Текст книги "Жаркие объятия разлуки"
Автор книги: Екатерина Вересова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
3
Вероника вышла во двор с миской в руках и вызвала из кустов Тома. Тот вприпрыжку выбежал к ней, принялся ластиться и лизать руки. Вольная и сытая жизнь благотворно отразилась на его шкуре: белая, черная и рыжая шерсть была длинной, густой и шелковистой. Жильцы относились к Тому неплохо, дети во главе с Данькой – любили и подкармливали.
Поставив миску под кустом жасмина, Вероника уселась на детские качели и принялась меланхолически раскачиваться. Она часто сидела здесь по вечерам, анализируя прошедший день и обдумывая планы на предстоящий. Было уже десять часов. Вероника не любила, когда дома был муж тети Тамары, и старалась под любым предлогом улизнуть. Еще не хватало ей терпеть его дурацкие перепады настроения. У них в семье никогда не было психопатов, и Вероника не привыкла к подобным выходкам.
На двор уже опустились сумерки. Здесь темнело раньше – как только солнце заходило за соседний высотный дом. Дети к этому времени уже разбегались по домам, и здесь, на детской площадке, Вероника чувствовала себя полной хозяйкой. Качели мерно поскрипывали в такт ее мыслям…
Прошла уже неделя, а она по-прежнему сидела без работы, хотя целыми днями только и делала, что занималась поисками. Первый день она пыталась звонить по объявлениям с таксофонов, но потом поняла, что это бесполезно – железные чудовища только заглатывали один за другим жетончики и соединяли с нужными номерами лишь в очень редких случаях.
К счастью, ее выручила сердобольная соседка Клавдия Мироновна – предложила звонить со своего домашнего телефона.
– Знаешь, у Губернаторовых ведь раньше тоже телефон был… – рассказывала Веронике она. – Нам вместе ставили. Только потом, когда Бореньку выслали, у них номер-то и отобрали. Тогда таким семьям очень тяжело было… Гонения всякие. А хочешь жить нормально – отрекись. Так вот над людьми издевались. А я Бореньку вашего всегда любила – деда твоего. Красивый он был, веселый. Вредный, конечно, немного, но кто не без греха. Волосы у него в точности такие же, как у тебя, были – белые, густые, рассыпчатые…
Да, бабуля в свое время явно была неравнодушна к деду Борису. Она могла часами рассказывать про старинное житье-бытье. Однако Вероника вежливо дала ей понять, что не может тратить столько времени на разговоры. И поскольку отплатить старушке внимательным выслушиванием ее рассказов не могла, то предложила Клавдии Мироновне ходить для нее в магазин.
С того самого дня она приходила в квартиру этажом ниже, как на работу. Тетя Тамара посоветовала ей покупать газету «Из рук в руки», где печатались самые разные объявления. Теперь дни Вероники были похожи один на другой: с утра она завтракала, выходила во двор, чтобы покормить и напоить Тома, затем заходила к Клавдии Мироновне, брала у нее список продуктов и отправлялась в магазин (старушка любила, чтобы каждый день все было свежее). В киоске по пути Вероника приобретала свежий номер газеты «Из рук в руки». Возвращалась, загружала продукты в холодильник – после чего садилась к телефонному столику. Клавдия Мироновна, чтобы не мешать ей, спускалась во двор и в компании старушек-подружек сидела на лавочке.
Объявлений было много, и большинство телефонов кочевало из номера в номер. Такие Вероника заносила в специальный «черный список». Обычно телефонный разговор о наеме на работу выглядел примерно так:
– Алло.
– Здравствуйте, это вы давали объявление насчет работы?
– Да, мы давали.
– И какая у вас есть работа?
– Девушка, а вам сколько лет? Восемнадцать-то есть?
– Есть, – охотно врала Вероника.
– А московская прописка есть?
– Нет…
– Ну тогда больше вопросов нет. – И на другом конце тут же клали трубку.
Про «работу для молодых и энергичных» Вероника выяснила все в первый же день. Это оказалась всего лишь скандально известная фирма «Гербалайф». Нет, Вероника не стала огульно отвергать даже этот вариант. Ради интереса она договорилась по телефону о встрече и поехала в Дом журналиста, где проходило очередное собрание «гербалайфщиков».
Давно уже Вероника так не хохотала. Это сборище показалось ей настоящим представлением для дураков. По очереди на сцену выходили какие-то не в меру энергичные люди – в основном женщины – и начинали с заученным энтузиазмом рассказывать, как потребление «продукта» помогло им побороть ожирение и различные болезни. По их словам, «Гербалайф» был панацеей от всего, кроме, разве что, пресловутой родильной горячки.
– Вот эта юбка, – дергала себя за подол какая-нибудь бесформенная и безвкусно одетая тетка, – еще месяц назад на мне не сходилась. Я думала, что никогда уже не расстанусь с лишними килограммами. Но «Гербалайф» совершил чудо…
– После первой беременности у меня начался ужасный геморрой, – доверительно признавалась другая. – Потом подруга мне посоветовала, и я начала принимать продукт. Прошло две недели – и геморрой ушел…
Куда именно ушел геморрой, тетка не уточняла, но Вероника поняла, что ей лучше отправиться вслед за ним. И главное – подальше от этой тусовки безумцев с болезненным блеском в глазах.
Очень скоро Вероника выяснила, что эти любители легкой наживы скрываются за большинством объявлений в газетах. Видимо, их «пирамида» так разрослась, что пустила корни по всем московским изданиям. Кончилось тем, что Вероника звонила по любому объявлению, и первым ее вопросом был:
– Это не «Гербалайф»?
Если она не слышала четкого и уверенного отрицательного ответа, то сразу же бросала трубку.
Другой категорией объявлений оказался тотальный и всеобъемлющий «интим». На все предложения типа «приехать и обсудить все в спокойной обстановке, не по телефону», Вероника неизменно отвечала отказом, так как считала, что это было бы самым вопиющим примером виктимного поведения. Она очень быстро научилась расшифровывать скрытый в нескольких газетных строчках смысл. «Приглашаются дев. для раб. секр. в офисе. Молод. вн. фотомодели. Зрпт от 600 $ и выше». Стоило копнуть поглубже – и выяснялось, что «раб. секр.» помимо секретарских обязанностей предполагает тесный контакт с шефом и помощь ему буквально во всем. Другими словами – полную доступность. В конце концов, как только видела слово «секретарь» или «референт», Вероника сразу перечеркивала объявление и больше к нему не возвращалась.
Обзвонила она и все предложения пойти работать няней или домработницей в богатый дом. Деньги там предлагались довольно большие, однако везде требовались хорошие рекомендации или диплом об окончании лицензионных платных курсов. Вероника представила, как она явится на встречу со своими работодателями, и те увидят в ее паспорте какое-то подозрительно непохожее лицо… Да они и на пушечный выстрел не подпустят ее к своему новорусскому детенышу.
На всякий случай Вероника позвонила и по объявлениям из раздела «Домашние животные». Эти выглядели кратко: «ветпомощь» или «ветпомощь на дому». Но ловить там было совершенно нечего. Спрос явно не поспевал за предложением – ветеринары конкурировали друг с другом, и поэтому, как только узнавали, что звонит их коллега, то голос их тут же становился напряженным, а ответы – скупыми.
Веронику уже охватывало отчаяние. При внешнем обилии объявлений с предложениями работы, на поверку почти все они оказывались полной «липой». А если только появлялось что-либо интересное – так там обязательно требовалась московская прописка или опыт работы. Но как же она может получить этот опыт, если он требуется практически везде?
Качели остановились, и Вероника потерла пальцами виски, чтобы снять тупую боль в голове. Вдруг из-за кустов жасмина послышалось глухое рычание Тома, которое затем перешло в звонкий и заливистый лай. Прислушавшись, Вероника различила и другой собачий голос – тонкий и истеричный. Она спрыгнула с качелей и в несколько размашистых шагов была уже под кустами. Ну вот, опять этот чертик подрался, а может, решил «приударить» за какой-нибудь «барышней». Вероника бесстрашно подошла к карусели из собачьих тел и громко скомандовала:
– Фу! А ну хватит! Том, быстро отошел!
И Том нехотя, продолжая гавкать и выть, стал боком отступать к Веронике. Одновременно с этим с другой стороны кустов раздался приятный мужской голос:
– Глафира! Ко мне! С кем это ты там поцапалась?
Вскоре Вероника увидела и обладателя приятного баритона. Им оказался моложавый мужчина в белом спортивном костюме. В сгустившемся сумраке ей было плохо видно его лицо, но, судя по уверенному, вальяжному тону, это был человек достаточно красивый и знающий себе цену. Он тоже заметил Веронику и решил подойти, чтобы выяснить, в чем дело и, если нужно, извиниться.
– Добрый вечер, – обратился он к Веронике. – Кажется, у наших питомцев что-то не заладилось?
– Вечер добрый, – отозвалась Вероника, которая уже взяла Тома на поводок. – Пожалуй, это даже хорошо, что не заладилось, – продолжала она. – Вам ведь ни к чему щенки с «дворянским» происхождением…
– А-а-а, так вы еще и из дворян, – с шутливым восхищением протянул незнакомец. – Я в темноте и не разглядел.
– А я вот вашу сучку даже в потемках распознала – стаффордширка, да? Небось с родословной?
– Не без этого, – с гордостью сказал мужчина.
– Как же это вы себе кобеля не завели, или вы собачьими боями не интересуетесь? – поддержала светскую беседу Вероника.
– Какие там собачьи бои… – махнул рукой незнакомец. – Жизнь и так – вечный бой. Глафира, ко мне! – снова позвал он. – Ну, что у тебя там?
Глафира сидела под жасминовым кустом и тихонько поскуливала.
– Что это с ней? – встревожилась Вероника. – Неужели это Том ее так помял? Не может этого быть…
– Сейчас посмотрим, – сказал мужчина и подошел к лежащей собаке. – А ну-ка, коровушка, вставай – пошли выйдем на свет.
Собака – криволапый и мордастый стаффордширский терьер – с трудом, припадая на переднюю лапу, потрусила за хозяином под ближайший фонарь.
Вероника с Томом на поводке последовала за ними. Когда они осмотрели правую переднюю лапу, то обнаружили там сильнейший порез.
– Опять какой-то придурок разбил в кустах бутылку, – процедил сквозь зубы незнакомец. – Вот ведь – не было печали. Вечно ты, Глафира, куда-нибудь вступишь… Где я теперь среди ночи Айболита искать буду…
– Надо бы ее к ветеринару, – сказала Вероника.
– Конечно, завтра свезу. А вот ночью как быть – не подохла бы от потери крови…
– Вообще-то я могу обработать ей рану, – спокойно сказала Вероника. – Конечно, если у вас найдется бинт, вата и прочие прибамбасы…
– А вы можете?
– Могу. Я училась у знакомого хирурга. Собиралась идти в Ветеринарную академию.
– Так давайте тогда поднимемся ко мне. Я живу совсем рядом… – И он указал на высотный кирпичный дом – тот самый, который загораживал двор от закатного солнца.
Вероника вдруг опомнилась: она же в первый раз видит этого мужчину. Сейчас вечер, почти ночь. Пусть у него больная собака, но все равно она не может и не должна рисковать.
– А кто у вас дома? – поинтересовалась она.
– Да никого, я один. Жена с дочкой за городом…
– Тогда, вы уж извините, я к вам не пойду. Лучше вынесите все необходимое сюда. Под фонарем светло, я все отлично обработаю.
– Понял. Дело хозяйское. Настаивать не буду. Сейчас спущусь. Что принести?
– Бинт, вату, перекись – если есть, конечно, – зеленку или, на худой конец, йод…
Вероника осталась внизу и стала гладить жалобно скулящую Глафиру по толстой бархатной спине.
– Не волнуйся, девочка, сейчас я тебе помогу. Завтра все уже пройдет, не бойся…
Собака посмотрела на нее печальными глазами и попыталась лизнуть раненую лапу, но снова взвизгнула от боли. Том из солидарности ей подвыл.
Вскоре вернулся хозяин Глафиры и принес в чистом полиэтиленовом пакете медикаменты. Обработка раны заняла у Вероники не больше пяти минут. Ловко, умело она промыла рану перекисью, смазала зеленкой и наложила повязку. Собака, хотя и испытывала сильную боль, но в руках у Вероники молчала и не думала огрызаться.
– Хорошая девочка, умница моя… Вот так… Потерпи, моя ласточка… – с профессиональными интонациями приговаривала Вероника, проворно орудуя бинтом.
– Да, у тебя явно талант, – восхитился незнакомец, когда Вероника закончила. – Сколько я тебе должен?
– Да нисколько. Будем считать это так, по-соседски. Я ведь тоже тут рядом живу.
– Что-то я тебя раньше здесь не видел…
– А я недавно приехала к тетке. Вот, работу ищу. Может, поможете мне с работой, тоже по-соседски?
– Это запросто, – живо отозвался мужчина. – У меня знакомых в бизнесе выше крыши. Завтра узнаю, а ты мне ближе к вечеру звякни. Как зовут-то тебя?
– Вероника, – сказала она и тут же почувствовала, как к лицу ее прилила кровь. Что она наделала! Это же совершенно незнакомый человек! Для него она может быть только Кирьяновой Анастасией – так написано в единственном документе, удостоверяющем ее личность. И на работу устраиваться она будет под этой фиктивной фамилией…
– А меня Анатолий… – ответил незнакомец и протянул Веронике визитку, которую достал прямо из кармана белых спортивных штанов. Кажется, в темноте он не заметил ее секундного замешательства.
«Интересно, он всегда таскает в карманах свои визитки, – подумала Вероника, принимая у него из рук кусочек плотной глянцевой бумаги, – или захватил специально для меня, когда бегал за бинтом?»
– Спасибо, обязательно позвоню, – сказала она и, как всегда, усадив Тома под жасминовый куст, отправилась домой. Она надеялась, что в такое время тетин муж Володя уже лег спать. На пластмассовых наручных часах было уже четверть двенадцатого.
4
– Вероничка! Пойди сюда! – таинственным шепотом позвала Веронику из комнаты тетя Тамара.
Вероника только что переоделась в халат и собиралась идти в ванную, чтобы принять перед сном душ.
– Что, теть Тамар? – так же шепотом отозвалась она.
– У меня к тебе интимное дело.
– Какое? – заинтересовалась Вероника.
– Да, в вобщем-то, ничего особенного. Понимаешь, дела у меня пошли раньше времени. А в шкафу, как назло, все кончилось. Были и прокладки, и тампаксы… А сейчас посмотрела – полный голяк. Может, у тебя есть какие-нибудь запасы?
Веронику словно обожгло. Месячные! У нее же должны быть месячные! А их до сих пор нет!
– Эй, ты что – уже спишь на ходу? – вывела ее из шока тетя Тамара.
– Н-нет… – растерянно пробормотала Вероника, но тут же, тряхнув головой, взяла себя в руки. – Я… я просто пытаюсь вспомнить – осталось у меня что-нибудь или я тоже все израсходовала. Нет… По-моему, нет. И в пакете с трусами тоже нет – я совсем недавно его перебирала… Ты уж извини, теть Тамар, ничем помочь не могу.
– Ну ладно… – вздохнула тетка. – До завтра как-нибудь обойдусь…
И Вероника, с трудом переставляя ставшие ватными ноги, отправилась в ванную. Там она встала под прохладный душ и принялась мучительно высчитывать и вспоминать, когда что с ней было…
Она отлично помнила, что в ту самую ночь, когда случилось землетрясение, она собиралась спать с Максимом – и не просто спать. Тогда она несколько раз пересчитывала все по Анькиной методике – и выходило, что у нее как раз самые безопасные дни… Но их получалось очень мало… Всего два или три – не больше. А дальше начинались условно-опасные. Тоже два-три. И затем – самые опасные, дни предполагаемой овуляции. Значит, в первый день, когда ее изнасиловал ублюдок, она еще не могла «залететь». Но потом ведь он принуждал ее к близости еще целых пять дней! Значит, это не просто задержка – она точно беременна! Вот в чем причина этих ее странных и неожиданных приступов голода…
Вероника заглянула в календарь с фотографией японки в купальнике, который висел на двери ванной. Первый день, второй день, третий… Сегодня у нас что? Вторник. Значит, месячные должны были начаться еще четыре дня назад… Как же она раньше об этом не вспомнила!
Вероника еще долго стояла под душем, уставившись в одну точку и тщетно пытаясь вникнуть в то, что с нею произошло. Однако мысли отказывались подчиняться ей. Они разбегались и путались, накатывая друг на друга, как волны.
Она беременна… Значит, внутри у нее зародилась новая жизнь… Она убила его, но он все равно остался жив… Она носит в себе частичку ублюдка… Аборт? Нет, это невозможно… Он вырастет и будет похожим на него… Такие же голубые остекленевшие глаза… Они будут преследовать ее всю жизнь… Нормальные цивилизованные женщины не делают абортов… Это тоже убийство… Она уже убила человека… Ей нечего терять… Значит, она должна добить этого ублюдка до конца… Чтобы его не было вообще на этой земле… А если? А если он останется навсегда в ее снах? Она же не сможет тогда жить!
Неожиданно Вероника отчетливо почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Так бывает – у человека нет специального органа чувств, который способен улавливать взгляды, но люди все равно каким-то непостижимым образом их чувствуют. Вероника нахмурилась и помотала головой, словно хотела освободиться от наваждения. Ей стало жутко. Вдруг это призрак ублюдка смотрит на нее из своего параллельного мира? Ведь еще не прошло сорок дней – значит, его грязная душонка бродит где-то совсем недалеко, рядом с живыми людьми. И все же ощущение было настолько реальным, что Вероника быстро отбросила свои мистические предположения…
Вдруг взгляд ее упал на стеклянное окошечко, которое соединяло ванную комнату с кухней. За стеклом маячило чье-то лицо! Пары секунд, пока оно там оставалось, Веронике вполне хватило, чтобы узнать в нем физиономию тетиного мужа.
Глава 9
1
Максим прокрался в темноте к раскрытому окну и осторожно, чтобы не разбудить соседей по палате, принялся сантиметр за сантиметром откреплять противомоскитную сетку. Ему предстояла непростая задача: вылезти на подоконник, оттуда (все так же бесшумно) шагнуть на стоящее под окном дерево, а с него уже спуститься на землю. Ночью можно спокойно разгуливать по улице хоть в чем мать родила, а у него вполне приличная клетчатая пижама.
Максиму уже надоело убеждать врачей, что он абсолютно здоров, что кризис давно миновал и теперь неважно, что он начинал свою больничную «карьеру» в реанимации.
Ему просто не повезло. Землетрясение застало его на улице – как раз когда он, тайком от всех выскользнув из дома, спешил на свидание с Вероникой. Останься он дома или задержись еще на пять минут – с ним бы ничего не случилось. Их низенький дом старой японской постройки после всех девятибалльных толчков остался стоять целый и невредимый, как будто и не было никакого землетрясения. Никто из его домашних не пострадал, если не считать переживаний, связанных с исчезновением Максима. Когда они проснулись от шума и сообразили, что началось землетрясение, они вдруг с удивлением обнаружили, что младшего сына нет дома. Мама едва не упала в обморок – после смерти отца она стала такой чувствительной… Впрочем, на этот раз ее дурные предчувствия были не напрасны: Максим действительно попал в переделку. Он встретил первый подземный толчок на улице, и по нелепой случайности на него свалился оторвавшийся с линии электропередачи провод. Больше бедняга уже ничего не помнил – он мгновенно потерял сознание и остался лежать на улице без признаков жизни.
Уже чуть позже, когда улеглась первая паника, когда кончились сильные толчки и люди начали осматриваться по сторонам, пытаясь оценить, что же с ними произошло, бездыханное тело Максима обнаружили на обочине дороги и положили в один ряд с другими неподвижными телами. Такие штабеля вдоль улицы видела Вероника, когда ее проносили по городу на носилках. Именно тогда, не разобравшись, наспех пощупав пульс и приложив к носу зеркальце, Максима записали в мертвые. Списки погибших корреспонденты местной газеты начали составлять уже ранним утром после ночи, в которую случилось землетрясение, – им нужно было успеть собрать материал для следующего номера.
(Этот роковой номер «Сахалинской правды» за вторник – почему судьба подкинула Веронике именно его? Потом, в других номерах, списки погибших были уточнены, и в них Максим уже не числился…)
Наконец ему удалось отодрать сетку снизу настолько, чтобы можно было спокойно взобраться на подоконник. Высокий – но при этом гибкий и ловкий, – он спружинил, оттолкнулся – и через секунду уже был на дереве. Подождал, пока стихнет шорох листвы, вызванный встряской… Прислушался, нет ли какого-нибудь движения в окнах больничных палат… Но ночную тишину нарушали лишь вскрики разборщиков на завалах, которые продолжали свою работу даже ночью, работая в две смены. Максим посмотрел вниз, с высоты третьего этажа. Веток было вполне достаточно, чтобы благополучно добраться до земли. Тогда он решительно опустил ногу и начал спускаться. С нижней ветки пришлось прыгать, и Максим немного разодрал рукав и поцарапал руку. Он рассеянно зализал царапину – словно пес – и двинулся через палисадник.
Идти в такое время домой было бы безумием – мама подняла бы крик и начала вызывать «скорую», чтобы Максима забрали обратно в больницу. Нет, он явится завтра утром – спокойный, нормально одетый – и скажет, что он очень просил и его отпустили. Из больницы больше не позвонят – после прочтения записки, которую он оставил на своей кровати, у работников вряд ли возникнет желание видеть его снова… А сейчас он первым делом пойдет к дому Вероники и попробует узнать, что с ней. Разумеется, с тех пор, как он очнулся, он регулярно просматривал списки погибших и знал, что Вероника осталась жива. Почему же она не пыталась его найти? Вариантов ведь не так уж много – либо одна санчасть, либо другая. В конце концов вышла бы на Витальку и узнала у него… Значит, у нее что-то случилось. Либо она решила, что он действительно погиб, и уехала в Москву…
Со дня землетрясения прошел уже почти месяц, но вид улиц за это время почти не изменился. По-прежнему кругом вместо домов громоздились груды обломков. Развороченные аллеи и скверы в темноте выглядели как декорации к фильму ужасов. Максим шагал по знакомым с детства переулкам и не узнавал их.
Отсюда уже должен быть виден дом Вероники. Но что это? За двумя высокими тополями маячили в темноте лишь несколько больших куч битого кирпича. Это все, что осталось от выстроенных у подножия сопки «хрущевок».
Неужели Вероника была в этом завале и осталась жива? Нет, этого не может быть… Наверное, она проснулась от первых легких толчков и успела выбежать на улицу. Максим, машинально переставляя ноги, шагал вдоль образовавшейся из разрушенных «хрущевок» горной гряды. Это дом номер десять… Одиннадцать… Двенадцать… Вот знакомая скамейка во дворе, где они так часто целовались, – разумеется, ее сломали. Мусорная куча первого подъезда, второго и третьего, где находилась квартира Вероники.
Если бы он успел тогда добежать, они бы были сейчас вместе. Или вместе бы погибли. Максим представил себе, как они лежат на диване, переплетясь телами, словно две гибкие лианы… Как потом пол под ними начинает мелко дрожать, как противно звенят стекла… Прямо голый, Максим вскакивает, подхватывает на руки голую Веронику и бежит вместе с нею в коридор… Быстрее молнии слетает по ступенькам – и вот они уже внизу, спасены. Жители дома, которые тоже успели выбежать, бросают на них удивленные взгляды… А потом любопытным становится на них наплевать, потому что на глазах у всех обваливается дом. Крики, вспышки, грохот, но Максим крепко сжимает в руках свое единственное сокровище. Пусть весь мир рушится и летит в тартарары… Главное, что они с Вероникой вместе. Он не думал о том, куда он понесет ее дальше – это было неважно…
Максим окинул взглядом картину разрушения – кажется, к разбору завалов в этом районе еще не приступали. Следы спасательных работ были видны. «Наверное, всех, кого можно, уже достали», – подумал Максим. Высокий первый этаж в подъезде Вероники остался цел, поэтому с этой стороны «дома» гора обломков была повыше. Максим подыскал во дворе некое подобие ломика – кусок железной решетки какого-то разрушенного балкона – и, вооружившись им, полез на завал. Он и сам не понимал, для чего ему это нужно, просто хотелось знать, осталось ли что-нибудь из вещей Вероники или ее родителей.
Фонарика у него, разумеется, не было, зато имелась новенькая зажигалка, которую он выиграл на спор у соседа по палате. Максим щелкнул ею и высветил небольшой участок у себя под ногами. Содержимое завала наводило на мысли о бренности бытия. Здесь было столько всего намешано, в таких странных и нелепых сочетаниях, что по спине побежали мурашки. Грязные щетки для унитаза соседствовали с медными витыми подсвечниками, тут же, словно выбитые зубы, россыпью белели клавиши от пианино, сбитые в ком, валялись наряды из превращенного в щепу гардероба…
Максим механически разгребал руками вещи, стараясь докопаться до культурного слоя, соответствующего второму этажу. В одном месте это было уже сделано до него, но там, кроме поставленной набок бетонной плиты, ничего не было. Максим посветил зажигалкой. Узор светло-коричневого линолеума совпадал с тем, что был в комнате Вероники. Конечно, это еще ничего не значило – в другой квартире мог быть точно такой же пол. Но на всякий случай Максим решил копать неподалеку от этого рыжего кусочка прежней жизни…
И вот первая удача. Он выудил из хаоса тоненькую змейку пояса от Вероникиного выпускного платья. Максим с трудом узнал его – когда-то небесно-голубой, он был покрыт слоем седой пыли.
Максим отчетливо вспомнил тот вечер: актовый зал их школы, полногрудую и красную заведующую учебной частью Татьяну Петровну, которая с придыханием зачитывала фамилии выпускников и по-деловому выдавала им аттестаты. Затем в памяти всплыли длинные столы, поставленные буквой П по периметру зала, изумрудные бутылки с шампанским, которые ребята, куражась друг перед другом и перед девчонками, трясли и открывали со звуком пушечного выстрела. Девчонки визжали, учителя и родители умиленно улыбались и качали головами…
Вероника была без преувеличения лучше всех. Она завила свои светлые прямые волосы в локоны, подкрасила ресницы синей тушью, отчего глаза ее казались совершенно синими. Ярко-голубое атласное платье напоминало о моде пятидесятых годов: пышная двойная юбка до колен, открытый лиф с огромным бантом впереди. В ушах ее были крупные бирюзовые серьги, которые она позаимствовала у мамы… Наверное, эти серьги тоже лежали сейчас где-то здесь, внутри завала.
Максим продолжал осторожно, как археолог, орудовать своим импровизированным ломиком. Много битой посуды… Какие-то тряпки… Пыльный сапог…
И вдруг Максим наткнулся на большую дорожную сумку. Трудно было сказать, какого она раньше была цвета. Лопнувшая и приплюснутая со всех сторон, она все же выглядела до боли знакомой. Он снова щелкнул зажигалкой.
Кажется, именно такая сумка стояла в комнате Вероники в тот вечер, когда у нее уехали родители. Наверное, она уже собрала вещи, чтобы ехать в Москву…
Максим поднял сумку и взвесил ее в воздухе – довольно тяжелая. Затем он аккуратно пристроил ее возле торчащей бетонной плиты и с трудом раскрыл «молнию», в которую набилась крупно-зернистая пыль. Внутри сумки все прекрасно сохранилось – если не считать выдавленной в пакете зубной пасты и разлитого там же шампуня. Кажется, он не ошибся, это была действительно сумка Вероники. Знакомая одежда, даже запах – сладкий, слегка похожий на ягодный кисель, запах ее дезодоранта. Он продолжал беззастенчиво рыться в вещах, наслаждаясь призрачной близостью к Веронике. В голове невольно проносились вереницы сладких воспоминаний. Вдруг внимание его привлек небольшой плоский пакет из плотного полиэтилена. Он был старательно обклеен скотчем. Максим осторожно вскрыл пакет острием своего железного орудия.
Это оказались документы! Паспорт на имя Губернаторовой Вероники Александровны. Когда он открыл его, изнутри выпал какой-то сложенный вдвое листочек. Максим развернул его. Сверху размашистым почерком было написано: «Адрес Тамары». Далее следовал сам адрес. Максим вложил листочек на место и стал просматривать другие документы. Аттестат зрелости со всеми пятерками. Справка из поликлиники…
А ведь все это могло так здесь и остаться, не прояви он должного любопытства. Максим сложил все обратно в пакет и засунул его в карман своей клетчатой пижамы.
Он и не заметил, как начало светать. Где-то неподалеку послышался гулкий стук каблуков об асфальт. Надо было сматываться. Кто-нибудь мог застукать его здесь и решить, что он занимается мародерством.
Максим в два прыжка спустился с завала и зашагал через сквер по направлению к улице Моряков. Он должен был зайти к Витальке и взять у него джинсы и футболку, чтобы было, в чем идти к родителям. Виталька тоже остался жив, это он знал точно. Мама бегала к ним домой в ту страшную ночь, думала, что Максим пошел к Витальке. Их дом тоже уцелел, хотя построен был, говорят, еще в прошлом веке. Все-таки японцы знали, как строить…
Максим подходил к знакомому домику с островерхой крышей и пытался по цвету неба определить, сколько сейчас времени. Наверное, уже часов шесть. Виталька в такое время спит, как младенец. Его родители тоже. Максим обогнул белый домик и зашел с тыла. Там, в завесе из листвы, виднелось окно Виталькиной комнаты. Антенна-тарелка. Максим сложил руки рупором и несколько раз прогудел «по-птичьему» – так у них это называлось. Никакого эффекта. Желтые шторы в окне не шелохнулись. Максим просигналил еще раз. И еще раз…
Только на пятый раз в окне показалось заспанное лицо Витальки. Некоторое время он только лохматил свои кудрявые, торчащие в разные стороны волосы и тер маленькие, как у внимательного зверька, глаза. Потом ткнул себя в грудь и пальцами изобразил, будто он сбегает вниз по лестнице. Максим несколько раз кивнул.
Через три минуты кое-как одетый Виталька стоял перед Максимом и осторожно пихал его в плечо, словно бросал пробный шар.
– Как ты? – спросил он басом.
– Нормально. Из больницы сбежал.
– А чего так?
– Достали они меня. Говорю – здоров я, отпустите. А они – анализ мочи, анализ мочи…
Виталька усмехнулся в густые, аккуратно постриженные усы.
– Ну и правильно. Куда теперь?
– Не знаю… Одежду мне вынесешь? А то меня домой не пустят.
– Мои старые джинсы тебе подойдут? Могу еще черную водолазку – у меня две, мать не заметит.
– Давай, мне по барабану. Слушай, ты не знаешь, где Вероника? В списках ее не было, в больницу она тоже не приходила, к моим не появлялась… Как сквозь землю провалилась.
– Возможно, что и провалилась. И, кстати, совсем необязательно, что она погибла. Знаешь, сколько живых из-под земли доставали? Даже на третьи сутки. Ты лучше по санчастям пройдись – поспрашивай, поищи. Там разрешают осматривать больных – вдруг кто найдет своего… Очень даже может быть, лежит твоя Веруня вся в гипсе, как волк из «Ну, погоди!».
