Текст книги "Еще более дикий Запад (СИ)"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 15. О том, что здесь вам не там

Молчание нервировало.

Наверное, не только оно. Само это место. Пространство. Полутьма.

Молли, устроившись на матрасах, свернулась клубком и задремала, наглядно демонстрируя, то ли чистую совесть, то ли крепкие нервы. Эдди присел, скрестив ноги. Он закрыл глаза. И вертел в пальцах ту самую костяную дудку, подаренную Змеем.

– Что это? – Чарльз вдруг понял, что еще немного и собственные его нервы не выдержат. Что он или заорет, или устроит безобразную, непозволительную для мужчины, истерику. – Ты рассказывал, что у твоего деда была дудка, которая подчиняла животных.

– Была. Нет, это не она. Та была другой. Древней.

– А эта?

– И эта древняя.

– Не хочешь рассказывать? – наверное, Эдди в своем праве. Их внезапное, случайное по сути своей родство, не давало Чарльзу права лезть в дела семейные, и уж тем более в тайны.

– Да нет. Не то, чтобы не хочу… не знаю.

– В каком смысле?

А Милисента все спала. Лежала, сунув ладони под щеку, и дышала ровно, спокойно. Она не реагировала ни на звуки, ни на прикосновения, и это пугало.

До дрожи в руках.

До…

Ей и вправду не будут рады. Да, Чарльз допускал, что матушка вполне могла договориться о его браке. И даже заключить договор из тех, нарушать которые не след.

Её бы поддержали.

Помогли.

А он взял да женился. Не обрадуется. Ни матушка, ни эта вот… невеста, о существовании которой Чарльз не догадывался. Плевать. Он не отступит.

Возвращаться?

Вернуться надо. Хотя бы затем, чтобы разобраться в дерьмовом этом деле. И выяснить, кто помогал Змеенышу с той стороны. Заодно уж с матушкой отношения прояснить. Чарльз, конечно, её любит, но это ведь не дает ей права решать, как ему, Чарльзу, жить?

Даже, если ей кажется, что она действует во благо.

– Моя мать не умела видеть. И слышать. Но она была сильной. И многие желали бы привести её в свой дом.

И Милисенту он возьмет.

Её никак нельзя оставлять без присмотра. Это в конце концов, не безопасно, в первую очередь для мира. А еще Чарльз будет беспокоится, потому что очень уж характер у супруги непоседливый, обязательно во что-то да вляпается.

Учителя найти опять же.

Где на Западе найдешь достойного учителя?

– Ей приносили дары. Огненные камни. И медвежьи шкуры. Бивни морского зверя. Многое…

– А она выбрала твоего отца?

– Не выбрала. Разве взглянула бы она на человека по собственной воле? Нет, её отец, мой дед, велел. И она не осмелилась перечить его слову. Никто бы не осмелился. Её муж из людей принес в дар цветастый платок, из тех, которые покупают шлюхам.

Эдди сплюнул под ноги.

– Зачем это было твоему деду?

– Кто знает… но он отдал человеку не только свою дочь, но и земли, что принадлежали племени. А мой отец эти земли проиграл. Спустил за карточным столом. Просто… дерьмом он был.

Эдди отмахнулся.

– Когда я родился, мать сочла, что исполнила свой долг. И покинула дом отца. Она оставила меня деду.

– А тот?

– А тот не особо понимал, что делать с младенцем, но у него были еще жены и дочери. Он был сильным.

– А меня растили няньки, – зачем-то сказал Чарльз. – Я их почти и не помню. Только одну. Она все время жевала табак. И от нее табаком пахло. Мне нравился этот запах.

– Моя… старшая мать была хорошей. Она тоже жевала табак, – Эдди улыбнулся. – И она сказала, что моя мать плохо поступила. Что нельзя бросать детей, даже негодных.

Сомнительное, надо полагать, утешение.

– Когда я стал старше и мог ходить, она пошла к мужу моей матери. И тот забрал меня. Он был сильным мужчиной. И пусть мать моя родила ему других сыновей, он учил меня тоже. Тому, что должен знать мужчина. Пока дед не счел, что я достаточно взрослый, чтобы слушать.

– Что?

– Все. Вы называете подобных мне видящими, но это не совсем верно. Я не вижу. Я слышу. Этот как… музыка, – Эдди качнул ладонью, почти уронив дудку. – И потому с ней справиться способна лишь другая музыка. Хороший шаман знает, какую песню сыграть миру.

– Ты шаман?

– Думаю, мог бы им стать. Я многое умел уже, но однажды вернулся отец и забрал меня. А дед… он ничего не сказал. Если бы сказал, что хочет, чтобы я остался, я бы остался. Никто бы не пошел против его слова. И муж моей матери не хотел меня отдавать. Но…

– Дед?

– Да. Он велел отправляться. И слушать. Его. Того, кого я изначально презирал. А он полагал меня дикарем. Дикарем я и был. Хотя… все одно я его презирал. И презираю.

Чарльз кивнул.

– Когда приходит срок, шаман берет ученика. Того, кто способен слышать мир. Он прокладывает тропы и учит играть. Разные песни есть. От одних душа загорается пламенем ярости, и нет ничего, что ярость эту остановило бы. Другие заставляют радоваться. Или ввергают в смертную тоску. Третьи вовсе лишают разума.

– Или воли, – Молли села. – Извините. У вас интересная беседа.

– Или воли… когда ученик осваивает все песни, ему дают дудку.

– Такую?

– Такую, – Эдди поднял хрупкую дудку. – Её делают из кости, зверя ли, орка ли, человека. Хотя человеческие кости мелковаты, хорошей дудки не сделать.

– Ну, извини, – пробурчала Молли, пытаясь подавить зевок. – Мы как бы и не напрашиваемся.

– Говорят, что когда-то давно все дудки были сделаны из костей первого, кто сумел подчинить себе мир. И говорят, что был он так силен, что самому ему не нужны были ни дудки, ни иные инструменты. Что он был частью мира, а потому тот слушал его. Так вот, те дудки переходили из рук в руки, да и вовсе пошел обычай, что после смерти наставника ученик делает из кости его дудку, сохраняя голос для мира.

– Мда… помолчу, пожалуй, – Молли все-таки зевнула, широко, как кошка.

…никто и никогда не тронет Милисенту.

Нет, её постараются задеть. И быть может, двери светских гостиных останутся заперты для неё, хотя вряд ли. Скорее уж начнется очередная игра высокого света, в которой ни смысла, ни милосердия.

– Моему деду досталась его дудка от его деда, а тому – от прадеда…

– Это она?

– Да.

– Но не та, которая из Мертвого города?

– Не та.

– Ты уверен?

– А ты уверен, что знаешь в лицо свою сестру? – хмыкнул Эдди. – Они разные.

– И в чем же проблема?

– Проблема? Да как сказать… скорее всего в том, что я ни разу не играл сам.

– Охренеть, – Молли потерла глаза. – Шаман недоучка с заклятой дудкой? Знаешь, может, отдашь её? На сохранение?

Эдди показал кулак.

– Просто… это неразумно! – Молли кулак отвела пальчиком и, кажется, нисколько не впечатлилась. – Ты ведь осознаешь, что использовать подобную вещь вот так, без подготовки, просто-напросто опасно? Для тебя и окружающих?

– Я и сам похранить могу.

– К слову, в службе Его императорского Величества имеются… всякие специалисты. В том числе и такие, которые способны разобраться с нетипичными артефактами.

– Обойдутся.

И Чарльз мысленно поддержал родственника.

Обойдутся.

Определенно.

– Это абсолютное легкомыслие, – Молли почесалась. – С другой стороны, здесь быстро привыкаешь.

– К чему?

– К тому, что здесь вам не там. Интересно, поесть принесут или все-таки забыли?

Не забыли.

По стене побежали всполохи, и раздался голос:

– Живые?

– Живые, – Эдди поднялся.

Странник появился не один, но с женщиной столь бледной, что кожа её казалась полупрозрачной. Серебристые волосы были заплетены в пару кос, на узких плечах лежали меха, которые слабо светились.

– Мать Шо, – сказал Странник, отступив. – Она пожелала говорить с вами.

Женщина подняла взгляд, и Чарльз с трудом сдержал вскрик, до того жутким показалась вдруг её лицо с неестественно большими глазами, с тонкими, почти нитевидными губами и отсутствующим носом. Вместо него на лице женщины виднелись две дыры, которые то расширялись, то сужались.

– Они редко выходят, тем более к людям. Поэтому, прошу вас, проявите уважение, – в голосе Странника звучал плохо скрываемый гнев.

– Извините, – выдавил Чарльз, чувствуя, что готов провалиться от стыда.

Испугался?

Этой вот хрупкой почти невесомой особы? Только потому, что выглядит она иначе, нежели он привык?

– Дитя огня, – голос у женщины оказался сиплым и простуженным. – И солнца. Оно красивое?

– Яркое.

– И смотреть больно, – глаза закрылись полупрозрачными складками кожи. – Мне рассказывала мать, которой говорила её мать.

Она замолчала и протянула руку.

А Чарльз молча дал свою. Пальцы женщины были прохладными и сухими, как змеиная кожа. Спустя мгновенье, Чарльз понял, до чего верным было первое впечатление.

Кожа.

Змеиная.

Гладкая. Покрытая мелкой чешуей. И от этого понимания он вновь содрогнулся.

– Это твоя суть, – женщина открыла глаза. – В ней память об огне. Моей сути твое тепло тоже отвратительно. Мы разные.

– Да, – почему-то понимать, что внушаешь кому-то отвращение, было неприятно.

– Где та, что пришла дать свободу?

– Кому?

– Всем, кто того пожелает, – женщина не отступила. Пахло от неё могилой, сырой и разверстой. И мысли появились совсем нехорошие.

Нельзя подпускать её к Милисенте.

Нельзя.

– Не бойся, – она убрала руку. – Я не причиню вреда той, в ком вернулась сила Праотца.

Она подошла к Милисенте.

Женщина ступала неспешно, и было в её походке что-то донельзя нелепое. Утиное. Будто бы вовсе было ей непривычно держаться на двух ногах.

– Далеко ушла.

– Куда?

– Туда, куда не стоит ходить живым.

Все-таки у Чарльза получилось совладать с эмоциями. Как бы ни выглядела эта женщина, кем бы ни казалась она, главное, она определенно знала, что происходит с Милисентой.

– Когда-то давно, на заре времен, Праотец привел многих. Сюда. Вниз, – она сделала движение рукой. – Ибо там было солнце и дети огня. Дети огня были злыми.

Молли подобралась поближе.

Почему-то это было неприятно. Не хотелось, чтобы она слушала.

Слышала.

– Праотец укрыл нас от взгляда их. И создал место, где поселил свой дух и силу. Это было давно.

Она положила ладонь на лоб Милисенты и веки той дрогнули.

– Праотец ушел. Сила осталось. Он не вернулся. Не стало ни детей огня, ни тех, кто хранил в себе его кровь. Мы думали. Я последняя, кто помнит.

В выпуклых, словно стеклянных, глазах женщины Чарльз увидел собственное перевернутое отражение.

– Мы не могли уйти. Мы хотели. Но сила Праотца держала. Она пришла. Забрала. Теперь мы свободны. Мои дети уже иные. Они… почти утратили себя тех, какими были. Это не плохо. Это не хорошо. Это есть.

Она замолчала, явно подбирая слова.

– Тебе нужно уйти, человек, который был добр к ним. И остальным. Скоро дети мои забудут и вас. Они… нуждаются в еде. И в тепле.

Звучало не слишком обнадеживающе.

– Мне сказали, ты ищешь путь. Я покажу. Я еще помню, что есть долг. Но сначала я должна увидеть.

– Что?

– Огонь. Я всю жизнь об этом мечтала.

Глава 16. О превратностях драконьей любви

Он был красив.

И страшен.

И все-таки красив. И все одно страшен до того, что у меня хвост затрясся, а потом, следом за хвостом, и я сама затряслась мелко-мелко. От тряски этой драконье тело вдруг рассыпалось, и я стала собой.

Нет, нормальным людям нормальные сны снятся, а я вот… маюсь.

– Проклятая, – повторил этот, жуткий, жуть которого я чувствовала всем своим телом. – И ты, мой брат.

– Брат, – Кархедон подумал и решил, что быть драконом в обществе людей как-то неправильно. Или неудобно? Не знаю. Главное, что тоже принял человеческое обличье. – Мы снова встретились.

Повеяло таким вот… таким… как перед бурей, той, что приходит с запада.

Минута затишья.

И крохотный шанс убраться с пути. Глядишь, тогда и уцелеть получится.

Они остановились друг напротив друга.

А я… я подумала, что самое оно время – проснуться. И даже ущипнула себя за руку. А главное, щипок почувствовала, но проснуться не удалось.

– Ей страшно, – сказал Кархедон с упреком.

– Когда тебя волновал чужой страх?

– Тогда – нет. Но она шанс. Наш.

– И ты боишься упустить?

– Я устал. Знаешь, это как-то утомляет, сотни лет на привязи.

– Ты и так был привязан.

– Возможно, но есть все-таки разница, быть живым или не слишком. Да и остальные…

– Еще держатся? – поинтересовался тот, другой.

– Они заслужили свободу.

– И чем же?

– Хватит, – резко произнес Кархедон. – Я признаю, мы все ошиблись. Мы зашли слишком далеко в… во всем. И ты не лучше. Разве ты не видишь, ты такой же, как мы!

– Нет! – в этом голосе мне почудилось эхо драконьего рева.

– Да. Именно поэтому не смог остановиться. Вот в чем наша беда. И твоя, и моя, и всех нас.

– Вы – кровожадные ублюдки.

– А то ты не такой, – Кархедон хмыкнул. Он сделал шаг в сторону, и его братец повторил движение. – Ты ведь ничуть не лучше. Ты ушел из города. И увел молодняк, задурив им головы обещанием нового мира.

– Я позвал тех, кто еще не утратил способности слышать!

– И дальше что? Вы забились под землю…

– Только там мы могли чувствовать себя в безопасности.

– И построили свой город, где уже вы были равны богам.

– Мы были другими богами.

– Справедливыми? Милосердными? И ничуть не пользовались своим даром? Неужели те, кто приходил к вам, все-то делали по своей воле? – Кархедон прищурился, а мое желание убраться из этого бреда сделалось почти невыносимым.

Но мир был прочен.

И выглядел он настоящим.

– Вы ничего-то не делали с этими существами?

– Мы не делали ничего против их воли.

– Ты сам знаешь, что порой воля мягче золота. И стоит захотеть…

– Чего ты добиваешься?!

– Отдай ей.

И оба уставились на меня. А я что? Я ничего не просила. Я…

– Слабая, – поморщился тот, другой. Мог бы и представиться для разнообразия. – Выродилась.

– А ты чего хотел? – фыркнул Кархедон. – Но она крепче, чем кажется. Да и сам знаешь, искры хватит, чтобы пламя вспыхнуло.

– Выдержит ли?

– У нее выбора нет.

– А у нас? – он впервые посмотрел на брата так, что мне стало неудобно. В этом взгляде больше не было ненависти. Лишь печаль, от которой болезненно сжалось сердце.

– А мы свой давно уже сделали. И… мне жаль, – Кархедон протянул руку.

– Мне тоже. Но если бы снова…

– Мы бы повторили наши ошибки. Поэтому нам и нужно уйти.

– Погодите, – мне надоело притворяться частью пейзажа. Да и вообще… вообще, если уж говорить с древними недомершими драконами, то с пользою для себя. – Я ничего не понимаю…

– Проклятая, – сказали оба с каким-то умилением.

– Заладили, – я огляделась и села. А что? Тепло и тихо, и буря прошла стороной, а стало быть можно вытянуться на раскаленных камнях, подставить лицо солнцу и ветру.

Вдохнуть сухой воздух.

И насладиться минутой покоя.

– Так что там получилось-то?

* * *

Что получилось… получилось, что и всегда. Два брата, родившиеся в один день, – небывалое событие для драконьего народа. Только один был больше и сильнее, а еще оказался избран Хранителем, тогда как второй от рождения был слаб.

Его даже не выхаживали.

К чему?

Но он выжил. На упрямстве. На злости. Или просто так, чтобы старшему икалось. А может, мир давно желал перемениться, и потому сохранил его.

Эрханен.

Кархедон и Эрханен.

Нет уж, если у меня родятся дети, я им нормальные имена выберу, а не такие, как будто кто-то взял да закашлялся.

Но эти мысли я при себе оставила.

В общем… жили себе.

Драконы, как я поняла, не особо страдали любовью к кому-то, кроме себя самих. А потому и росли братья под присмотром орды нянек, которые, конечно, любили их, ибо иное невозможно, но как-то не так.

А что не так – я не поняла.

Пыталась, честно. А они пытались объяснить.

– Эта любовь подобна наваждению, – Эрханен волосы стриг коротко, то ли в знак протеста, то ли потому, что под землею особо не поухаживаешь за волосами, но те отрастали жесткою щеткой. – Дети более чувствительны, чем взрослые. Видят больше. Понимают. И мы тоже видели. Мы… держались вместе.

Дружили.

Я так думаю. Я ничего. Слушала, не лезла с вопросами.

– Вдвоем было проще. Остальные из рожденных Последними, вскоре изменились. Они перестали видеть истинную суть той любви. Напротив, они питались ею, требуя больше и больше, вскоре уподобившись родителям в желании добраться до самого края этой любви.

– Они словно соревновались в том, кто изобретет более мучительный способ. А я… я слышал! – Эрханен затряс головой. – Слышал, как разум этих существ пытается избавиться от наваждения. Я слышал их боль. И отчаяние. Слабое, но все же различимое. Я говорил ему. И он тоже слышал. Пока не стал Хранителем.

– Ты завидовал мне, не спорь.

– Завидовал, конечно. Ты был первым. Всегда и во всем. Ты был сильным. Сильнее отца и всех-то в городе. Ты был красивым. Сам по себе. И не было женщины, которая не желала бы соединиться с тобой. На меня же, если и смотрели, то с недоумением. Так получилось, что именно он получил наш дар полной мерой. Мне же достались крохи, которых не хватало даже на то, чтобы очаровать человека.

Ну да, печаль печальная.

Хотя… наверное, тяжело жить, когда все вокруг распрекрасные и очаровательные, а ты – дефективный. Мне ли не знать. Пусть даже людям очарования этого не положено, но… но я помню, каково, когда на тебя глядят с жалостью.

Или с недоумением.

Мол, как это, у такой-то матушки подобное недоразумение уродилось.

– Поэтому я и начал… пытаться иначе. Говорить. Слушать. Смотреть на них. Сперва на тех, одержимых наведенной любовью, потом на других, диких. И оказалось, что вовсе они не так примитивны, как считали подобные ему, – Эрханен кивнул на брата. – И уж точно не нуждаются в нашей опеке. Они… другие. Не такие, как мы. И все-таки похожие.

– Он улетал. Далеко. Из города.

– Я просто не был к нему привязан, – пожал плечами Эрханен. – Так появилось понимание того, что мы стали пленниками своих городов. И что мир куда больше, чем нам представлялось. Я достиг края земель и даже поднялся над водами. Я летел за стаями птиц, пока не обнаружил иные земли, нам неизвестные.

– Ты не рассказывал.

– К тому времени, как я вернулся, ты стал совсем другим. И нам не о чем было говорить.

Эрханен прикрыл глаза.

– На тех землях обитали люди. Разные. Одни совсем дикие, другие… я жил среди них. И они почитали меня, хотя я не имел силы очаровать их. Я просто учил их. Многому. Разводить огонь. Строить. Лечить. Слышать мир. Там… появились первые дети смешанной крови.

– Ублюдки.

– Дети. Так уж вышло. Я все-таки был молод. И наши женщины никогда бы не взглянули на подобного мне. Что еще оставалось?

Я промолчала, ибо девице не след раздавать советы многомудрым древним драконам. Но на языке вертелось… в общем, даже шлюшки Бетти знали, как избежать нежелательной беременности.

А эти…

Тоже мне, вершители судеб мира.

– Тогда-то я и обнаружил удивительное. Мои дети не наследовали мою силу, но наследовали способность противостоять дару.

Интересно, как он это обнаружил, если даром не пользовался? Что-то мне подсказывает, что слегка великий и мудрый кой о чем умолчал.

– И дети их детей сохранили эту способность, а заодно их собственный дар, видеть силу мира и пользоваться ею, раскрылся. Еще они были умнее и сильнее сверстников.

– И ты начал плодить полукровок.

– Почему нет?

Действительно. Кто ж ему помешал бы?

– Я одного понять не могу, – поделился Кархедон. – Зачем ты вернулся?

– Затем… я полагал, что обрел свободу от города, но оказалось, это лишь иллюзия. Я стал слабеть. Далеко не сразу, но та земля, за морем, не приняла меня.

Ну… что сказать?

Повезло им. Людям.

– Когда я понял, что происходит, то испугался. Я прожил на той земле сотни лет. Я видел, как поднимаются города, как меняются люди. Я… искренне верил, что творю новый мир.

– Но веры не хватило, чтобы умереть в нем?

– Нет. И да. Я не хотел умирать. Пусть даже через сотню лет или две. Сотня лет – ничтожно мало для дракона. Мы воспринимаем время иначе, Проклятая. И порой оно летит, подобно падающей звезде.

– В общем, на самом деле наша жизнь так растянута во времени, что мы просто не успеваем обращать внимание на суету примитивных созданий, – Кархедон имел собственный взгляд на проблему. – Тем паче, что в ней нет ничего интересного. Как бы там ни было, но на нашу беду братец решил вернуться. И вернулся.

– Я с трудом преодолел море.

– Океан, – поправила я.

И заработала пару недовольных взглядов. Тоже мне…

– Это океан, который разделяет континенты. Америку и Евразию. Так в учебнике написано.

– Знаешь, а ведь я был прав, – самодовольно заметил Эрханен. – Без нас они достигли многого.

Братец в сторону произнес:

– Лучше бы ты утонул в этом океане.

– Возможно. Но я преодолел. Были минуты, когда мне казалось, что я умираю, а последние дни и вовсе выпали из моей памяти. Я помнил воду, которая казалась бесконечной, и собственную слабость. Боль в крыльях. Страх. А потом берег и людей, что обступили меня. Эти люди жили на побережье, и выходили в море. Там меня и подобрали.

– На свою беду.

– Тогда я и узнал, что города крепко держат вас на привязи, и что она становится все короче. Они, эти люди, слышали о чудовищах из Проклятых городов, но видеть не видели. И потому не узнали во мне одного из этих чудовищ. Я же, оказавшись на родной земле, ощутил зов. Теперь я слышал его ясно. И потому, оправившись в достаточной мере, продолжил путь свой. Чем ближе я подбирался – а ослабевшее тело лишилось возможности принимать исконное обличье – тем яснее становился голос города. И крови. Теперь я сумел узреть то, что мы сотворили.

– Брось.

– Пусть бессознательно, но… скопившись в одном месте, одержимые одной мыслью, подкрепляющие её своей силой и пролитой кровью, мы действительно сотворили это! Существо… не знаю, оно не было живым, как не было мертвым. Оно возникло там, в городе…

– Аномалия? – в голову пришло это слово, почерпнутое где-то там, на страницах книг. – Энергетическая?

– Пожалуй, что да, – согласились братья, и главное, сказали одновременно.

– Она нуждалась в нас и требовала корма, в свою очередь питая нас же преобразованной силой, – Кархедон скрестил ноги. – Я много думал, умирая и потом тоже. Ты был прав. Мы сотворили бессознательное чудовище. Но ты… ты сотворил остальных сознательно!

– Кого?

– За океаном были лишь люди, – сказал Эрханен. – Я не видел иных существ, тогда как здесь люди постепенно менялись.

То есть… я прикусила язык.

Если сказать сиу, что они произошли от людей, сиу точно не обрадуются. Настолько не обрадуются, что вполне могут передумать убивать меня быстро. С орками, подозреваю, будет то же самое.

– Чем ближе к нашим городам, тем явственнее были изменения. Одни становились больше и сильнее, другие обретали способности, которые были полезны нам, третьи… не важно, но эти изменения были едва заметны.

– Пока он их не усилил. А ведь я поверил, что братец в своих странствиях образумился. И решил сотворить, как он сказал? Идеальных слуг? Таких, которые могли бы существовать рядом с нами дольше, чем прошлые? Он начал свои эксперименты…

– И они были успешны!

Что-то обоим хочется по голове хряснуть. И главное, прав Кархедон, братец его, о всеобщем благе радеющий, недалеко ушел от прочих драконов.

Может, потому что драконы?

А я кто?

Ах да, проклятая… надеюсь, это поможет, ибо как-то не хочется в тварь превратиться.

– Пока ты не уничтожил лабораторию.

– Потому что ты нарушил закон. А я, как Хранитель, обязан был следить, дабы закон исполнялся. Он вновь стал плодить ублюдков, просто уже соединяясь не с обычными людьми, а с теми, которых создал сам.

– А он их уничтожил! Всех!

– Да. Что мне еще нужно было сделать?

– Ты мог дать им легкую смерть. И мог убить меня!

– Не мог. Ты знаешь, – Кархедон потер глаза. – Закон… закон запрещает убивать тех, в ком есть кровь Первого.

– В них тоже была.

– Нет. Твои создания – они были лишь созданиями. Но тебя это не остановило. Он ушел. И увел с собой тех, которых сумел изменить. Он создал что-то из крови людей и собственной, что действовало на драконов, лишая их силы.

– Освобождая.

– Далеко не все, кого ты забрал, были рады освобождению. Ты ведь не договариваешь, верно? С той стороны мира ты принес кое-что… то, чего там не могло быть по определению. Часть Его крови. Так?

Совсем я запуталась. А главное, не понятно, кто в этой истории хороший, а кто плохой.

Хотя… подозреваю, что хороших там нет.

– Ты усилил свой слабый дар. И воздействовал на них, заставив покинуть город. А уже потом выкачал кровь и силу, чтобы создать не слуг, но тех, кто по твоему мнению должен был владеть миром.

Молчание.

И тянется, тянется. А главное, сидим мы долго, но солнце все еще стоит высоко. И ни на волос с места своего не сдвинулось. Конечно, сон – дело такое.

Но жарко.

И пить хочется.

Я сглатываю слюну.

– Он воздвиг под землей город, где развернулся вовсю. Из людей и драконов, из силы и крови, он создавал тех, кого полагал достойными стать частью нового мира. И плевать, что далеко не все творения его были жизнеспособны.

– Странно слышать такую заботу от тебя.

– Я изменился. А вот ты остался прежним. Самоуверенным придурком.

– Так, стоп, – вот что-то мне совсем жарко стало, того и гляди вспыхну. И не солнце тому виной. Жар будто распирает меня изнутри. Он рождается там, под сердцем, где свила гнездо чужая сила. – Какое я имею к этому отношение?!

– Ты проклятая, – ответили оба и хором.

Вот засранцы!

Древние.

– А если попонятнее? – я сделала вдох, пытаясь с этой силой справиться. Но она рвалась наружу.

– Мои создания были хороши, но все они имели один недостаток. Для поддержания дара им требовался внешний источник силы. Город, который питал бы их. Или…

– Кровь праотца, – подсказал Кархедон. – Ради них вы уничтожили города.

– Было бы там что уничтожать. Вы и сами уже вымирали. Пара сотен лет…

– Так что ж не подождал?

– Сначала мне нужно было проверить. Потом я понял, что просто должен избавить мир от вас, прежде чем отдать его моим детям. Как бы то ни было… им всем нужна была внешняя сила. Кроме тех, в кого я вложил ту кровь изначально.

– Где ты вообще…

– Оказалось, что если соединить все то, что вы растащили по городам и добавить силы, много силы… кровь оживает.

Охренеть.

Только и успела подумать я прежде, чем вспыхнула. И главное, ярко так.

Жарко.

Испугаться не успела, а потом сообразила, что бояться по сути нечего. Я ведь сама пламя! Я суть его. Я жизнь.

Я дракон.

А драконы, они не горят.