Текст книги "Жаркие объятия разлуки"

Автор книги: Екатерина Вересова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Осторожно ступая, чтобы не напороться на стекла, Вероника подбежала к окну. Погруженный в темноту город на глазах оживал: одно за другим, словно по команде, зажигались окна противоположных домов, за шторами мелькали фигуры жильцов, из подъездов выскакивали раздетые, что-то кричащие друг другу люди… Вероника щелкнула выключателем и оглядела комнату. Хрустальная люстра со скрипом раскачивалась, словно маятник, и грозилась упасть. С книжной полки на письменный стол попадали книги и какие-то мелочи. Карандаши и ручки со звоном подпрыгивали в стакане…

Где-то вдалеке завыла сирена.

Веронику охватила нервная дрожь – она знала, что в любую секунду толчок может повториться и быть уже сильнее предыдущего. Мозг ее заработал лихорадочно и четко. Главное теперь – быстрота. Сейчас она оденется и спустится во двор. Со второго этажа можно выскочить секунд за пять…

Не успела она все это подумать, как погас свет и с потолка с грохотом обрушилась люстра – к счастью, Вероника стояла в другом конце комнаты. Теперь от страха все мысли перемешались. Первые несколько секунд она не могла сдвинуться с места. Потом, как сумасшедшая, заметалась по комнате, хватая какие-то вещи и бросая их обратно. Распахнула встроенный шкаф. Надела на себя замшевое зимнее пальто… Прямо на босые ноги натянула сапоги… Затем снова замерла и прислушалась. Ей показалось, что гул, исходящий из земли, усилился. В это же мгновение пол под ногами тряхнуло с такой силой, что Вероника покачнулась и встала на четвереньки. Новый толчок! И вдруг она услышала громкий, душераздирающий визг откуда-то с улицы. Одновременно с этим за окном раздался звук, похожий на взрыв. Вероника вскочила на ноги, выглянула в окно и… не увидела там соседнего дома. Он рухнул. Просто сложился – как карточный домик. За несколько секунд из пятиэтажного дома получилась куча разломанного кирпича вперемежку со всем, что там находилось. Как слоеный пирог.

Веронику охватил панический ужас.

– Господи, да что же это… – бормотала она себе под нос, подхватила с постели одеяло и бросилась к двери.

Однако добежать она не успела: послышался страшный грохот и хруст, пол под ногами бешено затрясся и накренился, Вероника, потеряв равновесие, упала навзничь и скатилась обратно в глубь своей комнаты (потом она поняла, что только это ее и спасло – успей она выбраться в коридор – и ее сплющило бы потолком, как и всех остальных)…

С этого момента она почти не осознавала, что происходит. Вокруг нее что-то со звоном падало и рушилось, искрила рвущаяся проводка, вопили в сотни голосов гибнущие под обломками люди. Все это происходило в течение каких-то секунд, пока длилась серия толчков, – а потом все стихло и Вероника очутилась в полной, кромешной темноте, стиснутая со всех сторон кирпичным ломом и бетонными плитами. Пространство было маленькое, как нора – в нем было почти невозможно шевелиться. В нос сразу же набилась кирпичная пыль – первые пять минут Вероника сотрясалась от мучительного чиха. Потом пыль понемногу улеглась, и тогда она смогла спокойно дышать.

Как только Вероника пришла в себя и поняла, что произошло, из груди у нее вырвался хриплый протяжный вопль. Вокруг была вязкая, пугающе черная темнота. Она – внутри завала, внутри слоеного пирога!

– Люди! Помогите! Вытащите меня отсюда! – стала истошно звать она.

Но со всех сторон лишь глухо, словно сквозь вату, слышались сдавленные стоны и крики. Были детские – отчаянные и жалобные. Были женские – истерические и тонкие. И даже срывающиеся мужские. Некоторые – искажены болью.

Вероника попыталась нащупать лаз или хотя бы зыбкое место вокруг себя, чтобы попытаться выбраться наружу. Но ногти лишь беспомощно царапали бетон и спрессованную кирпичную крошку. В бок ей упиралась какая-то острая штука – Вероника вытащила ее и поняла, что это кусок плинтуса. Может, ей удастся прокопать с помощью него какой-нибудь ход? Но сколько она ни пыталась – все напрасно. Она была заживо погребена под тремя верхними этажами и только чудом оказалась в зазоре между полом и бетонной плитой. Некоторое время она еще пыталась выбраться – кричала, стирала в кровь ногти, колотила ногами по холодному бетону, надеясь случайно обнаружить какую-нибудь брешь. Потом на какое-то время затихала, лежала, тяжело дыша и отплевываясь, – и принималась снова. Несколько раз она даже проваливалась в забытье, но потом просыпалась и начинала все сначала. В конце концов она совершенно обезумела и бессильно зарыдала. Нет, самой ей никогда отсюда не выбраться…

«А Максим? – вдруг пронзил ее запоздалый вопрос. – Что стало с Максимом? Жив ли он? Нет, он не мог погибнуть. Он же сам говорил, что их дом двухэтажный и поэтому сейсмоустойчивый…» Вспомнив его спокойное, чуть ироничное лицо, Вероника решила, что, попади он в такую ситуацию, как она, он не стал бы устраивать истерик. Зачем раньше времени паниковать? Может быть, все не так плохо, как кажется. Наверняка ведь ничего не известно. Надо постараться взять себя в руки. В конце концов, она будущий медик – хотя и ветеринар. И должна вести себя соответственно.

Вероника внимательно, как врач, обследовала свое тело – но обнаружила только синяки да несколько глубоких царапин от битого стекла. Наверное, ее защитило пальто, которое она натянула в последнюю секунду. Теперь оно спасало Веронику от холода. Зубы ее стучали, ноги постепенно занемели так, что она перестала их чувствовать. А вскоре она уже окончательно потеряла ощущение времени.

Она сознавала, что находится в состоянии шока. «Сейчас я засну, – успокаивала себя она. – Я должна заснуть. Это естественная защитная реакция организма на нервную перегрузку. Если будет новый сильный толчок и меня придавит, во сне я ничего не почувствую. А если все обойдется, то меня обязательно найдут. Боже мой, бедные родители. Они ведь думают, что я в Москве. И Максим… Что стало с Максимом…»

2

Очнулась Вероника от равномерного стука, который слышался откуда-то сверху.

«Спасатели!» – мелькнуло у нее в голове, и она набрала в легкие воздуха, чтобы во весь голос закричать. Но крик получился слабый и хриплый – наверное, за долгие часы, которые она пролежала в завале, она потеряла слишком много сил. Но нет, они должны ее услышать! Должны – или она погибнет! Вероника напряглась и снова из последних сил крикнула:

– Спасите меня! Я здесь! Помогите! Э-э-эй!

На этот раз голос ее окреп и звучал громче. И ей показалось, что сверху что-то прокричали ей в ответ. «А вдруг это Максим? – с надеждой подумала она. – Вдруг он остался жив и пришел меня разыскивать?» Вероника снова принялась кричать – теперь уже с воодушевлением, чтобы тем, кто был наверху, легче было сориентироваться на звук. «Только бы они сами меня не засыпали!» – в отчаянии думала она.

Звуки ломов о камень слышались уже совсем рядом.

– Я здесь, здесь! – продолжала кричать Вероника, но теперь загвоздка была в другом – спасатели никак не могли одолеть бетонную плиту, которую удачно заклинило под углом и которая, собственно, и спасла Веронике жизнь.

Вероника пыталась шевелиться и даже стучать по плите. Голоса спасателей звучали уже так близко, что Веронике было слышно, о чем они между собой говорят. Но, кажется, голоса Максима среди них не было…

– А возле подстанции – слышали? – говорил один. – Дом весь подчистую под землю ушел, в трещину – и только один мужик уцелел. Ему, понимаешь, среди ночи приспичило – а нужник у них метрах в двадцати на улице был, каменный такой. Ну, этого малого в нужнике и накрыло. Прямо на очке, его, бедолагу, заклинило. Вопил, как безумный. Достали его, конечно…

– Это еще что, – перебил его другой. – Вот у нас сегодня было: копали, копали и чуем по запаху – есть там кто-то, смердит уже. А вокруг все баба носится – нет, говорит, там никого, вся наша семья выбежать успела… А наш Митрич свое гнет – чую, говорит, есть там кто-то – и все тут. Так что, ты думаешь, оказалось? Докопались мы – а там холодильник раскрытый, а в морозилке – тухлая курица… – Несколько мужских голосов цинично захихикали.

– Слышь, ты там еще жива? – выкрикнул один, обращаясь под плиту к Веронике.

– Жива! – отозвалась она и вдруг принялась истерически рыдать.

– Руки-ноги целы?

– Вроде целы! – сквозь слезы проговорила Вероника и снова попыталась пошевелить затекшими ногами. Они не слушались. Тогда она кое-как размазала по лицу слезы и принялась старательно одергивать ночную рубашку и пальто – на ней ведь не было даже трусиков. Только сейчас она заметила, как отвратительно воняет ее одежда – видимо, из-за нервного срыва она описалась во сне. Ей было гадко сознавать, что сейчас эти веселые глумливые мужики обнаружат ее здесь в таком виде. И все-таки ничего на свете ей не хотелось сейчас больше…

– Давай, вот с этого края разгреби еще сверху – только смотри не переборщи, а то еще сорвется… – Вероника почувствовала, что плита, косо нависающая над ней, зашевелилась. – А слышали вы про старика-то верующего? – продолжал тот, что спрашивал ее про руки-ноги.

– Какого еще старика? – переспросил другой голос, помоложе.

– А у него на глазах вся улица – как была – провалилась в трещину. Вместе с его домом. Сам он только по чистой случайности не дома был. А может, и учуял что костями своими стариковскими – шут его знает. Потом нашли его на дороге – сидит, молится, лбом поклоны бьет. Ребят наших за ангелов принял. Когда – спрашивает – светопреставление начнется? Я, мол, трубу архангела Гавриила уже слышал… Надо же, чего только люди не придумают. Некоторых достанешь – а они вылезают на свет Божий с поднятыми руками. Сдаются захватчикам. Мы – это, значит, у них захватчики. А землетрясение – это ракетный ядерный удар… Во как… Эй, там, внизу! – крикнул он, обращаясь к Веронике. – Сейчас поднимать будем – глаза зажмурь, а то ослепнешь!

Вероника послушно зажмурила глаза. Сейчас она ни о чем другом не могла думать – только о том, чтобы скорее оказаться наверху. Даже через прикрытые веки она почувствовала свет, но глаза сразу открыть не решилась.

– Ну, вылезай из своей берлоги! – сказал тот спасатель, что казался постарше остальных. – Поглядите, мужики, какую мы Снегурочку откопали – прямо тебе готовая фотомодель… И почти целая, – шутками он старался подбодрить Веронику и всех остальных, которые уже устали с утра до вечера смотреть на смерть и страдания.

Вероника попробовала пошевелить ногами, но не смогла – они затекли так, что, казалось, больше ей не принадлежали. Спина и поясница ныли. Руки хоть и слушались, но любое движение причиняло нестерпимую боль. Шея при каждом повороте хрустела.

– Ну что, сама небось не встанешь? – спросил старший и, не дожидаясь ответа, крикнул куда-то в сторону: – Ребята, носилки сюда тащите! Барышню транспортировать будем!

Только сейчас Вероника решилась приоткрыть один глаз. Оказывается, были уже сумерки – на западе теплились последние розовые лучи солнца. В воздухе висела вечерняя прохлада. Значит, она пролежала под землей почти целые сутки!

Тот самый спасатель, которого по голосу Вероника приняла за старшего, на вид оказался довольно молодым, спортивного вида мужчиной. Возраст выдавали только тронутые сединой виски. Он осторожно подхватил Веронику под плечи и под коленки, а затем опустил ее на приготовленные брезентовые носилки. Как только носилки оторвались от земли, Вероника повернула голову и окинула взглядом то, что осталось от их пятиэтажной кирпичной «хрущевки»: бесформенная гора битого кирпича, обломков мебели, пыльной одежды и других предметов человеческого существования, ставших в одночасье мусором. Она знала многих соседей – неужели все они погибли?

– Подождите, не уносите меня так сразу… – попросила Вероника и на несколько секунд умолкла. – Скажите, а вы достали из нашего дома кого-нибудь еще?

– Живьем только четверых, – так же хмуро, в тон ей, ответил другой спасатель, совсем молодой парнишка-кореец, – но все в разных подъездах. У пятого пульс сначала прощупывался, а потом… Крови он много потерял…

– А мертвых?

– Что – мертвых?

– Мертвых в нашем подъезде доставали?

– Ты еще спрашиваешь… – ответил кореец и отвернулся.

– Все, больше вопросов нет, – отчеканила Вероника и заставила себя проглотить слезы. – Несите меня куда положено.

Она понимала, что эти мужчины просто не в состоянии делить горе с каждым из спасенных. Когда двое с носилками спустились с горы обломков во двор, Вероника увидела остальных своих спасителей: грязные, небритые, они сидели вокруг костра в добытых из развалин шикарных кожаных креслах и молча курили. У некоторых одежда была перепачкана кровью. Один из них – в форме морского офицера – старательно наматывал на ножку от стула какое-то тряпье, а потом обмакнул ее конец в железную банку с крупными буквами «СОЛЯРКА» и поджег от костра. Вспыхнул яркий факел. Другой – бодрый белобрысый усач – держал в руке раскрытую трехлитровую банку с солеными огурцами – видимо, тоже обнаруженную среди остатков. Нисколько не смущаясь, он окунал в банку грязные пальцы, доставал огурцы и громко ими хрустел. Перехватив удивленный взгляд Вероники, он весело подмигнул ей:

– Хочешь?

Та поспешно замотала головой.

– А что – не пропадать же добру… Люди, понимаешь, старались, заготавливали…

– Спасибо. Мне пока нельзя ничего есть, – спокойно сказала Вероника. – И вообще, спасибо вам огромное за то, что меня вытащили. Дай вам Бог здоровья.

– На вот тогда, хоть водички попей… Снегурочка… – участливо улыбнулся «старший» и протянул Веронике неполную пластиковую бутылку. – Чего-чего, а этого добра здесь завал. Водопровод весь покорежило, с канализацией смешало. Японцы, вот, целых два вертолета минералки прислали. Теперь долго будем из этих бутылочек жажду утолять.

Вероника с благодарностью приняла бутылку. Сначала, лежа под землей, она мучительно хотела пить, но потом в ее организме, видимо, что-то перестроилось, и последние часы она почти не ощущала ни голода, ни жажды. Только теперь, при виде прозрачной, пронизанной жемчужными пузырьками воды, она поняла, насколько сильна ее жажда. Пока парнишка-кореец и второй молодой спасатель, которые взялись донести ее до ближайшей передвижной санчасти, курили вместе со своими собратьями, Вероника всласть напилась воды, жадно припав к горлышку бутылки. Движения ее были неверными, и вода стекала по подбородку, проливалась на меховой воротник замшевого пальто. Затем Вероника завинтила пробку, положила заветную бутылку рядом с собой, блаженно откинулась головой на носилки и закрыла глаза. Через некоторое время носилки снова качнулись и поплыли над землей. Вероника открыла глаза, осторожно повернула голову и стала смотреть на проплывающий мимо пейзаж.

Город лежал в руинах. Из домов остались стоять только деревянные – да еще некоторые низкие одноэтажки. Деревья и кустарники местами были выкорчеваны с корнем и походили на притаившихся возле дороги чудовищ… Кругом на обочинах и тротуарах пылали костры, бросая на уцелевшие остовы домов зловещие тени… В густеющей темноте появлялось все больше людей с самодельными факелами… Один из них подбежал к носилкам и наклонился к самому лицу Вероники – она даже уловила его несвежее дыхание, какое бывает у людей с больными зубами. «Наверное, ищет кого-нибудь», – подумала Вероника и, бегло встретившись с незнакомцем глазами, отвернулась.

– Извините, обознался, – пробормотал мужчина и побежал дальше.

Вдоль улиц рядами были сложены трупы – некоторые чистенькие и аккуратные, словно приняли смерть в своей постели, другие – перепачканные в крови и изуродованные до неузнаваемости. Встречались и те, что потеряли ногу, руку и даже голову… Неужели среди них есть и ее знакомые – учителя, одноклассники, их родители? Вероника вся подобралась изнутри, как пружина, и бесстрашно смотрела на них, не отводя глаз.

«Ты должна быть настроена только на спасение, – учил Веронику знакомый хирург – старый заслуженный врач Петр Ефремович, который уже вышел на пенсию и теперь работал на приеме в детской поликлинике. – Жалость и сочувствие нужно спрятать на самое дно – иначе в самый ответственный момент у тебя может дрогнуть рука. А что касается мертвых – к ним вообще нужно относиться спокойно. Их уже не спасти».

Петр Ефремович водил Веронику в анатомичку – показывал ей вскрытие, учил не бояться мертвого тела. «Для тебя не должно быть душ – только тела, объекты. По-другому никак. Если о каждом будешь думать как о живом, то сама свихнешься – и не сможешь работать». Тогда Вероника еще готовилась поступать в медицинский – собиралась пойти по стопам матери. Но потом, после нелепой смерти ее любимой кошки Царицы, твердо решила, что будет лечить животных. «Врачей, которые лечат людей, и так много, – объяснила она родителям, – а вот тех, кто может помочь животным, в некоторых городах нет вообще». Именно тогда родилась идея поступать в Московскую ветеринарную академию…

Носилки все плыли и плыли над землей, а Вероника, словно завороженная, не сводила глаз с картины разрушенного города. Прямо над их головами с рокотом пролетел вертолет. Возле одного из полуобвалившихся домов работала какая-то съемочная группа, освещая его прожекторами и юпитерами. Рядом с крыльцом промтоварного магазина, в котором уцелел первый этаж, стоял фургон с надписью «ХЛЕБ», и грузчики, как тени, мелькали с лотками туда и обратно. В покосившейся витрине посреди груды расколотого стекла, в смешных неестественных позах лежали два манекена – мужской и женский. Мужской был одет в черный костюм, а женский – в какое-то легкомысленное полосатое платье. Почему-то вид этих беспомощно распластанных больших игрушек вызывал даже больший ужас, чем мертвые искалеченные тела людей. Даже спасатели, которые тащили носилки, покачали головами и переглянулись. Кореец философски заметил, кивнув в сторону витрины:

– Вот ведь… Этим ничего не сделается. Выходит, что люди – они и есть самые хрупкие. А все говорят, что фарфор с хрусталем. Нет, не так… – Он размеренно шагал, переступая через разбросанные по улице обломки искореженной мебели. – Другой раз раскопаешь человека. Сам он, как штопор, три раза вокруг себя перекручен, а где-нибудь под ногой лежит маленькая хрустальная рюмочка – целехонькая! Или какой-нибудь елочный шарик…

Они свернули в переулок, где сохранилось много почти полностью уцелевших построек. Может быть, толчки здесь были слабее, а может – стены крепче. Попадались и дома, которые были разрушены не до конца, а как бы перерезаны пополам. В одном месте Вероника увидела в таком разрезе целую квартиру: двуспальную кровать, сервант с посудой, диван с парой кресел, на стене – ковер и часы с маятником. Он еще отстукивал время…

Когда они подошли к передвижной санчасти, уже почти стемнело. Здесь царили суматоха и неразбериха. Где-то неподалеку тарахтела машина – спасатель объяснил ей, что это гудит силовая установка, которая гонит электричество в операционные. Кругом, укрепленные где только можно, горели факелы. Вдоль улицы выстроились военные машины с зажженными фарами и вертолеты – видимо, гуманитарная помощь. Кругом роились толпы людей, то и дело раздавались выкрики:

– Ваня! Ванечка! Отзовись!

– Папа! Ты здесь!

– Где мне достать кислородную подушку?! – И все в таком роде.

Раненых здесь разделяли на две категории – особо тяжелых помещали в уцелевшем здании прокуратуры, а тех, кто был легко ранен или просто в шоке, укладывали на раскладушки в больших солдатских шатровых палатках. Вероника попала в категорию «легких». Строгая девушка с блокнотом представилась «Службой оповещения населения» и записала в блокнот ее фамилию и имя.

На прощание кореец-спасатель протянул ей пакетик арахиса и сказал:

– Ну ладно, ты давай выздоравливай. Ты еще молодая – все у тебя будет… – После этого они взяли на лотке еще по паре бутылок бесплатной минералки и ушли.

Пока Вероника лежала на носилках и дожидалась своей очереди, она, почти не ощущая вкуса, съела орешки и запила их остатками воды. Несколько раз она снова пробовала пошевелить ногами. Кажется, теперь это ей удавалось. Но когда она попыталась подняться с носилок, чтобы поискать среди раненых Максима или кого-нибудь из знакомых, в глазах у нее помутилось и она рухнула прямо на газон. Очнулась она, когда носилки уже внесли в небольшой предбанник палатки.

Сначала пожилая хромая санитарка с совершенно непроницаемым лицом предложила Веронике помочиться в судно. Потом прямо на носилках раздела Веронику догола и слегка обмыла ее влажным ватным тампоном на палочке – видимо, чтобы не заносить в палатку лишнюю грязь. Общупала по очереди все кости, промяла живот. Густо смазала царапины и порезы зеленкой. Затем, ничего не спрашивая, вколола ей два укола («Противошоковый и глюкоза», – мелькнуло в голове у Вероники), натянула на нее чистую фланелевую больничную рубаху и велела двум помощникам унести ее и положить на раскладушку. Замшевое пальто и сапоги по причине их гигиенической негодности забрали в чистку.

Теперь Вероника лежала в скудно освещенной свечами палатке среди других легких раненых, и все ее имущество и богатство состояло из жесткого матраса, отсыревшей подушки и колючего шерстяного одеяла. Свернувшись под ним калачиком, она обхватила голову руками и постаралась выгнать из головы все мысли. Пока их груз был для нее непосилен…

3

– Мама!.. Папа!.. Максим!.. Бегите все на сопку… На сопку!.. А-а-а-а!!! Вытащите меня отсюда! Спасите! – Девушка из правого ряда металась, как в бреду, и в голос выкрикивала какие-то фразы.

– Этак она нам всю палату переполошит…

Две пожилые санитарки переглянулись, и одна из них – хромоножка – проковыляла по проходу к возмутительнице спокойствия. Когда она приблизилась, девушка снова принялась кричать – теперь она звала во сне какого-то Максима. Длинные и прямые белокурые волосы прилипли к бледным, по-детски пухлым щекам, губы были в кровь искусаны.

– Девочка! А девочка! – позвала санитарка, склонившись к самому ее лицу. – Проснись – не то ты мне всех тут перебудишь.

Девушка в испуге распахнула глаза и уставилась на санитарку непонимающим взглядом.

– Как тебя зовут, дочка? – так же шепотом спросила женщина и вдруг заметила, что у девушки на руках изломаны все ногти.

«Видно, из завала достали», – подумала она про себя и вафельным полотенцем стерла со лба девушки липкий холодный пот.

– Вероника… Меня зовут Вероника. – Девушка наконец поняла, где она находится и что от нее хотят.

– Вероника? Верочка, значит… Ну что ж ты, Верочка, так громко кричишь – сны у тебя, видать, плохие?

Девушка незаметно смахнула из уголка глаза слезу.

– Знаете, меня замучили кошмары, – стараясь говорить спокойно, произнесла она. – Наверное, мне стоит вколоть что-нибудь успокоительное, тогда я крепко усну и не буду орать.

– Вот видишь, какая ты рассудительная – умница, Верочка, – ласково сказала санитарка, и лицо ее немного оттаяло, утратив свое непроницаемое выражение. – Ты подожди, я тебя сейчас уколю, средство у нас есть очень хорошее – швейцарцы из Красного Креста всем раздавали. Будешь у нас спать, как младенчик. Ты пока не думай ни о чем – и спи. У меня тоже дом обвалился – все мы теперь такие. Но это, милая, ничего – как-нибудь выкрутимся. Говорят, тем, кто без крыши остался, компенсацию платить будут. Американские коттеджи строить. Выживем как-нибудь… – И она снова похромала на пост.

После укола девушка действительно стала спать спокойнее. Она уже больше не металась, а тихо лежала, раскинувшись на спине, словно нимфа, которая прилегла отдохнуть на берегу озера. «До чего ж хороша, – подумала санитарка, когда обходила ряды раскладушек со свечой, чтобы поправить своим подопечным одеяла. – А ноги-то, ноги – прямо как у манекенщицы. Длинные, фасонистые – и ведь совсем еще девчонка!»

– Эх, несчастная наша судьба… – вздохнула самой себе она, натянула девушке одеяло до самого подбородка, чтобы та не мерзла, и отправилась на пост. Была уже глубокая ночь…

4

Судовой врач плавбазы «Маршал Мерецков» Елена Владимировна, склонившись над столом, промывала рану молоденькой рыбообработчице, которая порезалась при разделке рыбы. Все шло по плану: ее сразу предупредили, что такие травмы случаются здесь чаще других. Они находились в море всего второй день – а с порезами в медпункт обратилось уже несколько человек. Еще двое сразу слегли с простудой, у троих схватило живот… Елена Владимировна проворно орудовала бинтом. Медсестру она отпустила пообедать и теперь спокойно, ничуть не смущаясь, выполняла ее нехитрую работу. Когда она уже почти закончила повязку, дверь вдруг с шумом распахнулась и в каюту ворвался главный механик судна – Александр Борисович, который по совместительству являлся и ее мужем.

– Лена! Только не волнуйся! – с порога закричал он.

– Что? Что-нибудь с Вероникой? – вскинула она голубые глаза.

– Землетрясение. Девять баллов. Разрушения – девяносто пять процентов, – на одном дыхании выдал он и, обессиленный, опустился на обтянутую клеенкой кушетку.

– А как же Вероника?! – в ужасе прокричала врач. – Что с ней?!

– Не волнуйся. Радист получил телеграмму из Москвы. Вместе с сообщением о землетрясении…

– Это не в Аниве? – пискнула рыбообработчица, которую Елена Владимировна все еще держала за пораненную руку.

– Нет! – рявкнул механик, а его жена поспешно добинтовала руку испуганно глядящей на них девушке и отпустила ее.

Как только та вышла из медпункта, Елена Владимировна села рядом с мужем на кушетку, стянула с головы белую шапочку с тесемками и, обхватив руками пушистую белокурую голову, принялась раскачиваться из стороны в сторону.

– Господи, как хорошо, что мы ее отправили, как хорошо… – причитала она.

– Да… Если бы не наша плавбаза, может быть, и нас бы уже в живых не было…

– А дом наш – точно?.. Как ты думаешь?

– Думаю, да. Такие хрущевки всегда валятся первыми.

Елена Владимировна в голос заплакала. Муж обнял ее за плечи, помолчал.

– Что же нам теперь делать? Что же делать? – сквозь слезы причитала женщина. – Столько лет мы все это наживали… Теперь кануло все – вещи, ценности, память, в конце концов… Столько фотографий… Кто теперь все это нам вернет?

Муж гладил ее по голове:

– Ну не надо, Аленушка, не надо… Самое главное, что Вероника жива, а остальное ведь такая ерунда, ей-Богу…

Дверь в каюту медпункта распахнулась, и на пороге вырос капитан судна – седовласый и седоусый Иван Иванович. Из-за могучего плеча его выглядывал молодой рыжий боцман Сережа. Оба были нахмуренные и суровые.

– Слышал, слышал я про ваши дела, – сказал он, проходя и устраиваясь на первом подвернувшемся стуле. – Глубоко вам соболезную. Дочка ваша, значит, жива осталась? Счастье это большое. Других каких родных в городе не оставалось?

– Нет, – скорбно глядя в пол, ответил механик.

– А дом, как вы полагаете, ваш мог устоять?

– Думаю, не мог.

– Ну, значит, будете компенсацию от государства получать.

– А может быть, как сейнер с утра подойдет – нам пересесть на него и… – начал механик, но капитан перебил его:

– А зачем же вам это надо, чудак вы человек? Ну, приедете вы туда: дома вашего нет, вещей нет. И главное, дочери нет. Ну, получите самые первые компенсацию. А дальше-то что? Жить-то где? Пока еще какие-нибудь бараки для потерпевших построят… И будете вы по сырым палаткам мыкаться, вшей собирать. Мыслимое ли дело? Водопровод не работает, помыться негде – да люди бегут оттуда пачками. А вы сами ехать туда хотите. Погодите – успеете вы еще намаяться. Пользуйтесь, пока у вас крыша над головой есть. А потом – вам теперь, после землетрясения, деньги, что ли, не нужны стали? Спокойно себе отплаваете, деньжат подзаработаете, а потом получите свою компенсацию и как раз хорошую квартирку себе справите – вместе с мебелью… Что, разве не прав я, Серега? – обратился он за поддержкой к боцману.

Рыжий, конопатый боцман едва заметно кивнул.

– Дело все говорите, – коротко подтвердил он.

Супружеская чета молчала, вперив глаза в пол. Конечно, капитану, со своей стороны, не хочется отпускать с борта хороших работников и спешно искать новых. Но, похоже, он думает не только о своей пользе. Действительно, что они будут делать в городе – помогать строить? Но там им не удастся заработать столько денег, чтобы купить потом приличную квартиру. А про компенсации от государства лучше вообще не говорить…

К вечеру решили точно: они остаются на плавбазе. И пусть все идет своим чередом – как будто и не было никакого землетрясения. Будут посылать весточки Веронике в Москву. А она – им. Деньги у нее есть – достаточно перевести их на московский счет. А через полгода они вернутся, и на летние каникулы дочка приедет уже в новую квартиру…

5

Ранним утром в палатку, где лежала Вероника, хлынули несчастные, оборванные люди с воспаленно горящими глазами – это были те, кто надеялся обнаружить здесь своих уцелевших родных. Безжалостный свет, падающий из небольших капроновых окошек, выхватывал глубокие морщины, пролегшие у них под глазами, – следы горя и измождения.

От шума многие из лежащих на раскладушках проснулись и тоже принялись с надеждой выискивать в толпе своих близких. Изредка раздавались радостные возгласы – и счастливцы бросались друг другу в объятия. Однако даже в таком гвалте пробудились не все. Некоторые продолжали спать – то ли из-за глубокой усталости, то ли под действием лекарств.

Хромоногая санитарка проходила по рядам и пыталась растолкать спящих. Красивая белокурая девушка, которой она среди ночи делала инъекцию успокоительного, лежала не шелохнувшись – точно так же, как она оставила ее ночью. Одеяло снова было сброшено почти на пол, и из-под задравшейся рубашки торчали длинные ноги в пятнах зеленки.

– Вероника! – крикнула у нее над ухом санитарка, старательно прикрывая ее одеялом. – Верочка, проснись! Тебе надо покушать… – Но сколько она ни старалась, разбудить девушку не могла. Наверное, швейцарское лекарство было рассчитано на длительное действие.

Вдруг она заметила, что какой-то плотный, но довольно молодой мужчина в камуфляжной куртке остановился и пристально вглядывается в лицо спящей.

– Сестренка! – вдруг радостно воскликнул он. – Это же Вероника, моя сестренка!

Пожилая санитарка поспешно и неуклюже поднялась.

– Неужели сестра? – недоверчиво свела брови она. – Что – родная?

– Двоюродная! – выпалил мужчина и схватился за коротко стриженную голову.

– А вы часом не Максим? – пытливо заглядывая ему в лицо, спросила санитарка. – Она ночью все звала какого-то Максима…

– Да Максим я, Максим! – хлопнул себя по бедрам мужчина. – Можно мне прямо сейчас ее забрать? У меня машина. Отвезу ее к тетке в Томари.

Санитарка всплеснула руками.