Текст книги "Якутия"

Автор книги: Егор Радов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Насмарку, – сказал Хек. – Будьте деревом! И они поклонились.

– Насмарку, – опять сказал Хек. – Будьте деревом! И они опять поклонились.

– Насмарку, – в третий раз сказал Хек. – Будьте деревом! И они снова поклонились.

– Что, что, что вы делаете?! – закричал Головко, вскакивая с матраса. – Зачем, зачем? Сделайте что-нибудь!

– Обряд, – сказал Хек. – Молитесь.

Головко, шатаясь, подошел.

– Я тоже хочу, – сказал он. – Насмарку! Будьте деревом! Тьфу-тпру-шру. А-а-а-ар. Поцелуйтесь! Поцелуйтесь! Так?

– Нет, – сказал Хек. – Не так. Сядьте туда, откуда пришли. Молитва!

Головко поплелся обратно и сел на матрас.

– Декламация, – сказал Хек.

Тут же Васильев вышел вперед, кашлянул, щелкнул пальцами и проговорил:

– Ее бог есть ее слава, ее надежда и ее высший путь. Ее бог есть она сама, как таковая. Ее бог есть так же, как есть она, или что-нибудь еще, или ее река, или ее море. Ее бог есть ее внутреннее напряжение и внешний облик; ее бог есть ее спокойствие и страсть; ее бог есть ее душа и сила. Ее бог есть Бог, олицетворенный в ней, так же точно, как ее Бог есть некий бог, присутствующий в ней. Бог – это просто Бог, вот и все; а ее бог – это просто ее бог, и ничего. Ее бог есть отбросы ее помоек, и говно ее уборных, и сердца ее красавиц, и чемоданы ее жителей. И восхитительность – это тоже ее бог. Когда ее бог создал ее, она возникла, словно новое творение, и другие страны были рядом, как ее подруги, и другие боги творили миры, как творцы. И ее бог пребудет всегда с ней, так же, как любовник прилепится к любовнице своей навеки, и сын не оставит мать никогда. Пока бог существует, она тоже есть, и если бог погибнет, начнется что-то другое. И бог есть над ней, словно солнце. И если бога зовут Баай-Байанай, то это большая удача для неба и народа, и если бога зовут Заелдыз, то он – самый великий.

– Заелдыз! – крикнул Головко с матраса. – Заелдыз! Откуда вы знаете?! Какая разница... Ерунда, какая же чушь. Заелдыз. Что мне делать? Избавьте меня от Бога, я заполнен Богом, я везде вижу Бога, и во мне тоже Бог! Я не могу!

– Молитесь, – сказал Хек.

Головко встал на матрасе на колени и произнес:

– Уажау! А! Изыди, Бог, отовсюду изыди.

И с небес, и с земель, и с души, како камень, и с духа и с телес.

Да укреплюсь я оставлением твоим. Господь постылый.

Да наполнит меня жизнь, пустота, заелдыз, да не гляну я в очи твои.

Да будет блаженством оставление Твое.

Господи, оставь, господи, оставь, господи, оставь.

Оставь меня, Боже, в покое, с самим собою и с кем захочу. Уа!

Головко вздохнул и поднялся.

– Что ты? – сказали Саргылана и Елена, подходя к нему. – Никакого Бога нет и не было, успокойся. Нет тайн, нет ужаса, нет вечных вершин! Есть только Заелдыз, Головко, Якутия...

– Софрон Жукаускас? – спросил Головко.

– Он есть.

– Абрам Головко?

– Он здесь.

– Якутия?

– Да.

Головко посмотрел на красивых жреческих девушек, словно созданных из воздуха, прелести и тепла. Их руки были переплетены, их волосы пахли нежностью, истомой и чистотой, их лица сияли в свете светлого вечера, переливаясь волшебством улыбок и загадочных желаний, их одежды трепетали, скрывая восторг и тайну их тел, их брови были устремлены ввысь, как дух праведного блаженного существа, и их глаза излучали радужную энергию в виде красных-оранжевых-желтых-зеленых-голубых-синих-фиолетовых лучей ласкового неистовства, струящегося невесомым горячим лотом любви и величия, который затоплял все что только было вокруг, мерцанием высшей женственности, рождающей из всего возможного свои дерзкие, розово-белые, нежно-волосяные, сплетенные в один огромный радостный клубок, прекрасные образы истинной желанности и чуда. Один наклон головы Саргыланы стоил всех звезд, которые сыпались с ее ресниц, как сияющие алмазы, похожие на божественные капли небесной росы. Щиколотка Елены была прекрасна, словно первый шаг, совершенный ясным умом на пути к знанию, счастью и высшему наслаждению. Они стояли вдвоем, как ворота в мир космоса и любви. И Головко, почувствовав венок на своей голове и плащ на своих плечах, встал на одно колено, протянул руку в небо и воскликнул:

– Как прекрасны вы, возлюбленные мои!..

Они мурлыкали, извиваясь в нежном вихре своих сверкающих воздушных одеяний, и танцевали, и взлетали, и кружились, запеленывая Головко в кокон своей страсти.

И Абрам стоял над землей, будучи единственным мужчиной, сотворенным под небесами от начала этого мира и до конца света, и был недвижим в своей белоснежной незыблемой мраморности, запечатлевшей его навсегда в бесстрастном облике утвержденного совершенства; и потом только – через долгие блистательные времена – он вдруг сменил этот свой величественный вид на лучезарный блеск живого перламутра, призывающего всех женских существ, и стал похож на поцелуй царя зари, бесконечный, как искрящееся весельем пространство. Елена раскрыла прекрасную грудь, напоминающую два небесных купола и горящие в них две звезды, и Саргылана взмахнула ногой, протянув ее до звезд и отбросив вдаль свое ярко-желтое переливающееся платье, и превратилась в теплоту ночного тела в полумраке огоньков, мигающих на морском горизонте, или во влажную, беспокойную нагую принцессу в разноцветной летней тундре на берегу реки. Она положила свою пунцовую мягкую ручку на грудь Елены, и раскрыла свои бедра, развернув черную зеницу в центре радужных дверей, – и там было начало, тайна и венец, и там была утроба космоса, объявшая Головко, Якутию и мир; и тачбыла бесконечность, провал, труба, и там было воскресение, и там была смерть. Это был сочащийся слипшийся комок жизни, обращающийся черной дырой. Нельзя было смотреть туда; там скрывалось безумие и смысл. Головко расстегнул пуговицу на своих красных штанах, он спустил свои фиолетово-зеленые трусы, он вытащил наружу свой бирюзовый член, похожий на детскую волшебную палочку со звездочкой на конце, и он гордо поднял его вверх, как знамя войск добра, идущих на битву во имя вечного возрождения, и он подошел к Саргылане и положил свою ладонь на ее точеное плечо и посмотрел вниз.

– Нет, нет это нельзя, – ужаснулся он, заглянув в ее животворящее загадочное нутро. – Я не достоин, я не...

Он повернул ее спиной, по которой текла река сверкающей энергии, озаряющая крылья лопаток и волшебные самоцветы позвонков, и увидел ее напряженный, упругий, бежевый зад, напоминающий уютные фонари над кишащим, чавкающим зоопарком; и в центре было белое, горящее одной точкой-вспышкой основание, выбрасывающее все телесное в мир – ибо прах должен быть с прахом – и душа начиналась отсюда, рождаясь, как ракета, отталкивающаяся от окружающей среды выбросом накаленных плазменных ненужных материальных веществ вон; и дух зачинался от этой двери, вырастая от полного своего отсутствия в тайну самого себя, и только этот абсолют и символ конца мог поддержать бытие и высшую власть и сделать все чудесное истинно чудесным; и только эта жемчужная, сокрытая обволакивающей белизной изнанка любви могла принять позыв поклонения и стать подлинным началом чувств, и Головко бесстрашно вонзил свой воссиявший голубым свечением гордый жезл в этой труднодоступное узилище существа, и Саргылана охнула, поняв все, и закрыла свои глаза, чтобы лучше видеть свет. Елена подняла множество юбок и обняла Головко сзади, давая ему импульс и толчок энергией своей груди и своего духа. Головко словно встал на колени перед женственностью, объясняясь в своей недостойности коснуться настоящих тайн, но Елена сказала <да>, и он повернулся к ней, смущенный и счастливый. Ее лицо было красным, ее губы были синими, как океан, или как василек; ее юбки были пышными, и ее лоно было зовущим и бездонным, как величие мрачного пространства между двух теплых планет. Наступил взрыв; его всего охватила вибрация космических смыслов и божественных игр; он влетел в туннель рождения, обратившись факелом украденного огня, и распространился на все, распавшись и растворившись в ласке мириад зажженных им любовных свечей, каждая из которых улыбалась лицом его Высшей Женщины. <Я>, – сказала Саргылана, появившаяся сбоку, нырнувшая вниз и обратившая свое лицо вглубь совершающегося таинства, происходящего среди звезд; и все улыбнулось, и Головко оказался посреди них, и его трепещущий орган любви был стиснут черными губами и двумя прекрасными радостными лицами великих подруг; и потом он увидел их одних, целующих самое себя, и заключенных в самое себя, и он тоже стал самодостаточным> неприступным, гордым и ироничным; и потом они, смеясь, расстались, разомкнули все связи и смычки, и Головко опять оказался в них, и над ними, и под ними; и проходили века в их играх и в их занятиях; и время было только двумя единственными женщинами и одним единственным мужчиной; и Головко сиял, и все они сияли; и Головко был словно свет и все было словно свет; и однажды Головко вознесся в горную высь, обратившись самым главным смыслом своим, и пролился дождем, светом, зарей, кровью, соком своим, на них, в них, через них, около них. И умер, погиб, закончился Головко; и взлетели, родились, восстали Саргылана и Елена.

– Что я видел? – спросил Головко, отдыхающий на матрасе.

– Ты видел все, – ответил ему женский голос откуда-то из других стран.

Жеребец пятый

Однажды что-то случилось, и он открыл свои существующие глаза, обнаружив солнечные лучи, землю и реку вдали. Он лежал на какой-то цветной подстилке, и рядом валялись две палки. Он понял, что его зовут Абрам Головко, что он – один из жителей Якутии, и что он должен бороться за счастье этой Якутии, и осуществить ряд мер по переустройству Якутии в какую-то новую, более правильную Якутию, чтобы старая Якутия отошла в историю, включавшую в себя все то, что уже произошло. Над тем, что уже произошло, не было его власти. Прошлое было сильней. Значит, лучше утверждать старую Якутию?

– Вот он! – раздался торжествующий голос справа. Головко повернул свою голову и увидел бледного Софрона Жукаускаса с каким-то щуплым черноволосым человеком, одетым в брезентовый комбинезон.

– Я здесь, – машинально сказал Головко, ощутив легкую тошноту. – Вы уже встали?

– Да мы здесь уже хрен знает сколько времени... – возмущенно проговорил Софрон, но Головка его перебил:

– Кто это?!

Софрон улыбнулся и начал нарочито подмигивать.

– А вы не догадываетесь? Нет? Подумайте. Может, вы вообще не помните, для чего мы здесь?!

– Друг мой, – бесстрастным тоном произнес Головко, – мы здесь так же, как и там, но это тоже здесь, которое там. То, что я лежу, а вы стоите, не дает никому никаких оснований для таких утверждений. Вы же знаете, что, в конце концов, Якутия есть все. Поэтому, зачем...

– Заелдыз! – вдруг крикнул черноволосый человек, делая шаг вперед.

– Что? – осекся Головко.

– Заелдыз! – повторил человек, выставляя вперед левую руку.

– Ах, вот вы о чем... Да, конечно, заелдыз, это наш пароль в этом чудесном розовом Кюсюре... Правильно? А вы, насколько я понимаю, Август?

– Ну конечно! – злобно воскликнул Жукаускас. – Мы три часа ждем вашего пробуждения! Он мне все объяснил, и я больше не обижаюсь на вас и не считаю вас предателем, но все-таки, пора уже и делом заняться!

– Делом... – задумчиво повторил Абрам Головко, – глупости ума. И что же вам мог объяснить этот прекрасный юноша со светом в глазах?

– Это все жэ, – немедленно ответил Софрон.

– Что – жэ?!

– Все – жэ. Все ваши видения и прочие... грезы. На празднике <Кэ> они обычно бросают в костер цветы жэ, вы вдыхаете дым и...

– И что?

– Ну и испытываете там всякое. Меня, например, страшно тошнило. Еле отошел. Головко улыбнулся.

– Значит, жэ?

– Жэ.

Головко засмеялся.

– Но я ничего не испытывал. Ничего не менялось. А разве может что-то измениться?! Жэ, пэ, рэ, сэ, кэ, фэ, тэ. Какую чушь вы несете, Софрон Исаевич! Тошнило, видения... Я есть, меня нет... Не существует таких понятий. Но я готов приступить к деду.

– Вот: это типично, – неожиданно сказал Август. – Я же говорил вам о его реакции.

– Какая реакция? – улыбаясь, спросил Головко. – О чем вы вообще говорите?! Я просто спал, или не спал, просто жил, просто был. Какой еще костер, какое еще жэ?! Может, завтра вы скажете, что Бог состоит из медного купороса, и поэтому ангелы нам видятся в нежно-голубых тонах?! Или лучше так: благодать есть диэтил-триптамин. Я сам биолог, и сам могу разобраться в жэ, или в зэ. Разве это имеет смысл? И разве что-то его не имеет?

– Вот-вот, – сказал Август. – Это абсолютно характерно. Ну ладно. В конце концов, не все ли равно.

– Да! – торжествующе воскликнул Головко.

– Да, – хитрым тоном промолвил Софрон.

– Или нет... – произнес Август, зевнув. – Вставайте, я вам все расскажу, если вас это интересует.

– Меня интересует все! – вскричал Головко и немедленно встал с матраса.

Они неторопливо пошли куда-то в сторону от остатков пахучего догоревшего костра, от цветных чумов, в одном из которых, наверное, был Хек, – прямо в голое безлюдие, в чистую, лишенную всяческих вмешательств, тундру, где, как всегда, было все, что угодно и все миры; и где не было ничего, кроме цветов, карликовых растений и земли.

– Зачем мы идем? – спросил Головко. – Мы же были там?! Я хочу есть.

– Вот все ваши вещи, – сказал Софрон. – Нам повезло. Хорошо, что вы проснулись. Август вам расскажет.

– Что?! – воскликнул Головко.

Они отошли уже от Кюсюра на некоторое расстояние, когда Головко повернулся и посмотрел на фиолетовый чум.

– Там нигде никого нет, – сказал он.

– Они где-то там... – проговорил Август. – Да ну их. Я скоро уеду отсюда. Надоели мне все эти откровения и тайны!

– И куда же вы денетесь?! – насмешливо спросил Головко. Август недовольно посмотрел на него, но потом улыбнулся.

– А... Я же забыл, что у вас сегодня дебют. Первый раз в первый класс... Своего рода духовная дефлорация... Да ну его в жопу!

– Ха-ха, – сказал Головко.

– Мне надоело, – тихо проговорил Август, посмотрев почему-то в небо. – Я хочу чего-то еще.

– Правильно!... – засмеялся Головко.

– Вы не поняли! – крикнул Август. – Я хочу чего-то еще!

– Ну конечно, – с чувством превосходства отозвался Головко. – Так вот же оно.

– Ничего... – сказал Август. – Ничего. Попробуйте жэ раз пятьдесят, тогда поговорим.

– А сколько раз мне попробовать зэ? – усмехнулся Головко.

– Хватит! – вдруг сказал Софрон Жукаускас. – Вы, пожалуйста, возьмите свою сумку, а то мне надоело ее нести; и вообще, надо думать о будущем. Сейчас мы с вами улетим.

– На небо? – спросил Головко, беря сумку. – Я могу.

– На небо, – сказал Жукаускас. – Все могут. На вертолете. Нам очень с вами повезло.

– Это было известно с самого начала! – вмешался Август. – С агентами ведь надо иметь постоянную связь, и лучше всего, когда есть возможность лично встретиться. Хотя я все равно не решился. Я сообщил в центр нашей партии, и мне ответили, чтобы я ждал двух представителей. И я вас дождался! Но вам действительно повезло. Дело в том, что я как раз занимаюсь сбором цветов жэ, которые наш поселок посылает в город Мирный. Из Мирного нам приходит обувь и краски, а также электричество! Они сами его провели, хоть это и незаконно! Ведь жэ в Мирном запрещено. И оно стоит больших денег. Но там какие-то дельцы... В общем, мне все равно. Так вот, второй агент ЛДРПЯ как раз живет в Мирном. И иногда я с ним связываюсь даже не по рации, а через вертолет, перевозящий жэ, который скоро как раз прилетит. Я пишу нормальные шифрованные письма, и пилот их всегда передает. Он ведь зарабатывает дикое количество денег на перевозке жэ! Опасно, правда, но...

– Послушайте! – вдруг, словно что-то вспомнив, перебил его Софрон. – А почему это, собственно, в вашем Кюсюре все все знают про то, кто вы такой, про нашу партию, про наши планы?... Это как понимать?

– Да ну, – махнул рукой Август. – Они вообще все знают. Но им абсолютно все равно. Это неважно...

– Постойте? – крикнул Софрон. – Как это неважно?! Что значит, <все знают>? Вы нас предали?! Я прав?!

– Да отстаньте! – рявкнул Август. – Я тут живу в этой глуши с этими сумасшедшими, постоянно принимаю жэ, чтоб они меня не выперли к черту, жду каких-то сведений от партии родной, а вы... Я вообще скоро уеду отсюда в Мирный, и плевать я хотел. Не знаю, не помню, не хочу. Про нашу ЛДРПЯ во всех газетах Мирного писали. Как про очередной курьез. Ну и что?! Ничего ведь не изменилось! Сейчас вы полетите в Мирный (кстати, мне придется еще заплатить пилоту какое-то количество жэ, чтобы он вас взял, и то я в этом не уварен), увидите вашего агента – вот его телефон, его зовут Павел Амадей Саха – скажете ему <заелдыз> (пароль тот же), и все будет нормально. Все он вам расскажет и покажет. И поедете дальше. Мне-то что?! Я выполняю свою работу, получаю свои деньги, и хрен с вами. Стройте хоть мост на Луну, чтобы она лучше озаряла Якутию. Еще немного, и я уеду в Мирный. У меня там деньги в банке.

– Ах ты сука!.. – пораженно воскликнул Софрон. – Ты, значит не веришь в нашу цель, в нашу Якутию, в наш смысл?! И ты нас продал из-за денег?!

– Да про вас в каждом разделе юмора печатают, – сказал Август.

– Замолчи, гад! – патетически крикнул Софрон. – Надо бы тебя убить здесь, но у нас нету специальных приказов. Необходимо срочно связаться с Дробахой. Эй, Абрам! У вас его телефон?

– Это еще неизвестно, кто кого убьет, – сказал Август, засмеявшись. – Я посмотрю, как вы без меня отсюда выберетесь. Пилот из Мирного, если что не так, вас за яйца повесит. Или вы надеетесь, что Хек и Васильев буду вас укрывать и сажать на пароход?! Этим старым наркоманам нужны обувь, тепло и краски. Жить им осталось немного, так что им тем более все равно. Вы думаете, они простят вам потерю связного?! А у них ведь нету никаких других контактов с Мирным! Все через меня! В лучшем случае, вы будете скитаться по тундре все оставшееся время до голодной смерти. Но есть и другой вариант.

Август вытащил из кармана пистолет.

– Эй, эй! – замахал руками Софрон. – Что ты!.. Это же все была шутка. Ты же наш агент! Давай, поехали в Мирный!..

– Какой же все это маразм, – вдруг задумчиво проговорил Абрам Головко.

Август улыбнулся, спрятал пистолет в карман и опять посмотрел в небо.

– Ладно. Я наговорил это все просто так. Хотел проверить вашу реакцию. Вот этот человек сейчас счастлив, – он указал пальцем на Головко, – но у вас есть подлинная цель. Сейчас прибудет вертолет. Вы должны спрятаться. Я поговорю с пилотом. Мы обменяемся товарами. Если все нормально, он довезет вас до Мирного. Он высадит вас где-нибудь за городом. Вы должны будете сесть на любой транспорт и приехать в центр. Только не привлекайте внимания полиции – а то у вас могут потребовать паспорт, и будут неприятности. У вас есть деньги?

– У нас полно денег! – гордо заявил Софрон и посмотрел на Головко.

– Рубли? Их вы можете сразу выбросить. Они в Мирном не идут. Доллары есть? Рубляшники?

– Что это?!

– Рубляшник – это денежная единица Мирного. Возникла недавно, но уже конвертируемая. Ладно – я вам дам сто рубляшников, вот они, вам на первый день хватит, а дальше вас уже должен будет устроить Ваня.

– Ваня?

– Да. Он же Павел Амадей Саха. Вообще-то он Ваня. Ну, он там что-то рисует, и вот – выебнулся. <Художник и поэт Павел Амадей Саха>! Он вас встретит и потом отправит к следующему агенту, которого я не знаю.

– Хорошо! – сказал Софрон. – Но я все-таки не понимаю, почему это вы, которому, кажется, на все наплевать, работаете на нашу партию.

– Не понимаете?

– Нет!

– Просто я хочу счастья Якутии, всей нашей великой, прекрасной, магической земле, расположенной под небом у моря среди рек.

– Чушь! – воскликнул Софрон.

– Правильно, – согласился Август. – Так получилось. Все, что я вам сейчас сказал, было искренне – я всегда так думал. Я вступил в ЛРДПЯ одним из первых. Меня послали сюда. Здесь я нашел свой бизнес. Я стал связным с Мирным, познакомился с человеком, которому я поставляю жэ, и получаю свои рубляшники.

– Неужели, никто в самом деле не знает всех агентов? – спросил Софрон.

– Никто! – восторженно вскричал Август. – Поэтому я преклоняюсь перед нашей партией; ее уничтожить невозможно. Вот сейчас, если вы доберетесь до конца цепочки, меня уже нужно заменять. И тогда я уеду в Мирный, и буду там жить в свое удовольствие. Но я всегда буду помогать нашей партии. Потому что, если бы не она, разве бы я смог разбогатеть?! Я всегда буду благодарен!.. И вас я люблю. Я вас так ждал!.. Хотите, я вам дам еще сто рубляшников?

– Нет, спасибо, – брезглива ответил Софрон. – А что там, в этом Мирном? Что там, там хорошо?!

– Другой мир... – мечтательно проговорил Август. – Я не был там.

– Ха-ха-ха-ха!.. – вдруг засмеялся Абрам Головко, услышав эти слова. Он посмотрел на Софрона, потом на Августа, потом в небо, потом в землю, и все время бешено смелея. Наконец, он замолчал, весело улыбнулся и сказал:

– Это смех!! Как вы сказали? <Другой мир>! И он опять начал смеяться.

– Ну, вот видите, – сказал Август.

– Не знаю... – озабоченно прошептал Софрон.

– Все! – закричал Август. – Вертолет появился! Он летит! Убегайте куда-нибудь. Я вас позову.

– Побежали, – сказал Софрон Абраму.

– Мы же должны лететь,– ответил тот.

– Да тьфу же ты! – воскликнул Софрон и начал быстро убегать. Головко последовал за ним и скоро перегнал его.

– Все, падаем, он прилетает.

Они рухнули на влажную почву тундры, и Софрон Жукаускас даже закрыл голову руками, как будто ждал атаку бомб.

Раздался характерный, приближающийся стрекот, и точка в блеклом безоблачном небе тундры превратилась в красивый сияющий вертолет серебряного цвета, на боку которого было написано желтыми буквами:

MIRNY ZU-ZU Service # 6

Софрон посмотрел туда и сморщился.

– Это бред, – шепнул он Головко. – Что означает <зу-зу>? И почему номер шесть?! Неужели в Мирном есть такие великолепные вертолеты?! Кто-то мне вообще-то говорил, что там все поменялось...

– Это не вертолет, это геликоптер, – сказал Головко, лежащий на спине. – Зу-зу мне нравится. Наверное, в Мирном есть метро.

– Да откуда!.. – возмутился Жукаускас. – Чтобы при вечной мерзлоте выкопать метро, нужны дикие деньги и сверх-техника! Что вы такое говорите?

– Ничего, – сказал Головко. – Что бы я ни говорил, мои слова имеют смысл. Видите, геликоптер приближается сюда.

– Я вижу сурового пилота внутри, – согласился Жукаускас и пригнул голову.

– Он будет садиться. Вы слышите страшный грохот? – спросил Головко.

– Да ну вас, это невозможно! – крикнул Софрон, закрывая уши своими указательными пальцами.

– Держись, Софрон, – сказал Головко, но Жукаускас его не услышал из-за жуткого рева, производимого садящимся вертолетом.

Август, как ни в чем не бывало, стоял на своем месте и улыбался.

– Вот как, – ошарашено прошептал Софрон. – Я сейчас сойду с ума от этого гнусного шума, а этот делец наркобизнеса стоит себе совершенно спокойно и даже не шелохнется! Может быть, так действует постоянный прием жэ?! Вдруг, человек превращается в высшее существо?!

– Ну конечно, – сказал Головко. Жукаускас изумленно посмотрел на него, потом замахал руками.

– Да ну вас! – крикнул он. – Вы не должны были меня слышать, я не должен был вас слышать! Что это за бред?! Телепатия, жэ, зэ!

– Просто вертолет уже сел, и его мотор смолк, – напыщенно проговорил Головко.

– Так быстро? – спросил Софрон и поглядел вдаль. Из вертолета вышел пилот в желтом костюме. Он подошел к Августу и пожал ему руку. Август отдал пилоту свою сумку, и пилот вошел с ней в свой вертолет. Потом он снова вышел, неся с собой большой белый мешок. Август взял мешок, потом стал что-то говорить пилоту. Тот покачал головой. Август топнул ногой, махнул левой рукой, а правую засунул в карман и достал оттуда небольшой зеленый сверток. Он протянул этот сверток пилоту. Тот взял его, развернул, посмотрел, и опять завернул. После этого он засунул сверток во внутренний карман своей желтой куртки.

– Выходите! – крикнул Август.

– Это нас! – тут же отреагировал Софрон и вскочил. – Давайте, побежали, быстрее, спешите!..

– Как вы мне надоели, – блаженно улыбаясь, сказал Головко. – Все время куда-то бежать, стремиться...

– На этот раз мы, кажется, улетим, – сказал Софрон.

– Вот это хорошо! – воскликнул Головко и немедленно встал.

Они подошли к вертолету.

– Здравствуйте, – сказал Жукаускас, обращаясь к пилоту.

– Да мне плевать! – сказал он, недовольно осмотрев мускулистую фигуру Головко. – Мне заплатил Август очень много, чтобы я вас доставил, и я согласился. Кто вы и что вы, я не знаю, и мне чихать. Но если вы проговоритесь, вас тут же уберут. Раз, вжик, хрясь, бум, и мне срать на это.

– Видите, сколько средств я потратил на наше общее дело!..– растроганно воскликнул Август.

– Не видим, – сказал Головко.

– Да ну вас! Впрочем, я на вас не обижаюсь. Но я вас уверяю, что очень много.

– Я верю, – произнес Софрон.

– Эй, вы, – рявкнул пилот. – У меня нет времени. Я не могу больше здесь оставаться! Полезайте в вертолет, и мы взлетаем.

– Это геликоптер, – сказал Головко.

– Прощайте, друзья! – воскликнул Август. – Передайте там привет Ване и Дробахе, как только увидитесь! Я пошел.

– Вы когда-нибудь летали на этой штуке? – спросил Софрон у Головко, когда тот был уже в проеме входа в вертолет. Абрам Головко обернулся и сказал:

– Я всегда летаю без штук, мой глупый сослуживец. Во сне я даже был баллистической ракетой.

– И вы думаете, все будет нормально?

– Ну конечно! Ведь там высь!