который нашему флоту для выходу противен. Лишь будет возможно, Адмирал Ушаков пойдет его искать. Я сужу, что он клонится к Синопу, а оттоль к Еникольскому проливу ради предположенного десанта. Я своим предписал на суше и на море сражаться мужественно. Молю Бога да поможет.

Полки все в движении к своим назначениям, но больных много. Жары были сильны, а теперь дожди проливные и холодно.

Король Венгерский трактует с Королем Прусским. Что бы они не оставили нас одних в игре, ибо ничего сюда не сообщают¹. В Польше ожесточаются день от дня противу пруссаков. Нужен, матушка, Булгаков быть там.

Посылаю ярмящинок турецких.[435]435
  армячина (татар.) – ткань из верблюжьей шерсти.


[Закрыть] Вы жаловали носить их летом. Простите, матушка родная, цалую ручки Ваши и по смерть непоколебимо

вернейший и благодарнейший

подданный

Князь Потемкин Таврический