Текст книги "Якутия"

Автор книги: Егор Радов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Заелдыз третий

Путь начинается, когда существо, готовое к озарению, творит свой первый мир и вступает в реку, впадающую в море, которое есть суть земли и дух.

Может быть, просто существует Бог, и все море с рекой и кораблем есть Он, или проявление Его, а, может быть, это Якутия.

Природа была случайным явлением в абсолютной стране свободы и благости; путь вел сквозь мгновения и развлечения, притаившиеся в каждом речном атоме осуществленной возможности великого творчества; и так происходила битва за высшую жизнь и любовь, и так продолжалась история.

Когда дерево растет на берегу, а раковина лежит на морском дне, день сияет теплом и тайной, словно волшебный лес, а ночь трепещет огоньками загадочных гор, как милость.

Орел, догадывающийся об истине, не расправляет крыльев, летя ввысь; человек, не знающий своего высшего лика, свободен от него и властен над всем.

Река Лена заключала в себе льды, травы, мхи и коряги; море Лаптевых омывало почвы, льды, растения и корпуса кораблей.

Народ незаметен для того, кто слит с водой, как прекрасный несуществующий царь; сила людей находится в их нелюдимости, а правды нет.

Птицы летают над Леной и садятся на ее скалы; будущее разверзается над Якутией, словно бредовое пророчество.

Горний эфир хранит тайны настоящего корабля, плывущего среди огромной глубокой глади; и свет сфер озаряет две белых палубы чудесной баржи, устремленной к началу миров; и если какое-то лицо возникает над лесом, полем, травой и горой, то это, без сомнения, священный лик.

Тот, кто существует второй раз внутри описываемого момента нынешнего мира, имеет имя, состоящее из звуков, и его имя звучит <Жукаускас>, и оно похоже на все. Софрон Жукаускас снова, но без Головко, плыл на этом корабле по Лене на Север!.. Он опять пил <Анапу>, опять сидел в каюте, опять смотрел вдаль, опять видел сны!.. Все происходило почти точно так же, только не было Абрама и того счастья, что тогда, и Софрон плакал украдкой, и думал, что вид моря утешит его!.. Как было грустно ходить здесь по палубе, узнавать те самые запахи и переходы и вспоминать Кюсюр, блистательный Мирный, мерзкий Чульман, Нерюнгри, ужасную дорогу перед Алданом, да и Алдан!.. Неужели, все это было зря, просто так, не к чему?.. Неужели, это ничего не значило?..

Жукаускас плыл посреди Якутии на корабле, и стоял сейчас на носу этого корабля, смотря вперед – в прекрасную величественную дымку чарующих вод – и попивая вино <Анапа>. К нему подошел капитан Илья, одетый в красно-зеленую куртку, но Софрон продолжал мечтательно смотреть вдаль, не слыша ничего. Корабль проплыл уже Жиганск и Кюсюр, и теперь, по обеим сторонам огромной речной шири, простиралась победная тундра, в которой совершенно не было чахлых дурацких лиственниц и баобабов, надоевших своей гадостной неопрятностью и какой-то недоделанностью, и она напоминала знойные бугры жарких берегов, или холмы других планет. Илья хлопнул Софрона по пояснице и обнял его за плечо.

– Вы все плывете?

– Да! Плыву!

– Партия?

– Партия.

– Победа?

– Цель.

– ЛРДПЯ?

– Заелдыз!

– Якутия?

– Якутия.

– Смысл?

– Я.

– Существование?

– Просто так.

– Вам не надоело все это? Это же бессмысленно; никому не нужно; вы уже плыли; вы были вдвоем; того уже нет; Якутии нет; Коми есть; вы ничего не добились; стало хуже; я так и плаваю; что-то меняется; все то же самое; я разочарован; займитесь чем-нибудь приятным; над вами издеваются; вся ваша история просто глупа; это маразм.

– Да нет же! Я счастлив! Для меня это и есть все! Якутия – моя любимая! Путь – моя радость! Задача должна быть выполнена! Страна должна возникнуть, как весь мир! Я осуществлю свою цель! Я найду то, что мне поручили! Мы сделаем, во что бы то ни стало, несмотря ни на что, вопреки всему! Вы – настоящий друг и капитан! Скоро я увижу море!

Илья погладил щеку Софрона, растроганно чмокнул губами и сказал:

– Жаль мне вас. Опять здесь, опять неизвестно зачем. Давайте поговорим о любви? Жукаускас всхлипнул, высвободился из капитанских объятий и отхлебнул <Анапы>.

– Нету любви, обман все, ложь.

– Да как же это?.. – поразился Илья, пододвигаясь к Жукаускасу.

– Так. Я верил, мечтал, любил, а оказалось, все – чушь, ерунда, дребедень. Но у меня осталось мое дело; у меня осталось все!! Этого не отнять; славу и приключения не присвоить!

– Вам в Быков мыс, в Тикси? – хмуро спросил Илья.

– Да! Вы переименовали корабль, как я вам указал?

– А как же, – усмехнулся капитан. – Он теперь называется <Коми>.

– Как это?..

– Сами разбирайтесь со своим начальством! Мне они не указка, а вы – тем более. Завтра их вообще не будет; я делаю то, что хочу. Мне плевать. Скажи спасибо, что я тебя вообще везу, понял?!

– Ладно, капитанчик... – злобно пробормотал Жукаускас.

– Чего ты там вякаешь?!! – взвился капитан, вставая в угрожающую позу. – Сейчас за борт полетишь!

– Да я ничего... – испуганно проговорил Софрон, задрожав. – Я так...

– Смотри! – рявкнул капитан и улыбнулся.

Софрон миролюбиво сложил руки перед грудью, капитан ударил его ладонью по животу и ушел.

Они плыли дальше в безграничном царстве священной воды, величественной, словно космос.

Ни звери, ни ангелы не встречались на их северной дороге, обращенной к высшей точке Земли.

Софрон помнил, как он сел на этот корабль, сказав: <заелдыз>, и он пил чай в столовой корабля, наслаждаясь его сладостью, словно приобщению к вершинам веры. Чайки летали повсюду, как белые призраки конца одного из миров.

Пахло морем, будто свободой, и там, где было море, был, наверное, выход из чего угодно, и существовал небесный край.

Софрон представлял рокот моря, сияющего радужными льдинами в холоде восторга и смеха, и его руки сверкали изумрудным свечением надежды и царства выси, а его голова разноцветно переливалась, словно калейдоскоп, или прекрасный предсмертный сон о главных тайнах. Травы, воспоминания, чувства и устремления сплелись в его душе в один-единственный белый клубок истин и откровений, и он был готов завершить то, что было начато, и продолжить то, чего еще не было. Дорога вела его вперед – в сторону великого полюса, связующего страны, народы и моря – и над полюсом разверзались миражи битв и славных поражений, и какие-то божественные женские фигуры вставали над ледяной пучиной, словно силуэты торжеств.

Однажды корабль вышел в абсолютную водную бескрайнюю гладь, некий речной раструб, захвативший берега и небо, и Илья приблизился к Софрону, стоящему около своей каюты и серьезно посмотрел в его глаза.

– Что? – спросил Софрон. – Где Тикси? Где Быков мыс?

– Вот он, – сказал Илья, никуда не показав.

– Где <Лысьва>, катер? Мне нужен человек, агент...

– Все не так просто, дружок – усмехнулся Илья. – Видишь, корабль стоит, мы отъездились, все из-за вас, из-за политических дурачков...

– Вы же с нами! – гордо заявил Жукаускас, глотнув последний глоток <Анапы>. – Вы же наш!

– Да мне уже все равно... – печально вздохнул Илья. – Давненько я на берегу не был. Тут забастовка, бунт, они никого не пускают в город и в море тоже. Точнее, в море пускают, но не всех. Видите, там стоят кораблики? У них и пушечки есть.

– А чего им? – устало спросил Софрон. Илья хмыкнул, поковырял в зубе и сказал:

– Они не хотят отдавать новой власти родные льды. Они заявляют, что не пропустят в любимый холодный гениальный океан разных якутов, чучмеков, коми, ненцев и украинцев. Украинцев можно. Я не понял, я запутался. Они обороняют море Лаптевых, баррикадируются. У вас ничего не выйдет: никакой жары не наступит при таких героях.

– Да ну!.. – изумился Жукаускас. – И здесь какие-то штучки-дрючки. Но мне нужен катер <Лысьва>!..

– А хер его знает, где он! – огрызнулся капитан. – Идите в рубку, вызывайте.

– В какую рубку?! – воскликнул Софрон. – Давай вступим в бой с этими дураками! Нам нужен полюс! Они что – коммунисты?

– У них ледокол <Ленин>, и они не любят всего этого бреда. Они не отдадут северный простор. Вы просто идиотик.

Жукаускас подступил к капитану, беря его за грудки. Капитан оскалил зубы и зарычал. Софрон сильно отбросил его, плюнув ему на колено. Капитан ударился затылком об иллюминатор и охнул. Жукаускас бросился на него, но капитан успел ударить его ногой в пах. Жукаускас согнулся, запыхтел и пукнул. Капитан подошел, тяжело дыша, и похлопал его по спине. Жукаускас поднял голову и всхлипнул.

– Как я люблю вас, милый мой друг!.. – воскликнул Софрон, благодарно рыдая. – Простите меня, извините!.. Просто мне слишком нравится эта реальность, этот мир, эта действительность, и я немножечко обиделся и огорчился, но я все равно верю во все самое любое, и никогда не променяю ничего на ничего! Вы же прекрасны и море прекрасно, и пушечки чудесны, и истории занимательны! Не надо делать так, не стоит расстраиваться из-за расстройств, не нужно участвовать, чтобы быть! Давайте, повоюем, или, давайте, пошлем это все?..

– Вы глупы, но вы – великий!.. – растроганно сказал капитан, обнимая Софрона. – Ерунда, вы все найдете, я помогу во всем, вы закончите то, что хотели закончить и начнете то, что решили осуществить. Пойдемте в рубку, мы поищем человека и <Лысьву>, а эти козлы пусть себе стоят, все равно их айсберги всем до пизды!..

– Конечно!.. – обрадовался Жукаускас. – Ведь Ленин сдох, а Якутия перед нами!

– И с нами Бог, и Бог с нами! – добавил Илья. Они быстро побежали наверх по железной лестнице, радостно хохоча и подпрыгивая. Они открыли белую дверь и вошли в небольшую каюту, где стояла какая-то мигающая огоньками аппаратура, и прямо перед ней сидел на стуле большой рыжеволосый человек в тельняшке, и он озабоченно смотрел на стрелку прибора, замершую около цифры <шесть>.

– Давай! – бесцеремонно сказал Илья. – Свяжись. Мне нужен катер <Лысъва>.

– Они никого не пускают, в поселке почти война, а здесь морской бой! – озабоченно проговорил человек.

– Свяжись, тебе говорят! – крикнул Илья, топнув ногой. – Скажи: <Лысьва>! Человек нажал на кнопку и бесстрастно произнес:

– Порт? Говорит <Коми>. Дайте <Лысьву>.

– Чего? – промяукал голос из динамика. – А в рот тебе не плюнуть?

– Вы видите... – извиняющимся тоном сказал рыжий человек, указав толстой рукой на свои приборы.

– Дай-ка, я попробую, – предложил капитан, нагибаясь вперед. Человек нажал кнопку, капитан отчетливо проговорил:

– Порт?

– Ну? – раздался тот же наглый мяукающий звук. Илья пододвинул свой рот прямо к микрофону и медленно, делая паузы, проговорил неожиданным гипнотическим чарующим голосом:

– Если ты не дашь <Лысьву>, у тебя отвалится хуй.

Никто ему не ответил; послышалось только напряженное сопение. Потом, после долгого молчания, раздался раздраженный высокий вскрик:

– Да хрен с тобой!.. Получай свою <Лысьву>!..

– Вот как! – победительно произнес Илья, подмигнув Жукаускасу.

Тут же в громкоговорителе что-то запищало, а потом появился сердитый голос:

– Передовая охрана <Лысьва>! Чего надо!

Жукаускас немедленно бросился к радио и протараторил:

– Мне нужен работник Август Петров.

Все смолкло; рыжий радист закурил длинную папиросу.

– Я – Август Петров! – сказал в громкоговорителе злой бас. – Кому я нужен?!

– <Заелдыз>! – взволнованно пискнул Жукаускас.

– Надя?.. – радостно спросил бас.

Софрон что-то пробормотал про себя, потом ответил:

– Нет, не Надя. Инспектор ЛДРПЯ Софрон Жукаускас.

Бас захохотал.

– Вы чего, в самом деле существуете? А где же Надя? Бабенка – чудо!

Софрон издал злобный рык.

– Я – инспектор ЛДРПЯ, вы – агент, я приехал восстанавливать связь! Вы что – не с нами?!

Бас опять заразительно захохотал, затем проговорил:

– Ну вы вообще даете! Я думал, вас нет, Надя просто так что-то придумала – любовная игра, она вообще такая прикольная, а в ротик как берет... а в попочку... а сбоку... обовьет собой, жаром пышет, поцелуи, прелесть... Да как стонет, орет прямо, кошечка моя!.. Бывало, кончишь ей...

– Да замолчите вы! – проорал взбешенный Софрон, стукнув по какому-то прибору. – Блядь!

Бас изумленно осекся, потом осторожно проговорил:

– Ты чего это, может, в рожу хочешь? А... Понимаю, понимаю. Ты же ейный муж, точно, Жукаускас, это ее фамилия... Вот, блин, бывает же! Ну, ты извини меня, братан, я не знал, видишь, как глупо получилось... Серьезно, не думал, не хотел обидеть, по-дурацки все...

– Ладно, – замогильным тоном сказал Жукаускас. – Это все игры, в конце концов. А я хочу и должен. Где находится последний агент, или вы вообще его не завербовали?

– Как же, – уверенно ответил бас. – Да, ну дела... Да я ради Нади на все готов, блин! Ой, извините... Я завербовал одного чудика. Но он, по-моему, абсолютный псих. По-настоящему. Просто дебил. Да я ж не знал, что это в самом деле! Это ведь игра была такая, как с Надей встретишься... Извините. Но он просто тронутый окончательно, он...

– Где находится последний агент?! – яростно спросил Жукаускас, сжав кулаки. – Где?!

Август Петров закашлялся и послушно сказал:

– Да он недалеко. На Яне. В Нижнеянске. Зовут Николай Уренгой. Улица Первомайская, дом два, квартира шесть. Телефон – четыре, четыре, четыре. Одни четверки. Но он – трехнутый, шизанутый!

– Как? – возмутился Софрон. – Вы наняли агента-дурачка!?! Значит, вся связь с Америкой и Канадой...

– Да было там что-то, узнаешь! – оборвал его бас. – Вообще, если это все не полное вранье и бред, то я – наш враг. Вы, гады, собирались всю эту Якутию дурацкую преобразовать, чтобы она расцвела, а на фига она вообще нужна?! А мы, значит, получаемся по-вашему <лимитчики>, <минетчики>?! И надо нас выпереть? Не пройдет; не отдадим океан! Мы здесь стоим, и нас никто с места не сдвинет. И наоборот напустим на вас все льды. Пусть вас еще больше заморозит, не хрена устраивать такие бучи! Пусть у нас будет теплое русское море, а у вас – стылая якутская мерзлота, флот – наш, порт – наш, и полюс – наш! И алмазы мы у вас заберем, и вообще у вас ничего не будет. Все будет так, как было, а было все нормально. Здесь была пурга, и будет пурга, и никаких.

– О чем это вы? – бесстрастно спросил Жукаускас. – Я ничего не понимаю. И чего это вы все хотите? Все ведь совершенно.

– Не ври, парень, бля! – злобно завопил в громкоговорителе бас. – Мне Надя рассказывала, но я думал, это – бред. Я и сейчас так думаю, но мало ли что... И вообще, маразм и разброд. И Советской Депии нет, и Якутии нет, и тундра уже испорчена и пропала, и почвы нет, и алмазов нет, и бананов нет.

– А что же есть? – насмешливо спросил Софрон.

– Есть флот и Ледовитый океан – наша родина, и мы будем биться за нее и никого не пустим. Пусть нас спасут наши льды – единственная истина, которая еще существует!! – проорал бас.

– Вот козлы... – тихо заметил капитан Илья.

– Ну а мне-то ведь нужно... – умоляюще проговорил Софрон. – Мне в Нижнеянск, я...

– Да я за Надю разобьюсь! – выпалил Август Петров. – Если б не Надя, я бы тебя, гад, в лед бы вмуровал, а из-за Нади я тебя отправлю. Только если ты мне пообещаешь одну вещь.

– Какую? – взволнованно спросил Жукаускас.

– Когда ты вернешься, поцелуй ее от меня. Скажи: от Августа. Обещаешь?

– Обещаю, – твердо промолвил Софрон.

– Хорошо, – радостно заявил бас. – Тогда слушай. Через полтора часа из Тиксей выйдет танкер <Ленанефть>, мы его пропускаем. Он идет как раз на Яну. Я скажу капитану, он подойдет к вам, заберет тебя. Уяснил, братан?

– Да! – весело ответил Жукаускас.

– Но... ты помнишь?

– Да! – сказал Софрон.

– Ладно, пока. Прием окончен, люди. Все равно мы вас всех утопим в жутких застывших льдах, и ничего живого не останется... Я – черт, я – дьявол, я – Август! Скоро здесь будет вечная мерзкая зима... Скоро! Ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха!!

– Любопытный персонаж, – проговорил Жукаускас, выпрямляясь. – Хорошо, посмотрим, как он сдержит свое слово.

– А пока пойдемте есть нельму, – сказал капитан.

Софрон и Илья сели за белый стол, налили себе воды, взяли хлеб и большой кусок жирной прекрасной нельмы. Они молчали и ели ее, и больше в этой каюте не было никого. Жукаускас думал о чуде, и о величии, и о Якутии, и о единственности мига, и о равнозначности прекрасного – доброго, злого и непонятного, и нельма была вкусна, как невероятное кушанье, и хлеб был свежим, словно юные девушки в утреннем озере. Жукаускас не имел сейчас никаких чувств, только одно восхищение затопляло его, будто неподдельный любовный восторг. Пахло бензином, морской водой, холодом и туалетом. Жукаускас пил воду, Илья медленно зажигал спичку, а где-то слышались звуки мотора и плеск, и какой-то далекий протяжный крик заставлял мечтать о сладких снах и о всеобщем преображении. Они сидели, смотрели друг на друга, Софрон произносил ничего не значащие слова, а Илья улыбался, будто ангел, и не отвечал ему. И вот пришла <Ленанефть>, Софрон пожал руку капитану, вступил на ее борт, пожал руку своему новому капитану, прошел в каюту и лег на койку, замерев от блаженства. И тогда корабль повез его вперед, и через некоторое время вышел в огромное, ужасное, черно-медовое полярное – море, похожее на вечность.

Заелдыз четвертый

Был утренний блеклый рассвет, запах гари и мокрых опилок. Танкер <Ленанефть> вошел в Нижнеянскии речной порт и пришвартовывался к старому деревянному причалу, стукаясь бортом о висящие потрескавшиеся автомобильные шины, смягчающие удар. Матросы, бодро суетясь, затягивали канаты на специальных чугунных устоях, и канаты скрипели, как собирающееся упасть дерево. Слышались далекие крики, шум работающих моторов, едва различимые звуки радио; накрапывала изморось, и иногда, когда из-за серой тучи показывался солнечный луч, воздух становился душно-влажным, словно пар. На грязной, радужной от бензина, речной воде покачивались обломки бревен и почерневшие доски; неожиданно раздавался гулкий пароходный гудок, и опять смолкал; чайки садились на белую корабельную трубу и долго сидели там; и какие-то люди в спецовках медленно ходили по берегу туда-сюда, куря короткие сигареты. Огромные краны застыли в ряд вдоль берега, а справа от них тянулся дощатый забор, покрашенный облупившейся выцветшей зеленой краской, который ограждал весь порт. Над входом в низенькую кирпичную проходную почему-то горела электрическая лампочка, и рядом стоял рослый чумазый солдат и ел батон белого хлеба, запивая его молоком из пакета. Везде валялись поломанные доски, остатки ящиков, ржавые железные листы, гвозди.

Мускулистые матросы, завязав канаты на узел, установили трап, и встали невдалеке от танкера, заглушившего мотор. По трапу сошел пожилой лысый человек с коричневым небольшим чемоданом, в зеленом плаще и очень грязных ботинках. Он кивнул стоящим матросам и неспеша пошел к проходной, перепрыгивая через лужи. Софрон Исаевич Жукаускас лежал в каюте и дремал. В дверь постучали, он встрепенулся и поднял голову.

– Эй, пассажир! – раздался из-за двери звонкий голос. – Вставайте, приехали! Софрон Исаевич громко зевнул и медленно встал с койки, подтягивая свои ситцевые красные в белую крапинку трусы; его коричневые носки лежали на стуле, на спинке которого висели затертые старые джинсы, клетчатая синяя рубашка и бежевый джемпер.

Софрон Исаевич неторопливо оделся, насвистывая невнятную мелодию, подошел к зеркалу и большой бордовой расческой расчесал свои в меру длинные темно-каштановые жесткие волосы на прямой пробор. Он осмотрел свое курносое небритое лицо, тонкую поперечную морщину на лбу, светло-карие, какие-то выцветшие глаза – не широкие, и не узкие, длинные загибающиеся кверху ресницы, оттопыренные уши, немного скошенный вниз подбородок, и раскрыл рот, оскаливаясь и обнажая большие, широко расставленные резцы и сильно пломбированные задние зубы. Высунув бледно-розовый язык, он скорчил какую-то идиотскую рожу, но тут, заметив красноватый прыщ на щеке около уха, озабоченно закрыл рот и вздохнул. Он приставил к прыщу указательные пальцы обеих рук и сильно нажал. Тут же выскочило белое содержимое прыща, которое Софрон Исаевич сбил с ногтя щелчком, а затем он нажал еще раз и выступила кровь с лимфой. Жукаускас вытер кровь, взял одеколон, стоящий на тумбочке, и прижег это место.

Он вошел в туалет, расстегнул ширинку и пописал круто-желтой; резко пахнущей мочой. Спустив воду, он застегнул штаны и слегка вымыл руки под заржавленным краном, торчащим из стены.

Через пять минут Софрон Исаевич уже спускался по трапу, сжимая в правой руке средних размеров сумку из кожезаменителя; в это же время на палубу вышел капитан и окликнул его.

– Ну что, все нормально? Как вам?

– Море – просто чудесно!.. – обернувшись, ответил Софрон Исаевич. – Спасибо вам большое!

Он ступил на грязную землю Нижнеянска и пошел вперед по направлению к проходной.

Он вышел из проходной, совершенно не обратив внимания на сонного человека в черной форме, сидящего внутри за стеклом и пьющего чай из граненого стакана; остановился и посмотрел налево.

Он стоял на грязной покореженной бетонной мостовой, продолжающейся до трехэтажного серого кирпичного дома, а дальше виднелись скособоченные деревянные трех-четырехэтажные дома, теплотрассы, и на них деревянные тротуары для ходьбы. Под теплотрассами располагались свалки и огромные бесконечные озерки стоячей воды, напоминающие какие-то канализационные каналы, а на домах пестрели разноцветные лозунги: <Суть социалистической дисциплины в полной отдаче каждого на своем рабочем месте>, <Партия делает все во имя человека, для блага человека>, <Ручной труд – на плечи машин>, <Мы – хозяева поселка, наш долг – его благоустраивать>, <Человек славен трудом>, <Успех начинается с порядка>, <Да здравствуют советские бананы!> Софрон Жукаускас, улыбаясь окинул все это счастливым взглядом и решительно направился к серому дому.

На доме была табличка: <Ленское речное пароходство. Нижнеянский речной порт>. Софрон вошел в раскрытую дверь и оказался перед широкой пыльной лестницей. Прямо на него двигался большой толстый человек в засаленном черном костюме, держащий темно-коричневый портфель. Софрон Исаевич посторонился; человек выскочил на улицу. Жукаускас поднялся на второй этаж и остановился около огромной карты-схемы, изображающей море Лаптевых и реку Яну, на которой стоял Нижнеянск. Рядом со схемой висела доска почета, и на ней вверху было написано: <Мы придем к победе коммунистического труда! Ленин>; тут же был его красный профиль. На доске были многочисленные фотографии людей; Софрон рассмотрел каждую из них, особенно задержавшись на упитанной женщине с аккуратной прической, под которой значилось; <Леонтьева Ольга Сергеевна. Ст. бухгалтер>. Жукаускас долго с завистью глядел в это пожилое лицо, потом наконец отвернулся и пошел направо по коридору. Рядом с двенадцатым кабинетом был начертан призыв: <Увеличим темпы на... (пустовало) процентов!> На четырнадцатом кабинете висела табличка: <Волков Олег Васильевич. Замзавснаб>.

Софрон Исаевич медленно, шаркая ногами, прошелся по коридору, потом повернулся и ушел обратно на лестницу. Какие-то люди встречались ему на пути, но они как будто бы не замечали его и быстро проходили мимо.

Жукаускас вышел из серого дома и пошел в поселок Нижнеянск. Он поднялся на деревянный тротуар теплотрассы и стал идти по нему, смотря по сторонам. Слева возвышался серо-синий дом странной формы, на котором была большая надпись: <Бассейн Умка>. Справа на стене неказистого деревянного домика изображалось северное сияние. В каждом окне виднелось обилие разнообразнейших комнатных растений. Над уродливой, запертой на висячий замок дверью желтого оштукатуренного домика красовалась яркая вывеска: <Диско-бар>. Софрон шел вперед.

Неожиданно он остановился, зажимая нос. Омерзительный гнусный запах поразил его; он стал недоуменно вертеть головой, рассматривая все окружающее, потом расхохотался и развел руками.

Под ним, в водяных канавах вместе с объедками, строительным мусором, бумажками и тряпками, плавало большое количество говна. Застойная вода этих канав, поросшая осокой, была вся пропитана экскрементами, и имела характерный ржаво-коричневый цвет, распространяя повсюду невыносимую вонь. Размалеванные женщины в ярких нарядах, ходящие взад-вперед по теплотрассам, казалось, совершенно не замечали этой вони и спокойно шли по своим делам стуча тонкими каблучками и дыша полной грудью. Софрон смотрел на них, откровенно изумляясь несоответствию кричащих цветов их макияжа с говняной канализационной водой под ними. Он попытался вдыхать воздух через край своей рубашки, чтобы не чувствовать в полной мере дерьмовый аромат, и какая-то женщина осуждающе оглядела его, а потом тряхнула головой и пошла дальше.

– Все в говне, и я во всем, – сказал Софрон.

Он вошел в столовую, располагающуюся через три-четыре дома после <диско-бара>. У конвейера выдачи стояло четверо рабочих в брезентовых одеждах. Софрон встал за ними, взяв плохо вымытый, слегка жирный темно-коричневый поднос. Очередь подвигалась; Софрон взял салат из моркови, какой-то старой и почти почерневшей, зразы с вермишелью и чай. Заплатив в кассу небольшое количество рублей и копеек, он схватил свой поднос двумя руками, вышел, осмотрелся и сел за свободный голубой стол.

Морковь оказалась с сахаром и с небольшим количеством жидкой противной сметаны, которая слегка пахла блевотиной. Жукаускас съел се и приступил к зразам. Зразы были невразумительной формы и цвета и не имели никакого запаха; их окружала холодная слипшаяся вермишель без подливы. Жукаускас съел одну зразу и половину вермишели, потом быстро выпил чуть теплый сладкий чай, положил тарелки на поднос и отнес все это в окно кухни.

– Спасибо! – сказал он худой пожилой женщине в белом халате, виднеющейся за этим окном.

– На здоровье! – ответила она.

Софрон удовлетворенно погладил живот правой рукой, рыгнул и вышел из столовой. Прямо напротив возвышался скособоченный бревенчатый коровник, откуда пахло навозом и сеном, и перед ним со скучающим видом стояла пегая корова, и ее ленивая морда была вся облеплена копошащимися в ее меху маленькими мошками. Корова иногда делала вращательное движение головой, стряхивая мошек, но они тут же садились обратно. Софрон осторожно обошел корову сзади, обратив внимание на ее лениво покачивающийся хвост, и завернул за коровник по теплотрассе. Он оказался у магазина <Вино>, рядом с которым стоял молодцеватый человек с руками в мазуте и пил пиво из бутылки. Софрон открыл тугую зеленую дверь на пружине и вошел внутрь.

У прилавка находилось трое мужчин, один из них купил две бутылки <Золотой осени> и отошел. Софрон посмотрел на витрину и увидел три вида водок, два коньяка, несколько сухих вин и несколько крепленых. И пиво, и <Беломор>. Он встал; подошла его очередь.

– Слушаю, – гнусаво, не смотря на Жукаускаса сказала полная продавщица с густо насиненными веками.

– Бутылку вермута, – сказал Софрон.

Продавщица медленно взяла деньги, пересчитала их и положила в выдвижной ящик перед собой. Потом вразвалку подошла к какому-то ящику и вытащила оттуда большую красивую бутылку с жидкостью золотого цвета внутри. Она протянула ее Софрону, и он взял.

– Могу я вас спросить о чем-то?

– Вы не здешний? – подозрительно оглядела его продавщица.

– Я из Якутска. Что у вас тут происходит?

– А что такой?..

– В Якутске давно уже Советской Депии нет, коммунистов свергли, Якутия распадается, черт знает что творится, даже в Тиксях бунт, а у вас как-то непонятно...

– Да вы чего такое говорите!.. – с ужасом произнесла продавщица. – Заберут ведь!..

– Вы ничего не знаете?.. – поразился Жукаускас.

– У нас проходимости нет, связь не работает, север ведь, кто его знает, что там происходит...

– А про Алдан ничего не слыхали, про Мирный, про... Кюсюр?

– А чего там? – тупо спросила продавщица. – Вот будет проходимость, чего-нибудь скажут. Мы работаем, живем. Не знаю; пусть они там, на материке – в Якутске – разбираются. Газета у нас выходит. По-моему, ты меня, парень, разыгрываешь, или шпион какой-то! Иди-ка лучше отсюда, а то я обращусь! Или ты псих?

– Спасибо вам за вермут, – сказал Софрон и немедленно ушел из магазина.

Он тут же обнаружил улицу Первомайскую, которая оказалась самым широким из всех деревянным тротуаром над теплотрассой, увидел дом два, вошел во второй подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил в квартиру шесть.

Ему открыл дверь долговязый небритый человек в тренировочных штанах.

– Вы че?.. – рассерженно сказал он, указав пальцем себе в щеку. – У меня ж бюллетень!

– Заслдыз, – грустно проговорил Софрон.

Несколько секунд человек бессмысленно глядел на Софрона, шевеля губами, потом вдруг резко улыбнулся, широко распахнул дверь и громко проговорил:

– Ах, это вы, заходите, очень рад, я и не думал!!

– Спасибо, – ответил Софрон, входя внутрь. Он повесил куртку на вешалку, снял ботинки и прошел в единственную комнату. У окна, рядом с разобранной постелью стояла рация с большим слоем пыли.

– Так значит, это правда?.. – воодушевленно воскликнул Софрон. – Вы связаны с Америкой и Канадой?! Почему же вы молчали?.. Я всю Якутию объехал, я...

– Николай Уренгой, – вежливо сказал человек, протягивая худую, бледную руку.

– Софрон Жукаускас, – ответил Софрон, крепко пожимая руку.

– Садитесь, – неожиданно предложил человек, – или стойте. Вы... агент? Мне дали эту штуку, и я ее получил в каком-то месте, я, правда, не умею с ней обращаться, но ведь мир и так гол и един, так что – ха-ха-ха-ха – электроникой не поможешь! Чаю могу предложить. Как доехали?

<Он в самом деле сумасшедший,> – с ужасом подумал Жукаускас и тихо спросил:

– Вы... Вы... давно здесь живете?.. Вы... не пользовались рацией? Вы связывались с... э... Августом Петровым?

– Да, он же мне это предложил, был здесь, говорил что-то, но я сразу подумал, что он немножечко того... вы понимаете? – Уренгой захихикал. – Ну и рассказывал какую-то чушь, я и не упомнил всего. А рация, на самом деле, у меня давно была, она – списанная, с корабля, я раньше был радистом, до открытия глубины, она в общем как бы хлам, ничего не может, только пищать, можно, наверное, починить...

– Да что вы!.. – сокрушенно воскликнул Софрон.

– А что, это так важно? – недоуменно проговорил. Уренгой.

– Я думал – игра, развлечение... Мне надоело, я и перестал с ним... это... кон-так-ти-ро-вать. Я здесь живу, и мне хорошо, уютно, сладко. Она стоит, я лежу, работаю, правда, говорят, мне нельзя, вот пока дома оставили. Но вы сами посудите: этот Петров говорил такую ерунду, что даже в детском саду было бы стыдно. Там туннель под полюсом, жаркий климат, связь с Америкой... Бред же, а возможно, он издевался. Садитесь, я сейчас чай сделаю!..

– Подождите, – оборвал его Софрон, – значит, вы ни с кем не связывались? Вы... лгали?

– Ну почему же! – лукаво проговорил Уренгой. – Я связывался. Я умею. Мир гол и един, я могу все. Я летал на гору Аляски и оттуда смотрел вниз. И вернулся. Я там связался с Биллом и Джоном, мы общались, переговаривались, смеялись. Я вам докладывал. Потом мне надоело. И им тоже. Они упорхнули в цветущий цвет. А я остался здесь, и мне нравится. Хотите, покажу, как это делается?