Текст книги "Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)"

Автор книги: Екатерина Вторая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 107 страниц)

895. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой Князь Григорий Александрович. Со днем Ваших имянин сим Вас поздравляю и Вам всякое благо от всего сердца желаю. Письмы Ваши от 11 и 19 сего месяца я получила и на оные впредь ответствовать буду. Отселе новейшее есть, что Король Шведский от королей Английского, Прусского, Французского, Датского и республики Голландской просил примирения, говоря каждой стороне, что ей в руки ввергается. Сам же поехал в Далекарлию мужиков вооружить против дворянства, которое просит Сейма, в чем он им отказал. Датчане со стороны Норвегии вошли в Швецию.

Прощай, Бог с тобою. Посылаю к тебе красный камень, прошу дать знать о получении оного, такожде – получено ли у Вас блюдо золотое и шпага с алмазами с надписью?

Сент[ября] 30 ч., 1788

896. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович. Ген[ерал]-Майора Берхмана я приказала определить в мой полк на место умершего Уварова. Ты в письмах твоих говоришь еще о вооружении фрегатов, а у нас снег выпал четвертый уже день наравне с набережными перилами, да морозы пятиградусные, а как с семью градусами река мерзнет, то я уже послала повеление, чтоб флот вошел в порты. Все же Адмирал Грейг при смерти: был болен горячкою, а без него не думаю, чтоб что быть могло очень знаменитое на нынешнее время¹. До днесь шведский флот, как парусный, так и гребной, заперт в Свеаборге и в шхерах. Сам же Король ездил в Далекарлию и там из мужиков набрал два полка, на что мужики согласились с уговором, чтоб оных из Далекарлии не выводить. Оттуда Король теперь, сказывают, на обратном пути. Он писал ко всем дворам, чтоб ему доставили мир: всякому двору обещал нераздельно миротворчество seuf.[357]357
  одно (фр.).


[Закрыть]

Весьма жаль, что визирь бьет и гонит цесарцев. Они с турками воевать, повидимому, не умеют.

За добрый аттестат: «Pour les merites non pas naissants mais innes»[358]358
  «Достоинствам не рождающимся, а врожденным» (фр.).


[Закрыть] я тебя от всего сердца благодарю. Что шпага и блюдо до тебя дошли, усматриваю из письма твоего от 29 сентября. О верности же твоей и привязанности ко мне нимало не сумневаюсь.

Гр[аф] Румянцев по письмам его в сорока верстах был от Рябой Могилы, когда Хотин сдался. Мои мысли суть, чтоб Кобурх шел в Валахию, где он и Темешварскому Банату зделает тем самым помощь, а Фельдм[аршал] Рум[янцев] тогда в Молдавии будет иметь свободные руки расположиться, как делам полезнее, сносясь с тобою. О сем походе Пр[инца] Кобурхского Вы б Линю писать велели, а здесь послу также говорено будет.

Что Адмиралтейством построенные фрегаты дурны, о том сожалительно; но при том вспомнить надлежит правила Адмирала Нольса², который говаривал, что судно без крайности разломать не должно, а поправить можно, и что на всех верфях всегда много есть охотников к ломке судов, понеже при ломке много барышей ломателям, а флоту ущерб – одним судном меньше.

Что больных много, о том очень жалею. Дай Боже, чтоб твои крейсеры уцелели. Ради Бога, помогите советами цесарцам, ведь Линь напишет, что Вы ему говорить будете. Желаю тебе всякого благого успеха.

Цесарь принял предложение Короля Шведского с пренебрежением и, сколько известно, оставил без ответа. Шведская нация поныне еще весьма слабо оказывается и упражняется в тихом роптании.

Константину не быть на севере. Естьли быть не может на полудне, то остаться ему, где ныне. Константин со шведами не единого закона, не единого языка. Все же тамо три брата, да и сын. Сей с матерью нам бы был всего полезнее, а Константина никак туда не дам³, да и в том нет ни малейшей возможности.

Липецкие заводы приказано возобновить. Драгунский, гусарский и казачий полки формируют, как ты представил. Прощай, мой друг любезный, будь здоров, щастлив и благополучен.

Окт[ября] 10 ч., 1788 г.

897. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой любезный Князь Григорий Александрович. Хотя всячески ищем ладить с Прусским двором, но из его подвигов можешь судить об его намерениях. Он теперь ищет приводить датчан в недействие и отвлекать их от нашего союза, а Польшу декларацией запрещает с нами заключить союз и какой ни есть трактат. Сей диктаторский тон, который удалось ему взять в Голландии, ему понравился, и сии поступки весьма схожи на поведение Шведского Короля.

Дурные вести до меня дошли о здоровье Адмирала Грейга. Он очень болен горячкой с желчью уже тому две недели и очень слаб.

Прощай, мой друг, мне весьма жаль, что не имею тебе дать лутчие вести. Будь здоров и благополучен. Буде бы по взятьи Очакова тебе удалось заводить о мире переговоры, то бы было добро.

Окт[ября] 13 ч., 1788

898. Г.А. Потемкин – Екатерине II

17 октября [1788]

Матушка Всемилостивейшая Государыня. Представления мои, отправляемые теперь, были уже готовы несколько тому дней, но движения разновидные флота турецкого, слухи о намерении неприятеля от Аккермана и Бендер на помочь притить к Очакову, подтверждаемые и сообщением Графа Петра Александровича, удержали меня отправить. Я послал две партии к Хаджибею и Паланке от донских и верных казаков и чрез них объяснить истину. Хотя еще они не возвратились, но с середины, от постов по той дороге имея благополучные рапорты, теперь посылаю. Кажется, партии достигли Хаджибея, потому что во всю сию ночь, да и днем еще слышна была от той стороны пушечная пальба. Движение во флоте продолжается, но не видно решимости, и потому неможно узнать, уходить он хочет или готовится на высадку войск.

Лодки их канонерные, стоявшие под Очаковом, которые в прошедшем сражении были повреждены, исправлены. Я приказал их взять или сжечь Принцу Нассау, но он пытался два раза, и не удалось или, лутче сказать, счастье не послужило. И он, отведав трудность, под претекстом болезни уехал в Варшаву. Сии суда чрез два дни после того ушли из Очакова к своему флоту мимо флотилии и спящего Адмирала Пауль Жонса, который пред тем пропустил в день под носом у себя три судна турецких в Очаков, из коих самое большое село на мель. Я ему приказал его сжечь, но он два раза пытался и все ворочался назад, боялся турецких пушек. Дал я ему ордер, чтобы сие предприятие оставить, а приказал запорожцам. Полковник Головатый¹ с 50 казаками тотчас сжег, несмотря не канонаду, и подорвал судно порохом, в нем находившимся.

Всемилостивейшая Государыня, мне польза Ваших дел столь дорога, как моя жизнь. Сей человек неспособен к начальству²: медлен, неретив, а, может быть, и боится турков. Притом душу имеет черную. Я не могу ему поверить никакого предприятия. Не зделает он чести Вашему флагу. Может быть, для корысти он отваживался, но многими судами никогда не командовал. Он нов в сем деле, команду всю запустил, ничему нет толку: не знавши языка, ни приказать, ни выслушать не может. А после выходят все двоякости. В презрении у всех офицеров. Я в сей крайности решился ему объявить, что Вы изволите его требовать в Петербург для поручения ему экспедиции на Севере. Сие я осмелился зделать для пользы дел Ваших. Я бы мог его подчинить Мордвинову, но он не идет ни к кому в команду. Поверьте, матушка, что он ничего не смыслит. Может быть, с одним судном, как пират, он годен, но начальствовать не умеет, а в пиратах может ли равняться он Ламбарду? Изволите видеть, что тот наделал. И естли Бог его не покинет, он наделает чудес.

Из реляции Генерала Текеллия усмотрите, что Селим-Гирей командует противу своих и взял знамя³. К ободрению сего чингисханского отросля не угодно ли будет Большой орден Владимирский так устроить для него, как Вы прислали Андреевский его дяде, чтобы не было тут креста. Сие много нужно, чтоб ему придать важности. Я жду известий от Анапы нетерпеливо. Мой Сенявин много навел страху на Анатолийских берегах. Позвольте дать ему крест Георгиевский 4 степени. У меня есть лишние. О Кавалерах и получивших шпаги за сим донесу. Не могу порядочных собрать аттестатов от Нассау, а много и штурмы препятствовали. По нескольку дней коммуникации не было.

Благодарю, матушка Государыня, за камень и за шубку. Первое – от щедрот монарших – милость. А вторая – от матернего попечения. И сие мне дороже бисера и злата. Изволите писать, получил ли я блюдо и шпагу. Неужели, Вы подумали, что я упустил благодарить. Для чего не подумали, матушка, что я ласкался заплатить Вам достойным образом и ждал того. Но что делать, и второй заговор в Очакове открыт, и начальники казнены. Я о сем мучусь больше всех. План прилагаю положению теперешнему. С возвратившимися партиями ежели узнаю, что ничто ко мне нейдет, усилю канонаду и буду форсировать ретраншемент, что Бог даст. Но французы по милости своей такую в сем ретраншементе расположили ружейную оборону, что все крепости их перещеголяли. Теперь подойдя близко, мы стали их ружьями бить, то и утихли. На сих днях ранен у нас в голову подполковник Князь Лобанов⁴.

Александр Николаевич⁵ с своей благодарностию припадает к стопам Вашим. Он еще засыпан был землею от бомбы, пред ним упадшей. Его батарея всех ближе к неприятелю. Я могу смело сказать, что он служит, как должно. Земля здесь так худа, что работают все топорами, и по ней ходить можно, как по камню. Я два раза прошел траншеями, так надавил подошвы, что пузыри вышли, и теперь сижу без ног.

Граф Петр Александрович отрядил Графа Салтыкова к Кишиневу, но я не знаю, где он, когда вышел и что будет делать. Послал проведать. В письме его ко мне⁶ жалобы на подчиненных – касается его. Не сведал я и о том, какой неприятель противу Петра Александровича и где, и для чего он его терпит вблизости. Хочу спросить, но не знаю, будет ли приятно.

К охранению границ отрядил я 5 полков пехотных, вокруг Кременчуга формированных, все из рекрут, которых хотелось мне сберечь. Что изволите писать о шведском Амадисе, что он ко всем адресовался, сие, матушка, не просто. Лига сформирована противу Вас. От разума Вашего зависит избавить Россию от бедствий, а, может быть, и Европу от диктаторства прусского⁷. Я из усердия моего скажу, что, показывая будто Вы не догадываетесь о сем скопе, объявить ему, что Вы непрочь от мира со всеми, лишь бы и союзник Ваш был включен. Позволь, матушка, сказать, куда наша политика дошла. Что в войне с турками, где бы все долженствовало соглашать, мы разодрали так сказать все. Бурбонцы строили на нас ков, который доднесь идет по их плану. Даже касательно шведской эпизоды. Они турков приуготовили и не могли уже отвратить. Другие тем воспользовались, желая поставить себя нам нужными. Первые объявили себя банкрутами и суще безсильными, другие в словах самых лутчих, и мешают нам везде. И верно помешают. Чем им воспретить, ежели война не утихнет? Прусский Король, искав продолжения трактата, накладывал сам на себя узду. Можно бы тогда его и с Императором согласить, и польские дела привесть по-желаемому. С Англиею, разорвав трактат коммерческий столь выгодный и столь натуральный, зделались мы как будто в ссоре. Союзник наш один Датский двор, которого задавят, как кошку. Я обо всем предсказывал и предупреждал от безпредельного усердия к Вам. Неугодно было принять. Но зделалось, по несчастию, по-моему, и вперед будет. Какая тут моя личная польза или виды? Боже, дай, чтобы кончилось здесь. Я возьму покой. Пусть останется все во всю волю – интриговать, как хотят. Союзник наш, где сам ни присутствует, везде идет худо. Пошел навстречу туркам. Притом те четырьмя пушками принудили его делать траверзы в лагере. И, наконец, испугавшись, ушел. Извощикам показалось, что неприятель гонится. Обрезали постромки и разбежались. Два полка пехотные, тоже подумав, что неприятель гонится, зачали стрелять по своим и перебили много. Чуть было и самого в куче не застрелили⁸. Ушел от неприятеля три марша, и поверьте, что турков немного. Отдал им на раззорение Трансильванию и Мегадию. Словом сказать, жгут и режут. Королева французская⁹ сказала, когда Ласси вздумал оборонительным кордоном удерживать границы: «que Lassy etranglerait avec son cordon et le Banat et la Transilvanie»,[359]359
  что Ласси своим кордоном задушил и Банат и Трансильванию (фр.).


[Закрыть] что и правда.

Изтощил все способы я здесь стеснять и принуждать неприятеля к сдаче. Должен решиться иттить силою, что Бог даст. В том Его воля. Но я не пощажу своей жизни. Главное мое препятствие – капитан-паша со флотом, который прилип ко мне, как шпанская муха, и все норовит в тыл мой высадить, а паче, ежели и сухим путем будет помощь.

Простите, матушка Всемилостивейшая Государыня, я по смерть

вернейший и благодарнейший

подданный

Князь Потемкин Таврический

P.S. Копии с сообщений и писем Г[рафа] Петра Алекс[андровича] и Принца Линя представляю при сем¹⁰.

899. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович. Пока ты упражнен перед Очаковом, у нас вот что происходит: Король Прусский зделал две декларации¹ – одна в Польшу противу нашего союза с поляками (который до того еще, видя, что от того может загореться огонь, я до удобного время[ни] остановить приказала); другая Датскому двору, грозя оному послать в Голштинию тридцать тысяч войск, буде Датский двор войдет, помогая нам, в Швецию. Датчане, однако, действительно уже вступили и взяли в полон шведского Генерала-Порутчика с 800 человеками и десятью пушками, но ответ, какой датчане дали Прусскому Королю, еще неизвестен.

Сию Датскому двору от Прусского Короля зделанную декларацию прусский посланник здесь прислал к Вице-канцлеру с выписью из королевских писем, которая не лучего же слога: то есть, что день ото дня более открывается намерение и взятый ими план не токмо нам всячески вредить, но и задирать в нынешнее и без того для нас тяжелое время. Дело голландское им удалось. Теперь тот же диктаторский тон берут с датчанами, и тако до нас добираются. Я всячески избегаю, чтоб им не давать поводу к чему привязаться, однако, без примечания да не будет, что не дождав от нас ответа на их предложенную медиацию, которую Король Шведский шести дворам вручил, они уже датчанам зделали подобное объявление в его единую пользу, а нам во вред, несмотря на то, что первое качество посредника быть должно безпристрастие. Но тут явно и ясно противное: моему союзнику за то, что он мне дает помочь, грозят нападением, я же обязана его оборонить или, по крайней мере, помогать толико же, как он мне помогает. По сей материи я заготовила письмо к Графу Нессельроду, с которого здесь копию прилагаю. Я оное нарочно пошлю просто на почту: пусть оное раскроют и читают, авось-либо постыдятся или на время, хотя мало, позадумаются, а большего действия от оного не ожидаю. Но думаю на случай открытия со стороны Короля Прусского вредных противу России и ее союзника намерений: 1. Армию Фельдм[аршала] Гр[афа] Румянцева обратить, как в твоем большом плане предвидено было, противу Короля Прусского, укомплектовав в ней полки мушкатерские по новому осьмиротному военному штату. 2. Для закрытия границ и для умножения войск на действия иметь до тридцати тысяч корпус, расположенный в Лифляндии и Белоруссии, к составлению которого назначаю здесь новоформируемый Эстляндский егерский корпус и полк пехотный, в Риге находящийся, да имеющиеся здесь и в Белоруссии четыре кавалерийские полка. В дополнение к тому нужно еще из армии шесть полков и один драгунский, да тысячу Донских или Уральских казаков. О сем дополнении оставляю на твое усмотрение назначить, из которых частей сии полки назначить удобнее. Наипаче же стараться надлежит, дабы они к весне сюда, то есть в Белоруссию и Лифляндию, прибыть могли.

Армия в Финляндии останется как есть; гвардию я комплектую.

О сем, пожалуй, напиши ко мне подробнее и скорее, чтоб не проронить мне чего нужного, а пуще всего по взятии Очакова старайся заводить мирные договоры. Но не забудь, что Булгаков в Семи башнях доныне сидит.

Вчерашний день я еще получила худую весть, что Адмирал Грейг по трехнедельной болезни от горячки с желчью, в ревельской гавани, на стопушечном корабле «Ростиславе», ко всеобщему сожалению, скончался². Я посылала к нему Рожерсона за две недели, когда я услышала, что он столь опасно занемог, но ничто его спасти не мог[ло] от воли Божией. Спиридов³ с шестью кораблями уже возвратился в Кронштадт, и все прочие уже идут на зимовье. Я смертию Адмирала столь чувствительно тронута, что сказать не могу, и сия потеря для Империи на сей случай есть несчастие, ибо не имеем во флоте, кто мог [бы] с таковым же искусством и репутацией его место заступить.

Прощай, мой друг любезный, дай Боже тебе здоровия, щастья и благополучия. Ждем от тебя вестей, дай Боже, – добрые.

Октя[бря] 19 ч., 1788 г.

P.S. К корпусу, который я полагаю собрать в Лифляндии и Белоруссии⁴, прошу дать совет, кого из полных Генералов, Гене[рал]-Пору[чиков] и Ген[ерал]-Маиоров определить и каков на то будет Князь Юрья Вла[димирович] Долгоруков, увольняя его от езды к цесарской Армии, куда другого, несмотря на чин, определить всегда можно, а сие дело нужнее.

900. Г.А. Потемкин – Екатерине II

3 ноября [1788]. Под Очаковом

Теперь, матушка Всемилостивейшая Государыня, открылось то, что я предвидел. Вспомните, что при начале открытия войны я писал. Не успехами с турками мы можем хлопоты кончить, но разбором, какая политическая система нам важнее, то естли бы нашли способ помириться с турками и, имея все силы в руках свободные, придумать связь выгодную и так устроить политическое состоянье. Изволите говорить, чтобы обратить армию Графа Румянцева, как я говорил в плане, противу Прусского Короля. Но тот план был в действо определяем чрез два года, когда бы все пришло в зрелость и устройство, и, начав войну с турками, в одну бы кампанию мы по Дунай забрали все даром. Ныне же чрез коварствы всей Европы турки прежде время нас предупредили. Цесарь повел войну странную, истощил армию свою на оборонительном положении и везде, где сам присутствует, с лутчими войсками был бит. Многие Его корпусы бежали, не видав неприятеля. С нашей стороны, а паче в моей части, где наисильнейшее их стремление было впасть в границы, разорять земли, овладеть Крымом, занять Херсон и прочее, то Бог предохранил, и вместо нас они ослабли. Что же будет, когда большие наши силы, впротчем весьма неустроенные по причине рекрут столь большого числа, отвлекутся? Император не в состоянии был, обратя все на турков, одолевать их. А естли отделит он противу Пруссии, то будьте уверены, что турки придут в Вену, а Прусский Король паче возрастет. Теперь турки, неохотно идучи на нас, а узнав силы уменьшенные, толпами кинутся. Как же мы охраним наши пространные пределы и разорванные водами, где на всяком месте быть должно особой преграде. Лишь флот зачал наш здесь приходить в силу и который с помощию сухопутных бы войск может нанес бы удар неприятелю в сердце его владения, теперь и то станет. Всемилостивейшая Государыня, сколько мое сердце угнеталось, видя все, чему неминуемо быть долженствовало. Способ был легкий предупредить. Я не забыл об нем напоминать. Бог сам знает, что мое сердце чувствует. Подумайте, что бурбонцы в летаргии настоящей, что они и нас выдадут, как голландцев. Лига сильная: Англия, Пруссия, Голландия, Швеция, Саксония и многие имперские принцы пристанут. Польша нам будет в тягость больше других. Вместо того, чтоб нам заводить новую и не по силам нашим войну, напрягите все способы зделать мир с турками и устремите Ваш кабинет, чтобы уменьшить неприятелей России. Верьте, что не выдет добра. Где нам сломить всех на нас ополчившихся. Прусский Король не такой еще будет диктатор. Кто Вам скажет иначе, того почитайте злодеем и Вам, и Отечеству. Касательно полков пехотных, откуда их еще числом шесть откомандировать, я не знаю. Это равно расстроит все, отколь бы то ни было. И так прикажите, как угодно. Меня же избавьте от начальства, ибо я не нахожу способу, ниже возможности остальным действовать и хранить.

Генерал Князь Долгорукой болен и поехал в Москву. Впротчем, они все равны: Репнин или другой кто.

Вернейший и благодарнейший

подданный

Князь Потемкин Таврический

901. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой любезный Князь Григорий Александрович. Письмы твои от 17 октября до моих рук доставлены, из которых усматриваю с удовольствием, что все благополучно у вас. План осады открыл мне всю трудность, которую имеешь. Умали Бог упорность гарнизона Очаковского. Я удивляюсь, как капитан-паша может держаться в море в бурливую и позднюю осень. Я думаю, что он опасается возвратиться в Стамбул и чтоб визирь его не лишил места или жизни¹.

Сожалетельно, что Принц Нассау не мог сжечь суда, кои вычинили в Очакове. Пауль Жонес имел, как сам знаешь, предприимчивую репутацию доныне. Естьли его сюда возвратишь, то сыщем ему место.

Я для Селим-Гирея приказала зделать по твоему представлению владимирские знаки; первый ли требуешь или второй класс – не ведаю, а как он еще не генеральского чина, то думаю, что и второй класс для него бы довольно. Опасаюсь, что не приимет, так как и Шагин тогда не принял же: оне к знакам, думаю, что не привязывают такую мыслю, как у нас люди имеют.

Сенявину твоему дай крест Георгиевский из тех, кои у тебя остались не розданы. Отпиши ко мне, жив ли подполковник Кн[язь] Лобанов и каков Генерал Кутузов? Добрый аттестат, который даешь Александру Николаевичу, знатно, что он заслужил, быв везде в опасности. Каковы твои ноги, отпиши ко мне.

Гр[аф] Румянцев сюда писал, что он отрядил Гр[афа] Салтыкова и что сей две недели не шел. А неприятеля Фельдмаршал щитает иметь противу себя хана татарского тысяч в шестнадцать, но сей щет, чаю, весьма с лишком. Что ты отрядил к охранению границ 5 полков, сие хвалю весьма.

Ты увидишь, какой странный договор о перемирии Король Прусский принудил датчан учинить², а путче сказать, датчане не путно обробели от угроз прусских. Я о том никак не сумневаюсь, что пишешь ко мне, что лига формирована противу меня. Им сказано так, как пишешь, что я не прочь от мира, лишь бы союзники были включены, но они, то есть лига, тем еще не довольны: они требовали, чтоб я с Польшею союз не заключила, говоря, что сей противен их интересам. Я и на сие согласилась, велела отставить сей проект о союзе с Польшею. Теперь требуют, чтоб я войски вывела из Польши. На сие, правду сказать, согласиться мудрено. Оне хотят меня лишить союзов, действуют в пользу шведов и турков, предписывают мне законы, грозят, буде не исполню, и сверх того жалуются еще на меня и каверзы всякие устраивают мне во вред и в поношение. Изо всего, что оне делают в пользу Шведского Короля, выигрыш оборотится в пользу французов, а делает сие Elliot³, аглинский министр.

Вы вспомните, мой друг, что предложение о трактате Прусский Король делал в самое то время, когда он узнал, что Император признал Казус федерис; сие предложение с тем и делано было, чтоб остановить помочь, ожидаемую от той стороны. С Англиею я никак не разорвала трактата: оне не захотели его возобновить по истечении, а вместо того они заключили со французами и с ними признали нейтральные правилы, а нам в том отказали. Стечение обстоятельств прошу не поставить мне в вину. Воистину я напрягаю весь свой смысл к лутчему обороту, но в неудачу я никогда не пеняю, понеже ежедневно бывают удачи и неудачи. Естьли я чего не досмотрю, то и сие простительно, понеже я человек, а без греха лишь един Бог.

Естьли ты возьмешь покой, то о том весьма жалеть буду и прийму сие за смертельный удар тем паче, что чрез то меня оставишь посереди интриг, за что, думаю, от меня спасибо не ожидаешь. Но я надеюсь, что когда все кончится благополучно, то, любя меня, что и сия мысль исчезнет, и будешь, как и был, вернейший.

Что цесарские дела не так идут, как бы желательно было, сие прошлого года знать не можно было. Прощай, дай Бог тебе щастья, здоровья и всякое добро.

Ноя[бря] 7 ч., 1788

Какие дурачествы делает Княгиня Дашова в своей ссоре с обер-шенком Нарышкиным, ты себе представить не можешь! И ежедневно выходит новая комедья между ими, и все над ними смеются⁴.

Ничего на свете так не хочу, как чтоб ты мог по взятьи Очакова и по окончаньи зимних распоряжений в течение зимы приехать на час сюда⁵, чтоб, во-первых, иметь удовольствие тебя видеть по столь долгой разлуке, да второе, чтоб с тобою о многом изустно переговорить. Прощай, Бог с тобою.