Текст книги "Еще более дикий Запад (СИ)"
Автор книги: Екатерина Лесина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Глава 30. Где происходит встреча с родственниками и взламывается сейф
Чарльз закрыл глаза.
И открыл.
Комната. Красная. Теперь она кажется не роскошной, а будто кровью изнутри заляпана. Но никуда-то не делась, как и человек, в ней устроившийся. Он сел, откинулся на спинку кресла, разглядывая Чарльза с насмешкой. И столько уверенности было в его взгляде, что стало слегка не по себе.
– Значит, ты?
Дед пожал плечами.
– Не объяснишь?
– А надо?
– Нет, пожалуй, – Чарльз понял, что ему и вправду не слишком нужны объяснения. Да и что он надеется услышать? Что произошла случайность?
Что Чарльз все неверно понял?
– Вот и ладно, – дед встряхнул руки. – А теперь извини. Надеялся, что ты раньше сдохнешь. А то как-то… неудобно своего внука убивать.
И в Чарльза полетел ком заклятья.
Сила рванулась навстречу, сминая и поглощая чужую. Запахло гарью. И откат прошелся по покоям, разрушая остатки сторожевой сети.
– Надо же, а ты куда сильнее, чем казался, – дед все-таки встал.
Вовсе он не старик.
С чего Чарльз вообще взял, что он старик? Старше матушки, несомненно, но и она довольно-таки молода. А деду… сколько шестьдесят? Семьдесят?
Для мага немного.
– Это твой дедушка, да? – поинтересовалась Милисента.
А Чарльз выставил руку, отражая очередную атаку. Как-то… неудобно.
Места маловато.
И развернуться негде.
– Представишь даме? – дед пошевелил пальцами.
– Моя жена.
– Женился, стало быть…
– Так уж получилось.
– Нашел на ком. Девка без роду и племени…
Дед взмахом руки развеял ледяной ветер и сам же отправил новую волну.
– …прямо как твоя мамаша. У меня на нее такие планы были, а она, дура, все испортила. И ты не лучше.
– Не лучше, – согласился Чарльз. – Я тоже все испорчу.
Сила текла свободно. Силы было так много, как никогда прежде. Сила вихрилась, туманила разум, но Чарльз отряхнулся. Не она ведет.
Он.
Справится.
И по лицу деда мелькает тень раздражения. Не ожидал? От этого становится неожиданно весело. Конечно… думал… на что он надеялся?
Или…
– Скажи, кто и кого нашел? Ты Змееныша или он тебя?
– Змееныш?
– Уильям. Сассекс.
– И в самом деле Сассекс? Не важно. Змееныш – хорошо звучит.
Сила у деда темная, густая, выдержанная. И управляется он ею ловко. Стены затлели, по красной ткани поползли нити огней.
– И главное, подходит, как нельзя лучше. Змееныш…
Огонь, рожденный магией, был вполне осязаем. Он вгрызался в ткань, норовя добраться до дерева, под нею скрытого. И это отвлекало.
– Скажем так, нас свели заинтересованные люди.
– В чем заинтересованные?
– В переменах, дорогой внучок. Мы слишком долго жили мирно…
– И ты стал нести убытки?
– К сожалению. Не только я. Многие… эти новые эдикты, указы, ограничения. Требования. Будто он забыл, кто есть опора трона.
– Император? Значит, в этом дело? В порушенной гордости?
– Обязательная служба… и не в гвардии. На полях! Люди, которые вели свой род от первых поселенцев, должны будут работать на какую-то чернь!
Гнев выплеснулся темной волной. Грязной волной, которая доползла до ног Чарльза, попытавшись укусить, но вспыхнула и осыпалась жирным темным пеплом.
– Управление магическими ресурсами. Слышал?
– Нет.
– И не должен был. Дурацкий нелепый проект, но Парламент поддержит. Слишком его боятся…
Дед остановился и предложил:
– Поговорим?
– Передумал?
– Возможно, ты не такой и пропащий… силу имеешь.
– И что?
– Сила, – дед сжал кулак. – В ней все дело. Сила была дарована нам богами. И они поставили нас над прочими, дабы защищать и оберегать их.
– Где-то я это уже слышала, – в сторону сказала Милисента. – В тот раз все закончилось очень хреново.
В этот будет не лучше.
– И мы обязаны беречь эту силу! Мир спасет лишь чистая кровь. Но…
– Дети умирали, так? – Чарльз потер переносицу. Глаза слезились, то ли от дыма, то ли от вони, наполнившей кабинет. – Или не рождались? Те, которые вам нужны. И это было проблемой, пока не появился тот, кто готов был предложить решение.
– Именно.
– А мы тут каким боком?
Не стоит расслабляться. Дед… он не Змееныш.
Умнее.
Опытней.
И явно задумал что-то. Стоит, усмехается, глядит этак, снисходительно.
– Или… конечно, кто-то из моих кузенов собирается жениться? И полагаю, на дочери императора?
Голова чуть склоняется.
– Он неплохая ведь партия. Знатен. Происхождение безупречное. И с императором в родстве состоите, хотя и не таком близком, чтобы это стало помехой.
– Ты не так и глуп, как казалось.
Сомнительный комплимент.
– Репутация. Манеры. И внешностью кузенов боги не обидели… – Чарльз чувствует, как нарастает напряжение. И сила деда клубится на кончиках его пальцев. – Он сделал предложение и его приняли? И… дальше что? Родственник императора – это хорошо, но не настолько, как сам император… или принц-консорт? Если вдруг случится беда с императором и его наследником… кто следующий на очереди?
– Тот, кто полагает себя истинным наследником, – процедил дед.
– Значит, он был прав. Змееныш – лишь инструмент. А тебя он кем считает? Другом? Советником?
– Тем, кто приведет его ко власти.
– И полагаю, ненадолго. Так, чтобы все успели ощутить на своей шкуре всю его дурость. А потом появится герой и спасет страну.
– Именно.
– Августа же… ты мстил нам. Маме, мне… и Августе. Конечно, как же, мама должна была вернуться в отчий дом, покорная и несчастная. А она посмела жить себе и весьма неплохо. Еще и нефть на землях. Нефть ты ей точно не простил.
– Дрянь.
– Ну да… конечно…
Сила хлынула и…
Грохнул выстрел. Прямо над ухом. Так, что Чарльз оглох ненадолго.
– Извини, – сказал Эдди, убирая револьвер за пояс. С фраком тот не слишком сочетался. – Но мне этот придурок мертвым больше нравится. А то ишь, заморочил…
– Что?
– Глянь, – Эдди похлопал некроманта по щекам, легонько так, но голова того мотнулась, а глаза моргнули. И выражение в них появилось осмысленное.
– Что тут… – он потер лоб.
– Милли?
– Я ничего, – Милисента пожала плечами. – Я думала, что вы просто беседу беседуете.
С ревом встряхнулся орк.
– Это его дедушка, – сказала Милисента, указывая на покойника, лоб которого украшало ровное темное отверстие.
– Прости, – Эдди, кажется, смутился. – Я вас искал. Смотрю, стоите, слушаете этого вот… и не сдержался. Я ж не знал, что вы тут… по-родственному.
– Ничего, – Чарльз потер лоб.
А ведь ноет голова, такой характерной болью, которая случается после направленного воздействия. Дед был менталистом?
Дед…
Был.
И странно, что Чарльз не поддался внушению. Или поддался бы, но не сразу? Или… дело не в нем, а в Милисенте, которая стояла, разглядывала покойника с немалым интересом. Нет бы, как приличной девице, в обморок упасть.
Хорошо, что она – не приличная девица.
Тьфу, что за бред в голове-то?
– Внизу…
– Да, суета, – Эдди оглядел кабинет и, переступив через мертвеца, обошел стол. Портрет императора он попросту снял и, постучав по железной двери сейфа, который обнаружился за картиной, поинтересовался: – Динамит есть?
– Да… как-то не захватил, – признался Чарли, чувствуя себя отчего-то виноватым.
– Плохо. Я так вскрывать не умею. А ты?
– И я…
– Тоже плохо.
– Ну извини, я все-таки граф!
– Вот-вот, мог бы и научиться. У вас там, небось, сейфов всяко больше, чем на Западе… – Эдди постучал по дверце, покрутил замок и задумался.
– Позвольте мне, – сказал некромант, окончательно придя в себя.
– Умеешь?
– Есть одна мысль, но… попрошу вас отступить.
Орвуд задержался над телом, критически оглядев его.
– На будущее, если вас не затруднит, стреляйте в сердце. Или в живот.
– В голову надежнее.
– Но это делает невозможным допрос.
– Так покойник же.
Орвуд пожал плечами, мол, случается и такое:
– Порой покойника разговорить легче, чем живого. А он, полагаю, знал весьма многое… осмотрите стол, пожалуйста.
И Чарльз вновь согласился, что мысль здравая. Правда ничего-то толком обнаружить не удалось. Стопка чистых листов бумаги. Нетронутые перья. Чернильница, в которой не было чернил. Вот в нижнем ящике он наткнулся на папку, перехваченную алыми ленточками. Папка была толстой, а листы в ней – исписаны мелким почерком.
Чарльз завязки завязал и, подумав, кинул заклятье стазиса. Энергии возьмет мало, а всяко сохранней будет. Потом, в другом месте, почитает, что там и как.
Некромант же осторожно трогал дверь, так, будто опасался, что она ударит в ответ на прикосновение. Наконец он убрал руки, задумался ненадолго, а затем начертил на металле какой-то знак, который накрыл ладонью. Эхо силы, леденящей, тяжелой, Чарльз ощутил издалека.
От этой силы волосы на голове зашевелились, а орк заворчал и отступил.
Эдди нахмурился.
А Милисента почесала руку.
– Прибить его хочется, – заметила она невзначай.
– Не надо. Он полезный, – Чарльз присел у тела. Если у деда и были записи… а должны быть. Он – тварь хитрая. И осторожная.
Он бы не стал рисковать без нужды. Да и когда стал бы, приготовил бы запасной вариант, на случай, если заговор вдруг провалится.
Тогда бы… что бы тогда он сделал?
Чарльз поймал себя на мысли, что как-то совершенно спокойно, равнодушно даже, обыскивает покойника. Причем не какого-то там постороннего покойника, а родного деда.
В душе ничего не шелохнулась.
Зато появилась мысль, что, в случае провала, дед объявил бы себя верным слугой короны, который втерся в доверие преступникам, желая разоблачить их заговор.
А значит… значит собрал бы доказательства.
Имена.
И факты. Расписки? Заметки? Что-то было бы. Но в карманах деда было пусто.
– Погоди, – с упреком сказал Эдди. – Кто ж так обыскивает. Сразу видно благородного человека.
– Почему?
– В нычках нихрена не понимаешь. Ботинки сними.
– Ботинки?
Ботинки у деда были отменными, черная кожа и каблук. Зачем ему каблук? Он достаточно высокий. Впрочем, когда Эдди взял ботинок и согнул его, в подошве обнаружилась трещина. А из трещины на руку выпал камень.
Надо же…
– Учись, граф, – сказал Эдди со смешком. – Пригодится.
– Надеюсь, что нет, – камень был небольшим, но почти доверху заполненным.
Меж тем давление мертвой силы исчезло. Чарльз поднялся.
– Вот… я надеюсь, точно рассчитал толщину, – некромант стоял перед сейфом, по двери которого стремительно расползались пятна ржавчины. Металл на глазах желтел, покрывался узором разноцветных пятен, словно кружевом. Кружево рассыпалось жирными желтыми лепестками.
– Мда… – только и сказал Эдди. – Страшный ты человек. Подвинься… трогать можно?
– Можно, – Орвуд отступил в сторону. Меж тем процесс замедлился и остановился.
– Так… погоди, – Эдди примерился к двери, а потом шибанул по ней кулаком. Дверь хрустнула и в центре образовалась дыра, которую Эдди весьма деловито расширил. Металл, тронутый ржавчиной, сделался хрупким, и весьма скоро перед глазами собравшихся предстали полки.
На нижней аккуратной горкой лежали золотые слитки. Рядом обнаружился мешочек, который Эдди кинул Милисенте, а та, поймав, развязала. Блеснули камни.
Золотые украшения заняли вторую полку, и лежали они тесно, так, что казались одним сияющим комом. На верхней же приткнулась тоненькая папочка, доставшаяся Орвуду, и пара шкатулок.
– Где чье? – Эдди достал обе, взвесил и протянул одну орку. – Ваше.
– Сиу? – тот указал на вторую.
– Да.
Мелькнула мысль, что это ведь идеальный вариант. Почти бескровный. Сиу… они опасны. Воинственны. Кровожадны. У них свои правила и законы, и никогда-то не смирятся они с тем, что ныне земли их принадлежат людям.
Снова будет война.
И кровь.
И смерть.
И… и проще уничтожить то, что скрывалось в этой шкатулке. Тогда… тогда ведь не случится катастрофы, верно? Сиу просто перестанут рождаться. И когда-нибудь мир избавится от них вовсе.
– Нет, – Милисента покачала головой, и глаза её вдруг сделались желты. – Нельзя так.
Чарльз выдохнул и повторил:
– Нельзя.
Только… может, в этом дело?
Дед не просто собирался захватить власть. Новый император должен будет доказать, что силен и достоин трона. А как это сделать? Маленькая война.
И победа.
Сиу, орки, все те, кого там, на Востоке, полагают дикарями? Старый договор, который можно и нужно пересмотреть? Раз и навсегда освободив мир от нелюди.
По спине побежал холодок.
– Это надо вернуть, – сказал Чарльз и подумал, что даже нынешний Император не одобрил бы подобной щедрости. Это ведь… это удобный случай.
А он, Чарльз, оказался так глуп, что не воспользовался.
Не воспользуется.
– Надо, – согласилась Милисента. – Ты все делаешь правильно.
Хотелось бы верить.
Он собирался ответить, что-нибудь легкое, ободряющее, но не успел. Башня вдруг содрогнулась и раздался долгий душераздирающий скрежет.
– Твою мать, – сказал Эдди, прихватив пару золотых слитков, которые он сунул за пояс. – Кажется, они там башню сейчас обвалят!
Глава 31. О выгодных предложениях и злых колдунах
В коридорах было по-прежнему пусто.
Мы уходили. Я подняла юбки, ибо бегать в них так было просто-напросто невозможно. В руке сжимала мешочек с драгоценностями. Совесть немного мучила: нехорошо все-таки грабить живых.
С другой стороны, этот живой и сам-то от святости далек, так что как-нибудь перетерпит.
Мы уходили.
По пустому коридору к шахте, в которой не было кабинки, да и я не рискнула бы спускаться вот так. Благо, нашлась нормальная лестница.
– Что там вообще происходит? – поинтересовался Чарли, пропуская меня вперед. И смотрел так, с беспокойством. Оно понятно, мастера мастерами, а лестницу в башне сделали узкой, крутой. С такой навернуться – самое милое дело.
– Ну… сперва бабы с ума посходили, кто-то в обморок грохнулся, кто-то разгрохнулся… в смысле, встал.
– Я понял.
– Вот, и орать начал. Сперва одна, потом вдруг много и сразу. Их успокаивать пытались. А они визг подняли. Какая-то одному мужику в лицо вцепилась. Другая грозила Змеенышу оторвать… ну, то самое… плакали еще. Охрана пыталась вывести гостей, да тут… короче, Странник объявился. Императора свергать.
– Революция, стало быть?
– Ага. Она самая. Он там не один был, и я решил, что все одно толку с меня немного, а вам, может, помощь нужна.
Лестница… ненавижу лестницы. И юбки тоже. Чтоб я еще хоть раз в жизни… оборвать бы, но, чувствую, не поймут.
И скачу козой со ступеньки на ступеньку, думая лишь о том, как бы не сверзнуться.
– А револьвер откуда?
– Странник подсобил. На всякий случай. Видишь, пригодился.
– А Змееныш?
– Там был.
– Августа?
– С ним. Уж извини, но там такая толпень… наемники их держали, думаю, выведут. Только куда?
Башня вновь содрогнулась и на головы нам посыпалась мелкая крошка, заставляя двигаться быстрее. А то ж этак и вправду развалится.
Я опять задрала юбки, вечно они из рук выскользнуть норовят.
Но лестница закончилась.
Дверь.
И за дверью – коридор, просторный, мрамором отделанный. Там… люди. Бегают, суетятся, орут… кто-то кого-то то ли бьет, то ли пытается. Полный хаос. Я отступила, чтоб меня не сбили две девицы, вцепившиеся друг другу в волосы. От белых платьев их остались лохмотья, да и сами девицы изрядно поутратили красоты и кротости.
– Что тут… – Чарльз осекся, отмахнувшись от куска чего-то липкого, что угодило в плечо, растекшись по фраку липким кремом.
– Они свихнулись! – тихо сказала я, глядя как солидный господин с седой аккуратной бородкой, скачет козликом и весело размахивает цилиндром. – Я не знаю, что он сделал…
У стеночки сидел наемник и тихо горестно рыдал, баюкая в руках револьвер.
Мы осторожно прошли мимо. Обошли деву, что содрала и платье, и юбки, оставшись в одной нижней рубашке. Она кружилась, поднявши руки к потолку, и выглядело это жутковато.
– Точно, свихнулись…
– Слушайте меня! – этот голос прокрадывался в самое сердце, заставляя его сжиматься в страхе, что больше не услышу его.
Или наоборот, услышу.
– Слушайте меня…
Змееныш стоял на троне, покачиваясь из стороны в сторону, и был бледен. Драгоценная шкура его одеяний лежала на полу, на белой рубахе пестрели пятна.
– Вы все мои дети…
– Твою ж… – тихо сказала я, заткнув ухо пальцем. Мне самой-то хотелось слушать.
И смотреть.
И…
Раздался взрыв истеричного смеха.
И по спине моей побежали мурашки.
– Я вас всех люблю…
У подножия трона сидела Августа, глядя на Змееныша со странной смесью болезненного восторга и ужаса. Замерла сиу, скрутившись калачиком, зажимая уши. Орчанка стояла у стены, запрокинув голову, зажмурившись, а из глаз её текли кровавые слезы.
– Эдди…
Я вдруг обернулась.
– Эдди!
Широко распахнутые глаза и восторг, треклятый восторг в них.
Орвуд?
И он тоже смотрит на Змееныша, а тот, заметив нас, смеется. И снова смех его подобен разбитому стеклу, которое щедрой рукой сыпанули в ботинки. Тварь! Какая же он тварь!
– Вот и вы…
И снова этот голос, звенит, переливается.
– Ты обманула меня, Милисента, – сказала он, глядя на меня. И пальчиком погрозил. И все-то в зале вдруг замерли, обернулись, уставились на меня же. От взглядов их перехватило горло, дышать и то стало тяжело. – И что из этого получилось? Посмотри.
Он спрыгнул и пошел ко мне.
Неспешно так, совершенно уверенный в своей власти над людьми. И ведь он действительно властен над ними.
– Эдди, – я дернула брата за рукав, но он лишь моргнул. – Чарльз?
И этот в ступоре. Главное, смотрит на Змееныша с первозданным восторгом, которого этот ублюдок точно не заслуживает.
Орк? Застыл громадиной.
И вот… народу тьма, а подвиг совершать, так мне?
– Вы… вас следовало бы казнить. Как их… – он указал куда-то, и я увидела людей в одинаковых черных фраках. Все здесь в черных фраках, но у этих на груди были приколоты алые цветы. Люди сидели на корточках, тесною кучкой. Сидели, вцепившись в волосы, покачиваясь и… плакали?
– Они раскаиваются. И их раскаяние искренно… и даже он, посмотри…
Странник?
Я не узнала его сперва. Тоже фрак, тоже цветок в петлице, и упрямое выражение лица, которое то соскальзывает, сменяясь восторженным, то возвращается.
– Он пытается бороться, но его кровь слишком слаба. Знаешь, я ведь поверил, что с императорскими девицами ничего не выйдет. Надо было попробовать. Если они такие же, как этот, все бы получилось. А ты, выходит, куда как посильнее…
Еще шаг.
И смотрит прямо в глаза. И я смотрю. Что ж не посмотреть-то?
– Интересно… очень интересно… почти невозможно… но ведь все-таки… кто твой отец?
– Да так, один больной ублюдок.
– А мать?
– Достойная женщина.
– Не сопротивляйся, Милли, – он покачал головой. – Тебе же будет хуже. Всем им будет плохо…
А то им сейчас охренеть, до чего хорошо.
– Я ведь могу по-разному… скажем, вот так… – он щелкнул пальцами, и Орвуд вцепился себе в щеки. – Или, может, глаза? Он мне еще нужен, но и оставить предательство без последствий я не могу.
– Почему?
– Потому что это слабость.
– Нет, почему они опять? Они же должны быть… получить…
– Каплю твоей крови, чтобы скинуть морок? Да, у тебя вышло испортить праздник. А я не люблю, когда что-то идет не по плану… скажи, что с ними сделать? Хочешь, я заставлю их выколоть себе глаза?
Больной ублюдок.
Нет, ну почему вокруг столько больных ублюдков?
Это так… риторический вопрос.
– Или сжечь? – а ведь всерьез обдумывает. – Или… ты кого больше любишь? Мужа или брата?
– Обоих.
– Я позволю тебе выбрать, кто умрет, а кто останется жив…
Я отступила к Эдди.
Шаг.
И еще шаг.
Он стоит неподвижен, что столп. И меня не видит.
– Не надо убегать. Мы… мы можем договориться. Например, заключить договор.
– С тобой?
– Почему нет. Я оставлю им жизнь. Всем, заметь. И даже разум верну. Волю. В определенных рамках. В конце концов, я не кровожаден.
Ну да, не он плохой, жизнь такая.
Слышала уже.
– Если договоримся, то и им найдется место в новом мире.
Тоже достал. Чем его старый-то не устраивает?
– И чего ты хочешь?
– Ребенка.
От так сразу. Мы, считай, только познакомились, а ему уже и ребенка подавай? Не охренел ли он часом? Стоит, главное, улыбается во все зубы.
– Ребенка? – переспросила я. Мало ли, вдруг со мной глухота приключилась? А он кивнул, мол, все верно.
– У тебя ж будет, – я указала на Августу, что сидела с премрачной рожей и на нас пялилась. И главное, во взгляде её можно было прочесть, сколь рада она будет еще одной сестре.
В смысле, жене.
– Возможно. Она, конечно, одарена, но это не то… моя сила столь велика, что не каждая женщина может выносить мое дитя!
– А папочкин рецепт ты так и не разгадал.
Глаза Змееныша нехорошо блеснули. Злится?
– За что ты его убил-то?
– Я не убивал.
– Да ладно… заморочил кому-то там голову. Натравил. И вот… что стало с поселением? С людьми?
– А что с ними станется? Поверь, большинство перемен и не заметит. Большинству на самом деле глубоко плевать на то, кто там сидит на троне или стоит во главе. Если не забывать это большинство подкармливать.
Циничненько, но с другой стороны в чем-то он прав. От этого становится тошно.
– И да, я понял почти все, со временем, думаю, технологию отлажу. Но вот беда, для меня этого мало. Ритуалы, диета… они поднимают потенциал, но недостаточно. Нужна сильная кровь. Хорошая. Такая, как у тебя.
Впервые чувствую гордость, правда, не свою.
Ага.
Внушаем, стало быть. Пускай. И взгляд его держу. Пусть лучше в глаза смотрит, сосредоточившись на том, чтобы впихнуть мне в голову нужные мысли.
– Роди мне ребенка или двух. У императора должны быть наследники. И я сделаю все, что захочешь… хочешь, мы поженимся? По-настоящему? Хочешь, я объявлю тебя императрицей? Всего мира!
Охренеть просто, какие перспективы открываются.
Но прикусываю язык. А этот ублюдок распаляется. Я же опираюсь на Эдди, будто ищу у него защиты. Это же нормально – искать защиты от психов?
– Мы будем править вместе! Бок о бок! Мы завоюем эти земли, и все-то подданные будут славить нас… все-то будут любить нас искренне и эта любовь…
Выстрел грянул.
Оглушил.
А Змееныш покачнулся, кажется, так и не поверив, что все закончилось.
– Извини, – я прижала револьвер к груди, раздумывая, не всадить ли еще одну пулю. – Но я уже замужем.
И все-таки всадила.
В голову. Орвуд, конечно, просил, но… чуется, что этот подонок и в мертвом виде проблем доставит.
* * *
Первым поднялся Странник.
Он разогнулся, тяжело, будто на плечи его давило, если не небо, то ли потолки башни. Он сдавил голову руками.
– Вот… – то, что Странник произнес дальше я, честно говоря, повторять не стала бы, хотя запомнила. На всякий случай. Жизнь – штука сложная, никогда не знаешь, что в ней пригодится.
Из глаз Странника текли струйки крови.
И из носа.
И он вытер эту кровь рукавом, но только размазал, отчего лицо его сделалось жутким. Шел он медленно, слегка покачиваясь. И остановившись перед телом, уставился на Змееныша.
– Ты…
– Извини, так оно как-то… безопаснее, что ли.
Револьвер Эдди я так и не выпустила.
– Правильно. И… отрубить голову надо будет.
– Лучше сжечь.
– Отрубить голову сперва, а потом сжечь, – постановил Странник, а я еще подумала, что пепел потом прикопать еще и куда поглубже.
Мало ли.
Вдруг да дракон и в виде пепла опасен. Вот же… зар-р-разы.
– Чарли, – я дернула мужа за рукав.
И он моргнул.
Потом тряхнул головой, скривился, обнял её руками, издав при том тихий стон.
– Болит? – осведомилась я, почему-то испытывая преогромное желание подзатыльник повесить. Тоже мне, спасатели.
Что б они без меня делали?
Чарльз осторожно открыл рот. И закрыл. А в следующий миг раздался оглушающий протяжный крик, плавно перешедший в вой.
Твою ж…
Вскочив с кресла, словно пробудившись ото сна, Августа бросилась к телу. Она споткнулась о юбки, упала на руки и поползла, неловко, дергано.
– Августа… – Чарльз кинулся к ней, но она лишь упрямо мотнула головой. – Августа он…
Умер.
Точно умер.
Со всею определенностью. Даже драконы не живут с такой дырой в голове. Признаю, у Эдди это как-то аккуратнее выходит, что ли.
Вой захлебнулся, сменившись рыданиями.
– Она… она… – Чарльз посмотрел на меня. А я что? Я понятия не умею, как правильно утешать расстроенных девиц, мужа которых убили.
Тем более, что убила-то я.
И пусть он был редкостным засранцем, но все-таки…
Я посмотрела на Странника, а тот на Чарльза.
– Вы… – Августа задрала голову. По лицу ее текли слезы, крупные, какие-то очень уж крупные. Таких не бывает. Губы дрожали, а слезы капли на грудь Змееныша. И я вдруг испугалась, что он возьмет и воскреснет. В сказках ведь случается.
С королевичами.
А Змееныш – целый император, пусть и самозваный.
– Погоди, девонька, – тихо сказал Эдди.
– Вы его убили! – крик её отразился от стен, и люди, до того неподвижные, застывшие, словно и не люди, а восковые фигуры, очнулись.
Краем глаза я уловила движение.
И…
– Вы! Его убили! – Августа вскинула кулачки. – Они убили его! Они…
– Убили, убили, убили… – шепот разносился по залу, отражаясь от стен. И люди, все как один, поворачивались к нам.
– Что с ними? – я вдруг поняла, что револьвер – это вовсе не так и надежно.
Когда на тебя смотрят.
С ненавистью. С желанием разорвать в клочья. И главное, все-то, все, кто был в этом зале! Они ведь… они должны были очнуться! В сказках мамаши Мо, когда злого колдуна убивали, чары рассеивались.
– Похоже, пора уходить, – Чарльз попытался было поднять сестру, но та вырвалась и, извернувшись, полоснула ногтями по его лицу.
– Поздно, – Странник огляделся и сглотнул. – Я не могу стрелять в них… в женщин.
И мужчин.
Их одинаково много, и тех, и других. В белых платьях и во фраках, в лохмотьях, в которые превратились платья. Без платьев и вовсе нагие. Они окружали нас, приближаясь медленно, видом своим напоминая тех мертвяков, которых плодила пустыня.
Да чтоб их всех! Я тоже не могу в них стрелять! Они же не виноваты!
И что? Мы вот так умрем?
Глупо?
Нелепо? Страшно?
Я не хочу!
– Милисента? – Чарльз поднялся и взял меня за руку.
А что я? Я ничего. Я… я ведь не дракон. Здесь. Это там у меня и крылья, и чешуя и, наверное, даже обаяние драконье или как оно там называется. А тут… я нащупала флакон на веревочке. Может… нет, ничего.
И приближаются.
Люди-мертвецы, пусть даже пока живые. Медленно. Сбиваясь в толпу.
– Похоже, – мрачно произнес Эдди. – Вариантов не осталось. Если что… вы же помните. Я еще не шаман. Я только учусь.
– Учись скорее, – рявкнул Дик, закатывая рукава. – А то и вправду пришибем кого, неудобно потом получится…
Эдди вытащил костяную дудочку и поднес к губам.
Он дунул.
И по залу прокатился ветер. Я точно знаю, что ветер. Весенний. Тот, который приходит с востока, принося на крыльях своих морскую соль и надежду, что зима отступает.
Дождь.
Легкий. Ласковый. Под таким так и тянет кружиться. И я, когда была еще маленькой и не знала, что леди не танцуют под дождем, кружилась, запрокидывала голову, ловила ртом сладкие капли. А еще смеялась, просто так, без причины, потому что на душе было радостно.
И петь хотелось.
Солнце. Весной оно ласковое. Оно разливает свет, которого становится так много, но все равно недостаточно. И я помню теплые лужи на подоконнике, запах прогретого дерева.
Сундук мой.
Книга.
Тихий скрип половиц. Голос мамы, что доносится откуда-то издалека. И я замираю над страницами…
…я заставила себя открыть глаза.
Нет ветра. И дождя тоже.
Нет солнца.
Есть зал, полный людей, которые замерли, слушая эту невозможную музыку. Они стояли и слушали, и из глаз их текли слезы. И я тоже, кажется, плакала, но это не имело ровным счетом никакого значения. Главное, что я боялась лишь одного: что музыка эта прервется.
Я знала, что так и будет.
Так должно.
Но все равно боялась. И когда Эдди выдохнул и сказал:
– Достаточно.
Я все-таки разрыдалась.
