Текст книги "Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)"

Автор книги: Екатерина Вторая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 107 страниц)

775. Г.А. Потемкин – Екатерине II

Матушка Государыня. Я было занемог в Кременчуге, теперь в деревне Елисаветградского уезда помощию прекрасного воздуха выздоровел, только слаб, однако же совершенно здоров. Чрез несколько дней поеду в Херсон. Канцелярия моя и Попов в Кременчуге в заботах с Губернатором о хлебе. Так прижались, что еще никто не продает. Прости, моя матушка родная, дай тебе Боже всяких благ.

Ваш вернейший и благодарнейший подданный

Князь Потемкин Таврический

7 августа [1787]

776. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой Князь Григорий Александрович. Письмо твое от 1 августа я получила третьего дня. Я с неделю сюда приехала в город, и, пока Вы в Кременчуге праздновали мое благополучное возвращение, я праздновала здесь день Преображения, слушала обедню в полковой церкви, обедала с офицерами и пила здоровье подполковников обще с подкомандующими. Причем, не оставила и говорить о том, что я едучи видела и как старший отличается, аки Генерал-губернатор. Я здорова, и все те, кои со мною приехали. Здесь с моего приезда, то есть месяц целый все дожди идут, и, кроме одного дня, мы теплую погоду ниже издали здесь не видали. Облака непрестанно самые густые, и погода пасмурная. Такова Санктпетербургская каникула. Я почти живу в Эрмитаже и там погоду оставляю быти погодою.

Желаю тебе щастливого успеха в сеянии лесов и сажании садов. Зделав сие, дашь тем местам точно то, чего им не достает, уменьшением зноя солнечного, и притянешь дождия. О прииске ключей тако же внимала я с удовольствием. Cela s'appelle faire du bien a la contree. Vous lui donnes ce quelle n'a pas.[305]305
  Это называется делать добро стране. Вы ей даете то, чего нет (фр.)


[Закрыть]

Пожалуй, пожалуй будь здоров, поберегись от фруктов et ne Vous exposes pas trop a la chaleur.[306]306
  и не слишком подвергайте себя действию жары (фр.).


[Закрыть]

По письмам Цареградским видно, что турки пошаливают¹. Кажется, будто англичане хотят возпользоваться французским недостатком в деньгах и для того замешались крепко в голландские дела.

Спасибо тебе, что милова Сашу любишь. Он честный и благородный человек. Прощай, друг мой, будь здоров. Катя приехала сюда.

Августа 12 ч. 1787 из города Святого Петра, что на берегах Невских и который ужасно как хорош, но в дурном весьма климате построен.

777. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Papa, прислал ты к Графу Безбородке поверенное письмо для продажи Дубровицы, но как в оном письме переправки и слова выскобленные, такожде в свидетельствах гражданской палаты, то я писала к Безбородке, чтоб он здесь приказал поверенное письмо написать начисто без ошибки и послал бы к тебе ради подписания, а мое мнение о сем послал Александр Матвеич к Попову. За сим пребываю как всегда к тебе, Papa, весьма, весьма доброжелательна.

Августа 12, 1787

778. Г.А. Потемкин – Екатерине II

Матушка Государыня. Я совсем оправился, но засуха в Кременчуге и Херсоне умножила болезни. Я беру все меры к отвращению и надеюсь на Бога. Работы в Херсоне генерально все остановил до половины сентября. Сие послужит к облегчению сил. Туда не еду ради того, чтоб слухом моего прибытия не привлечь у соседей большого внимания к Очакову. Я и войскам назначил собираться к Ольвиополю¹.

Я принужден миновать страницу: на обороте чернилы проходят. У нас воды нет в речках, и мельницы все без действия. Я уже зерном начинаю покупать. Барышники, пришедшие из других мест, набили цену втрое.

Матушка моя родная, будь ко мне всегда милостива, Я по смерть

Вернейший и благодарнейший

подданный

Князь Потемкин Таврический

14 августа [1787]. Село Михайловка

779. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Письмы твои, друг мой Князь Григорий Александрович, от 7 августа до рук моих доставлены. Я весьма сожалею, что ты сверх забот нынешних и при оных занемог было. Пожалуй поберегись и вспомни о сем мои прозьбы. Я с первым Цареградским курьером ожидаю из двух приключений одно: или бешеного визиря и рейс-эфендия сменят, либо войну объявят. О смене министерства, кажется, интерес французский требует, чтоб посол того двора старался; а как сам Султан мир, а не войну хочет, то сие вероятнее еще¹. На большое письмо сочиняю и большой ответ². Естьли думаешь, что смена консула Селунского надобна, то под видом отпуска на время призвать его можно оттудова³.

Прощай, мой друг, будь здоров. Мы все здоровы, а Саша весьма любезен.

Авгу[ста] 19 ч., 1787

780. Г.А. Потемкин – Екатерине II

Всемилостивейшая Государыня!

Война объявлена. Булгаков посажен в Едикуле¹. Я в крайности. Полки с квартер подойти скоро не могут. В Херсоне страшное число больных. В Крыму тоже довольно. Кораблей выведенных – защитить на Лимане трудно. Бог один в силах подать помощь. Транспорты все хлебные станут. Естли бы моя жизнь могла удовлетворить всему, то бы я ее отдал. Прикажите делать большой рекрутский набор и прибавлять двойное число в оставшие полки в России. Трудно нашим держаться пока какая помощь прибудет.

Верный подданный

Князь Потемкин Таврический

21 августа [1787]

781. Г.А. Потемкин – Екатерине II

Матушка Государыня. Стремление все теперь идет на меня. Войски мои подходят. Однако же прежде пятнадцати дневного сроку уповать нельзя. Больных в Херсоне множество. Бугская граница нельзя чтобы не потерпела от первого движения. Собравшись, я поддерживать стану все части. Войски Графа Румянцева ничего противу себя не имеют. Я просил его, чтобы часть ближних ко мне ввести, а там в Польшу их ввести можно будет¹. Корабли, на Глубокой стоящие, невооруженные совсем, много меня заботят².

Прикажите рекрутский набор большой и все полки по военному комплекту поставить. Нельзя не видеть, что французы скрытые нам враги. Они верно вид только делали³. Я насилу хожу, после болезни слаб еще был, а теперь лихорадка начинает показываться. Матушка, прости, не смогу больше писать.

Вернейший и благодарнейший подданный

Князь Потемкин Таврический

22 августа [1787]

782. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович, радуюсь, что ты оправился, но притом весьма жалею, что в Херсоне болезни умножились. Здесь говорят, будто ни единого здорового нет, и все больны поносом. Вы бы запаслись в Херсоне и в те места, где поносы, пшеном сарочинским. Эти поносы, кроме пшеном сарочинским¹, ничем не уймете. Вспомните, что татары, турки, персияны, итальянцы и все обитатели теплых мест пшено сарочинское употребляют. Когда оно будет дешево, тогда все будут покупать, а больных и даром накормить можно. Сверх того при сем кушаньи больным Вы б приказали дать по рюмке вина крепкого виноградного. Как сии мысли мне на ум пришли, то я за долг почла Вам оных сообщить и надеюсь, что они не останутся без пользы. Естьли б можно было, я б к Вам на почту переслала здешние дожди. С десятого июля, что я сюда приехала, по сегодня ежедневные дожди и мы почти дней ясных и теплых не видали от Петрова дни.

Все сие писано было тотчас по получении Вашего письма от 14 августа. А вчерась вечеру, пришедши из оперы «Февей», я получила известия, присланные от консула Селунского от 11 и 14 августа, из которых явствует, что сам Молдавский Господарь ему велел сказать, что война объявлена и чтоб он и со всеми русскими выехал в Россию²; et comme pour ne me pas tromper je mettrai les choses ainsi,[307]307
  И как будто для того, чтобы не ошибиться, я полагаю также (фр.).


[Закрыть] то есть почту войну за объявленную, дондеже не получу иных вестей, хотя и сия высылка Селунского быть может сама по себе. Понеже и отзыва его домогалися и говорили, что вышлют его. Прочее же похоже на вести Молдавские и Волошкие, кои иногда бывали ложны, mais ceux-ci cependent paroissent avoir le cachet de la verite.[308]308
  но эти, однако, кажется имеют печать правды (фр.).


[Закрыть] И так мысли мои единственно обращены к ополчению, и я начала со вчерашнего вечера в уме сравнивать состояние мое теперь в 1787 с тем, в котором находилася при объявлении войны в ноябре 1768 года. Тогда мы войну ожидали чрез год, полки были по всей Империи по квартерам, глубокая осень на дворе, приготовления никакие не начаты, доходы гораздо менее теперяшнего, татары на носу и кочевья степных до Тору и Бахмута; в январе оне въехали в Елисавет[г]радский округ. План войны был составлен так, что оборона обращена была в наступление. Две Армии были посланы. Одна служила к обороне Империи, пока другая шла к Хотину. Когда Молдавия и подунайские места заняты были в первой и второй кампании, тогда вторая взяла Бендер и заняли Крым. Флот наряжен был в Средиземное море и малый корпус в Грузию.

Теперь граница наша по Бугу и по Кубани. Херсон построен. Крым – область Империи и знатный флот в Севастополе. Корпуса войск в Тавриде, Армии знатные уже на самой границе, и оне посильнее, нежели были Армии оборонительная и наступательная 1768 года. Дай Боже, чтоб за деньгами не стало, в чем всячески теперь стараться буду и надеюсь иметь успех. Я ведаю, что весьма желательно было, чтоб мира еще года два протянуть можно было, дабы крепости Херсонская и Севастопольская поспеть могли, такожды и Армия и флот приходить могли в то состояние, в котором желалось их видеть. Но что же делать, естьли пузырь лопнул прежде времяни. Я помню, что при самом заключении мира Ка[й]нарджи[й]ского мудрецы сумневались о ратификации визирской и султанской, а потом лжепредсказания от них были, что не протянется далее двух лет, а вместо того четверто на десятое лето началося было. Естьли войну турки объявили, то, чаю, флот в Очакове оставили, чтоб построенных кораблей в Херсоне не пропускать в Севастополь. Буде же сие не зделали, то, чаю, на будущий год в Днепровское устье на якоря стать им не так лехко будет, как нынешний.

Надеюсь на твое горячее попечение, что Севастопольскую гавань и флот сохранишь невредимо, чрез зиму флот в гавани всегда в опасности. Правда, что Севастополь не Чесма. Признаюсь, что меня одно только страшит, то есть язва. Для самого Бога я тебя прошу – возьми в свои три губернии, в Армии и во флоте всевозможные меры заблаговремянно, чтоб зло сие паки к нам не вкралось слабостию. Я знаю, что и в самом Царе Граде язвы теперь не слыхать, но как оне у них никогда не пресекается, то войски оныя с собою развозят. Пришли ко мне (и то для меня единой) план, как ты думаешь войну вести, чтоб я знала и потому могла размерить по твоему же мнению тебя. В прошлом 1786 тебе рескрипт дан, и уведоми меня о всем под[р]обно, дабы я всякого бреда могла всегда заблаговремянно здесь унимать и пресечь поступки и возможности³. Кажется, французы теперь имеют добрый повод туркам отказать всякую подмогу, понеже противу их домогательства о сохранении мира война объявлена. Посмотрим, что Цесарь зделает. Он по трактату обязан чрез три месяца войну объявить туркам.

Пруссаки и шведы поддувальщики, но первый, чаю, диверсию не зделает, а последний едва ли может, разве гишпанцы деньги дадут, что почти невероятно. И чужими деньгами воевать – много зделаешь⁴? К Графу Салтыкову⁵ писано, чтоб ехал в Армию. Прощай, мой друг, будь здоров. У нас все здорово, а в моей голове война бродит, как молодое пиво в бочке, и Саша в крайней заботе и старается успо[ко]ить мою безпокойную головушку.

Посол цесарский еще курьера не имеет⁶. Фицгерберт⁷ уехал, Сегюр и Линье хотели ехать во вторник, но Линье, как услышит о войне, то едва не поскачет ли, получа дозволение Цесаря, к тебе⁸. Я думаю, у тебя на пальцах нохтей не осталось – всех сгрыз.

Adieu, mon Ami.

Августа 24 ч., 1787

Настоящая причина войны есть и пребудет та, что туркам хочется переделать трактаты: первый – Ка[й]нарджи[й]ский, второй – конвенцию о Крыме, третий – коммерческий. Быть может, что тотчас по объявлении войны оне стараться будут обратить все дело в негоциацию. Оне поступали равным образом в 1768. Но буде мой министр в Семибашни посажен, как тогда, то им по тому же и примеру ответствовать надлежит, что достоинство двора Российского не дозволяет подавать слух никаким мирным предложениям, дондеже министр сей державы не возвращен ей.

Еще пришло мне на мысль, кой час подтверждение о войне получу, отправить повеление к Штакельберху, чтоб он начал негоциацию с поляками о союзе⁹. Буде заподлинно война объявлена, то необходимо будет в Военном Совете посадить людей, дабы многим зажимать рта и иметь кому говорить за пользу дел. И для того думаю посадить во оном Графа Вал[ентина] Пушкина, Ген[ерала] Ник[олая] Салтыкова, Гр[афа] Брюса, Гр[афа] Воронцова, Гр[афа] Шувалова, Стрекалова и Завадовского¹⁰. Сии последние знают все производство прошедшей войны. Генерала Прокурора выписываю от вод царицынских. Иных же, окроме вышеописанных, я никого здесь не имею и не знаю.

783. Г.А. Потемкин – Екатерине II

Матушка Государыня, турки предварили объявлением войны и тем переменили весь план наступательный, который чрез год от нас с выгодою несумненною мог бы произвестись. Флот бы наш три раза был больше нынешняго, и армии к нам пришли б прежде, нежели они двинуться могли. Теперь же войски все соберутся у нас к здешнему пункту в полтора еще месяца. Я защитил, чем мог, сторону Буга от впадения. Кинбурн перетянул в себя почти половину херсонских сил. Со всем тем мудрено ему выдержать, естли разумно поступят французы – их руководители. И во время сражения фрегата их были артиллеристы на шлюбках бомбардных. Их судов, то есть французских, употребится 80 для транспортов¹. Сии злодеи издавна на нас целят. Как везде поставлено от меня к защите, то тем и оборонятся. Флоту приказано атаковать, что б во что ни стало². От храбрости сих частей зависит спасение. Больше я придумать не могу ничего. Болезнь день ото дня приводит меня в слабость. Теперь войски Графа Петра Александровича идут сюда к соединению. До лета же армиям наступательно действовать и разделяться нельзя будет, то прикажите ему всю команду: то естли б я изнемог, то будет к кому относиться генералам³. Хлеба так скудно везде, что и двойной ценою трудно добывать. Вперед же не знаю, что и думать.

Я не могу таить от Вас здешних обстоятельств. Дай Бог, чтоб мы додержались до тех пор, как соберемся.

Вернейший подданный

Князь Потемкин Таврический

28 августа [1787]

784. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой Князь Григорий Александрович. Собственноручное твое письмо от 21 августа я сего утра получила, из которого я усмотрела подтверждение Молдавских известий о объявлении войны. Благодарю тебя весьма, что ты передо мною не скрыл опасное положение, в котором находи[шь]ся. И Бог от человека не более требует, как в его возможности. Но русский Бог всегда был и есть и будет велик, я несумненную надежду полагаю на Бога Всемогущего и надеюсь на испытанное твое усердие, что колико можешь все способы своего ума употребишь ко истреблению зла и препятствий родов розных. С моей же стороны не пропущу ни единого случая подать помощи везде тут, где оная от меня потребна будет. Рекрутский набор с пятисот-двух уже от меня приказан, и прибавлять двойное число в оставите полки в России велю и всячески тебя прошу и впредь с тою же доверенностию ко мне отписать о настоящем положении дел. Я знаю, что в трудных и опасных случаях унывать не должно, и пребываю как и всегда к тебе дружно и доброжелательна

Екатерина

Августа 29 ч. 1787

785. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович. Пущая и главная моя теперь забота и безпокойство о твоем здоровье, о котором Бога усердно молю. Пожалуй уведоми меня чаще, каков ты. Лишь бы тебя Бог возвратил в здоровье, то я надежна, что мой друг и любимец будет, каков мое об нем мнение и какова и моя к нему и доверенность. Твое письмо от 22 августа я вчерась получила и вижу из оного, что тобою все возможные меры взяты, хотя и стремление все неприятельское теперь идет к тебе, и как ты считал, что от 22 августа чрез пятнадцать дней войски наши подойдут, то от сего дня чрез четыре дни я считаю, что оныя будут, где им быть нужно.

Что больных много в Херсоне, о том я весьма сожалею. Русский Бог велик особливо; и Бугская граница останется без вреда. Я к Фельдмаршалу Румянцеву приказала заготовить рескрипт, а к тебе отправлена будет копия с оного. Рекрутский набор – уже приказано, как я к тебе писала. Посол получил вчерась курьера и объявил Вице-канцлеру, что Император признает Казус федерис[309]309
  Латинское выражение casus foederis – «договорной случай», т. е. случай, при котором вступают в силу обязательства по союзному договору.


[Закрыть] и готов выполнить свои обязательства и послать повеления своим войскам итти к границам турецким. При сем прилагаю копию с Императорского письма ко мне¹. Теперь я все бдение мое устремляю к тому, чтоб тебе никто и ничем помеху не зделал, ниже единым словом. И будь уверен, что я тебя равномерно защищать и оберегать намерен[а], как ты меня от неприятеля, и что я касательно тебя так щекотлива, что даже до изражения и слова размеряю, и вешу на весы, так как я отроду еще не делала. И как ты мне даешь несумненно опыты своей ревности и верности во всяком случае, то будь уверен, что и ты от меня имеешь ожидать во всяком случае несумненные знаки дружбы и прямо дружеского подкрепления. Бог да укрепит телесные твои силы, ты же, мой друг, употребишь дарования твоего духа и ума к пользе Империи и дел моих.

И да увидят языцы, каков возпитанник и любимец мой, и да будет он в славе попечителей и в благополучии не горд, но точно таков, как я его видеть желаю. Ты, может быть, будешь смеяться сим моим изражениям и скажешь, что оне излишние, а я тебе на то скажу: пусть излишны, с кем говорить излишнее, естьли не с другом. Прощай, друг сердечный, будешь здоров, а я буду спокойна.

Сентября 2 ч., 1787

Естьли б я была теперь в Севастополе, то бы я села с Войновичем на том корабле, на котором я находилась в бытье моем в том порту. Его роля блистательна быть может, естьли Бог их благословит, как я от сердца желаю, щастьем и смыслом и храбростию. Adieu, mon Ami.

786. Екатерина II – Г.А. Потемкину

Друг мой Князь Григорий Александрович. Письмы твои от 28 августа я вчерашний день получила. Не страшит меня состояние дел наших, ибо все возможное делается, не страшит меня и сила неприятельская, руководима[я] французами, понеже из опытов известно мне, колико коварство то было уже опрокинуто раз, но страшит меня единственно твоя болезнь. День и ночь не выходишь из мысли моей, и мучусь тем заочно нивес[ть] как. Бога прошу и молю, да сохранит тебя живо и невредимо, и колико ты мне и Империи нужен, ты сам знаешь.

Прошу тебя всячески приложить весь свой смысл к избежанию того, что здоровью твоему быть может вредно, или употреблению того, что тебе может возвратить силы и прекратить немочи. Сказав сие и полагая надежду на Бога, который меня в нужде никогда не оставлял, приступлю к ответу по твоим письмам. Не дай Боже слышать, чтоб ты дошел до такой телесной болезни [и] слабости, чтоб ты принужден был сдавать команду Графу Петру Александровичу Румянцеву, как ты о том ко мне пишешь. Но естьли бы случай таковой нещастный состоялся, либо по делам находишь то за необходимонужное, то сам о сем перепишись с ним, а в запас я к нему написать велю, чтоб он принял команду тогда, когда от тебя о том получит предложение.

Касательно хлеба, который пишешь, что везде скудно, мне пришло на ум послать сего дня курьера к Генералу Поручику Де Бальмену, который отправился уже отсель в Курск, где по известиям значится, что с миллион четвертей в продаже, а у него уже и приказание есть тысяч десятов пять закупать, чтоб он, Де Бальмен, тебе, да и Фельдмаршалу Румянцеву дал знать, сколько у него закуплено и где тот хлеб, чтоб вы из того могли сами судить, удобно ли тот хлеб к вам обратить и не получите ли от него себе пособие.

Пишешь ты ко мне то, чего естественно выходит из теперешнего положения нашего: то есть, что до лета наступательно действовать нельзя. Но до тех пор, что войски в границы и не перейдут, оныя мы почитать не инако можем, как в оборонительном состоянии. И так еще время довольно имеем установить того, что делать надлежит, когда Бог велит оборонительное состояние переменить в наступательное. Ты уже известен, что Цесарь ко мне пишет, что он признал Казус федерис, что войски его получили приказание итти к границам и что посол его здесь подал словесное изъяснение о сем и о том, чего им желается знать от нас. По сем дружественном поступке Императорского я велела принести к себе все касательные до сего союза бумаги от 1781 года до нынешнего дня. Из оных явствует: первое, что Император, не ожидав ныне от нас реквизиции,[310]310
  требования – от requisition (фр.).


[Закрыть] уже решился действовать противу турок. Второе, сие быв зделано, по силе секретного артикула майя 24 ч. 1781 г. уже сепаратный мирный договор либо перемирие места иметь не может. Третье, буде по сему общему делу иная держава наступательно действовала противо которого Императорского двора, тогда колико можно силами обоюдными отражать оное, не давая однако в опасности собственные границы каждого. Четвертое, в письме Императора ко мне от 13 ноя[бря] 1782 г. он признает приобретение Очакова с землею и несколько островов в Архипелаге за дело, не подлежащее затруднению, а себе выговаривает Хотин с округом для закрытия Галиции, да Буковину и часть Валахии до Ольты. Пятое, в записке твоей по сим делам нахожу я следующие изражения, «что касается до сил военных, как их обращать на действие, в сем затруднений не будет. Ежели Император обратит на турков только сорок тысяч, сего будет довольно. Пусть он вспомнит, с чем мы воевали. За таким отделением много еще останется у него против Прусского короля. Что берет он в Валахии, это точно то, что Вы назначили. Хотин уступить можно, ибо он уже вокруг почти обрезан».

Шестое, – в моем письме к Императору от 4 генваря 1783 года записано тако:

«L'armee d'observation que V.M.I. aura en Boheme et en Moravie suffira je m'assure de ce cote la, et j'aurai de voir d'entretenir les corps de troupes dans mes provinces voisines de la Suede et de la Pologne en les portant au point d'assurer non seulment mes frontieres, mais aussi d'etre prets a agir en cas de besoin, ce qui suffira je pense pour tenir en respect ceux qui pourroient etre tentes de s'opposer aux succes communs».[311]311
  Обсервационная армия, которую Ваше Императорское Величество будете иметь в Богемии и Моравии, я уверена, будет достаточна в той стороне; я же буду должна поддерживать в хорошем состоянии корпуса войск в моих провинциях, соседних со Швецией и Польшей, не только для обеспечения моих границ, но также готовыми действовать в случае необходимости. Этого, полагаю, будет достаточно, чтобы удержать в почтении тех, кто мог бы соблазниться противопоставить себя общим успехам (фр.).


[Закрыть]

Седьмое, в рескрипте к Князю Голицыну¹ в Вену от 8 генваря 1783 году написано, что «взаимные обязательства, особливо же секретный Артикул с доброю верою исполним, поколику силы наши в продолжении турецкой войны, хотя уже в оборонительную тогда превращаемую, дозволить нам могут… и что ожидаем откровенного сообщения мысли Его Вел[ичества], дабы единообразный план учредить». NB сии мысли не были присланы. Восьмое, в рескрипте к послу Князю Голицыну от 8 июня 1783 года паки писано, «что на случай открытия у нас с Портою войны и на всякий другой подобный охотно представляем мы готовность нашу войти с Его Вел[ичеством] в ближайшее и точное определение, как пропорциональных и на обе стороны приобретений, так и запасных операционных планах, и что ожидаем от двора его сообщения проекта постановляемой о том конвенции». Девятое, в твоей записке 1784 года при случае умножения войск упоминается о корпусе, который ввести надлежит в Польшу в соседстве новых приобретений Короля Прусского.

Сию краткую выпись, друг мой сердечный, я нарочно зделала для тебя, чтоб ты на одном листе имел перед глазами то, что в больших пуках записано, дабы нас не могли попрекать, что чего проронили или пропустили.

Еще пришло мне на ум к тебе писать и требовать твоей мысли: ты знаешь, что Муловски[й] наряжен обходить Кап де Бон Эсперанц[312]312
  Мыс Доброй Надежды (с фр.).


[Закрыть] и поехать к Камчатке. Вместо того – не лутче ли будет под видом той экспедиции оборотить его деятельно в Красное море, на Мекку и Медину, незаметно делать туркам пакости. Я отъезд его уже под рукою остановил [а], а естьли ты мысли мои похвалишь, то отправлю его заподлинно, и он не будет знать, куда едет, дондеже доедет до Кап де Бон Эсперанс. Прощай, Бог с тобою.

Сент[тября] 6 ч., 1787